51

Стамбул, 16 января 1915 года

Султан был измотан. Его большие, с китайским разрезом, глаза потухли, и вокруг них залегли синие круги. Аудиенций во второй половине дня он обычно не давал, однако молодые офицеры, которые теперь доминировали в политике, слово «нет» в качестве ответа не принимали. Самым настойчивым и упорным, чтобы не сказать самым высокомерным и бестактным, был Мустафа Кемаль. Султан знал, что зависит от него. Он давно потерял бы власть и самое жизнь, если бы некоторые политические деятели не видели в нем последнего оттоманского султана, и прежде всего девяносто девятого халифа ислама, то есть фигуру почитаемую и неприкосновенную.

Один из слуг доложил о приходе генерала, и Мехмед V попытался изобразить на своем лице самую приветливую улыбку, на которую только был способен. Мустафа Кемаль вошел, громыхая своими сапожищами по мраморному полу и, не снимая головного убора, заговорил:

— Султан, мы должны действовать как можно быстрее. Англичане намерены напасть на нас с юга, через полуостров Галлиполи. Их цель — взятие Стамбула.

Мехмеду V не удалось скрыть испуганного взгляда. Если англичане возьмут Стамбул, его голова полетит первой.

— Как вы это узнали?

— Мы перехватили английского шпиона-армянина. Сейчас он понес англичанам дезинформацию, но если нам не удастся усилить этот фронт, удержать противника мы не сможем.

— Сопротивляться англичанам — это безумие. Наши армии обратятся в бегство, — ответил перепуганный султан.

— Мы одержали победу над русскими на Кавказе.

— Так оно и есть, генерал, но это было много месяцев назад. Теперь же наша армия под натиском русских отступает.

— Наши войска готовы перекрыть Суэцкий канал и напасть на Египет.

— Это будет не очень легко, особенно сейчас, когда мы должны направить подкрепления на Галлиполи.

— Султан, наш самый главный враг — трусость.

— Нет, генерал, наш главный враг — неосмотрительность.

Мустафа Кемаль внимательно посмотрел в глаза Мехмеду V и, ткнув указательным пальцем ему в грудь, спросил:

— Разве не вы халиф, глава уммы?

— Аллах всемогущ, но победить мы можем только с помощью хитрости.

— Так проявите же хитрость и подпишите приказ об отправке войск на Галлиполи.

Мустафа протянул султану приказ, и тот принял его дрожащей от страха рукой. Потом он взял со стола одну из авторучек и нацарапал свое имя.

— Обещаю вам, что вы не пожалеете.

— Пожалуйста, вы не могли бы оставить меня одного?

Мустафа Кемаль взял бумагу, пробежал по ней глазами и направился к выходу.

— Генерал, что вы предполагаете делать с армянами?

— Это не входит в мои обязанности. Я военный. Спросите об этом правительство.

— Но кто отдал приказ об их переселении?

— Это сделали три паши.

Султан подпер голову руками. Он уже давно был марионеткой в руках армии. Сердце старика не выдерживало. «Пожалей, Аллах, его душу».

 

52

Александрия, 16 января 1915 года

Телеграмма из Салоник не оставляла никаких сомнений. Информатор-армянин подтвердил уязвимость Галлиполи, и все, что оставалось сделать, — это дать зеленый свет реализации готового плана. Когда совещание достигло кульминации, Черчилль встал и, уперев руки в крышку стола, сказал:

— Джентльмены, история преподносит нам уникальную возможность. Если мы овладеем Стамбулом и одержим быструю победу над турками, то сможем усилить русский фронт. Нейтральные государства — Румыния, Болгария, Греция и Италия — перестанут страшиться австрийцев и, при наличии соответствующих территориальных обещаний, присоединятся к нам в наступлении на Вену. Война закончится менее чем через шесть месяцев.

— А что будет, если нам не удастся овладеть Галлиполи? — спросил один из офицеров.

— Что будет? С этой минуты напоминайте мне, что я обещал расстрелять каждого офицера, который сомневается в нашей победе, — пошутил Черчилль.

Все главное командование разразилось смехом.

— Турецкие силы разрознены. Джемаль-паша на Суэцком канале намеревается захватить Египет; Энвер-паша получил хорошую взбучку в Армении и на Кавказе, а когда начнется восстание армян, положение турок еще больше усложнится.

— Но Галлиполи обороняет Пятая армия, которая, как считается, является самым лучшим турецким соединением, — возразил тот же офицер.

— Лучшая турецкая армия хуже любого нашего пехотного формирования, укомплектованного индусами. Не беспокойтесь, даже «кенгуру» смогут разгромить этих неверных солдат, — высокомерно парировал Черчилль.

— Но они находятся под руководством Отто Лимана фон Сандерса, — настаивал офицер.

— Я не боюсь немца. Один человек не может изменить то, что нам предначертано судьбой.

Черчилль вскинул подбородок и обвел взглядом офицеров. Его голубые на выкате глаза метали молнии. План был продуман, и не важно, что кому-то он не нравится. Черчилль победоносно завершит военный конфликт и вернется домой как герой. Это его война, и он не собирается пускать ее на самотек.

 

53

Афины, 16 января 1915 года

Британские солдаты сопровождали их до консульства. К счастью, греки предпочли остаться в стороне, когда консул сообщил, что речь идет о группе турецких шпионов, которые проникли в страну.

Геркулес и Линкольн допросили захваченного ассасина в подвале посольства.

Время работало против них. Если аль-Мундир бежал из Афин, то вероятность спасти Джамилю понижалась до минимума, и, хотя Геркулес не признавал чудодейственную силу «Сердца Амона», ему хотелось верить, что хоть каким-то образом камень улучшит ее состояние.

— Хорошо, — сказал по-арабски Геркулес. — Я знаю, как заставить тебя говорить.

Они беседовали с пленником уже больше двух часов, но, не добившись никаких результатов, были на грани отчаяния. На рубашке Геркулеса проступили большие пятна пота, правда, положение пленника было намного хуже. Они позволили солдатам избить его, и теперь все его лицо было в кровоподтеках, под глазами появились синяки, а из разбитых губ сочилась кровь.

— Если будешь сотрудничать, мы оставим тебя в покое, в противном случае тебя повесят как шпиона.

— Я умру как мученик, проклятый неверный! — прокричал пленный и плюнул Геркулесу в лицо.

— Но умереть — это не самое худшее, мы оставим тебя жить обесчещенным перед твоим народом, — предупредил пленника Линкольн.

Пользуясь тем, что пленник был связан, он вставил ему в рот воронку и начал заливать спиртное. Вино текло по груди, иногда ассасин захлебывался, но все-таки в него удалось влить более двух литров. Голова у пленного закружилась, хотя держался он по-прежнему твердо. Геркулес достал шприц и сделал ему укол в руку.

— Это усилит воздействие, — сказал он.

Спустя несколько минут пленник закинул назад голову и закатил глаза.

— Попробую говорить с ним так, словно я его начальник, — шепнул Геркулес Линкольну.

— Низарит, сын Аламута, добрый моджахед. Неверные обманули брата аль-Мундира, дали ему не ту бумагу. Если мы вовремя не найдем его, ритуал не даст желаемого результата. Где сейчас аль-Мундир?

— Я не могу говорить, они меня услышат.

— Успокойся, мы здесь одни.

— Они меня связали, — говорил, словно в трансе, пленник.

— Не бойся, брат. Если мы не предупредим аль-Мундира, случится беда — и для ислама, и для братьев.

— Не могу.

— У меня нет времени. Если он убежит, я не смогу его найти.

— Он возвращается домой.

— Домой?

— Возвращается в Аламут, там наш имам. Да благословит Аллах его имя во веки веков.

— Когда он отъедет?

— Сегодняшней ночью. На красном судне.

— Красное судно? Как оно называется?

— Я этого не знаю, брат.

Геркулес дал знак Линкольну, и оба вышли из помещения.

— Думаешь, он говорит правду?

— Он находится в состоянии, похожем на гипноз. И то, что он нам рассказал, похоже на правду.

— В таком случае нам следует поспешить, чтобы быть в порту раньше, чем он сможет удрать.

— У нас мало информации, но будем надеяться, что в порту не так много судов красного цвета, — сказал Геркулес, надевая пиджак и выходя из подвала.

 

54

Афины, 16 января 1915 года

Порт был безлюден. Только кое-где светились огни кораблей, а тишину нарушал лишь шелест волн да поскрипывание снастей. Геркулес и Линкольн рыскали по порту более часа, но безуспешно. Линкольн считал, что пленный обманул их, ведь это был религиозный фанатик, готовый отдать жизнь за свою веру, но Геркулес настаивал на продолжении поиска. В его усталом взгляде и печальном выражении лица читался страх вернуться в пансионат с пустыми руками.

Когда друзья уже собрались уходить, они увидели суденышко, которое поначалу не заметили. Корпус суденышка был неопределенного цвета. Морская соль и эрозия съели большую часть окраски, и ее цвет трудно было определить. Судно стояло под итальянским флагом, но турки часто плавали под чужим флагом, чтобы избежать досмотра и иметь возможность швартоваться в портах западных стран.

Геркулес жестом пригласил Линкольна подняться на палубу, и тот вынул револьвер. На палубе, казалось, никого не было. Друзья шли медленно, на цыпочках, чтобы не выдать себя скрипом деревянной обшивки палубы. В это время из тени вынырнул силуэт человека, бежавшего в сторону трапа. Геркулес и Линкольн бросились за этим человеком и схватили его, когда тот уже был готов покинуть судно. Когда его повалили, он начал кричать и дергаться.

— Отпустите меня, пожалуйста.

По голосу друзья поняли, что это не аль-Мундир, да и кричал он не по-арабски. Линкольн продолжал держать его на прицеле, но незнакомцу позволили слегка привстать. В течение нескольких секунд на них смотрели огромные черные глаза. Это был всего лишь насмерть перепуганный паренек с грязным лицом, по которому градом катился пот.

— Кто ты такой? — спросил Геркулес.

Парень не отвечал. Он ошалел от побоев и смотрел потерянным взглядом.

— Что ты здесь делаешь? Кто ты? — настойчиво спрашивал Геркулес, встряхивая парня.

— Я Роланд Шароян, — ответил парень дрожащим от страха голосом.

— Ты не араб, так?

— Нет, я армянин.

— Что ты делаешь на этом судне? Где остальные члены экипажа? — спросил нетерпеливо Геркулес.

— Они ушли, все, кроме моего охранника.

Геркулес выпустил юношу, и тот, рухнув на настил, закрыл лицо руками и сказал что-то такое, чего друзья не могли понять. Теперь за дело принялся Линкольн, продолжая допрос:

— Что ты делаешь на этом судне? Знаешь, куда они ушли?

— Я мало что знаю, господин. Я был их пленником. Они собирались отправиться на этом судне в Стамбул, но что-то у них не получилось, и они бежали на судне меньшего размера. Меня оставили с моим охранником, мерзким типом. Прямо перед тем как подняться на корабль, мне удалось освободиться от него, — ответил парень по-английски.

В дело вступил Геркулес.

— Куда они направились? Сколько времени прошло с тех пор? — обратился он к мальчишке.

— Я слышал, что они направляются в Стамбул, а потом в долину Аламут. Больше ничего не знаю.

— Не было ли с ними аль-Мундира?

— Я не знаю их имен.

— Почему они тебя насильно удерживали? — спросил Линкольн.

— Я вез письмо для английского главного командования в Салониках, но меня поймали и вынудили доставить другое письмо, а теперь я возвращался в Стамбул с ответом. Они захватили мою семью, — добавил юноша и рухнул на палубу, заливаясь слезами.

— Успокойся, — сказал Линкольн, продолжая держать пистолет наготове и обнимая рукой парня.

— Почему тебя держали под арестом ассасины? — спросил Геркулес.

— Кто? Меня задержали турецкие солдаты, господин.

— Турецкие солдаты? — переспросил Линкольн.

— Это значит, что ассасины и турецкие секретные службы сотрудничают, — заключил Геркулес.

— Я не знаю этой группы. Турецкие секретные службы задержали меня, угрожали убить моих близких, а теперь везли меня обратно в Стамбул. Это все, что я знаю.

— Они удрали, Линкольн. Что мы будем теперь делать? Что будет с Джамилей? — проговорил совершенно обескураженный Геркулес.

Линкольн смотрел на него, не зная, что ответить. Ему было знакомо это выражение беспокойства и бессилия на лице друга. Он видел такое же выражение на его лице много лет назад, когда погибла одна из его лучших подруг, журналистка Хелен Гамильтон.

— Мы найдем решение, дорогой Геркулес. Найдем обязательно. Я тебе обещаю, — проговорил Линкольн и положил руку на плечо товарища, а Геркулес заплакал, как ребенок.

 

55

Стамбул, 17 января 1915 года

Едва прибыв в город, он тотчас направился в дом генерала. У него была и драгоценность, и перевод. Он ощущал одновременно душевный подъем и нервный трепет. Постучав в дверь небольшого особняка, он ждал ответа. Сначала слуги отвели его в гостиную, а потом — в кабинет.

Генерал был одним из братьев, но он должен был жить в роскоши и показном великолепии: иногда Аллах требовал разного рода жертв. Так было всегда. Братья поднимались до самых верхов, но в нужный момент возвращались на службу делу.

Апартаменты были погружены в полумрак. Генерал ожидал его, сидя за столом. Аль-Мундир появился перед генералом и приветствовал его.

— Ты его достал?

— Да, господин.

— Слава Аллаху.

— Слава Аллаху.

— У нас мало времени. Тебе нужно будет ехать как можно скорее.

— С восходом солнца я отправлюсь в путь.

— Тебе удалось убить этих людей?

— Нет, генерал, но думаю, теперь от них никаких препятствий не будет. Им неизвестна великая сила рубина. Женщина-арабка вот-вот умрет. Думаю, что они ее бросят.

— Так будет лучше для всех.

— Я отправляюсь в Аламут, но когда мы все подготовим, я вернусь.

— Наш план осуществляется. Халиф сделает то, что ему будет сказано. Армян мы собираем в различных лагерях, и многие из них уже умерли, но не беспокойся: те, кто в Стамбуле, все твои, — произнес с улыбкой генерал.

— Слава Аллаху, — радостно воскликнул аль-Мундир. — Наконец-то мы вернем мусульманам то, что им принадлежит по праву.

 

56

Салоники, 19 января 1915 года

— Собираетесь пересечь Турцию и Персию в разгар войны? — спросил первый лорд Адмиралтейства. Он прибыл из Александрии, чтобы обсудить последние детали Галлиполийской наступательной операции.

— У нас нет выбора, — ответил Геркулес.

— Я понимаю ваше положение. Вы джентльмены, и намерены спасти даму, однако проникать на территорию Турции равносильно самоубийству.

— И не только это, мы обеспокоены тем, что ассасины что-то затевают. Что-то такое, что может повлиять на ход войны в целом, — сказал Линкольн.

Геркулес гневно посмотрел на него. Они договаривались не обсуждать некоторые темы с Черчиллем. Англичанин посмотрел на них широко раскрытыми глазами.

— Ассасины? Шутить изволите? — Черчилль лукаво взглянул на мужчин, но озабоченное выражение лиц его собеседников не оставляло ни тени сомнения.

— Однако вы говорите мне о секте, которая занималась убийствами крестоносцев в одиннадцатом и двенадцатом веках?

— Как вам должно быть известно, секта активно действует до сих пор. Не так давно их имама в Индии привечал сам король. Ваш король знаком с ним с тех времен, когда был принцем Уэльским, — пояснил Линкольн.

— Сейчас ассасины — всего лишь безобидная религиозная секта, которая сослужила службу Британской короне, и полагаю, никакой опасности она не представляет.

— Одну представляет… — начал было Линкольн, но Геркулес его остановил.

— Один козырь про запас у них есть. Мы имеем доказательства того, что они вступили в союз с турками и, надо думать, собираются предать Его Величество.

Черчилль задумался. Он был слишком занят, чтобы тратить время на какие-то фантазии о секте убийц.

— Я обещал вам свою помощь и не собираюсь оставлять вас в беде. Наш корабль доставит вас к берегам Турции, после чего я уже не смогу гарантировать вашей безопасности. Профессор Гарстанг не сможет сопровождать вас, поскольку он британский подданный, а значит, будет немедленно арестован.

— Большое спасибо, сэр, — сказал Линкольн, изображая на лице радостную улыбку.

— Но у меня есть еще одно условие. По возвращении вы сообщите мне все, что может оказаться полезным для британской армии.

— Вы просите нас заниматься шпионажем? — удивился Геркулес.

— Я предлагаю вам сделку.

— Хорошо, мы сделаем все, что будет в наших силах, но отправляться в путь нам нужно как можно быстрее, — согласился Геркулес.

— Сегодняшней ночью вы отправитесь в район Галлиполи. Молитесь, чтобы никто не заметил, как вы сходите с корабля английских ВМС. Если кто-нибудь заподозрит вас в связи с нами, не сносить вам головы, — заключил Черчилль, прищурив огромные глаза.

— Нас будет пятеро: Алиса, Линкольн, Никос Казанцакис, молодой армянин и я.

— Надеюсь, вы знаете, на что идете. Греков и армян в Турции не очень жалуют, — ответил Черчилль.

— Поэтому мы просим вас сделать два фальшивых паспорта. Это позволит им сойти за персидских евреев.

— А вы, вы-то за кого собираетесь сойти, за индусов? — лукаво пошутил Черчилль.

 

57

Стамбул, 21 января 1915 года

После доставки к побережью неподалеку от Стамбула группе предстояло найти какой-то транспорт и ехать в столицу. Проверки на пути были частыми, и друзьям приходилось всякий раз объяснять, почему в их паспортах нет отметки о въезде в страну и какова цель их визита в Стамбул. Для турецких властей они были группкой коммерсантов из нейтральных стран, которые намеревались предложить турецкой армии медикаменты.

Город был полностью занят войсками. На некоторых улицах были построены баррикады из мешков с песком, и путешественникам в каждом новом районе приходилось предъявлять документы. Не оставалось сомнений: турки готовили город к возможному вторжению.

Их проводником стал Роланд Шароян. Друзьям приходилось рассчитывать на помощь армян, ведь так или иначе им предстояло пройти по их территории. Зона, которая официально принадлежала Оттоманской империи, де-факто пользовалась определенной долей независимости.

Молодой армянин привел их к вилле в окрестностях Стамбула, вокруг которой было довольно много вооруженных людей. Здесь жил еще не арестованный лидер армян. Роланд переговорил с охраной, и друзья вошли в большой сад. А внутри дома Роланд представил их Крисостомо Андрассу, одному из руководителей армянского сопротивления в городе. Роланд говорил сбивчиво, пытаясь скрыть волнение, потому что понимал: если организация узнает, что он их предал, с ним незамедлительно расправятся.

— Молодой Роланд сделал правильно, что привел вас сюда. Мир должен знать, что турки делают с нашим народом. Хочу, чтобы вы знали, — ваша миссия будет очень опасной. Турция участвует в войне, и поэтому во всех иностранцах видит шпионов. Особенно в христианах.

— Не понимаю, почему это происходит, — заговорил Линкольн. — Ведь мы сосуществуем сотни лет?

— Да, мирное сосуществование длилось шесть веков — этого нельзя отрицать. Но теперь далеко не счастливый конец ожидает одного из субъектов этого сосуществования — нас, армян, — заметил Андрасс.

— Но армяне хотят независимости, и это нормально, что правительство в Стамбуле несогласно. В моей стране, Соединенных Штатах, несколько штатов намеревались добиться независимости, и нам пришлось вести гражданскую войну, чтобы не позволить им сделать это, — возразил Линкольн.

— Но цели нашей борьбы иные. Мы, армяне, способствовали культурному, экономическому и политическому прогрессу Оттоманской империи. Более того, советниками известных оттоманских султанов всегда были армяне. Оттоманская империя теряла силы и постепенно склонялась к Азии. Оттоманские власти укрепили свои связи с Востоком, и теперь мы, христиане, им не нужны.

— Это нормально, — повторил Геркулес.

— Да, но это привело к постепенному отуречиванию, к попытке объединить на одной территории имперский набор народов разных национальностей. Но мы, армяне, постоянно напоминаем туркам, что именно мы населяли Малую Азию с древнейших времен.

— Мы живем в эпоху националистических воззрений. Но я не понимаю, почему люди не могут объединиться в одно государство. В моей стране мирно сосуществуют люди сотен национальностей, — продолжал доказывать свою правоту Линкольн.

— А люди вашей расы? Им тоже счастливо живется в вашей стране? — парировал этот аргумент Андрасс.

— Перед неграми сейчас открываются новые возможности. Мы начали с колоссального неравенства, но теперь понемногу получаем наши права, — ответил, нахмурившись, Линкольн.

— Мы, армяне, очень далеки от турок. Они следуют своим, идущим из глубины веков традициям, а мы знакомимся с новыми прогрессивными идеями, которые приходят из Европы. Турки обложили нас тяжелой данью, обрекли на бесправие и постоянные грабежи. Нас считают людьми второго сорта. И это на нашей собственной земле.

— Я понимаю вашу точку зрения.

— Естественно. Мой народ многие века также подвергался угнетению со стороны турок. Каждый народ имеет право выбирать собственную судьбу, — заговорил Никос Казанцакис.

— Поэтому в моей стране возникли мятежи и прочие беспорядки, которые жестоко подавляются путем массового истребления людей. Турция представляет собой конгломерат многих национальностей: курдов, черкесов и даже сефардов. Со времен правления султана Абдул-Хамида II, включая время правления триумвирата Иттихад, — вот уже более тридцати лет длится медленно текущий геноцид.

— Думаю, что вы преувеличиваете, — усомнился Геркулес.

— Преувеличиваю? И при Абдул-Хамиде II, и раньше, при его браге Мурате V, они принимали все меры для того, чтобы либо изгнать, либо истребить армян. Конституция Мидхат-паши могла покончить с произволом халифов, однако приход к власти Хамида означал установление экстремального авторитаризма, позорного абсолютизма, при котором вся власть сосредоточивается в руках одного человека. Турецкая конституция предоставляла прерогативы для всех национальных меньшинств империи, но была аннулирована, а Мидхат-паша был сослан, — с сожалением произнес Андрасс.

— Неужели вы не видите, что не все турки так уж плохи, — вставил свое слово Линкольн.

— Я это знаю. У меня есть друзья среди турок. Но правительство видит во всех нас только русских шпионов.

— Вообще-то, сказать по правде, вы на самом деле действуете им во вред, — продолжал возражать Линкольн.

— Что нам остается делать? Они вывели нас из состава вооруженных сил. Со времени русско-турецкой войны разногласия на этнической почве только усиливались. Одно из разногласий проявилось в переселении черкесов и татар в район Анатолии. На эти группы и на курдов распространялся закон, называемый хаффир (право на защиту), который, по сути дела, стал разрешением на грабеж христиан.

— Да что вы говорите? — удивился Линкольн.

— То, что вы слышите. Это было одно из самых реакционных разрешений, которые давал режим Хамида, то самое, в котором, в частности, говорилось: «любой мусульманин имеет право опробовать свою саблю на шее христианина».

— Но это же варварство, — возмутился Линкольн.

— Так что проблема армян — это еще и проблема религиозная. С тех пор как Россия напала на города Батум, Ардахан и Карс, нас, армян, обвинили в измене: якобы мы помогали царским войскам продвигаться на юг. В качестве наказания султан Хамид всячески подталкивал курдов, черкесов и татар к созданию подразделений смерти, которые сам называл хамидскими. В задачу этих формирований входил грабеж армянских домов, а людей, сопротивлявшихся грабежам, разрешалось убивать.

— Я ничего не знала о бесчеловечном отношении стамбульских властей к армянам, — сказала Алиса.

— Русские же, наоборот, обещали, что в случае присоединения к Российской империи захваченных городов они обеспечат защиту армянскому населению. Поэтому 3 марта 1878 года был заключен Сан-Стефанский мирный договор, согласно шестнадцатой статье которого предполагалось, что в обмен на возвращение оккупированных территорий Оттоманская империя обязуется улучшить положение в провинциях, населенных армянами. Понимаете? Турки на международном уровне обещали относиться к нам с уважением, но своего слова не сдержали.

— Это точно, они этого не сделали, — сказал молчавший до этого Роланд. Его глаза пылали бешеным негодованием за судьбу своего народа.

— Впервые в мировой дипломатической практике обсуждался армянский вопрос, но несколько месяцев спустя на Берлинском конгрессе был подписан двусмысленный документ без указания реальных улучшений жизни армянского населения. Султан Хамид понимал, что армяне воспользуются территориальной административной реформой, чтобы получить автономию, подобно тому, как много раньше это сделала Болгария.

— И вы не сделали бы этого, даже если бы могли? — спросил Геркулес.

— Ну, конечно же, попытались бы. Это было наше право, но тогда мы только просили автономии.

— Ситуация наверняка изменится к лучшему, когда закончится война, — предположил Линкольн.

— Подъем национального самосознания неизбежен. За границей действует несколько армянских политических партий, которые ведут активную работу и внутри империи. Это и партия Арменаган, и Революционная армянская федерация, и партия Гнчакян и Рамгавар. Мы входим в состав Революционной армянской федерации.

— Район, который нам предстоит пересечь, опасен? — спросила Алиса.

— В некоторых городах, в частности в Зейтуне и Сасуне, происходят мятежи. Мы, армяне, взялись за оружие в ответ на курдские нападения, которые осуществляются с ведома и разрешения султана.

— Это точно, отец рассказывал мне, что султан не мог стерпеть, чтобы армяне имели сношения с внешним миром и с протестантизмом, который проповедают миссионеры-евангелисты, расселившиеся по всей Анатолии в поисках новых адептов, — подтвердил Роланд. — Поэтому в середине 1895 года Красный Султан приказал вырезать армян на всей территории Анатолии, особенно тех, кто был связан с политическими партиями и христианскими религиозными миссиями, — рассказал Роланд. — Я знаю об этом, потому что они убили моего отца, священника-евангелиста, а от нашей церкви не осталось и камня на камне.

— Сожалею, — сказал Линкольн. Он сам был сыном священника-баптиста и знал, насколько тяжела жизнь миссионера.

— Но мы, армяне, не сидим сложа руки, — продолжал Андрасс. — Мы со всей яростью напали на курдов, сначала в Янасоре и Стамбуле. Одна группа армян захватила турецкий банк и угрожала взорвать его, если не будут выполнены данные им обещания. Бомбу они так и не взорвали, но вызвали взрыв бешенства у Абдул-Хамида, который приказал провести новые массовые убийства в населенных пунктах вокруг Стамбула. Репутация турок в Европе упала. Сам Абдул-Хамид испытывал настоящий дипломатический кризис. Посольства всех европейских стран и Соединенных Штатов требовали объяснений по поводу убийств армян и иностранных миссионеров без суда и следствия. Росло недовольство, а напряженность, вызванная большими территориальными потерями на Балканах, становилась невыносимой. В этих условиях в Салониках зародилось тайное движение, которое считается прогрессивным.

— Младотурки, — подсказал Никос Казанцакис.

— Да, младотурки, которые связаны с разного рода тайными и дипломатическими организациями Европы и Соединенных Штатов и которым удалось отстранить от власти султана Хамида. Это произошло 23 июля 1908 года, то есть шесть лет назад. Тогда все турецкое население, в том числе и мы, армяне, ликовали по поводу смены режима и представить себе не могли, что разрушительное семя, посеянное Абдул-Хамидом, принесет плоды в виде правительства младотурков, — продолжил Андрасс дрожащим от нескрываемой печали голосом.

— Мы сожалеем, — сказал Линкольн.

— Не беспокойтесь. Когда победят англичане, мы наконец сможем обрести свою страну. Подойдите, я покажу вам маршрут, которому вам нужно будет следовать, — сказал Андрасс, направляясь к столу; все подошли к нему и встали вокруг. — Вас будут сопровождать четыре наших человека. Они будут вашими проводниками и охранниками. Вот, смотрите, — сказал он, склоняясь над картой. — На протяжении всего маршрута вам придется идти по турецкой территории. Это наиболее безопасный маршрут, хотя и не самый короткий. Воспользуйтесь поездом «Стамбул — Эривань». Оттуда на повозке по старой дороге до Баку и далее по морю до Рашта, далее на Казвин и уже оттуда в долину Аламут. Возвращаться вам будет лучше через Сирию, которая тоже находится в состоянии войны, но там вам помогут англичане.

— Сколько времени у нас может занять все путешествие? — спросил Геркулес, которого беспокоило состояние Джамили: оно было стабильным, но сколько времени продлится эта стабильность, было неизвестно.

— Отсюда до Эривани на поезде — три дня, если не будет задержек, но сойти вам нужно будет раньше. Этот город находится в российской части Армении. От Эривани до Баку — два дня на повозке. Сколько времени займет путь оттуда до Казвина, я не знаю. Бывать там мне не приходилось, но через два-три дня вы будете уже у подножия гор.

— Все вместе составит восемь-десять дней, — подсчитала Алиса.

— К этому следует прибавить время продвижения по долине Аламут и время на возвращение, — добавил Геркулес.

— Один месяц, если все пойдет нормально. Через месяц вы вернетесь.

Геркулес ощутил сухость во рту. Он винил себя за то, что не смог поймать аль-Мундира. Теперь же им предстояло пересечь Турцию, Ирак и Иран, преследуя сумасшедшего фанатика.

 

58

Стамбул, 22 января 1915 года

Армен Мовсисян оглянулся, но слежки за собой не обнаружил. В последние дни им владело чувство беспокойства. Кое-кто из друзей султана рассказал ему, что военные замышляют что-то против армян, но он решил, что речь идет об обычных погромах. Несколько армян-христиан умрут, что послужит снижению накала мусульманских страстей, и все вернется на круги своя. Он не считал себя циником, но судьба ничтожного числа бедных армян не очень-то его беспокоила. Он был в первую очередь турком и только во вторую — армянином. Его семья состояла на службе у трех султанов, и даже в самые трудные времена, во время правления Красного Султана, им ничто не угрожало.

На Стамбул опускалась ночь. Армен Мовсисян ускорил шаг, вышел из армянского квартала и направился к дворцу. Ему показалось странным, что султан вызвал его к себе в столь поздний час, но кем он был, чтобы ставить под сомнение решение прямого потомка Магомета.

Он шел по широкому проспекту. После захода солнца наступал комендантский час, улицы пустели, но у него был специальный пропуск. Армен почувствовал озноб и застегнул пальто. Небо застилали большие плотные тучи, воздух повлажнел, отчего кости старого армянина заныли.

Позади послышалось какое-то бормотание, и он испуганно оглянулся. Трое молодых евреев о чем-то возбужденно переговаривались. Было странно видеть евреев на улице в столь поздний час, но некоторые из них допоздна изучали Тору под руководством раввинов в специальных школах. Группа собеседников подошла к нему, и один из молодых людей заговорил:

— Извините, мы заблудились. Вы не знаете, где находится улица Османада махалеси?

Армен Мовсисян удивился. Этот квартал находился на другой стороне Золотого Рога, а евреев там не жаловали.

— Вам нужно пройти до моста.

— До какого моста? — спросил на превосходном арабском юноша.

— Вон до того, — показал пальцем Армен.

— Вы не могли бы пройти вместе с нами?

— Сожалею, но я должен быть срочно в Долмабахче. — И старый Армен Мовсисян пробормотал что-то невразумительное про себя и пошел своей дорогой, но молодые люди, не дав Армену опомниться, обступили его, распахнули свои плащи, обнажая огромные кинжалы.

— Святой Георгий, помоги мне!

Трое набросились на старика, нанося удары кинжалами, от которых он мог защищаться только голыми руками.

— Неверный старикашка, — сказал один из них. — Мы, ассасины, отправляем тебя, как безбожника, в ад. Пройдет немного времени, и весь твой род покинет земли ислама.

Старик упал в лужу крови. Туман уже заволакивал его глаза, а молодые люди все наносили ему, лежачему, удары своими кинжалами. Старик начал про себя читать молитву. Древний Бог армян, тот самый, которого он так часто презирал, сейчас стал его единственным утешением.

— Сегодня был только один, завтра умрут сотни! — воскликнул ассасин, вытирая свой палаш об одежду старика. Его сотоварищи улыбнулись его призыву и отправились на поиски новой жертвы.

 

59

Стамбул, 23 января 1915 года

Когда Мустафа Кемаль вошел в тронный зал, на лице султана лежала печать беспокойства. Большие глаза были закрыты, голова опущена. В то утро он не привел себя в порядок, и его внешний вид был жалок.

— Что происходит, султан? — спросил генерал.

— Вы этого не знаете? Сейчас об этом знает уже весь Стамбул.

Мустафе было известно о жестоких убийствах предыдущей ночи, но он всячески скрывал эту информацию от обеспокоенного монарха.

— Они убили моего секретаря по вопросам экономики Армена Мовсисяна в нескольких метрах от дворца. Наши враги повсюду, — произнес султан низким голосом.

— Это всего лишь презренный армянин. Чего стоит его жизнь? Мы давно просили вас уволить его.

— Его семья служила моей династии более двухсот лет. Зачем было его убивать?

— Затем, что он был христианином, а вам хорошо известно отношение народа к фаворитизму по отношению к христианам.

— Фаворитизм по отношению к неверным? Они могут критиковать мое правительство, но я всегда был беспощаден к армянам-бунтовщикам.

— А что, разве существуют лояльные? — спросил Мустафа с легкой усмешкой.

— Но это еще не все. Кто-то убил двух солдат охраны, и, что еще более серьезно, убит Ясар Буюканит, — сказал насмерть перепуганный султан.

— Наставник самого известного медресе Стамбула?

— Да, через несколько часов в городе начнется всеобщая резня, возникнет хаос.

— Я этого не допущу! — воскликнул Мустафа. — Англичане готовят нападение на Стамбул. Гнев против христиан подождет. Я выведу всех солдат на улицы, и они защитят всех армян до последнего. Когда угроза нападения на Стамбул будет устранена и англичане отойдут, мы посмотрим, что можно будет сделать с этим проклятым отродьем.

Султан с удивлением смотрел на генерала. Он никогда раньше не видел Мустафу Кемаля таким. Обычно этот хладнокровный человек не выставлял напоказ свои чувства.

 

60

От Эрзурума до Эривани, 24 января 1915 года

Поезд шел с точностью швейцарских часов до района, заселенного армянами. Никто из проводников, сопровождавших друзей, и думать не думал, что им удастся пересечь всю Турцию без каких-либо происшествий. Но все объяснялось наличием в поезде группы высших государственных чиновников, которым полагался соответствующий эскорт.

Геркулес мыслями все время где-то витал. Он почти ни с кем не разговаривал и целыми часами смотрел в окно на сменяющиеся пейзажи. Линкольн и Алиса пытались поднять ему настроение, но у них ничего не получалось. Постепенно с его отношением к действительности смирились. Никос и Роланд с воодушевлением беседовали на различные темы, а пятеро проводников, которые их сопровождали, внимательно разглядывали всех проходящих по их вагону.

Их путь от Эрзурума оказался более трудным и опасным. С Эриванью связи не было, но путешественникам удалось арендовать небольшой грузовик, в котором они попытались создать некоторые удобства, застелив днище несколькими матрацами. Основная дорога была перекрыта, поэтому приближаться к российской границе пришлось по проселочным дорогам.

Ужасное зрелище сопровождало их на всем оставшемся пути — тысячи перемещаемых на запад армян. Официальным объяснением этой акции было желание властей удалить их из района боевых действий, хотя курды и лица иных национальностей перемещению не подвергались. Колонны перемещенных лиц вызывали тревогу у наших путешественников: мужчины, женщины и дети шли по замерзшим полям практически без еды, одежды и воды. Когда кто-нибудь из стариков или детей падал от истощения, его там и оставляли лежать в ожидании того, что уготовано ему судьбой. Как правило, через некоторое время турки либо курды стаскивали с них обувь, отбирали пожитки и без всякого сожаления бросали умирать.

Наших друзей солдаты не останавливали ни разу, но вызывало беспокойство то, что их могут задержать быстро продвигающиеся русские, хотя те сосредотачивали свои войска севернее, в районе Карса и Ардагана. Разница, которую они заметили после пересечения российской границы, впечатлила их. Поля были обработаны и засеяны, крестьяне были лучше одеты, а их внешний вид свидетельствовал о том, что они пребывали в добром здравии. Удивляло состояние строений, в особенности церквей, резко отличавшихся от подобных строений на турецкой стороне: там церкви были сожжены и заброшены.

Грузовик прибыл в Эривань. Наши путешественники были совершенно измотаны, однако, вопреки их пессимистическим ожиданиям, во внешне вполне европейском городе нашлись все виды удобств. На окраине города, словно на заднем плане, виднелась большая гора Арарат, на которой, согласно христианским верованиям, во время всемирного потопа остановился Ноев ковчег.

Проводники привели их в одну из городских церквей, которая называлась кафедральным собором. Здесь было много икон, но внутреннее убранство храма не имело ничего общего с обремененными излишествами православными церквями в Греции и Египте. Свет проникал внутрь отовсюду, а холодные каменные стены и полы были покрыты порфирными занавесами и коврами.

— Сегодня отдохнем в городе, — сказал Артмут, старший проводник.

— А мы не смогли бы выйти уже этой ночью? — спросил Геркулес.

— Это бесполезно, — ответил Артмут. — Мы достигли бы Баку тоже ночью, и нам пришлось бы потерять целый день в ожидании отправления первого судна.

— Мы очень устали, и отдых нам не помешает, — попытался ободрить друга Линкольн.

— Хорошо, — согласился Геркулес.

— Мы будем гостями епископа Левона Кочаряна. Это самый авторитетный человек во всей Армении.

— Вы меня переоцениваете, — проговорил священник, приближавшийся к группе по длинной ковровой дорожке. На нем не было епископальных уборов. Его облачения больше походили на одежду англиканских священников: черный костюм, черная рубашка и белые брыжи.

— Ваше высокопреосвященство, Левон Кочарян, рад новой встрече с вами, — сказал Артмут, обнимая епископа.

— Ты представишь мне своих друзей?

Артмут сделал то, о чем его просили. Епископ приветствовал по очереди всех своих гостей, но задержался, когда очередь дошла до Геркулеса.

— Вы собираетесь посетить Долину Убийц? — спросил он его, не отнимая руки.

— Да, — ответил Геркулес, которого ошеломило выражение лица священнослужителя.

— Там есть нечто большее, нежели холодная голая местность и небольшие рощицы. Вот уже в течение многих веков в стенах крепостей, построенных ассасинами, сосредотачивается все могущество зла. Предание гласит, что любой, кто войдет в долину, немедленно превратится в одного из них.

— Мы будем осторожны, — пообещал Геркулес, отпуская руку епископа.

— Существуют вещи, неподконтрольные человеческой воле. Подобно тому, как вы не можете скрыть выражение тревоги на своем лице.

Геркулес с удивлением посмотрел на него, но потом решил, что все это лишь какой-то трюк. Посыльный, предупредивший священнослужителя об их приходе, рассказал ему и о состоянии Джамили.

— Мы готовы противостоять чему угодно.

— Невозможно бороться со злом оружием людей. Уверяю вас. Вам предстоит научиться бороться против него с помощью пистолетов совсем иного свойства.

— Сожалею, святой отец, но я не верю ни в святую воду, ни в какие-либо иные причуды религиозного ханжества.

Епископ нахмурил лоб и посмотрел ему прямо в глаза. Потом суровое выражение сошло с его лица, и он положил ему руку на плечо.

— Извините меня, не пристало доброму хозяину вступать в дискуссии с только что прибывшими гостями, обремененными поклажей. Я попрошу своего слугу разместить вас, и сегодня же за ужином мы продолжим этот разговор.

Все разошлись по своим комнатам, а епископ подошел к главному алтарю. Там он начал громким голосом молиться и молился до тех пор, пока в его сознании не возник кошмарный образ, отчего священника бросило в жар.

 

61

Эривань, 24 января 1915 года

Пастырский дом епископа был скромен, но изящно декорирован. Геркулес раньше бывал во дворцах епископов в Испании. Пышность и роскошь этих дворцов резко контрастировали со старческой немощью своих хозяев. Левон Кочарян был молод, особенно если принять во внимание высокий пост, который он занимал. Кое-где, сквозь его рыжую, не очень густую и не очень длинную бороду еще угадывались юношеские черты. Когда он улыбался, его голубые глаза сужались и становились похожими на китайские, а когда ему не перечили, они открывались в дружелюбном одобрении.

Комнат для всех не хватало, поэтому Геркулес и Линкольн разместились вдвоем в самой большой комнате, а Никоса Казанцакиса и Роланда поселили в комнате поменьше, нашлась отдельная комната и для Алисы.

Приняв освежающую ванну, первую с тех пор, как путешественники покинули Афины, они направились в просторный зал, посреди которого стоял большой стол красного дерева с десятью стульями вокруг. Стол был уставлен различными кушаньями, от которых друзьям было трудно отвести глаза. Консервы, которыми они питались во время путешествия, стали настоящей пыткой.

Епископ Левон Кочарян сел во главе стола, Геркулес и Никос расположились по обе стороны от него, далее разместились Алиса, Линкольн и Роланд.

— Надеюсь, мой добрый друг Крисостомо Андрасс уже поведал вам историю нашего несчастного народа.

— Он рассказал нам о сегодняшнем положении дел и о притеснениях прошлого века, — ответил Геркулес.

— Мы не всегда были народом притесняемым, — сказал епископ, делая слугам знак подавать вино. — Было время, когда мы были нацией, которой наши соседи восторгались и которой боялись. Мы гордимся тем, что были первой нацией, которая приняла христианство в качестве государственной религии. Современная армянская церковь является прямой наследницей этой традиции. Наша епархия независима от католической и православной религии.

— Так вы не православные? — поинтересовался Линкольн.

— Не совсем. Наша церковь отделилась от Рима в 451 году, после того как отвергла решения Халкидонского Вселенского собора. Апостольская армянская церковь, будучи частью православной восточной общины, не является, однако, восточной православной церковью. Наши верования весьма различны. Нашим великим святым покровителем был святой Георгий Освещающий. Он подвергался преследованиям со стороны языческого короля Армении и был приговорен к смерти — его сбросили с обрыва холма Хор Вирап.

— Почему его прозвали Освещающий? — спросила Алиса.

— Он получил этот титул, потому что освещает дух армян, принося в эти места христианскую веру.

— Значит, армянский народ может идентифицироваться только через армянскую церковь? — задал риторический вопрос Никос. — Нечто подобное происходит и в Греции с Греческой православной церковью.

— В 406 году политическая ситуация в Армении казалась неясной. Однако король Армении Месроп Маштоц провел национальное обновление. Он создал единый алфавит, и благодаря его начинаниям в стране настал Золотой век. Однако Армению веками терзало язычество. В пятом веке империя Сасанидов при царе Йездигерде Втором попыталась завоевать Армению и навязать нам в качестве религии зороастризм. Это породило мятеж, который возглавил один из наших крупных военачальников Вартан Мамиконян. Йездигерд направил для подавления мятежа большое войско. Столкновение мятежников с войсками произошло под Аравайром. Шестьдесят тысяч мятежников, большинство из них крестьяне, после гибели Мамиконяна потеряли веру в победу. Они считали, что без его руководства не смогут противостоять многочисленной персидской армии. Несмотря на поражение, наш народ не смирился и позднее развернул партизанскую войну, истощившую персов и приведшую к Нварсакскому мирному договору, который гарантировал армянам религиозную свободу, — рассказал епископ, приступая к первому блюду.

— Есть нечто такое, с чем я не согласен. Армения — христианская страна, но она не должна подчиняться апостольской армянской церкви. Официальная церковь неоднократно поворачивалась спиной к народу и шла в услужение агрессору, — заговорил Роланд. — Ничего она не сделала и для того, чтобы не допустить убийств ни иностранных миссионеров, ни христиан иных конфессий. Когда турки начинали преследовать их, армянская церковь закрывала на это глаза.

— Мы не всегда имели возможность оказать помощь всем армянам. Прежде всего мы помогали своим, однако сейчас против турок объединился весь армянский народ.

— Но в пользу России. Пока над нами стоит хозяин, мы никогда не станем свободными, — возразил Роланд, повышая голос.

Епископ внимательно посмотрел на него, глубоко вздохнул.

— Наша история всегда отличалась опасным лавированием между идеальным и возможным. Лучше быть под мягким гнетом русских, уже хотя бы потому, что они, как и мы, христиане. Нечто подобное произошло в 591 году, когда великий византийский полководец и император Маврикий разгромил персов и ввел часть армянской территории в состав своей империи. Мы не были свободными, но чувствовали себя лучше, чем под властью персов, — продолжал свой рассказ епископ.

— Да, но борьба между различными группировками христиан ослабила Византию, и наш народ с радостью встретил вторжение мусульман, — продолжал настаивать на своем Роланд.

Остальные сотрапезники улавливали смысл беседы с трудом. Когда оба армянина раздражались, они переходили на родной язык и тем самым исключали своих гостей из дискуссии. Епископ, начиная терять терпение, сказал молодому человеку:

— И тем не менее, многие армяне поддерживали византийцев. Армянского происхождения был сам император Ираклий, равно как и император Филиппик. Император Василий I, который взошел на византийский престол в 867 году, был первым в династии, которая называется армянской. Боюсь, что эти английские миссионеры-протестанты рассказали тебе совсем иную версию, отличную от истинной.

— Они не были англичанами. Это были североамериканцы, но историю я изучал под руководством своего отца, который был великим человеком и великим ученым, — обиделся Роланд.

— Довольно, господа. Сейчас важно то, что у вас есть опасный враг. На протяжении всего пути мы видели бесконечные колонны депортируемых. Многие из них умрут, так и не пристав к берегу, — вступил в разговор Геркулес.

— Положение ухудшится, если туркам удастся продвинуться вперед, — вставил свое слово Никос. — Греция и Италия ведут переговоры с Великобританией о вступлении в войну. Думаю, что русские буквально умоляли англичан открыть второй фронт против турок. Русские обеспокоены тем, что турки смогут прорвать их позиции и вместе с немцами взять их в клещи.

— Мы, армяне, выживем, — изрек епископ и, взглянув на Роланда, сказал ему: — С девятого века Армению признавали суверенным государством великие державы этого региона. Была построена Ани, новая столица. Армения стала процветающей, плотно заселенной страной, которая оказывала политическое и экономическое влияние на соседние государства. Однако, оттого что мы были зажаты между двумя соперниками, Византийской империей и Багдадским халифатом Аббасидов, на нашу долю выпало множество несчастий.

— Но самое большое несчастье принесли турки, как это произошло и с Грецией, — добавил Никос.

— В самом деле в 1064 году турки взяли столицу, а позднее, в 1071 году, после разгрома византийской армии в сражении при Манцикерте турки захватили остальную часть Большой Армении. Это знаменовало конец религиозной свободы в Армении почти на тысячу лет.

— Крестовые походы пошли армянам на пользу, — произнес Линкольн.

— Не очень, — ответил епископ.

— Да, но в них участвовали христиане, которые пришли, чтобы освободить Святую землю, — вставила свое слово Алиса.

— Так оно и есть, рыцари, принимавшие участие в Первом крестовом походе, сотрудничали с армянами, создав процветающее государство на юго-востоке Малой Азии, которое потом было отвоевано мусульманами. Когда граф Эдессы Балдуин пересекал Малую Азию, направляясь в Иерусалим, Торос Рубенид вел с ним переговоры.

— Это означает, что он поддерживал идею крестовых походов, — заметил Геркулес.

— Вообще-то, в Третьем крестовом походе превалировали интересы Византии, Священной Германской империи, папства и даже Аббасидов. Император Германии и император Византии провозгласили принцем Армении Левона II. На его коронации присутствовали представители всего христианского мира и ряда мусульманских государств. Важное стратегическое положение Армении привело к тому, что она почти постоянно пребывала в состоянии войны и неоднократно переходила из рук в руки, то к персам, то к туркам. В самый худший период турецко-персидских войн, с 1513 по 1737 год, Эривань переходила из рук в руки четырнадцать раз.

Слуги убрали со стола десерт, и все сотрапезники поднялись из-за стола. В это время, согласно традиции, женщины и мужчины разделялись. Подразумевалось, что мужчины пойдут пить ликеры, курить сигареты и говорить о политике, а женщины тем временем уединятся в другом помещении, чтобы поговорить о своем, но поскольку Алиса была единственной женщиной в компании, она присоединилась к беседе мужчин.

Стены зала были заставлены стеллажами. Геркулес попросил разрешения полистать книги и начал без разбора снимать их с полок.

— Вижу, ваши литературные интересы весьма разнообразны. Здесь есть книги на французском, немецком, русском, арабском и английском.

— Да, я учился в Европе: в Сорбонне, в Париже, — а докторскую степень в области теологии защищал в православном университете в Москве.

— Почему же вы вернулись в Армению? — спросила Алиса.

— Это мой долг. Я мог избежать бедности и рабства, которые были уделом моего народа, но я не мог оставаться безразличным к его горькой судьбе. Мы веками переживали невзгоды, которые несут войны и страдания. В семнадцатом веке мы перенесли первую массовую депортацию. Предлогом для нее послужило нашествие персов под предводительством шаха Аббаса I, который достиг здешних мест, Араратской равнины. С осадой Карса сюда пришла большая оттоманская армия под командованием Синан-паши. Шах приказал им отходить, но при этом повелел уничтожить большинство городов и усадеб, расположенных на равнине. Население заставили следовать за отступающими персами. Подсчитано, что таким образом депортировали более трехсот тысяч человек, а тех, кто противился депортации, попросту уничтожали. Шах также приказал разрушить единственный мост через реку, и депортированным пришлось переправляться вброд, что также привело к гибели многих людей, которых уносило быстрое течение. Но это было лишь началом их мучений. Очевидец происходившего, отец де Гуян, описал эту жестокую депортацию в своей книге. Вон в той. Вы мне ее не подадите, Геркулес? — Епископ раскрыл книгу и начал читать: — «Мучения депортируемых происходили не только по причине зимних холодов. Основные страдания причинял голод. Провизия, которую они захватили с собой из дома, вскоре кончилась… Плакали дети, просившие молока, но у людей его не было, потому что женские груди от голода высохли… Многие матери, голодные и истощенные, оставляли своих детей на обочине дороги и шли дальше с блуждающим взором. Некоторые люди бежали в прилегающий к дороге лес в поисках пищи, но обратно, как правило, не возвращались. Зачастую единственным оставшимся съестным были умершие люди».

— Но это чудовищно. Неужели люди ели умерших? — спросила в ужасе Алиса.

— Голод способен свести с ума, — прокомментировал прочитанное Никос. — В истории известны случаи каннибализма, вызванные нехваткой продовольствия. В конце концов мы всего лишь животные на начальной стадии развития.

— Смерть предпочтительнее, — возмущенно заметил Линкольн. — Мы не можем оправдать подобного поведения, в какое бы отчаяние не впадали люди.

— Не имея возможности содержать свои войска на опустошенной равнине, турецкий военачальник Синан-паша был вынужден остановиться на зимние квартиры в Ване. Однако той же зимой войска шаха нанесли поражение туркам, хотя их тактика выжженной земли привела к страшным потерям. Считается, что из трехсот тысяч депортированных людей путь до Исфахана преодолело менее половины. Кроме того, Аббас учредил Эреваньское ханство, поставив во главе этого ханства мусульманина. Армян депортировали с Араратской равнины в соседние районы, — добавил епископ, кладя книгу на столик.

Линкольн сел напротив епископа. Он и представить себе не мог, насколько трагичной была история армянского народа, который угнетали веками, но который все же смог пережить все невзгоды, выпавшие на его долю.

— Когда сюда пришли русские? — спросил Геркулес.

— В результате Русско-персидской войны 1826–1828 годов часть Армении оказалась под персидским управлением, а русские захватили город Эривань и озеро Севан, присоединив их к России. Эти новые территории они называли Эриваньской губернией. С тех пор в этой части Армении мы живем в мире по сравнению с нашими братьями в той части, которая отошла к Турции, хотя стычки с татарами и курдами здесь нередки. Нас слишком много на такой небольшой территории.

Геркулес посмотрел на своих друзей. Даже оживленная беседа не смогла развеять их усталости.

— Будет лучше, если мы удалимся. Нам еще предстоит долгое путешествие в долину Аламут.

— Да, нам не помешает поспать в настоящей кровати, — сказал, вставая, Линкольн.

— Один, последний вопрос, — обратился Геркулес к епископу. — Почему вы сказали, принимая нас в церкви, что нам придется столкнуться с силами, с которыми нельзя бороться с помощью оружия, что есть в распоряжении у человека?

— Ассасины чрезвычайно опасны. Они хранят оккультные знания, которые передают из поколения в поколение. Будет лучше, если вы приблизитесь к долине, проявляя бдительность, и не позволите обмануть себя кознями, к которым прибегают убийцы. Да хранит вас Господь.

 

62

Стамбул, 26 января 1915 года

Султан Мехмед V с отсутствующим взглядом прогуливался по густому саду при дворце. Пройдет еще несколько месяцев, цветы начнут распускаться, их аромат пробьет завесу смерти и опустения, покрывающую его город и его империю. Война шла нельзя сказать, чтобы очень плохо. Русских остановили на севере, но одна из русских армий шла через Палестину на Египет. Впрочем, омрачать свою приятную прогулку мыслями о войне не стоило.

Он сел на садовую скамейку, положил руки на спинку и закинул голову назад.

— Повелитель, — послышался голос справа.

Лицо Энвер-паши заслонило бескрайнее небо, покрытое облаками. Султан удивленно посмотрел на гостя. Слуги султана знали: никто не имеет права вторгаться в сад во время его прогулки, и в этот час он никому не дает аудиенций.

— Исмаил, кто тебя пропустил сюда?

— Я не мог ждать до завтра. Мы получили сообщение нашей секретной службы из Англии, — холодно ответил военачальник.

Султану было ненавистно высокомерное поведение молодых офицеров, их презрительные взгляды, их варварские манеры, но что его больше всего выводило из себя, так это равнодушный взгляд Энвера…

— О чем речь? — нехотя спросил он. Ему было известно, что его мнение в расчет все равно приниматься не будет, хотя его подпись до сих пор могла либо оставить человеку жизнь, либо отнять ее у него.

— Похоже, что министр Ллойд Джордж начал переговоры с греческим и болгарским правительствами и предлагает увеличить на этих территориях военное присутствие, чтобы подогреть их желание вступить в войну. Нам известно, что они сосредоточили в Салониках несколько кораблей, но ничего неизвестно о сколько-нибудь значительном сосредоточении там сухопутных войск. Об этом сообщалось в письме Верховного командования армянским повстанцам, которое нам удалось перехватить.

— И что из этого следует, какова должна быть наша реакция?

— В первую очередь, действовать. Мы не можем сидеть сложа руки. Нужно проучить этих греков и болгар. Необходимо депортировать армян, чтобы знали, что с ними будет, если они присоединятся к англичанам. Во-вторых, избежать возникновения внутри страны целой армии предателей. Нам известно, что армяне готовят мятеж в районе Ван в надежде на продвижение русских. Первым делом действие, затем отход. Пошлем этих проклятых предателей к грекам, и пусть те развлекаются спасением своих братьев и размышлениями о том, что может произойти с ними самими.

— Но как мы сможем переместить такую массу людей в разгар войны? Нам не хватит для их перевозки ни поездов, ни грузовиков, нам нечем будет кормить их.

— Пусть им помогает их Бог. Если никто из них не останется в живых, не велика потеря.

Султан взглянул на Энвера. Его глаза сверкали, губы превратились в тонкую ниточку, а правая рука сжалась в кулак.

— А сколько на это потребуется солдат?

— Для того чтобы гнать стадо послушных баранов, много пастухов не требуется. Мы скажем им, что делаем это в целях их же собственной безопасности и перемещаем только на время. Многих из них мы уже отвели подальше от линии фронта. Наиболее подходящее место для строительства лагерей, в которых они будут интернированы, — это Сирия и Ирак, позднее — Греция.

— Но у нас нет достаточного количества судов.

— Не беспокойтесь. Когда мы покончим с ними, они нам вообще не потребуются.

Энвер улыбнулся султану, но тот оставался серьезным, чувствуя, как по спине побежали мурашки. Если Аллах допускал такое, то кто он такой, чтобы препятствовать, подумал султан с присущей ему арабской верой в предопределенность.

 

63

Казвин, 27 января 1915 года

Армянские проводники доставили друзей до Баку. Там они поместили их на рыболовецкое судно, которое должно было перевезти их в Рашт, расположенный на персидской территории. К счастью, в этом районе преобладало русское влияние и никаких трудностей с въездом в страну не последовало. По достижении Рашта друзьям пришлось искать нового проводника, который мог бы провести их до Казвина и далее в долину Аламут.

Геркулес изучил не часто встречающиеся карты района и знал, что от Казвина шел прямой путь к реке Аламут через горную цепь Талаганг. Крепость ассасинов располагалась неподалеку, на утесе, у подножия которого лежало село Касир-хан.

В Казвине они смогли отдохнуть в местном «Гранд-отеле». Геркулес и Линкольн использовали утренние часы для того, чтобы посетить господина Соокиаса, одного из руководителей армян региона. Именно он дал им проводника-араба, некоего Асада эль Хукуму, которому предстояло сопровождать их до долины.

Стоило Геркулесу, Линкольну, Алисе и Никосу заговорить об ассасинах с местными жителями, как на их собеседников ниспадало загадочное покрывало молчания. Люди предпочитали ни называть их по имени, ни даже думать о них. Единственное, что им удалось узнать от Соокиаса, — это то, что крепость Аламут покинута, прошло уже достаточно времени с тех пор, как истории об ассасинах в этом районе перестали передаваться из уст в уста.

Асад эль-Хукума предоставил им достойного доверия носильщика по имени Кербелай Азиз де-Гармруд. Он лучше всех знал горную цепь и должен был вывести их в долину Аламут.

Число участников экспедиции стремительно возрастало. Азиз нанял себе двух помощников, но решил еще прихватить и свою жену в белой чадре и младшего сына.

Когда наконец путешественники вышли из Казвина на равнину и увидели его полуразрушенную стену, его необработанные виноградники и шиповники, всех охватило глубокое чувство беспокойства. Предстоящее путешествие вполне могло оказаться последним в их жизни. Вопреки ореолу легендарности, окружавшему ассасинов, они являются доминирующей силой в регионе и располагают широкой сетью осведомителей.

Вскоре путешественники сошли с дороги и взяли курс на северо-восток к подножию гор. Заснеженные горы виднелись лишь вдалеке, а их белые вершины походили на горбы верблюдов, на которых они пересекали египетскую пустыню.

На протяжении всего пути им встречались деревни, а вдоль троп — кукурузные поля. Время от времени в поле их зрения попадали крестьяне, обрабатывающие поля на громадных черных быках.

В течение трех дней группа питалась не только консервами, но и вкусным творогом из молока местных коз. Однако богатые земли Ашнистана закончились, и пейзаж стал менее приветливым. Земля здесь была не очень плодородной, поэтому практически не обрабатывалась.

Крестьян в этом районе было мало, но часто на пути им попадались идущие пешком люди в широких хлопчатобумажных шароварах.

Одну из первых остановок друзья совершили в деревне, которую покинула половина жителей. Здесь протекал небольшой ручеек. Проводники, по всей видимости, не испытывали усталости в течение затяжного подъема в гору, не в пример остальным членам группы. Одеты они были традиционно: черные фетровые головные уборы на длинных темных волосах, лиф из голубой хлопчатобумажной ткани, шелковый пояс, на котором висели ножи в кожаных ножнах.

Алиса нарекла их «простодушными и мирными дикарями». И хотя их преданность казалась безоговорочной, друзья им не доверяли. Ведь все они были мусульманами из долины Аламут и, следовательно, могли шпионить в пользу ассасинов.

Добравшись до Дастгирда, друзья в последний раз пополнили запасы. Дальнейший путь — теперь горы становились круче и опаснее — им предстояло пройти, питаясь трофеями охоты и консервами.

На небольшой площади, которую образовывали четыре полуразвалившихся дома, сидели на солнце старики, курили длиннющие трубки и смотрели на пришельцев с полным равнодушием.

Группа шла на север через перевал Чала. В горах снова появилась растительность, в большинстве своем различного рода кустарники. Здесь разводили только коз, а их пастухи были единственными людьми, населявшими округу. Иногда встречались небольшие караваны, доставлявшие рис с побережья Каспийского моря в глубинные районы Персии.

Перезвон колокольчиков вьючных мулов оповещал наших путешественников о появлении обитателей здешних мест. Однако их мирный внешний вид не успокаивал ни Геркулеса, ни его товарищей, которым слишком хорошо были известны рассказы об ассасинах, поэтому доверять этому внешнему миролюбию не приходилось. Широко шагая, погонщики спешили за своими мулами. Чтобы уберечься от холода в горах, они кутались в традиционные белые халаты, а за поясами держали длинные курдские курительные трубки. У всех были либо черные, либо рыжие бороды, лица квадратные, лбы открытые.

Потом был Шах-Руд, где на теневой стороне склонов лежал снег. Холодало, друзья чувствовали усталость после долгого подъема. Они шли через перевал Саламбар, избежав таким образом опасности очутиться на заснеженной вершине горы. Долина на самом деле была неприступной, и неудивительно, что веками ассасины управляли своими головорезами отсюда, не подвергаясь прямым боевым столкновениям. Группа быстро спускалась по узким и крутым теснинам, когда перед ними открылась широкая панорама долины. Склоны гор покрывали возделанные участки, заросли можжевельника и звонкие ручейки.

К самой долине группа спустилась ночью, и, поскольку старый мост через Аламут был разрушен, остаток ночи они провели в какой-то деревне, решив идти к крепости утром. В ту ночь у костра путешественники наслушались страшных историй о таинственных ассасинах.

 

64

Долина Аламут, 30 января 1915 года

Деревня представляла собой несколько строений, разбросанных по склону горы. Геркулес и его друзья устроились в небольшом каменном домике под красной черепичной крышей, сильно разрушенном, отчего холодный ветер проникал во все щели.

Они разожгли костер и расселись вокруг него вместе с проводниками. Их сблизил этот утомительный переход, хотя длительные путешествия по извилистым, трудно проходимым тропам, как правило, превращают даже самых жизнерадостных людей в существ задумчивых и молчаливых. Горы всегда придавали колдовское очарование беседам путников у костра.

Та ночь была особенной. Они находились в долине, которой боялись и с которой жаждали познакомиться. Уже завтра они окажутся перед крепостью Аламут, и в той беспечной тишине все чувствовали, как в души заползает страх.

Азиз поворошил палкой угли, и маленькие искорки затанцевали на фоне беззвездного неба. Было морозно, но от костра шло приятное тепло, дарившее ощущение уюта. Путешественники поели кукурузного хлеба, сыра и открыли несколько банок сардин. Их проводников восхитила возможность полакомиться рыбой в горах: для них это стало своего рода волшебством. Азиз несколько дней назад оставил жену и сына в своей деревне и теперь казался более возбужденным и разговорчивым.

— Никогда не приходилось приводить в эти долины христианина, — говорил Азиз на своем, не очень уверенном, арабском. Его не совсем поняли, и он начал объясняться на английском. Это был примитивный английский язык, который он изучал в миссионерской школе Тифлиса. Впрочем, этого уровня было достаточно, чтобы друзья могли следить за ходом его мыслей.

— Думаю, что люди с Запада редко посещают эти места, — проговорил Геркулес. Находясь в непосредственной близости к конечной цели путешествия, он становился энергичным и веселым, каким бывал всегда.

— Арабов тоже здесь бывает не много. Эти места и так далеки от внешнего мира, а истории об их прошлом столь устрашающи, что путешественники стараются не приближаться к ним. Но, как видите, ничего плохого с нами не случилось.

— По правде говоря, здешние места кажутся очень спокойными, а местные жители гостеприимными, несмотря на свою бедность, — заключил Линкольн.

— Мы, горцы, всегда гостеприимны. Никогда не знаешь, когда тебе самому потребуется помощь. Поэтому мы и помогаем друг другу, — поддержал его Азиз.

— Что тебе известно о крепости Аламут и об ассасинах? — спросил его Геркулес.

Лицо Азиза вытянулось, и он, сильно понизив голос, сказал:

— Лучше не называть их имени. Говорят, что гора имеет глаза и уши.

Алиса почувствовала, как дрожь пробежала по рукам Линкольна.

— Что ты о них знаешь? — не унимался Геркулес.

— Они обитают здесь почти столько же времени, сколько сами горы. Никто не знает точно, откуда они пришли. Многие из них — потомки древних обитателей долины, другие же пришли из далекой Индии, Сирии и Египта. Сначала их принимали за иностранцев, а потом стали бояться.

— Почему их боялись? — спросила Алиса.

— Они похищали малолетних детей и заточали в свою крепость. Больше их никто и никогда не видел. Некоторые деревенские жители говорили, что они убивали детей во время своих странных ритуалов. Точно известно лишь то, что из них делали послушных членов группы…

— Кровавых убийц, — уточнил Геркулес.

Азиз нахмурил лоб. Все молчали, ожидая, когда он продолжит свой рассказ.

— Все усложнилось после смерти их основателя. Кипела борьба за власть, менялась стратегия и тактика. Об этом мне мало что известно. Но один путешественник, посетивший Аламут, которого я привел сюда года два назад, рассказал мне нечто такое, что нагнало на меня страху, от которого я долго не мог избавиться.

Взгляды присутствующих были обращены на нескладную фигуру Азиза, который со всей присущей ему экспрессивностью рассказывал свою интригующую историю.

— Тот ученый рассказал мне, что один из преемников Хасана, основателя группы, полное имя которого Хасан ибн Саббах, выработал тайную стратегию, которая на некоторое время внесла в группу раскол. Не знаю, известна ли вам наша вера в возвращение тайного имама. — Азиз как правоверный шиит верил в возвращение имама сокровенного, или Махди. — Это верование широко распространено в Персии. Согласно преданию, двадцать второй, последний, имам должен снова появиться незадолго до конца света для того, чтобы распространить ислам на весь мир.

— Это что-то вроде Мессии, — предположил Линкольн.

— Я не знаю, кто такой Мессия, — ответил Азиз. — Но этот путешественник мне рассказал, что Хасан ибн Саббах провел некую странную церемонию, которую мы, мусульмане, считаем еретической и противной исламу. Хасан начал совершать настолько ужасные, еретические поступки, что даже его собственный отец отстранил его от власти. Но после смерти отца, Мухаммеда, сын осуществил свою доктрину на практике. Хасан возглавил группу, когда ему было около тридцати лет. Он возомнил себя новым пророком всего человечества. После двух лет руководства группой он собрал наместников со всех земель, на которых они действовали. В долину явились люди со всей Азии и Африки. Во внутреннем дворике крепости Хасан собрал великое множество руководителей своей секты. Это произошло 8 августа 1164 года. У меня всегда плохо с памятью, я мало образован, но история, рассказанная тем путешественником, настолько поразила меня, что я помню ее до сих пор.

— Почему именно в этот день? — поинтересовался Никос.

— Этот день имеет важное значение для мусульман, как для шиитов, так и для низаритов. В этот день мусульмане вспоминают об убийстве Али, зятя пророка Магомета, который должен был стать наследником Магомета после его смерти. Но он также важен и потому, что приходится на середину Рамадана, нашего святого поста.

— Рамадан? — не понял Линкольн.

— Да. В течение нескольких дней мы, добрые мусульмане, постимся от восхода до заката солнца. Принимать пищу и прерывать пост в светлое время суток считается великим грехом. В тот день пополудни Хасан взошел на помост и держал речь перед многочисленной толпой. Как мне рассказывал путешественник, на четырех углах помоста стояли четыре штандарта: белый, красный, желтый и зеленый. Хасан разделил своих последователей по четырем регионам, из которых они происходили. Тех, кто пришел с востока, он поставил слева от трибуны, тех, кто пришел с запада, — справа, а тех, кто пришел с севера, — посредине. Они и не заметили, что Хасан поставил всех спиной к Мекке, к нашему самому святому месту, в сторону которого мы должны направлять все наши молитвы. Хасан свой выход обставил торжественно: на нем были белая туника и тюрбан того же цвета. Он склонился перед каждой группой, держа в руке меч, символ его власти над жизнью и смертью. Когда он начал говорить, слушатели уже томились ожиданием. Они не знали причины, по которой их здесь собрали, не знали, что им желает сообщить их предводитель.

В этот момент подул ветер, и пламя костра вдруг ожило. Лицо Азиза осветилось, и все увидели на нем отблески разгоревшегося пламени.

— Хасан говорил твердым и властным голосом. Он объявил, что говорил с тайным имамом и тот сказал ему, что время соглашений кончилось, приближается конец света. Сам тайный имам должен в ближайшем будущем явиться людям и продемонстрировать свое могущество. Голос Хасана был похож на голос человека, одержимого каким-то странным духом, позвавшим всех обитателей как земли, так и небес, и заговорил об откровении, которое ему было сообщено. Поразив сознание своих слушателей, Хасан сообщил, что имам объявил ему об окончании времени закона и о том, что шариат, или священный закон, больше не имеет силы, ибо пришло время воскресения.

— Но ведь это откровенная ересь, — заметил Геркулес.

— Да, но Хасан сказал, что его устами глаголет сам тайный имам. Теперь он — воплощение самого халифа. Это означает, что время киямы, или воскресения, наступило.

— Кияма? Что это? — поинтересовался Никос.

— Это конец света и воскресение умерших. День, в который каждый должен дать отчет перед самим Аллахом. Поэтому Хасан и сказал своим последователям, что время шариата истекло. По его словам, закон всего лишь готовил наступление эпохи киямы. И, следовательно, людям закон больше не нужен. Имам сокровенный назначил своим наместником на земле Хасана, так что все, что он скажет, является священным. Люди были ошеломлены новыми откровениями, их привычные религиозные обряды теряли всякий смысл. Хасан разыграл целый спектакль о своем разрыве с законом и одним взмахом руки приказал десяткам слуг внести самые разнообразные яства. Хасан организовал великий праздник, когда солнце стояло в зените. Ели все, прервав таким образом свой пост. Сведения о пришествии киямы достигли самых отдаленных уголков, где только находились низариты. Была упразднена ежедневная пятикратная молитва. Приход воскресения выделил низаритов как знающих единственное средство спасения, иные правоверные остались вне этой группы. Церемонии, подобные той, что прошла в крепости Аламут, проводились и в других крепостях, принадлежащих группе. Праздники, пиршества с обильными угощениями и вином ворвались в жизнь до сих пор строгих к себе членов секты. Хасана несколько позднее убили противники его политики, которыми руководил его родственник Хасан ибн Намавар, но существует предание, что Хасан не умер, он продолжает жить и ему удалось обмануть саму смерть.

Последние слова Азиза заглушил свист усилившегося ветра. У друзей появилось чувство, словно они столкнулись с чем-то, не поддающимся осмыслению. И им придется бороться с призраками, которые скрывались в этих горах сотни лет и явились для того, чтобы воскресить память об ассасинах.

 

65

Долина Аламут, 31 января 1915 года

В то утро Геркулес проснулся первым. Он подошел к маленькой глинобитной мечети и увидел небольшую группку детей, которые, до того как заняться своими повседневными делами, изучали шариат. Геркулес позавидовал их простодушной вере, их манере постигать мир и их мечте о вечности. Он перестал верить в Бога давно, так давно, что его вера казалась ему чем-то старым и растраченным. Он поднялся по склону с узкими террасами, засеянными кукурузой и белой фасолью вперемешку с зарослями шиповника. Ему хотелось получше разглядеть с высоты загадочный пейзаж долины Рудбар. Вдалеке виднелись заснеженные вершины Гаван-кух и Такх-и-Сулейман. Когда Геркулес спустился в деревню, проводники уже приготовили чай. Все молча позавтракали и отправились в путь.

Вход в долину, где стояла крепость, был так незаметен, что группа заблудилась и ей пришлось несколько раз пройти туда и обратно, чтобы найти этот вход. Азиз пошел по старой каменной дороге, что сильно затрудняло подъем. Через час после изнурительного подъема они вышли на другой склон холма, где солнце уже светило в полную силу. Местность была равнинной и сухой с небольшим редким леском и кристально чистыми ручейками. Показались первые памятники былому могуществу ассасинов — полуразрушенные каменные башни.

Места эти были безлюдны; крутые обрывы вдоль дороги вынуждали людей и животных держаться поближе к каменным стенам.

— Дорога хуже, чем я ожидал, — сказал Геркулес, поворачиваясь к Линкольну.

— Надеюсь, нам не придется двигаться по краю пропасти многие километры.

Алисе в ее кожаных сапогах и узкой юбке идти было трудно, и она то и дело хваталась за выступы в камнях. Роланд и Никос шли за ней, а два проводника замыкали колонну.

— Течение здесь более сильное, — заметил Геркулес, указывая на ревущую у его ног реку Аламут.

Перейти через реку можно было только по небольшому полуразрушенному мосту.

Переходили по одному, каждый путник вел по мулу. Первой шла Алиса, потом Роланд и Никос, за ними Линкольн и Азиз, последними шли Геркулес и два проводника. Когда Геркулес дошел до середины моста, мул одного из проводников чего-то испугался и вплотную приблизился к пропасти. Проводник пытался успокоить животное, натянул поводья, но животное не слушалось, его копыта заскользили по камням, и мул упал в бездну. Другой мул тоже попятился, и двое проводников крепко обхватили его, пытаясь предотвратить и его падение в пропасть. Геркулес оставил своего мула и побежал к проводникам, чтобы помочь им. Испуганное животное встало на дыбы и потеряло равновесие. Проводники, не успев отпустить поводья, упали в пропасть вслед за животным.

Геркулес заглянул за край пропасти и увидел, как тела падают вниз, ударяясь о каменные выступы, а потом как мощное течение уносит их прочь. Азиз подбежал и стал рядом с Геркулесом. Его глаза были полны слез. Мусульманин встал на колени и прочитал короткую молитву, подняв сложенные ладонями руки и глядя в небо. Потом он поднялся и пошел назад к уцелевшим мулам.

До колодца Бадашт группа шла молча, там они утолили жажду и направились по красноватому наносу земли в направлении деревеньки Шутур-Хан, откуда уже можно было хорошо разглядеть утес, на котором стояла крепость ассасинов. Здесь они снова встали на отдых.

— Вечереет. Будет лучше, если мы заночуем здесь. Не хотелось бы являться в крепость в полночь. Завтра проведем там разведку — Азиз, Линкольн и я. Остальные будут ждать здесь. Нам нельзя разводить огонь, поскольку нас могут заметить. Придется поужинать чем-нибудь холодным и быстро ложиться спать. Неизвестно, придется ли нам отдыхать в ближайшие дни, — объявил Геркулес, снимая с себя поклажу. Потом он достал из кожаного чехла свою огромную винтовку и зарядил ее.

Алиса тоже извлекла свою винтовку и передала пистолет Роланду. Никос предпочел не вооружаться.

— Этой ночью нам придется организовать дежурство. Я заступлю первым, потом — Линкольн, последним будет дежурить Роланд.

— Извини, Геркулес, но я пришла сюда не для того, чтобы изображать из себя вазу с цветами, — тоном, не терпящим возражений, заявила Алиса, заряжая свою винтовку.

— Хорошо, — ответил Геркулес, посмотрев искоса на женщину. — Ты заступишь на дежурство последней.

Группа молча поужинала, прислушиваясь к малейшим звукам, доносившимся из соседней рощицы. Наступила первая очередь дежурства, и на землю спустилась зловещая ночь.

 

66

Утес, 1 февраля 1915 года

Ночь была тяжкой и длинной. Напряженность, которую испытывали путники, снималась лишь храпом Азиза и посвистыванием ветра. Геркулес встал очень рано, разбудил Линкольна, и они вместе с Азизом начали подниматься на Утес — так местные жители называли крепость Аламут.

Во время восхождения они увидели только один водопад и одну покинутую халупу, затерявшуюся посреди буйной растительности. Ветер покачивал тополя, но они еще не облачились в листву и казались безжизненными. Азиз предупредил, чтобы друзья не спускались на высохшее русло реки Казир-Руд. Идти там было проще, но их могли увидеть между зубцами стены, окружавшей крепость. Подходить нужно было с тыла. Так они смогут подобраться незамеченными к самой стене.

Азиз, проходя мимо заброшенной могилы на обочине дороги, машинально поцеловал надгробный камень, повторив выработавшийся с годами ритуал. Потом дорога спускалась к глубоко лежащему руслу реки до старой заброшенной дороги, которая вела к заброшенной же деревне под четырьмя старыми чинарами. Крепость была совсем близко, но троих разведчиков вероятная охрана крепости вряд ли смогла увидеть за деревьями.

— Все кажется покинутым. У меня такое чувство, что я нахожусь на заколдованной и давно уснувшей земле, — проговорил Линкольн.

— Им не хочется иметь любопытных свидетелей. Последние крестьяне покинули эти места много десятилетий назад. Долгие годы крепость пустовала, но потом они вернулись, как говорят, из Индии, чтобы потребовать то, что они считают своим, — сообщил Азиз.

С вышины на них задумчиво смотрел Утес. Это была гора Худеган с большими гранитными выступами. Кроме того, перед крепостью сохранился лужок с небольшим ручейком. Поэтому человек, приближающийся к крепости, должен был бы выйти на открытое место и уж потом достичь самой стены.

— Если мы подойдем ближе, нас заметят, — предупредил Азиз.

Они присмотрелись к цитадели, но не увидели никаких признаков жизни и вернулись к остальной части группы. Геркулес проделал обратный путь в задумчивости. Эта крепость была совершенно неприступной. Проникнуть внутрь и вернуть камень можно было только хитростью.

— За камнем пойду я один, — сказал Геркулес друзьям, поведав им о том, что они видели.

Все посмотрели на него с удивлением. Так они не договаривались. Они вместе пришли сюда, и было бы справедливо, если бы вернуть камень попытались все вместе.

— Мы не можем позволить вам идти туда одному, — высказался за всех Никос.

— Если поймают нас всех, пиши пропало. Наша единственная возможность — это попытаться обмануть аль-Мундира. Я скажу ему правду о том, что перевод у нас.

— Но, Геркулес, единственное, что ему останется сделать, это убить тебя и завладеть переводом, — занервничала Алиса. Ей очень не хотелось потерять его, ведь она уже потеряла родителей, мать и отца. Ее семьей стал Геркулес.

Испанец подошел к ней и обнял. Некоторое время все хранили молчание.

— Теперь у тебя есть Линкольн. Если со мной что-то случится, ты все равно не останешься одна.

Линкольн смотрел на друга со смешанным чувством тревоги и отчаяния. Он знал, что если уж Геркулес принял решение, то отговорить его очень трудно.

— Согласен. Ты войдешь в крепость один, но если не выйдешь оттуда в течение сорока восьми часов, я сам пойду искать тебя, — заявил Линкольн, сжав кулаки.

— Друг, — ответил Геркулес, протягивая ему руку.

Он простился со всеми и пошел к крепости. Геркулес понимал, что идет в самое чрево ада, но порой ради выигрыша приходится играть в кости и с самим дьяволом.

 

67

Утес, 1 февраля 1915 года

Охрана подала сигнал тревоги, и несколько секунд спустя его окружили человек шесть. Он положил пистолет на землю и, дружелюбно улыбаясь, поднял руки. Его затолкали во двор полуразрушенной крепости. От строений внутри остались лишь обвалившиеся стены и проваленные крыши, но большой внутренний дворик был расчищен. На его противоположном краю возвышалась цитадель. Было ясно, что ассасины сосредоточили свои силы на реконструкции наиболее защищенной части.

Хотя точную численность гарнизона определить было невозможно, Геркулес прикинул, что он должен был состоять не менее чем из ста хорошо вооруженных человек. Помимо кинжалов устрашающего вида, они имели винтовки, пистолеты, а на башнях, как ему показалось, он видел несколько артиллерийских орудий. Гарнизон с подобными силами и средствами мог выдержать многонедельную осаду.

Геркулеса отвели в цитадель. Чтобы туда попасть, пришлось пройти через две двери — одну деревянную и одну железную решетчатую. Потом он вошел на маленькую эспланаду и поднялся по лестнице в Башню вассальной клятвы. После подъема по сотне ступенек спиральной лестницы его взору открылась большая комната. Стены в ней были увешаны гобеленами, а деревянный пол покрыт узорчатыми коврами. На полу обложенный диванными подушками восседал аль-Мундир.

— Вижу, что вы нас отыскали. Степень вашей наглости вполне соизмерима со степенью вашей неосторожности. Был ли смысл забираться в такую даль только для того, чтобы умереть.

Геркулес улыбнулся и сел рядом с аль-Мундиром. Он чувствовал, что его сердце чуть не выпрыгивает из груди, но сделать приятное врагу, показав свое беспокойство, ему отнюдь не хотелось.

— Я из тех людей, которые считают, что смерть однажды обязательно находит нас, где бы мы от нее ни прятались.

Араб налил немного чая сначала себе, потом — Геркулесу.

— Вы знаете, что я не могу вас убить, пока вы находитесь здесь. Так ведь?

— Да, мне известны некоторые обычаи арабского гостеприимства. Пока я ваш гость, вы не можете покончить со мной.

— Я знаю, что не убью вас и за пределами крепости, поскольку моя любознательность пересилит жажду мести. Мы все это очень усложнили, но настоящая слава приходит в борьбе. Без борьбы нет победы.

— В этом я с вами согласен. Хотя мои методы отличаются от ваших. Не думаю, что истинный мусульманин убивал бы ни в чем не повинных людей или вводил бы их в заблуждение ради победы над своими врагами.

— Думаю, вам не известны все тонкости нашей веры. Благодаря учению о хитрости («такийя»), мы можем скрывать наши истинные намерения или не подчиняться закону, если это служит интересам нашего дела.

— Это все равно что играть краплеными картами, — подытожил Геркулес, отпивая глоток чая.

— Пока нас мало, но когда наступит кияма, у нас отпадет необходимость прятаться и тогда перед нашими глазами предстанет имам сокровенный.

— Кто такой имам сокровенный?

— Для нас тайный имам, или Махди, — это спаситель, о котором есть предсказание в исламе и который будет царствовать на земле семь лет до наступления дня воскресения. Он восстановит справедливость и превратит мир в идеальное сообщество ислама.

— А вы хотите ускорить его приход. Но какое отношение ко всему этому имеет рубин? «Сердце Амона» — всего лишь драгоценный камень.

— Вам известно лучше, чем мне, что «Сердце Амона» — это нечто большее, чем просто драгоценный камень. Наш основатель это понял давным-давно и ревностно хранил его до пришествия Махди.

— Камень сам по себе ничего сделать не может.

— Этот камень может, — произнес араб, извлек рубин из кармана и поднял его вверх.

Камень заискрился и собственным светом осветил всю комнату. Оба собеседника некоторое время смотрели на кроваво-красный цвет камня, но потом аль-Мундир зажал его в руке и положил обратно в карман.

— Пришествие Махди не является общепринятой концепцией ислама. Аллах ниспослал это озарение небольшому числу людей. О Махди говорили некоторые мусульманские наставники-суфисты, но он является центральной фигурой в наших верованиях, то есть верованиях низаритов, а также в религиозных постулатах тех шиитов, которые верят в Мухаммада аль-Махди. Однако у суннитов это верование так и не стало формальным догматом.

— В это верят не все мусульмане?

— Самое важное не в этом. Что по-настоящему является трансцендентным, так это то, что мы и наши братья-шииты видим в Махди символ двенадцатого имама, который живет, но стал невидимым с 1200 года. Все это записано в хадисе — священной книге шиитов.

— Но как это возможно, чтобы двенадцатый имам скрывался в течение семисот лет?

— Он не жив в том смысле, в котором живы мы с вами. Но его тело не разложилось, и однажды он воскреснет.

— Воскреснет? Как Иисус Христос?

— Да. Сам Магомет говорил, что даже если вся продолжительность существования света уже иссякла и только один день остается до полумрака, это Судный день, то Бог увеличит этот день, настолько, насколько потребуется для того, чтобы вместить царство одного человека, за исключением Ахл аль Байт, которого назовут моим именем. Потом он установит на земле мир и справедливость, поскольку она до сих пор полна несправедливости и тирании.

— Махди — это для мусульман что-то вроде Мессии?

— Согласно нашему неписаному закону, его пришествие в определенное время до Судного дня обеспечит установление царства справедливости еще до борьбы Исы бин Мариам (Иисуса) с Даджалом.

— Кто такой Даджал?

— Антихрист. Это время наступило. Поэтому мы знаем, что время христиан истекло. Пока христиане убивают друг друга, мы становимся сильными. Он придет для того, чтобы вести за собой умма, он покончит с беззакониями мусульман, которые продались христианам. Умм Саламах ясно сказал: «Я слышал посланца Аллаха (мир ему), который сказал: Махди моего рода и моей семьи…» Абу Саид аль-Худри сказал: «Посланец Аллаха (мир ему) возвестил: Он — один из нас…»

— И вы так долго ждете пришествия Махди?

— Можно подумать, вы сами не ждете почти две тысячи лет возвращения Иисуса? Аллах научил нас быть терпеливыми. После сокрытия это наше второе главное правило.

— Но какое это все имеет отношение к рубину, к «Сердцу Амона»?

— Бог выбирает тайные пути для свершения своих помыслов. Наш основатель Хасан обнаружил «Сердце Амона» и сразу же понял, что это инструмент, который Аллах использует для того, чтобы кияма вернула нам тайного имама.

— Но каким образом он это сделает? — спросил Геркулес, у которого начинала кружиться голова.

— Как вы себя чувствуете? — спросил аль-Мундир.

— Что вы подсыпали мне в чай?

— Это не имеет значения. Вещество, которое вы приняли, начнет действовать через несколько минут. Вы превратитесь в нашего раба и поможете нам в достижении наших целей.

— Нет, — сказал Геркулес и попытался встать, но ноги не слушались его.

— Как бы вы ни сопротивлялись, когда вещество распространится по всему вашему телу, вы начнете выполнять мои приказы. Многие до вас пытались сопротивляться его силе, но потерпели неудачу.

— Будь ты проклят! — прокричал Геркулес, пытаясь наброситься на аль-Мундира, но споткнулся и упал ничком.

— Теперь я могу сказать, почему камень имеет такое большое значение, потому что через несколько минут вы уже не будете помнить ничего из того, о чем мы говорили. При соблюдении соответствующего ритуала камень может оживлять мертвых. Пройдет несколько дней, и на небе засияет полная луна. И тогда исполнятся дни, и наш кормчий Хасан вновь появится среди смертных, но на этот раз уже для того, чтобы царствовать вечно.

 

68

Утес, 2 февраля 1915 года

После двадцати четырех часов бодрствования Линкольн и Роланд совершенно обессилили. В то утро небо хмурилось и отдельные несмелые капельки падали на горы, орошая пыльные тропы. Линкольн был настроен на то, чтобы войти в крепость. Он больше не мог ждать. Если его друг Геркулес в опасности, уж кому-кому, а ему-то не пристало сидеть сложа руки.

Линкольн исследовал оборонительное сооружение с помощью бинокля. Вокруг царило спокойствие. Но не успел он положить бинокль в чехол, как рядом с аль-Мундиром показалась знакомая фигура. Это был несомненно он, Геркулес. Он шел рядом с арабом и, казалось, был спокоен и уверен в себе. Линкольн не мог сдержать улыбки. Он решил, что Геркулесу удалось каким-то путем договориться с ассасинами.

Линкольн передал бинокль Роланду, и тот некоторое время смотрел в него.

— Ведь это Геркулес, так? — нетерпеливо спросил Линкольн.

— Я поклялся бы, что это он. Его нельзя ни с кем спутать. Но почему он идет с этим арабом?

— Не знаю, но он объяснит нам это очень скоро.

Роланд вернул бинокль Линкольну.

— Похоже, они собираются выйти. Нужно срочно сообщить остальным.

Линкольн и Роланд побежали вниз по склону и минут через десять оказались в своем импровизированном лагере. Алиса, Никос и их проводник ожидали новостей. Каждый делал это по-своему.

— Алиса, с Геркулесом все в порядке. Я видел его собственными глазами. Кажется, он собирается пойти куда-то с аль-Мундиром. Возможно, к нам.

— Тебе это не кажется очень странным?

— Согласен. Но Геркулесу, несомненно, удалось достичь какого-то соглашения с мусульманином.

— Тогда почему он не связался с нами?

— По-моему, — заговорил Никос, — нам лучше где-то укрыться. Эти ассасины могут вести его под угрозой расправы.

— Да, будет лучше куда-нибудь исчезнуть, — поддержала его Алиса.

По основной дороге до крепости было расстояние в один километр, но путешественники расположились на открытой местности, а их мулы мирно паслись на близлежащей лужайке. Друзья привязали мулов к дереву и укрылись рядом с дорогой.

Долго ждать им не пришлось. Группа верховых, человек двадцать, сопровождала крытую деревянную повозку. Геркулес ехал верхом впереди, рядом с аль-Мундиром. Разглядеть выражение его лица с такого расстояния было невозможно, но он, по всей видимости, не был запуган, ему ничто не угрожало.

Процессия двигалась вниз по дороге, и Линкольн со спутниками стал строить предположения:

— Он не производит впечатления запуганного человека.

— Куда они направляются? — поинтересовался Никос.

— Существует три возможности. Они могут двигаться в Багдад, Тегеран или в Стамбул. В это время года проходимыми остаются дороги, ведущие только в этих направлениях, — пояснила Алиса.

— Но как мы это узнаем? Пока мы соберемся следовать за ними, они могут исчезнуть, — засомневался Линкольн.

— Есть один способ, — заговорил до сих пор молчавший проводник.

— Какой? — поинтересовалась Алиса. Она начинала понимать, что происходит что-то не так, как того хотелось бы. Геркулес не мог уехать и оставить их одних. Единственным объяснением его поведения было то, что он пытается каким-то способом отвести угрозу от своих друзей.

— Я очень хорошо знаю здешние дороги, куда бы они ни вели, в Казвине они непременно пересекутся. Я могу добраться туда раньше них, а когда узнаю, куда они направляются, дождусь вас и сообщу, какое направление они избрали.

— Эта идея, Азиз, мне кажется вполне приемлемой, — согласился Линкольн.

Проводник побежал на лужайку, отвязал одного из мулов и помчался во весь опор по уходящей вверх дороге. Прежде чем скрыться из вида, он сказал:

— Не волнуйтесь, я пришлю вам кого-то, кто покажет вам обратный путь.

Четверо друзей не сводили глаз с тропы. Они остались без проводника посреди пустынной местности. Геркулес исчез, и всех охватила тревога.

— Не беспокойтесь, — заговорил первым Линкольн, пытаясь взбодрить павших духом товарищей. — Геркулес бывал в ситуациях куда более сложных, чем эта, и всегда выходил победителем.

Алиса подошла и обняла его. Она постаралась поверить в слова друга, но в каком-то смысле чувствовала, что на этот раз ситуация была совершенно иной. Они остались одни, и ими уже овладевали сомнения относительно того, как они будут продолжать начатое опасное дело без Геркулеса. Линкольн стиснул зубы, пытаясь взять под контроль охватившее его беспокойство, и прочитал короткую молитву. Бог оставался единственным, на кого еще можно было надеяться, когда все остальные возможности утрачены.

 

69

Алеппо, 15 февраля 1915 года

Железнодорожная станция была переполнена пассажирами. Многим, бежавшим от войны, приближавшейся к их землям, хотелось попасть в Стамбул. Британская армия пыталась пробиться через иракскую Басру. Дела на египетском фронте шли не очень хорошо, поскольку арабские племена взбунтовались против турок.

Азиз, как и обещал, отправил к друзьям своего родственника в качестве проводника, а когда встретился с ними сам в Казвине, рекомендовал им следовать через Ирак и Сирию, избегая Армении. Необходимо было помнить, что восстание армян и близость русского фронта превратили этот регион в настоящий пороховой погреб. Кроме того, проводнику удалось услышать и увидеть, что ассасины с Геркулесом направились в сторону Мосула, а оттуда — на Стамбул.

Путь через Мосул был длиннее, но у них не было иного выбора, кроме как обогнуть сирийскую пустыню и двигаться дальше старыми турецкими дорогами. Тем временем Линкольн и его друзья пересекли бы пустыню, а в Алеппо сели бы на поезд «Дамаск — Берлин». Так они достигли бы Стамбула за два дня, сэкономив один день и опередив таким образом аль-Мундира и ассасинов на целые сутки.

Линкольн и его товарищи во время путешествия сотни раз размышляли над поведением Геркулеса. Наконец все пришли к единому выводу: речь идет о какой-то хитрости. У Геркулеса, должно быть, имелись весомые основания делать то, что он делал, а им оставалось только следовать за ним и помогать ему.

Поезд отошел от Алеппо точно по расписанию. Друзьям удалось устроиться в двух отдельных купе: Алиса — в одном, все остальные — в другом. Впрочем, Линкольн все равно проводил больше времени с ней, чем в своем купе.

Друзья пересекли всю Анатолию и оказались в самом сердце Оттоманской империи. Они понимали, что отыскать Геркулеса в Стамбуле будет трудно, но надеялись на то, что судьба все-таки улыбнется им. Линкольн с Алисой не раз планировали, как они будут искать его. Несмотря на то что во многих случаях обстоятельства бывали сильнее их, они не теряли веры в Геркулеса.

— Не отчаивайся, Джордж, — успокаивала Линкольна Алиса, кладя ему руку на плечо.

— Город огромен, он набит до отказа солдатней. Нам ничего не удастся сделать.

— Геркулес найдет возможность протянуть нам руку помощи. Не знаю как, но он это сделает.

— Надеюсь.

— Мы пересекли Египет, мы пережили несколько нападений бандитов и смогли в конце концов добраться до самого сердца долины ассасинов, и мы достигнем цели.

Линкольн посмотрел на девушку. Если ему что-то и нравилось в ней, так это ее надежность и мужество. Она была готова пойти на любые жертвы ради доброго дела. Ее сердце было чисто, а ее решительность толкала его идти вперед.

— Ты права. Мы достигнем цели, — воодушевился Линкольн.

— Вот это мне нравится, — согласилась с ним Алиса и заключила Линкольна в объятия. Несколько секунд они так стояли и молчали. Потом Линкольн отстранился и посмотрел Алисе прямо в глаза.

— Хочу сказать тебе еще кое-что.

Голос мужчины слегка дрожал. Во рту у него пересохло, а сердце бешено колотилось.

— Выкладывай, — сказала Алиса, ухватив его за руки.

— Мы уже хорошо знакомы. За последний год мы очень сблизились. Я очень хорошо чувствую себя рядом с тобой, ты сделала меня счастливым.

— Спасибо, Джордж, — прошептала Алиса, посмотрев на него повлажневшими глазами.

— Ты знаешь, что ты мой самый любимый человек на свете.

Алиса наблюдала за выражением лица Линкольна. Он был хорошим человеком, привлекательным и верным до смерти. Муж, о котором только может мечтать любая женщина.

— Именно поэтому я не могу позволить тебе страдать по моей вине. Быть женой негра в мире, подобном тому, в котором мы живем, это значит влачить жалкое существование. Наши дети не будут принадлежать ни к одному из двух несовместимых миров, а тебе придется отказаться от всего того, что ты любишь, — проговорил Линкольн охрипшим голосом.

Сначала Алиса никак не реагировала, лишь опустила голову, проявляя сдержанность. В ее жизни уже случалось, когда она была уверена, что влюблена в мужчину, однако теперь она стала достаточно взрослой и знала, чего хочет, а от непонимания Линкольна ее сердце вот-вот могло вырваться из груди.

— Ты прав, будет лучше, если мы оставим это, — нашла что сказать Алиса и вскинула подбородок.

— Спасибо, — согласился Линкольн, пожимая ей руки.

Алиса отпустила его руки и откинулась на спинку дивана. Она чувствовала сильнейшую боль в сердце, боль физическую, которая затрудняла дыхание.

— Пожалуйста, ты не мог бы оставить меня одну?

— Да, — ответил, вставая, Линкольн.

Он вышел из купе и остановился в проходе. Посмотрел в открытое окно на звездную ночь. Он никогда не чувствовал такой ярости, как сейчас. Цвет его кожи всегда был для него поводом для гордости, но теперь Алиса разорвала его гордость в клочья. Он постарался умерить мучавшие его злость и боль, но так и не смог сдержать слез, которые потекли по его лицу цвета красного дерева. Никогда им не овладевало такое отчаяние, и никогда он не чувствовал себя таким одиноким, как сейчас.

 

70

Стамбул, 16 февраля 1915 года

Офицеры Верховного командования сидели в креслах и с нетерпением ожидали, что скажет генерал Энвер. Генерал встал и молча дожидался, когда прекратится перешептывание.

— Наши опасения подтвердились. Армяне в Ване и на прилегающих землях встают на сторону русских. Они предали империю, так что у нас остается лишь один способ действий.

Говорил генерал весьма решительно. Многие члены Верховного командования согласно кивали, потому что в большинстве они были турками-мусульманами. Со времени прихода к власти младотурков евреи, армяне и курды смещались со своих постов как в администрации, так и в армии.

— Но не воспротивится ли этому султан? — спросил один из офицеров.

— Султан будет делать то, что скажем ему мы, — ответил Энвер.

— А что подумают наши союзники? — задал вопрос другой офицер.

— Мы уже информировали о нашем решении австрийцев и немцев. Сейчас их больше всего волнует вопрос, как одержать победу в войне. Они также против возникновения свободной, пророссийской Армении, но просят нас действовать осмотрительно и решать проблему как можно скорее.

— Каким образом нам удастся решить проблему с более чем тремя миллионами людей? — спросил Мустафа Кемаль.

Глаза Энвера гневно сверкнули. Ему были хорошо известны прагматические воззрения друга: использовать в своих целях непопулярные решения, самому же при этом остаться в тени.

— Мы сделаем с ними то же самое, что сделали с греками несколько лет тому назад. Депортируем их…

— Но куда? У анатолийских греков была Греция. Пошлем их на земли, занимаемые русскими, чтобы они пополнили российскую армию?

— Разумеется, нет, Мустафа. Мы уже несколько недель перемещаем армян на юго-запад. Многие из них сосредоточены в Сирии. Пока война длится, я ради них и пальцем и не пошевелю.

— Но это означает обречь их на вымирание, — возразил Мустафа.

— Это единственный способ решить проблему. Мы должны ликвидировать всю их элиту, а также большую часть молодых мужчин, а остальных оставить на естественное вымирание! — почти прокричал Энвер и стукнул кулаком по столу.

В зале воцарилась глубокая тишина. Единственным, кто выдержал взгляд генерала Энвера, был Мустафа Кемаль.

— Но нам придется использовать силы и средства армии для того, чтобы перевести этих проклятых армян в Сирию и на восточное побережье. А ждать, когда кончится война, мы просто не имеем права, — проговорил Мустафа Кемаль.

— Это единственное, что нам остается делать. Теперь никто не будет спрашивать о них. Сто или двести тысяч мертвецов во время войны ничего не значат, — ответил Энвер и улыбнулся.

Офицеры согласно закивали головами. Армия получала возможность оправдать тупость своих командиров необходимостью уничтожения армян; армии нужен был козел отпущения, который оправдал бы бездарность ее командиров. Армяне стали самой слабой составной частью сложной этнической головоломки Турции, и им первым предстояло почувствовать вкус мести.