Убрав патриотическую риторику, обычно заполняющую очерки о Кузьме Минине, мы увидим, что известно о нем совсем немного. Историки, конечно, старались, но они слишком поздно озаботились сбором сведений о нижегородском мужике, оказавшемся спасителем Отечества в далекую Смуту начала XVII в. Напомним, что памятник князю Дмитрию Пожарскому и «гражданину Минину» (уже концепция!) появился на Красной площади в Москве только после Отечественной войны 1812 г. Для большинства из нас стоящая фигура Кузьмы Минина на этом памятнике И. П. Мартоса и есть самый близкий образ народного героя. И никого уже не смущает, что по канонам классицизма Кузьма Минин одет в римскую тунику, а не в более подходящий ему кафтан или хотя бы кольчугу. Это исправил скульптор М. О. Микешин, поместив фигуру Кузьмы Минина в русской одежде на памятнике «Тысячелетие России» в Великом Новгороде. На нем коленопреклоненный Минин отдает царскую шапку и скипетр юному царю Михаилу Романову.

Участие Кузьмы Минина в создании нижегородского ополчения в 1611–1612 гг. остается самым ярким фактом его жизни. Достаточно хорошо известен путь земского старосты под Москву, его действия под столицей, участие в делах управления во время избирательного Земского собора 1613 г. Многие помнят, что обычный мужик превратился в думного дворянина молодого царя Михаила Романова.

Однако Кузьма Минин явно потерялся среди привилегированных государевых слуг, бояр, стольников и дворян. Его скорая смерть, как говорили, совсем еще не старого человека, лишь расставила все по своим местам.

 

Как звали… Кузьму Минина

О происхождении и времени рождения Кузьмы Минина достоверно ничего не известно. Удивительно, но даже само имя становилось предметом научных обсуждений. Дело в том, что у посадских людей в те времена рядом с имене собственным стояло имя или прозвище их отца. Поэтому Минин – это не привычная для нас фамилия, а указание на то, что Кузьма был сыном Мины. Могут возразить: а как же быть с упоминаниями Кузьмы Захарьева Минина Сухорука, которого тоже иногда отождествляют с народным героем? Источник подобных сведений восходит к П. И. Мельникову, больше известному как писатель Андрей Печерский. Чиновник П. И. Мельников был не чужд также исторических интересов. Живя в Нижнем Новгороде, он не мог пройти мимо такой важной фигуры, как Кузьма Минин, и в 1852 г. в журнале «Москвитянин» напечатал статью «Как звали Минина. Купчая 1602 г.» [13, 33]. Там-то он и приводил сведения о единственном документе, в котором встречалось имя Кузьмы Минина. Речь шла о купчей на двор на нижегородском посаде, где «в межах» был упомянут еще и двор «Кузьмы Захарьина Минина Сухорука, а по другую сторону Почаинской враг». Отождествив этого человека с Кузьмой Мининым, П. И. Мельников, как оказалось, лишь запутал историю вопроса.

Сначала эта версия была принята, особенно в популярной исторической литературе второй половины XIX в. [16, 715–717], но скоро услышали и голос скептиков: ведь кроме упомянутого документа, Кузьму Минина с таким прозвищем называли только в «Новом летописце». Специальную статью на эту тему «Одно ли лицо Кузьма Минин и Кузьма Захарьев Минин Сухорук» опубликовал один из ведущих деятелей Нижегородской ученой архивной комиссии А. Я. Садовский, решительно высказавшись по этому поводу: «Кузьма Минин должен именоваться так, как именовался он сам, как именовали его родные и как именовали его дошедшие до нас официальные документы того времени» [31, 1-14]. Можно заметить, что такие серьезные исследователи Смуты и истории нижегородского ополчения, как С. Ф. Платонов и П. Г. Любомиров, так и поступали.

Однако красивая легенда, созданная П. И. Мельниковым, продолжала жить. Лишь совсем недавно, благодаря находке А. Ю. Хачко, разыскавшего «Книги купчих записей» нижегородского посада 1602/03 г., куда вошел и список с «купчей 1602 года», стало окончательно ясно, что П. И. Мельников ошибся, выдав желаемое за действительное [35, 7-11]. В документе речь идет о другом человеке – Кузьме Захарьеве сыне Сухоруке – и нет никакого упоминания его с отчеством Минин. Каковы были истинные мотивы этой «ошибки» П. И. Мельникова, приходится только гадать. Могло ведь сказаться и то, что летописные, а вслед за ними, вероятно, и некоторые фольклорные памятники действительно упоминали Кузьму Минина с прозвищем Сухорук. Однако более подходящим выглядит простое объяснение искания П. И. Мельниковым литературной славы.

Точно так же не выдерживают критики попытки вывести род Мининых не из Нижнего Новгорода, где его избрали земским старостой, а из Балахны. И в этом случае ссылка на существовавшие в Балахне предания увлекла историков-краеведов. С легкой руки одного из них – И. А. Кирьянова, опубликовавшего свои разыскания в «центральном» научном журнале «История СССР» в 1965 г. [14, 144146], эта версия была принята и другими исследователями. И. А. Кирьянов основывался на публикациях синодиков Нижегородского Печерского монастыря 1648 г., нижегородского Михаило-Архангельского собора конца 70– 80-х гг. XVII в. и писцовой книги Балахны 1574–1576 гг., осуществленных Нижегородской ученой архивной комиссией (правда, он не упомянул о том, что до него на возможную связь Кузьмы Минина с другим Мининым, упоминавшимся в писцовой книге Балахны, уже обращал внимание публикатор этого источника А. Я. Садовский). Сопоставив имена поминальных записей Кузьмы Минина и его сына Нефеда Минина в нижегородских синодиках с именами балахнинских Мининых из писцовых книг, И. А. Кирьянов нашел два совпадения и на этом основании высказал предположение «о тесной связи сведений о семействе балахнинских Мининых с имеющимися данными о Кузьме Минине и его роде» [14, 144]. И. А. Кирьянов установил общего предка балахнинских Мининых – Федора Минина сына Анкудинова и сделал вывод о том, что отцом Федора Минина, как и отцом Кузьмы Минина, был один и тот же человек. Историк-краевед отождествил его с неким Миней Анкудиновым, упоминавшимся в одном из источников конца XVI в.

Позднее В. А. Кучкин дополнил эти предположения сведениями других писцовых книг – города Балахны 1645/ 46 г. и Заузольской дворцовой волости 1591 г. [17, 209–211]. Ему удалось найти новые материалы о Мине Анкудинове, которого стали считать отцом Кузьмы Минина. Найдя упоминания о трех деревнях, бывших «за балахонцом за посадским человеком за Минею за Онкудиновым», В. А. Кучкин сделал справедливый вывод о зажиточности балахнинских Мининых. Однако главный вопрос о связи рода нижегородца Кузьмы Минина с Балахной так и остался открытым. Не случайно В. И. Буганов, автор биографического очерка о Кузьме Минине в журнале «Вопросы истории», сомневался в балахнинском происхождении своего героя [5, 90—102].

Новое обращение к нижегородским синодикам, проведенное Б. М. Пудаловым, показало практически полную несостоятельность догадок о связи Кузьмы Минина с Балахной. Самая ранняя из известных поминальных записей Кузьмы Минина – в «кормовом» синодике Нижегородского Вознесенского Печерского монастыря, начатом еще в 1595 г. В этой записи под заголовком «Род Козмы Минича» записаны следущие поминания: «Инока Мисаила (это поминание по самому Кузьме Минину, принявшему схиму. – Авт.). Домникею. Иякова уб[иеннаго]. Козму. Сергея. Мефодия» [28, прил. 195]. Отсутствие в этой поминальной записи упоминания об Анкудине, которого исследователи посчитали дедом Кузьмы Минина, по крайней мере вызывает недоумение.

Но еще больше генеалогического материала для восстановления состава рода Мининых дает выписка из утраченного Архангельского синодика 70—80-х годов XVII в. со сведениями о поминании Нефеда Минина [28, прил. 195]. Когда-то она была сделана для А. Я. Садовского, и тот имел возможность лично удостовериться в ее аутентичности. В свою очередь автор версии о балахнинском происхождении Мининых И. А. Кирьянов пользовался уже тем, что цитировал А. Я. Садовский в статье об имени Кузьмы Минина. Обращение же к этой «выписи А. Я. Садовского» из Архангельского синодика показывает, что из двадцати одного имени в роду Кузьмы и Нефеда Мининых, с именами балахнинских Мининых совпадают всего лишь три – Григорий, Михаил и Иван. Но они, как известно, очень распространены в историческом ономастиконе, а редкого имени Анкудин нет и в поминальной записи Нефеда Минина!

Следовательно, нет никаких оснований отождествлять жившего в Балахне в конце XVI в. Мину Анкудинова и его детей с нижегородцами Миниными. Сам переход с посада на посад уже являлся непростым делом и не мог пройти безболезненно из-за круговой поруки и раскладки уплаты податей. Сомнительно также, чтобы нижегородский посадский «мир» доверил командовать собой Кузьме Минину, когда было известно, что род земского старосты – пришлый из Балахны. Связь Кузьмы Минина с Балахной если и существовала, то имела не призрачные родственные основания, а деловой характер. Мясницкое дело Кузьмы Минина требовало для сохранения товара большого количества соли, которую в Нижнем Новгороде брали с ближайшего и поэтому более дешевого промысла – с балахнинских солеварен.

Приходится еще раз напомнить, что это почти все, что достоверно известно о Кузьме Минине до того самого великого момента в его жизни, когда он возглавил движение на нижегородском посаде по организации земского ополчения.

 

Воззвание Минина

Во времена забытого ополчения 1608–1609 гг. под руководством нижегородского воеводы Андрея Алябьева, защищавшего вместе с местными дворянами Нижний Новгород от наступавших «тушинцев», роль посада была не видна [4, 196–240; 15, 44–46]. Поэтому можно лишь предполагать, что, как и другие нижегородцы, Кузьма Минин оставался верен присяге царю Василию Шуйскому, но в военных столкновениях, естественно, никакого участия не принимал. Эта последовательность в признании официальной власти, без всяких «перелетов» к самозванцу Лжедмитрию II, была свойственна в то время и князю Дмитрию Пожарскому. Иначе бы призыв Кузьмы Минина к нижегородцам и его обращение за помощью к князю Дмитрию Пожарскому не могли быть успешными.

К 1611 г. дошла очередь до вступления в земскую борьбу не только служилых, но и посадских людей. Убежденность в этом Кузьма Минин черпал, повторяя слова явившегося ему во сне Сергия Радонежского: «…старейшие в таковое дело не внидут, наипаче юнии начнут творити» [22, 394]. С. Ф. Платонов и П. Г. Любомиров думали, что это является свидетельством того, что Кузьма Минин обращался прежде всего к молодым нижегородцам. Но, скорее всего, в этих словах содержится объяснение мотивации действий самого Минина, «молодшего» посадского человека, вступившего за общее дело.

Само выступление Кузьмы Минина на «собрании ратных людей» нижегородского посада часто упоминается в летописях. Хорошо известен подробный рассказ «Нового летописца», куда вошла специальная статья под названием «О присылке из Нижнего Новгорода [послов] к князю Дмитрию Михайловичу, и о приходе в Нижний, и о собрании ратных людей»:

«…нижегородцы, поревновав о православной христианской вере и не желая видеть православной веры в латинстве, начали мыслить, как бы помочь Московскому государству. Один из них нижегородец, имевший торговлю мясную, Козьма Минин, прозываемый Сухорук, возопил всем людям: «Если мы хотим помочь Московскому государству, то нам не пожалеть имущества своего, да не только имущества своего, но и не пожалеть дворы свои продавать и жен и детей закладывать, и бить челом, кто бы вступился за истинную православную веру и был бы у нас начальником». Нижегородцам же всем его слово было любо, и придумали послать бить челом к стольнику ко князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому архимандрита Печерского монастыря Феодосия да из всех чинов лучших людей. Князь же Дмитрий Михайлович в то время был у себя в вотчине, от Нижнего в 120 поприщах, лежал от ран. Архимандрит же и все нижегородцы пришли к князю Дмитрию Михайловичу и били ему челом со слезами, чтобы он ехал в Нижний Новгород и встал за православную христианскую веру и помощь бы оказал Московскому государству. Князь же Дмитрий их мысли был рад и хотел ехать тотчас, да зная у нижегородцев упрямство и непослушание воеводам, писал к ним, чтобы они выбрали из посадских людей, кому быть с ним у того великого дела и казну собирать, а с Кузьмою Мининым будет у них все уговорено. Тот же архимандрит и нижегородцы говорили князю Дмитрию, что у них в городе такого человека нет. Он же им говорил: «Есть у вас Кузьма Минин; тот бывал служилым человеком, ему то дело привычно». Нижегородцы, услышав такое слово, еще больше были рады, и пришли в Нижний, и возвестили все. Нижегородцы же тому обрадовались и начали Кузьме бить челом. Кузьма же им для [их] укрепления отказывал, [говоря, что] не хочет быть у такого дела. Они же его прилежно просили. Он же начал у них просить приговор, чтобы им во всем быть послушными и покорными и ратным людям давать деньги. Они же дали ему приговор. Он же написал приговор, чтобы не только у них брать имущество, но и жен и детей продавать, а ратным людям давать [деньги]. И взяв у них приговор, за их подписями послал тот приговор ко князю Дмитрию тотчас затем, чтобы того приговора назад у него не взяли» [20, 364–365].

Приведем также рассказ «Пискаревского летописца», обнаруженного О. А. Яковлевой только в 1950-х годах и поэтому мало использовавшегося в работах по истории нижегородского ополчения:

«И некоим смотрением божиим лета 7120-го в Нижнем Новеграде некий торговой человек от простых людей, имянем Козьма, прозвище Минин, смышлен и язычен. И почал советовати с своею братьею с нижегородцы з гостьми и с торговыми людьми, и со всякими: како бы им пособити Московскому государьству. А в то время ис под Москвы хотели были и достальные люди розойтись врознь: бояре и дворяне, и дети боярские, и казаки, и всякие служилые люди. И тот Козьма по некоему Божию смотрению и по своему умышлению и почал в Новегороде казну збирати з гостей и с торговых людей, и со всяких тамошних житейских людей, хто чего стоен: с ыного рубль, с ыного пять и шесть, с ыного десять и дватцать, и пятьдесят, и сто, и двести, и триста, и пятьсот, и тысячю, и больши. И свою казну дал тут же всю. И почал давати ту казну бедным разореным людям: бояром и дворяном, и детем боярским, и казаком, и стрельцом, и всяким ратным людем. И почал всем градом выбирати к тем ратным людем воеводу. И выбрали дворяне и дети боярские, и всякие служилые люди стольника князя Дмитрея Михайловича Пожарсково. И почали к нему съезжатись в Нижней Новгород и со всего Московсково государьства бояре и дворяне, и дети боярские, и казаки, и стрельцы, и всякие служилые люди. А тот Козьма почал жалованье давати, хто чего достоин» [21, 217].

Как писал П. Г. Любомиров: «Многие источники и все исследователи согласно утверждают, что видную или даже главную роль в пробуждении у нижегородцев решимости встать на очищение Московского государства сыграли речи Кузьмы Минина. Но когда и под влиянием чего выступил он со своим воззванием, в какой среде его горячее слово раньше всего нашло себе отклик в реальной форме начала работы по созданию ополчения?» [18, 47]. П. Г. Любомиров в подробном исследовании по истории нижегородского ополчения попытался дать свой ответ на поставленные вопросы. Он привел новые аргументы в пользу того, что выступление Кузьмы Минина не было непосредственно связано с грамотами из Троице-Сергиева монастыря, хотя они и могли обсуждаться в Нижнем Новгороде. Значительную роль при начале выступления нижегородцев должны были сыграть не столько окружные послания из Троице-Сергиева монастыря, сколько прямое обращение к нижегородцам, переданное патриархом Гермогеном с «бесстрашным» свияженином Родионом (Родей) Мосеевым, сумевшим пробраться в осажденную Москву и привести в Нижний Новгород патриаршую грамоту 25 августа 1611 г. В Нижнем Новгороде узнали непосредственно от патриарха Гермогена о том, что произошло под Москвой. Он писал, что в полках Первого ополчения после смерти одного из его руководителей Прокофия Ляпунова власть захватили казаки и обсуждают кандидатуру «проклятого паньина Маринкина сына» (сына Марины Мнишек и самозванца Лжедмитрия II) [1, 343]. Патриарх «проклинал» этого претендента и всех, кто его поддерживает, призывая нижегородцев не допустить того, чтобы в Москве воцарился «казачий царь». Через Нижний Новгород обращение дошло и до другого иерарха – казанского митрополита Ефрема. Находясь в Казани, он имел больше возможностей повлиять на земщину, чем находившийся в фактическом заключении в московском кремлевском Чудовом монастыре патриарх Гермоген. Имея вместе с нижегородцами такую духовную поддержку, Кузьма Минин и выступил со своим знаменитым призывом.

Когда же он произнес речь, призвавшую нижегородцев поделиться своим имуществом ради дела организации нового ополчения для похода на Москву? И. Е. Забелин и П. Г. Любомиров датировали это выступление «первой половиной» или – «самое большее» – серединой сентября 1611 г. Дело в том, что Кузьма Минин упоминал о своем выборе в земские старосты, подтолкнувшем его к действию, в разговорах с архимандритом Троице-Сергиева монастыря Дионисием, которому рассказывал «о собрании ратных людей на очищение государству». Однако в аргументации П. Г. Любомирова использован небесспорный прием аналогии, согласно которому он посчитал, что выборы Кузьмы Минина в земские старосты произошли около начала нового года – 1 сентября (по счету лет от сотворения мира это был 7120 г.), – так, как это делалось в русских северных общинах. К сожалению, для посадских общин центра России в Смутное время нет представительного материала, чтобы уверенно говорить, что там соблюдался тот же срок перевыборов земских старост. Поэтому «отсчитывать» начало выступления Кузьмы Минина приходится иначе, не позднее того времени, когда становится уже точно известно о сборе нового ополчения и приходе его первых отрядов в Нижний Новгород. События эти тоже датируются по-разному, но наиболее достоверным выглядит свидетельство автора «Карамзинского хронографа» арзамасского дворянина Баима Болтина, записавшего, что «в 120 году в осень о Дмитриев дни» (26 октября) оказавшиеся в Арзамасе смоленские дворяне и дети боярские выступили в Нижний Ногород. Значит, примерно в один из дней с 25 августа (не ранее того времени, когда в Нижнем Новгороде получили грамоту патриарха Гермогена) до 26 октября 1611 г. Кузьма Минин выступил на нижегородском посаде.

О месте, где Кузьма Минин обратился к нижегородцам с призывом собрать средства для нужд людей ратных, тоже давно и безуспешно спорят. Логично заключить, что такое обращение произошло в земской избе, находившейся по материалам дозора нижегородского посада 1620–1621 гг. на Нижнем посаде, близ Никольской церкви. Последующие предания и легенды, очевидно, стремятся показать, что Кузьма Минин выступил перед большим собранием нижегородцев, и связывают его обращение с выступлением «на торгу», где его могли услышать многие люди.

Существует еще один, опубликованный П. И. Мельниковым памятник, так называемая «Ельнинская рукопись», в которой был записан рассказ о создании «совета» посадских людей, их общем сборе в Спасо-Преображенском соборе, поучении нижегородского протопопа Саввы и речи Кузьмы Минина. Однако рукопись оказалась почему-то утраченной и, зная уже о попытках П. И. Мельникова «приукрасить» биографию Кузьмы Минина, к ее свидетельству тоже надо отнестись с осторожностью. Хотя именно из «Ельнинской рукописи» известен рассказ о том, что Кузьма Минин принес «свое имение, монисты, пронизи и басмы жены своей Татьяны и даже серебряные и золотые оклады, бывшие на св. иконах» [18, 54].

Осторожность историка не должна смущать читателя. Легенда о том, что Кузьма Минин принес для общего сбора украшения своей жены Татьяны, рождалась не на пустом месте. Ведь написано же в более осведомленном «Новом летописце», созданном на рубеже 20—30-х годов XVII в., что нижегородцы закладывали при создании ополчения жен и детей. Есть и другой рассказ о некоей «вдове», принесшей 10000 рублей из бывших у нее 12000 рублей, чем она «многих людей в страх вложила». Пусть остаются сомнения по поводу того, что Кузьма Минин снимал оклады икон или что имя «вдовы», обладавшей капиталами под стать самым богатым людям в Московском государстве – Строгановым, оказалось неизвестным. Очевидно, что из таких рассказов нельзя построить связную историческую картину. Но без всех этих столетиями живущих легенд не было бы ни памятников Кузьме Минину, ни грандиозного полотна художника К. Маковского, изображающего воззвание земского старосты к нижегородцам в 1611 г. (картина создавалась к Нижегородской выставке 1896 г. и хранится в настоящее время в Нижегородском художественном музее).

 

Создание Второго ополчения и «Совета всей земли»

После первого всеобщего порыва, как это обычно бывает, наступает рутина, в которой основательность задуманного дела проверяется много лучше. И вот здесь роль Кузьмы Минина трудно переоценить. В книге Симона Азарьина «О чудесах чудотворца Сергия» говорилось, что посадские люди Нижнего Новгорода «приговор всего града за руками устроиша» с тем, чтобы собрать деньги «на строение ратных людей» [18, 55]. Даже формально исполнить такое решение должен был земский староста. Для этого у Кузьмы Минина была вся необходимая власть, и он ею пользовался, так как трудно ожидать, что патриотический порыв захватил всех нижегородцев поголовно. Были и те, кто не желал добровольно расставаться с нажитым, сохранились указания источников на то, что посадские люди даже хотели бы пересмотреть «приговор», принятый ими под воздействием речей земского старосты, а после ухода ополчения из Нижнего Новгорода забрали принесенные в казну деньги [6, 6]. Но, как свидетельствовал приведенный рассказ «Нового летописца», предусмотрительный Кузьма Минин быстро отвез «приговор» на хранение князю Дмитрию Пожарскому и путей к отступлению у жителей посада, да и купцов из других городов, торговавших в Нижнем Новгороде, уже не осталось.

В начальной истории Второго ополчения был еще один момент, ярко свидетельствующий, что действия самого Кузьмы Минина способствовали успеху начатого сбора ратных людей. Все источники согласно свидетельствуют о том, что это именно он добился согласия князя Дмитрия Михайловича Пожарского возглавить собранных в Нижнем Новгороде ратных людей. Стоит ли лишний раз подчеркивать, какое следствие это имело не только для дела ополчения, но и самой истории? В тот момент в Нижнем Новгороде были воеводы князь Василий Андреевич Звенигородский, Андрей Семенович Алябьев, уже руководивший отрядами нижегородцев, воевавших против самозванца в царствование Василия Шуйского. Известен еще Иван Иванович Биркин, приезжавший из Рязани в Нижний Новгород при начале Первого ополчения в январе 1611 г. Потом Биркин служил в подмосковных полках и на воеводстве в Арзамасе, откуда был смещен в августе 1611 г. и снова вернулся в Нижний Новгород. Но при всей его популярности у нижегородцев, смоленских дворян и детей боярских, составивших первоначальное ядро ополчения, Биркин стал только вторым воеводой [18, 59–60].

Думается, что совсем не случайно «Новый летописец» подчеркнул, говоря про князя Дмитрия Пожарского: «А с Кузьмою с Мининым бысть у них по слову» [19, 116]. В Смутное время мало оставалось людей, державшихся каких-либо слов, уговоров и присяг. Кузьма Минин и князь Дмитрий Пожарский поверили друг другу именно потому, что принадлежали к такому «меньшинству». Духовные переживания видения Сергия Радонежского Кузьмою Мининым не могли не оказаться близки князю Дмитрию Пожарскому. Даже такая деталь, как совпадение крестильных имен (князь Дмитрий Пожарский, как установил недавно Ю. М. Эскин, в крещении был тоже Козьмой), могла иметь свое значение [36, 143–157]. Ни у современников, ни у позднейших историков почти никогда не возникало сомнения, что Кузьма Минин каким-либо образом «корыстовался» из собираемых средств.

Конечно, и для князя Дмитрия Пожарского эта честность имела значение в первую очередь. Другое дело, что они наверняка прекрасно понимали, как важно уберечь средства ополчения от тех, кто легко переходил от царя Василия Шуйского к Лжедмитрию II, а от них к королю Сигизмунду III и во всем искал свою выгоду. Этим можно объяснить, что Кузьма Минин, хорошо представлявший себе, что делалось на нижегородском посаде, посоветовал князю Дмитрию Пожарскому потребовать избрания особого человека для заведования казной «преже прихода послов» из Нижнего Новгорода. Так патриотический порыв и честные устремления, вдохновлявшие князя Дмитрия Пожарского и Кузьму Минина, стали самыми важными основаниями для создания нижегородского ополчения.

О том, как Кузьма Минин собирал деньги на жалованье ратным людям, свидетельствуют записи нижегородских платежниц 1611/12 г. В них упомянуто, что выработка «приговора» об этом была осуществлена при участии «выборного человека» Кузьмы Минина. Как видим, уже в Нижнем Новгороде он использовал не одни призывы. Тем труднее пришлось Минину, когда ополчение двинулось на соединение с другими земскими силами, враждебными казакам. Кузьма Минин был тверд в исполнении решения о чрезвычайном сборе «две части имения своего в казну ратным людем отдати, себе же на потребу третию часть имения оставити». Хотя ему и нелегко было распространить нижегородский оклад в других городах – Балахне, Юрьевце, Костроме, через которые двигалось нижегородское ополчение. «Повесть о победах Московского государства» рассказывала, что Минину пришлось даже устрашать ослушников, пытавшихся притвориться нищими: «Он же, видя их пронырство и о имении их попечения, повелевая им руце отсещи» [25, 32]. В апреле 1612 г. в Ярославле дело тоже дошло до угроз Кузьмы Минина посадить в тюрьму тамошнего земского старосту Григория Никитникова (кстати, одного из тех, чьи приказчики ранее уже уплатили деньги на сбор ополчения непосредственно в Нижнем Новгороде). Но после исполнения общего решения о сборе денег Григорий Никитников и другие ярославские купцы были прощены и вошли в земский «Совет всей земли».

В дальнейшей истории ополчения можно увидеть еще и то, что Кузьма Минин был прежде всего занят своим делом и не особо заботился о том, какое место он занимает (и занимает ли вообще) в перечнях лиц, подписывавших грамоты от имени руководителей земского ополчения. Когда первые грамоты рассылались из Нижнего Новгорода в Вологду, Вычегду, Казань, Курмыш и другие города, то в них назывались воеводы стольник князь Дмитрий Пожарский, Иван Биркин и дьяк Василий Юдин. Потом, во время движения ополчения из Нижнего Новгорода в Ярославль, рядом с князем Дмитрием Пожарским окажутся другие воеводы и более умелые приказные дельцы.

Верстанного в дьяки из нижегородских посадских людей Василия Юдина [27, 20–21] сменил настоящий московский дьяк Семейка Самсонов, которому и была поручена переписка с городами [29, 290–291].

Знаменитую грамоту земского ополчения 7 апреля 1612 г. из Ярославля в Сольвычегодск «именитым людям» Строгановым с просьбой о присылке денег ратным вместо Кузьмы Минина подписал князь Дмитрий Пожарский: «В выборново человека всею землею, в Козмино место Минино князь Дмитрей Пожарской руку приложил [1, 356]. [128]Конечно, дело не в том, что Кузьма Минин был неграмотен, иначе бы он просто не стал земским старостой. Перед нами еще одно свидетельство доверия, которое испытывали друг к другу два руководителя ополчения.
В ней говорилось и о начале движения в Нижнем Новгороде, правда, без упоминания о роли призывов Кузьмы Минина:

«…в Нижнем Новегороде гости и все земьские посадские люди, ревнуя по Бозе, по православной християнской вере, не пощадя своего именья, дворян и детей боярских смольнян и иных многих городов сподобили неоскудным денежным жалованьем, и тем Московскому государьству и всему православному християнству великую неизреченную помочь учинили» [1, 356].

Впрочем, и без того авторитет Кузьмы Минина, распоряжавшегося сбором казны на нужды ополчения, оставался высок. «Пискаревский летописец» упоминает о том, что Минин не просто собирал деньги для ратных людей, но и принимал у них присягу служить с этого жалованья:

«Из Новагорода из Нижнево пошли вверх воеводы, на Кострому и в Ерославль. И как пришел князь Дмитрей Пожарской в Ярославль, и тут к нему почали и достальные люди съежатца: бояре и дворяне, и дети боярские всяких розных городов. И тот Козьма по тем по всем городом по-вольским и поморским почал казну збирать з гостей и со всяких торговых людей, и жалованье почал давать и поруки имать, что им служба служить и з [с]лужбы не збежать» [21, 124].

Когда в конце августа 1612 г. пополнившее свои силы ополчение пришло под Москву, подмосковные казаки не могли сдержаться при виде хорошо устроенного земского войска. Они говорили про ратных людей, которыми командовали князь Дмитрий Пожарский и Кузьма Минин: «богати пришли из Ярославля, и сами одни отстоятся от етмана» [19, 124].

 

Подвиг и судьба Кузьмы Минина

Под Москвой, в самую критическую минуту борьбы, когда нужно было убеждать выступить «таборы» князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого против общего врага – гетмана Яна Кароля Ходкевича, еще раз сказался талант Кузьмы Минина, умевшего увлекать за собой других людей. Автор «Повести о победах Московского государства» сравнил его речь к казакам, воевавшим под началом боярина князя Дмитрия Трубецкого, с зажженной в темноте «светлой» свечой:

««Ныне бо от единоверных отлучаетеся, – говорил Кузьма Минин свою яркую проповедь, – впредь к кому прибегнете и от кого себе помощи чаете». Он не остановился на этом и сам взял саблю в руки, ходил вместе с дворянскими сотнями воевать против литовских рот «у Крымского двора» за Москвою-рекою» [25, 34].

Такое необычное для посадского человека участие в военных делах не укрылось от осажденного в столице польско-литовского гарнизона. Отвечая на призыв о сдаче, отправленный князем Дмитрием Пожарским после «гетманова отходу», рыцарство давало надменную отповедь «шпыням» и «блинникам», собравшимся под Москву, в свою очередь, указывая Пожарскому: «Кузьмы пусть занимаются своей торговлей» [30, 337].

Кузьма Минин дождался освобождения Москвы, хотя в объединенных полках князей Дмитрия Трубецкого и Дмитрия Пожарского он уже не играл прежней роли. Можно даже думать, что казаки из подмосковных «таборов» продолжали испытывать к нему враждебность, возникшую по приходе ополчения из Ярославля в Москву. Автор «Нового летописца» писал, что когда земское ополчение отказалось объединиться с казацкими «таборами», то «казаки начаша на князь Дмитрея Михайловича Пожарсково и на Кузму и на ратных людей нелюбовь держати» [19, 124]. Раздражение казаков должно было вызвать и то, что московские бояре договаривались о своем выходе с князем Дмитрием Пожарским и Кузьмой Мининым, чтобы те «пожаловали их, приняли без позору» [20, 125]. При освобождении Москвы казаки из полков Трубецкого и Пожарского разграбили двор временщика при польско-литовских управителях дьяка Федора Андронова. Сидевший в осаде в Москве дьяк Марк (Марко) Поздеев свидетельствовал, что он был в это время «с Кузмою Мининым и казаки им ничего имать не давали» [2, 78].

После освобождения столицы Минин продолжал оставаться в Москве и исполнял финансовые поручения. Возможно, ему было поручено наблюдать за имуществом, конфискованным в Москве у разных лиц. Известно, что к нему обращались за заступничеством ограбленные казаками выходцы из Москвы и родственники тех, кто служил королю Сигизмунду III. Минин не отказал в помощи даже сестре сидевшего в тюрьме одиозного дьяка Федора Андронова, вспоминавшей потом, как она «после Московского разоренья при Кузьме Минине пришла в Чюдов монастырь в полату, где всякие поклажея лежали» и про «платьишко, что дал ей Кузьма Минин в те поры, как она вышла из Москвы» [2, 75]. Еще одна черта характера или обычное распоряжение чиновника, которому было поручено конфискованное имущество? Почему-то верится, что в этом малозаметном деле отразилась именно «милость к падшим».

Когда началась подготовка избирательного Земского собора, Кузьма Минин был все еще заметен в московском управлении. Плененный после боя с передовыми отрядами короля Сигизмунда III под Москвой «смольнянин» Иван Философов показывал в своих расспросных речах в ноябре 1612 г., что московских бояр не пускали заседать в Думу, «а делает всякия дела князь Дмитрий Трубецкой, да князь Дмитрий Пожарской, да Куземка Минин» [23, 152]. Затем оба главных воеводы ополчения князь Дмитрий Трубецкой и князь Дмитрий Пожарский, по сообщению «Повести о Земском соборе 1613 года», сами включились в «избирательный процесс», а в Москве стали преобладать казаки [24]Их часто путают с другими св. мучениками Козьмой и Дамианом, более известными лекарями-бессребрениками, жившими на несколько десятилетий ранее в Риме, излечившими императора-язычника, который за это стал благоволить к их единоверцам. Однако бедные врачи были зверски забиты камнями лекарями-язычниками; день их памяти – 1 июня [158, 340; 45, 5-10].
. Тогда, видимо, влияние Кузьмы Минина на дела управления стало уменьшаться. Например, его, как известно, не оказалось среди членов посольства Земского собора в Кострому к Михаилу Федоровичу. Не упоминается его имя в переписке с Боярской думой, снова взявшей власть в свои руки после избрания на царство Михаила Романова 21 февраля 1613 г. Но роль Кузьмы Минина в освобождении Москвы признавалась всеми. Не случайно, что он удостоился упоминания в «Утвержденной грамоте» об избрании на царство Михаила Федоровича. Правда, о призыве Кузьмы Минина к нижегородцам о сборе казны на устроенье ополчения в ее тексте ничего не было сказано. Составителям «Утвержденной грамоты» 1613 г. важнее было написать о том, что происходило под Москвой, и как действия воевод соответствовали местническим представлениям.

В грамоте говорилось, что «Московского государства столник и воевода» князь Дмитрий Михайлович Пожарский «собрався» вместе со всеми чинами и «ратными людьми», «пришол под Москву в сход к боярину и воеводе» князю Дмитрию Тимофеевичу Трубецкому. И уж только потом в ней вспоминались «служба и раденье ко всей земле» князей Трубецкого и Пожарского, «да выборного человека ото всего Московскаго государства Кузмы Минина» [34, 41, 90–92]. Напомним, что в ополчении Кузьму Минина называли все-таки «выборным человеком ото всей земли». Замена в «Утвержденной грамоте» слов «всей земли» на «Московское государство» не была случайной редакционной правкой. Новое «звание» Кузьмы Минина отражало перемены, произошедшие после передачи власти от земского ополчения царю Михаилу Романову и его Боярской думе. После такого упоминания Кузьме Минину можно было не заботиться о наличии своей подписи на экземпляре «Утвержденной грамоты», да там и нет его рукоприкладства. Нижний Новгород представляли на Земском соборе 1613 г. совсем другие лица: протопоп Савва, дворянин Мисюрь Соловцов, посадский человек Самышка Богомолов, стрелец Якунька Ульянов.

Отдали должное Кузьме Минину и в дни венчания на царство Михаила Федоровича. 12 июля 1613 г. в день Михаила Малеина «на государев ангел» Кузьму Минича (так уважительно стали называть его со времен освобождения Москвы) пожаловали из земских старост в думные дворяне [8]Корм – кормовые доходы в натуральной или денежной форме, собиравшиеся для обеспечения войска.
. Совершенно небывалое для Московского государства дело! На языке приказной практики той эпохи это называлось «пожалован выше своея меры». Согласно своему новому чину, Кузьма Минич получил денежный оклад в «200 рублев» [3, 139] и вотчину «за московское ачищенье» – село Богородское с деревнями «в Закудемском стану Нижегородского уезда» 20 января 1615 г.

Опыт Минина как «финансового администратора» был использован при первом сборе пятинных денег в апреле 1614 г. на нужды правительства Михаила Романова. Ему был поручен сбор пятины в Москве с посадских людей, купцов гостиной и суконных сотен, а также гостей. Доверялись Кузьме Минину и другие ответственные поручения, в декабре 1615 г. его послали в Казанский уезд «для сыску, что черемиса заворовала» [8, 20$, 11, 101–102]. Возвращаясь из охваченной восстанием Казанской земли, он умер весной 1616 г.

День его памяти по традиции празднуется в Нижнем Новгороде 21 мая.

Кузьма Минин, имя которого всегда стоит рядом с именем князя Пожарского (а иногда даже впереди него), – народный герой. Таким он навсегда останется и в памяти будущих поколений. За прошедшие столетия не без помощи историков из его биографии сотворен миф, с успехом подменивший реального человека. Мифологический образ Минина жив и поныне [10, 239–249]. Хочется надеяться, что настоящий очерк приблизит читателя к исторической реальности.

 

Источники и литература

1. Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи археографической экспедицией императорской Академии наук. СПб., 1836. Т. 2.

2. Акты времени междуцарствия (1610 г. 17 июля – 1613) / Под ред. С. К. Богоявленского, И. С. Рябинина. М., 1915.

3. Акты Московского государства. СПб., 1890. Т. 1.

4. Антонов А. В. К начальной истории нижегородского ополчения // Русский дипломатарий. М., 2000. Вып. 6.

5. Буганов В. И. «Выборный человек всею землею» Кузьма Минин // Вопросы истории. 1980. № 9.

6. Веселовский С. Б. Семь сборов запросных и пятинных денег в первые годы царствования Михаила Федоровича. М., 1909.

7. Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации России XVI – первой четверти XVII в. М., 1998. Т. 1.

8. Дворцовые разряды. СПб., 1850. Т. 1.

9. Документы Печатного приказа (1613–1615 гг.) / Сост. акад. С. Б. Веселовский. М., 1894.

10. Дорофеев Ф. А. Фантом Кириши Минибаева как зеркало российской фолк-хистори // Мининские чтения: Труды науч. конф. Нижегородского гос. ун-та. 20–21 окт. 2006 г. Нижний Новгород, 2007.

11. Ермолаев И. П. Среднее Поволжье во второй половине XVI–XVII в. Казань, 1982.

12. Забелин И. Е. Минин и Пожарский: Прямые и кривые в Смутное время. М., 1999.

13. Как звали Минина. Купчая 1602 года // Москвитянин. 1852. Т. 1. Разд. 4.

14. Кирьянов И. А. О Кузьме Минине: (Новые материалы к биографии) // История СССР. 1965. № 1.

15. Козляков В. Н. Служилый «город» Московского государства (от Смуты до Соборного уложения). Ярославль, 2000.

16. Костомаров Н. И. Козьма Захарыч Минин-Сухорук и князь Дмитрий Михайлович Пожарский // Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. СПб., 1874. Кн. 1.Вып. 3. Репр., 1990.

17. Кучкин В. А. О роде Кузьмы Минина // История СССР. 1973.№ 2.

18. Любомиров П. Г. Очерки истории нижегородского ополчения. 1611–1613 гг. М., 1939.

19. Новый летописец // Полн. собр. русских летописей. М., 1965.Т. 14.

20. Новый летописец / Пер. на соврем. русск. яз. С. Ю. Шокарева // Хроники Смутного времени. М., 1998.

21. Пискаревский летописец // Полн. собр. русских летописей. М., 1978. Т. 34.

22. Платонов С. Ф. Очерки истории Смуты в Московском государстве XVI–XVII вв. М., 1937.

23. Платонов С. Ф. Социальный кризис Смутного времени. Л.,1924.

24. Повесть о Земском соборе 1613 года / Публ. подгот. к печати А. Л. Станиславский, Б. Н. Морозов // Вопросы истории. 1985. № 5.

25. Повесть о победах Московского государства / Подг. к печати Г. П. Енин. Л., 1982.

26. Привалова Н. И. Семья Кузьмы Минина // Записки краеведов: (Очерки, статьи, документы, хроника). Горький, 1979.

27. Пудалов Б. М. Дьяк нижегородского ополчения: (Новые данные к биографии) // Мининские чтения. Н. Новгород, 2001.

28. Пудалов Б. М. К биографии Кузьмы Минина // Мининскиечтения. Н. Новгород, 2007.

29. Родословная роспись дворян Полицыных / Публ. С. П. Мордовиной, А. Л. Станиславского // Археографический ежегодник за 1989 год. М., 1990.

30. Русская историческая библиотека. СПб., 1872. Т. 1.

31. Садовский А. Я. Одно ли лицо Кузьма Минин и Кузьма Захарьев Сухорук. Н. Новгород, 1916.

32. Сироткин С. В. К вопросу о земельных владениях рода Мининых // Мининские чтения. Н. Новгород, 2007.

33. Тимошина Л. А. О землевладении рода Мининых // Архив русской истории. М., 1994. Вып. 4.

34. Утвержденная грамота об избрании на Московское государство Михаила Федоровича Романова / Предисл. С. А. Белокурова. М., 1906.

35. Хачко А. Ю. Как звали Минина (купчая 1602 г.) // Мининские чтения. Н. Новгород, 2003.

36. Эскин Ю. М. Завещание князя Дмитрия Пожарского // Отечественная история. 2000. № 1.