Клара открыла дверь в кабинет.

«Пропустить по стаканчику с Фридрихом… — подумала она. — Почему бы и нет?» Она все равно пока ничего не могла предпринять, ведь результатов еще не было. А между тем наступила полночь.

«Между вами ведь не может быть ничего серьезного?» — спросил Клару внутренний голос.

Фридрих был ей симпатичен, а способ, которым он иногда преподносил жестокую правду, делал его еще привлекательнее. Он говорил честно, и это Кларе нравилось.

«Зачем мне что-то затевать с ним? — спросила она себя, словно желая убедиться, что этого не произойдет. — Он всего лишь коллега. Мы даже называем друг друга на «вы». Это просто совместная работа».

Но внутренний голос отвечал: «Так всегда говорят».

Клара разозлилась и в последний раз за этот день решила заглянуть в электронный почтовый ящик.

Четыре новых письма. Она просмотрела имена отправителей.

Одно письмо привлекло ее внимание.

Отправителем значилась Юлия Шмидт. Сердце Клары забилось чаще. Она знала, что письмо могло быть только от него.

Клара тут же забыла о Фридрихе, о назначенной встрече и дважды щелкнула на сообщение.

Никакого текста. Только вложение. Какой-то медиафайл.

«Еще одно убийство? Или снова сыщики, которые в этот раз врываются в квартиру Юлии Шмидт?»

Она щелкнула на кнопку «PLAY» в медиаплеере.

Экран некоторое время оставался черным. Потом появилось требование, написанное белым шрифтом:

Пожалуйста, включите звук.

Клара установила громкость на мониторе. На заднем плане послышалось жужжание, прислушиваясь к которому ей предстояло выставить оптимальную громкость.

«Этот парень знает толк в постановках. Подумал обо всем».

Потом Клара впервые услышала его голос — если это был действительно его голос, а не очередной несчастной жертвы, которую перед смертью заставили произнести собственный некролог.

Голос звучал низко. Жутко, мрачно и искаженно. Как только раздался голос, картинка изменилась.

На фоне черного экрана стали вырисовываться неясные серо-черные контуры.

Но Клара не могла понять, что это.

— Клара Видалис, — произнес низкий, искаженный голос, — я говорю с вами, вы слушаете меня. Теперь все кончено. — На пару секунд наступило молчание, потом снова зазвучала речь: — Некоторое время назад я убил мужчину, он умер в немыслимых муках.

«Кого он имеет в виду? Якоба Кюртена? Неужели он его пытал? Судебная медицина не нашла ничего, кроме разреза на шее, больше по такому трупу нельзя было установить».

— Вы сейчас задаетесь вопросом, почему я вам это рассказываю, ведь он — не исполнитель чужой воли, с которыми вы имеете дело в последнее время, — продолжал голос, словно угадывая мысли Клары. — Он не из тех, с кем вы успели познакомиться и кому выпала честь пожертвовать жизнью ради моего нового образа. — Он сделал паузу. — Как бы там ни было, но этот мужчина не имеет отношения к моей работе. Вернее, лишь косвенно.

«Значит, это не Якоб Кюртен или какой-то неизвестный труп, — подумала Клара. — Но к чему он клонит?»

— Я расскажу вам об этом человеке, — говорил голос дальше, — потому что он имеет отношение к нам обоим. Он имеет отношение к тому, почему я написал именно вам, почему выбрал вас для того, чтобы вы наблюдали за моей работой. Почему именно я выполнил то, чего вы не смогли сделать.

Клара прислушалась к искаженному голосу: «О чем он говорит? Что я не смогла, а он смог?»

Картинка на экране стала резче, но все равно нельзя было ничего разобрать. Это напоминало поверхность луны в сумеречном свете: кратеры, рубцы, черные провалы.

Сам черт не поймет, что убийца хотел показать ей.

Голос звучал дальше:

— Речь пойдет о двух вещах: с одной стороны, я покажу вам, что нас связывает. С другой — что вы не смогли сделать.

Клара напряженно всматривалась в экран, мысленно повторяя слова, произнесенные искаженным голосом.

— Мужчина, которого я убил, очень любил детей.

Клара вздрогнула, словно прикоснулась к проводу высокого напряжения. Тут же в ее памяти всплыло имя. Имя, лицо и фраза.

«Ты меня встретишь?»

— Этот мужчина, — продолжал голос, — насиловал детей. — Он сделал паузу, словно хотел насладиться моментом. — Детей, которым было десять-двенадцать лет. И он изнасиловал мальчика. Мальчика, каким я был тогда.

Хотя Клара слушала, сидя неподвижно, как парализованная, и по телу ее словно волны тока пробегали, думать ясно она еще могла.

«Убийца сам был жертвой. И то, что пережил, он теперь отдает миру обратно. Иначе. Сторицей. Он что-то потерял, он что-то потерял… А я?»

Темная картинка постепенно становилась резче. Похоже, на ней был изображен человек, который сидел на стуле. Что-то лежало под ним на полу. Все было черное, словно обугленное.

— Но я выжил, — в голосе чувствовались нотки триумфа. — Позже я отыскал этого мужчину, чтобы поквитаться с ним. И я его убил. Как — вы видите сами.

Теперь Клара видела фотографию полностью. Она содрогнулась. Это было человеческое тело на стуле. Плоть, мускулы и кожа полностью обуглены.

«Человеческое мясо покрыто жировым слоем, — подумала Клара, — и он горит так же хорошо, как парафиновая свеча». Она невольно обратила внимание на туловище мужчины. Из брюшной полости, лопнувшей от жара, вылезли обугленные внутренности, как причудливые угри, а черные, сожженные остатки тканей свисали с почерневших костей волокнами разной длины.

Клара вспомнила этот случай. Она читала дело.

Инго М. — так звали мужчину. Они нашли его труп в бункере несколько месяцев назад. Он был прикован наручниками к металлическому стулу. Сиденье было из толстой металлической сетки, а под стулом — бунзеновская горелка. Мужчина горел. Долго горел.

Взгляд Клары задержался на экране.

Тазобедренный сустав Инго М. полностью был виден — закопченные кости, между которыми — обугленные остатки тканей, как черная, расплавленная на солнце резина. На месте того, что раньше было ягодицами и областью гениталий, виднелся лишь черный чадящий кратер.

Но он умер не от ожогов. Одна рука мужчины оказалась свободной. И рядом лежал самурайский меч. Им он собственноручно перерезал себе горло.

«У тебя был выбор, — подумала Клара, — мучительно сгореть или казнить себя самому».

— Вы правы, — продолжал голос, словно отгадав ее мысли, — не я убил его на самом деле. Он сам себя казнил. Иначе, — опять пауза, — огонь горелки забрал бы его с собой в пекло ада.

«Конечно, — цинично подумала Клара, — никакой ты не убийца. Это все меч, горелка, скальпели — только не ты».

Она с раздражением смотрела на экран, на голову Инго М., на лопнувшую от жара черепную коробку, из которой вылезли черно-красные мозги, и на лицо, превратившееся в черные, истлевшие развалины.

Постепенно фотография исчезла.

Появилась другая, более светлая. На ней было что-то зеленое. И белое. Сначала нерезкое, потом все четче. Угрожающе четко. И что-то сказало Кларе: сейчас она увидит нечто, что ей не понравится. Что ей очень навредит. Что намного хуже, чем сожженный на стуле труп.

Хуже, чем снафф-видео с убийством на компакт-диске.

Хуже, чем отрезанная голова на полке.

Намного хуже.

— Я допросил этого человека, — раздался голос. — По-своему. Я заставил его сознаться, кого он насиловал, кроме меня.

Клара сглотнула слюну, чтобы желудочная кислота не превратила ее рот в адское пламя. Все в Кларе кричало и требовало, чтобы она немедленно выключила ролик, вытащила штекер из розетки, выбежала из кабинета, выпила виски с Фридрихом и все забыла.

Но она не сделала этого. «Почему мы делаем неправильные или запрещенные вещи? Может быть, как раз потому, что они неправильные и запрещенные. Призрак извращенности».

Незнакомец все говорил:

— Этот человек не только убивал и насиловал детей. У него была привычка приходить на похороны своих жертв. Совершенно равнодушный, в черном костюме. Это доставляло ему удовольствие. Он делал фотографии похорон.

Что-то внутри Клары уже догадывалось, какую фотографию хочет показать ей убийца, кто сделал этот снимок и что она там увидит. И она понимала, что это не принесет пользы, что в этот момент ей лучше умереть, чем увидеть фотографию. И все же Клара как загипнотизированная смотрела на экран.

Незнакомец продолжал:

— Он снимал надгробья и имена. Печатал фотографии дома, развешивал и онанировал на них. — Снова пауза, извещавшая о следующих ужасах. — Но иногда ему этого не хватало.

Фотография становилась все четче. Зеленое, белое. Кое-где виднелся мрамор. «Это могут быть цветы, — подумала Клара. — И камень».

— Вы еще отказываетесь верить, но уже знаете, что это.

Клара сжала губы, чтобы не закричать, когда услышала следующие слова:

— Человек, поймать и убить которого вы поставили своей целью, стоял рядом с вами у могилы вашей сестры.

Клара почувствовала, что вот-вот потеряет сознание, но адреналин, словно топливо, впрыскивался в ее кровь. Она пережила похороны сестры, словно в трансе, и совершенно не обращала внимания на пришедших. Теперь, скорчившись на краю стула и вцепившись пальцами в край стола, она так пристально смотрела на фотографию, будто хотела влезть в экран.

Зазвонил телефон.

Громко, пронзительно, настойчиво.

Но Клара слышала только голос, извергающий новые залпы ужаса.

— Там, где ваши полицейские методы дознания не срабатывают, я сам вывожу правду на свет, — сказал убийца, который называл себя Безымянным. — Он кричал, визжал и умолял. Но в конце концов заговорил. В конце говорят все. — В его голосе чувствовались нотки гордости. — Это правда: Инго М. почти все свои жертвы насиловал, мучил и убивал. Он фотографировал похороны и надгробные камни, чтобы позже удовлетворять себя, глядя на снимки. Но с некоторыми своими жертвами… Как бы это выразиться?

Клара заметила, что убийца вовсе не подыскивал слова, а намеренно затягивал рассказ, чтобы помучить ее еще больше.

— В отдельных случаях любовь… превозмогала смерть.

Клара инстинктивно схватила лист бумаги. Ее вырвало. Она с отвращением выбросила ослизлый комок в мусорное ведро.

Телефон все еще звонил, но весь мир для Клары Видалис состоял сейчас из голоса и картинки, которая становилась все четче, яснее. Подсознание Клары уже давно говорило о том, что это. Но сознание из последних сил пыталось скрыть это от нее.

— Он мне рассказал, как это делал. Что мертвые были… какими-то другими. Можно входить в разные места. Они были податливее.

У Клары снова начались рвотные позывы, но наружу ничего не вышло. Ее мозг словно вычистили, желудок превратился в пульсирующую емкость с кислотой, покрасневшие глаза наполнились слезами, но по-прежнему неотрывно смотрели на экран. Она впилась в край стола с такой силой, что ногти угрожали вот-вот сломаться.

— Он убил Клаудию, Клара. Он стоял на похоронах рядом с вами. И он выкопал ее и проделал это с ней опять. Делал это снова и снова.

Клара больше не слышала телефонного звонка. Она смотрела на картинку широко распахнутыми глазами, как на древнее божество, прислушиваясь к демоническому посланию, которое произносил голос за кадром. Оно свалилось на нее, будто проклятие карающего бога. По телу пробегали волны шока, она как будто засыпала на микросекунды и снова просыпалась, умирала и воскресала.

— Снимок, который вы сейчас видите, нашел у него я. И убил его я, а не вы. — Снова садистская пауза. — Вы, Клара, — продолжил голос с внезапной решимостью и твердостью, подводя ее к развязке, — вы не сделали ничего. Все эти годы вы стояли, молились, плакали, сожалели и надеялись — перед пустой могилой.

Пальцы Клары впились в край стола, ногти побелели так же, как лицо.

Теперь она видела фотографию.

Роскошные цветы, венки, которые не соответствовали болезненной реальности, мерзости смерти и разложения. Фразы на лентах: «Мы тебя никогда не забудем… Тебя нам будет не хватать… Ты ушла в лучший мир… Твои родители… Твоя Клара… Дедушка и бабушка…»

Надпись на надгробном камне из Откровения Иоанна: «и живый; и был мертв, и се жив во веки веков».

Клара рассматривала фотографию, теперь уже абсолютно четкую. Как наркоман, она следила за снимком, медленно поднимавшимся от края экрана, и вот на могильном камне показалось имя.

Самым худшим событием в жизни Клары был день, когда она узнала о смерти сестры.

До сегодняшнего дня.

Ей понадобилось двадцать лет, чтобы преодолеть это.

И за две минуты убийца разрушил все.

Голос умолк. Фотография появилась полностью.

И Клара прочитала слова на могильном камне, которые видела до этого не раз и которые выжигали глаза, словно текущая плазма.

Клаудия Видалис

* 18 июня 1982 † 23 октября 1990

Она разжала пальцы и обессиленно сползла на пол.

Телефон все еще звенел.