На Томаса снизошло некое спокойствие. И уверенность — она была подтверждением того, что его подозрения оказались правдой. Вместе со спокойствием пришло осознание — ничего не хотелось ему больше, чем осуществить то, в чем обвинял его некогда лейтенант Беркстед. А именно, перерезать негодяю глотку, от уха до уха. Но он больше не Танвир Сингх, и за поясом у него нет ни кривого смертоносного клинка, ни пистолета с длинным дулом: принадлежности каждого торговца-лошадника. Кроме того, пусть он и был саваром и шпионом, но никогда не был убийцей.

Однако он был и Танвиром Сингхом, и достопочтенным Томасом Джеллико, сыном графа Сандерсона. Он будет осторожен и хитер, как пантера, что выслеживает шакала. И никакой ошибки. Он собирается только отомстить за зло, причиненное женщине, которую любил и которой принадлежал душой и телом.

Кэт настаивала со всей страстью своей натуры:

— Нет! Не нужно больше убийств!

— Да, Томас. Пожалуй, их уже было достаточно. — Кассандра закрыла рот ладонью, пораженная жестокой прямотой его заявления. — Мы должны верить, что правосудие свершит свою работу.

Катриона смотрела на виконтессу глазами, постаревшими лет на сто. В них была и отчаянная зависть, и одновременно жалость.

— К несчастью, миледи, закон прекрасно защищает тех, кто облечен богатством и властью, но беднякам не получить от него ни помощи, ни справедливости.

— Я отказываюсь этому верить, мисс Роуэн, — заявил Джеймс. — Я мировой судья в своем округе. Я есть закон. И я решительно желаю помочь вам.

— Да, — согласилась Кассандра. — Вы можете довериться лорду Джеффри. Он не допустит, чтобы вы страдали. И ваша кузина Алиса. Особенно Алиса! Но я не могу не жалеть, однако, что вы не ответили на эти чудовищные обвинения еще тогда, в Индии. Возможно, мы не оказались бы в таком положении сейчас. Уверена, вы могли бы довериться Томасу.

Катриона покачала головой.

— Томаса там не было, миледи. — Вот и все, что она сказала. — А Алиса… была нездорова. Ее сковал страх. Она не могла спать, и ее нельзя было оставлять одну — она цеплялась за меня, как будто в постоянном страхе, что ее отберут. И я не думаю, что ей следовало выступать против него. Я знала, что получится, если она предстанет перед судом. Если я поставлю Алису на свидетельское место, Беркстед будет сверлить ее взглядом, как злобный, кровожадный шакал, каковым он и является. И она оробеет. Будет ее слово против его — если она вообще сможет заговорить. И мое слово против его. И тогда я сбежала. Мы все спасались бегством. Я не могла оставить Алису на милость Беркстеда или его лжесудейской комиссии.

— Но тебе помогла бегума? — подсказал Томас. Он хотел знать все, каждую подробность. Хотел убедиться, что знает, что она делала каждую минуту времени, что прошло с той ночи до сегодняшнего дня.

— Да, — сказала Кэт, хотя по ее побледневшему утомленному лицу было видно, каких усилий стоит ей этот рассказ. — Мы уехали в ту же ночь — или, возможно, было уже утро. Не помню. Но нам казалось, что не дольше нескольких мгновений пробыли мы у дверей бегумы, прежде чем погрузиться в неприметную старую крытую повозку, запряженную быками, и направились на запад, по направлению к Джайсалмеру. А бегума тем временем выпроваживала Мину и ее пышную свиту на восток, в королевство Ранпур, где компания не имела никакого влияния.

— Отвлекающий маневр, — одобрил Томас тактику бегумы. — И получилось отлично. Никто, даже полковник Бальфур, ничего не заподозрил. Насколько я понимаю, ты отправилась к сестре бегумы, в крепость Джайсалмера? А оттуда — через пустыню?

— Да. — Катриона снова обхватила себя руками, словно пытаясь защититься. — А он бродит где-то поблизости, выслеживает, приходит и уходит, как ему заблагорассудится, и держит наготове свой пистолет.

— Я им займусь. — Томас старался говорить со всей уверенностью, на которую был способен. — Доверь это мне, Катриона! Я не позволю Беркстеду продолжать охоту на тебя. Ни минуты больше.

Он бы поцеловал Кэт, покрыл ее поцелуями, потому что она наконец смотрела на него почти восхищенно. А еще потому, что ему этого хотелось. Быстрый страстный поцелуй в знак обладания и обещаний, которые еще предстоит сдержать. Ведь правда заключалась в том, что в Индии он не доверял ей до конца, не доверил ей тайну своей личности. Правду, которая все же привела его к тому, чтобы обелить ее имя. Но она могла уберечь их обоих и от сердечных мук, и от ужаса нынешнего положения — стоило ему открыться ей тогда, не дожидаясь того времени, когда ей это так понадобится!

Но прошлое не вернуть, разве только извлечь урок на будущее. И это будущее он не уступит Беркстеду — иначе гореть ему в аду.

Чем раньше он докажет Катрионе, что она может довериться ему, положиться на него, тем скорее она снова научится быть счастливой.

— Джеймс, — обратился он к брату. — Что узнали твои люди?

Хозяин дома, похоже, обрадовался смене темы.

— Мой егерь обнаружил свежие отпечатки лошадиных подков с западной стороны у наружной стены. Они вели к югу, к воротам, но дальше обрывались. Он расспросил людей в деревне и во всех постоялых дворах в округе. По его словам, люди заметили лишь одного чужака, и, судя по их описанию, это ты. — Джеймс криво усмехнулся. — В «Грошовом Хэндли» особенно встревожены тем, что сами объяснили тебе, как нас искать. Трактирщик уже рассыпался в извинениях перед Питерсом.

Упрек не прошел мимо ушей Томаса.

— В такой огромной семье, как наша, кто-то просто обязан стать блудной паршивой овцой.

Джеймс парировал:

— Блудной — это ты точно сказал.

— Да. Полагаю, Джеймс, мы тем самым определили мой характер или отсутствие такового. — Хорошо, однако, пуститься в дружескую пикировку с братом. Минута забавы в противовес серьезности положения — маленькая передышка, чтобы отойти от ужаса рассказанной Кэт истории. Тем более что ее история была чистой правдой. Это действительно случилось с ней. Он думал, что пережил немало страданий. Но разве его страдания шли в какое-то сравнение с теми, что выпали на долю ей? Она сделала все, что было в ее силах, чтобы спасти детей, лишь для того чтобы ее с ними разлучили. Он потерял Кэт, а она потеряла все.

— Итак. — Джеймс вернул его к действительности. — Ты говорил, что у тебя есть опыт в подобных делах. Что ты предлагаешь?

— Кто-нибудь наверняка что-нибудь видел. — Томас провел ладонью по непривычно коротким волосам. — Человек не может просто так взять и подъехать к самой стене такого поместья, как Уимбурн, которое находится почти что в центре деревни, в десять часов утра, летом, когда все — весь мир и его собака — ходят туда-сюда по своим делам. Кто-то что-то знает. Может быть, этот кто-то просто не понимает, что именно видел.

— Я разослал людей во все концы деревни и вокруг — пусть порасспрашивают, не видел ли кто чего-то необычного.

— А-а. В этом-то твоя беда.

— Прошу прощения?

— Ничего необычного никто не заметит. А если что-то и увидит, сочтет недостойным упоминания. Наш злодей не нацепит себе на лоб вывеску: «Я особенный. Смотрите на меня внимательно».

— Что ж, если ты умнее, чем все мои люди, тогда, разумеется, тебе и идти в деревню.

— Благодарю. Полагаю, я справлюсь. Но нам нужно искать одного человека. И он просто обязан обращать на себя внимание — он из той породы людей, которые не выносят, когда их не замечают.

— И что же это за порода?

— Ублюдок, абсолютный и беспримесный.

— Что такое «ублюдок»? — пропищал кто-то из младших детей, внезапно появившись из-за юбок Кэт, со свежим, розовым после купания личиком. Кристофер, решил Томас, младший из мальчиков — голос у него все еще был тихий и нежный, как у девочки.

Поглядев вниз, Томас увидел, что на него смотрит, как из зеркала, собственная юность. Маленький мальчик взирал на дядю с тем же невозмутимым спокойствием, которое некогда демонстрировал сам Томас, имея дело с лошадьми, в пять раз крупнее его самого. И ему было отрадно видеть это родство духа. Приятно сознавать, что внушительной фигуры мрачного дяди недостаточно, чтобы напугать мальчишку.

— Один плохой человек. Но я с ним справлюсь.

И тут они появились все, ее подопечные, и скоро в комнате было не протолкнуться — так кипела их здоровая неукротимая энергия. Вопросы сыпались со всех сторон, и все говорили разом.

— Нам нельзя идти гулять, пока не минует опасность. — Это Амелия, решил он. Скептическая и благоразумная. — Папа сказал, что нельзя.

— Вы чуть не пропустили чай. — Ее сестра-близнец, чуть повыше ростом — Джемма. В письмах Джеймса — рациональная, всегда в курсе событий, юная леди Джемма.

Действительно, горничные уже несли подносы с дымящимся чаем, вареными яйцами и фигурками из поджаренного хлеба.

— Прошу меня извинить. — Кэт быстро обрела уверенность, с непринужденным спокойствием встречая их нашествие. — Все сегодня с ног на голову, правда? Почему бы нам не сесть за стол и не выпить чаю?

— Да! Прекрасная мысль, — согласилась леди Джеффри. — Вы видите, что с мисс Кейтс все в порядке, не стоит за нее беспокоиться.

Но голос ее неуверенно дрожал, свидетельствуя об обратном, так что Кэт пришлось ее поддержать:

— Вы абсолютно правы. Но я бы очень хотела выпить чашку чаю с вареньем — тогда все будет просто отлично. Мы закончили? Я обо всем позабочусь, миледи.

Но Томас не собирался упускать возможности как следует познакомиться с племянниками и племянницами. И выпускать Кэт из виду он тоже пока не был готов.

— Уверен, нам всем нужно подкрепиться после утомительного дня. А мне уж точно. — Он последовал к столу вслед за детьми, но все стулья уже были заняты — в семействе Джеллико нерасторопных простаков не водилось. Тогда он подхватил маленькую Марию и усадил к себе на колени. Малышка приняла его присутствие с тем же безмятежным спокойствием, с каким воспринимал ее сам Томас, даже при том что перепачканные яйцом пальчики тут же потянулись, чтобы схватить его за подбородок и погладить по щеке. Он просто поцеловал кончики этих пальцев, словно ему уже не впервой было снимать еду с детской ладошки. Как будто делал это каждый день.

— Это клубничное варенье? — спросил он, кивком указывая на горшочек на середине стола.

— Да. — Джемма смотрела на него с некоторой усмешкой. Наверное, решила, что дядя не отличается умом, раз не узнал клубничное варенье с первого взгляда.

Но ее скоропалительное суждение нисколько его не задело.

— Я спрашиваю, потому что в Даунпарке, когда я был ребенком, мы ели самое вкусное в мире клубничное варенье. Я уже много лет не пробовал варенья.

Пиппа немедленно протянула ему горшочек.

— Но это и есть варенье из Даунпарка. Нам его посылает бабуля.

— Ну, на самом деле его посылает миссис кухарка, — уточнила Джемма. Ей всегда нужно было оставить за собой последнее слово — пунктуальной, обожающей точность Джемме. — Потому что это ведь она его варит. А бабуля всегда присылает нам, когда миссис кухарка выставляет его на стол.

Томас не был готов к тому, что в душе его что-то странно перевернулось, — землетрясение в миниатюре, вернувшее его мир на круги своя. Он сидел в ошеломленном молчании долгую минуту — он, не терявший головы, даже выведывая тайны шахов и магарадж, — а Мария тем временем вымазала яйцом его лицо.

— Бабушка? — наконец спросил он. — Вы называете мою мать, графиню Сандерсон, бабулей?

— А как еще нам ее называть? — спросила Амелия.

Пол качался под ногами Томаса, будто он все еще плыл на корабле. Так было, когда он только приехал в Англию — будто только что ступил с корабля на землю и ноги ступали неуверенно. Он был сбит с толку. Ошеломлен. Потому что лишь сейчас начинал понимать, как изменилась семья за то время, пока его не было. Это время было для него потеряно.

— Мне кажется, «бабушка», «бабуля», — наконец пробормотал он, — звучит очень… мило и уютно.

— Да, она очень милая, — вступил в разговор тоненький голосок Кристофера. — И она чудесно пахнет.

— Мистер Джеллико? Томас?

Кэт смотрела на него с тревогой, в ее серых глазах он видел теплый сочувственный огонек. Она-то знала, каково это — лишиться семьи.

— Да. — Он заставил себя улыбнуться ей, показать, что с ним все в порядке. — Она всегда пахла розой, насколько мне помнится. Очень по-английски. Но я предпочитаю жасмин. И лимон. В Индии много лимонов и жасмина.

И бледное сосредоточенное лицо Кэт вспыхнуло огнем. О да. Жестом фокусника он мог извлечь Танвира Сингха из оков мятого английского костюма. Не растерял умения сломить ее защитный барьер даже в комнате, битком набитой посторонними людьми. Даже в комнате, где полным-полно детей.

— Расскажи нам про Индию, дядя Томас! — впервые подал голос Джек, старший из мальчиков, который молчал, пока болтали другие дети. Заявил о себе, вступив в беседу.

Поразительный мальчик — Джеймс в миниатюре, видение из собственного детства Томаса. Джеймс был одиннадцатью годами старше Томаса, и у него сохранилось прочное воспоминание о старшем брате как о высоком сильном молодом человеке, который был очень похож на этого мальчика, которого он видел сейчас перед собой. Мальчик держался с той же торжественной серьезностью, что некогда Джеймс, — ведь он носил тяжкое звание наследника. Когда-нибудь он станет графом Сандерсоном.

— Я работал на Ост-Индскую компанию. И я был шпионом. — Как хорошо, что можно говорить об этом в открытую и так просто. Но рассказывая все это детям, он смотрел на Кэт, которая сидела тихо, не шевелясь. Слушала. — Не очень подходящее занятие для джентльмена, скажу я вам, но именно эту работу мне предложили, и я с ней отлично справлялся.

— Просто прекрасно. — Слова слетели с губ Кэт едва слышно, как дыхание. — Никто бы не догадался. Никто не знал. — Она пыталась казаться мисс Анной Кейтс, застегнутой на все пуговицы, накрахмаленной до чопорности. Прямая, негнущаяся спина. Но он заставил Кэт быть гибкой. И сделает это снова.

— Мисс Кейтс, а вы знали дядю Томаса в Индии? — спросил Джек. — Я не знал, что вы там были.

— А я знала. — Джемма хотела опередить старшую сестру во что бы то ни стало. — Пиппа и я знали.

Катриона взглянула на девочек, строго вскинув бровь, но Джек пропустил вызов сестры мимо ушей и поспешил задать новый вопрос.

— Я бы хотел стать шпионом. Как получить такую работу?

— Я долго и очень усердно учился, дома в Даунпарке, чтобы знать все языки, что есть под солнцем, — то есть мне тогда казалось именно так. Арабский, персидский, урду, хинди и пенджаби — эти пригодились больше всего.

Это произвело на Джека большое впечатление.

— Я знаю французский и немецкий, и викарий, доктор Таллмидж, приходит, чтобы научить меня латыни и греческому. Но эти… арабский и урду… — Он тщательно выговорил названия, как будто они были полны скрытого волшебства. — Ты меня научишь?

— Мы спросим у папы, парень. Может быть, у моего брата другие виды на твое обучение, более уместное для будущего виконта.

Джек скорчил гримасу.

— Не хочу быть виконтом, считать овец и зерно и заботиться об арендаторах, чтобы они были счастливы. Я хочу быть шпионом и скакать на лошади через пустыню.

— Откуда ты знаешь о том, что можно скакать через пустыню?

Джек размышлял долгую минуту, а потом пожал плечами.

— По вечерам мисс Кейтс рассказывает нам такие восхитительные истории! Не сказки про принцесс, а невыдуманные истории про корабли и приключения. Однажды она рассказала о караване верблюдов и лошадей, как он шел через огромную западную пустыню…

— Правда? Невыдуманные истории?

До этого дня то, что Томас знал о Катрионе Роуэн, могло уместиться в чайной ложке. Он полагал, что ее индийский опыт ограничивается путешествием в глубь страны из Калькутты да окрестностями Сахаранпура. Но через пустыню западного Раджастана пролегали многочисленные торговые пути, что соединяли Индию с королевствами Персии и Аравии и дальше, на восток Оттоманской империи и Леванта. Лишь дважды за всю свою шпионскую эпопею пересек он это огромное безводное пространство.

И ни за что бы не подумал, что этот тяжелый путь смогла бы одолеть Катриона Роуэн, одинокая и охваченная страхом девушка. И уж тем более не могли отправиться туда солдаты компании, которые искали ее, чтобы арестовать.

— Значит, ты пересекла пустыню Тар?

Она не ответила, и лицо ее оставалось спокойным и бесстрастным, как у Будды.

— Я также рассказывала им истории про Париж, и Новую Шотландию, и Сиам, — сказала она, делая глоток чаю.

— Но мне больше всего нравятся персидские истории, — возразил Джек. — Там, где были верблюды.

— А мне нравится история про слонов, раскрашенных в разноцветный горошек, с красивым малиновым пологом для принцессы, — добавила Пиппа.

Джемма шумно вздохнула в знак счастливого согласия.

— Я обожаю историю, где слоны полюбили друг друга.

Поверх головы Марии Томас рассматривал свою принцессу, которая оказалась еще и Шехерезадой.

— Значит, мисс Кейтс, слоны полюбили друг друга?

Она и глазом не моргнула.

— Это очень печальная история. Они были неподходящей парой.

— Ага. Ясно, — пробормотал он, пока дети, перебивая друг друга, шумно выражали несогласие с таким определением чудесной сказки. — Хотел бы и я как-нибудь ее послушать.

— История про слонов годится только для детей, — сказал Джек, пытаясь руководить беседой. — А я хочу больше узнать про то, как быть шпионом. Кого ты выслеживал?

— За кем вы следили? — поправила Катриона тоном мисс Кейтс.

Глядя на Джека, Томас тем не менее видел, что Катриона смотрит на него во все глаза. И ответил ей.

— За всеми. Но по большей части за магараджей Ранджит Сингхом, в Пенджабе. — Слова слетали с его языка на местных наречиях, чтобы придать рассказу и пряность, и аромат, и дети были очарованы. — Он был могущественным и очень опасным человеком, этот магараджа, и врагом Ост-Индской компании к тому же. Хотя лично я вряд ли так думал. Я им восхищался.

— А тебе приходилось прятаться и красться по темной улице или в залах дворца, чтобы услышать, о чем говорят люди?

— Нет. Главное для шпиона, во-первых, не казаться подозрительным, как будто ты следишь за другими. И, во-вторых, не прятаться. Лучше всего смешаться с людьми. Прятаться у всех на виду. — Откинувшись на спинку стула, Томас протянул руку назад, стараясь в то же время не уронить Марию, сидящую у него на колене, и взял красивую шаль, которую кто-то — возможно, леди Джеффри или, по счастливой случайности, его Кэт — забыл на стуле. В следующую минуту он уже накручивал ткань в виде тюрбана, как делал это каждое утро много лет подряд.

— О-о-о, — протянула Пиппа, когда он закончил. — О, подумать только!

— Ты прямо как тот мужчина на рисунках мисс Кейтс, — сказала Джемма. — Тот, который…

— Женевьева, — перебила Катриона с суровым укором.

Но дорогая племянница Томаса была сделана из материала потверже или по крайней мере менее податливого.

— Но он правда похож! — не моргнув глазом настаивала девочка. — Вы сами видите, что это так. На того, что в вашем альбоме для рисования.

Томас начинал возлагать большие надежды на Джемму.

— Мне бы ужасно хотелось взглянуть на этот альбом, — сказал он, вставая из-за стола в надежде, что его милая и предприимчивая племянница поступит так, как поступать не следовало.

И не успела Катриона возразить, как Джемма тоже вскочила и бросилась через всю гостиную в спальню мисс Кейтс. Она вышла оттуда, сжимая в руках книгу в красной кожаной обложке. Все случилось так быстро, что стало ясно — девочке ничего не стоит что-нибудь стащить. О да. Это точно его племянница.

— Женевьева, — повторила Катриона тихо, но твердо. — Это бестактно — вторгаться в чужую жизнь подобным образом. Я не давала тебе позволения так свободно обращаться с моими личными вещами.

— Да, но вы показывали их нам, когда…

Джемма остановилась прямо перед столом, прижимая книгу к животу.

Катрионе не нужно было повышать голос или бранить своих подопечных — строгого взгляда и не менее строгого тона было достаточно.

— Я не давала тебе позволения так свободно обращаться с моими личными вещами, — спокойно повторила она.

Это произвело на Томаса впечатление. На сей раз в голосе Кэт не было ничего, что напоминало бы мятежные, но оправданные нотки в словесных перепалках с теткой в Сахаранпуре, но осталась стальная твердость, смягченная нежным великодушием. Ее искренняя доброта, которую так ценил в ней сам Томас, обезоруживала и покоряла именно потому, что была подлинной.

Под таким нажимом решимость Джеммы сложилась как карточный домик. Она виновато взглянула на Катриону и голосом, лишенным, однако, какого-либо раскаяния, проговорила:

— Простите, мисс. Мы сожалеем, что трогали ваши вещи, мисс Кейтс. Правда, Пиппа?

Пиппа, надо отдать ей должное, стояла возле сестры, явной зачинательницы всяческих проказ в их дуэте.

— Очень сожалеем, мисс, — послушно откликнулась она. — Но рисунки такие красивые! Особенно те, которые сделаны акварелью.

Томас не смог противиться искушению. И вовсе он не был добрым. Поэтому он встал и благодаря высокому росту просто выхватил альбом из слабых ручонок Джеммы, прежде чем Катриона успела его забрать.

— Нет… — Катриона пыталась ему помешать, вскочив со стула, но Томас опередил ее, просто передав ей на руки Марию. И Катриона приняла малышку.

И у Томаса было несколько секунд, чтобы сесть за стол и открыть альбом.

— Мистер Джеллико! — Катриона шепотом обрушила на него всю мощь своего возмущения, подобного стальному клинку. — Это личный альбом. Он не предназначен для того, чтобы его смотрели посторонние.

Но он был неумолим!

— Да, я понимаю. — Примерно половина альбома была испещрена карандашными рисунками. Было тут и несколько набросков акварелью — красочных, живых. — Я был шпионом, мисс Кейтс. Уверен, вы достаточно узнали меня в Индии, чтобы понимать: я не премину нарушить одно-два правила, чтобы сунуть нос в дела посторонних.

Адресованная ему хмурая гримаса — красноречиво приподнятые брови, сурово сжатые губы и напряженное лицо — должна была предостеречь кого угодно.

— Тогда умоляю вас, мистер Джеллико, чтобы вы доказали мне, как я ошибаюсь на ваш счет, и поступили правильно.

— И не надейтесь. — Его пальцы шуршали страницами альбома, который вдруг раскрылся на том месте, где хранился засушенный цветок вместе с запиской — указанием вида и даты. На странице был прекрасный акварельный рисунок золотисто-розовой жимолости. На следующей — обсаженный зелеными деревьями бульвар европейского города. Затем шел набросок углем — ангельское личико Марии.

Дети обступили Томаса, наклоняясь над столом.

— Вот слон! — Липким от варенья пальцем Амелия ткнула в следующую страницу. — Это леди-слон.

Деликатными полупрозрачными мазками здесь был изображен обсыпанный розовыми крапинками азиатский слон, расписанный красочными узорами. Он был на бумаге как живой: малиновый балдахин и зонтик от солнца на его спине, казалось, покачиваются.

— Очень трогательно. — Должно быть, она рисовала по памяти. Вряд ли ей удалось спасти альбом из огня. Почти все сгорело тогда в пламени пожара. И страницы не пахли удушливым дымом, и следов от сажи не было.

Протянув руку поверх плеча сестры, Джемма перевернула несколько страниц, чтобы найти нужную.

— Вот!

И Томас увидел себя. Он сидел на лошади, небрежно перебросив ногу поверх седельной луки, наклонившись вперед и улыбаясь кому-то невидимому. Одна рука упирается в бедро, на ладони второй лежит манго. И подпись: «Савар».

Джемма перевернула страницу. Набросок углем — его голова в тюрбане. Глаза смотрят так, будто проникают в самую душу. «Хазур». В ночь приема у полковника Бальфура.

Еще один карандашный рисунок. Его собственное лицо, волосы свободно падают на резко очерченные скулы. Пронзительные глаза, чуть тронутые зеленым, — единственное цветовое пятно рисунка. Один лишь раз Кэт видела его таким, в ту ночь, когда пришла к нему. В ту ночь, когда он ее потерял.

Таким она и удержала его в памяти.

Томас почувствовал, каким густым и неподвижным сделался воздух. Даже дети застыли, пораженные неким благоговением. Катриона взглянула сначала на рисунок, потом на него.

— Да, — тихо сказала она. — Это ваш дядя. Мы были хорошо знакомы.

Она ничего не забыла. А если что-то и ускользнуло из ее памяти, он поможет ей вспомнить. Например, вкус миндаля и аромат цветущего в ночи жасмина.

Это была любовь, глубокая и неизменная. Она росла, несмотря ни на что. Несмотря на ложь и потери. Ничем иным нельзя было объяснить ту совершеннейшую полноту жизни, которой билось теперь его сердце, стуча в груди, как громкий барабан.

И Катриона тоже это чувствовала, хотя сидела молча, отвернувшись от альбома. Нежный абрикосовый румянец все еще заливал ее щеки.

Но он хотел, чтобы она взглянула на него, хотел заставить ее поверить в него с той же безграничной страстью, что питала его веру в нее. Она должна доверить ему свое сердце. Свою жизнь.

— Я говорил тебе, что твои тайны умрут вместе со мной, мисс Кейтс. Я унесу их с собой в могилу.