Томми пошел за камерой, а Эдди отправился домой. Выйдя за ворота, он побрел вдоль ограждения и вскоре оказался у перекрестка. Мимо проносились машины, в которых сидели парни и девушки. Семьи неспешно возвращались домой, отобедав в недорогих ресторанчиках. Он почувствовал, что проголодался. В кинотеатре времени подкрепиться не было, а по пути из торгового центра мальчики даже не думали о еде. Эдди представил себе, как пройдет обед с родителями, как им принесут пиццу, от которой даже нельзя будет отщипнуть кусочек, чтобы унести с собой, в комнату, и аппетит тут же пропал.
Он знал, что его ждет дома. Отец и мать, конечно, волнуются, но не подают и виду, притворяясь, что им все равно. Они какие-то слишком пассивные для того, чтобы сразу сказать то, что на самом деле думают. Лучше бы отец наорал на него прямо с порога вместо того, чтобы молча отворачиваться, как будто у Эдди что-то не так с лицом, одеждой или прической, как будто они только и ждут, что их сын вот-вот наткнется на шкаф или пробьет дырку в стене своими неуклюжими ногами.
Во всем была виновата мать.
Эдди помнил отца другим, таким, каким он был несколько лет назад: веселым, жизнерадостным, щедрым на шутку. Даже когда она впадала в депрессию и выплескивала свои чувства на них, отец умел найти забавный ответ, который мгновенно разряжал возникшее напряжение. Что-то случилось с ним. Оптимизм и жизнерадостность покинули его, и он уже не решался противостоять ей. Положение стало ухудшаться еще сильнее. Перед взглядом Эдди возникло лицо отца, бледное, изможденное, с мешками под глазами и морщинами на лбу, пролегавшими все глубже, словно он стал жертвой некоего ускоренного процесса старения, в конце которого у него должны были ввалиться щеки, а с головы слезть кожа. «И если я не буду настороже, — подумал Эдди, — и меня ждет то же самое».
Сейчас, когда солнце село, наступило то время, которое операторы называют волшебным часом, когда между задним и передним планом нет четко выраженной границы, когда очертания предметов видятся тонкими светящимися линиями, как на экране телевизора, когда устанавливают предельную контрастность. Переходя железнодорожное полотно, мальчик заметил, что рельсы, смешавшись со щебнем и шпалами, исчезают вдали, где-то между бульваром и расположенным чуть выше жилым кварталом. Эдди не знал, куда идти. Что-то задрожало, и он остановился, наступив ногой на рельс. Эдди ожидал ощутить вибрацию несущегося где-то далеко, во тьме, за много миль отсюда поезда. Затем бросил взгляд на вросшие в землю рельсы и вспомнил, что этими железнодорожными путями давно уже никто не пользуется. Мелкая дрожь, которую он испытал, пришла не откуда-то извне, а родилась в нем самом, в его собственном теле. Она предупреждала о приближении чего-то непонятного. Эдди ощущал это как время между концом весны и наступлением лета, как обещание чего-то и как предостережение, принесенные ветром Санта-Ана. Мальчик перешагнул через рельсы и пошел дальше.
* * *
Окна были темны, как будто на всей Стюарт-стрит только их дом оставался необитаемым. Другие окна ярко светились. За ними кипела жизнь: на кухнях жужжали кухонные комбайны и миксеры, в столовых накрывали на стол, в гостиных работали телевизоры, сообщая новости и выплескивая на зрителей волны рекламы. И только их дом казался заброшенным.
Сумерки сгущались. Эдди подумал, что лужайка, наверное, так и осталась неподстриженной, а заднее крыльцо, возможно, заметено листьями, облетевшими со всех деревьев, росших на их улице.
Машина матери стояла возле дома. Тогда почему в доме темно? Может быть, она по привычке прилегла вздремнуть, да так и спит с тех пор, укрывшись с головой покрывалом?
Или ждет его в темноте, держа наготове новые вопросы?
Эдди замер перед дверью в спальню, но оттуда не доносилось ни единого звука. Зато по соседству телевизоры гремели вовсю, и голос диктора, сообщавшего последние новости, летел от дома к дому, усиливаясь по пути, словно проходя по тоннелю.
— ...у полиции возникло подозрение, что это поджог. Тела двух человек, обнаруженных в охотничьем домике, обожжены до неузнаваемости.
Эдди направился к заднему двору. Если дверь не закрыта на ключ, то мать дома. Остается только убедиться в этом. Он взялся за ручку и собрался было повернуть ее, как услышал, нет, скорее почувствовал, нет, ощутил, как что-то стремительно приближается к нему.
Эдди обернулся.
Никого.
Это его не удивило. Эдди и не рассчитывал обнаружить здесь кого-нибудь. Но что-то...
То, что он увидел, поразило его не присутствием, а отсутствием. Часть двора исчезла. Кусты были на месте, но теперь тьма как бы расступилась в центре, и там образовалась странная пустота. Деревца, окружавшие образовавшийся провал, казались согнутыми, словно на них давил непривычный свет.
Зашевелились ветви, но Эдди все еще продолжал смотреть на пустое место.
Ветер проник во двор, как невидимый грабитель: перебрался через забор и устремился к двери, сбив пыль, собравшуюся на траве и листьях. Он швырнул что-то в глаза мальчику, и тот заморгал. Затем протер глаза и заметил на пальцах опилки.
Эдди открыл заднюю дверь, потянулся к выключателю, чтобы включить свет на крыльце, и еще раз оглянулся.
А где дерево?
Когда он был маленьким, отец подвешивал на это дерево качели. Потом, став старше, Эдди лазал по его ветвям. И вот теперь оно куда-то исчезло. На его месте возникла пустота, и от этого двор стал выглядеть еще ужаснее. Неужели она заставила отца спилить его? В следующее мгновение Эдди увидел на земле пилу и машину для измельчения листьев возле гаража. Затем его пронзила мысль, что он уже больше никогда не будет играть здесь.
Ему не хотелось идти дальше кухни, не хотелось встречаться с матерью. Эдди в сомнении постоял возле холодильника, потом потянул на себя дверцу. Остатки рыбной запеканки, батон с изюмом, пакет молока, плавленый сырок. Он схватил сыр и шоколадный батончик, после чего направился к столу, но затем решил, что задерживаться дома не стоит. Оставлю записку, подумал Эдди, рассовывая сырок и шоколад по карманам куртки. На дверце холодильника была магнитная пластинка для удерживания записок, но карандаша нигде не было видно.
Не зажигая света, он прошел в холл.
В доме было тихо, как в склепе. Трудно поверить, но мать забыла запереть дверь, хотя сама ему напоминала постоянно. Они взяли машину отца и даже не стали его дожидаться. «Но я же сказал, что приду, — подумал Эдди. — Она больше мне не верит. Кстати, сколько сейчас времени? Семь? Не так уж и поздно. Могла бы и подождать. На тот случай, если бы я все-таки пошел с ними. Но только я не пошел бы».
Ему показалось, что где-то рядом пролетела птица. Как же она могла залететь в дом? Окна были закрыты. Звуки — нечто похожее на шелест крыльев — доносились из его комнаты.
Мальчик поежился, почувствовав холодок страха, и толкнул дверь. Все — кровать, книжные полки, стол и компьютер — было закрыто полупрозрачной пленкой, как образцы, выставленные на продажу в торговом центре. Окно оставалось полуоткрытым — он сам поднял раму на несколько дюймов, когда уходил, — и теперь по комнате гулял ветерок, поднимая края пленки, гоняя по ней длинные, хлопающие «волны». К нему вернулась злость. Отец пообещал, что покрасит комнату — между прочим, это была ее идея, — но так ничего и не сделал, а она тем не менее заставила его куда-то уехать, бросив все как есть.
"И где же мне теперь спать? Под этим?"
Ну уж нет! Эдди отодвинул пленку, добрался до ящика стола и нащупал карандаш. Затем вышел из комнаты, хлопнув в сердцах дверью, и отправился на кухню. Здесь он написал записку и выскочил на улицу.
"А если бы я сегодня решил посидеть за компьютером? Что бы они на это мне ответили? Сходить в библиотеку?
И вообще, есть хотя бы кому-то дело до того, существую ли я еще на этом свете?"
* * *
Что-то шевельнулось.
— Томми?
В ответ лишь зашуршала трава, словно нечто, погребенное в земле, медленно возвращалось к жизни, как в фильме «Чума зомби». Но пока это нечто еще не было готово явить себя окружающему миру.
Эдди огляделся.
Слева негромко поскрипывала, охлаждаясь с наступлением вечера, выпотрошенная ходовая часть «бьюика», справа застыли, в ожидании уткнувшись носами вперед, ряды автомобильных двигателей. Впереди простирался пустырь, заросший густой травой.
— Есть здесь кто-нибудь?
Мальчик ощущал за своей спиной давящий вес тяжелой техники, дрожащие волны тепла от сильно нагревшегося за день металла.
Эдди быстро повернулся, но темная масса плотно сгрудившихся машин не сдвинулась с места. Вместе с ним на автомобильное кладбище пришел ветер, принесший из-за забора запах выхлопных газов, как будто сам город с наступлением темноты выдыхал накопленный за день яд. Воздушное течение проплыло над свалкой. Его нижний, прозрачный поток задержался, чтобы вобрать тепло разбитых машин еще до наступления ночи. Ветер коснулся Эдди, взволновав высокую траву впереди, как невидимую реку, делающую поворот в направлении незримого берега.
Всколыхнулась и трава у дальнего края свалки. Сначала по ней прошлась узкая разделительная полоса. Затем она расширилась и углубилась, образовав нечто вроде тропинки, пройдя между грудами искореженного железа. Тропинка побежала по направлению к Эдди, потом вдруг разделилась на две параллельные черные линии.
Они приближались к нему буквально на глазах.
В следующую секунду он услышал злобный рык.
Эдди поспешно отступил в сторону, но линии поменяли свое направление, как две самонаводящиеся торпеды. Мальчик испуганно прижался к дверце «питербилта». Черные линии снова изменили курс, не упуская из виду цель. Эдди попытался задержать дыхание, но его астма выбрала именно этот, далеко не самый подходящий момент, чтобы напомнить о себе.
У него перехватило горло, и он захрипел.
Где же Рауль? Мог бы и отозвать своих собак. Сейчас... вот-вот...
Эдди вскочил на подножку машины и попытался открыть дверцу кабины, но ее, похоже, заклинило. Он ожесточенно дергал за ручку, пинал помятую металлическую пластину дверцы, но все было напрасно.
Эдди в отчаянии ударил по стеклу, но лишь содрал кожу на костяшках пальцев и едва не свалился с подножки.
В груди горело. Легкие саднило так, будто их пронзили его собственные ребра.
Мальчик сцепил пальцы обеих рук, поднял их над головой и обрушил на ветровое стекло. Стекло моментально побелело от разбежавшихся во все стороны лучиков трещин, но выдержало. В следующий миг Эдди услышал, как клацнули клыки первого налетевшего на машину пса.
Воздух пронзил чей-то свист.
Собаки отступили назад, в траву, не сводя с мальчика злых, горящих в темноте глаз.
— Эдди...
Томми?
Звук легких шагов. Смех.
— Эй, Эд, ты что там делаешь?
Он повернул голову, посмотрел вниз и увидел стоящего рядом с грузовиком Томми. Его друг как-то странно ухмылялся.
— А что ты там делаешь? Эй, осторожнее!..
Собаки сидели, опустившись на задние лапы, тяжело дыша, высунув языки, готовые в любой момент наброситься на жертву.
Томми стоял, небрежно опустив руки, словно не замечая опасного соседства. С его плеча свисала камера.
Рядом с ним стоял кто-то еще. Прежняя незнакомка.
Она наклонилась и потрепала одну из собак по загривку. А потом они с Томми, как какая-нибудь гуляющая по парку парочка, подняли головы.
Эдди сделал глубокий вдох и опустил ногу на землю.
— Кто это свистел?
— Я, — ответила девушка.
Она уже перестала поглаживать блестящий черный мех собаки. Ее свободное платье с распахнутым воротом сливалось со сгущающейся прямо на глазах темнотой. Девушка выпрямилась, и оказалось, что она на пару дюймов выше Томми. Его друг, похоже, не обращал внимания на это неравенство.
— А я думал, что это Рауль, — произнес Эдди.
— Он отправился домой, — сказал Томми и ухмыльнулся. Его губы растянулись, обнажив влажно поблескивающие серебристые скобки на передних зубах. — До самого утра.
— Как вы это сделали? — спросил Эдди, обращаясь к девушке.
— Что сделала?
— Как вы заставили собак остановиться?
— Легко. Я им просто свистнула.
— Точно, — с усмешкой подтвердил Томми. — Ты ведь знаешь, как нужно свистеть. Складываешь трубочкой губы... вот так... и издаешь свист!
Не спускаясь с подножки, Эдди с интересом смотрел на них двоих. Странно, как быстро они спелись! Девушка снова присела, обнажив голые колени и открыв взгляду вырез платья. Наклонившись к собакам, она прошептала что-то прямо в настороженно торчащие уши.
— Дай мне руку.
К кому она обращалась? Мальчики одновременно протянули руки. Девушка взяла себе обе — пальцы у нее были длинные и прохладные — и поднесла к собачьим носам. Эдди ощутил у себя на запястье их горячее дыхание и с трудом удержался от желания отдернуть руку. Собаки вильнули хвостами и убежали.
— Теперь вам ничто не угрожает.
— Откуда вы знаете? — спросил Эдди.
— Они знают ваш запах.
— И что?
— Эти псы убивают только чужих.
Она забыла выпустить руку Эдди. Кожа у нее совсем не такая, как он представлял, — жесткая на ладони и мягкая с другой стороны.
Томми снял с плеча сумку и, вынув видеокамеру, передал ее Эдди:
— Возьми, сними нас вдвоем, хорошо? Надо только нажать вот эту кнопочку.
Камера. Кино. Зачем они рассказали ей о своих планах?
То, что было игрой, забавой, придуманной шутки ради, превращалось в нечто другое. Теперь из-за нее игра становилась реальным делом, от которого нельзя отказаться. Конечно, снять настоящее кино они не могли, хотя если бы у них имелся подходящий сюжет для «Американского зомби-3», то, возможно, им удалось бы продать его кинокомпании, снявшей два первых фильма. Или это детские рассуждения? Вопрос так и повис в воздухе между ними — то ли как послед упрямого детства, то ли как нечто более значительное обещание будущего, уже отбросившего свою тень сюда, в прошлое, протянувшее им руку, — этого Эдди не знал.
Зато он твердо знал, что Томми уже не интересуют съемки ужастика. Его другу хотелось запечатлеть себя на пленке вместе с их новой знакомой. Настоящей памятью становится только то, что можно мысленно прокручивать снова и снова, иначе случившееся так и останется случайным эпизодом, постепенно теряющим яркость, рельефность и сливающимся с общим серым фоном.
Эдди взял камеру и поднес видоискатель к глазам.
В «рамке» он увидел только Томми.
А где же она?
Самодовольная ухмылка Томми растаяла.
— Эй, а где?..
Вопрос так и остался недосказанным.
— Здесь, — отозвалась девушка.
— Где?
— Здесь.
Теперь она стояла возле самого кузова грузовика. Интересно, как ей удалось так быстро оказаться там?
— Пожалуйста, — попросил Томми. — Нам только надо проверить...
— Сначала ты должен меня поймать.
Эдди успел заметить какое-то неясное пятно, размазанные очертания фигуры, мелькнувшей у края «питербилта». Он снова поднял камеру и поправил видоискатель. Томми тоже пропал за кузовом, и в «рамке» теперь находилась одна только серая пустота.
— Поймал! — нарочито громко сообщил Томми. Голос его прозвучал как-то странно, грубовато и хрипло. И вновь стало тихо.
Эдди сделал пару шагов, собираясь обойти грузовик вокруг, но услышал топот убегающих ног.
Держа камеру наготове, он дошел до угла кузова, рассчитывая найти там их обоих, но, к своему удивлению, не обнаружил даже Томми.
Спрятаться здесь было нетрудно. Заберись в любую машину, и тебя уже никто не найдет. В окнах автомобилей торчали осколки стекла, напоминая порванную паутину, дрожали на ветру изъеденные ржавчиной крылья, тускло поблескивали хромированные бамперы. Эдди заблокировал кнопку «запись», зная, что на пленке ничего не останется, кроме крохотного пятнышка, следовавшего за ним повсюду. Это было отражение линз, двигавшееся вдоль стоящих в ряд машин и в свою очередь отражавшее освещенную фигуру Крысенка Рэгги, упиравшуюся в небо в конце соседнего квартала, далеко за пределами свалки.
* * *
Воображение унесло Эдди в неведомую даль.
Начальный эпизод. Автомобильное кладбище. Ночь.
Панорамный охват. Стоп.
Тени в машинах. Сиденья вспороты. Из них торчат острые ржавые пружины. Сзади так темно, что в темноте может спрятаться все, что угодно. Но машины пусты... По крайней мере мы никого там не видим...
Эдди переступил через заржавевший тормозной цилиндр и перешел к следующему ряду.
Приближение. Камера заглядывает в машину, чтобы убедиться, что там никого нет.
Звук: что-то скребется.
Камера быстро поворачивается...
Ничего... только другие кучки железного хлама. Крупный план — пикап.
В нем наблюдается какое-то движение.
Ближе. Канистра, спальный мешок, ящик.
Ящик открыт.
В нем что-то есть.
Еще ближе...
Крыса... грызет какую-то гниль. Неужели в пикапе кто-то живет?
Только сейчас там никого нет. Или все-таки есть? Спальный мешок. В нем что-то лежит. Что-то длинное.
Тело?
Из-за камеры возникает рука. Тянется к мешку... открывает его, и...
Наполовину сгнившее лицо! Вывалившиеся глазные яблоки... Клочья кожи на расколотом черепе...
Эдди опустил камеру.
Никакого черепа, никакого тела. Сундучок и пара одеял. Никаких крыс. Но здесь кто-то явно спал.
"Я нашел ее логово, — подумал он. — Место, куда она возвращается каждую ночь. Чтобы поесть. А вот спит ли она? Нет, конечно же, нет. Не забывай, она же зомби.
Тогда чей это грузовичок? Он не такой разбитый, как все остальные, что находятся здесь.
Ночного сторожа. Точно. Назовем его Рауль. Она нашла его и отведала его крови. Теперь ей известно все об этой свалке. На какое-то время автомобильное кладбище станет ее миром. Пока она не будет готова идти дальше и мстить".
Эдди снова поднял камеру.
Репортер (за кадром):
— Боже!
Оператор (за кадром):
— Продолжай!
Репортер (откашлявшись):
— Мы только обнаружили нечто неприятное. Это тело... э-э-э...
Оператор:
— Где Боб? Скажи ему, чтобы вернулся к фургону и вызвал полицию.
Репортер:
— Не могу поверить! Мы приехали сюда, чтобы снять продолжение...
Оператор:
— Валяй дальше! У нас эксклюзив.
Репортер:
— Иисус, Иосиф и Мария, а это что такое?
Оператор:
— Какое-то дерьмо. Начинай заново, пока полицейские не приехали. Все, что осталось от империи под названием «Олимпия» после пожара, случившегося сегодня вечером, и так далее. Сделай «подводку», а в студии запишем остальное.
Репортер:
— Не могу. Ну и вонь...
Оператор:
— Где этот чертов Боб? Я сам позвоню... Джерри, возьми камеру. Встретимся у ворот. Захвати пошире, чтобы было видно, как приедут полицейские.
Камера переходит из рук в руки.
В «рамке» появляется едва стоящий на ногах репортер. Его рвет.
Репортер:
— Ради бога, останови. Меня наизнанку выворачивает.
Оператор:
— Подожди-ка. А что, черт возьми, это такое?
За спиной репортера, в пикапе, что-то шевелится.
Репортер:
— Труп. Мертвое тело. Ты уже их видел.
«Наезд» на белое пятно.
Оператор:
— Да не это. Вон там. Неужели не видишь?
Репортер:
— Может, ты и находишь в этом что-то художественное. Но лично я собираюсь поискать где-нибудь газировки.
Камера идет вдоль машины...
В фокусе — белая вспышка.
Оператор:
— Свет!
Подбегает ассистент с прожектором.
Лицо девушки.
Она замирает, как попавшая в луч фар козочка.
Но она вовсе не испугана. Лицо спокойное. Оператор:
— Ух ты! Привет, можете уделить мне минуточку? Мы из передачи «Глазами очевидца».
Девушка выходит вперед... и мы видим, что она совершенно голая.
Камера переключается на репортера. Он смотрит в объектив широко раскрытыми глазами.
— Жаль, ребята, но это мы показать не можем.
Оператор:
— Это ты не можешь! А я снимаю! Давай!
Репортер пожимает плечами.
— Ваше имя? Будьте добры...
Девушка очень красива. Прямо красотка с разворота журнала для мужчин.
Девушка:
— Стейси.
Репортер:
— Пожалуйста, повторите.
Девушка:
— Ш-э-н-н-о-н.
Репортер:
— То есть это ваша фамилия?
Он подходит ближе, протягивая микрофон.
Девушка:
— Нет.
Репортер:
— Ладно, но все же... какое из этих двух имен ваше настоящее?
Девушка:
— Оба. Моя фамилия Марстон.
Репортер:
— Марстон? Тот самый, из «Олимпии»? Покойный Роберт Марстон? Так вы его родственница?
Девушка:
— Можно сказать и так. Теперь я главная.
Она протягивает руку, как будто для того, чтобы взять микрофон, но вместо этого хватает репортера за запястье. Она притягивает его к себе с такой силой, что репортер теряет равновесие и падает в ее объятия. На короткое мгновение его лицо прижимается к ее груди. Потом она обхватывает его голову руками и сжимает.
Звук: хруст ломаемых шейных позвонков.
Не давая ему упасть, она приподнимает его и отбрасывает в сторону. Тело пролетает по воздуху и падает на крышу пикапа, где и находит свой вечный покой — безжизненное тело, со свернутой набок шеей.
Девушка смотрит в объектив камеры. Приближается. Ее лицо заполняет «рамку».
Девушка:
— Ждете заявления? Вы его получите.
Оператор:
— И не надо! Джерри! Боб! Все! Извините, но если вы не возражаете, я хотел бы поскорее смотаться отсюда...
Он ставит камеру на землю, и она падает. Однако продолжает работать.
Мы видим, как девушка хватает пытающегося убежать репортера за волосы... оттягивает его голову назад... наклоняется над ним... и жадно целует в губы, словно высасывая из него что-то.
Оператор стонет и сопротивляется, но она не отпускает... И наконец... что-то хрустит.
Девушка обрывает поцелуй, но продолжает тянуть его за волосы и отрывает голову от тела.
Фонтаном хлещет кровь.
Девушка поднимает голову оператора и облизывает его губы. Словно пробует на вкус...
Потом отбрасывает голову в траву, как гнилое яблоко. Перешагивает через камеру...
Исчезает.
Да! Есть!
* * *
Эдди опустил камеру и поднял голову. Он понял, что сделал это. Теперь у него есть начало третьей части «Американского зомби».
Только вот создать нужные спецэффекты он не смог. Для этого необходима совсем другая техника.
Так чем же они занимались? Продолжали играть? Как дети?
Но мы уже не дети, сказал себе Эдди.
«Я напишу все сам. Напишу сценарий. Кто знает, что из этого получится? Однако попытка того стоит».
Он не имел ни малейшего представления о том, что произойдет летом. Но начало было положено. Пусть даже и все остается пока только в его голове.
Только ли?
Тогда почему он по-прежнему видел перед собой пятно золотисто-белой кожи?
Оно словно висело в воздухе, за разбитым радиатором.
— Эй, Томми, где ты?
Незнакомка не ответила. Кстати, как ее имя? Она так и не представилась. Это было частью тайны, которую им предстояло разгадать — кто она такая на самом деле и что делает здесь. И что ей нужно от них. Она была гораздо старше их. Что могло понадобиться взрослой женщине от тринадцатилетних мальчишек?
Может быть, она и вправду хочет, чтобы ее сняли на пленку, подумал Эдди.
Или это просто розыгрыш. Шутка.
Пора выяснить это.
— Ну ладно, вы хотите участвовать в нашем фильме или нет?
И вот она выходит из-за разбитой машины... голая.
На это рассчитывать не стоило, но он ничего не мог поделать со своим разгулявшимся воображением. Как могло бы выглядеть ее обнаженное тело?
Золотисто-белое пятно растворилось в сумерках.
Ну ладно, решил Эдди, если тебе так уж хочется поиграть...
Он бросился наискосок, между рядами машин, и в тот же миг за ограждением мелькнул свет. Эдди прибавил ходу — огонек не отставал, двигаясь параллельно ему по всему периметру свалки. Засвистел ветер. Вырываясь из-под расколотых маслосборников и продавленных капотов, он звучал, словно смех, дразнящий, лукавый. Эдди остановился, опустился на колени и пригнулся, чтобы увидеть ее ноги, но трава была высока и густа. Казалось, будто земля и небо срослись, образовав какой-то новый ландшафт, котором не существовало разделительной линии между органикой и неорганикой, живым и неживым.
Мальчик поднялся на ноги. Довольно далеко, в самом конце ряда, появилось желтоватое мерцание, круг света, становившийся все ярче, приближавшийся с каждой секундой.
Что это? И где это?
Эдди вдруг обнаружил, что стоит возле «питербилта». Странно, как это он вернулся к тому же месту?
— Томми!
Мальчик дотронулся до своих губ. Они были приоткрыты, изо рта вырывалось дыхание, но голос... голос принадлежал не ему. Это кричал кто-то другой.
Поднявшись на кучу уложенных друг на друга автомобильных крыльев, Эдди увидел уже знакомый ему трейлер, в котором все еще горел свет. У ворот кто-то стоял. Фигура была маленькой или же казалась такой. Потом человек поднял ко рту руки и крикнул:
— Том, черт бы тебя побрал! Выходи!
Это был Майк, старший брат Томми. Он стоял в полуметре от ворот, уже на территории свалки. За забором, у обочины, виднелся «форд-эксплорер». Эдди пригнулся и сделал шаг в сторону, чтобы спрятаться за грузовиком, но было уже поздно.
— Томми? Это ты?
Прикрывшись камерой, Эдди направился навстречу Майку.
Ночь. У входа на свалку.
Проезжавший мимо молодой полицейский замечает открытые ворота и решает посмотреть, в чем дело. Он вылезает из патрульной машины, входит на территорию свалки и видит фургон с надписью «Глазами очевидца».
К нему подбегает Джерри, водитель фургона.
Шофер:
— Это там.
Полицейский:
— Что?
Шофер:
— Тело. Я звонил...
Полицейский:
— Нам никто не звонил. Кто вы?
Шофер:
— Мы с телевидения. Передача «Глазами очевидца». Снимаем материал, связанный с «Олимпией».
Полицейский:
— Вы имеете в виду пожар? Но ведь это было не здесь.
Шофер:
— Знаю! Но сюда привезли машины. Мы поехали за ними и обнаружили пикап... А в нем тело!
Полицейский:
— Чье тело?
Шофер:
— Не знаю! Я вам об этом и сообщаю! Пойдемте!
Полицейский оглядывает Джерри с головы до ног.
— Сначала покажите мне ваши документы.
— Чья это у тебя камера? Уж не наша ли?
Эдди опустил камеру.
— Да. Ваша. Томми... это он дал ее мне. Чтобы я поснимал вместо него.
— Вот как...
— Он разрешил мне, Майк.
— Ладно. Где этот маленький говнюк?
— Его... — Эдди хотел сказать «его здесь нет», но вовремя прикусил язык. Как тогда объяснить, что камера у него? Он махнул рукой в сторону безмолвных машин: — Томми там.
— А что вы здесь делаете?
— Снимаем.
— Этот хлам?
— Ну да. То есть... нет. Мы... мы помогаем Раулю. Он обещал заплатить. За фотографии. Они нужны ему... для страховой компании.
Объяснение прозвучало вполне правдоподобно. Похоже, Майк поверил. Ему доводилось слышать и более странные вещи.
— Твоя мать знает, что ты здесь?
Эдди выпрямился во весь свой рост — пять футов пять дюймов — и ответил голосом достаточно взрослого и ответственного человека:
— Да, конечно.
— Хорошо. А то она заезжала к нам днем, искала тебя.
— Искала меня? — нисколько не удивившись, переспросил Эдди.
— Томми сказал, что вы с ним договорились встретиться. Но уже поздно, мама хочет, чтобы он был дома. Меня девчонка ждет, а тут...
— Я скажу ему, — пообещал Эдди.
— Передай, чтобы пулей летел домой. Немедленно!
— Хорошо, Майк.
Эдди повернулся и медленно зашагал в темноту, чувствуя на себе взгляд Майка. Надо же было так спешить, чтобы не заметить свет в трейлере. А что, если бы их застукал Рауль? Кстати, а где вообще он находится?
Уже миновав первый ряд машин, Эдди осмелился оглянуться. Как раз в этот момент автомобиль Майка с ревом сорвался с места. Мальчик остановился и уже собрался снова поднять камеру, когда совсем рядом, где-то впереди, снова прозвучал смех.
— Эдди? Это ты?
Наверное, он принял бы этот голос за голос друга, если бы не прорезавшаяся в самом конце фразы высокая нотка.
* * *
Автомобильная свалка. Ночь.
Полицейский идет впереди, подсвечивая себе фонариком. В какой-то момент водитель фургона отстает и остается один в надвигающейся темноте.
Шофер:
— Эй, подождите, пожалуйста! — Себе под нос. — И куда его понесло?
Он ошибается, делает неправильный поворот в лабиринте и обнаруживает, что заблудился. Нащупывая дорогу, пробирается вперед. Чертыхается, порезав руку об острый угол. Останавливается, подносит руку к губам, слизывает кровь и идет дальше.
Впереди желтоватый огонек фонарика, похожий на яркую ночную бабочку.
Полицейский проходит рядом с огромным длинным фургоном с помятыми боками и направляет луч фонарика на небольшой и относительно нестарый пикап.
Сзади к нему походит водитель.
Шофер:
— Тело здесь.
Полицейский:
— Значит, здесь, да?
На заднем сиденье пикапа: канистра для бензина, сундучок, пустая коробка из-под пиццы, рюкзак и спальный мешок.
Шофер:
— Откройте.
Полицейский, настроенный явно скептически, протягивает руку к спальному мешку.
Звук: смех.
Камера уходит в сторону. Мы видим девушку. Она медленно выходит из тени за грузовичком. Осторожные кошачьи движения. Громкий, бессмысленный смех.
Полицейский наводит на нее фонарик и видит, что она совершенно голая.
Полицейский:
— Думаю, что у вас вряд ли есть с собой какие-нибудь документы.
Шофер отступает назад.
Полицейский поворачивается к нему.
Полицейский:
— Подождите, я не отпускал вас.
Луч фонарика следует за водителем и натыкается на обезглавленное тело оператора, лежащее в луже застывшей крови.
Полицейский:
— Чтоб меня!
За его спиной девушка легко, без видимых усилий взбирается на крышу пикапа. Но ей нужен полицейский. Ее цель — Джерри, и она идет по следу крови, капающей из порезанного пальца. Девушка хватает его сзади за руки и приникает губами к порезу. Мы видим, с какой жадностью она высасывает его кровь.
Полицейский:
— Стоять!
В его дрожащих руках пистолет.
Девушка поднимает голову и отбрасывает шофера, который падает лицом в грязь. Потом смотрит на полицейского. По ее подбородку стекает кровь.
Когда полицейский взводит курок, она только смеется.
Полицейский:
— Я сказал...
В следующее мгновение девушка набрасывается на него. Сбивает с ног. Тащит за собой в пикап. Его голова сильно ударяется о дверцу. Череп раскалывается. Хлещет кровь.
Застежка-"молния" на спальном мешке расходится...
Внутри — разлагающееся тело.
* * *
— Ты нашел нас.
— Нас? — удивился Эдди. Он опустил камеру и открыл оба глаза, чтобы рассмотреть ее получше. Но без видоискателя его окружали только тени и лишь намеки на очертания. Потом в поле зрения появилось заднее сиденье пикапа, превращенное в постель, темную, как пустая могила, и золотисто-белый диск ее лица над ней.
— Это ваша машина? — спросил Эдди. Надо же было хоть что-то сказать.
— Была чья-то. Давно, — ответила незнакомка, вылезая из пикапа с другой стороны. — Теперь это никому не нужный хлам, как и все ос-тальное здесь. Никто ничего никогда не узнает.
— Я думаю, что, может быть, вы жили здесь или в подобном месте.
— У меня есть настоящий дом. Очень хороший. Нет, просто прекрасный. Я скоро в него перееду.
— Когда?
— Подойди ко мне. Хочу показать тебе кое-что.
Образы только что «снятого» фильма не выходили у мальчика из головы. Они прыгали, перескакивали, наезжали один на другой и вспыхивали, молниями проносясь перед его мысленным взором. Он осторожно, как некую хрупкую вещь, держал камеру на ладони.
Где же Томми?
Эдди подошел к пикапу и заглянул внутрь. Он бы не удивился, если бы там лежал, притворившись трупом, Томми, готовый выскочить из своего укрытия и рассмеяться ему в лицо. Однако в кузове были только канистры с бензином, портативный морозильник, полосатый спальный мешок и что-то еще, похожее на рюкзак. Он был размером с сумку для шаров, которыми играют в боулинг, и застегнут на «молнию» и явно битком набит чем-то плотным. Что она туда напихала?
— Что вы мне хотите показать?
Когда Эдди повернулся, девушка стояла у задней дверцы — темный силуэт на фоне посветлевшего неба. Луна начала по нему свое восхождение, но сейчас ее заслонила голова с растрепанными волосами. Свисавший со стрелы крана крюк раскачивался на ветру наподобие маятника.
— Себя.
Она потянулась к мальчику, и тот отпрянул, боясь, что упадет.
— Я отсюда вас вижу.
— Что ты видишь? — спросила незнакомка, забираясь в грузовик.
Порыв теплого ветра ударил ей в грудь, и тонкая ткань платья плотно облепила тело, как резиновый костюм аквалангиста-ныряльщика. Эдди видел каждый изгиб, каждый ее мускул с такой же отчетливостью, как если бы на ней не было ничего. Теперь в небе висели две луны.
Одна — огромный диск, казавшийся еще больше из-за тяжелых туч на горизонте, бледный, как выкопанный из могилы череп. Другая — круг лица незнакомки с короной разметавшихся от ветра волос. Затем вторая скатилась с неба и подплыла так близко, что при желании Эдди мог бы легко дотронуться до нее.
— Кто вы?
— А ты разве не знаешь?
— Я даже не знаю, как вас зовут.
— Узнаешь. Потом. Если скажу сейчас, ты мне все равно не поверишь.
Ветер усилился, срывая с проржавевших пружин клочья давно прогнившей обивки, завывая в рассыпающихся от ржавчины выхлопных трубах, играя с незакрытыми дверцами, пробегая по дребезжащим крышам, как будто смеясь над Эдди.
— А где Томми?
— Это имеет какое-то значение?
Да, подумал мальчик.
— Мне нужно передать ему кое-что.
— Забудь о нем. Он чужой.
— Томми — мой друг.
— Теперь я твой друг.
— Но я вас не знаю.
— Ты уверен в этом?
Незнакомка коснулась его плеча, взяла за руку и поднесла ее к своей щеке. Кожа у нее была прохладная. Потом она повернула руку мальчика так, что теперь их переплетенные пальцы дотронулись до его лица. Он не сопротивлялся, позволяя ей делать все, что она пожелает. Она снова поднесла его ладонь к своему лбу, провела ею по своим скулам, подбородку, шее, уху.
— Чувствуешь?
Ее руки ощупали его лицо, погладили виски, прошлись по щекам, прикоснулись к пушку над верхней губой, очертили контуры рта. Потом незнакомка взяла указательный палец Эдди и приложила его к внутренней поверхности своей нижней губы, где кожа была такой тонкой и нежной, что он даже испугался, боясь поранить ее.
— Мы одинаковые, — сказала незнакомка.
Возможно. Он промолчал, но признал ее правоту — форма лица и текстура кожи казались настолько похожими, словно их слепили из одного материала и по единому образцу. Впервые за все время, насколько ему помнилось, от него ничего не требовали. Эдди чувствовал себя так, как будто он стал частью некоего естественного процесса, и уже этого ему было вполне достаточно.
— Одинаковые, — повторила девушка.
Он сам не понял, как оказался вдруг в грузовике. Теперь их уже ничто не разделяло, но Эдди ощущал под ногой тяжелый, плотно набитый рюкзак, а рядом — спальный мешок на жестком полу.
— Пора, — сказала она.
— Что пора?
— Идти.
В этот же самый миг мост между ними рухнул. Эдди моргнул и словно избавился от сна. Крупный план ее лица, отчетливо передававший мельчайшие детали вроде пор кожи и золотистых лучиков в радужных оболочках глаз, внезапно исчез: осталось только воображение, картины, которые можно видеть, но в которых нельзя жить. Она снова стала обычной девушкой, незнакомой, чужой, непонятной.
— Ну так идите!
— Мы пойдем вместе.
— Ладно, — сказал он. — Мне еще надо много чего сделать.
Вылезая из грузовика, Эдди наткнулся на рюкзак.
— Что у вас тут напихано? — спросил он, давая понять, что ему на это наплевать.
— А вот что, посмотри! — Она расстегнула «молнию» и вытащила какую-то тряпку, которая оказалась старенькой тенниской. — Когда-то ее носил он.
— Кто?
— Можешь взять ее себе.
«Она сумасшедшая, — подумал мальчик. — И я тоже». Он стал выбираться из кузова, но зацепился за спальный мешок. Там действительно что-то было или ему это только показалось? Эдди напомнил себе, что это осталось лишь частью фильма.
— Что вы сделали с Томми?
— Ничего.
— Тогда кто?.. То есть... что?..
Он расстегнул «молнию» на спальном мешке.
— Неужели ты еще не понял? — спросила она, когда он поднял клапан. — Это не имеет никакого значения.
Эдди увидел лицо спящего мужчины. По крайней мере это был не Томми. Он хотел извиниться, но осекся, когда заглянул в глаза человека в мешке.
Рауль? Да, хозяин свалки лежал с открытыми глазами, но их взгляд оставался неподвижным. При этом он явно не спал.
— Значение имеет лишь одно, — произнесла незнакомка, опуская клапан спальника на место. — Семья.
Эдди попятился. Взятое крупным планом лицо Рауля намертво отпечаталось у него на сетчатке, и образ не только не стерся, но и наполнился красками: коричневато-красными стали края глубокой раны, рассекшей ему горло. Кино, сказал себе Эдди, это только кино...
— Ты ничего не видел, — глядя ему в глаза, прошептала незнакомка, и мальчик почти поверил ей.
Продолжая отступать, Эдди наткнулся на бензобак «питербилта» и замер, стараясь не шуметь. Пусть она и не видела его в темноте, но по звуку отыскать его могла запросто. Могла пробраться по крышам машин, прыгнуть, заслонив обнаженным телом луну, впиться своим жадным ртом...
— Ничего уже не важно, — сказала она. — Через несколько минут все это станет историей.
Что она собирается делать? — подумал Эдди. Поджечь свалку? Здесь столько бензина и масла... Сгорит все. Но только не она. Ведь в ней сила двоих... сила мертвых. Ее уже не убить. Не остановить. Она пришла, неся месть системе, сделавшей ее такой. Они приходят ночью.
Эдди не знал, видел ли он это или только представил себе, но девушка чиркнула спичкой и бросила ее на землю. В тот же миг на экране его мозга вспыхнули новые образы: языки пламени лизнули землю и взметнулись в небо, а незнакомка с нечеловеческой силой спрыгнула с крыши пикапа. Одежда на ней загорелась, но она упрямо шла вперед, и ее прозрачный силуэт танцевал на фоне пожара. Внутри ее таилась смерть...
Камера обожгла пальцы, и Эдди выпустил ее из рук.