Желание росло в нем подобно набирающей силу волне. Его ладонь все так же оглаживала ее шею и затылок. Ее рука поднялась туда же, их пальцы переплелись.

– Салли, – снова произнес Коллиар, потому что не мог ни о чем больше думать, потому что чувствовал, что именно это и нужно сейчас сказать. И когда ее имя слетело с его губ во второй раз, Салли медленно закрыла глаза и приоткрыла рот, словно предлагая ему дар.

Ощущение ее губ под его губами было новым, необычным, и Дэвид старался действовать не спеша, наслаждаясь каждым прикосновением, каждым оттенком вкуса. Ее губы, как и его, были шероховатыми и потрескавшимися, но едва они открылись ему навстречу, он сразу же утонул в неизбежной нежной сладости.

Целовалась Салли так же, как и жила: щедро, с энтузиазмом. И с уверенностью, угнаться за которой было трудно, не хватало дыхания. Но как только Дэвид потянул ее к себе, одолеваемый желанием, она тотчас отстранилась.

Какое-то время она казалась столь же дезориентированной, как и он, как будто мир разъезжался у нее под ногами, но вскоре на ее лицо вернулось осмысленное выражение.

– Вам уже лучше? – деловито осведомилась Салли. Словно полагая, что ее поцелуи могли устранить неполадки в его внутреннем барометре и излечить его от недуга.

Коллиар едва не рассмеялся от восхитительной абсурдности такой идеи.

– Да, – ответил он.

И ему действительно стало лучше. Окружающий мир прекратил свое вращение и раскачивание.

Они находились на вражеской территории, посреди ночи, и им предстоял весьма дальний путь. Так что ему необходимо думать о более важных вещах, чем поцелуи с Салли.

– Да, лучше, – повторил Коллиар еще раз, чтобы убедить самого себя. – Двигаемся дальше.

Салли тотчас встала, протянула ему руку, чтобы помочь подняться, и накинула ему на плечи мундир, как расторопный слуга. Или жена.

Коллиар только вознамерился отбросить эту смехотворную мысль, как Салли взяла его ладонь, чтобы вести за собой. Обычный мыслительный процесс снова стал невозможен. Дэвид должен был определять направление, смотреть, куда ступает, обозревать окрестности, а вместо этого всеми мыслями и чувствами сосредоточился на собственной ладони. А также на ее ладошке с шероховатой кожей, загрубевшей от лазания по вантам и работы с тросами и линями. На хрупких косточках ее пальцев, которыми она крепко сжимала его руку, ведя за собой в сторону Бреста.

«Импровизируйте, – сказал ему капитан. – Принимайте решение по обстоятельствам». Да как, черт возьми, он может это сделать, если едва держится на ногах? Дэвид мог импровизировать и принимать решения, стоя на палубе корабля, однако здесь, на суше, уже не был столь уверен в себе. Сейчас ему приходилось полагаться на поддержку девятнадцатилетней девушки.

Коллиар ежесекундно осознавал близость Салли, легко шагающей рядом с ним. По всей видимости, даже на чужбине она чувствовала себя как дома. Дэвид был довольно высоким, превосходящим в росте многих, хотя, наверное, полжизни провел в полусогнутом состоянии, передвигаясь в подпалубных пространствах, и, казалось, что только здесь, рядом с ней, он мог как следует распрямиться. Салли доходила ему до подбородка, однако длина их рук по пропорциям вполне соответствовала тому, чтобы соприкасаться ладонями на одном уровне.

Салли была такой… уютной.

Эта мысль вызвала у Коллиара улыбку, несмотря на его состояние, несмотря на неотпускающую тревогу, заставлявшую передвигаться с осторожностью.

Какую забавную картину они, вероятно, представляют – британский морской офицер и мальчишка-гардемарин, шагающие рука об руку по дорогам Франции.

Но это мало волновало Дэвида. Временами дуновения ночного ветра доносили до его ноздрей запах кожи Салли, и тогда фантазии о ее гибком, податливом, влекущем теле быстро разрастались, набирая силу подобно волне. И под покровом темноты, без посторонних глаз, он вполне мог поддаться импульсу потворствовать своим чувствам.

Коллиар мог провести большим пальцем по тыльной стороне ее ладони. Или по внутренней стороне запястья. Казалось бы, ничего особенного, но в каждом таком прикосновении, исследующем неизведанные глубины ее существа, заключался целый мир ощущений.

Когда Дэвид в очередной раз оступился и, скрипнув зубами, оперся на Салли, чтобы выпрямиться и продолжить движение, она без лишних слов опустилась на землю, под укрытие одного из кустов, и потянула его за собой. Им и в самом деле требовалось отдохнуть и осмотреться. Шагая по полям, никем не замеченные, без каких-либо помех, они уже миновали две деревни: Ланфест и Требабю. Луна лишь время от времени выглядывала из облаков, но на открытой местности ночь не была такой уж непроницаемой, какой казалась под кронами деревьев.

При очередном проблеске луны Салли опять достала компас, чтобы сверить по нему направление, и Дэвид воспользовался ее неподвижностью, чтобы прикоснуться к ней и восстановить тем самым внутреннее равновесие. Это было просто необходимо.

Как удивительно… Дэвид всегда гордился тем, что не подвержен слабостям и колебаниям и его нельзя застать врасплох. Он постоянно, если не спал – впрочем, из сна он мог вынырнуть при малейшей необходимости, – наблюдал, думал и планировал. Всегда был начеку. То и дело сверяя направления и контролируя положение парусов.

Так же, как сейчас делает Салли. Именно благодаря ей он не скатывается в панику. У него нет необходимости всеми силами бороться со своей слабостью, поскольку он знает: на Салли можно положиться. Она заметит все, что нужно, и сделает из этого верные выводы.

Удивительно…

И все это дает дополнительный повод поцеловать ее.

Но едва Коллиар склонился к Салли, с севера до них донесся раскатистый гул. По всей видимости, первая из намеченных батарей была подорвана. А значит, и им довольно прохлаждаться.

– Ладно, идем дальше, – сказал Коллиар, уже сам беря Салли за руку. Он настолько успел свыкнуться с их контактом, что не желал лишаться этого удовольствия из соображений нелепой гордыни.

Они по-прежнему держались в стороне от дороги, под прикрытием кустов. И шли так часа три, время от времени делая привалы и неуклонно, хотя и не очень быстро, продвигаясь вперед.

В попавшемся им по пути саду Салли подобрала несколько яблок, а потом, когда они огибали ветхую таверну на окраине одного из поселений, тронула его за рукав и сказала:

– Я сейчас вернусь.

– Что ты собираешься… – начал было он, но Салли уже скрылась за полуразрушенной каменной стеной.

Коллиар подумал, что ей понадобилось отлучиться по естественной надобности, и, успокоившись, присел на землю. Они как раз взошли на пологий холм позади таверны, и отсюда просматривалось все подворье.

Внезапно его внимание привлекло какое-то движение, но, приглядевшись, он понял, что это Салли, разрази ее гром, крадучись пробирается мимо заброшенной конюшни и исчезает за домом.

Коллиар едва не вскочил. Он быстро вытянул из-за пояса пистолет, взвел курок и притаился за полуобвалившейся стеной, не зная, чего ожидать, но готовый ко всему. Его сердце гулко колотилось, отсчитывая каждую секунду ее отсутствия, пока она находилась вне видимости, зачем-то подвергая себя ненужной опасности.

Однако вскоре Салли уже неслась к нему вверх по склону, скалясь от уха до уха, сияя озорной радостью. Подбежав, она вручила ему едва початую головку сыра и помятый узкий батон крестьянского хлеба, больше похожий на дубинку.

– Кент, черт бы тебя побрал… Чтобы больше такого не было! Из-за еды ты подвергаешь опасности не только себя или меня, но и наше задание. Мы вполне можем обойтись и без нее.

– Еду я прихватила попутно, но вообще вам необходимо поесть. Это наверняка пойдет вам на пользу. А изначально я собиралась наведаться в прачечную. – Мундир Салли топорщился от напиханной под него стеганой и шерстяной одежды зеленого и красного цветов. – Так что, возможно, нам удастся пройти по городу, не привлекая к себе особого внимания.

В голове этой чертовки, похоже, постоянно закручивались разнообразные планы и замыслы.

Данный вариант, конечно, никуда не годился, но тем не менее…

– Ты что, с ума сошла? – Эти слова прозвучали так, словно они были перемолоты его зубами, как зерно в жерновах. Тревога и страх за Салли вызвали в Дэвиде потребность размолотить хоть что-то, и собственные слова оказались единственным подходящим выбором. – Во-первых, мы офицеры Военно-морского флота. Мы не должны снимать униформу. Никогда. Если нас поймают, мы станем военнопленными, и впоследствии нас скорее всего обменяют, так что мы снова сможем стать полезными королю, стране и адмиралтейству. А вот без униформы нас наверняка сочтут шпионами и расстреляют на месте.

Салли взирала на него с ироничной улыбкой. Словно понимала в жизни больше, чем он.

– Но я ведь не являюсь военно-морским офицером, разве не так? Сейчас я могу быть просто девушкой. Я вполне могу снять униформу, тем более что мне вообще не положено ее носить. Ведь так на самом деле вы и думаете? – Ее лицо светилось озорством. – Вы должны признать, что это вполне разумно.

Дэвид не обязан был что-либо признавать. И не собирался этого делать.

– Я понимаю, – продолжила Салли, прежде чем он успел открыть рот, – это большой риск. Но попробовать стоит. Если мы скинем мундиры и вырядимся в местных, нам будет легче проникнуть в город и подобраться к складам Арсенала.

Какая проницательность, разрази ее гром…

– А это что такое? – поинтересовался Коллиар, указывая на предметы, явно не принадлежащие к мужскому гардеробу.

С лица Салли исчезло озорное выражение, она посерьезнела и даже смутилась, чего он совершенно от нее не ожидал.

– Да так, ничего, – тихо ответила она. – Решила позаимствовать кое-что из чистого белья.

– Похоже, это нижняя юбка. И рубашка.

– Сорочка, – поправила Салли.

– Кент, как это понимать? – строго проговорил Коллиар.

Даже при слабом лунном освещении было видно, как ее щеки обрели коралловый оттенок.

– Я подумала… мне, возможно, будет проще передвигаться по улицам, если я оденусь как женщина. Морская Префектура находится в центре города, так же как и склады Арсенала. Вообще в обычной одежде нам не придется то и дело прятаться, и мы сможем действовать более быстро и эффективно.

Такой вариант выглядел, конечно, заманчиво, но жертвовать ради него офицерской честью было недопустимо.

– Нет, мне это все не нравится. Мне будет стыдно докладывать капитану о подобной уловке.

– Так и не надо докладывать. Как говорит мой отец, один из адмиралтейских законов гласит: «Если ты преуспел, к тебе не возникнет вопросов, но если провалился, не помогут никакие объяснения». Все, что нам нужно, это добиться успеха, и я знаю: у нас все получится.

И откуда такая уверенность… Коллиар не мог не признать, что предложение Салли начинало казаться ему вполне стоящим. И эти слова: «Сейчас я могу быть просто девушкой» – эхом звучали в сознании, будто гул отдаленных орудийных раскатов гудел во всем теле, вызывая сладкое томление.

Он испытывал искушение. Даже более того.

– Мне это не нравится, – повторил Коллиар, убеждая скорее самого себя, чем Салли. Однако, как сказал капитан в тот день, когда она появилась на «Дерзком», это не должно нравиться, это надо просто делать.

К тому же образ Салли, облаченной в женское платье, возникнув в сознании, не желал оттуда исчезать, и ему не терпелось узреть этот образ в реальности.

– Нам нужно найти какое-нибудь место, чтобы укрыться на светлое время суток.

– Разумеется, – согласилась Салли. – И чтобы вы могли восстановиться.

Коллиару не хотелось признавать себя небоеспособным, однако всякий раз, когда ему казалось, что дезориентирующие процессы в нем прекратились, земля под ногами внезапно вспучивалась, чтобы встретить его не самым ласковым образом. И каждый раз Салли успевала его подхватить. И было очень приятно обнимать ее за плечи и прижимать к себе. Даже более чем приятно. Это было восхитительно. Слава богу, она была достаточно сильной, а также выносливой, решительной и толковой.

Уже под утро Коллиар заметил впереди развалины старого хлева – на расстоянии около мили, к юго-востоку за большим полем, на пологом возвышении. Одна половина строения полностью развалилась, другая казалась достаточно крепкой, и, по всей видимости, оно давно было заброшенным.

– Нам туда, – мотнул подбородком Коллиар, и они, свернув, стали подниматься по склону.

Они приблизились к хлеву осторожно, держа пистолеты наготове, но он и в самом деле оказался покинутым. Двор зарос высокой травой, в воздухе не ощущалось присутствия каких-либо животных. Наверху, под крышей, сохранился чердак с окошком, через которое можно было обозревать окрестности и даже, вероятно, увидеть гавань, находившуюся, судя по всему, недалеко – бриз доносил до них знакомые морские запахи.

– Место, похоже, вполне безопасное, – удовлетворенно заметила Салли.

На чердаке обнаружилось некоторое количество сена, разбросанного в углу. Коллиар устроился около окошка, откуда открывался отличный вид на дорогу.

– Ляг поспи, – предложил он Салли.

Та ничего не ответила и, опустившись на колени по другую сторону окна, принялась выгружать добытую одежду и еду. Яблоки, хлеб и сыр были выложены на предварительно расстеленную тряпицу. После этого Салли взглянула на Коллиара и произнесла:

– Дэвид…

Собственное имя прозвучало для него подобно удару в колокол.

– Со мной ты в безопасности, – продолжила она. – Так же как и я была в безопасности с тобой.

Осознание верности этих слов накатывалось на него подобно приливу – медленно, но неотвратимо.

– У тебя была тяжелая ночь, и сон тебе необходим больше, чем мне. Хотя бы недолгий. Но сначала тебе нужно поесть. Это пойдет тебе на пользу, и будет легче заснуть. – Салли протянула ему клин сыра и дольку яблока.

– Дома ты так же… всеми распоряжалась и обо всех заботилась?

Вид у Салли стал менее уверенным и вроде как даже слегка печальным.

– Нет… Теперь уже нет. Не осталось никого, о ком можно было бы заботиться. Ричард теперь заботится о себе сам.

– Я начинаю понимать, почему тебе так нравилось в кубрике, несмотря на присутствие Гамиджа.

Салли улыбнулась.

– Я так привязалась к этим мальчишкам. Но ведь у них все будет хорошо, верно? Надеюсь, за время моего отсутствия там ничего не случится. Но если Гамидж примется за старое, я с помощью Уилла снова накормлю его перцем. – Меж ее бровей возникла небольшая складка. Казалось, она была способна решать проблемы на расстоянии, если как следует сконцентрируется.

– Так, значит, ты признаешься, что отравила его?

Салли постаралась скрыть улыбку, впившись зубами в яблоко.

– Почему бы и нет? Хотя это не было настоящим отравлением, я и сама ела из той миски. Но следует признать, из-за ударной дозы перца вкус у рагу, по выражению Йена Уэрта, был весьма дерьмовый.

Коллиар усмехнулся.

Пока они ели, небо над безмолвными полями мало-помалу светлело. Урожай давно был собран, и окрестности оставались пустыми. Из-за ненасытной потребности Бонапарта в солдатах для его Великой армии, департамент Финистер, очевидно, лишился значительной части крестьянства.

Вскоре Коллиар уснул, но сон длился лишь пару часов, поскольку его организм давно привык к регулярной смене вахт. Очнувшись, он обнаружил, что солнце поднялось уже достаточно высоко, а вокруг царит тишина, лишь изредка нарушаемая жужжанием пролетающих пчел. Солнечные лучи разогрели каменные стены и выпарили из воздуха предосеннюю хрустящую свежесть.

Салли тоже спала, приткнувшись к стене у самого окошка. Ее рот был слегка приоткрыт, в руке, лежащей на коленях, она сжимала пистолет, который Коллиар аккуратно у нее забрал.

Ее волосы блестели и переливались на солнце, точно пролитый мед, призывая прикоснуться к ним и пропустить эти струи живого шелка меж пальцев. Салли не двигалась, ее глаза, способные сверкать негодованием, были закрыты, и Коллиар, пользуясь этим, провел ладонью по ее щеке, столь щедро усыпанной веснушками, которые казались живыми и горячими на фоне бледной кожи.

Интересно, на остальных частях тела они присутствуют в таком же изобилии? Коллиар вновь попробовал представить, как Салли выглядит без одежды. И будут ли конопушки на плечах и груди с той же силой побуждать к поцелую, как это делает небольшая родинка у края ее розовых губ?

Всего лишь поцелуй, пытался Дэвид обмануть самого себя. Один-единственный. Пока они здесь, вдали от корабля с множеством зорких глаз и необходимостью соблюдать дисциплину. Пока у него есть возможность сорвать сладкий запретный плод. Другого такого шанса не представится.

Коллиар понимал, что не должен этого делать. Что его желание поцеловать Салли абсолютно аморально: она его подчиненная, они находятся в тылу врага с заданием, которое необходимо выполнить, и кроме того, она младшая сестра Мэтью Кента.

Однако она выглядела такой нежной и привлекательной в своем помятом мундире… Если другие офицеры и гардемарины расхаживали в кают-компании и кубрике в одних рубашках, то Салли, ради сохранения тайны, приходилось постоянно париться в полном обмундировании.

Нет, он не мог противостоять желанию. Да и не хотел.

Он поцеловал ее в уголок рта, где гладкая кожа щеки сменялась коралловою плотью губ, которые были такими же обветренными, как и его собственные. И в то же время они были сонно-податливыми и плюшево-нежными, как спелый плод.

От прикосновения его губ Салли проснулась. Ее веки трепетно, совершенно по-женски поднялись, и она улыбнулась ему – еще не совсем проснувшись, но с приветливой теплотой и радостью.

Эта улыбка придала Коллиару уверенности. Салли сонно моргала, глядя на него с некоторым удивлением. Ее улыбка выражала довольство и что-то еще, чего он не мог разобрать, поскольку его мозг перестал функционировать должным образом. Он придвигался к ней все ближе и тянул ее к себе, пока не прижал вплотную к своей груди. И Салли, окончательно открыв глаза, издала тихий стон удовольствия, выражавший поощрение и призыв к дальнейшим действиям.

Это представлялось самой естественной вещью в мире – снова поцеловать ее, опять попробовать на вкус. Позволить устам опуститься вниз, пока ее губы не окажутся под его губами. Салли была такой мягкой, теплой, податливой, и Дэвид целовал ее медленно, давая возможность самой решить, стоит ли им продолжать. Давая время передумать.

– Мистер Коллиар… – прошептала Салли.

Он прижал палец к ее губам – плюшево-тугим и сладким, как спелый плод.

– Дэвид, – пробормотал он. – Ради бога, Салли, называй меня Дэвидом, когда я тебя целую.

Салли тихо засмеялась, искушающе разомкнув свой ротик, и Дэвид не смог удержаться от того, чтобы перейти к более страстным поцелуям.

Вкус у нее был терпким, как у подобранных ими зеленых яблок. Ее рука коснулась его щеки, губы двигались под его губами. Коллиар прижался к ней еще плотнее, слегка навалившись сверху.

Поцелуи распускались медленно, как цветки, и на ее губах, и внутри него. Своими губами Коллиар двигал не спеша, осторожно, не до конца уверенный в собственной желанности, ожидая, что Салли опять отстранится, скажет, что они не должны этого делать, станет призывать к благоразумию. Но она отвечала на его поцелуи, ее губы двигались под его губами, ее горячее дыхание смешивалось с его дыханием. И Дэвид все падал и падал в невозможную, невероятную мягкость ее губ, ее рта, всего ее существа. Салли обвила руками его шею, затем запустила пальцы ему в волосы, обхватила голову, притянула ближе.

Перекатившись, Коллиар навалился на нее. Их обволакивал запах примятого сена, как последнее дыхание лета, и к нему примешивался запах самой Салли – уникальное сочетание запахов девичества, яблок, дуба и смолы. И Коллиару хотелось большего.

Ему хотелось попробовать на вкус не только ее губы. Хотелось вобрать Салли в себя и там сохранить. Хотелось обладать ею в самом изначальном и примитивном смысле. Хотелось переплестись с ней, сделать частью своего существа, и самому стать частью ее сути.

Коллиар на секунду приподнялся на локтях, окидывая взором ее гибкое, сильное тело. Его руки действовали сами по себе, не обходя ни один уголок, ни один изгиб, меж тем как он целовал ее глаза, мягкое местечко под ухом, смещаясь все ниже, вдоль линии скулы, по бесконечному каскаду шеи. Когда его губы достигли ключиц, обнаружилось, что руки уже там, развязывают узел галстука, раздергивают лацканы мундира, расстегивают на жилетке длинный ряд пуговиц.

Салли помогала ему, то и дело прерываясь, чтобы атаковать его пуговицы, и снова возвращалась к своим. И, справившись с двумя-тремя, искала его губы для очередного поцелуя. Не в силах сосредоточиться, Коллиар не мог толком раздеть ни себя, ни ее, но это было не важно.

– Я, конечно, знаю, как расстегивать бриджи… – Он поцеловал Салли в нос. – Но я никогда не делал это на ком-то другом.

– Я тоже. – Салли засмеялась, широко раскрыв свой прелестный ротик, и ему опять захотелось ее поцеловать.

Дэвид хотел, чтобы эта улыбка, эта радость не сходила с ее лица. Хотел растянуть эти украденные минуты на часы. Ему было так радостно, что он сейчас с ней, с Салли Кент, а не с кем-то еще.

– Ты чертовски восхитительна.

При этих словах Салли вся как будто обмякла, выдохнула и, захватив его губу, стала покусывать и посасывать ее. Когда же ее ротик полностью накрыл его губы и вобрал в себя его язык, растущая в нем потребность уподобилась штормовому шквалу, стремительному и неистовому. Салли была как вода, он же как иссохшее соленое русло.

Салли не выказывала ни робости, ни изумления – имело место лишь легкое удивление при открытии неизведанного. Большая ладонь Дэвида удерживала ее голову так, чтобы было удобнее целоваться открытым ртом, и Салли тоже приоткрыла губы, одновременно беря и отдавая. О таком поцелуе, сочном и манящем, он и грезил по ночам в своей маленькой каюте.

Прижимая Салли, Коллиар буквально погружался в нее, втягивал в себя, словно стремясь впитать ее суть.

– Дэвид… Дэвид… – произносила она между прерывистыми вдохами, будто убеждая себя, что все это реально, что он реален, что они действительно одни, и нет ни корабля со множеством людей, ни разделяющих перегородок. Ничего, кроме нескольких слоев хлопка.

И Дэвид хотел, чтобы они исчезли, желал обладать ею полностью. Ему требовалось прикасаться к ней везде, повсюду пробовать, повсюду видеть.

Он взялся за ее одежду так же, как брался за все, с устремленностью корабля, несущегося по ветру. Для столь крупной девушки Салли была необычайно легка и подвижна, и Дэвид без труда приподнял ее, чтобы снять синий гардемаринский мундир. Уже самостоятельно она скинула с себя жилетку, которая отлетела в сторону, тотчас забытая.

Затем Салли стянула через голову рубашку, оказавшись почти полностью обнаженной. Ее оголившиеся руки и плечи были белыми, усыпанными золотистыми веснушками цвета апельсинового джема, и Дэвиду хотелось слизать их все, однако она еще не была окончательно раздета. Ее грудь, как саваном, была обмотана широкими полосами хлопковой ткани.

– Салли, позволь мне.

Дэвид разворачивал ее медленно – как спинакер, для того чтобы поймать малейшее дуновение ветра. Однако Салли не была парусом или кораблем. Она была девушкой, спрятанной под синим мундиром, укрытой за навыками и сноровкой. Она была теплой, розово-белой девушкой с небольшой аккуратной грудью, увенчанной пиками абрикосового цвета.

Коллиар взирал на Салли, поражаясь утонченному совершенству этого создания, которое тянуло его за собой по полям и лесам Франции. Вероятно, благодаря одной лишь силе воли, поскольку она казалась хрупкой, как пташка. Архитектура всех ее косточек была идеальной, сбалансированной, как корабельные рангоуты.

Дэвид смотрел на Салли, дивясь и изумляясь, пока она не оробела под его взглядом и не попыталась прикрыться. Этого он позволить не мог: ему необходимо было смотреть на нее, наслаждаясь созерцанием ее дивного тела.

Взяв Салли за руки, Коллиар развел их в стороны и, решив, что ее соски того же цвета, что и внутренняя сторона морских ракушек, стал губами прокладывать к ним путь. Сначала он поцеловал тыльную сторону одной из ее ладоней, затем пульсирующее запястье другой руки, потом чувствительное место локтевого сгиба, впадинку рядом с ключицей, пока Салли не откинулась назад, предоставляя ему неограниченный доступ к своим сокровищам. Он поцеловал одну из ее грудей снизу, скользнул щекой по пику, и лишь когда Салли выгнула спину, подавшись к нему в безмолвном призыве, он накрыл ртом набухший бутон ее соска и стал нежно посасывать.

Салли издала тихий стон, подобный звуку идеально настроенного инструмента, который, завибрировав в ней, перешел в него. И Коллиар продолжил играть на ее струнах, создавая их общую мелодию, а она, запустив пальцы ему в волосы, направляла его движения, помогая доставлять ей удовольствие.

Дэвид также получал удовольствие, наполнявшее все его существо. Ее вкус, запах, ощущение ее кожи под его руками и языком были необычайны. И ему хотелось большего. Ему было недостаточно видеть обнаженной только ее грудь. Он испытывал потребность созерцать ее всю. Ему хотелось содрать последний лоскут мужского облачения с ее тела.

И когда последняя пуговица ее штанов была расстегнута и Салли высвободила из них свои бедра, его взору впервые открылось ее лоно, покрытое ярким пушком. Коллиар буквально застыл, очарованный живым великолепием ее тела, меж тем как Салли стягивала штаны с ног. И вот она предстала перед ним во всей красе.

Ее веснушчатая кожа была подобна ночному небу, охваченному огнем – как еще один Млечный Путь с пока не нанесенными на карту созвездиями.

– Дэвид… – позвала Салли, обеспокоенно глядя на него сверху вниз. – Ты в порядке? У тебя опять закружилась голова?

Да, перед его взором опять все поплыло…

– Ты обнажена. И ты так прекрасна.

Салли слегка отвернулась, стараясь скрыть выражение удовольствия, расцветшего на ее лице.

– А ты нет. Ты все еще одет.

– Это ненадолго.

Коллиар принялся стягивать сапоги, а Салли, сложив руки на коленях, терпеливо ждала, когда он разоблачится.

Из его груди вырвался полувздох-полустон: проклятый сапог никак не стягивался. И Салли, похоже, неверно истолковала причину его досады.

– Дэвид… – Она дотронулась до его плеча. – Что-то не так?

– Да нет, все нормально, – отозвался он. – Просто ты обнажена и прекрасна, а мой сапог не снимается.

Тогда Салли взялась за его сапог и, приложив усилие, стянула. Вскочив, он быстро снял бриджи и мундир, швырнул их на сено, после чего подхватил Салли и, уложив, стал осыпать поцелуями.

Она была так чудесна, так изумительна, что он не мог о чем-либо думать. Он мог только чувствовать и желать. А желал он лишь ее.

Прижимаясь к Салли, Коллиар протянул руку, чтобы направить свое естество в ее лоно, и через секунду вошел в нее.

Наполнившие его ощущения оказались столь пронзительными, что он не мог сделать вдох, да и не нуждался в этом. Ему не нужно было ничего, кроме Салли и яростно-прекрасного контакта с ее телом.