В лучах утреннего солнца испанский берег казался голубоватым и низким. К югу, в сторону мыса Трафальгар, тянулись бесконечные песчаные дюны. Ближе к порту Кадис, где укрывались корабли испанского и французского флотов, береговая линия была скалистой. Она вставала отвесной стеной, о которую разбивались набегавшие волны.

Этим утром они вновь крейсировали у входа в гавань Кадиса и как раз сейчас шли вдоль берега левым галсом в южном направлении. Основной части флота с более крупными кораблями, находящейся где-то к юго-западу, сегодня наверняка выпадет нелегкая работа, тогда как «Дерзкий» мог наслаждаться скоростью, используя восточный ветер.

Капитан Маколден – или, скорее, это Коллиар был столь безрассуден или же одолеваем скукой – держался к берегу гораздо ближе, чем на других кораблях прибрежной эскадры. По этой причине ноздрей Салли достигали ароматы лаванды и жимолости, пробивавшиеся сквозь запах солончаков, и она могла видеть пенную кромку, оставшуюся на песке после отлива.

В голубоватом утреннем свете дома Кадиса выглядели как сахарные кубики, лепившиеся друг к другу, среди них тут и там устремлялись вверх шпили церквей, у входа в гавань высился красавец-маяк.

Салли представила, как какой-нибудь, подобный ей, испанский гардемарин стоит сейчас на площадке этого самого маяка, наблюдает в подзорную трубу за «Дерзким» и сообщает стоящему внизу офицеру о количестве парусов и надвигающихся тучах.

И действительно, хотя море было спокойным и гладким, как мельничный пруд где-нибудь в Англии, с запада к ним мало-помалу приближался грозовой фронт. Возможно, где-то в глубине Атлантики зарождался шторм. А это означало, что французы с испанцами так и будут отсиживаться в гавани, тогда как эскадре британских фрегатов придется уйти подальше от берега.

Так что, несмотря на благоприятный ветер, боя сегодня не предвиделось.

Вместо этого они проведут еще один день в тренировках. Сначала мистер Коллиар, вне всякого сомнения, будет натаскивать экипаж в работе с парусами, после чего начнутся учения орудийных расчетов. Ну что ж, разглядывание сахарных домиков Кадиса почти за месяц, проведенный здесь, перестало быть таким уж интересным занятием.

Салли опустила подзорную трубу и посмотрела туда, где стоял Коллиар – как всегда уверенный и невозмутимый, постоянно контролирующий состояние парусов и стремящийся выжать из корабля как можно большую скорость. Странно, но даже на таком расстоянии она ощущала неразрывную связь с ним. Как будто невидимый бакштаг тянулся от него прямо к ее сердцу. Даже если он этого и не хотел.

Поскольку Гамидж и мистер Радж отсутствовали, оставшимся офицерам приходилось чаще стоять на вахтах, и поэтому Салли довольно редко пересекалась с Коллиаром, не говоря уж о том, чтобы остаться с ним наедине.

Но, возможно, именно этого он и добивался. Возможно, эта холодно-вежливая отчужденность являлась следствием их бурно-интимного общения на берегу. Однако, в любом случае, Салли была слишком загружена работой, чтобы страдать от одиночества. Это доставляло почти удовольствие – изматываться до такой степени, что совсем не оставалось времени на размышления и переживания. Фактически она каждый день падала в койку по окончании одной вахты и поднималась, чтобы заступить на следующую.

Салли вздохнула, забыв, что рядом находится Уиллис. Впрочем, он скорее сочтет ее изнывающей от скуки, нежели страдающей от любви.

– Ей-богу…

Недоверчивый возглас Уиллиса заставил ее повернуться к нему – тот, повиснув на вантах, пристально смотрел в сторону порта. Не тратя время на расспросы, Салли снова раздвинула трубу и направила ее туда же.

– Паруса, сэр, – пояснил Уиллис, прежде чем она навела фокус. – Сразу несколько кораблей.

– Сколько? Ты различаешь? – спросила она. И, не дожидаясь ответа, крикнула вниз: – Эй, на палубе!

Ее возглас тотчас вызвал оживление на всем корабле.

– Теперь вижу, что четыре. Идут один за другим. – Голос Уиллиса был полон чуть ли не благоговения. – Господи Иисусе… Похоже, они решили наконец-то выйти.

Салли уже и сама все видела в свою подзорную трубу. Лес еще недавно голых мачт распускался парусами.

– Мистер Кент, что там? – Голос Коллиара был хорошо слышен даже без рупора.

– В гавани поднимают паруса! Один линейный и четыре… нет, шесть поменьше! Они собираются выходить! – Салли старалась четко выкрикивать слова, хотя ее голос дрожал от возбуждения.

Капитан Маколден, материализовавшись словно из ниоткуда, уже стоял у борта с подзорной трубой, меж тем как Уиллис, находившийся выше и потому видевший больше, сообщал обновленную информацию.

– Выдвигаются два с семидесятью четырьмя пушками и по меньшей мере пять третьего класса.

Некоторое время капитан Маколден продолжал смотреть в подзорную трубу. Наконец он сложил ее, окинул взглядом паруса «Дерзкого», море, сгущавшиеся тучи и распорядился:

– Ложимся на правый галс, мистер Коллиар.

Зазвучали команды, матросы бросились по местам, а на бакштаге бизани взвился сигнал: «Неприятель поднимает паруса», – сообщавший эту новость другим кораблям эскадры.

Боже Всемогущий! Неужели вражеские корабли действительно наконец выходят? И почему именно сейчас, когда приближается шторм, что понимают все, кто хоть немного разбирается в погоде? Неужели у них столь высокое мнение о своих способностях и сноровке, причем после многомесячной отсидки в порту без парусных и канонирских тренировок, что они вознамерились соперничать со всем британским флотом? Неужели они не понимают, насколько английские моряки изголодались по их кораблям и жизням? Черт бы их всех побрал! Салли не могла постичь столь очевидную и самоубийственную глупость.

С помощью подзорной трубы она продолжала наблюдать за скоплением парусов, которые двигались к выходу из гавани. И когда «Дерзкий» при смене галса на какое-то время лег по ветру, обзор значительно улучшился.

– Господи, Уиллис!.. Я вижу, как еще пятнадцать кораблей снимаются с якоря.

– И еще двенадцать продолжают разворачивать паруса.

В движение пришли практически все корабли, находившиеся в гавани. В море выходил весь вражеский флот.

– Палуба! Двадцать семь кораблей разворачивают паруса и вытягивают якоря, – прокричала Салли вниз, получив доклады от матросов, сидевших выше и имеющих лучший обзор.

Вскоре на бизани появилась новая комбинация сигнальных флагов: «Корабли неприятеля выходят из порта».

– Еще шесть линейных. И, похоже, пять фрегатов. Судя по парусам, французские.

Салли направила подзорную трубу в сторону флагманского корабля их эскадры, находившегося в нескольких милях от них. Через пару минут там подняли соответствующий флаг, подтверждая получение сообщения.

– Уиллис, продолжай наблюдение. – Салли съехала по бакштагу как шальная мартышка и взбежала на шканцы, чтобы доложить обстановку. – Сэр, на флагмане получили наше сообщение. Уиллис насчитал тридцать три линейных и пять фрегатов. Все фрегаты – французские.

Капитан Маколден кивнул удовлетворенно.

– Капитан Блэквуд передаст сообщение адмиралу. Возвращайтесь наверх, мистер Кент, и продолжайте наблюдать. Постарайтесь идентифицировать каждый корабль и определить принадлежность.

– Слушаюсь, сэр.

Салли быстро вскарабкалась обратно и передала требование капитана наблюдателям:

– Названия и принадлежность, ребята.

Вскоре имена кораблей как горох посыпались вниз. В авангарде находились «Грозный» и «Райо», в центре – «Сантиссима Тринидад», «Бюсантор» и «Санта-Анна». Уиллис сообщил и принадлежность – семьдесят четыре французских и сто двенадцать испанских.

Голова Салли была занята подсчетами пушек на своих и неприятельских кораблях и сравнением боевой мощи флота адмирала Нельсона с мощью испанского и французского флотов. Напряженнейшая работа… А ее голос становился все более хриплым от беспрерывного выкрикивания в сторону шканцев новой информации.

Внизу матросы, собравшиеся у борта, тоже наблюдали за маневрами вражеских кораблей, давая оценку сноровке и способностям их экипажей.

– Отойдем подальше, – распорядился капитан.

Коллиар тотчас отдал приказ переставить паруса, чтобы отвести «Дерзкий» от берега, предоставив тем самым неприятелю возможность выйти из гавани и развернуться в северо-западном направлении. Наряду с этим они продолжали передавать информацию капитану Блэквуду, командующему эскадрой фрегатов.

– Поворот фордевинд!

– Отпустить штурвал! – скомандовал штурман.

– Где те фрегаты, мистер Кент? Я… – дальнейшие слова капитана были заглушены выкриками приказов, хлопаньем парусов, топотом многочисленных ног.

– Сэр, они разворачиваются, – сообщил ей бдительный Уиллис.

– Палуба! – окликнула Салли.

Меж тем капитан скинул свой синий мундир, отдал его мистеру Чарлтону, вскочил на цепи по правому борту и стал взбираться по вантам, чтобы самостоятельно рассмотреть диспозицию неприятельского флота. Он, конечно, не выказывал той же ловкости и проворства, что и гораздо более молодые марсовые, в том числе и по причине серьезного ранения, полученного несколько лет назад, но, черт возьми, назвать его увальнем язык тоже не поворачивался.

– Уиллис, встречай гостя.

Тот едва не открыл рот от удивления.

– Боже мой! Теперь можно сказать, что я видел в жизни все.

Когда капитан добрался до нее, Салли передала ему свою подзорную трубу.

– Фрегаты держатся в задних рядах, сэр. Не выказывая намерения подойти к нам.

– Верно, – согласился Маколден. – Ибо они полагают, и совершенно напрасно, что мы зададим стрекача при их приближении. – Он сложил трубу, и Салли с удивлением увидела, как широкая, хищная улыбка раздвинула его обычно плотно сжатые губы, а глаза заблестели, как снег на солнце.

Это было одновременно и пугающе, и возбуждающе. Вражеский флот вышел в море, и скорее рано, чем поздно, начнется грандиозная и беспощадная битва.

Капитан Маколден словно читал ее мысли.

– Сейчас бой не состоится, мистер Кент, но мы будем следовать за ними, пока они сами не начнут конфронтацию или же пока не подтянется флот адмирала Нельсона. Ну а тем временем, мистер Кент, я буду вам признателен, если вы поможете своему товарищу мистеру Джеллико разобраться с сигнальными флагами, ибо сегодня они нам понадобятся неоднократно. – После этих слов капитан Маколден съехал вниз по бакштагу, как какой-нибудь гардемарин, и уже на палубе распорядился: – Поворачивайте, мистер Чарлтон.

Уиллис отправил своих ребят к парусам еще до того, как Коллиар выкрикнул соответствующий приказ об их перестановке. И Салли порадовалась, что часы довольно скучных парусных тренировок не прошли даром, поскольку «Дерзкий» довольно быстро и плавно развернулся и лег по ветру, что наверняка доставило удовлетворение первому лейтенанту.

В течение всего этого дня они наблюдали за противником, передавая сообщения британским фрегатам, дрейфующим в линейном строю к юго-западу от них. Капитан Маколден с присущим ему хладнокровием направлял «Дерзкий» на предельное сближение то с одним, то с другим кораблем для уточнения их боевой мощи, после чего они снова удалялись по направлению к западу, чтобы с помощью сигнальных флажков переслать информацию на флагман и далее, по эстафете, адмиралу Нельсону.

Салли еще никогда не работала столь напряженно, как сегодня, почти непрерывным потоком отправляя вместе с Уиллом Джеллико рапорты капитана Маколдена. Даже при хорошем знании сигнальной азбуки ей приходилось то и дело заглядывать в книгу кодов и записывать значения на грифельной доске, после чего они находили необходимые флаги, раскладывали их в нужном порядке, привязывали к линю и поднимали вверх. А затем все в обратном порядке – спускали, отвязывали, сворачивали и укладывали в соответствующие ячейки, чтобы их легко было снова отыскать. Работа оказалась утомительной, главным образом для ума, и продолжалась до тех пор, пока день окончательно не угас и сгустившаяся тьма не позволила всем сделать передышку.

С наступлением ночи ни французы, ни испанцы не предприняли никаких мер для маскировки, тогда как на «Дерзком» по распоряжению капитана Маколдена огней не зажигали, что давало возможность держаться поблизости от неприятеля и не терять его из вида.

Ввиду ожидаемой битвы, которую они считали неминуемой, а испанцы и французы, судя по всему, надеялись избежать, капитан попросил Коллиара организовать дежурства таким образом, чтобы как можно бо́льшая часть экипажа имела возможность как следует выспаться и отдохнуть перед предстоящим сражением.

В результате чего Салли и Коллиар оказались в кают-компании наедине. Однако тот взгляд, что он бросил в ее сторону, довольно суровый и какой-то унылый, отнюдь не располагал к общению. Поэтому Салли сразу же прошла в свою каюту, чтобы заняться более важными делами. Она должна наконец-то написать отцу и братьям, изложив все как есть и объяснив свои мотивы.

За исключением принятия решения занять место Ричарда, Салли не очень-то представляла, о чем писать, тем более что изначальные аргументы по прошествии времени уже не казались столь убедительными. Но самое главное, пусть они знают, что она любит их и, похоже, ничем не опозорила семью, и потому они будут к ней снисходительны.

Начать было трудно, но после откровенного признания слова достаточно бойко выскакивали из-под пера. Прежде всего Салли хотелось, чтобы отец и братья знали о том, что она счастлива на борту «Дерзкого», более счастлива, чем когда бы то ни было. Но она, конечно же, не могла сообщить главную причину такого состояния, указать виновника своего счастья.

Она не могла рассказать что-либо о Коллиаре, кроме того, что тот был настоящим офицером. Ну и еще, что он проявил к ней товарищеское участие.

На самом деле он стал для нее более важным и близким человеком, чем просто товарищ. И этот факт невозможно было игнорировать.

– Дэвид… – тихо окликнула Салли.

– Да, Кент? – отозвался он из-за парусиновой стены. – Чем вы там занимаетесь?

– Пишу. Я наконец-то написал своему отцу.

– Наконец-то? – с сарказмом переспросил Коллиар. – Только сейчас удосужились?

– Понимаю, надо было раньше. – Салли вздохнула. – Я рассказал ему обо всем…

– Обо всем? – Теперь уже в его голосе зазвучала тревога.

– Обо всем, что побудило меня подняться на борт «Дерзкого». Выразив надежду, что мое поведение найдет понимание. – Салли снова вздохнула. – Вы позаботитесь, чтобы это письмо было доставлено?

– Я? А почему не капитан или же Ангус Пинкертон?

– Потому что я доверяю вам. Кажется, это вполне естественно, что я прошу именно вас.

– Кент, я не могу обещать того, в чем не уверен. Вовсе не факт, что я выживу, а вы нет.

– Выживете, – возразила Салли. – Определенно выживете. Я просто не представляю иного исхода. Вы… слишком значимы для нашего корабля. И для этого мира.

– Ваша убежденность в моей неуязвимости даже немного пугает. Но могу заверить, я столь же смертен, как и другие.

– Я тоже, – не уступала Салли. – И вы должны мне кое-что пообещать. Если меня серьезно ранят, не позволяйте уносить меня вниз.

– Вы боитесь?

– Я не боюсь исполнять свой долг. Я ничего не боюсь. – Но на самом деле страх был. Салли боялась, что Дэвид исчезнет из ее жизни. Был страх одиночества в результате их неизбежного окончательного расставания. Оставалось только молиться, чтобы погибла именно она, а не он. – В общем, если меня ранят, вы должны позволить мне умереть.

– Черт возьми, Кент. Вы просите слишком многого.

– Подумайте, что будет с вами, если моя тайна раскроется. Подумайте о моей семье. Будет лучше, если я умру с достоинством и честью, не запятнав репутацию семьи.

– О семье следовало думать раньше, когда вы замышляли свой план.

– Все мои мысли как раз и были о семье, и ни о чем другом.

– Перестаньте, Кент. Мы оба знаем, что это ложь. Маловероятно, чтобы тот, кто совершает такие поступки, делал это исключительно ради других. Все это вы предприняли не столько ради спасения семейной чести, сколько ради собственного удовольствия.

– Ничего подобного. – Салли слышала нотки отчаяния в своем голосе и чувствовала, как в горле становится горячо. – Я поступил так не ради удовольствия, а потому что создан именно для флотской жизни. Лишь здесь я чувствую, что живу. И именно о такой жизни я мечтал, когда меня отправили в Фалмут – сидеть и томиться в ожидании. А я не очень-то умею ждать.

У Салли было такое ощущение, словно внутри нее разматывался какой-то клубок. А еще она испытывала головокружение, как будто только что вертелась волчком по палубе. И по ее щекам почему-то потекли слезы, хотя за все эти нелегкие месяцы она ни разу не позволяла себе такого.

Салли смахнула слезы рукавом.

Сейчас она высказала то, в чем не осмелилась признаться даже в письме к отцу. И почувствовала облегчение оттого, что поделилась самым сокровенным с Коллиаром.

– Но вы, вероятно, уже знаете об этом.

– О вашей неспособности томиться в ожидании?

– И об этом тоже.

– Да, Кент, знаю. А чего не знал, о том догадывался. Но я рад. Очень рад.

Именно такие слова она и надеялась услышать. Салли шагнула к двери. Слава богу, кают-компания пустовала, а дверь Коллиара была открыта.

Она вошла и встала перед ним, прежде чем он успел остановить ее.

– Я тоже рад. И у меня нет никаких сожалений, даже если придется погибнуть.

– Никаких сожалений, – повторил Коллиар. И протянул к ней руку.

Салли шагнула к нему без колебаний и, запустив пальцы ему в волосы, потянулась к его губам, меж тем как он взял в ладони ее лицо.

Губы Коллиара были твердыми, они встретили ее губы с каким-то тихим отчаянием, и Салли буквально погрузилась в него, в его силу и неистовую нежность. Через несколько секунд Коллиар прервал их поцелуй, создав внутри нее зияющую пустоту, но это длилось недолго – шагнув к двери, он прикрыл замочную скважину своей рубашкой, после чего загасил фонарь и снова вернулся к ней.

Темнота окутала их, толкая в объятия друг друга. Они ничего не видели и могли только чувствовать. Они не производили практически не единого звука, меж тем как их губы и руки исследовали зыбкие границы между их телами. Салли прижалась к теплой груди Коллиара, ощутив и мягкость его волос, и колкость пробивавшейся на щеках щетины. Она хотела чувствовать его, пробовать на вкус, узнать о нем все, изучить каждый аспект его существа, раскрыть каждую грань его натуры столь же досконально, как он сам раскрывал ее сущность.

– Кент… Салли… – Коллиар оторвался от нее, чтобы вдохнуть, и тотчас, словно не в силах вынести разъединения даже на столь малое расстояние, прижался лбом к ее лбу. – Я рад, что ты пришла. Я мог бы сожалеть единственно лишь о том, что мне придется погибнуть, так и не поцеловав тебя напоследок.

Салли не хотелось больше слышать о смерти. Не хотелось и думать об этом. Хотелось думать о жизни и любви. Хотелось чувствовать себя живой. В его объятиях.

И она закрыла ему рот поцелуем. Ей хотелось чувствовать вкус соли на его коже, скользить ладонями по выпуклостям и изгибам его мышц.

Дэвид запустил руки в ее волосы, вытянул их из косички, пропустил между пальцами.

– Ох, Кент… Ты даже не представляешь, как долго я этого ждал.

– Ну так скажи…

Сбоку его шея была чрезвычайно чувствительна. Салли ощущала, как бьется его сердце, слышала, как меняется дыхание, меж тем как она скользила губами вдоль жилки, тянущейся до самого плеча.

– Целую вечность, – выдохнул Дэвид ей в волосы и тоже стал целовать вдоль линии ключицы, вызывая неизведанные до сих пор ощущения. И сейчас все это казалось более реальным, чем происходящее на корабле. Более важным и неминуемым.

Салли захотелось стянуть с него рубашку, чтобы исследовать скрытые участки его тела, и она принялась развязывать на нем галстук, испытывая желание большего. Ей хотелось больше его разгоряченной кожи, больше искрящейся мощи его тела. Она разворачивала Коллиара как подарок, целуя ему горло, грудь, пока он не запрокинул голову назад.

Он издал невнятный звук, выражающий и муку, и поощрение, и Салли поспешила поцелуем заглушить этот возглас.

– Тихо… Не мешай мне.

– Кент, мы не должны. Нас услышат.

– Мы тихо… Мы будем безмолвными, как… – Нет, ей не хотелось даже представлять такое. – Мы будем бесшумными, вот увидишь. – Каждую фразу она как точкой завершала поцелуем, пока не достигла углубления у основания его шеи. – Пожалуйста, не заставляй меня просить.

Коллиар сглотнул, прикрыл глаза, и Салли решила, что все равно будет просить, потому что, когда ее губы прикоснулись к окружности его соска, он запрокинул голову и издал из глубины горла тихий благодарный стон.

– Пожалуйста, Дэвид, позволь мне целовать тебя. – И она сопровождала слова действием, прижимая губы к его груди. – Позволь прикасаться к тебе. – Ладони Салли скользили по теплой коже его могучего торса. – Позволь мне раздеть тебя. – И ее пальцы устремились к пуговицам на его бриджах.

Коллиар вновь издал звук, который мог бы стать протестующим, но она пресекла это губами и прошептала:

– Тихо… Ты должен молчать.

– Кент… – теперь уже в его голосе слышалась мольба.

– Тихо, – опять прошептала Салли, прижимая свои улыбающиеся губы к его губам. – Неужели ты не можешь занять рот чем-то другим вместо болтовни?

– Кент, будьте осторожны в потакании своим желаниям.

Пассивное восприятие ее инициативы подошло к концу. Коллиар прижал ее к единственной основательной переборке и принялся освобождать от одежды, не отрывая при этом от нее своих губ. Салли держалась за него, побуждая к действию своей нетерпеливой податливостью. Затем запустила язык ему в рот, где тот переплелся с его языком, и их неистовое скольжение привело в движение и ее тело, которое выгнулось навстречу его телу.

Она испытывала потребность быть обнаженной. И ощущать скольжение своей кожи по его коже с той же степенью интимности, с какой сплетались в своем танце их языки. Ухватившись за подол рубашки, Салли стянула ее через голову, после чего взялась за бандаж вокруг груди, но так и не размотала его до конца, а просто стянула к бедрам.

Руки Коллиара устремились к ее штанам, но прежде им пришлось заняться этими перепутавшимися полосами. А меж тем бархатная темнота словно стягивала кожу, отчего росла болезненная неудовлетворенность без контакта с ободряющим теплом его тела.

– Дэвид, поцелуй меня, – тихо попросила Салли.

– Конечно, Кент. – Она ощутила вибрацию его голоса внутри себя. – Я обязательно это сделаю.

Но, судя по всему, Коллиар имел в виду отнюдь не ее губы, потому что она услышала, как он опустился вниз, почувствовала на бедрах его широкие ладони, которые заставили ее прижаться к переборке, меж тем как он стянул с нее штаны, а затем и кальсоны.

Затем он обхватил ее ноги за лодыжки и поочередно приподнял их, помогая выбраться из штанин. Салли сбросила свои неуклюжие башмаки, и когда Коллиар снял с нее чулки, она предстала перед ним совершенно обнаженной. Ее дыхание стало прерывистым и шумным, и она поспешила прикрыть рот, чувствуя себя словно сорвавшейся с якоря без надежной тяжести его тела.

– Я хотел бы тебя видеть, но это невозможно, – сказал в этот момент Коллиар. – Поэтому я буду пробовать тебя на вкус.

Салли ощутила на животе его дыхание, но она совсем не ожидала прикосновения его языка к ее самому интимному месту. Она издала короткий тихий возглас, выражавший и потрясение, и удивление, но никак не страх. Это было откровением, за которым последовал восторг, меж тем как он продолжал исследовать складки ее лона. В ней расцвел целый букет ощущений, наполнивший ее какой-то чудесной энергией и вызывающий желание еще большего.

Салли развела бедра в стремлении утолить необычную жажду, поднимавшуюся откуда-то из глубины и лишающую дыхания. А затем началось что-то невероятное, нарастающее волна за волной, распространяющееся из того места, где он прикасался к ней столь аккуратно и точно, что казалось, она не сможет дышать, но этого ей и не требовалось. Ей не нужен был воздух, ей нужен был только Дэвид и создаваемые им ощущения.

Если бы его руки не поддерживали ее за бедра, Салли наверняка соскользнула бы вниз и распласталась на палубе, раскрытая и безвольная. Она была готова на все ради того, чтобы он продолжал, ради этого все более усиливавшегося наслаждения.

А затем он слегка прикусил, и Салли захлестнуло жарким блаженством, и как будто закрутило, завертело, разматывая, как отпущенный трос. Она словно улетала куда-то внутри себя самой. Но вместе с ним. По-прежнему вместе с ним.

Наконец Дэвид поднялся и привлек ее к себе, изнуренную и покорную. Салли почувствовала прикосновение его напряженного естества, и в следующую секунду он вошел в нее, заполняя пустоту, которую она даже не успела ощутить, и возрождая наслаждение, плескавшееся до того на окраинах ее существа и теперь растущее с каждым толчком, все больше захлестывая ее подобно волнам.

Крепко прижимая ее к себе, Дэвид прошептал почти в самое ухо:

– Не отпускай…

И вскоре, в тот же самый момент, когда он разрядился в нее, все ее существо озарила яркая вспышка, и по всему телу разлилось невыразимое блаженство.

И она не отпускала. Потому что просто не могла. И никогда не сможет.