Катриона решила принять какие-нибудь меры насчет Беркстеда при первой же возможности в Сахаранпуре. Но ничего хорошего не вышло. Напротив, привело к убийству.

И это была ее вина — пусть даже не ее рука нанесла роковой удар. Это она разворошила осиное гнездо. Это она была тверда и непоколебима как скала, уверенная в своей правоте. Так уверена, проклятая дура. Она ошибалась, от начала до конца!

Ей казалось, что будет правильным немедленно отправиться к дяде и просто сказать ему, что ее не интересуют неприглядные предложения лейтенанта. Она уже постаралась свести на нет все светские мероприятия, где была большая вероятность встретиться с ним. Кстати, тетя не возражала. Но у негодяя находились способы проникнуть в резиденцию. Той ночью, на дорожке, он застал ее врасплох отнюдь не в первый раз. Это случалось и на лестнице, и в коридорах. Катриону это возмущало — как легко он врывается в ее жизнь! Вызывало негодование и то, что Беркстед по-прежнему считает ее капитуляцию делом решенным, несмотря на ее к нему антипатию.

Итак, она набралась решимости положить этому конец. Как можно скорее, прежде чем у нее будет время подумать и изменить решение. Или вообще струсить. Катриона нашла лорда Саммерса в его библиотеке, где он часто выкуривал сигару и наслаждался бренди, прежде чем отправиться с тетей Летицией на очередную светскую вечеринку.

Она даже не замешкалась на пороге.

— Добрый вечер, сэр!

— Катриона! — Он приветствовал ее ласковой улыбкой. — Подойди, посиди со мной.

Она улыбнулась в ответ и подошла к креслу с плетенной из камыша спинкой, где он уютно развалился.

— Похоже, сегодня вечером вы настроены весьма благодушно, милорд. — Когда он услышит то, что она должна ему сказать, от его благодушия не останется и следа. Но избежать этого разговора было нельзя.

— Это так, моя дорогая. И тебя я сейчас порадую.

Она села в кресло напротив, и лорд Саммерс взял ее руку.

— Не могу выразить, какое это удовольствие — видеть тебя в нашей семье. Какую поддержку ты оказываешь леди Саммерс, как чудесно влияешь на детей. Не помню, чтобы когда-нибудь был так счастлив.

Его слова пролили бальзам ей на душу. И она согласилась с ним — ее жизнь никогда еще не была такой счастливой, такой чудесной. Приезд в Сахаранпур обернулся для нее чередой наслаждений — за исключением ухаживаний со стороны лейтенанта Беркстеда. Но удовольствий было гораздо больше, чтобы последнее перевесило. Удовольствий, которые перестанут быть тайной, как только она прямо скажет все лорду Саммерсу.

— Благодарю вас, сэр. Я была очень рада узнать моих кузенов и кузин.

— И я знаю, что они чувствуют то же самое. Артур сказал, что в искусстве верховой езды почерпнул у тебя больше, чем у любого из трех тренеров, которые у него когда-либо были. В устах юноши это, знаешь ли, комплимент, который дорогого стоит.

Очень благоразумно со стороны юного кузена превозносить ее, а не Танвира Сингха, хотя это он всегда был добр к мальчику: беседовал с ним и дал немало наставлений и ценных советов.

— Артур становится очень умелым наездником. У него твердая рука.

Со временем Артур обещал стать мужчиной выдающихся качеств — Катриона свято верила, что характер человека можно распознать, наблюдая, как он обращается со слугами и с животными. Дядя порозовел от гордости, но твердо стоял на своем:

— Какой бы невыносимой ни казалась мне мысль расстаться с тобой…

— Тогда не будем расставаться, — поспешно перебила его Катриона. Но лорд Саммерс был в слишком приподнятом состоянии духа, чтобы обратить внимание на предостерегающие нотки в ее голосе.

— Но я не могу быть таким эгоистом. — Улыбнувшись, он похлопал ее по руке. — И мне будет отрадно сознавать, что ты останешься неподалеку. Кто знает — вдруг мы сумеем устроить так, что вы будете жить с нами в резиденции.

— Никуда я не поеду, дядя, — настаивала она. — Право же! У меня нет желания уезжать. Ни под каким предлогом. — Она старалась придать голосу еще большую твердость. Заглянула ему в глаза, чтобы убедиться, что он понял ее намерения. Ее жизнь с кузенами и кузинами была прекрасна. Лучшего и желать нечего.

Но лорд Саммерс отказывался видеть другие возможности. Не так-то легко было заставить его отказаться от своих намерений.

— Даже тогда, когда ты узнаешь, что некий парень мне кое в чем признался? Даже тогда, когда ты узнаешь, что скоро станешь счастливейшей женщиной в мире?

Она ничего не добьется, если будет ходить вокруг да около.

— Надеюсь, дядя, вы не имеете в виду лейтенанта Беркстеда.

— Ага! Как раз о нем и речь. — Наконец лорд Саммерс увидел, как вытянулось ее лицо. — Что ты хочешь сказать? Что тебе не по нраву его ухаживания? — От удивления его лицо покраснело. — Это самый завидный жених во всем гарнизоне.

Значит, все в гарнизоне безнадежно слепы. Как слеп сам бедняга лорд Саммерс. Но у нее-то есть глаза. Она не станет, как они, добровольно тешить себя обманом.

— Я в этом не сомневаюсь, сэр. — Катриона тщательно взвешивала слова, стараясь быть вежливой и деликатной, насколько возможно. — Но боюсь, мы не подходим друг другу.

Он откинулся на спинку кресла, как будто ее антипатия к Беркстеду казалась ему столь необъяснимой, что он не мог подыскать причину, чтобы ей поверить. Потом его лицо прояснилось — он нашел ответ.

— Ага! Ты решила, что недостаточно хороша для него. Мое дорогое дитя, позволь заверить тебя…

— Нет, сэр. — Нельзя было допустить, чтобы он принялся рассуждать на подобную тему. Недостаточно хороша? Ее дядя был щедрым, жизнерадостным человеком, но право же, так плохо ее знал! Так заблуждаться, пытаясь истолковать ее мнение! Какая жалость, что класс, каста, титул были для него всем и мешали видеть как следует. — Прошу, поймите меня. Никакие обстоятельства рождения или богатства — с моей или его стороны — не заставят меня передумать. Прошу, поверьте мне, когда я говорю вам, что мы совсем не пара.

— Ну что ты. Вовсе нет! Вы прекрасная пара, потому что он красив и одарен, а ты богата.

— Милорд?

Рассмеявшись, лорд Саммерс похлопал ее по руке, которую по-прежнему не выпускал из своей.

— Дело сделано, Катриона. Потому что я целый день провел, устраивая твое счастье и твое состояние. Ты должна знать, что ты мне как родная дочь. И тем более драгоценна, что дочерью нам не приходишься. Никто не сделал бы больше для своих кузенов и кузин. Никто не сумел бы полюбить их сильнее.

— Мой дорогой лорд Саммерс. — Пораженная его добротой, она едва сдерживала рвущиеся из глаз слезы. — Вы преувеличиваете мои достоинства. Я люблю их потому, что их нельзя не любить, и вовсе не ожидаю за это награды.

— Тем не менее ты ее получишь. Я не согласен на меньшее.

Она не могла отказаться от столь щедрого предложения. И не хотела отказываться. По крайней мере деньги дадут ей независимость, и она сможет выйти за того, кого выберет сама. Как можно дальше от замкнутого, тесного мирка гарнизона и от всевозможных лейтенантов Беркстедов этого мира. Возможно, уйдет в совершенно новый мир. Собственные деньги — это насказанная удача.

Благодарность так переполняла ее, что она едва могла говорить.

— Вы действительно умеете быть щедрым, благодарю вас от всего сердца. Но еще я знаю — и надеюсь, — что вы поверите мне, когда я скажу, что мы с лейтенантом Беркстедом не можем быть вместе. Никогда не сможем.

Откинувшись на спинку кресла, он внимательно смотрел на нее.

— Ты хорошо подумала?

— Да, сэр. — Она должна заставить его понять. Это необходимо. — Я пыталась представить его своим мужем и поняла, что это не тот мужчина, которого я могла бы любить или уважать. — Сердце Катрионы глухо стучало, подобравшись к самому горлу, выталкивая наружу слова, которые ей так не хотелось произносить. Все силы и ум, выдержка и такт потребовались ей сейчас, чтобы заставить дядю понять и в то же время не раскрыть слишком много тайн.

Но он отказал ей в роскоши легкого спасения. Хмуро смотрел на нее, будто сомневаясь — не лишилась ли она рассудка? Не страдает ли нездоровым избытком девической скромности?

— Соблаговоли по крайней мере объяснить, почему решила, будто вы не подходите друг другу.

Она старательно подбирала слова. Но каждое слово правды, казалось, несло в себе возможную опасность.

— У него репутация… развратника, дамского угодника не только среди леди…

— Моя дорогая, — перебил лорд Саммерс, снова засияв беззаботной улыбкой, — это вполне естественно, что он ухаживает за дамами. В конце концов он красив и умеет быть очаровательным. Не стоит особенно доверять слухам.

Как еще заставить его понять?

— Значит, вы недостаточно хорошо меня знаете, сэр, чтобы думать, будто я способна поверить досужим слухам. То, что я знаю о лейтенанте, основано на собственных наблюдениях, а не на слухах или намеках. — Набрав в грудь побольше воздуху, она выпалила: — Я видела его с замужними дамами из гарнизона.

— Разумеется, лейтенант пользуется большим успехом у всех дам.

Катриона хотела быть доброй и действовать осторожно, но отчаяние и гнев на дядю лишили ее осмотрительности.

— Сэр, я видела, как он целует замужних дам из гарнизона с самыми плотоядными намерениями. И я слышала, как он уговаривается с замужними леди о тайных свиданиях.

— Неужели?

— Да. Он никогда не отличается скрытностью и благоразумием. Уж если я с моей нелюбовью к светской жизни имела возможность наблюдать его флирт, весьма вероятно, что и другие получили полное представление о его недостойном поведении. — Катриона не понимала: то ли он действительно пришел в изумление, то ли попросту не поверил, — но не могла же она открыть ему всю правду; то-то было бы шуму. — Прошу вас, не заставляйте меня продолжать. Ни слова больше. Поверьте мне, и покончим с этим.

Брови лорда Саммерса поползли на лоб. Прошла долгая минута, прежде чем он заговорил.

— Если правда все, что ты говоришь, и, возможно, он не всегда вел себя так, как следовало бы, в прошлом, мы должны предположить, что сейчас этот человек изменился. Он признался, что ты его покорила. Он у твоих ног, моя дорогая. Он объявил, что ты будешь единственной женщиной в его жизни, и я ему верю.

— Почему? Почему вы ему верите?

— А почему бы нет? Лейтенант образован, трудолюбив, превосходный офицер. Он так ревностно относится к нуждам гарнизона, будто они его собственные.

Разумеется, шакал так и поступал. Подобное усердие сулило много прибыли. И очевидно, что этот негодяй больше времени и сил потратил на лорда Саммерса, чем на нее. И действовал куда более ловко, ведь лорд Саммерс верил Беркстеду, а она — нет.

— Но со мной лейтенант ни разу не говорил о своих сердечных чувствах, сэр, если и питает их ко мне. Со своей стороны, я уверена, что подобные излияния насквозь фальшивы, потому что лейтенант Беркстед, несомненно, знает, что я о нем чрезвычайно низкого мнения.

— Ты говорила с ним?

— При каждой возможности, когда мы с ним встречались. Сэр, лейтенант Беркстед прекрасно осведомлен о том, как я к нему отношусь. Он не может сомневаться.

— Но не далее как сегодня он говорил мне о своих желаниях. Он был очень пылок и красноречив.

Дядя такой доверчивый, и намерения у него самые лучшие. Катрионе это очень нравилось, но его слепота в отношении лейтенанта приводила ее в отчаяние.

— Могу я спросить, сэр, известна ли лейтенанту сумма, которую вы хотите назначить мне в приданое?

— Разумеется, отчего бы не сказать ему? Я поощрял его ухаживания. Ты знаешь, что я поработал над тем, чтобы вас сблизить.

— Благодарю вас за старания, сэр. Поверьте, я говорю это искренне. Ни один отец не сделал бы для меня больше. Но неужели вы не видите, что его упорство с риском получить отказ продиктовано скорее любовью к вашим деньгам, чем страстью, любовью или хотя бы уважением ко мне?

Побелевшее лицо лорда Саммерса доказывало — действительно, об этом он не подумал и, вероятно, рассердился на Катриону за такое предположение. Да, он был недоволен — каждый мускул лица застыл в суровой гримасе.

— Похоже, ты уже приняла решение, не так ли?

— Боюсь, что да, сэр. Благодарю вас за доброту и заботу. Просто я не думаю, что лейтенант Беркстед достоин такой щедрости.

— Да, возможно. Возможно, что и нет. — Дядя был опечален, даже несчастен из-за нее. Брови все еще сурово нахмурены, уголки рта опущены. Он погасил сигару. — Просто пообещай мне, что подумаешь еще, прежде чем откажешь ему. Обещай, что дашь ему шанс доказать, что он достоин тебя.

Такого шанса не было. Не было уже с того момента, как она увидела мерзавца в жадных объятиях тети Летиции. Но она и без того заставила дядю страдать. Хватит для одного вечера. Она сказала уже достаточно. Лорду Саммерсу нужно время, чтобы посмотреть на дело ее глазами. Остается надеяться, что он приглядится к Беркстеду и, в свою очередь, сам все поймет.

Но в данный момент было благоразумным отступить.

— Обещаю, дядя.

Это будет не последняя ее ложь. И не прошло пяти минут, как она солгала снова.

Потому что Беркстед, должно быть, был там, на веранде, и подслушивал ее разговор с дядей. И у него действительно был слуга-соглядатай в резиденции, которому он платил. Потому что через считанные минуты после разговора с дядей лейтенант снова напал на нее с новыми изощренными угрозами.

Чтобы успокоиться, Катриона пошла во двор позади дома, где был крошечный садик. Настало время подумать о будущем. О том, чего она хочет. Как сможет воспользоваться деньгами в своих целях, если дядя — после того как она так его разочаровала — все-таки сдержит обещание. У нее не было желания возвращаться в Шотландию, но она понимала, что придется свить свое гнездо как-нибудь и где-нибудь. Возможно, здесь, в Индии. Или дальше к северу, в королевстве Пенджаб или в Кашмире, свободных от британского влияния или присутствия. Танвир Сингх посоветует ей, куда бы она могла отправиться.

И вдруг здесь же оказался шакал. Вырвал ее из мира грез, где были путешествия, караваны и торговцы-лошадники. Материализовался из мрака, как фантом, безмолвный и угрожающий.

— Вот она где. — Беркстед снова перегородил ей дорогу, улыбаясь самоуверенно и многозначительно. Точно змея, выследившая добычу! — Моя элегантная и сдержанная маленькая нареченная.

Катриона чуть не набросилась на него, отчаянно пытаясь прекратить отнюдь не элегантный, несдержанный стук своего сердца, отчего на шее забилась жилка. Ей следовало этого ожидать. Помнить, что он болтал насчет того, что платит слугам.

Ее терзали гнев и отвращение, но она старалась говорить тихо, опасаясь, что ее могут услышать.

— Лейтенант, я не ваша нареченная. И никогда на это не соглашусь. И вы это знаете.

Он улыбнулся и покачал головой, как будто это она была так ослеплена в своем упрямстве. Потом, наклонившись к ней, шепотом угрожающе произнес:

— Иногда узнаешь очень забавные вещи. О вас, например.

Она не собиралась хватать эту смертельную наживку.

— Вы же знаете, что не нравитесь мне.

— Честно. Очень честно. Но в данный момент и вы не особенно мне нравитесь. Но вот ваше приданое, напротив, не растеряло своей привлекательности.

Его небрежное открытое презрение заставило ее голос зазвенеть как струна.

— А, сарказм. Что-то новенькое. Уверена, дяде будет интересно это послушать. — Ей бы повернуться к нему спиной и уйти тем же путем, как пришла сюда, но Катрионе не хотелось показывать ему спину — в его взгляде, в темной глубине его глаз светилась радость хищника. Поэтому она попятилась к лестнице, чтобы уйти со двора.

— Возможно. Но, полагаю, ваш дядя не станет слушать нашу маленькую перебранку. Если честно, я уверен в этом.

Да, он был полон самоупоения. Катриона проглотила кисловатый привкус страшного подозрения, который уже подступал к горлу, и ждала.

Он не заставил ее долго терзаться неведением. Слишком был рад, слишком самоуверен, чтобы молчать.

— Да, вас удивит, сколько всего я про вас знаю. Ведь ваш отъезд из Шотландии был весьма скоропалительным, не так ли?

Жесткий ком в горле спустился ниже, в грудь, где угнездился, как раскаленный уголек, выжигая остатки хладнокровия. Ей пришлось облизнуть сухие губы и прокашляться, чтобы заговорить.

— Я уехала, когда умерли мои родители. У меня не осталось никого из родных. — Разгорающийся внутри огонь сделал ее голос хриплым.

Злобная улыбка исказила половину его лица. Действительно шакал, а не человек.

— Но это не совсем так, правда?

— Нет, — возразила она с отчаянной решительностью. — Именно так. — В горле так пересохло, что было удивительно — как это ее голос не треснул пополам.

Он улыбнулся со злобным удовлетворением охотника, который знает, что дичь уже в западне.

— Это не совсем то, о чем шепчутся в окрестностях Глазго.

Удушливый жар полыхнул в груди Катрионы, молнией метнулся в руки, прежде чем проложить свой огненный путь к ее животу. Картина встала перед ней непрошеная: отец, холодный и неподвижный, в объятиях смерти, на влажной зеленой траве; глаза устремлены в пустые небеса, и тающее эхо ружейного выстрела жалобно воет в холмах над рекой Эйвон.

Но Беркстед еще не закончил свою забаву.

— Знаете ли, а у меня есть доклад. Расследование, которое я начал от имени лорда Саммерса. — Снова хищный волчий оскал. — Вы ведь не думали, что неизвестная девица может вот так запросто появиться из ниоткуда, чтобы войти в семью резидента, и никто не обратит на это внимания? — Он покачал головой, изумляясь ее предполагаемой глупости. — О нет. Я решил узнать все, что смогу. И раскопал нечто весьма интересное.

Катриона попятилась. Ничего не могла с собой поделать. Животный инстинкт — бежать со всех ног — поднимался в ней со всей слепой яростью. Беркстед олицетворял собой живую, говорящую, смертельную угрозу, как бы ни старалась она себя убедить, что он не может точно знать, что произошло тогда в Шотландии. Ей не хватало смелости, чтобы противостоять этой опасности. Ноги сами собой сделали несколько благоразумных шагов назад.

Она попыталась собраться с духом.

— Там не узнать ничего интересного. Моя семья умерла от тифа. — Это было отчасти правдой. Мать, брат, сестра — все умерли в течение каких-нибудь двух недель. И прочие — двоюродные братья и сестры, соседи. — В ту осень вымерла половина Глазго. По крайней мере половина тех, кто жил в бедной части города. Можете обвинять меня в низком происхождении, в корыстных намерениях. Это правда — я бедная, темная личность. Во всем мире у меня есть один родственник, который, напротив, богат и знатен. И это муж моей тети. И все это я сама рассказала ему, когда приехала в Сахаранпур.

Но лейтенанта Беркстеда нисколько не тронули перечисления ее несчастий. Напротив, он развеселился.

— Какая скромность, — сказал он, подходя ближе. — И какая забывчивость! Но я знаю. Мне известно, какая вы на самом деле. — Он подошел совсем близко, чтобы она слышала его шепот. — Мне известно, что вы сделали, мышка. Я-то знаю!

Пылающий жар в ее груди обернулся ледяным холодом, хоть она и убеждала себя, что этого просто не может быть. Откуда ему знать наверняка? Неоткуда! Никто не знал. Никто не видел. Никого там не было. Она с трудом произнесла:

— И что же вам известно?

— Что ваш отец был предатель, сторонник Объединенного Ольстера, и он спасался бегством, да погиб, прежде чем его успели вздернуть.

По телу растекался ледяной озноб. Холод и оцепенение сковали Катриону, как в ту ночь в лесу на окраине Глазго. В ту ночь она сидела возле мертвого отца, пока его тело не сделалось холодным и окоченевшим. Пока не поняла, что делать нечего, осталось лишь навалить на тело погребальную пирамиду из камней, чтобы оно не стало добычей волков, которые все еще бродили в окрестных лесах. Потом его найдут и, возможно, отнесут к священнику.

— Одни говорили, что он совершил самоубийство, как жалкий трус, из страха, что его поймают. Другие — что он просто погиб, когда в скачке свалился с лошади, как ему и следовало.

Онемение дошло до ног, и бежать она не могла. Оставалось только стоять, замерев от ужаса, пока он терзал ее, рубил по живому, как топор, раскалывающий глыбу льда.

— Но знаете, мышонок, что сказал бы я? Я бы сказал — никто не стреляет в себя или не падает в безлюдном лесу так, чтобы потом самому себе воздвигнуть пирамиду.

Холод, сжигающий ее внутренности, обернулся яростной режущей болью. Болью, которую она пронесла в себе как надгробный камень, преодолевая лиги темных бездонных морей, мили жарких, иссеченных пыльными бурями дорог. Болью, которая никогда не утихала, но сейчас ее было не сбросить со счетов, этакую занозу в душе, которую можно баюкать в другие, более спокойные дни. Срок расплаты настал.

— Нечего сказать? Кошка откусила мышке язычок? Отлично. Давайте на этом и остановимся. Вы забудете ваши «против» и «не пара» и ничего не говорите лорду Саммерсу, и я, быть может, соглашусь делать то же самое. Сохраню ваше скандальное — и преступное — деяние в тайне. Я не расскажу вашему дяде того, что знаю про вас и про вашего папеньку. А вы не скажете ни слова против меня. Так мы оба добьемся того, чего хотим.

— А чего именно вы хотите, лейтенант? — Слова слетели с ее уст словно призрачное дыхание.

— Ну как же — вас, моя мышка. — Он осторожно погладил ее по волосам, проверяя, насколько она покорна его власти. Будто решил, что она раздражительна, как ее кобыла, и опасался быть укушенным. — Вас и ваши милые денежки, мышкино сокровище. И влияние, причитающееся члену семьи резидента. Видите ли, у меня большие планы на нас обоих. Мое честолюбие вряд ли уступает вашему. — Он по-прежнему гладил ее, а она стояла неподвижно, не делая попытки его остановить или увернуться от прикосновения его руки. Тогда он провел пальцем вдоль ее носа, а затем с притворной игривостью ущипнул за подбородок. — Я думал, мне придется ждать долгие годы, пока подрастет милая крошка Алиса, но потом подвернулись вы, моя маленькая честолюбивая мышка. Просто подарок судьбы! Да. Полагаю, мы отлично поладим. Просто отлично.

Дрожа в холодном ознобе, Катриона все же попыталась — медленно и осторожно — вывернуться из-под его руки.

— А что думает моя тетя насчет ваших честолюбивых планов, лейтенант?

Хитрейшая и коварнейшая из улыбок искривила рот Беркстеда. Как он напоминал шакала, крадущегося в высокой траве!

— Предоставьте мне самому беспокоиться о дорогой Летиции, мышка. Просто держите вашу мышиную головку пониже, а мышиный ротик на прочном замке.

Ее рот уже был на замке. Зубы так крепко стиснуты в гримасе отвращения и ужаса, что по щеке прошла судорога. Катриона пятилась от него осторожно и неуклонно, будто лейтенант был непредсказуемым диким зверем, и вскоре потеряла его из виду в безмолвной гнетущей тишине.

Ее рот был на замке, а голова опущена, пока она шла к себе в комнату, безуспешно пытаясь заставить замолчать голоса в собственной голове, которые заклинали ее бежать. Прямо сейчас. Прежде чем лейтенант надумает заговорить.

Но куда ей идти? Она и так проехала полмира. Готова ли она преодолеть вторую половину?

Возможно, шепнул голосок в ее голове. Возможно — с Танвиром Сингхом. Он ей поможет. С Танвиром Сингхом она могла бы скитаться по горам и долинам. Переходить через границы. Добраться до Пенджаба и Кашмира, а потом и дальше. Возможно, даже до Тибета. Оставить гарнизон, вопросы касты, цвета кожи и супружеских измен. Она могла бы покончить с черными тайнами.

Она могла бы стать другим человеком — той, кем хотели видеть ее и Мина, и бегума, и даже Танвир Сингх. Она могла бы стать его возлюбленной. Он сказал, что хочет большего. Сказал, что ему мало просто целоваться под стеной в темноте. Наверное, он хочет ее достаточно, чтобы взять с собой?

И к кому еще ей обратиться? К полковнику, Мине и бегуме? Лорд Саммерс первым делом явится в старый дворец. Других друзей у нее нет. Только у Танвира Сингха найдется способ похитить ее и вывезти за пределы британской Индии.

Да. Отправиться к Танвиру Сингху. Это решит все.

Она не допустит, чтобы страх снова превратил ее в испуганную, дрожащую от холода и ужаса девушку, какой она была в тот осенний день в холмах над водами Эйвона. Она уже другая. Душа Катрионы испытала потрясение, и что-то перевернулось в ней. И не была она больше той бледной робкой мышкой, которую Джонатан Беркстед и ему подобные пытались запугать, чтобы сделать послушной их воле.

Она выберет совсем иной путь.