Первая неделя рождественского поста принесла не успокоение и радость, а холодный сырой ветер, без труда проникающий под одежду. Меггс обхватила себя за плечи и возблагодарила Бога за то, что капитан не скряга. Новый плащ был изумительно теплым. А если еще плотно завернуться в шали, можно было пережить и мороз, и пронизывающий ветер.

Капитана не радовала перспектива следить за очередным подозреваемым. Как истинному военному моряку, ему претило подозревать своего коллегу.

— Натаниел Филлипс получил назначение в комитет Адмиралтейства, но он до последней косточки военный моряк. Начал работать клерком в продовольственном отделе, потом перебрался в Адмиралтейство и стал секретарем первого лорда. В этой войне он потерял на море брата и двух племянников. Он в Адмиралтействе уже тридцать лет, хотя какое-то время также заседал в парламенте. Не вижу причины, по которой он мог вдруг начать торговать секретами своего ведомства, — проворчал он.

У Меггс не хватило духу сказать ему что человек — мужчина, женщина или ребенок — продаст все, что угодно, если почувствует, что должен это сделать. И только друг может знать достаточно, чтобы пойти на предательство. Капитан все это и так знал, он был дотошным, основательным человеком. И если он должен проверить человека, которого считает своим другом, так и будет. Он выполнит все, что от него требуется, и не важно, что лично ему это глубоко противно.

Таким человеком, имеющим строгие принципы, нельзя не восхищаться.

Поэтому, когда мистер Филлипс неспешным шагом вышел из Адмиралтейства и пошел по Уайтхолл-стрит, они не задумываясь последовали за ним. Меггс двигалась рядом с капитаном в восторге от того, что впервые ей рядом с ним не стыдно за свой внешний вид. Сегодня капитан был обличен в то, что он назвал «экипировкой помощника садовника». На нем были старые нанковые бриджи и короткая кожаная куртка. Поверх этого великолепия он надел длинное поношенное пальто и нахлобучил широкополую темную фетровую шляпу.

На первый взгляд он казался человеком, которого благоразумный прохожий обойдет стороной. Но ей представлялось, что он так больше похож на истинного себя. Настоящий лидер, способный и умеющий командовать, для чего ему вовсе не нужны чины и звания. С него будто сошли все слои цивилизованности, и остался только сам человек.

Но Меггс не могла грезить о капитане. Ей следовало сосредоточиться на человеке, за которым они шли. Она могла бы побиться об заклад, что он направляется к своему городскому дому на Мейфэре. Возможно, ей удастся очистить его карманы, когда они будут проходить через толпу путешественников, прогуливающихся возле гостиницы на Хеймаркет. Кэп наверняка будет шокирован и позабавлен, когда она передаст ему часы и кошелек. Но старик спутал ее планы, направившись в другом направлении — на Уитком-стрит.

Меггс покосилась на кэпа, пытаясь понять, что он по этому поводу думает, но он просто шагал дальше своей нетвердой походкой, низко надвинув на лоб шляпу и опустив глаза. Они прошли от Уитком через район небольших угловатых домишек на Лестер-сквер, где мужчина зашел в цветочный магазин. Чтобы иметь возможность наблюдать за ним через витрину магазина с безопасного расстояния, Меггс быстро нашла узкий проход между двумя зданиями и затащила капитана туда, так что он мог прислониться к стене и дать ноге отдохнуть. Должно быть, для такого большого и сильного человека хромота невыносима.

Проход был узким, и им пришлось стоять очень близко друг к другу, чтобы их не было видно. Капитан прислонился плечом к стене и встал вполоборота к улице, чтобы заслонить Меггс от ветра. Ей сразу стало тепло и уютно.

Он был таким большим и стоял очень близко. Потрясающий мужчина. Меггс пришлось сделать над собой усилие, чтобы настроиться на рабочий лад.

— Думаю, нужно сделать вид, что ты стараешься уболтать меня. Ну, будто мы говорим друг другу разные милые глупости.

— О да, это сработает. — На его губах мелькнула улыбка. — Самая естественная вещь в мире — мужчина и его девушка ищут тихий уголок.

Его девушка. Вместе с грубой одеждой у него появилось грубое шотландское грассирование. Господи, он произнес эти простые слова так, что Меггс отчаянно захотелось стать этой самой девушкой. Когда он вел себя так, как сейчас, был самим собой, она желала не быть собой, не быть Меггс — классной воровкой. Она хотела быть чистой и свободной от всех тяжких нош прошлого. Она стремилась стать лучше.

Она почувствовала необходимость что-то делать.

— Да, но ты не можешь следить за тем малым, стоя к нему спиной, а я ничего не вижу — ты мне загораживаешь обзор. Поэтому будет лучше, если я стану перед тобой — вот так. — Она обошла кэпа и повернулась спиной к улице. — Теперь люди будут думать, что ты смотришь на меня, а не на его светлость.

Так получилось еще хуже. Ее глаза упирались ему в грудь, и когда он выпрямился, чтобы она могла пройти, его грудь, казалось, расширилась и начала излучать тепло, как разогретая плита. Вот бы положить ему на грудь голову. Как, наверное, хорошо девушке, которая имеет право это сделать. Меггс придвинулась чуть ближе — пусть со стороны кажется, что он ее обнимает, и его руки действительно легли ей на плечи и начали растирать их.

— Ты не должен смотреть на меня, конечно. Твое дело — наблюдать за выходом из магазина. Все это обычное прикрытие.

— Обычное прикрытие, — эхом повторил Хью.

Однако его невероятные глаза все еще были устремлены на Меггс, и от этого у нее внутри все задрожало, как рождественский пудинг. Когда он наклонил голову и взглянул на нее, его губы оказались в нескольких дюймах от ее губ, и все, что ей надо было сделать, — это приподняться на цыпочки и прикоснуться к ним нежным поцелуем. Вдруг это поможет избавиться от смутной тревоги, уже давно ее не покидающей?

— Он купил букет цветов и вышел из магазина. Пошли.

Хью развернул Меггс за плечи, они вышли из прохода между домами и направились через площадь на север, а потом по странно изогнутым улицам к Хейс-Корт и, наконец, на Краун-стрит. Здесь на окраинах Сент-Джайлса стояли обшарпанные многоквартирные дома-ночлежки, а улочки стали убогими и запущенными. Меггс почувствовала, что начинает ощущать себя неотъемлемой частью этого окружения. В таких местах не было необходимости прятать глаза, скрывать характер или изображать походку скромной служанки. Скромности и сдержанности в Сент-Джайлсе нет места. Здесь Меггс воинственно вздергивала подбородок и бросала вызов людям, которые отваживались заглянуть ей в глаза.

Капитан тоже почувствовал разницу. Он не отставал, хотя идти ему было явно трудно. Меггс целиком сконцентрировалась на том, чтобы не потерять из виду Филлипса, — профессионал всегда остается профессионалом.

— Интересно, — задумчиво поинтересовалась она, — что такой человек, как твой член парламента, делает в этой части города? Гуляет? Здесь? Старикашка вроде него взял бы экипаж. Разве что он делает что-то незаконное или направляется туда, где никто не должен его видеть. Возможно, у него есть непристойные привычки…

В этом районе был опиумный притон или два, несколько борделей и много проституток, работающих самостоятельно. Даже такой человек, как Филлипс, мог почувствовать искушение.

— Возможно.

Шагавший впереди Филлипс остановился не перекрестке. Воспользовавшись паузой, Меггс вытащила шаль из-под плаща и набросила ее на плечи поверх одежды.

— Любая маскировка не бывает лишней. Пусть небольшой штрих, однако новый. Тяжелее запомнить, — пояснила она свои действия.

Воспользовавшись советом, Хью стянул с головы шляпу и убрал ее в карман.

— Теперь и я другой.

— Мы уже в Сент-Пэнкрас. Он прошел три церковных прихода, — сказала Меггс, кутаясь в плащ. — Почему бы нам не пощипать его сейчас? Это спасло бы тебя от столь долгой прогулки.

Хью не мог допустить, чтобы она считала его слабаком.

— Сначала я должен узнать, куда он направляется. Если же мы очистим его карманы сейчас, он может повернуть обратно.

Улыбка Меггс стала шире.

— Ты начинаешь думать, как я.

Хью чувствовал непреодолимое желание поцеловать ее, впиться губами в ее нахальный сексуальный рот.

— Не волнуйся. До Хэмпстеда он не дойдет.

И действительно, Филлипс свернул с Перси-стрит и остановился у маленькой двери дома номер четыре на Литтл-Шарлотт-стрит, где его встретила восторженным поцелуем женщина вполовину моложе его. Хью вжался в стену здания и привлек Меггс к себе.

— Вот это да. — Она оглянулась по сторонам. — Ни за что бы не подумала, что подобный тип может жить здесь.

Неужели она может быть такой наивной? Она? Бред!

— Он здесь не живет. По крайней мере долго. Не сомневаюсь, что это дом его любовницы.

— Любовница? У такого старикашки? При всем честном народе? Средь бела дня? — На ее лице последовательно сменилось три оттенка красного цвета. — И он идет сюда, как будто имеет полное право, покупает букет и высоко держит голову?

Хью откровенно удивился столь явному осуждению.

— Если это тебя утешит, его жена давно умерла. Так что он никому не изменяет. Для мужчины его положения вполне приемлемо содержать любовницу.

— Может, так полагается у вас, аристократов, — заключила Меггс. — Но если бы мистер Таппер когда-нибудь решился на такое, — она ткнула пальцем в сторону двери, за которой исчез престарелый член парламента, — думаю, миссис Таппер уложила бы его в постель чугунной сковородкой.

Образ оказался настолько ярким, что Хью рассмеялся и прижал ее спиной к своей груди.

— Не сомневаюсь. Но могу тебя заверить, мистер Таппер никогда не пойдет на это.

Меггс на мгновение напряглась, но Хью не шевелился, и она постепенно расслабилась.

— Полагаю, это не очень плохо, если у мужчины умерла жена. Но я не понимаю, зачем парню любовница, если у него есть молодая и красивая жена.

— Мужчины хотят от любовницы другого, не того, что им может дать жена.

— Например?

Пресвятые угодники! Как они могли затеять подобный разговор? Или это неуклюжая попытка флирта с ее стороны? Если да, она в этом еще более неопытна, чем он.

— Видишь ли, жены — леди.

— Ну и что?

— Леди не делают… некоторые вещи.

— Ох. — Она ненадолго задумалась. Хью бы дорого отдал за то, чтобы узнать, какая каша сейчас варится в ее мозгу. — Значит, ты тоже заведешь любовницу, когда у тебя будет жена?

Ответить на этот вопрос было легко.

— Я не собираюсь жениться. Военному моряку не следует иметь жену. Это обречет ни в чем не повинную женщину или на жизнь, полную трудностей, или на одиночество.

— Тогда у тебя будет любовница? А сейчас она у тебя есть?

Хью не мог с уверенностью сказать, какие именно чувства прозвучали в ее голосе.

— Зачем тебе знать?

— Незачем. Просто так спрашиваю. Это не мое дело. — Она еще раз посмотрела на дом, в который вошел Филлипс, и замолчала.

Хью наклонился вперед и прижал Меггс к себе чуть-чуть сильнее.

— Меггс! — сказал он, желая дать ей понять, что обращается именно к ней, а не просто мыслит вслух. И не флиртует. — У меня нет любовницы. Но ты должна знать, что все это не только принуждение и насилие. Это может быть очень приятно. Это должно быть очень приятно.

Она на какое-то время застыла, переваривая услышанное, и, как всегда проявляя осторожность, сочла необходимым переспросить:

— Правда?

— Чистая. Это очень хорошо, когда два человека, не замышляющие ничего плохого, вместе и ни один не делает того, что не нравится другому. Тебе нравится, когда я обнимаю тебя? Нравится, когда я касаюсь тебя вот так? — И он осторожно провел кончиком пальца по ее холодной щеке.

Меггс едва заметно кивнула.

— Помни это, Меггс, и знай: если ты захочешь, чтобы это произошло, когда это случится между нами, будет очень, очень приятно.

Должно быть, она ему не поверила. Потому что весь оставшийся вечер была необычайно молчалива. Она молчала, пока они шли за Филлипсом обратно, молча опустошила карманы подозреваемого и сумочку его любовницы. Она работала, как всегда, эффективно, но без обычного задора, без искры.

Дома Хью закрылся в кабинете, внимательно изучил все добытые улики и не обнаружил ничего интересного. Он был этому несказанно рад, поскольку всем сердцем желал, чтобы виновным оказался не этот моряк. Осталось двое подозреваемых: лорд Стоувал и сам граф Спенсер. Этих двоих Хью тоже не хотелось видеть виновными, но часы адмирала Миддлтона отсчитывали дни, и государственные тайны утекали из Адмиралтейства, как из ржавого днища корабля. Придется выбирать. Он предположил, что Спенсер вряд ли мог приказать провести расследование, если бы сам был виновным, и сосредоточился на Стоувале в надежде, что Меггс права и преступник действительно он.

Предварительные отчеты разных работающих на Хью людей были не в пользу Стоувала. Несмотря на безукоризненную репутацию в обществе, из Сити и с лондонской биржи просачивались слухи, что карманы Стоувала пусты и сам он нечист на руку. Он имел дело с удивительно большим количеством разных банков и по крайней мере с одним имеющим сомнительную репутацию ростовщиком. У него был дом в Мейфэре — на углу Гросвенор и Парк-лейн, и жена, ни в чем себе не отказывавшая.

И Хью предстояло послать туда Меггс. Об этой перспективе даже думать не хотелось. Сильно заныла нога — сказалась длительная прогулка. Капитан машинально помассировал мышцу бедра, стараясь унять боль.

— Часто болит?

Хью взглянул на Меггс: вместо того чтобы расшифровывать очередной код, она смотрела на него. Неудивительно. Она всегда выполняла упражнения очень быстро. У нее были несомненные способности, да и схватывала она буквально на лету. Когда капитан не ответил, она встала, медленно подошла к нему и остановилась за спинкой его стула. Она двигалась неторопливо, словно не была уверена, что делает.

— Если хочешь, — начала она, — я могу сделать тебе массаж. — Она положила руки на плечи Хью и начала массировать напряженные мышцы шеи. — Я все время делала массаж Нэн. Массировала ей плечи и руки, когда у нее начался ревматизм.

Ее тонкие пальчики погружались глубоко в плоть, изгоняя напряжение и скованность. Хью попытался сказать что-то нормальное, безобидное, чтобы скрыть, насколько он потрясен ощущениями, вызванными массажем.

— У тебя сильные руки, — наконец выдавил он.

— Стали такими. Старуха Нэн заставляла меня каждый день массировать ей плечи, чтобы руки стали сильнее.

Он слышал веселье в ее голосе, а в темном окне отразилась улыбка, если, конечно, ему не показалось.

— Сколько тебе было лет, когда ты начала воровать?

— Двенадцать, почти тринадцать.

— Так много? — Первоклассных воровок ее калибра обычно тренировали с колыбели.

Меггс промолчала, только продолжала сильными уверенными движениями массировать его плечи. Господи, как же это было приятно!

— А старуха Нэн? Почему она так долго ждала?

— Мы встретились, когда я уже начала воровать.

— Что ты имеешь в виду? До нее ты работала на кого-то другого? — Хью самому не понравился грызущий его жадный голод. Но он ничего не мог с собой поделать. Он бы душу продал, лишь бы узнать об этой девочке больше.

— Ни на кого. Я начала сама.

— Как?

Воцарилось долгое молчание. В комнате слышался только треск поленьев и шипение огня в камине. А Меггс решала: сказать или не сказать ему?

— Я не хотела воровать, но мы голодали, у нас не было ни жилья, ни денег.

— А ваши родители?

— Умерли.

Конечно. Откуда же еще появляются на улицах дети?

— И ты начала воровать?

— Нет, я начала работать шлюхой.

Лучше бы она нанесла ему удар в челюсть. Всякий раз, когда Хью думал, что начинает понимать ее, она камня на камне не оставляла от всех его представлений. Это настолько противоречило всему, что она говорила раньше, что он даже растерялся, не зная, чему верить. Он почувствовал гнев, но не мог сказать, на кого он был направлен — на нее или на того, кто принудил ее к проституции. Он поднял голову и уставился на ее отражение в окне. Меггс стояла за ним, частично скрытая спинкой стула.

— Но у меня ничего не получилось, — продолжила она. — Мне было всего двенадцать, й на меня никто не смотрел. Даже на Ковент-Гарден. — Она издала самоуничижительный смешок. — А потом Энни — она работала на Ковент-Гарден — пожалела меня и отдала своего клиента, молодого и чистого. Он был в стельку пьян, но явно богат. И я пошла с ним, но он оказался настолько пьян, что даже не смог снять одежду и захрапел. Кошелек выпал у него из кармана, а он ничего не заметил. Так что я взяла кошелек и ушла. А он так и остался в подворотне. — Меггс пожала плечами, как делала всякий раз, когда старалась показать, что это не имеет значения. Имело. Да еще какое.

В подворотне. У нее даже не было денег на комнату с кроватью… Господь милосердный! В двенадцать лет! В таком возрасте дети не должны оставаться одни и уж тем более не должны заниматься проституцией ради еды. Хью буквально пожирал черный гнев. Потому что он видел сотни таких девочек раньше и проходил мимо, забывая о них, как только переходил на другую сторону улицы, или входил в дом, или оказывался на борту своего корабля. Да и этим утром он сделал то же самое!

Руки Меггс продолжали работать. Она говорила спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, стараясь показать, что уже давно об этом не думала.

— Это был толстый кошелек, он помог нам с Тимми продержаться две недели. Но я осмелела. И начала попрошайничать. Но я только делала вид, что прошу милостыню, а на самом деле высматривала молодых пьяных мужчин. Я пошла на Сент-Джеймс, где мы вчера были, и наблюдала, как они вываливаются из своих клубов поздно вечером, шла за одним или двумя, потом в темноте толкала их, извинялась и уходила с их кошельками. Вот как все началось. В течение года я имела дело только с пьяными и приобрела некоторый опыт. А потом меня нашла Нэн. Но я до сих пор люблю пьяных.

Хью легко представил все, что она рассказала, почувствовал отчаяние, которое толкнуло ее на путь преступлений. Он не мог не восхититься силой духа этой хрупкой девочки, ее умению выжить. Многие члены общества, оказавшись по воле случая в подобных условиях, умерли бы голодной смертью. Любая из юных девиц, которых его мать с упорством, достойным лучшего применения, ему поставляла, упала бы в обморок от одной мысли о том, что ей придется заботиться о себе. Для этого нужны смелость, хладнокровие и прочный хребет. Да, он искренне восхищался Меггс. Она напоминала ему его самого.

Но ей было двенадцать лет. Эта мысль не давала ему покоя. А что было с ней раньше?

— А ты, капитан? — вторглась она в его мысли. — Как ты дошел до жизни такой — используешь воров для нужд правительства его величества?

— Тебе не следует это знать.

— Мне много чего не следует знать и делать. — Ее пальцы нащупали напряженный участок мышцы. — Миссис Таппер говорила, что ты был командиром корабля и вел себя геройски в Абукирке. Там тебя и ранили.

— Нет, это было позже — в Акре. Другое сражение — на земле. Я был, так сказать, не в своей стихии.

Меггс несколько секунд молчала. Движения ее рук замедлились.

— Что же случилось с твоей ногой?

— Ее едва не оторвало. Взорвался наш же артиллерийский снаряд с одного из кораблей. Я был ранен. — Хью услышал горечь в собственном голосе и почувствовал кислый привкус во рту. Обычно ему не были свойственны такие приступы жалости к самому себе. Хотя, возможно, это ненависть к себе. Или всему виной бренди. Во всяком случае, это не могло иметь ничего общего с тем, как пальцы Меггс разминали его плечи, с легким ароматом роз, исходившим от ее рук. Он потратил почти час на покупку этого мыла. — Господи, как приятно!

Он на минуту закрыл глаза, а когда открыл, увидел ее отражение в окне.

— Огонь в камине гаснет, — сказала Меггс.

Хью удержал ее руку на своем плече.

— Спасибо тебе, девочка, за доброту, — тихо проговорил он. — Было очень здорово.

Она отстранилась.

— Спокойной ночи, капитан.

— Спокойной ночи.

Боль в ноге прошла, но ее сменила другая боль — в сердце. Похоже, без бренди опять не обойтись.