Предводитель энгов

Этлар Карит

В этом увлекательном историко-приключенческом романе вы познакомитесь с событиями, которые произошли в Дании в далеком XVII веке. В ту пору Дания часто подвергалась нападениям со стороны Швеции и ее наемников. Об одном из эпизодов этой борьбы, в которой особенно активное участие принимал Свен — его часто называют датским Робин Гудом — и его отряд энгов, и рассказывает роман классика датской литературы Карита Этлара.

 

В ЛЕСУ

В южной части Зеландии, на маленьком полуострове, который выступает в море между заливом Престё и побережьем Стеге, и по сей день сохранились развалины старинной крепости. По преданию, заложил ее морской разбойник Йофне, в честь которого она и была названа Йофнесховед, то есть «Голова Йофне», а позже — Юнгсховед, или «Голова юноши». Грубоватая простота постройки, узкие продолговатые окна, узкие двери и бойницы в массивных стенах и в особенности рвы и валы, с трех сторон окружавшие замок, казалось, подтверждали справедливость народной молвы. Со стороны моря замок в летнюю пору был скрыт буковым лесом. Морской ветер безжалостно обламывал в нем верхушки самых высоких деревьев. А осенью, когда листва облетала, сквозь голые стволы там и сям проглядывали крестьянские лачуги, стоявшие на окраине поселка Ставербю.

Подальше от берега Юнгсховедский лес смыкался с Эрремандсгордским лесом, окаймляя узкий фьорд, глубоко врезавшийся в сушу. Под раскидистыми ветвями дубов и буков всегда царил сумрак, а пробраться между стволами было почти невозможно — так густо разрослись ольшаник и кусты ежевики. Только в двух местах в чаще леса виднелись светлые прогалины. Одна вела в сторону замка Юнгсховед: здесь дорога поднималась вверх по крутому склону, и деревья были повалены ветром, потому что дожди и оттепели подмыли землю у их корней. У самого берега лес был огорожен частоколом, а поодаль стояла крестьянская хижина, прозванная охотничьей сторожкой. Вторая прогалина находилась в глубине леса — она окружала маленькое озеро с крутыми берегами, заросшими тростником. На одном из берегов возвышался могильный курган, поросший папоротником и обложенный камнями. Кроны деревьев отражались в зеркале воды, в зарослях тростника обитали болотные утки, вокруг царила ничем не нарушаемая тишина. Окрестные жители никогда не задерживались у озера, а если егерям из замков Юнгсховед и Эрремандсгорд по приказу господ приходилось идти лесом после захода солнца, они предпочитали сделать крюк, лишь бы обойти курган стороной.

Однажды в начале зимы 1657 года лес вокруг Юнгсховеда и Эрремандсгорда огласился лаем собак, выстрелами, звуками рога — тем беспорядочным шумом, который обычно сопровождает веселую охотничью кавалькаду. Еще с раннего утра крестьяне, которых назначили загонщиками, прочесали лес, чтобы выгнать дичь из чащи на более открытые места, где собрались охотники. Все дело было в том, что накануне к владельцу замка Юнгсховед — ленсману Йоргену Редцу пожаловали знатные гости.

В замок приехала супруга датского короля Фредерика Третьего, королева София-Амалия.

После того, как ригсдаг, собравшийся в Оденсе, решил продолжать войну со Швецией, король направился в провинцию Сконе, на границах которой датская армия воевала с генералом Стенбуком. Но вскоре Фредерик получил известие о том, что воинственный шведский король Карл Густав неожиданно начал стремительное наступление в Голштинии и Ютландии. Датские войска тотчас были переправлены из Сконе на острова Зеландию и Фюн, чтобы прикрыть их от врага. Сам король отплыл из Фальстербу в Престё, где было решено строить оборонительные укрепления. А королева тем временем выехала со своей свитой из города Ибструп, на севере Зеландии, чтобы встретиться со своим супругом в замке Юнгсховед. Король еще не успел прибыть в замок, и, чтобы время прошло быстрее, королева выразила желание поохотиться в окрестном лесу.

Из глубины леса к озеру у могильного холма сбегала маленькая тропинка, дальше она шла берегом узкого фьорда, который был упомянут выше и назывался Норет. У этой тропинки, притаившись позади векового дуба, сидел на корточках человек. Его ружье с необычно длинным стволом было прислонено к дереву, а сам он, низко пригнувшись к земле, напряженно всматривался в заросли.

Взгляд маленьких живых и черных глаз этого человека казался на редкость проницательным. Высокий и широкий лоб свидетельствовал о мужестве и честности, хотя, пожалуй, игравшая на губах человека улыбка, лукавая и хитрая, отчасти ставила под сомнение это последнее его свойство. Человек был смугл и черноволос, впрочем волосы его были почти совсем скрыты ярко-красной вязаной шапкой. На нем была куртка из недубленой овчины, вывернутой мехом наружу, и короткие холщовые штаны. Обувь ему заменяли куски воловьей кожи, обмотанные шнуром. Подпоясан он был кожаным ремнем, за который был заткнут нож с широким лезвием.

Много часов подряд просидел человек за дубовым стволом, не меняя своей неудобной позы. Тем временем небо на западе стало окрашиваться в густые темно-красные тона — это солнце опускалось за лес. Часы на церкви в Аллерслёве пробили пять. А человек сидел все так же молчаливо и неподвижно. Вдруг в кустах что-то зашелестело. Человек мгновенно вскочил и, схватив ружье, стряхнул пепел с фитиля на курке. И тут же из кустарника легкими стремительными прыжками выскочил самец косули. Он поднял голову, огляделся по сторонам, повернулся и снова бросился в чащу по тропинке, изгибы которой тотчас скрыли его от пытливого взгляда охотника.

Тогда человек поднялся во весь рост, сорвал буковый листок и, прикрыв им рот, несколько раз подряд издал возглас, напоминающий крик косули, призывающей самца в пору листопада, — крик, которому так умело подражают охотники.

Хитрость охотника увенчалась успехом. Человек улыбнулся и, снова схватив ружье, присел позади ствола; шорох листьев предупредил его о том, что самец возвратился. Он медленно спускался к тому месту, где прятался человек, но тот был так же неподвижен, как ствол, за которым он укрылся. Животное прошло мимо ствола. Раздался выстрел, многократно повторенный эхом на холмах, окружавших озеро, — самец рухнул на землю. А стрелок прежде всего швырнул ружье в кусты, а потом уже бросился к убитому зверю и, оттащив его подальше от тропинки, стал засыпать пожухлыми листьями.

— Тебе — горе, а мне — удача, — бормотал он. — Что поделаешь! Есть хочется каждому, и бедняку не меньше других. А сеном сыт не будешь! Сейчас я сооружу тебе славный могильный холм, лежи здесь до вечера, пока твои господа не разойдутся по домам. Только бы Свен ни о чем не проведал, он шутить не любит, и рука у него тяжелая.

Приговаривая так, охотник засыпал убитую косулю ворохом листьев, ружье спрятал в дупло дуба, потом обернулся, собираясь уйти, но вдруг остановился и прислушался. И тотчас на тропинке показался человек. Он шел прямо навстречу охотнику.

— Эге! — пробормотал охотник. — А вот и Свен Поульсен, легок на помине!

Свен Поульсен был рослый, широкоплечий человек. Одежду его составляли темно-зеленая суконная куртка, желтые штаны из оленьей кожи и коричневые кожаные сапоги. За поясом торчал охотничий нож, на правом плече висело ружье.

Едва завидев приближающегося человека, охотник воскликнул самым приветливым голосом:

— Добрый вечер, Свен, да хранит тебя бог!

— А о тебе пусть пекутся черти, Ивер, после того что ты сейчас натворил, — ответил Свен. — Будто ты не знаешь, что тот, кто промышляет браконьерством в здешних лесах, да еще в день, когда в Юнгсховеде охотится ее величество королева, может поплатиться жизнью за свои проделки.

— Боже меня сохрани, Свен! — воскликнул Ивер, придав своему лицу самое простодушное выражение. — У меня и в мыслях не было стрелять запрещенную дичь, ты же сам видишь, у меня и ружья с собой нет.

— Сдается мне, если хорошенько поискать, оно отыщется. Уж не думаешь ли ты, что я не узнаю выстрела из моего собственного ружья, которое я тебе подарил.

— А все же это стрелял не я, — стоял на своем Ивер, обрадованный тем, что Свен настроен куда более добродушно, чем он опасался. — Я пришел сегодня в лес, чтобы набрать ягод можжевельника для знахаря из Престё, который варит из них свои целебные снадобья.

— А что это за пятно? — спросил Свен, показав на следы крови в том месте, где упал убитый зверь.

— Хочешь верь, хочешь нет, но у меня вдруг пошла носом кровь, да такой она хлынула струёй, что я еле ее унял.

— А эта куча листьев откуда взялась? — продолжал Свен, указывая на ворох листьев, под которыми была спрятана туша косули;

— Ну, раз уж ты ее заметил, — с плутоватой улыбкой ответил Ивер, — делать нечего, придется покаяться. Ты угадал — я застрелил маленького козленочка. Мой грех, не стану отпираться.

Свен подошел к куче листьев и поворошил ее прикладом своего ружья — показались ветвистые рога. Ивер понял, что дольше хитрить бесполезно. Он набрался храбрости и воскликнул тоном, в котором не осталось и следа былой униженности:

— Да! Я застрелил косулю! Но с чего ты взъелся на меня, Свен! Ты мой зять и не хуже меня знаешь, каково приходится бедняку вроде меня. Я должен как могу добывать себе пропитание. Мне нечего есть.

— Сам виноват, — горячо возразил Свен. — Если бы ты занялся делом, к которому я приспособил тебя накануне майского дня, тебя взяли бы егерем в Юнгсховед и были бы у тебя теперь и кров и пища. Но ты сбежал и отправился скитаться неведомо где со всяким сбродом.

— Правда твоя, — подтвердил Ивер уже более серьезным тоном, — но ты должен простить меня, Свен. Ах, дорогой мой зять, ты представить себе не можешь, что творится со мною каждый год, как только в воздухе запахнет весной. Едва проглянет солнце и запоет жаворонок, я бы так и полетел, как птица. Не сидится мне на месте, меня тянет в дорогу следом за такими же бродягами, как я. Так было с малолетства и, видно, будет до той поры, пока ноги не откажут меня носить. Да что об этом толковать! Ты сделан из другого теста, ты честнее и лучше меня. Позволь же мне забрать убитую косулю, чтобы я мог наесться досыта, а сам ступай к своим друзьям. У каждого из нас своя дорога, Свен. Тебе выпал сегодня хлопотливый день — ты ведь главный загонщик ее величества королевы. И его милости благородного рыцаря Кербица, — добавил Ивер с насмешливой улыбкой.

— Откуда ты знаешь рыцаря Кербица?

— Как же мне его не знать, когда мы с ним брели по одной дороге в ту пору, когда он явился сюда из Саксонии без гроша в кармане.

— Откуда ты знаешь, что он был без гроша?

— Как же мне этого не знать, когда я сам взял у него несколько последних скиллингов.

— Ты украл их, Ивер?

— Украл, Свен! Цыгане, среди которых я долго жил, не обучили меня другому ремеслу. Украл, потому что мне нужны были деньги, а еще потому, что такой у меня нрав. Не хмурься, с тех пор как ты просил меня отстать от этой дурной привычки, я ни разу больше не согрешил. Ну, а теперь, раз я тебе во всем признался, пора мне взять мое ружье, а то еще оно, чего доброго, заржавеет в дупле. — С этими словами Ивер извлек свое ружье из тайника. — Черт возьми! Дай же мне руку, Свен! Здесь нас никто не видит, и никто не узнает, что ты считаешь своим другом такого ничтожного и лишенного чести человека, как я.

Свен протянул Иверу руку, тот пожал ее, повернулся, быстро зашагал прочь и скрылся в лесной чаще, а Свен двинулся в другую сторону, туда, откуда доносился шум охоты.

Между тем как раз в ту минуту, когда загонщики приблизились к опушке леса, где их ждали стрелки, па лесной тропинке показался дикий кабан. А на опушке был разостлан большой темно-зеленый ковер, и на нем поставлены три походных стула для королевы и двух ее спутников — рыцаря Кербица и драгунского капитана Кая Люкке.

Едва кабан показался на тропинке, вокруг засвистели пули. Но ни одна не настигла зверя; во всяком случае, он продолжал своп бег.

Увидев, что кабан здрав и невредим, королева быстро поманила к себе конюшего, который стоял поблизости, держа под уздцы ее коня, и воскликнула, обращаясь к Кербицу и Каю Люкке:

— На коней, господа, на коней! Что, если мы пристрелим зверя на бегу? Может, это внесет разнообразие в сегодняшнюю охоту.

Заметив знак, поданный королевой конюшему, Кай Люкке проворно бросился к королевскому коню, чтобы опередить рыцаря Кербица и подсадить королеву в седло. И началась скачка по лесу, которая была королеве по душе куда больше, чем охота с загонщиками.

Кабан мелькал вдалеке среди голых стволов, словно дразня королеву. Она все сильнее пришпоривала коня, легко и ловко объезжая или преодолевая препятствия, которые встречались на пути. Ее щеки разгорелись, вуаль развевалась по ветру. Кай Люкке, у которого конь был лучше королевского, скакал следом за Софией-Амалией, умышленно отставая от нее на несколько шагов. Рыцарь Кербиц тоже отставал от королевы, но не из столь рыцарственных побуждений — по его напряженному лицу было видно, что скачка не доставляет ему никакого удовольствия. Но вдруг у него забрезжила надежда, что гонка подходит к концу, потому что вдалеке показалась довольно широкая и глубокая река, которая приводила в движение мельницу в Тюбеке и потом впадала во фьорд Норет. Кабан одним прыжком перемахнул на другой берег, королева хотела сделать то же, по ее конь как вкопанный остановился у воды. Дважды повторила королева свою попытку, но оба раза конь упирался передними копытами в землю и не двигался с места.

— Если ваше королевское величество снизойдет выслушать своего недостойного слугу, — по-немецки заговорил Кербиц, потому что королева не понимала никакого другого языка, — я позволю себе дать вашему величеству совет. Не стоит искушать судьбу и пытаться перепрыгнуть реку в столь широком месте, внизу река гораздо уже и течение у нее не такое бурное, там можно было бы поискать брода.

— Нет, рыцарь, — пылко возразила королева. — Мне не по вкусу ваш благоразумный совет. Впрочем, вы можете поступить как вам угодно. А мы с вами, капитан Люкке, сумеем перебраться на другой берег, не правда ли?

— Надеюсь, — ответил Кай.

После этого краткого разговора королева снова отъехала назад, чтобы сделать еще одну попытку переправиться через реку. Она снова пришпорила коня, на сей раз с большим успехом, — едва конь заупрямился, державшийся позади Кай огрел его своим прикладом, и оба всадника благополучно очутились на противоположном берегу.

Кербиц понял, что ему ничего не остается, как последовать примеру королевы и капитана. Он пришпорил своего коня — и, наверно, тут был виноват не столько конь, сколько всадник, слишком сильно натянувший поводья, — конь прыгнул в самую середину реки, попятился и сбросил седока в воду.

Неудержимый смех королевы был наградой незадачливому рыцарю.

— До скорой встречи! — крикнула она, помахав рукой, и вновь бросилась в погоню за кабаном, еще сильнее пришпоривая коня.

Между тем кабан не успел уйти далеко. Несколько минут спустя Кай заметил его в лесной чаще. Зверь замедлил свой бег и двигался теперь в сторону могильного холма у озера, где подлесок был гуще и почти непроходим для всадников. Королева схватила свое ружье, придержала коня и выстрелила, но промахнулась. С досадой протянув разряженное ружье Каю, она схватила ружье капитана. Второй выстрел оказался удачнее — колени кабана подогнулись, он испустил протяжный крик и рухнул наземь.

— Упал! — радостно воскликнула королева, а Кай тем временем подал ей руку, чтобы помочь сойти с коня. — Это я убила его! Как хорошо, что мы настояли на своем и переупрямили беднягу…

Кай так и не узнал, кого имела в виду королева — рыцаря Кербица или своего коня, потому что она запнулась на полуслове, увидев, как кабан вдруг вскочил на ноги, едва она сама ступила на землю. Впившись в них своими маленькими, пылавшими ненавистью и яростью глазками, кабан шаг за шагом приближался к тому месту, где спешились королева София-Амалия и Кай Люкке.

Королева побледнела и быстро направилась к ближайшему дереву. В руке она все еще сжимала шелковые белые поводья. В эту минуту отважная наездница превратилась в обыкновенную беззащитную женщину.

— О боже! — воскликнула она. — Неужели нас ничто уже не спасет?

— Я попытаюсь сделать это, моя прекрасная повелительница! — отвечал Кай, вынимая свой охотничий нож и становясь перед деревом, за которым пряталась королева. — Если мне суждено одолеть кабана, вашему величеству не придется укорять меня за недостаток ловкости. Но даже если я его не одолею, — продолжал он с горящим взглядом, — я в последний свой час буду знать, что меня недаром прозвали Люкке Счастливчик, потому что я умираю во имя той, для которой не смел надеяться жить!

А кабан приближался к ним все том же медленным, неторопливым шагом. Но вдруг кусты раздвинулись, и рядом с Каем, чуть впереди дерева, за которым пряталась королева, появился человек в овчинной куртке. В руке он держал ружье с длинным стволом.

— Стреляйте же, ради бога, стреляйте! — взмолилась королева.

— Сию минуту, благородная госпожа, — ответил человек так невозмутимо, точно речь шла о каком-нибудь развлечении. — Я как раз собираюсь это сделать.

Кабан как будто удивился появлению нового лица. Он уставился на пришельца, а тот опустился на одно колено, хладнокровно и не спеша приложил ружье к щеке и выстрелил. Кабан снова рухнул на землю, но на сей раз так и остался лежать на том месте, где его настигла пуля.

Королева вышла из своего укрытия.

— Ты отличный стрелок! — воскликнула она. — И ты заслужил награду за помощь, которую нам оказал.

— Не благодарите меня, прекрасная барышня, — с лукавой улыбкой ответил Ивер. — Я молю бога об одном, чтобы мне позволили спускать курок всякий раз, как я повстречаю в лесу какого-нибудь зверя. Ничего другого мне не надо.

— Шапку долой! — приказал Иверу подошедший Кай. — Ты стоишь перед ее величеством, королевой Дании.

— Королева! — воскликнул Ивер с удивлением, которое если и но было искренним, было, во всяком случае, мастерски разыграно. — Господи! Неужели это королева! — повторил он, поспешно срывая с головы красную шапку. — Вот уж не ждал не гадал, что мне в жизни выпадет такое счастье!

— Почему же ты не ждал? — спросила с улыбкой королева София-Амалия. Человек ей понравился: во-первых, он отвечал ей на ее родном языке, во-вторых, в его растерянном и восхищенном взгляде она читала искреннее почтение к своему королевскому сану. — Почему не надеялся, что увидишь свою королеву?

— Потому что я недостоин этого, ваше величество, — ответил Ивер.

— Ты спас мне жизнь. Я должна вознаградить тебя. Чего ты хочешь?

На лице Ивера отразилось смятение. Видно было, что он хочет о чем-то попросить королеву и в то же время не знает, как приступить к делу.

— Ах, — воскликнул он наконец, — уж если я и в самом деле смею просить о награде, есть у меня заветное желание, оно ни днем ни ночью не дает мне покоя, да вот только навряд ли оно сбудется.

— Что же это за желание?

— Не надо мне никаких сокровищ в мире — я хотел бы одного: чтобы с меня сняли бесчестье.

— Сняли бесчестье? — повторила королева с удивлением и вопросительно взглянула на капитана.

— В полку у господина капитана служит один мой земляк, так вот с него недавно сняли бесчестье.

— Да кто же ты такой?

— Я бедняк, а зовут меня люди Ивером.

— Ее величество спрашивает, какого ты сословия и какому обучен ремеслу, — пояснил Кай.

— Сословие мое такое, что гонят меня с места на место, как дикого зверя, потому что я с малолетства рос среди цыган. А что до моего ремесла… В городах я перебиваюсь тем, что изготовляю для рыбной ловли крючки и предсказываю добрым людям счастье и суженых; в лесу выхожу на диких зверей, когда они умышляют зло против вашего величества, а на море я знаю, где водится рыба, и мне случалось заработать несколько грошей, продавая ее господам в больших усадьбах. Но больше всего на свете я хотел бы стать стрелком, в особенности теперь, когда ходят слухи, что пойдет охота на людей.

Королева и ее спутник рассмеялись, услышав ответ Ивера.

— Хорошо, приходи завтра утром в Юнгсховед, — сказала София-Амалия, легко вскочив в седло.

Ивер поклонился чуть не до земли, а когда всадники ускакали, улыбаясь напялил на голову свою красную шапку и долго смотрел вслед королеве, пока изящная, стройная фигура всадницы не скрылась в темной лесной чаще.

Королева и Кай Люкке медленно возвращались к замку. Между тем сгустились сумерки, над вершинами деревьев показалась луна.

Всадники не раз слышали голоса и призывные сигналы охотников, которых рыцарь Кербиц выслал на поиски королевы. Но София-Амалия не желала отвечать на эти призывы. Она точно с умыслом скрывалась от тех, кто ее искал, и, увлеченная беседой с капитаном, по-прежнему держалась уединенной лесной тропинки,

— Поспешим, капитан Люкке, нам надо выбраться из лесу, пока не стало совсем темно, — наконец сказала королева. — А то моя лошадь станет спотыкаться о каждую корягу, которая попадется ей на пути. Датские лошади неловки, как сами датчане, они не чета нашим брауншвейгским коням. А вот под вами отличный жеребец, пожалуй, даже в королевской конюшне такого не сыщешь.

— Я привез его издалека, — ответил Кай. — Куплен он в Испании, и проехал я на нем почти всю Европу.

В эту минуту позади послышался стук копыт. Королева обернулась и увидела Кербица. При свете луны рыцарь наконец заметил всадников и теперь во весь опор гнал своего коня.

— А, это вы, господин фон Кербиц! — весело окликнула его королева. — Вы и впрямь решили поступать, как советует пословица: «Тише едешь — дальше будешь!» Нельзя сказать, чтобы вы очень торопились нас догнать.

— Увы! — ответил Кербиц. — Не моя в том вина. Ваше величество сами изволили видеть, какой злосчастный случай помешал мне сегодня следовать за вашим величеством.

— А теперь счастливый случай помог вам напасть на наш след.

— Если королева пожелает быть справедливой к своему верному слуге, она признает, что не случай, а усердие привело меня сюда. Отделившись от других охотников, я обшарил весь лес, чтобы первым привезти моей государыне весть о прибытии его величества короля в Юнгсховед.

— Ах, вот оно что! В таком случае пришпорим коней, чтобы поскорее добраться до замка. Впрочем, вам, капитан Люкке, лучше придержать своего жеребца, а не то он, пожалуй, унесет вас вперед и лишит нас вашего общества.

С этими словами королева, пустив своего коня рысью, стала спускаться под гору к замку.

Кай прекрасно понимал, к чему клонит королева, настойчиво нахваливая его коня. Несколько лет назад королева так же восхищалась упряжкой великолепных лошадей, принадлежавших государственному советнику Гунде Росенкранцу, и Росенкранц послал упряжку королеве, объявив ей: «Ваше величество вчера соблаговолили похвалить моих лошадей. Отныне они больше не принадлежат мне, ибо подданному не подобает ни в чем превосходить свою королеву».

Королева весьма милостиво отнеслась к этому учтивому поступку. И все-таки Кай промолчал. А несколько минут спустя всадники уже въехали в ворота Юнгсховеда.

Во дворе замка, ярко освещенном факелами, толпились самые почтенные местные крестьяне. Созванные управляющим, они ждали только знака, чтобы выразить свою радость по случаю приезда высокого гостя.

 

ЧТО ПРОИСХОДИЛО В ЗАМКЕ ВЕЧЕРОМ

Поздоровавшись со своим супругом, королева отправилась к себе, чтобы переодеться, а потом спустилась в рыцарский зал, в конце которого полукругом были расставлены большие кресла. Королева села в одно из кресел. Здесь, в окружении своих дам, она должна была присутствовать на церемонии представления местной знати, которая съехалась в замок, как только разнесся слух о прибытии королевской четы.

Во время церемонии придворные дамы стояли позади кресла королевы, а церемониймейстер объявлял имена посетителей и вводил их по очереди, в зависимости от их знатности и ранга.

Перед дверью с обнаженным мечом в руках стоял капитан Люкке; небольшой отряд его драгун составлял в этот вечер королевскую охрану.

Кай был высок, силен, хорош собой — его красота вошла в пословицу у современников.

Где только не побывал в своей жизни Кай, чего только не испытал! Ему довелось служить при разных королевских дворах Европы. Там он приобрел ловкость и учтивость, которые в ту пору так ценились в молодых дворянах. При каждом из этих дворов сохранилась память о победах Кая над женщинами и о милостях, которые щедро расточали ему прекрасные дамы. Кай был искушен во всех видах любви — он познал любовь жертвенную и эгоистичную, рассудочную и страстную, не изведал он только одной любви — настоящей.

Церемония представления была на редкость однообразной и скоро наскучила королю. Королева отвечала на поклоны знатных гостей небрежным кивком, не прерывая беседы со своими придворными дамами и хозяйкой замка, женой ленсмана Йоргена Редца.

Когда церемониймейстер объявил наконец, что король принял всех, кто просил об аудиенции, и за дверью больше никто не ждет, лицо короля прояснилось. Он с видимым облегчением встал и направился в противоположный конец зала, где подсел к своему секретарю Габелю, который разбирал за столом какие-то бумаги.

Габель был доверенным лицом и другом короля. Впоследствии король назначил его губернатором Копенгагена за ту важную, хотя и тайную роль, какую Габель сыграл в укреплении королевской власти.

— Ну что ты на это скажешь, Габель! — воскликнул король, просмотрев бумаги, которые ему протянул секретарь. — Я вижу здесь одни только неутешительные вести.

— Правда ваша, государь. Но меня печалит не столько то, что шведы хозяйничают на нашей земле, сколько то, что предатель Ульфельд имел дерзость обратиться с посланием к членам ютландского ландстинга и предложить им перейти на сторону врага. Впрочем, они с презрением отвергли его гнусное предложение, о чем свидетельствует вот это письмо. Зря Ульфельд понадеялся на своих друзей.

— Друзья! — с горькой улыбкой подхватил король. — Ах, Габель, разве ты не знаешь, что друзья всегда покидают нас в беде. Наш посланец Юль тщетно пытается уговорить нашего союзника, курфюрста Бранденбургского, напасть на шведов с суши. А какой ответ от генеральных штатов в Гааге передал нам посол Хенрик Росенвинге? Все боятся, все отказываются от прежних обещаний, потому что думают лишь о собственной выгоде.

Тем временем София-Амалия беседовала с ленсманом Олуфом Брокенхусом, который по приглашению короля остался в приемном зале. Ленсману Брокенхусу стоило больших усилий поддерживать разговор с королевой, потому что он с трудом изъяснялся по-немецки.

Надо сказать, что и королеве Софии-Амалии общество ленсмана было совсем не по душе. Она любила все красивое, а Брокенхус был невзрачный горбун, к тому же еще хромой и одноглазый. Своим единственным глазом ленсман напряженно всматривался в собеседника, которому становилось не по себе от этого пронзительного взгляда. Щеки и подбородок Брокенхуса заросли колючей рыжевато-седой щетиной.

Ее величество не скрывала, что беседа с ленсманом не доставляет ей никакого удовольствия. Воспользовавшись очередной паузой, она встала со своего кресла и подошла к столу, где король работал с Габелем.

— Я не помешаю вашему величеству? — тихо спросила она, опершись о королевский стул.

— О нет, нисколько! — ответил король, бросив ласковый взгляд на свою супругу. — Напротив, мы нуждаемся в том, чтобы нас развлекли.

— Тем лучше! — сказала королева, положив свою белую руку на лоб короля. — Но тогда скажите мне, государь, почему на вашем лбу залегли вот эти морщины? Должно быть, письма принесли вашему величеству вести о новых несчастьях?

— Вести и в самом деле дурные, но мы не теряем надежды одолеть нашу злую судьбу.

— Разве у вашего величества есть талисман против злых сил?

— Я уповаю на бога, прежде всего на бога, но немножко и на самого себя, потому что честь и твердая воля обладают несокрушимой силой, которая способна одолеть любые невзгоды. И хотя письма сообщают нам о горестных событиях, сам я привез из своего путешествия добрую весть.

— Поведайте же мне ее, — живо сказала королева, занимая место рядом с королем. Потом посмотрела в сторону Габеля и добавила: — Если ваше величество находит это уместным в данную минуту.

Король понял намек и улыбнулся.

— У меня уже давно нет тайн от Габеля, будь то речь обо мне или о судьбе моего королевства, — сказал он. — Тем более он должен узнать то, что вскоре узнают все: наш адмирал Хенрик Бьельке с тридцатью кораблями только что одержал победу при Фальстербу над королем Карлом с его пятьюдесятью девятью судами, которые он намеревался послать к берегам Ютландии, чтобы потом переправиться в Зеландию. Битва была долгой и жестокой, но в конце концов шведы вынуждены были бежать от Бьельке и искать спасения под Рюге. Я хотел первым сообщить новость моей прекрасной королеве, и будь у нас побольше хороших солдат, за этой доброй вестью последовали бы еще многие другие.

— Но мне казалось, — заметила королева, — что наемные войска прежде одерживали для Дании славные победы. А в Германии и сейчас много солдат, которые после долгих лет войны скитаются без всякого дела. Вашему величеству стоит только кликнуть клич, и они охотно стекутся под ваши знамена.

— Поздно, — сказал король. — Когда мы начинали эту злосчастную войну, Польша, Бранденбург да и сам германский император обещали нам свою помощь, но, как только над нами нависла опасность, наши друзья умыли руки, и с тех пор от них ни слуху ни духу. Нам придется рассчитывать только на самих себя, и мы с божьей помощью давно одолели бы наших врагов, кабы не датские дворяне, которые одни имеют право решать, воевать нам или нет, и вдобавок мешают добрым датчанам оказывать помощь королю и отечеству в трудный час.

— Ох, уж эти дворяне! — сказала королева; и в ее темных глазах вспыхнул недобрый огонек. — Мы оба с вами, ваше величество, обязаны им столь многим, и они так часто напоминают нам об этом, что пора бы уж нам расплатиться с нашим долгом. Но как может дворянство отказывать в помощи родной стране, когда над пей нависла опасность?

— Дворяне поставляют нам рекрутов, как им повелевает закон, но снабжают их старым оружием, с которым те не умеют обращаться, да и большая часть этих рекрутов — скороходы, рыбаки или поварята. Клянусь душой, я буду считать счастливейшим днем своей жизни тот день, когда мне удастся порвать наконец оковы, которые оставляют королю Дании меньше прав, чем самому ничтожному землевладельцу в его государстве. Король едва осмеливается думать и говорить, не спросившись своих дворян, а уж тем более он не волен в своих поступках.

В эту минуту в передней послышался громкий спор. Дверь распахнулась, и вошел церемониймейстер. Король обернулся к нему и спросил, что за шум.

— Егерь из замка просит аудиенции у вашего величества, — с глубоким поклоном ответил церемониймейстер. — Он упорно настаивает на своей просьбе, хотя он слышал, что я приказал пропускать в замок только самых знатных дворян.

— Кто же этот человек? — спросил король.

— Он зовет себя Свеном-стрелком и утверждает, будто имеет честь быть известным вашему королевскому величеству.

— Свен-стрелок? — медленно повторил король. — Что-то я не помню такого имени. И этот человек все еще ждет у дверей?

— Нет, милостивый король! — отозвался глубокий, спокойный голос за спиной церемониймейстера. — Я уже здесь, и если ваше величество взглянет на мое лицо, может быть, государь, вы вспомните мои черты.

С этими словами человек подошел к столу и низко поклонился королю.

Фредерик Третий добродушно улыбнулся в ответ на это необычное представление. Потом внимательно посмотрел на егеря и сказал:

— Нам и в самом деле начинает казаться, что мы видели где-то твое лицо, и все же напомни нам, где мы встречались в последний раз?

— В Сконе, милостивый король! Однажды вечером после небольшой стычки при Маркеруде.

— Господи помилуй! Теперь я вспомнил, ты и в самом деле похож на человека, который в бою взял в плен адъютанта генерала Стенбука и привел его в нашу главную квартиру.

— Да, это был я!

— Но отчего же ты скрылся, когда генерал Гюльденлёве по нашему приказанию пришел предложить тебе награду за твое геройство?

— Ваше величество! Можно убить медведя и продать его шкуру и мясо, но торговать человеком не годится!

Лицо короля снова осветилось улыбкой.

— Ну, раз это был ты, стало быть, ты энг и родом из Смоланда, — сказал он.

— Да, государь.

— Храбрый народ твои земляки, — продолжал король. — Мы наслышаны о многих их геройских поступках. И, говорят, у них достойный предводитель, человек дерзкий и бесстрашный, про него рассказывают чудеса.

— Да, — ответил Свен. — Этот предводитель — я.

— Неужели! — в изумлении воскликнул король и, шагнув к Свену, положил руку ему на плечо. — Ну, если ты и есть Свен — Предводитель энгов, ты заслужил нашу особую королевскую милость и расположение. Гюльденлёве рассказывал нам, что ты и твои люди оказали нашей стране больше услуг, чем его регулярные войска, а ведь численностью они втрое превосходят твои отряды. И еще он говорил, что ты всегда оказывался первым там, где нужно было доказать, что на свете не перевелись смелые и находчивые люди.

— Ну вот, я же говорил, что ваше величество сразу признает меня, стоит нам поговорить по душам, — с неколебимой уверенностью ответил Свен, и король в третий раз милостиво улыбнулся.

— Чего же ты просишь от нас взамен? Говори начистоту, ничего не бойся. Я готов услужить тебе всем, что в моих силах.

— Ваше величество ошибается: я пришел сюда нынче вечером не просить об услуге, а предлагать свои,

Хотя из почтения к королевской чете присутствовавшие в зале держались в некотором отдалении от своего государя, они все же не могли не услышать слов Свена. Разговоры придворных умолкли, а самые любопытные встали со своих мест и подошли поближе, чтобы поглядеть на человека, который так смело отвечал королю и держался с ним так независимо, — в нем не было и следа той верноподданнической покорности, которой требовала королева София-Амалия и которую она привыкла встречать во всех, кто когда-либо приближался к ней.

Свену было в ту пору лет тридцать пять. Его лицо принадлежало к тем счастливым лицам, которые внушают доверие с первого взгляда. И надо добавить, что никому ни разу не пришлось раскаяться в своем доверии к энгу.

— Клянусь богом, Свен-Предводитель! Ты явился со своим предложением как нельзя более кстати. Еще никогда Дания так не нуждалась в помощи своих верных сынов, как в нынешний трудный час. Собери же снова своих людей, и, пока ваша помощь не понадобится для более серьезного дела, ты поступишь в распоряжение ленсмана Олуфа Брокенхуса и окажешь ему помощь в возведении укреплений при Престё, которые он строит по нашему приказанию.

Свен бросил взгляд на ленсмана, сдвинул брови и уставился в потолок.

— Ты молчишь, Свен-Предводитель? Или тебе не по вкусу мое предложение?

— Положа руку на сердце, государь, оно мне совсем не по вкусу.

— Почему же? — удивленно спросил король.

— Разве ваше величество не знает, что пахать землю стоит лишь на том коне, который не годен к строевой службе?

— Ты, кажется, забыл, Свен-Предводитель, что это я поручил ленсману дело, о котором ты отзываешься столь непочтительно.

— О нет, государь, я отлично помню об этом, потому-то я и отказываюсь принять в нем участие. Нам с ленсманом трудновато будет идти в одной упряжке.

— Не приведи господь, если вы с ним вздумаете сводить счеты. Худшей беды и придумать нельзя.

— Нет, государь, хуже всех бед — заслужить немилость вашего величества, а я бы ее непременно заслужил, потому что наверняка одержал бы над ленсманом верх.

Несокрушимая самоуверенность Свена снова вызвала улыбку на губах короля.

— В таком случае, какого дела ты просишь для себя и своих людей?

— Ваше величество приказали ленсману строить укрепления, потому что это по его части. Прикажите же нам защищать эти укрепления, потому что это по нашей части.

— Сколько людей ты можешь собрать, Свен?

— Около сотни.

— Так много?

— И даже больше, если мы будем считать их по генералу Гюльденлёве, государь.

— То есть, как это?

— Господин генерал говорил, что один энг стоит троих солдат. Я думаю, ваше величество не ошибется, если будет считать, как Гюльденлёве.

— Ну что ж, Свен-Предводитель, — сказал король, с улыбкой хлопнув Свена по плечу. — Мы поверим твоему слову, и, если ты окажешься прав, награда тебе тоже будет тройная. Где мы найдем тебя в тот день, когда ты нам понадобишься?

— Здесь, в замке Юнгсховед. Я служу егерем у здешнего ленсмана. Мне эта служба по душе. Я не променял бы ее ни на какую другую, кроме службы у вашего величества.

Свен склонился перед королем, и Фредерик отпустил его, милостиво кивнув головой.

— Скажите, сударь, — обратилась к Габелю королева, — что это за народ, который его величество называет энгами? Должно быть, он не слишком многочислен и известен, если я нынче вечером в первый раз слышу о нем?

— Ваше величество правы, — отвечал Габель. — Но хоть этот народ мал числом, он не знает себе равных мужеством и бесстрашием. Маленькое племя энгов живет на границе Блекинге и Смоланда, двух областей, расположенных в северной части Сконе, среди гор, лесов и болот. Люди эти неправдоподобно храбры, но мало то-то — почти все они отличные стрелки. Энг никогда не расстается со своим оружием. Куда бы он ни пошел, даже в церковь, ружье всегда при нем.

— И егерь, который только что вышел отсюда, предводитель этих людей?

— Да, ваше величество! — ответил Габель. — И если верить легендам, которые о нем ходят, никому другому эта роль не пристала так, как Свену. Что бы энги ни предприняли против Стенбука, Свен всегда изобретал самый хитроумный план и смелее всех брался за его выполнение. Нынче осенью его величество король приказал распустить отряд энгов, чтобы понапрасну не губить людей. Вот Свен со своими друзьями и перебрался сюда, в Зеландию, а что они делали с той поры, знает лучше капитан Люкке, потому что многие энги служили у него в драгунах.

— Ах да, капитан Люкке! — подхватил король, отложив в сторону бумаги, которые он просматривал. — Кстати, где он? Пусть подойдет, нам надо сказать ему несколько слов.

Кай Люкке, услышавший эти слова, подошел к столу и почтительно склонился перед королем.

— Что же это такое, капитан! — с видимым раздражением заявил король. — Вот уже два месяца, как мы послали приказ, чтобы вы с вашим полком отправились в Вординборг, а вы все еще здесь, и в Вординборг по сей день прибыла только одна драгунская рота.

— Благоволите простить меня, ваше величество, — ответил, не растерявшись, Кай. — Я не знал, что королевский приказ так долго находился в пути: я получил его только три дня назад.

— Черт побери! — в негодовании воскликнул король. — Так вот как доставляются мои приказы! Господин ленсман! Вы будете держать перед нами ответ, потому что не кто иной, как вы, должны были объявить нашу волю капитану Люкке.

При неожиданном и гневном обращении короля ленсман Брокенхус совершенно потерялся. Он побледнел, закашлялся и наконец, запинаясь, выговорил:

— Ваше величество, я сделал все, что мог. Получив королевский приказ, я в тот же день передал его капитану Люкке. Клянусь в том вашему величеству честным словом дворянина.

— Что это значит, господа? Кто из вас двоих виновен? Передо мной стоят два дворянина, и слова одного опровергают слова другого. Кто же из вас скрывает правду от своего короля?

— Только не я, мой милостивый повелитель, — горячо заверил короля Брокенхус. — Я не представляю себе, какое доказательство может привести капитан в подтверждение своих слов.

— Зато я представляю себе по вашим речам, дорогой господин ленсман, — заявил Кай, — что память у вас еще слабее зрения. Но все равно! Раз мне теперь известна воля моего короля, она будет выполнена завтра же до захода солнца.

— Нет, капитан, совсем не все равно. Нам надо знать, на кого из вас мы можем положиться в будущем, вот почему мы хотим услышать правду.

— По счастью, это не составит труда, — отозвался ленсман, — ибо мой писец, который отнес приказ капитану, находится в соседней комнате. Он сможет доказать вашему величеству, что капитан бессовестно лжет.

Кай самоуверенно улыбнулся, светская жизнь приучила его владеть собой.

— Мне кажется, господин ленсман забывает, что он говорит в присутствии вашего величества. Впрочем, я вовсе не утверждаю, что господин Брокенхус не передал королевского приказа, я утверждаю лишь, что я его не получил.

Прибегнув к этой последней уловке, которая не оставляла сомнений в том, что капитан приперт к стенке, Кай бросил долгий, умоляющий взгляд на королеву, точно ища у нее защиты.

София-Амалия не покинула в беде своего любимца. Она положила свою белую ручку на руку короля и, улыбнувшись, устремила на своего супруга взгляд, силу которого она хорошо знала. Она вложила в этот взгляд всю чарующую нежность, какую только могли выразить ее прекрасные глаза.

— Пусть ваше величество простит меня, что я вмешиваюсь в вашу беседу, но, если даже капитан Люкке имел несчастье совершить какой-то проступок, что, впрочем, господин ленсман отнюдь не сумел доказать, у капитана есть заслуги, которые искупают его прегрешения. Эти заслуги столь велики, что я смею надеяться, ваше величество вернет ему свою милость. Капитан Люкке сегодня, можно сказать, спас меня от смерти.

— От смерти? Что это значит?

Королева в нескольких словах рассказала о приключении на охоте. Она, правда, упомянула и об Ивере, но Каю отвела куда более значительную роль, чем он на самом деле сыграл.

Кай стоял у стола, уверенный и невозмутимый, опираясь на свой меч.

— Какое ужасное приключение! — воскликнул король. — Но где же был в эту минуту ваш оруженосец, рыцарь Кербиц? — спросил он.

— Кербиц… — смеясь, повторила королева и, обернувшись, посмотрела на рыцаря взглядом кошки, играющей с пойманным ею мышонком.

При движении королевы ее носовой платок упал на пол. Кербиц шагнул вперед, поднял платок и, положив его на ручку кресла, почти беззвучно прошептал одно только слово: «Пощады!» — с таким умоляющим выражением, что королева, казалось, смягчилась.

— Рыцаря Кербица, — продолжала она, — в эту минуту случайно не оказалось поблизости. Но, право же, я полагаю, ваше величество, что мы оба в долгу перед капитаном Люкке.

— Без сомнения, — поддержал свою супругу король. — И я предоставляю моей прекрасной королеве решить по ее усмотрению, как наилучшим образом оплатить наш долг. Что до вас, господин ленсман, отложим на время этот разговор. Если правда на вашей стороне, вы позднее получите удовлетворение, какого вы потребуете.

— Ваше величество слишком милостивы ко мне, — ответил Брокенхус. — После всего того, что мне пришлось здесь увидеть и услышать, я и сам начинаю думать, что капитан Люкке прав, упрекая меня, что память моя служит мне так же плохо, как и мои глаза.

Это самопожертвование ленсмана не осталось без награды, ибо впервые за весь вечер королева благосклонно взглянула на него своими лучистыми глазами.

 

ЧТО ПРОИСХОДИЛО В ЗАМКЕ НОЧЬЮ

Когда часы на башне замка пробили десять, король подал знак расходиться. Фредерика Третьего и его супругу проводили в отведенные им покои. В замке на ночной караул встали драгуны.

Проходя через прихожую, где Кай Люкке распределял посты между своими солдатами, ленсман Олуф Брокенхус любезно поклонился капитану, будто совсем забыл разыгравшуюся между ними сцену. Кай был весь еще полон впечатлениями минувшего дня и счастьем, которое ему сулила милость королевы. Когда Брокенхус поклонился ему, Кай вдруг почувствовал, как несправедливо поступил со стариком, и ему захотелось загладить свою вину. Он нагнал ленсмана и, коснувшись плеча Брокенхуса, окликнул его:

— Господин ленсман! Разрешите сказать вам два слова!

Брокенхус обернулся, и они вдвоем отошли к большой оконной нише, туда, где их не могли услышать солдаты.

— Сегодня вечером я оскорбил вас, господин ленсман, — заговорил Кай. — Я сейчас вспомнил, что получил ваше письмо именно в то самое время, как вы сказали.

— А теперь вы решили оскорбить меня еще раз? — незлобиво спросил Брокенхус.

— Нет, клянусь честью! Не думайте обо мне так дурно! Наоборот, я пришел сказать, что я к вашим услугам.

— Что вы имеете в виду?

— Предложить вам удовлетворение, которое дворянин вправе потребовать у другого дворянина.

— Ах, капитан Люкке! — с грустной улыбкой ответил Брокенхус. — Взгляните на меня. Я седой старик, да вдобавок несчастный калека, — разве я могу скрестить с вами шпагу? Было время, когда я был готов в любую минуту решить спор обнаженным мечом, но время это давно миновало. Один из моих врагов оставил эту мету на моем лбу, в поединке с ним я потерял свой правый глаз, другой мой враг, менее ловкий, раздробил мне пулей колено. Будь мои противники живы, они рассказали бы вам, что трусость не принадлежала к числу моих пороков, по оба они умерли, и было это задолго до того, как вы появились на свет, дорогой мой капитан! Сам я почти ослеп, но мне приходится скрывать свои немощи, чтобы не потерять место ленсмана и не стать нищим. Старость не радость, капитан Люкке! Приходится терпеть, когда тебя оскорбляют, и благодарить тех, кто оскорбляет тебя меньше других.

— О господин ленсман! Вы преподали мне хороший урок! Чем я могу загладить свою вину? Завтра же утром я явлюсь к королю и признаюсь ему, что во всем виноват я один. И поверьте, знай я прежде то, о чем вы сейчас мне рассказали, я бы никогда не стал взваливать вину на вас, чтобы обелить себя.

— Я верю вам, капитан! — ответил ленсман с печальной улыбкой, осветившей его изуродованное лицо. — Вы слишком благородный человек, чтобы оскорблять беззащитного. Но вы, как видно, не подумали о том, что в настоящую минуту вы еще меньше, чем я, вправе бросать или принимать какой бы то ни было вызов на поединок.

— Вот так-так! — засмеялся Кай. — Вы меня удивляете, сударь! С каких это пор храбрый дворянин не вправе обнажать свой меч в поединке, если к этому представился случай?

— С тех пор, как враг стоит у наших дверей! В такие дни жизнь храброго дворянина принадлежит отечеству.

— Вижу, что в споре с вами мне суждено всегда оказываться побежденным — ответил Кай. — Но если даже это так, господин ленсман, верьте мне: я человек чести, и я ни о чем так не мечтаю, как иметь право принадлежать отныне к числу ваших друзей.

— Вы заслужили это право, — ответил ленсман и, сняв перчатку, протянул Каю руку. — Прощайте, капитан, и спасибо за ту радость, какую вы нынче вечером доставили мне, старику.

— Завтра утром я иду к королю, — повторил растроганный Кай. — Я не успокоюсь, пока не открою ему всей правды.

— Не надо, капитан Люкке. Завтра утром король и я, мы разъедемся в разные стороны, и одному богу известно, приведется ли нам еще свидеться на этой земле.

Брокенхус поклонился и пошел к себе, а Кай проводил старика до наружной лестницы замка, выказывая ему такое почтение, какое подобает самым знатным особам. Вернувшись, Кай продолжал прерванное занятие — распределять сторожевые посты между своими драгунами.

— Помнится мне, капрал Вольф, — заявил Кай, — что я приказал тебе взять восемь человек и отправиться в левое крыло замка, где находятся покои ее величества. Там ты расставишь своих людей и велишь им вести себя тихо и благопристойно. Слышите вы, молодцы! Не вздумайте пьянствовать, а пуще всего дымить этим проклятым зельем, которое ваш брат наемник принес в эту страну. Вы отравите воздух в покоях королевы.

Проклятым зельем Кай называл табак, который солдаты Карла Пятого привезли из Испании в Германию, а наемники покойного короля перенесли оттуда в Данию и приохотили к нему простолюдинов.

Драгуны отправились на свои посты, только капрал Вольф задержался в прихожей.

— Ты понял меня, капрал? — спросил Кай.

— Так точно, господин капитан, — ответил Вольф, приложив руку к загнутым полям своей шляпы.

— Так чего же ты мешкаешь, черт возьми?

— Ваша милость изволили забыть, что разрешили мне нынче вечером отлучиться в поселок. Солдаты говорят, что засветло мы выступаем в поход, а стало быть, у меня, горемычного, уже не выдастся свободной минуты.

— Клянусь богом, ты прав, — заявил Кай таким тоном, точно только сейчас вспомнил о своем обещании. — У тебя, кажется, в поселке живет подружка.

— Да, благородный господин, в том-то все и дело. Наш брат драгун, куда ни придет, сразу заводит себе подружку. Но таких девушек, как эта, я еще не встречал; я на ней женюсь, если только вернусь живым из похода.

— Как же быть? Я и вправду пообещал отпустить тебя нынче вечером, дворянин должен держать свое слово. Но служба прежде всего, ты ведь сам знаешь, капрал!

— Ах, благородный господин! — униженно взмолился капрал. — Отпустите меня хоть ненадолго… Тут дело идет о жизни, ваша милость! Если я уеду, не простившись с ней, девушка наложит на себя руки. Отпустите же меня, господин капитан! Я мигом вернусь обратно!

— А кто заменит тебя на посту? Хороший пример ты подаешь своим солдатам!

Капрал поник головой и уже сделал поворот кругом, собираясь уходить, как вдруг Кай его остановил:

— Послушай, капрал! Мне пришла в голову мысль! Я хочу удружить тебе, потому что ты славный малый и храбрый солдат. Дай мне свой плащ и шляпу, мы почти одного роста, я встану за тебя на караул, все равно мне сегодня что-то не спится, а ты навестишь свою милую. Ну как, ты доволен?

— Благослови вас бог за вашу доброту, господин капитан! — вне себя от счастья воскликнул влюбленный и в знак почтительной благодарности поцеловал свою руку, а потом коснулся ею руки Кая.

— Только держи язык за зубами и возвращайся вовремя!

Капрал отдал честь и ушел. А Кай закутался в плащ, низко надвинул шляпу на глаза и отправился к караульным.

В покои королевы надо было идти длинным коридором. Один его конец упирался в парадную лестницу, которая вела снизу во второй этаж. В противоположном конце было прорублено окно, выходившее на море; у этого окна, под углом к первому, начинался другой коридор, который вел в покои хозяина замка. Освещался коридор медной лампой, висевшей на лестнице, а в этот вечер в него падал еще и лунный свет из окна.

Кай поставил часового у лестницы, а сам выбрал пост у окна, как раз напротив дверей в покои королевы. Остальные драгуны, которые должны были ночью сменить часовых снаружи и внутри замка, расположились в одной из комнат нижнего этажа, превращенной в караульную.

Королева задержалась в покоях короля. В замке, еще совсем недавно таком оживленном и шумном, царила полная тишина, которую лишь изредка нарушал шум открываемой или закрываемой двери в нижнем этаже да однообразное позвякиванье оружия, когда часовые начинали расхаживать взад и вперед, чтобы согреться.

По лицу Кая было видно, как он взволнован. Он нетерпеливо ждал продолжения приключения, на которое он отважился в ту минуту, когда сделал вид, будто хочет выручить молодого капрала.

Вдруг у нижних ступеней лестницы, где стоял второй часовой, раздался отчетливый звон оружия: ото солдаты взяли на караул; потом послышались голоса, и тотчас в коридоре показалась королева, сопровождаемая хозяйкой — фру Эльсе Парсберг. Впереди обеих дам шла камер-фрейлина с зажженным трехсвечным канделябром. Кай выпрямился и взял на караул. При этом движении плащ соскользнул с его плеча. Как раз в эту минуту королева прощалась с фру Парсберг, камер-фрейлина остановилась, и отблеск свечей упал на расшитый серебром камзол Кая. Оттого ли, что караульный как-то особенно ловко отдал честь, а может быть, просто повинуясь инстинкту, который всегда так кстати пробуждается в нас в нужную минуту, но королева обратила внимание на красавца-часового. Сначала в ее взгляде мелькнуло неподдельное изумление, потом она улыбнулась, довольная выдумкой, которая была вполне в ее вкусе. Потом и удивление и улыбка исчезли с ее лица, но она остановила фру Эльсе, чтобы благосклонно подтвердить ей, как приятно она провела время в замке Юнгсховед. Фру Эльсе с восторгом выслушала слова королевы, а та украдкой снова бросила взгляд на Кая. Потом королева исчезла в своих покоях, следом за ней ушла фру Эльсе, и, наконец, камер-фрейлина, которая с самого начала этой сцены неподвижно застыла со светильником в руке, — огромный стоячий воротник совершенно скрывал ее лицо.

И снова в замке наступила тишина. Фрейлины одна за другой вышли от королевы. Погас свет в покоях ленсмана, слышен был только бой часов на башне да шелест ветра, который перебирал ветви лип. Все словно вымерло вокруг Кая. Даже часовой в противоположном конце коридора сел на верхнюю ступень лестницы, плотнее завернулся в плащ, положил на колени карабин и погрузился в раздумье, а потом и в глубокий, спокойный сон.

Но судьба пожелала вскоре нарушить тишину этой ночи. Кай подошел к двери в покои королевы и задумчиво прислонился к косяку, как вдруг порывисто отошел в сторону, услышав шаги в конце коридора. Какая-то фигура тихо, почти бесшумно направлялась прямо навстречу Каю и остановилась словно в нерешительности неподалеку от дверей, ведущих в покои королевы.

Кай тут же обдумал план действий. Он загородил собой дверь и обратился к человеку, который при этом движении часового отступил в тень коридора.

— Что вам здесь надо в такой поздний час? — приглушенным голосом спросил Кай.

Человек с минуту поколебался, потом шагнул вперед и откинул плащ — Кай узнал Кербица, одетого в блестящий придворный костюм, в котором тот красовался весь вечер.

— С дороги, часовой! — шепнул рыцарь. — У меня поручение к ее величеству.

— Вам придется подождать более удобного времени. Королева уже отошла ко сну.

— Вот еще новости! — заявил Кербиц с наглостью бывалого искателя приключений. — Ты что, не знаешь, что для поручений его величества всякое время удобно. Я рыцарь Кербиц и принес королеве известия, которые должен передать ей без промедления.

При этих словах рыцарь сделал еще шаг вперед. Кай выступил ему навстречу, свет луны упал на его лицо, и Кербиц тотчас узнал своего соперника.

— Ах, вот как, господин драгун! — воскликнул он с плохо скрываемой злобой. — Это вы стоите нынче ночью на страже у дверей королевы!

— Да, я вижу, что оказался прав, приняв эту меру предосторожности. Но вам она, кажется, не по вкусу?

— Ничуть. Я только подумал, что вот уже второй раз вы встаете у меня на пути.

— Стоит ли вспоминать об этом? — улыбнулся Кай. — Я из скромности гоню от себя эти мысли.

— Что вы хотите сказать?

— Что вот уже второй раз наши встречи заканчиваются моей победой.

— Вы полагаете, что так будет и завтра поутру, когда его величество узнает, что вы помешали мне выполнить его приказ?

— Ах, господин рыцарь, об этом я успею поразмыслить завтра. Сегодня ночью я помню только о долге часового.

— Так вы отказываетесь пропустить меня в эти покои?

— Отказываюсь.

— А по какой причине, позвольте спросить?

— По той причине, — с улыбкой ответил Кай, — что вы имеете счастье охранять ее величество каждый день. Нынче ночью это счастье выпало драгунам Кая Люкке.

Кербиц в ярости удалился. Стой он на несколько шагов ближе к Каю, он, может быть, обратил бы внимание, как во время их спора дверь в покои королевы осторожно приоткрылась и кто-то приник к ней изнутри, прислушиваясь к их словам. И как знать, заметь он одобрительную улыбку на лице этого невидимого существа, может быть, Кербиц понял бы, почему капитан Люкке ведет себя с такой необъяснимой дерзостью.

 

ВОИН КОРОЛЕВЫ

С рассветом следующего дня драгуны выстроились двумя длинными рядами во дворе замка от каменной парадной лестницы до подъемного моста, готовые сопровождать королевскую чету в Престё.

Рассказывали, что король на заре получил какие-то важные известия, касающиеся врага, и в столицу к государственному совету был отправлен гонец со спешным поручением.

Драгуны неподвижно застыли в седлах, завернувшись в свои длинные плащи и устремив взгляд на лестницу замка, где на верхней ступени ждали двое скороходов королевы в коротких куртках и кожаных штанах с красными шестами в руках.

Сквозь ветви лип в замок проникали светлые утренние лучи. Меж тем на дворе и на подъемном мосту стала постепенно собираться толпа. Впереди всех стоял высокий человек в овчинной куртке с непокрытой головой, комкая в руках красную вязаную шапку. Это был Ивер, явившийся в замок по приказанию королевы. Крестьяне сторонились Ивера, словно не хотели, чтобы их видели рядом с бродягой, поэтому между ним и остальными зрителями все время оставалось свободное пространство. По Ивер, казалось, ничего не замечал; его глаза были неотрывно прикованы к двери, из которой должна была выйти королева. Он явился сюда с самого раннего утра и с замиранием сердца ждал, что королева исполнит данное ему обещание.

Стоило мельком взглянуть на Ивера, чтобы сразу понять, сколько усилий потратил он в этот день, желая выглядеть настоящим франтом. Его короткая черная борода была тщательно разделена надвое. Зачесанные назад, приглаженные волосы открывали высокий и широкий лоб. Вместо бечевки, которой обычно была стянута его куртка, Ивер на этот раз подпоясался красным шерстяным шнуром. Широкий пояс, за который были заткнуты нож с рукояткой из оленьего рога и блестящая оловянная ложка, довершал этот костюм, по мнению Ивера, представлявший собой верх щегольства.

Вдруг по толпе пробежало волнение. «Идут», — зашептали со всех сторон. В дверях замка показался придворный, который сказал что-то на ухо одному из скороходов. Тот сбежал по ступенькам вниз и дальше через двор с криком:

— Карету его величества!

После этого он снова вернулся на свое место на верху лестницы. Карета тут же подкатила к крыльцу. А толпа подалась вперед, чтобы хоть краешком глаза увидеть знатных гостей, когда они спустятся вниз.

Толпа увлекла за собой Ивера. Среди всех присутствовавших никто не ждал королевскую чету с таким нетерпением, как он. Несколько раз он подносил руку ко лбу, его сердце колотилось, и сам он весь дрожал. В него начал закрадываться страх: а что если королева забыла о нем и о том важном деле, по которому он явился?

Оказавшись неподалеку от лестницы, Ивер вдруг заметил впереди драгун капитана Люкке верхом на жеребце. Ивер узнал Кая, радостно вскрикнул и попытался проложить себе дорогу к нему среди тех, кто очутился в передних рядах, но не тут-то было. Люди эти были плечисты и упрямы, они даже не пошевельнулись, и после нескольких тщетных попыток Ивер понял, что до лестницы ему не добраться. На лбу Ивера выступила испарина. А когда он оглядел свой костюм, то, к своему ужасу, обнаружил, что его франтовской наряд приведен в самый жалкий вид. Тогда он поднял руки кверху и воскликнул с мольбой:

— Ради всего святого, пропустите меня вперед!

— Чего тебе там понадобилось, неотесанный болван? — грубо спросил стоявший рядом с Ивером управляющий. — Скажи спасибо, что тебе позволили стоять здесь, среди честных людей.

— Ах, господин управляющий, — взмолился Ивер, — будьте милостивы, пропустите меня, мне надо поговорить с королевой,

Всеобщий хохот был ответом на эти слова.

— Бродяга хочет говорить с королевой! — крикнул кто-то из толпы. — Пропустите его вперед!

Все стали оглядываться на Ивера и потешаться над ним. Но те, что стояли поближе, тронутые умоляющим и несчастным выражением его лица, потеснились, чтобы дать ему пройти. Ивер рванулся вперед, еще усилие — и радостный клич оповестил собравшихся о его победе. Изрядно помятый, задыхаясь от усталости, Ивер оказался у самого подножия лестницы.

Наверху, у дверей замка, в плаще, накинутом поверх придворного костюма, стоял рыцарь Кербиц. Услышав крик и заметив какое-то движение, возникшее в толпе, когда Ивер пробивался сквозь ряды, Кербиц спустился по ступеням вниз и спросил у него, что ему надо.

— Милосердный господин, — с низким поклоном отвечал Ивер, — я явился сюда по приглашению королевы.

— Королевы? — повторил Кербиц, изумленный не менее окружающих. — По какому же это случаю пригласила тебя ее величество?

— Королева хотела наградить меня за то, что я пришел ей на помощь вчера в лесу во время охоты.

— Как же это ты пришел ей на помощь?

— Я спас ее от смерти.

— Ты?

— Я! — смущенно сказал Ивер. — Никого получше там не нашлось.

— Что-то уж очень много спасителей было вчера у ее величества! — буркнул рыцарь, омраченный воспоминаниями, связанными с охотой. — Убирайся, бродяга, ее величеству некогда разговаривать с тобой!

С этими словами Кербиц сделал знак одному из фогтов, стоявших у нижних ступеней лестницы. Фогт стал гнать несчастного прочь древком своего протазана, а рыцарь вернулся на прежнее место у дверей.

Несколько секунд Ивер стоял точно оглушенный. В толпе смеялись и улюлюкали, но, казалось, он ничего не замечал. Его лицо потемнело и на глаза навернулись слезы не от унижения, а оттого, что отказ рыцаря допустить его к королеве разрушил его надежды на осуществление заветной мечты.

Но, по счастью, капитан Люкке, объезжая ряды своих драгун, случайно оказался возле того места, куда оттеснили беднягу. Заметив его, Ивер дерзнул предпринять последнюю отчаянную попытку. Он протянул руки к Каю и закричал:

— Господин офицер! Господин офицер! Помогите мне!

Кай услышал этот жалобный вопль, который разнесся по всему двору. Он обернулся и увидел Ивера. Судьба, словно нарочно, подстраивала так, что Кай всегда становился Кербицу поперек дороги.

— Чего тебе надо, приятель? — спросил он.

— Ах, господин военачальник! Вы не узнаете меня?

— А-а, это ты! Как же! Вчера ты повстречался нам в лесу!

— Ну да, это я. Вы пообещали снять с меня бесчестье, а эти господа говорят, сейчас не время, и смеются надо мной и гонят меня.

Кай почувствовал, что он в долгу перед бродягой: ведь это его подвиг вызволил Кая из беды. Поэтому он ответил:

— Потерпи, друг мой. Сейчас мы посмотрим, что можно для тебя сделать.

В эту минуту двери распахнулись, и королевская чета стала спускаться вниз по ступеням. На лице королевы играла довольная улыбка, хотя король все еще задумчиво хмурился. Литавры и трубы встретили появление королевской четы.

Капитан Люкке держался у самой кареты королевы. Рядом с ним стоял Ивер с шапкой в руках. Фогт несколько раз пытался оттащить его в сторону, но после ободрительных слов, сказанных Каем, к Иверу вернулось мужество, и он отчаянно упирался. Эта борьба привлекла внимание королевы. Она вопросительно поглядела на бродягу и подошла ближе. Фогт тотчас отступил к лестничной балюстраде, а бродяга, склонив голову, опустился на колени перед королевой.

— Что нужно этому человеку? — спросила София-Амалия.

Капитан низко поклонился и ответил:

— Он уповает на королевскую милость.

— Кто он такой?

— Он был вчера в лесу во время охоты на кабана.

— А-а, верно. Мы обещали ему награду.

— Он выбрал неудачное время, чтобы напомнить нам об этом, — заметил король.

— Всемилостивейший король! — пробормотал Ивер. — Я пришел сюда еще до рассвета.

— Чего же он хочет? — спросил король.

— Сама не знаю, — ответила София-Амалия, — но раз уж вы, капитан Люкке, стали его заступником, объясните его величеству, чего хочет этот человек.

— Он молит, чтобы с него сняли бесчестье.

— Сняли бесчестье? — изумленно повторил король.

— Да, ваше королевское величество, — подхватил Ивер, которому ласковое выражение королевского лица придало духу. — Я всей душой хочу стать честным человеком, ведь я нищий бродяга, порядочным людям зазорно водиться со мной. Но вчера королева обещала снять с меня бесчестье.

— У нас в стране был в старину такой обычай, — пояснил Кай, — с человека снимали бесчестье, подняв знамена над его склоненной головой.

Кербиц, все время державшийся за спиной королевы, при этих словах Кая вытянул шею из воротника своего плаща.

— Господин капитан, кажется, изволил забыть, что в настоящую минуту здесь нет никакого знамени.

— Нет, не забыл, — возразил Кай, учтиво поклонившись рыцарю, — но подумал, что, если их величества пожелают исполнить просьбу этого человека, можно обойтись и без знамени. Ведь старая датская поговорка недаром гласит: «Кого король коснулся, тот честным обернулся».

Пока Кай произносил эти слова, королева скользнула взглядом по обоим соперникам. Рыцарь сутуло ежился, кутаясь в плащ, его бледное лицо посинело от холода, да вдобавок оно было обезображено злобой — ведь он чувствовал, что Кай снова одержал над ним верх. Стройный, изящный капитан никогда еще так не выигрывал в сравнении с ним.

— По-моему, рыцарь Кербиц прав, — сказала София-Амалия, посмотрев на Кая. — Раз уж при этой церемонии принято поднимать знамя, мы не должны отступать от старого обычая. Но я не хочу отказываться от своего слова, — добавила она, обращаясь к королю. — Тем более, вашему величеству нужны сейчас храбрые солдаты, а этот человек только и ждет минуты, когда его сочтут достойным послужить родине.

— Ну что ж, мы готовы исполнить его желание, — ответил король.

— Господин фон Кербиц, — сказала королева, указав рыцарю на фогта, — благоволите принести нам протазан этого человека.

Кербиц с удивлением повиновался. Королева развернула свой носовой платок и привязала его концом к острию копья. В эту минуту солнце, уже поднявшееся высоко в небе, затопило своими лучами двор и осветило происходящую сцену, которая вызывала улыбки и смешки придворных, но для Ивера знаменовала торжественнейшее событие в его жизни.

Он стоял на коленях перед королевой, низко склонив голову и сжимая шапку в руках. По знаку Кая барабанщик и два трубача, составлявшие полковой оркестр, выехали вперед. Драгуны взяли сабли на караул.

И в тот же миг из толпы раздался голос:

— Шапки долой!

Никто не знал, откуда раздался этот голос, но все повиновались. Заиграли трубы, королева подняла над головой бродяги протазан с развевающимся на нем платком, а когда музыка смолкла, король подошел к Иверу и возложил ему на голову свою руку.

— Встань, сын мой, — сказал он. — Во имя божье отныне ты честный и незапятнанный человек.

— Его величество исполнил твою просьбу, — сказала королева Иверу. — Есть ли у тебя еще какие-нибудь желания?

Ивер встал, помотал головой и прошептал:

— Никаких.

— Ну что ж, — сказала королева, вынимая из кошелька золотые монеты. — В таком случае ты можешь осуществить свою заветную мечту и встать в ряды защитников родной страны. Объявляю тебя нашим воином — отныне ты будешь служить правому делу.

С этими словами королева бросила в шапку бродяги три золотые монеты.

Ивер вспыхнул, растерянно посмотрел на монеты, лежавшие у него в шапке, потом взял две из них, прижал к своим губам и положил на землю, у ног королевы. А третью монету поднял высоко над головой, издал громкий, торжествующий клич и, раздвинув ряды зевак, которые теснее сгрудились вокруг кареты, скрылся в толпе.

Проводив Ивера взглядом, король поманил к себе капитана Люкке:

— Если этот человек пожелает пойти на службу в наши войска, господин капитан, проследите за тем, чтобы его приняли.

— Он уже принят в число солдат вашего величества, — вдруг произнес где-то поблизости глубокий, уверенный голос.

Король обернулся и увидел Свена-Предводителя, который, держа Ивера за руку, с улыбкой обнажил голову перед королем.

— Пусть он останется у меня, — продолжал Свен. — Я знаю этого человека лучше, чем капитан, и мне легче решить, где он может принести большую пользу.

— Ну что же, он в хороших руках, раз он попал к тебе, Предводитель энгов! — отозвался король, одобрительно кивнув головой.

Король помог королеве подняться в карету, сел в нее сам, кучер щелкнул бичом, вновь заиграла полковая музыка, и королевская карета укатила прочь, оставив позади старый замок, притихший и опустевший, точно бальный зал после шумного праздника.

 

О ТОМ, КАК ЭНГИ ДОБЫЛИ ВОЕННОЕ СНАРЯЖЕНИЕ У СВОИХ ВРАГОВ

На следующий год зима выдалась на редкость суровая. Лед сковал воду в заливах, и Карл Густав не замедлил этим воспользоваться. В конце января он повел свои войска по льду из Ютландии на остров Фюн.

На острове Фюн Карл Густав получил письмо, в котором Дания сообщала, что желает мира и отправила в шведский лагерь двух государственных советников для переговоров.

Карл ничего не ответил датчанам. Он послал гонцов проверить, крепок ли лед в проливе Большой Бельт, и повел своих солдат через остров Тосинге на остров Лангеланн, оттуда на остров Лоланн, а еще через два дня на остров Фальстер. Двенадцатого февраля он вступил на землю Зеландии.

При появлении шведов неописуемое смятение и страх охватили жителей всех сословий. Дороги, ведущие к столице, были забиты беженцами. Лейб-гвардия датского короля и драгуны Кая Люкке покинули Вордингборг, едва только враг высадился на острове Маснедё. Многие владельцы поместий в южной части острова Зеландия бежали со своими семьями в Копенгаген, спрятав деньги и ценности в подвалах и колодцах и бросив свои имения на фогтов и управляющих. Среди всеобщего отчаяния одни только бедные крестьяне-арендаторы с надеждой взирали на будущее: им было нечего терять, а стало быть, и нечего бояться. Они мечтали об одном — досыта наесться и отдохнуть, а после бегства тех, кто их притеснял, они могли вволю наслаждаться и тем и другим. Рабы стали господами, они издевались над фогтами, взламывали амбары и растаскивали запасы зерна.

Как только Карл Густав занял Вордингборг, он разослал в окрестности своих лазутчиков. Шведы сразу поняли, какое значение может иметь для них крепость Юнгсховед: берег образует здесь надежную гавань, очень удобную для кораблей, идущих из Швеции. Поэтому король отдал приказ отряду драгун занять замок и местечко Ронеклинт, которое лежало на самом побережье.

Фру Эльсе Парсберг, не послушав советов друзей, осталась в замке. Она приказала своим крестьянам связаться с датскими сторожевыми постами, оставленными в Гиссельфельде, и оттуда следить за перемещением вражеских солдат. Но крестьяне подожгли помещение караульни и отказались повиноваться хозяйке. Пришлось фру Эльсе покориться судьбе и, запершись в замке, ждать решения своей участи.

В эти грозные дни Свен-Предводитель бесследно исчез. фру Эльсе уже не раз посылала за ним, но ей отвечали, что Свен ушел из дому в тот самый день, когда шведы высадились в Зеландии, и с тех пор не возвращался. Конь, на котором он ускакал, через несколько дней к вечеру вернулся в усадьбу — над глазом у него был след от сабельного удара, на шее шрам от пули. О самом Свене не было ни слуху ни духу.

Меж тем в окрестностях становилось неспокойно. В лесу то и дело раздавались выстрелы, а местные крестьяне рассказывали, что в поле им время от времени встречались незнакомые люди весьма странного обличья. У некоторых на голове железные шлемы или каски, на других — кирасы или кольчуги, которые, судя по непривычным украшениям, взяты у шведов. Вооружены эти люди также чем попало: у одних лезвие косы, насаженное на рукоятку, у других рыцарская сабля, карабины; пистолеты с длинными стволами и на поясе патронташ.

Однажды утром в начале февраля несколько шведских драгунов набрели на маленькую хижину у опушки Эрремандсгордского леса между Гьердерёдом и Крагевигом. Солдаты отвели коней в сарай, а сами зашли в хижину переждать снежный буран, который начался с рассветом. В хижине не было никого, кроме четырех драгунов и крестьянина, который служил шведам проводником, — как видно, обитатели хижины давно ее покинули.

Один из драгунов развел огонь в очаге, второй тем временем ощипывал курицу, потом насадил ее на шомпол и стал поджаривать на огне, а двое их товарищей, проверив замки карабинов, составили оружие в углу и сами растянулись на лавках вокруг стола.

Крестьянин-проводник стоял у оконца, выходившего в сторону леса. Однако его живые черные глаза следили за каждым движением драгунов. Под конец он внимательно поглядел в окно и воскликнул:

— Ну и непогода разыгралась нынче с утра! А ночью было и того хуже. Храни господь путника, который не знает, где искать пристанища.

— Пропади они пропадом, твои путники! — отозвался драгунский капрал. — Мне жаль солдат его королевского величества, которые в такие ночи несут караул.

— Эй, мужик! — крикнул драгун, сидевший с вертелом у огня. — Раздобудь-ка мне дровишек. Наверное, они припасены в сарае.

Крестьянин пошел было к двери, но его остановил второй драгун:

— А заодно задай корму нашим лошадям.

Крестьянин вышел.

— Вот как надо обращаться с датчанами! — воскликнул драгун, презрительно смеясь. — Жалкие людишки! Они послушны и угодливы. Нашему королю нетрудно будет держать их в повиновении, когда он захватит всю датскую землю и превратит ее в шведскую провинцию… Но что это? — прервал он свои разглагольствования и, встав с лавки, подошел к окну. — Я слышу стук копыт по мерзлой земле. Что ж! Тем лучше! Нам будет веселее в хорошей компании.

Не успел он произнести эти слова, как кто-то сильно рванул дверь, и в хижину заглянули два драгуна. Один остался за дверью, держа под уздцы обоих коней, другой вошел в хижину. Синий шерстяной галун на рукаве его светло-желтого мундира и погоны на плечах свидетельствовали о том, что он в чине прапорщика.

Капрал и остальные драгуны отдали ему честь.

— Тысяча чертей! — загремел прапорщик. — Вы тут прохлаждаетесь, а мы едва не отдали богу душу в этом проклятом буране.

— Осмелюсь предложить господину прапорщику глоток вина, — засуетился капрал, протягивая вошедшему свою кожаную флягу. — Вино мы взяли на церковном алтаре, должно быть, поэтому стоит приложиться к этой фляжке, и на душе становится так легко, словно ты побывал у святого причастия.

В ответ на это кощунство прапорщик улыбнулся и отпил из фляги.

— Никто из вас не видел Свена-Предводителя? — спросил он.

— Свена-Предводителя? — переспросил капрал. — Я такого не знаю. В нашем драгунском полку он не числится.

— Что правда, то правда, — рассмеялся прапорщик. — Наоборот, он драгунов в грош не ставит, и не проходит дня, чтобы он им это не доказал.

Капрал разинул рот и уставился на прапорщика. Он не уловил смысла его слов.

— Я вижу, ты меня не понял, — продолжал прапорщик. — Свен-Предводитель — это разбойник и распроклятый пес, который с тех самых пор, как мы пришли в эту страну, только и делает, что нападает на шведских солдат, жжет кавалерийский фураж, грабит обозы с амуницией, перехватывает наших лазутчиков и отправляет их на тот свет. Нынче ночью он опять появился в здешней округе. Часовой услышал выстрел со стороны болота, а наутро мы нашли четверых наших драгунов — убиты были все, и люди, и кони. И главное, их, как видно, убили не мечами и не шпагами, а порубили косами и измолотили цепами. Да вдобавок разбойники их ограбили и раздели догола.

Драгуны встретили этот рассказ воплями ярости.

— К счастью, мы напали на его след, — продолжал прапорщик. — На днях мы схватили одного крестьянина и доставили его в штаб, вот он нам кое-что и рассказал. Он был сообщником Свена и вначале всё отрицал, но полковник Спарре кого хочешь заставит разговориться: он связал пленнику большие пальцы рук, а между ними просунул горящий фитиль. Это подействовало. У крестьянина развязался язык. Он рассказал, что Свен со своими людьми рыщет в здешней округе, а логово его в Эрремандсгордском лесу. Мы повсюду расставили часовых, но, тысяча чертей, он от нас ускользнул, вот мы и прискакали сюда, чтобы узнать, не заметили ли вы где-нибудь его следов.

— Никаких, — ответили драгуны.

— Вы уверены, что он не прячется в здешней хижине?

— Еще бы! Горница так мала, что в ней укрыться негде, а в сарае мы еле разместили своих лошадей.

— Ну что ж, нам пора, — заявил прапорщик, открыл полки своих пистолетов, смахнул пепел и подсыпал свежего пороху. — До скорой встречи, — добавил он, кивнул головой и вышел на улицу.

И вскоре оба всадника скрылись за плотной снежной завесой.

— Видно, безмозглый парень этот Свен-Предводитель; малый ребенок и тот умнее, — после недолгого молчания заговорил капрал. — Дания давно захвачена, датский король посылает к нам своих послов, чтобы вымолить пощады, а этот Свен-Предводитель с горстью разбойников бесчинствует под самым носом у наших солдат. Но пусть только он попадется королю Карлу! Бьюсь об заклад, его приговорят к колесованию.

— Если он попадется, — отозвался чей-то голос с порога.

Это был голос простодушного проводника, который как раз в эту минуту вошел в хижину с охапкой поленьев.

— Ты чего несешь, деревенщина? — с презрением спросил капрал. — Ты разве знаешь того, о ком мы тут толковали?

— Как же, ваше благородие! — отвечал крестьянин. — Кто же в нашей округе не знает Свена-Предводителя! Ох и головорез! Он всю свою жизнь только и делает, что шутки шутит над людьми. Против него пойдет разве какой-нибудь отчаянный смельчак, а уж чтобы взять его в плен — такого и вовсе не сыщешь!

— Среди воинов шведского короля такие смельчаки найдутся, — самоуверенно ответил драгун. — Подумаешь, храбрец — нападает со своими разбойниками на маленькие отряды в непроходимых болотах или выслеживает их из укрытия, как наши мужики медведя. Хотел бы я поглядеть на него и его подручных нынче, когда полковник Спарре явится сюда со своей конницей.

— И я бы хотел, — отозвался крестьянин.

— Тысяча чертей! Полковник прикажет изрубить его на мелкие кусочки — вроде вон тех снежинок за окном.

— Слыхал я о полковнике да и о его людях тоже: с ним, как видно, шутки плохи.

— Еще бы! Это лютый зверь!

— И он пустился в путь со всей своей конницей в этакий буран? — спросил любопытный крестьянин.

— Болван! На что ему нужна вся его конница? Двадцать человек драгунов оседлали вчера утром своих коней, чтобы захватить замок Юнгсховед. А по мне, так и половины хватило бы за глаза.

— Истинная правда, ваша милость, довольно было бы и трети. С кем же им там воевать, ведь в замке никого не осталось, разве что господин Йорген Редц да фру Эльсе. А дорога для коней нынче тяжелая. Позвольте спросить, ваша милость, едут ли они прямиком через лес?

— А тебе что за дело?

— Да я просто подумал, что мог бы показать им короткий путь, и мне, бедняку, перепало бы несколько грошей.

— Вон что! Они выехали из Эгитсборга в сторону Аллерслева и Рекинде, где мы и должны встретиться с ними нынче днем и передать полковнику приказ. Я бы с радостью отдал свое месячное жалованье, только бы повстречать на пути этого твоего Свена-Предводителя.

— Уж он, верно, поостережется выходить на промысел, — с плутоватой улыбкой сказал крестьянин. — Свен, что твой барсук; сто раз оглядится кругом, прежде чем вылезет из норы, да к тому же днем он спит.

— Ты что клевещешь на Свена, смотри, накличешь на себя беду! — раздался вдруг чей-то голос, и в ту же минуту из-под вороха соломы, постланной в углу для спанья, показались чьи-то ноги, затем туловище, и, наконец, оттуда вылез неизвестный мужчина. — Клянусь спасением, Свен-Предводитель и не думал спать.

— Тысяча чертей! — завопил капрал и, вскочив, бросился в угол, где стояли карабины.

Но неизвестный преградил ему дорогу и вытащил из-за пояса два пистолета.

— Капрал! — объявил он глубоким, спокойным голосом. — Ты хотел увидеть Свена-Предводителя. Вот он — гляди!

В ту самую минуту, когда Свен заслонил собой карабины, один из драгунов выхватил саблю и бросился к двери. Но на его пути оказался проводник.

— Вы, верно, вспомнили о своих пистолетах, господин драгун, — улыбаясь, сказал он. — Не трудитесь, парочку я прихватил, а остальные припрятал.

При этих словах крестьянин вытащил из-за пазухи два пистолета и угрожающе направил их дула на шведа, который невольно отступил на шаг.

— Как ты посмел! — в ярости заорал драгун.

— Я боялся, не отсырел бы порох в этакий буран.

Драгун, сидевший у очага, отбросил курицу и, нагнувшись, схватил карабин, который он прислонил к стене после того, как вынул из него шомпол, превращенный им в вертел.

— Ты бы должен был припрятать еще и этот! — злорадно закричал он, взводя курок.

Проводник, стоявший в дверях, не тронулся с места. Ни один мускул не дрогнул в его лице, пока драгун целился в него. Карабин дал осечку.

— Не гневайтесь на меня, господин драгун, — сказал проводник, — но когда я складывал поленья, я по нечаянности толкнул ваш карабин, и весь порох просыпался.

Драгун швырнул карабин на пол и уселся на деревянный чурбан у очага. Четвертый солдат, который вскочил с места одновременно с капралом, в продолжение всей этой сцены шнырял глазами во все стороны, ища пути к бегству. Но, увидев, что двое врагов одержали верх над ним и его товарищами, он снова сел на лавку и стал насвистывать, тщетно пытаясь скрыть злобную досаду.

— Тысяча чертей! — воскликнул капрал. — Нас, кажется, взяли в плен.

— Ну, раз вы сами так рассудили, — ответил Свен, — не стану с вами спорить.

— А как ты намерен с нами поступить?

— Первым делом попрошу вас отвязать свой палаш.

Капрал помедлил, словно намереваясь отказаться. Тогда крестьянин, стоявший у двери, спросил:

— Позвать мне, что ли, наших?

— Не стоит, Ивер, — отозвался Свен. — Сдается мне, в этом нет нужды.

При намеке на остальных энгов мужество вовсе покинуло драгунов.

— Стало быть, при тебе еще и другие твои солдаты? — спросил капрал, отстегивая палаш и бросая его в угол.

— Да, — ответил Свен, — но мы не хотели нарушать ваш покой, пока вы тут нежились у очага, вот я и пролез один в небольшую дыру, что мы проделали под соломой.

— Да к тому же наши солдаты боятся, как бы вы не изрубили их на кусочки — вроде снежинок за окном, — добавил Ивер.

— Но все же они просили передать вам их низкий поклон и спросить вас, не ссудите ли вы им свои мундиры, а то уж больно сегодня холодно?

— Этого еще не хватало! — в ярости завопил капрал.

— Что до вашего мундира, капрал, он будет содержаться в почете, я сам намерен воспользоваться им сегодня, чтобы обделать одно маленькое дельце. Так что уж будьте добры, одолжите мне заодно и ваши штаны.

Швед попытался что-то возразить, но Свен его перебил.

— Ну вот что, капрал, — заявил он коротко и повелительно. — Времени у меня мало, не будем тратить его на пустую болтовню… Тебе и твоим товарищам я предложил такие хорошие условия, каких не предлагал еще никому. Остальные шведы, которые попадались мне в руки, лежат в сырой земле. Понял? Мертвые никого не выдадут, да вдобавок они и не торгуются. А теперь выбирай.

Против этих доводов возразить было нечего. Вдобавок шведы не забыли, что люди Свена ждут поблизости.

— Ну что ж, придется подчиниться, — сказал капрал и, бледный от ярости, начал стягивать мундир.

Остальные последовали его примеру.

— Сложи всю одежду вместе, — приказал Свен Иверу, — и обвяжи сверток веревкой.

Положив пистолеты на стол, Ивер выполнил приказание Свена.

— Уж лучше бы мне лежать в могиле, — сказал капрал. — Чем бы дело ни кончилось, мне несдобровать, когда узнают, что тут произошло, да вдобавок я не доставил приказа полковнику.

— О приказе не беспокойся, — ответил Свен. — Это я беру на себя. А теперь мы свяжем вам руки и ноги, можете рассказать своим, что ваши противники имели численное превосходство, и вообще сочинять, что вашей душе угодно.

— Да, это ваше право, плетите, что хотите, — подтвердил Ивер, — и даю слово честного человека, никто не станет уличать вас во лжи.

Пришлось капралу и его солдатам примириться с этим предложением. Четвертый драгун, хлопотавший у очага, а теперь разделивший участь своих товарищей, бросил тоскливый взгляд на жареную курицу. Пока Ивер складывал одежду и оружие шведов, Свен держал в руках пистолеты. Потом настал черед Ивера стоять на страже, причем он с нескрываемым восторгом следил за тем, как Свен связывает шведов. После этого оба они взяли несколько охапок соломы из спального закутка, разбросали ее по полу и уложили на нее драгунов.

— Не скучайте, — сказал Свен. — К вечеру ваши товарищи узнают, где вас найти.

Засунув пистолеты за пояс, он вышел из хижины.

— А я, — сказал Ивер, задержавшийся на мгновение, чтобы снять с шомпола зажаренную драгуном курицу, — я желаю вам всем четверым приятного аппетита, а также большей удачи в другой раз, когда вам случится зажарить такого отменного цыпленочка.

С этими словами он подбросил в очаг поленьев и исчез вслед за Свеном, прихватив с собой курицу. Если бы драгуны не лежали связанные на полу, они через несколько мгновений увидели бы, как Свен и Ивер в шведских мундирах выходят из сарая. Неподалеку от хижины они разошлись в разные стороны. Ивер забрал с собой лошадей и оружие шведов. Дойдя до того места, где за каменной оградой начинался лес, он сложил ладони у рта и крикнул Свену:

— До свиданья, господин капрал! Желаю удачи!

Затем хлестнул коней и скрылся среди деревьев. А Свен отправился в противоположную сторону, к Рекинде, где, по словам драгунов, полковник Спарре назначил им встречу.

Покидая хижину, Свен накрепко привязал веревкой дверь к косяку и куском мела начертил на ней три больших белых креста — в ту пору это служило знаком, что обитатели дома болеют оспой.

С помощью этой уловки Свен рассчитывал напугать шведских лазутчиков, чтобы они не вздумали войти в хижину, где обнаружили бы своих товарищей, а это могло бы сорвать план Свена, который он начал приводить в исполнение.

 

СВЕН-ПРЕДВОДИТЕЛЬ ВО ВРАЖЕСКОМ СТАНЕ

В тот же день к вечеру через Рекинде в сторону леса, темневшего за усадьбой Эрремандсгорд, двигался небольшой шведский конный разъезд. Вложив сабли в ножны, всадники кутались в длинные плащи, потому что после снегопада заметно похолодало. Впереди отряда ехал полковник Спарре, тот самый, о котором капрал утром рассказывал в хижине и кому, по его словам, он должен был передать приказ.

Метель, одевшая землю плотным снежным покровом, во многих местах замела и тропинку. Драгунам приходилось ехать шагом и то и дело останавливать коней, чтобы полковник мог найти дорогу, которой им следовало держаться.

— Капрал! — крикнул Спарре во время очередной задержки. — Ты знаешь дорогу в этот чертов замок?

— Нет, господин полковник, — последовал ответ.

— Видишь, там внизу чернеют домишки, возьми с собой четырех солдат и приведи оттуда проводника. Мы еле-еле тащимся среди этих сугробов, а нам надо засветло добраться до места.

Капрал отдал честь и стал поворачивать коня, как вдруг на дороге показался всадник — он рысью приближался к шведам.

— Постой, капрал, — приказал Спарре и обернулся к приближавшемуся всаднику.

Всадник был не кто иной, как наш знакомец Свен-Предводитель. Осадив коня, он подъехал к полковнику Спарре и приветствовал шведского офицера так спокойно и безмятежно, точно очутился среди друзей.

— Кто ты такой? — спросил Спарре, и его пронзительные, водянисто-голубые глаза испытующе впились в Свена.

— Вестовой при генерале Фабиане Ферсене, — ответил Свен на певучем смоландском диалекте, которым так хорошо владеют энги.

— С каким послан поручением?

— Доставить господину полковнику вот этот приказ. — Свен протянул полковнику бумагу, которую прятал за пазухой.

Казалось, недоверчивость Спарре удвоилась. Принимая от Свена приказ, он не сводил с него взгляда. Но Свен держался как ни в чем не бывало. Лишь один раз его взгляд встретился со взглядом полковника, но в его лице ничто не дрогнуло — оно осталось таким же спокойным и почтительным, как прежде. Наконец Спарре вскрыл письмо и пробежал его глазами, потом повернулся в седле и знаком поманил Свена, который из учтивости держался поодаль.

— Ты служишь при графе Ферсене?

— Да, ваша милость.

— Кто передал тебе этот приказ?

— Графский полковой писарь.

— Когда?

— Сегодня утром на рассвете.

— Где тебе приказано встретиться со мной?

— В поселке Рекинде — я еле успел вас нагнать.

— Ты знаешь дорогу в Юнгсховед?

— Не сказать, что хорошо, но все же знаю.

— Откуда?

— Я там бывал раза два.

— Послушай, капрал, — тихо сказал полковник, — сам не знаю почему, но я тебе не доверяю. И бумага у тебя в порядке, и в ответах ты не путаешься, но все же ты не тот, за кого себя выдаешь.

— Господин полковник! — воскликнул Свен с отлично разыгранным изумлением.

Но полковник прервал его, ткнув пальцем в пистолет, оправленная медью рукоятка которого блеснула под мундиром Свена, когда он вытаскивал приказ.

— Откуда у тебя пистолет? — сдвинув брови, спросил полковник.

— Я взял его у убитого алебардиста, который лежит внизу в болоте.

— Может, все это и правда, — продолжал Спарре, — и если я ошибся, худого с тобой не случится. Но пока я не удостоверюсь, что ты не лжешь, ты будешь ехать рядом со мной, и, если я замечу что-нибудь подозрительное, я суну тебе в ухо пистолет и спущу курок. Понял?

— Так точно, господин полковник.

— Где проходит дорога?

— Сначала вдоль этой ограды, а дальше лесом.

Полковник скомандовал: «Вперед!»— и отряд снова двинулся в путь. Подъезжая к воротам каменной ограды, где начинался лес, всадники остановились и проверили ружья. Шведы хорошо знали, что лес, которым им предстоит ехать, — это владения Свена-Предводителя и его людей.

Солнце еще не село. Бесчисленные стаи ворон летели с поля в лес, ища приюта на ночь. Все вокруг было тихо и безмолвно, даже стук копыт отдавался глуше в мягком снегу. Свен старался держаться как можно ближе к полковнику. Спарре недоверчивым взглядом следил за каждым его движением. Но Свен, казалось, по-прежнему ничего не замечал.

— Капрал Лундквист! — вдруг крикнул полковник, обернувшись к своим драгунам. — Возьми с собой шесть человек и поезжай вперед вот этой тропинкой вдоль опушки. Гляди в оба и слушай внимательно; заметишь что-нибудь подозрительное, немедля стреляй!

Дорога через Эрремандсгордский лес была очень узкая. По обе ее стороны тянулись заросли громадных папоротников, дрока и терновника. Драгунам часто приходилось перестраивать свои ряды, потому что путь им преграждали поваленные деревья, а иногда и холмы, между которыми извивалась тропинка. Между тем они мало-помалу приближались к цели своего пути — кое-где сквозь деревья уже мелькали красные стены замка.

И вдруг тишину леса прорезали два пистолетных выстрела — они раздались один за другим в той стороне, куда был послан капрал с драгунами. И сразу же на всем скаку появился сам капрал Лундквист.

— Господин полковник! — крикнул он. — Там проехать нельзя — дорога завалена стволами. А за ними в засаде лежат какие-то люди. Мы окликнули их, но они не ответили, поэтому мы и решили стрелять.

— Правильно, сын мой! — одобрил полковник. — Ты выполнил свой долг. Другого я от тебя и не ждал. — И, покосившись на Свена, он спросил: — Другого пути в замок нет?

— Нет, — ответил Свен.

— Ну что ж, драгуны! — решил полковник. — Мы скачем вперед. Сабли наголо. Слушать мою команду! — Полковник вытащил пистолет из кобуры, притороченной к седлу, и обернулся к Свену: — Помни, что я тебе сказал. Вот тебе случай показать, кто ты такой. Не забудь, что я скачу с тобой рядом.

— Не забуду, господин полковник, — ответил Свен с прежним хладнокровием.

По мере того как всадники углублялись в лес, Спарре, к своей великой радости, замечал, что дорога начинает расширяться. Но вот они увидели кучу поваленных стволов. Ветви деревьев были обращены в сторону дороги. Кони драгунов не могли бы преодолеть это препятствие, если бы энги довели работу до конца, но они не успели — вражеский отряд прибыл слишком рано. Полковник сразу же это отметил. Он приказал своим всадникам держаться кучнее, и так они подъехали к прогалине перед тем местом, где были свалены стволы. Вдруг над поваленными стволами вырос темный силуэт мужчины, и в наступившей короткой тишине громкий голос крикнул:

— Стреляйте в них! Бейте врагов!

В ответ на эти слова раздался залп: произведенный на расстоянии нескольких шагов, он смял первые ряды драгунов. Полковник выстрелил. Обернувшись, чтобы выхватить из седельной кобуры второй пистолет, он услышал вздох и увидел, что Свен, держа в прижатой к груди руке дымящийся пистолет, стал клониться в седле. Еще минута, и он потерял стремена, сполз на землю и остался лежать без движения.

Сделав первый выстрел, драгуны устремились туда, где энги не успели возвести заграждение по всем правилам. Там шведы надеялись прорваться, но энги предусмотрели этот маневр. Одни из них направили острые клинки в грудь шведским коням, другие, спрятавшись за деревьями, стреляли во всадников. Раненые лошади пятились назад, становились на дыбы, не слушаясь своих наездников.

Во всеобщем замешательстве только один полковник Спарре не потерял хладнокровия. Он остановил драгунов, которые уже начали отступать, и, отобрав небольшой отряд, приказал начать новую атаку. Потом обратился к остальным.

— Нам повезло, дети мои! — сказал он. — В нынешней короткой войне мы единственные, кому довелось лицом к лицу схватиться с врагом. Ну что ж, враг получит свое! Капрал! Скачи со своими людьми направо, попытайтесь пробиться сквозь деревья. А мы тем временем нападем на врага с противоположной стороны. Если не сумеете пробраться на конях, спешьтесь. Пусть каждый исполнит свой долг!

Капрал повиновался, драгуны разделились на две группы. Дорога в том месте, где шведы приняли на себя первый залп энгов, опустела. На снегу остались лежать только трупы драгунов и убитая лошадь. Но, как видно, один из шведов был ранен не смертельно, потому что, не успел полковник скрыться из виду, как он поднял голову и быстро и настороженно огляделся вокруг. Убедившись, что никто не обращает на него внимания, он поднялся на колени, пополз к лежавшим поперек дороги стволам и исчез за ними. И тут же из-за укрытия раздался ликующий вопль — это энги узнали своего предводителя и приветствовали его появление. И начался бой — бой не на жизнь, а на смерть, — который с обеих сторон велся с равной яростью и ожесточением.

Положение шведов было трудным не только потому, что энги стреляли быстро и метко. Расположившись полукругом позади заграждения из стволов, энги покидали это надежнее укрытие лишь после того, как драгуны успевали разрядить свои пистолеты. Не удался и план полковника распылить силы врага нападением с двух разных сторон. Не успел капрал со своими людьми спешиться, как их встретил сплошной огонь стрелков Свена, — это помешало маленькому отряду двигаться вперед и внесло беспорядок и смятение в его ряды. С такого короткого расстояния каждый выстрел попадал в цель. Драгуны слышали повелительный голос Свена, который приказывал своим людям перезаряжать ружья еще быстрее. Шведы пытались отступить. Все, кому удалось спешиться, постарались укрыться за крупами коней. Когда энги вышли из своего укрытия, чтобы схватиться с врагом врукопашную, сопротивление шведов было уже сломлено.

Драгуны разбежались кто куда.

Под полковником Спарре был ранен конь: конь задрожал, издал глухой стон и рухнул на землю. Полковник едва успел высвободить ноги из стремян и встать, как увидел чуть поодаль Свена-Предводителя с непокрытой головой, все еще в форме шведского капрала.

— Ах, господин полковник! — воскликнул Свен, обращаясь к Спарре, который в злобном недоумении уставился на него. — Я вижу, вашему коню солоно пришлось под выстрелами, и вы снизошли до того, что спешились. Ну что ж. Я готов продолжить паше знакомство.

С этими словами Свен стал прокладывать себе дорогу к полковнику. Он вскочил на поваленный ствол, чтобы добраться до Спарре, но группа драгун, спасающихся бегством от энгов, разделила их.

И вдруг посреди всего этого шума — криков умирающих, стонов раненых лошадей, ободрительных возгласов и выстрелов — по лесу разнеслись четкие, резкие звуки валторны. Свен застыл на поваленном стволе. Он оглядел поле боя: победа была на его стороне, шведы отступали, энги уже начали подбирать оружие убитых, но теперь Свен услышал радостные вопли драгунов — они отзывались на приближающиеся звуки трубы.

— Это трубы Ферсена! — крикнул капрал Лундквист, снова повернув коня лицом к врагу.

— Ты прав, сын мой! — подхватил Спарре. — Это идут драгуны Ферсена. Они хотят разделить с нами торжество победы! Торопитесь же, пусть они придут, когда дело будет уже сделано!

И полковник построил своих людей для новой атаки. Свен погрозил врагам кулаком, выкрикнул какое-то проклятье и залег на землю позади поваленного ствола.

На этот раз драгунам удалось преодолеть возведенную энгами преграду. Энги маленькими группами отступили в заросли, окаймлявшие дорогу. Когда конники Ферсена явились на поле боя, они увидели в слабом свете вечерних сумерек отступающих врагов: черные тени скользили по снегу и исчезали за деревьями.

В ДОМЕ СВЕНА

Дом Свена стоял на самой окраине поселка Ронеклинт, там, где кончались пашни. Домик этот был низок и невзрачен с виду, как все крестьянские дома в ту пору дорога к нему шла глубоким песчаным оврагом, склоны которого так хорошо скрывали домик спереди, что его можно было увидеть только на расстоянии нескольких шагов. Сзади и с боков дом обступали лесные заросли, которые защищали его и от резкого морского ветра.

На другой вечер после сражения со шведами в этой хижине у очага, в котором горел торф, сидел Ивер. Он отливал свинцовые пули. Чуть поодаль женщина в простой крестьянской одежде кормила ужином маленького белобрысого мальчонку.

Суровые черты женщины выражали твердую волю и решимость, и в то же время на ее лице можно было прочесть, что ей пришлось хлебнуть в жизни немало лишений и горя. Звали женщину Ане-Мария. Это была жена Свена.

— Мама! — окликнул ее мальчик. — Когда отец вернется домой?

— Отец! — с печальной улыбкой отозвалась женщина. — Он придет, когда сможет, сынок. Разденься и ложись спать. Когда проснешься, отец, верно, уже будет дома.

Мальчик послушно исполнил приказание матери. А женщина обернулась к Иверу, который тем временем кончил свою работу и заглушил огонь.

Когда Ивер встал, женщина обратила внимание, что лицо его в этот вечер необычно бледно и он чем-то глубоко взволнован.

— Ивер, брат мой, — сказала женщина, положив руку на плечо бывшего бродяги, — о чем ты задумался, почему молчишь?

— Ах, сестренка Ане-Мария, — ответил Ивер, — случилось страшное несчастье! Мне вовек не забыть сегодняшнего дня.

— Что же ты не поделишься со мной своим горем? — спросила женщина.

— Я хотел скрыть его от тебя, сестра. Горе ведь наше общее.

— Что же случилось? — спросила женщина, и лоб ее прорезали глубокие морщины. — Разве ты не знаешь, что Ане-Мария всю жизнь привыкла бороться с невзгодами?

— Речь о нашей сестре Софи. Она умерла.

— Тем лучше для нее.

— Но ты не знаешь, как она умерла.

— Должно быть, зачахла от болезни. Ведь с тех пор, как она стала служить у господ, она таяла день ото дня.

— Нет, — сказал Ивер, и губы его задрожали. — Я расскажу тебе всю правду. В полдень я прокрался к замку, чтобы повидаться с сестрой, — она так радовалась всякий раз, как услышит, что мы насолили врагу, — вот я и хотел рассказать ей о нашей последней схватке со шведами. Пришел я в Эрремандсгорд, где она служила, и вижу, что замок госпожи Кирстен захвачен врагом. Шведы орали, буянили, били стекла и бросали во двор из окон столы и стулья. Управляющий рассказал, что трое наших крестьян сами показали врагам путь в замок и расписали им, как богата хозяйка. Я прокрался во двор, а потом и в каморку Софи. Двери были распахнуты настежь, шведские офицеры допрашивали хозяйку. Она клялась и божилась, что во всей усадьбе не осталось даже серебряного ковша, кричала, плакала, униженно молила о пощаде, но один из крестьян засмеялся и сказал:

— Не верьте ей, благородные господа, она, кровопийца, всю жизнь тянула из нас деньги и уж, верно, схоронила их где-нибудь в замке. А знать об этом должна красотка Софи Абельсдаттер, она была ее правой рукой.

Шведы схватили хозяйку, связали ей кисти рук и между большими пальцами просунули горящий пеньковый фитиль, а потом принялись за Софи.

Ивер умолк, закрыв лицо руками, и отвернулся.

— Рассказывай до конца, Ивер, — коротко и властно сказала Ане-Мария. — Раз ты мог на это смотреть, у меня хватит сил это выслушать.

— Они стащили больную Софи с кровати. Она еле держалась на ногах, но они усадили ее в хозяйкино кресло и потребовали, чтобы она им все открыла. Она покачала головой и сказала, что ничего не знает. Тогда они сорвали струну с походного барабана, стянули ею голову Софи и стали закручивать струну. Ане, Ане! Как страшно кричала наша сестра!

Ивер снова умолк. Лицо женщины стало белым как мел, глубокая складка залегла у нее между бровями, но голос звучал по-прежнему спокойно и твердо.

— Что же дальше? — спросила она.

Ивер отвернулся и отошел к окну.

— Что дальше, Ивер? — повторила Ане-Мария, схватив брата за руку.

— Скоро ее крики умолкли, — беззвучно прошептал Ивер.

Тем временем спустилась ночь. Слабый отсвет луны заиграл на подернутом инеем стекле. Ивер и его сестра замолчали, слышно было только глубокое и ровное дыхание спящего мальчика. Вдруг Ивер встал, приложил ухо к оконной раме и прислушался. И тут же раздался скрип шагов на мерзлом снегу. Ивер кивнул сестре.

— Слышу, — отозвалась Ане.

— Должно быть, это Свен!

— О нет, — грустно ответила Ане, — Это все еще не он.

— Откуда ты знаешь, сестренка?

— Жена сразу узнает шаги своего мужа, в особенности когда ей приходится прислушиваться к ним так часто, как мне.

Дверь распахнулась. На пороге появился человек. Он остановился в дверях и спросил:

— Здесь живет Свен Поульсен?

— Да, — ответила Ане.

— Спасибо, любезный, — обернулся пришелец к проводнику, который остался за дверью. — Ты исполнил все, что от тебя требовалось, больше я не нуждаюсь в твоих услугах. Ступай с богом.

С этими словами он вошел в хижину и поклонился хозяевам. Пришелец был пожилой человек с бледным, узким лицом. Широкий лоб, глубоко посаженные глаза и тонкие, плотно сжатые губы свидетельствовали о решительном и волевом характере. Когда он снял шляпу, плащ соскользнул с его плеча, и под ним стал виден черный камзол с прорезями на рукавах, сквозь которые проглядывала красная подкладка. На поясе с широкой серебряной пряжкой висел короткий кинжал.

— Кто вы такой? — спросил Ивер.

— Приезжий, — ответил незнакомец.

— Приезжий? — переспросил Ивер. — Так называют себя бродяги, которых судьба приводит в наши края.

Незнакомец нахмурил было брови, но тотчас овладел собой.

— Я не бродяга, — коротко ответил он. — Что, Свен Поульсен дома?

— Нет, — ответила женщина.

— И он не скоро вернется, — добавил Ивер.

— Я подожду.

— Может статься, он не придет домой до рассвета, — снова заговорила Ане-Мария.

— Не беда, — сказал незнакомец, с невозмутимым спокойствием усаживаясь на соломенный стул у стены. — Мне спешить некуда.

Ане-Мария с тревогой посмотрела на брата. Тот откашлялся и заговорил:

— Эта женщина, сударь, хочет, чтобы вы поняли: вам лучше поискать себе другого ночлега. У нас тут не постоялый двор. Мы ждем нынче вечером своих друзей, а места для всех не хватит.

— Ничего, в тесноте, да не в обиде.

— Ну, вот что, раз вы не хотите назвать свое имя или уйти отсюда по-хорошему, придется мне выпроводить вас самому. Время сейчас неспокойное, надо знать, с кем имеешь дело.

С этими словами Ивер встал и подошел к незнакомцу.

Незнакомец не двинулся с места, только на его лице заиграла насмешливая улыбка, когда он сказал:

— Не хлопочи, мой друг, потому что навряд ли тебе удастся твоя затея.

— Это еще почему? — спросил Ивер, несколько смущенный хладнокровием незнакомца.

Незнакомец откинул полу плаща и вытащил пистолет.

— Я вижу, ты безоружен, а у меня — пистолет.

— А вот и пара к нему, — ответил Ивер, сунул руку под стол и извлек оттуда пистолет с длинным заржавленным стволом.

— Не надо ссориться, — сказала Ане-Мария, схватив брата за руку. — Шведские солдаты в двух шагах отсюда. Что будет, если они услышат перестрелку! Бог с вами, незнакомец, сидите и ждите, раз вам некуда спешить.

— Так-то лучше, — сказал странный гость, снова пряча пистолет в широких складках своего плаща.

Ивер сел на скамью у окна, но его черные глаза продолжали неотрывно следить за незнакомцем. Однако тот не обращал никакого внимания на Ивера. Он плотнее закутался в свой плащ, склонил голову на грудь и, казалось, задремал.

Ане-Мария присела на скамью рядом с братом и шепотом продолжала прерванный разговор:

— А что же случилось со старой хозяйкой Эрремандсгорда? — спросила она.

— Шведы прогнали ее со двора и сами тоже убрались из замка. Тогда я вышел из своего укрытия, перенес тело Софи на кровать, положил ей на грудь молитвенник, потом взял ее сундучок и вынул из него связку писем. Это было все имущество Софи.

— Еще бы… — прошептала Ане-Мария. — Фру Кирстен всегда славилась своей скупостью. Благодарение богу, что она хоть взяла Софи к себе в дом, после того как она заболела. Засвети лучину, Ивер, а то стало совсем темно.

Ивер подошел к деревянному чурбаку у очага, отщепил от него лучину и зажег ее о свечу в подсвечнике.

Такие чурбаки и сейчас еще находят в старых болотах на вересковых пустошах. Это остатки хвойных деревьев, которые прежде росли здесь, — они пропитались нефтью и горят сильным, красноватым пламенем.

Свет лучины упал на незнакомца. Он сидел в прежней позе, не шевелясь и свесив голову на грудь, — должно быть, спал.

— Беда стала с нашими людьми, — снова заговорил Ивер. — Они недовольны, им нечего есть, Свен ведь им денег не платит, а король, который обещал ему помочь, сам сидит без гроша. Свен написал ему и просил прислать ружей новейшего образца, тех, которыми пользуются в армии, с колесцовым замком. Фитильные ружья, может, и не плохи, да только не для нас, ведь нам приходится лежать в засаде во всякую погоду — ив дождь, и в снег. Но господа вельможи ответили за короля, что если, мол, Свену не хватает оружия, то не такой он человек, чтобы не раздобыть его самому. «Что ж, и впрямь раздобуду его сам», — сказал Свен. И мы стали убивать шведов и отбирать у них оружие. А вот с деньгами дело хуже, людям приходится подтягивать животы, а соблазн велик — ведь шведский начальник, который засел в Юнгсховеде, пообещал награду за поимку Свена. Не ровен час, кто-нибудь выдаст его шведам.

— Среди датчан не найдется такого предателя! — пылко воскликнула Ане-Мария, забывая о присутствии постороннего.

Ивер прижал палец к губам:

— Тс-с! Он может услышать.

— По-моему, он спит.

— А тогда давай-ка поднимем его вместе со стулом и выкинем за дверь прямо в снег — так мы его и одурачим, пусть потом клянет нас, когда проснется.

— А если он уже проснулся? — воскликнул незнакомец, приподняв голову.

— Тогда обождем, пока он заснет снова, — ответил Ивер. — А одурачить мы вас все же одурачили, — добавил он. — Я ведь и сказал-то это нарочно, чтобы проверить, спите вы или притворяетесь!

В это мгновение за окном послышались шаги, и тут же раздались три равномерных удара в дверь. Ивер ответил на этот сигнал, три раза постучав по оконной раме, после чего дверь открылась и в комнату ввалились трое.

Первый из вошедших был громадный, широкоплечий мужчина в короткой кожаной куртке и высоких сапогах. Под красным вязаным башлыком виднелись заиндевевшие черные волосы. За широким поясом торчали два длинных пистолета. На спутниках великана были надеты шерстяные, туго стянутые у ворота, попоны, с двумя прорезями для рук. Один был вооружен остро отточенным протазаном, другой — фитильным ружьем.

— Бог в помощь! — воскликнул первый густым басом и опустился на скамью. — Свен дома?

— Нет, Абель, мы сами его ждем, — ответила Ане-Мария и, поглядев на пришельцев, подошла к котелку, который висел над очагом, разлила его содержимое в три деревянные миски и поставила их на стол.

— Вот вам похлебка, а хлеб лежит наверху, вон на той балке. Ешьте и пейте.

Мужчины расселись вокруг стола. Абель, который казался главным среди них, потянулся за хлебом, разломил краюху на три части, потом стянул башлык и, сжав его в громадных волосатых ручищах, благоговейно забормотал длинную молитву. Остальные последовали его примеру. Кончив молитву, мужчины принялись за еду.

С той самой минуты, как появились новые гости, Ивер не раскрывал рта и только поглядывал то на них, то на незнакомца, сидевшего на соломенном стуле.

— Спасибо за угощенье, Ане-Мария, — сказал Абель, отодвинув пустую миску.

— На здоровье, — сказала женщина. — А что у вас нынче за дело к Свену?

Абель расхохотался и оглянулся на товарищей.

— Она спрашивает, что у нас за дело к Свену, — повторил он. — Потеха!

— У нас к нему такое дело, — заговорил один из мужчин, — что хотим мы выложить ему всю правду. Надоело нам плясать под его дудку.

— Хорошее начало, нечего сказать, — вметался Ивер. — Если Свен услышит, как вы заговорили, он вам этого не спустит. А впрочем, у нас в доме чужие, лучше отложим разговор до другого раза.

— Откладывать нечего, поговорим, пока еще не поздно. Не зря же мы нынче ушли с караульных постов.

— Святые угодники! — воскликнула, стиснув руки, Ане-Мария. — Вы бросили ваши посты! Несчастные! Да поможет вам бог, когда Свен узнает об этом!

— Пустяки! — тряхнул головой Абель. — Свен объявлен вне закона, ему надо думать о том, как спасать свою шкуру. Мы ему зла не желаем и не сделаем, но только с такими людьми, как мы, давши слово, надо его держать. Когда мы пошли к Свену на службу, он сулил нам золотые горы, пообещал кормить нас досыта, одевать да еще и денег в придачу. А что вышло? Одежду мы сами взяли у шведа, да еще рисковали при этом жизнью, днем мы терпим голод и холод, а ночью нам приходится еще хуже, чем днем. Товарищи наши лежат в сырой земле — в болотах и в снегу. А завтра такая же участь может постигнуть любого из нас.

— Похоже, что так оно и будет, — подтвердил Ивер, — в особенности, когда Свен узнает, что вы ушли со своих постов.

Но Абель продолжал свое:

— Свен нам не дает ни гроша, даже на хлеб насущный, нам это не по нраву, не хотим мы больше у него служить, пусть выкручивается как знает, отчаянная головушка, раз он горазд только на посулы да громкие слова.

Говоривший обвел вопросительным взглядом своих товарищей, как бы ища у них поддержки, и те выразили свое одобрение кивком.

— Слушайте вы, жалкие трусы, — заговорила Ане-Мария, подойдя ближе к столу. — Придет Свен — можете сказать ему что угодно, он вам ответит как надо, но пока его здесь нет, никто не посмеет хулить его передо мною, его женой. Если вы вздумали оскорблять Свена, ищите для этого другое место, не то я выгоню вас отсюда, а если не смогу…

— Что же ты замолчала, Ане-Мария? Ты красно говоришь…

— Ане-Мария хочет сказать, — подчеркнуто смиренным тоном подхватил Ивер, — что если у нее не хватит сил выгнать вас отсюда, то это сделаю я, ее родной брат.

С этими словами он выпрямился во весь рост и оперся обеими руками о стол.

— Не будем ссориться, — примирительно сказал Абель. — Против тебя мы ничего не имеем. Может, мы и сказали что лишнее, но уж больно накипело у нас на сердце. Свен Поульсен свой брат, энг, вот мы и пришли к нему с жалобой. Что ж это такое — мы терпим нужду, а он как сыр в масле катается.

— Еще бы! — ответила женщина и, с усмешкой пожав плечами, обвела взглядом убогую хижину.

— По крайней мере, он сыт, а мы сидим голодом.

— Вы ошиблись, — печально ответила Ане-Мария. — Пока вы отдыхаете в тепле, Свен отдувается где-то за всех вас, а когда он вечером вернется домой, ему будет нечего есть, потому что вы съели его ужин.

 

О ТОМ, КАК ВРАГИ СПАСЛИ СВЕНА, А ДРУЗЬЯ ЕГО ПРЕДАЛИ

Пока в хижине Свена происходил описанный разговор, какой-то человек ползком перебирался через земляной вал, окружавший замок Юнгсховед. Это был Свен. После захода солнца сильно подморозило, часовой скрылся от холода в караульной будке. Остальные солдаты играли в кости и горланили песни в караульне замка. Свен благополучно спустился в замерзший ров и стал красться по его дну к подъемному мосту, где было легче незаметно перебраться на другую сторону рва. У моста он замедлил шаги, попробовал ногой лед и, стараясь держаться поближе к мостовым столбам, двинулся через ров.

Не успел он ступить на противоположный берег рва, как услышал голоса. По мосту шли двое. Один из путников тяжело волочил ноги в деревянных башмаках. Звон шпор выдавал в другом военного. Спрятавшись под самой крайней из мостовых опор, Свен стал прислушиваться к разговору. Шагавшие по мосту подошли ближе, и военный сказал:

— Договорились, ты вернешься в полночь.

— Позвольте спросить, господин офицер, — отозвался второй шепелявым голосом, при звуках которого Свен вздрогнул, — где мы встретимся с вашей милостью?

— Здесь, возле замка, на опушке леса.

— Вы придете сами, ваша милость?

— Я пришлю тебе верного человека.

— А как я узнаю, что это ваш посланец?

— Он назовет себя капитаном Кернбуком.

— Ладно, — сказал шепелявый и уже собрался уходить, но слова шведа заставили его остановиться.

— Помни, если обманешь — заплатишь головой, — сказал офицер.

— Помню, господин начальник, — ответил шепелявый. — Но не забудьте и вы: если не обману, вы заплатите звонкой монетой.

С этими словами он зашагал вперед и исчез среди лип, росших по обе стороны дороги.

Если бы кто-нибудь мог сейчас увидеть Свена, он заметил бы, как глубоко взволнован Предводитель энгов услышанным разговором. Но Свен умел владеть собой. Как только шепелявый исчез за деревьями, он принял смелое решение. Спрятав за щеку свинцовую пулю, он быстро и ловко выбрался из своего укрытия и ступил на мост. Луна стояла в небе так низко, что еще скрывалась за стенами Юнгсховеда. Западная часть замка отбрасывала на мост длинную тень. Свен тяжело и громко ступал по обледенелому настилу моста. Он нарочно сгорбился и съежился, чтобы как можно больше походить на человека, который только что разговаривал со шведом.

— Господин начальник! Еще одно слово, — окликнул он удалявшегося офицера. Пуля, которую он держал за щекой, придавала его речи сходство с говором шепелявого.

Швед обернулся и, увидев подходившего Свена, не заподозрил ничего дурного.

— Ну, что еще?

— Господин начальник! — приглушенным голосом повторил Свен. — Поразмыслив, я решил, что лучше бы мне встретиться с вашим посланным не в полночь, а в десять часов вечера.

— Ну что ж, — сказал офицер, — пусть будет в десять.

— Мне так, пожалуй, сподручнее.

— Ладно, значит, в десять. Но, главное, ты должен доставить его — живого или мертвого.

— Думаю, получите живого, — пообещал Свен и ушел.

Два часа спустя луна поднялась уже высоко над замком. Ее свет пробивался сквозь деревья, освещая человека в плаще, который расхаживал в начале аллеи возле подъемного моста.

Это был Свен-Предводитель, поджидавший капитана Кернбука.

Когда часы на башне пробили десять, капитан вышел из дверей замка и пошел к мосту. Свен услышал его шаги еще до того, как его увидел. Энг выступил вперед в тень аллеи и пошел навстречу капитану.

— Кто идет? — тихо спросил швед.

— Я жду капитана Кернбука, — был ответ.

— Верно, — сказал капитан, с настороженным любопытством приглядываясь к Свену,

Как только Свен убедился, что на свидание явился другой человек, не тот, с кем он разговаривал раньше, он вышел на свет, не боясь, что его внешний облик и речь могут его выдать.

— Стало быть, господин полковник не захотел явиться сам, — улыбаясь, сказал он.

— Полковник решил, что я могу его заменить.

— Ну что ж, все одно, — сказал Свен. — Пошли.

— А ты уверен в успехе, приятель? Ты знаешь, где можно повстречать Свена-Предводителя?

— Да, капитан, положитесь на меня. В этом деле лучшего помощника, чем я, вам не найти. Но где же ваши люди?

— Они остались в Рекинде и Аллерслеве.

— Сколько их?

— Сотни две. Я думаю, больше и не нужно.

— И я так думаю. Две сотни против одного — хватит вполне.

— Гром и молния! Так он один! — воскликнул капитан.

— Да, капитан! Вы встретите Свена-Предводителя одного. Это бедняк, его преследуют и объявили вне закона. Его предали даже собственные друзья.

— Э-э, да ты, никак, сам из его друзей. А впрочем, ваши с ним распри нас не касаются, нам главное — его обезвредить.

— Вы меня не поняли, господин капитан, — ответил Свен, — я сказал только, что нам ни к чему две сотни солдат.

— Разумная мысль, — сказал Кернбук. — Пожалуй, нам вообще никто не нужен. Беру его на себя.

— Вы?

— Клянусь душой, да. Мне случалось биться одному против многих, по никогда я не был среди тех, кто шел вдвоем на одного.

— Вы храбрый человек, капитан.

— Говорят, — ответил Кернбук.

Некоторое время оба шагали молча. Путь их лежал через лес. Свен шел слева от капитана. Его глаза следили за каждым движением шведа. Кернбук продолжал идти вперед, спокойно и беспечно, держа саблю под мышкой и заложив правую руку за борт своего желтого мундира. Вдруг он обернулся и спросил:

— Где же мы встретим Свена Поульсена?

— Здесь, в лесу.

— В лесу? — переспросил капитан.

— Разве это не самое верное убежище для того, кто объявлен вне закона?

— Ты прав.

Свен снова зашагал по тропинке, которая наконец привела их к поляне, о которой мы рассказывали в начале нашей повести и где стоял могильный курган. Капитан следовал за Свеном без колебаний. Здесь, у озера, затянутого льдом и припорошенного снегом, тропинка оборвалась. Сквозь деревья лился бледный, унылый лунный свет, освещавший курган с одной стороны, по другую сторону кургана на снежную поверхность ложилась его длинная голубоватая тень. Свен остановился посреди поляны, обратив к свету лицо, спокойное и холодное.

— Мы пришли, — сказал он.

— Пришли? — переспросил Кернбук. — А где же Свен-Предводитель?

— Перед вами.

С этими словами Свен сбросил на землю плащ и выхватил два пистолета. Капитан сделал такое же движение, но у Свена было преимущество — он сам выбрал себе место, свет луны падал прямо на него, и целиться в него было труднее, чем в капитана, фигура которого четкой черной тенью вырисовывалась на светлом снегу.

— Ах, вот как! — закричал Кернбук, на минуту потеряв самообладание. — Ты, значит, хитростью заманил меня сюда!

— Какая же это хитрость? — возразил Свен. — Один из моих людей пообещал полковнику меня выдать, я подслушал их разговор и решил сорвать их замысел. Как видите, мне это удалось. А теперь, господин капитан, я здесь один и жду — решайте сами.

— То есть как это — решайте сами?

— Выбирайте: или мы попытаем, на чьей стороне счастье, или, с вашего разрешения, я просто возьму ваши пистолеты и буду нести их всю оставшуюся часть пути.

— Что ж, ты прав, Свен-Предводитель, — вдруг весело сказал капитан Кернбук. — На этот раз счастье, по-моему, улыбнулось тебе. Одно из двух: если я тебя застрелю, я от этого ничего не выиграю; если ты застрелишь меня, от этого я выиграю еще меньше, ибо не подобает офицеру попадаться в силки к вольной птице, вроде тебя.

С этими словами капитан Кернбук взял оба своих пистолета одной рукой и, повернув их дулом к себе, протянул Свену. Свен сунул пистолеты за пояс.

— Как знать, если мне суждено еще пожить на свете, может, ты еще и вернешь их мне, — с улыбкой добавил капитан.

— Вы правы, капитан, — ответил Свен в том же тоне. — Счастье переменчиво. Впрочем, я понял, что у вас на уме, — добавил он. — Вы только что сказали мне, что ваши солдаты расположились в Рекинде и Аллерслеве. Может, они надумали прогуляться при лунном свете. Когда я вечером вышел на дорогу, на лесной опушке мелькали какие-то тени. Они двигались к Эрремандсгорду. Стало быть, хорошо, что мы воздержались от перестрелки. Будем говорить начистоту, дорогой капитан! Вы потому так охотно отдались в мои руки, что надеетесь вскоре со мной расквитаться. Но я слишком дорожу вашим обществом, чтобы так быстро разлучиться с вами. Я постараюсь выбрать такую дорогу, где мы наверняка не повстречаем ваших солдат. Пусть сабля останется у вас, капитан! Вы и так изрядно увеличили мою ношу. Пистолет разит дальше сабли, так что, в случае чего, я все равно в проигрыше не останусь, а оружие отбирают только у трусов.

И Свен зашагал вперед по дороге, которая вела наискосок через лес, в направлении, противоположном тому, откуда они пришли. Кернбук шел бок о бок с ним.

Тем временем в хижине Свена прибавилось еще двое посетителей. Один из них был маленький, невзрачный человечек, с низким, покатым лбом, впалыми щеками и желтой, морщинистой кожей. Каждая черта его лица говорила о постоянной нужде и лишениях. Шапки он не носил — редкие, спутанные волосы были стянуты узким кожаным ремешком. Как и все остальные присутствовавшие, он был энгом и, как они, вооружен чем попало.

Приметой этого человека был глухой, шепелявый голос, поразительно схожий с голосом, который так насторожил Свена, когда, спрятавшись под мостом, он подслушал разговор предателя со шведским офицером.

У второго из пришельцев рука была обмотана платком. Услышав, что Свена нет дома, он подошел к Ане-Марии, которая стала делать ему перевязку.

— Ты, конечно, не знаешь, куда ушел Свен? — спросил шепелявый.

— Не знаю, Там. Но ты можешь поговорить обо всем с Ивером.

— Нет, то, что мне надо сказать, я могу сказать одному лишь Свену.

— Тогда подожди, пока он придет, — сказала Ане-Мария.

— Может, дружище Там тоже хочет принести жалобу на Свена? — спросил Ивер, насмешливо глядя на шепелявого.

— Нет, я пришел не за тем, — ответил Там, не поднимая глаз. — Но коли уж ты сам заговорил об этом, я скажу начистоту — я недоволен Свеном.

— Все им недовольны! — поддержали остальные.

— Чем же это вы недовольны? — раздался спокойный голос с порога, и в хижину вошел Свен в сопровождении шведского капитана.

Растерянные энги попятились в глубь хижины. Хором одобряя слова Тама, они не услышали, как открылась дверь.

Но неожиданное появление Свена больше всех поразило Тама. Он задрожал с головы до ног, переводя расширенные от ужаса глаза со Свена на капитана. Под шерстяной попоной, в которую он был одет, его рука нащупала нож, торчащий за поясом. Он невольно шагнул поближе к двери, словно рассчитывая спастись бегством. Однако Свен заметил все уловки Тама. В полной тишине, которая встретила его появление, он подошел к Таму и посмотрел на него в упор.

— Гляди, Там, — сказал он и, взяв его за руку, подвел к капитану. — Это капитан Кернбук, которому ты хотел выдать меня и твоих товарищей. А теперь ступай прочь из моего дома! Отныне ты у меня не служишь, но моли бога, чтобы тебе больше никогда не попадаться на моем пути.

Там стоял, уставившись в пол, его синие губы шевелились, словно он хотел что-то сказать, но голос ему изменил, рука, сжимавшая нож, разжалась, наконец он выкрикнул что-то невнятное и опрометью выбежал вон.

— Ну, а теперь вы! — продолжал Свен, обернувшись к Абелю и его друзьям. — Почему вы покинули свои посты и чего вы хотите?

Хотя сцена с Тамом и великодушное поведение Свена не могли не произвести впечатления на энгов, лицо Абеля все еще хранило прежнее упрямое выражение. Только голос его звучал уже не так уверенно, когда он поднялся с места и сказал:

— Мы пришли сюда, Свен, чтобы выложить тебе все, что у нас накипело, потому что мы недовольны твоим начальством — по твоей милости мы терпим нужду, и ты забываешь свои обещания.

— А что я обещал вам? — спросил Свен, и глаза его сверкнули. — Я обещал вам пищу, одежду, оружие и славную смерть за отечество — вы получите и то, и другое, и третье.

Не успел Свен договорить эти слова, как снаружи рванули дверь. Какой-то человек просунул голову в хижину и крикнул:

— Берегись, Свен-Предводитель! Враг близко! Два больших шведских отряда выступили ночью из Эгебьерга и Амбека и движутся по направлению к твоему дому.

Свен взглянул на капитана. Тот улыбнулся.

— Не беда, Иес! Мы уйдем от них, ведь две другие дороги, ведущие к лесной хижине у Бенсвига, свободны.

Иес тотчас скрылся, а Свен продолжал:

— Что же ты не говоришь правды, Абель? Нет, не по этой причине хотите вы другого предводителя. Ведь я с вами делил все — и радость и горе, как и следует поступать тому, кто командует такими храбрецами, как вы. Но, может, вы решили, что найдете другого человека, который хитрее придумает, как обмануть врага и половчее выполнит эти планы? Если так, назови его имя — ведь он мне наверное знаком?

— Нет, Свен, ты ведь сам знаешь, лучше тебя нам предводителя не найти, — ответил Абель.

— Вот как! — сказал Свен, подошел вплотную к Абелю и, гордо подняв голову, смерил энга испытующим и презрительным взглядом. — Тогда я сам скажу тебе, чего вы хотите, ты и те из твоих товарищей, у которых такие же низкие помыслы, как у тебя. Вы хотите, чтобы у вас был предводитель, который сквозь пальцы смотрел бы, как вы своевольничаете, и позволил бы вам грабить своих же земляков. Вам хочется жить в богатстве и разгуле в ту пору, когда каждый честный человек терпит нужду и лишения.

В дверь снова раздался условный стук, и в хижину быстро вошел какой-то человек.

— Какие новости, Хартвиг? — спросил Свен. — Ты бледен и чем-то расстроен?

— Дурные вести, — ответил вошедший и, переведя дух, оперся о стол. — Мы окружены со всех сторон. Из леса от Юнгсховеда идут большие шведские отряды. Возле Эгебьерга я слышал топот шведских коней по мерзлой земле, а когда я бежал по льду через Бенсвиг, я и в той стороне видел, как в лунном свете блестят вражеские алебарды.

Слова Хартвига вызвали страшный переполох в хижине. Взгляды всех энгов устремились к Свену, а сам он повернулся к Кернбуку. Капитан стоял у очага, опираясь на свою длинную саблю. На его губах блуждала улыбка, хотя он старался делать вид, что не замечает происходящего. Абель подошел к Свену, протянул ему свою громадную ручищу и воскликнул:

— Ты сердишься, Свен Поульсен? Тогда знай: я один во всем виноват, это я привел их сюда. Остальные ни при чем.

— Эх вы, храбрецы! — заговорил Свен о таким спокойствием и хладнокровием, точно его жизни не угрожала смертельная опасность. — Вы жалуетесь на нужду, вы, люди из племени энгов, вы, всю жизнь привыкшие терпеть голод и холод. А я нынче вечером видел старого пастора из Смидструпа, он бродил от двери к двери с глиняным горшком на вверевке, прося подаяния. Враг выгнали его из родного гнезда, а он знавал лучшие дни. Вы хотите другого вожака? Кого же? Каждый из вас, верно, сам метит на это место. Ну что ж, беритесь за дело все разом. Ты слышал, Абель, какие вести принес Хартвиг? Чего же ты медлишь? Предложи нам свой план, мы его выполним. Веди людей. Или ты, Бент, или ты, Ванг, или ты, Иенс Железная Рубашка. Враг вот-вот будет здесь, но раз я вам не по вкусу, я слагаю с себя власть. Ну, а коли не мне теперь отдавать приказы, я покажу вам, что готов повиноваться тому, кто будет командовать лучше меня.

— Кто сказал, что ты нам не по вкусу? — спросил вошедший позже всех Хартвиг и угрюмым и грозным взглядом обвел всех тех, кого только что перечислил Свен.

— Я, — сказал Абель и, выступив вперед с выражением мольбы и раскаяния, протянул руку Свену. — Прости меня, Свен, я сожалею о своих словах. Никому, кроме тебя, не быть нашим предводителем.

В продолжение всего этого разговора Ивер сидел на своем месте у стола так спокойно, словно происходящее его совершенно не касалось. Только его маленькие живые глазки то и дело вспыхивали, свидетельствуя о том, что он все видит и слышит. Вдруг он встал, решительно отодвинул в сторону стол и выступил на середину комнаты.

— Ну вот что, Свен! — сказал он. — Хватит нам слушать их болтовню, время действовать. Приказывай.

— Одень сына, Ане-Мария! — распорядился Свен. — Вы улыбаетесь, капитан, — продолжал он. — Я понимаю, в чем дело. Вы знали о готовящемся выступлении ваших солдат и поэтому так легко отдались в мои руки. Но слушайте: вы храбрый человек, однако, и я не трус. Раз уж вы оказались среди нас, придется вам спасать моих людей. Навряд ли вам этого хочется. Ну что ж, тогда нам придется обезопасить себя.

На лице капитана появилось еще более насмешливое выражение. А Свен продолжал:

— Либо вы нам поможете спастись, и тогда вы свободны, либо вы откажетесь, и тогда мы вас застрелим, едва только первый шведский солдат просунет голову в дверь.

— Но как я могу помочь вам спастись? — спросил Кернбук, на которого произвел впечатление решительный тон Свена.

— Это не так трудно, как вы полагаете. Между холмами у самой бухты шведская линия слабее всего. Вам покажут дорогу, и вы поведете туда наших людей. Луна зашла, мой план должен удастся, только ведите себя осторожно и не шумите. Если наткнетесь на шведских солдат, скажете им, что с вами крестьяне, которых вы согнали, чтобы они провели вас к нашему убежищу. Один из моих людей всю дорогу будет идти с вами рядом.

— Надежный человек, — пояснил Ивер, заряжая свой пистолет.

— Человек, которому я вполне доверяю и который, если только вы попытаетесь нас выдать, застрелит вас на месте.

— Речь идет обо мне, — сказал Ивер, дружелюбно кивнув капитану.

— Собирайтесь, я вас проведу, — сказал Кернбук.

— Возьми с собой сына и собирайся, Ане, — сказал Свен. — А вас, капитан, я попрошу обвязать шерстяной пряжей шпоры, чтобы они не звенели на обледенелой дороге.

— А ты не пойдешь с нами, Свен? — спросила Ане-Мария.

— Нет, — ответил Свен. — Я пойду другой дорогой и встречусь с вами позднее. И еще вот что, Ане, — тихо добавил он. — Запомни хорошенько мои слова. Ты знаешь, что мы собрали кучи хвороста и сложили их в лесу на холмах. Если нам придется плохо, ты получишь весть от меня или Ивера насчет хвороста и, как бы загадочно ни звучали наши слова, знай одно: ты должна тайком пробраться в лес и поджечь хворост. Для наших людей это сигнал к сбору. Может статься, от этого будет зависеть моя жизнь.

— Дай мне руку, Свен, в знак того, что ты не таишь на меня обиды, — сказал Абель, выходя из хижины. — Провалиться мне на месте, если я не искуплю свою вину. Завтра я отрежу Таму уши, а заодно и голову за то, что он хотел предать тебя.

Свен с улыбкой протянул руку Абелю.

— А ты станешь потом кормить его вдову и троих ребятишек?

— Избави меня бог от такой напасти.

— Тогда оставь Тама в покое. Можешь мне поверить, не вспомни я о его жене и детях, он не ушел бы живым из моего дома.

Несколько минут спустя энги покинули хижину Свена с черного хода и исчезли между холмами, спускавшимися в сторону бухты. Впереди маленького отряда шел Кернбук. За ним следовал Ивер с заряженным пистолетом в руке. Ане-Мария несла на руках сына. Голова ребенка лежала на плече матери. Мальчик спал. Энги плотным кольцом окружили жену Свена. Все шли в полном молчании, осторожно ступая и внимательно оглядываясь по сторонам.

 

ЛОВУШКА

Луна зашла, стало совсем темно, сгустился туман. Это было на руку беглецам, которые безмолвно и бесшумно пробирались по густому лесу, окаймлявшему остров с востока. Внизу у подножия лесистых холмов расстилался залив, затянутый льдом и запорошенный снегом. Беглецы не раз слышали отдаленный стук копыт и шагов по мерзлой земле, однако продолжали незамеченными спускаться к морю.

Опасность, казалось, наконец, миновала. Ивер подошел к капитану и тихо сказал:

— Думаю, на этот раз мы обманули шведов.

— Может, и так, — ответил Кернбук.

— Уверен, что так. Навряд ли они решатся сунуть свой нос сюда. Здесь до самого залива сплошная трясина. А впрочем, скоро в стране не останется такого уголка, где бы не побывали шведы, сея слезы и горе.

— Такова уж доля солдата в немирные времена, — ответил Кернбук.

— Неправда. Доля солдата сражаться в честном бою, а не насиловать и мучить беззащитных женщин и детей.

— Что же сделали шведы твоим женщинам и детям?

— Я расскажу вам об этом, — ответил Ивер, схватив Кернбука за локоть. — Там на опушке леса, который начинается за мостом возле Юнгсховеда, у богатой владелицы Эрремандсгорда служила бедная девушка. Шведы разграбили замок, но, не найдя сокровищ, на которые рассчитывали, они схватили хозяйку и стали ее пытать. Схватили они и служанку и мучили больную девушку до тех пор, пока несчастная не испустила дух. Вот что творят шведы на датской земле. Только не пытайтесь говорить мне, что этого не было, потому что я видел это собственными глазами.

— Я тоже, — сказал Кернбук.

— Девушка эта моя сестра, — продолжал Ивер, — а люди, которые ее убили, носили такую же форму, как вы, — желтый мундир и синюю перевязь!

— Что же было дальше?

— Что дальше? Об этом я хотел рассказать вам позднее, когда вы выведете нас за шведскую линию. Но раз вы спрашиваете: «Что же было дальше?»— я отвечу вам хоть сейчас. Когда палачи покинули усадьбу, в ней остался один человек. Он опустился на колени, прочел «Отче наш», помолился за покойницу, а потом поклялся всемогущему богу, что ни один швед, который носит желтый мундир и синюю перевязь, не уйдет живым из его рук. Поняли? Поклялся в этом спасением своей души.

— Понял, — сказал Кернбук. — Как не понять.

— Сами видите, такую клятву нарушить нельзя.

— Еще бы. Продолжай.

— Да, пожалуй, продолжать-то нечего, — сказал Ивер, и голос его задрожал от ненависти. — Как только наши люди очутятся в безопасности и разбредутся кто куда, а мы останемся с вами вдвоем, я вставлю вам в ухо дуло пистолета и выстрелю. Потом засыплю вас снегом и буду утешаться тем, что сдержал свою клятву, как честный человек.

— Честным человеком, приятель, я называю лишь того, кто равно справедлив как к друзьям, так и к врагам, а ты не был справедлив, рассказывая эту историю.

— Почему?

— Потому, что ты кое-что забыл.

— Что же именно?

— Когда шведские офицеры притащили на допрос больную служанку, один человек вышел вперед и сказал: «Вы хотите совершить подлый поступок, друзья! Он недостоин шведского офицера».

— Правда, — прошептал Ивер, и голос его дрогнул.

— Этот человек заслонил собой несчастную девушку и, обнажив шпагу, пригрозил заколоть первого, кто осмелится прикоснуться к ней. Но офицеры были пьяны и не послушались его, они набросили ему на голову простыню и выволокли из комнаты.

— Правда, — снова шепнул Ивер. — И этот человек?..

— Был я.

— Вы?

— Разве ты не узнаешь моего голоса? — дружелюбно спросил Кернбук.

Ивер хотел что-то ответить, но только» помотал головой.

— А чтобы ты в другой раз не судил так сурово моих земляков, я хочу сказать тебе, что среди тех, кто совершил это подлое убийство, не было вообще ни одного шведа. Весь наш полк состоит из немцев-наемников, которых король завербовал во время отступления из Польши. Это жалкие отбросы, честь и родина умещаются для них в их кошельке, они следуют за армией так же, как вороны, — ради добычи.

— Верно, верно! — сказал Ивер. — Теперь я узнаю ваш голос. Вы заступились за бедняжку Софи. Спасибо, спасибо вам, капитан!

Ивер схватил руку капитана и, несмотря на протест Кернбука, поднес ее к губам.

Меж тем капитана и Ивера нагнал Абель.

— Мне кажется, за нами кто-то идет, — шепнул он.

Ивер остановился, приложил ухо к земле и прислушался.

— Да! — воскликнул он. — Я слышу стук копыт. Снег заглушает шаги, но все же я слышу, что всадники приближаются; должно быть, они напали на наш след, иначе они не скакали бы рысью.

— Как ты намерен поступить? — спросил Кернбук.

— Что-нибудь придумаю, — ответил Ивер. — Вы свободны, капитан. — С этими словами он схватил руку капитана, пожал ее и добавил вполголоса: — Когда будете читать вечернюю молитву, помолитесь заодно и о душе бедняжки Софи. И да хранит вас бог!

Потом он шепнул несколько слов своим спутникам, и маленький отряд быстро и бесшумно стал спускаться в ложбину между холмами, которая тянулась до самого залива. Капитан постоял, глядя вслед энгам, потом повернулся и зашагал в противоположном направлении по дороге, которая вела к Юнгсховеду.

А Ивер между тем привел свой отряд к берегу залива и, повернувшись к энгам, сказал:

— Похоже, что дело наше плохо, но все же у нас еще есть надежда одурачить шведов. Вон там впереди, как раз против входа в бухту Престё, темнеет небольшой островок, шведы зовут его Мадернё. У берегов его так глубоко, что дна не увидишь, и лишь с одной стороны, той, что обращена к побережью, до островка в любую пору можно добраться вброд, почти не замочив ноги. Идите за мной гуськом. Только смотрите не сворачивайте в сторону. Хоть бухта нынешней зимой и замерзла, течение взламывает лед, а после оттепели на прошлой неделе лед и вовсе подмыло. Идите вперед вон на тот огонек — это светятся окна постоялого двора в Таппернойе, скоро мы доберемся до места. А там пусть шведские конники попробуют нас догнать. Идем, Ане-Мария. Мальчугана давай мне. Ты уж, поди, устала нести его на руках.

Ивер взял ребенка на руки и первым ступил на лед.

Через некоторое время маленький отряд добрался до островка, покрытого огромными валунами, между которыми пробивались вереск и песчанка, а кое-где из-под снега выглядывали и кусты терновника. Хотя весь залив Престё, насколько хватал глаз, был покрыт коркой льда, время от времени было слышно, как подо льдом плещут волны, но энгов это уже не тревожило — они ступили на берег островка.

— Ну вот, благодарение богу, мы спасены! — воскликнул Ивер, усевшись на камень. — Под ногами у нас твердая земля. Теперь и шведская пуля нас не достанет, а этого я, по правде сказать, боялся больше всего. Разбредемся же по островку, и не бойтесь немножко пошуметь: пусть шведы услышат наши голоса, может, нам удастся заманить их на лед.

— Сдается мне, — сказал один из энгов, — весь их отряд собрался у подножия прибрежных холмов возле Ронеклинта. Когда мы проходили мимо, я слышал, как там заржал конь.

— Ясное дело, это они! — с торжеством воскликнул Ивер. — Они наверняка видели нас и теперь держат совет, идти ли им по льду. Надо заставить их решиться на это.

Он взял пистолет, взвел курок и выстрелил. Выстрел отозвался раскатистым эхом среди холмов на берегу. И в ту же минуту энги увидели, как темная масса шведов, вытянувшись длинной цепочкой, ступила с берега на лед и двинулась к островку. Ивер сидел на камне, подавшись всем телом вперед. Его маленькие глазки, казалось, хотят просверлить темноту.

— Ивер! — воскликнула Ане-Мария. — Что мы станем делать, если они придут сюда?

— Они не придут, милая Ане! — ответил он уверенно и серьезно. — Всемогущий бог вырыл пропасть между нами и нашими врагами, и ни одному из шведов ее не перейти.

— Но они приближаются, они скачут, их много. Я слышу их голоса!

— Я тоже, — ответил Ивер. — Но разве ты не слышишь, Ане-Мария, еще один голос? Это заговорил лед. Молись, Ане-Мария, за упокой души наших врагов.

Ивер еще не закончил своей фразы, как глухой, свистящий вздох разнесся по поверхности льда. Всадники остановились, казалось, они колеблются — некоторые повернули коней к берегу, но было уже поздно» Лед затрещал, раздались пронзительные крики. Лошади ржали, лед прогибался под их копытами, с треском разламывался, всадники звали на помощь, они барахтались в воде и уходили под лед. А на острове Ивер и его товарищи, потрясенные, молча следили за этой сценой…

Меж тем Свен-Предводитель, проводив своих товарищей, долго смотрел им вслед, пока спина последнего из них не исчезла в ночной тьме. Тогда он запер дверь, а потом закрыл окно ставнем, чтобы с улицы не было видно света.

— Теперь и мне надо убираться отсюда, пока шведы не нагрянули в дом, — заметил он вслух. — Вокруг все тихо, остальные спасены, капитан их не выдаст, поскольку Ивер не спускает с него глаз, и никто не видал, как они вышли отсюда.

— Никто, кроме меня, — ответил голос из угла, и пораженный Свен, оглянувшись, увидел незнакомца, который, никем не замеченный, спокойно просидел весь вечер на соломенном стуле.

Первым побуждением Свена было схватить заткнутый за пояс пистолет, но, увидев бледное и кроткое лицо говорившего, он выпустил из рук оружие и подошел к незнакомцу.

— Кто вы такой, черт побери? — с удивлением спросил он. — И как вы сюда попали?

— Я просидел здесь целый вечер, — ответил незнакомец. — У меня к тебе поручение, Свен Поульсен!

— Тогда погодите, — сказал Свен. — Первым делом нам надо убраться отсюда. Вы датчанин?

— Ты мог бы догадаться об этом по моей речи.

— К сожалению, — сказал Свен, — я не раз встречал людей, которые чисто говорили по-датски, но вели себя совсем не так, как надлежало бы добрым датчанам. Впрочем, я хотел лишь сказать, что, если вы не стакнулись со шведами, вам может повредить, если вас увидят в этом доме.

— Ну что ж, я готов идти за тобой.

— Ладно, да только я предпочел бы знать, с кем имею дело: в моем положении приходится быть осторожным, незнакомец!

— В моем положении тоже, — последовал ответ.

Свен с минуту в сомнении разглядывал незнакомца, потом подошел к постели, сорвал с нее две простыни и прихватил две пары шерстяных чулок.

— Вот что, — сказал он. — Завернитесь в простыню, а на башмаки натяните вот эти чулки. Тогда мы сможем пройти в десяти шагах от шведов, и они нас не увидят и не услышат. Я отведу вас в безопасное место, где вы изложите мне, что вас ко мне привело.

Человек послушно выполнил распоряжение Свена. Свен погасил лучину, выскользнул за дверь, постоял прислушиваясь, потом тихо окликнул гостя, и они покинули дом.

Свен выбрал тропинку, которая через несколько минут вывела их к глубокому рву — он отделял королевские охотничьи угодья от помещичьих земель. По обе стороны рва высились деревья и кусты, ветви которых образовали над ним плотную крышу, и чувствовалось, что этой тропинкой часто пользовались, потому что снег был так хорошо утоптан, что даже на расстоянии нескольких метров не слышно было шагов.

— Идите впереди меня, а еще лучше рядом со мной, — шепотом приказал Свен. — Так мне будет веселее.

Незнакомец повиновался:

— Далеко ли до твоего убежища?

— Недалеко. Еще немного вперед по дну этого рва, и мы на месте.

Хотя они двигались в полной темноте, окутавшей все вокруг после захода луны, Свен продолжал уверенно идти вперед. Наконец они дошли до леса. Свен взобрался на каменную ограду и сказал своему спутнику:

— Перелезайте смелее, вот моя рука, я вас поддержу. Мы в лесу, а значит, в безопасности. Ни один враг не проберется в темноте сквозь эти заросли — во всяком случае, никто не знает здешнюю дорогу так, как я. Садитесь вот на этот камень, переведите дух, и мы двинемся дальше.

— Незавидная у тебя жизнь, скажу я тебе, — заметил спутник Свена. — Наглядевшись на нее нынче вечером, я решил, что ты мог бы добиться лучшего.

— Пожалуй. Но как?

— Ты храбрый воин.

— Да, но я не дворянин. А только дворянин может дослужиться до высокого военного чина.

— Ну, это только здесь, в Дании, а ведь ты мог бы поступить на службу к другому хозяину.

— К кому же, например?

— К тому, на чьей стороне сила, Свен-Предводитель. К тому, кто сумеет по заслугам наградить тебя за твою доблесть. И, поскольку сила нынче на стороне шведов, па твоем месте я выбрал бы шведского короля.

— Хороший совет, ничего не скажешь, — насмешливо ответил Свен. — Тем более, что шведский король объявил меня вне закона. Так вы на моем месте поступили бы на службу к шведам? — переспросил он с притворным равнодушием.

— Без всякого сомнения.

— Да они еще, пожалуй, и не взяли бы меня.

— А может быть, и взяли. Как знать.

— Но я даже не знаю, к кому мне у них обратиться.

— Ну, если дело только за этим, мы что-нибудь придумаем.

— Что ж, продолжайте, раз уж вы начали, посоветуйте, как взяться за дело.

— Так ты, значит, всерьез помышляешь об этом?

— А почему бы нет?

— Пожалуй, легче ответить, когда спрашивают «Почему?», чем когда спрашивают «Почему бы нет?». Но, впрочем, я готов приступить к делу без обиняков. Я знаком с одним высокопоставленным лицом у шведов, этот человек может дать тебе хорошую должность в армии.

— Кто же этот человек?

— Это личный секретарь графа Ульфельда.

— Когда же я узнаю его ответ?

— Да хоть сейчас.

— Сейчас? — повторил Свен. — Так, стало быть, это вы и есть?

— А если бы и так, что ты на это скажешь?

— Если это так, — ответил Свен и, подскочив к незнакомцу, одной рукой схватил его за грудь, а другой вытащил пистолет, — ты заслуживаешь, чтобы я тебя пристрелил, но, пожалуй, нет, ты не стоишь пули честного человека.

И Свен неожиданно с такой силой отшвырнул незнакомца в сторону, что тот грохнулся оземь. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Свен его перебил:

— Жалкий негодяй! Ты даже не заметил ловушки, которую я тебе расставил, чтобы узнать, что ты задумал. Так, значит, шведы вообразили, что достаточно им подослать ко мне такого мозгляка, как ты, и я предам свою родину и свой народ?! Уж если правду говорить, я не нуждаюсь в твоем посредничестве, потому что шведский генерал Густав Стенбук еще в прошлом году предлагал мне чин офицера в своей армии. Ступай прочь, секретаришка! Сегодня я отпущу тебя живым, но помни: если ты еще раз попадешься мне в руки, моли бога о своей грешной душе. Убирайся! Теперь ты знаешь, кто я такой!

Свен круто повернулся и зашагал прочь, но голос незнакомца заставил его остановиться.

— Да, Свен-Предводитель! — воскликнул тот с самообладанием и хладнокровием, которых трудно было ожидать от него в такой момент. — Я теперь знаю, кто ты такой, но ты еще не знаешь, кто я. Веди же меня туда, куда намеревался, и я открою тебе самую важную часть того, что хотел сказать. Пока ты слышал лишь половину.

— Что это значит? — с удивлением спросил Свен. — Может, ты хочешь еще раз попытаться подкупить меня? Мне думается, первая неудачная попытка должна была отбить у тебя к этому охоту.

— А с чего ты взял, что первая моя попытка была неудачной?

— С чего я взял? — гневно переспросил Свен и шагнул к незнакомцу. — Да с того, сударь мой, что она кончилась тем, что я едва не проломил вам череп.

— Это было бы весьма неосмотрительно с твоей стороны. Во-первых, ты только повредил бы самому себе, а во-вторых, если бы это произошло, я навряд ли сумел бы объяснить тебе, что все, сказанное мной до сих пор, было сказано лишь для того, чтобы тебя испытать.

— Испытать? — недоверчиво повторил Свен.

— И как видишь, мне это удалось, и моя ловушка была похитрее твоей, раз ты в нее попался.

— Что ж, придется вам поверить, но только если вы представите доказательства, что теперь говорите правду, — ответил Свен. — И, однако, в одном вы проявили неблагоразумие, сударь! Я человек горячий, и тот, кто вздумает меня оскорблять, будь то в шутку или всерьез, должен держаться от меня подальше, чтобы я сгоряча не свернул ему шею. Черт побери! Тот, кто хочет дразнить собаку, не полезет к ней в конуру. Но если вы не секретарь графа Ульфельда и не друг шведов — кто же вы такой?

— Это я скажу тебе, когда мы очутимся в твоем убежище. Если мои объяснения тебя не удовлетворят, ты всегда успеешь проломить мне череп.

— Ваша правда, — сказал Свен. — Пошли.

После долгого и трудного пути по бесчисленным, запутанным тропинкам, когда спутник Свена уже совершенно перестал понимать, где он находится, они наконец остановились перед высоким могильным курганом, обложенным серыми камнями. Свен отвалил один из камней, и за ним обнаружилось отверстие, достаточно большое, чтобы в него можно было проползти на животе.

— Ложитесь на землю и ползите, — приказал Свен. — Нам уже давно пора укрыться в тайнике. Скоро рассветет, и тогда от наших простыней будет мало проку.

Незнакомец вполз в пещеру внутри кургана, которая оказалась настолько широкой, что в ней можно было встать во весь рост. Свен снова завалил отверстие камнем и высек огонь своим огнивом.

 

КАК СВЕН УЗНАЛ О СОКРОВИЩЕ

Лучина, которую зажег Свен, осветила красноватым светом пещеру, стены которой были выложены гранитом. В одном ее углу было устроено ложе из буковых ветвей, на которых лежали охапки свежего сена. В противоположной стороне высилась куча шлемов, сабель и ружей — все они были шведской работы и свалены как попало.

Незнакомец оглядел все эти предметы, снял с головы шапку и опустился на деревянный чурбан, служивший сиденьем. Свен остановился чуть поодаль и, скрестив руки, смотрел на незнакомца твердым и испытующим взглядом.

— Оглядывайтесь, оглядывайтесь! — сказал он. — Но имейте в виду: я завалил вход в пещеру, так что никто нас не услышит.

— Тем лучше, — отозвался незнакомец. — Поговорим без помех. Мне надо многое тебе сказать.

— Тогда первым делом скажите, кто вы такой.

— Нет, первым делом я скажу тебе, что меня к тебе привело — это главное, , а мое имя назову потом, оно не имеет значения. Так слушай, Свен! Как только его величество король Фредерик и государственный совет Дании поняли, что шведы намерены высадиться на наших островах, они постановили, что губернаторы островов должны отправить все муниципальные и церковные деньги в Копенгаген, но это важное распоряжение не было вовремя выполнено, как не выполняются и многие другие необходимые распоряжения в этой злополучной войне. И только когда враг высадился на острове Фюн и стал опустошать казну в каждом завоеванном городе, все поняли, что медлить больше нельзя. Я срочно выехал к губернаторам островов Лоланн и Фальстер, чтобы попытаться спасти их казну. Предусмотрительный господин фон Паппенхейм по собственному почину уже собрал все, что в его округе было взыскано в виде налогов и пошлины, и эти деньги вместе с церковными богатствами и теми деньгами, что послал господин Хенрик Раммель с острова Мен, составили сумму в пятьдесят тысяч ригсдалеров. Преодолев все опасности, мне удалось с большим трудом добраться до Вордингборга и там укрыть эти деньги в надежном месте, так как я не решился везти их дальше. Тут-то я и вспомнил о тебе: меня предупреждали, что, если мне понадобится помощь, лучше всего искать ее у тебя, человека с умной головой и верным сердцем.

— Кто же это отзывался обо мне в таких лестных словах? — спросил Свен.

— Его величество король Фредерик Третий.

Лицо Свена вспыхнуло. Всегда такой бесстрашный, такой отчаянно храбрый, он сейчас от смущения не решался поднять глаза на маленького бледного человечка, сидевшего перед ним.

— Его величество сам послал вас с поручением ко мне? — спросил он наконец.

— Да, — ответил посланец короля. — И если тебе нужны доказательства, вот тебе первое из них, чтобы ты уверился, что я говорю правду.

Незнакомец сунул руку за пазуху, из-под подкладки своего камзола извлек маленький кожаный кошелек, открыл его и, вынув сложенную бумажку, протянул ее Свену.

В бумаге было написано:

«Всем, кто увидит или услышит сие послание, мы изъявляем наше королевское благоволение. Почтенный Ханс Нансен, наш верный бургомистр города Копенгагена, послан с поручением чрезвычайной важности на благо королевства, посему каждый подданный нашего государства, к кому он вздумает обратиться за содействием и помощью, обязан ему послушанием и повиновением, равно как и поддержкой.

Фредерик Король».

Прочитав письмо, Свен возвратил его Нансену, которого теперь мы можем называть этим именем.

— «Если по пути вы попадете в беду, — добавил его королевское величество, — или будете нуждаться в помощи, а это весьма возможно, ведь вам придется везти деньги через страну, захваченную врагом, можно сказать, через вражеский лагерь, тогда обратитесь к Свену, Предводителю энгов. Этот человек вам поможет, положитесь на него полностью». И вот я выехал из Вордингборга, но нашел тебя только сегодня, и то после долгих поисков, хотя слухи о твоих подвигах и о твоей храбрости уже облетели весь остров.

Свен пренебрежительно пожал плечами.

— Не кажется ли вам, господин бургомистр, что я еще не заслужил ваших похвал? Пока я только раздобывал оружие для себя и своих людей. Главное еще впереди.

— Ты забываешь, что я кое-что повидал в твоем доме.

— Да что ж из того, черт побери! Неужто вы думаете, что таких людей, как энги, которые родились и выросли среди сражений, можно водить на шелковом поводке, как дрессированных болонок? Если бы они не знали, что я храбрее и сильнее их, они подняли бы меня на смех и тут же выбрали бы себе другого предводителя. Но только не дай господь этому случиться, потому что тогда нашей округе несдобровать. Энги не любят слушаться ничьих приказаний, а о справедливости знают только то, что я им говорю. Они разбежались бы кто куда, как крысы из пустого овина, и нашему народу, пожалуй, пришлось бы от них еще солонее, чем от шведов. Но они храбрые воины, мои энги, надо только уметь их убедить — когда словами, а когда и угрозой пистолета, как придется. Главное, чтобы они чувствовали, — что тот, кто ими командует, ни в чем им не уступает и даже, наоборот, превосходит их всех.

— Понимаю, Свен, — подтвердил Нансен. — Я и сам нынче вечером убедился, что ты настоящий мужчина, но мне было этого мало, я должен был получше испытать тебя, прежде чем доверить тебе столь важное поручение.

— Иными словами, вы, важные господа из Копенгагена, думаете, что, если побряцать туго набитым кошельком над ухом бедняка, его честность не устоит перед звоном монет. Я о вас лучшего мнения, хоть вы этого и не заслужили.

— Ну, ну, Свен-Предводитель! — снисходительно улыбаясь, сказал Нансен. — Ты так рассуждаешь по молодости лет. Молодежь легковерна, зато она быстро разочаровывается.

— Мне тридцать пять лет, — возразил Свен.

— Я исчисляю возраст людей не годами, а чувствами, а по пылкости чувств тебе нет еще и тридцати. Я считаю, что должен был отнестись к тебе с недоверием, пока ты не убедил меня в противном.

— Нет, разрази меня гром! — запальчиво воскликнул Свен. — Если сам король удостоил меня доверием и возложил на меня поручение, подобное тому, о котором вы говорите, вы и подавно могли на меня положиться.

— Если я и был не прав, не доверяя тебе и твоим людям, разве я не сделал все, что мог, чтобы загладить свою вину?

Свен рассмеялся:

— Потому что пришли ко мне и просите вам помочь?

— Нет, Свен-Предводитель! Потому что я пришел, чтобы предоставить тебе всю честь этого дела, честь тем более высокую, что твои подвиги начнутся там, где я отступил перед трудностями.

Свен почувствовал справедливость слов Нансена. Он постоял в молчаливом раздумье, потом кивнул и, протянув Нансену руку, сказал:

— Вы правы, забудем о том, что произошло. В общем-то, я ведь довольно терпеливо выслушал то, что вы мне сказали в лесу, и не причинил вам никакого вреда.

— Разумеется, — добродушно подтвердил Нансен, — если не считать того, что ты дал мне небольшую затрещину и швырнул на обледеневшую землю, от чего, между нами говоря, не один миролюбивый бургомистр мог бы отдать богу душу.

— Неужто! — смеясь, отозвался Свен. — У меня не было таких дурных намерений! Но как велика сумма, которую мне предстоит доставить в Копенгаген?

— Пятьдесят тысяч ригсдалеров.

— Это большие деньги.

— Да, но перевозить их будет проще, чем ты полагаешь, потому что значительную часть суммы составляют вексельные обязательства, подписанные известными лицами, и только небольшую долю — золото и серебряные монеты. Как ты думаешь, сможешь ты провезти все это в целости и сохранности через Зеландию?

— Не знаю.

— Как это не знаешь? Так мог бы ответить и я.

— Слушай, бургомистр! — заявил Свен. — Я должен подумать, прежде чем сказать, как я возьмусь за дело. Ведь мне надо не только обмануть шведов, у которых на редкость острый нюх, но и оправдать доверие, которое вы, важные господа, оказали моему мужеству и смекалке. Где находятся деньги?

— Это ты узнаешь, когда мы окажемся на месте. Ведь я полагаю, мы вдвоем двинемся в путь.

Свен вскочил, встал перед Нансеном и впился в него сверкающим взглядом.

— Ах, вы так полагаете? А вот я так держусь противоположного мнения. Вы опять мне не доверяете?

— А ты опять горячишься! — ответил Нансен.

— Эх вы, горе-вояка! — продолжал Свен, делая над собой усилие, чтобы смирить свой гнев. — Вы хотите сопровождать меня. Да вы поглядите на себя — вы еще не отдышались и ртом хватаете воздух, а ведь мы прошли всего несколько шагов. Вы дрожите от холода в этой теплой пещере. Что же будет, когда мы выйдем отсюда и окажемся на морозе? Да любой шведский горнист выбьет меч из вашей изнеженной руки. Вам станет дурно при первой же перестрелке, и вы лишитесь чувств, если придется бежать. Поглядите на себя, бургомистр, и потом на меня! Я говорю это не для того, чтобы унизить вас. В королевском совете, где надо измыслить какой-нибудь хитроумный план, нужны вы. Там, где нужно рискнуть жизнью, чтобы его осуществить, нужен я. Поэтому, сударь, закутайтесь-ка поплотнее в свой плащ и возвращайтесь к себе в кабинет. С божьей помощью я беру на себя остальное.

— Будь по-твоему, упрямец! — ответил Нансен. — Но помни: отсылая меня прочь, ты берешь на себя всю ответственность за благополучный исход дела.

— Знаю! — кивнул Свен. — Отвечать буду я, но и слава будет моя!

— Когда ты можешь выехать?

— Как только вы скажете, куда надо ехать.

— А твои товарищи?

— Тысяча дьяволов, бургомистр! Что вам за дело до моих товарищей! Вы бы еще спросили, захватил ли я с собой еду и заряжены ли мои пистолеты! Я вас спрашиваю, куда ехать.

— Ладно. Ты знаешь пастора в Вордингборге?

— Господина Кристена Нильсена? У него еще пасека в саду?

— Вижу, что он тебе известен. Передай ему это письмо. Я уже называл ему твое имя. Это честный и благородный датчанин, он во всем окажет тебе помощь.

— Да продлит господь дни почтенного пастора! Если бы мне надо было прочесть молитвенник или призвать на землю ангелов, он и в самом деле мог бы мне помочь. Но чтобы добиться толку в нашем деле, лучше положиться на ангелов, которые служат у меня. Так, стало быть, пастор знает, где скрыты деньги, а мне этого сказать нельзя?

— Мы спрятали их в одном из пасторских ульев в его саду. Ну вот, теперь ты знаешь все. Делай, что найдешь нужным, но помни об опасностях, которые сопряжены с этим дерзким предприятием.

— Нет, бургомистр! — с веселым задором ответил Свен. — План действий я начну обдумывать тотчас, а об опасностях стану вспоминать лишь тогда, когда они будут позади. Да к тому же победа без риска все равно что незаслуженная похвала.

Нансен протянул Свену руку и, задержав ее в своей, сказал:

— Желаю удачи, Свен! Дай бог нам встретиться снова. И если тебе понадобится помощь друга, обращайся ко мне.

— Спасибо, господин бургомистр, — ответил Свен. — А если вам когда-нибудь снова понадобится помощь Свена-Предводителя, обращайтесь ко мне, но ловушек больше не расставляйте. А если вернетесь в Копенгаген, скажите его королевскому величеству и его знатным приближенным, что я, простой человек, советую им либо полностью доверять тому, к кому они обращаются, либо уж не доверять вовсе. Может, мой совет им пригодится.

Свен еще произносил эти последние слова, когда снаружи раздался приглушенный шум: камень отвалили, в отверстие просунулись чьи-то ноги. Пока пришелец возился с камнем, заваливая вход, верхняя половина его туловища по-прежнему была невидима. Наконец он сполз вниз, кивнул Свену и сел на ложе из буковых ветвей, с откровенным недоумением уставившись на Нансена.

— Как дела, Ивер? — спросил Свен. — Откуда ты?

— С похорон.

— С чьих же это похорон?

— Шведские конники решили проверить, глубока ли вода в заливе. Вот и пошли ко дну, а мы стояли на острове и смотрели.

— А где Ане-Мария и все наши?

— В безопасности.

— Этот человек — моя правая рука, — сказал Свен, обращаясь к Нансену.

— А это моя голова, — тотчас отозвался Ивер, который считал нужным ответить любезностью на любезность Свена.

Нансен заметил с улыбкой:

— Я уже имел удовольствие познакомиться с твоим Другом, Свен.

— Чего я не мог бы сказать о себе, — отозвался Ивер.

— Ладно, ладно, Ивер. Потом ты узнаешь его имя, он передал нам важное поручение; тут нам придется испытать наши силы. Но об этом мы потолкуем завтра. А пока, я думаю, нам надо забыть, что на улице светает. Потушим-ка лучину и вздремнем. Мы заслужили этот сон: отдохнем перед тем, что нам предстоит выполнить завтра.

Ивер взял охапку сена и, бросив ее на пол, улегся на ней. Свен и Нансен расстелили свои плащи на буковых ветвях и вытянулись на этом ложе бок о бок. И вскоре в пещере все стихло — слышалось только глубокое и ровное дыхание трех спящих мужчин.

ИСПОВЕДЬ

На другой день в Вордингборге царило необычное оживление. На улицах городка было как-то особенно людно — к церкви со всех сторон стекались горожане.

В толпе мелькали мундиры шведских офицеров из гарнизона, оставленного Карлом Густавом в замке. Сам король продолжал свой походный марш на Копенгаген.

Чем ближе к церкви, тем гуще делалась толпа, — городские стражники тщетно пытались расчистить путь, ведущий к главному входу. Их оттеснили в сторону, и они уже не делали новых попыток освободить проход. У самых церковных дверей стояла кучка шведских офицеров, которые, воспользовавшись удобным случаем, пытались рассмотреть городских красавиц, когда те, входя в храм, откидывали с лица вуаль.

В толпе прихожан выделялся молодой человек в церковном облачении с белым воротником. Он был тощ и долговяз, с белесыми волосами, бледным, нездоровым цветом лица и тусклым, безжизненным взглядом. С ним рядом шла молоденькая девушка, в руках она держала молитвенник, обернутый в белый носовой платок.

Молодой человек, Олуф Танге, служил капелланом при местном пасторе. Девушка была единственной дочерью пастора. Ее звали Гьертруд, и она была помолвлена с господином Танге.

В церкви капеллан подвел свою спутницу к креслу, которое стояло рядом с самым почетным местом, а сам проследовал к алтарю, чтобы занять место на хорах среди двенадцати учеников местной латинской школы, составлявших церковный хор. Расположившись там, Танге стал усердно грызть ногти, одновременно записывая в церковную книгу тех, кто желал исповедоваться в ближайшую пятницу.

Был как раз канун того дня, когда прихожане Вордингберга обычно шли к святому причастию. Однако не только по этой причине в церковь собралось сегодня так много народу. Внимание прихожан привлекал не столько сам пастор в исповедальне, сколько женщина, распростертая на каменном полу перед дверью, ведущей на хоры. На ней было широкое одеяние из черного холста, покрывавшее ее всю, от шеи до босых ступней.

— Это Головешка, — перешептывались прихожане. — Сегодня она в первый раз должна принести публичное покаяние, а в воскресенье, говорят, ее заставят босиком стоять в глубоком снегу у церковных дверей. Подлое отребье!

— А кто эта Головешка? — спросил высокий мужчина, который вместе со своим спутником прокладывал себе дорогу сквозь толпу прихожан и благодаря своей настойчивости выбился в передние ряды у алтаря.

— С нами господня милость! — прошептал какой-то крепыш, стоявший рядом с ними. — Неужто вы не знаете Головешку? Да ведь это же ведьма, которая бродит по городу и окрестным деревням и наводит порчу на людей и скотину.

В эту минуту послышался звон колокольчика и появился церковный могильщик с длинным белым шестом в руках. Полный достоинства и важности, он обходил ряды прихожан и будил всех задремавших на скамье. После его ухода прерванная беседа возобновилась.

— Если то, что вы рассказываете о Головешке, правда, — вновь заговорил один из двух настойчивых мужчин, который тем временем незаметно пробрался уже к самому первому ряду, где стояло несколько шведских солдат, — я удивляюсь, почему городской совет присудил ее к такому легкому наказанию. Ведь по закону страны каждая ведьма, обвиненная в колдовстве и других злодеяниях, должна быть заживо сожжена.

— Не говорите, сударь, — вздохнул горожанин. — Мы и сами надеялись, что городской совет не лишит нас этого приятного зрелища, но ведьма перехитрила всех: они не смогли вынудить у нее признания, а раз так — она отделалась лишь публичным покаянием в церкви. Ага, вот и господин Танге сделал знак органисту — значит, пастор кончил принимать исповедующихся.

— Нет еще, — сказал мужчина. — Я тоже должен исповедаться перед пастором.

Он бросил выразительный взгляд на своего товарища и выступил вперед из толпы. Шведы преградили ему путь, но он, положив руку на плечо их начальника, воскликнул:

— Разрешите пройти, господин капитан!

И решительно шагнул к исповедальне. Капеллан, стоявший у двери, ведущей к алтарю, остановил пришельца словами:

— Если вы хотите быть допущены к святому причастию, вы прежде должны подойти ко мне и сообщить свое имя и звание.

— Пожалуй, в этом нет нужды, любезный господин капеллан! — ответил человек спокойным глубоким голосом.

— Разве вы не хотите принять святое причастие?

— Я хочу исповедаться, — ответил человек. — Об остальном мы договоримся позднее.

Этот разговор происходил в двух шагах от распростертой на полу женщины. Она подняла голову и отняла руки от лица, открыв взору всех присутствующих заостренные черты, искаженные злобным коварством. Желтоватая кожа на ее впалых висках, под глазами и вокруг рта была покрыта сетью морщин, в провалившемся рту торчали кривые черные зубы. Увидев это отталкивающее лицо, пришелец вздрогнул, но тут же овладел собой, подошел к окошечку исповедальни и преклонил перед ним колени. Господин Танге с удивлением смотрел ему вслед. Горожанин, который только что рассказывал о Головешке, обернулся к спутнику незнакомца и шепнул:

— Позвольте вас спросить, любезный сударь! Кто этот человек, с которым я только что говорил? Должно быть, он не здешний, мне никогда прежде не приходилось его встречать.

— Как же вы могли его встречать, — ответил горожанину его собеседник, — когда он только что прибыл из Германии?

— Из Германии? — удивленно переспросил горожанин. — Но он отлично говорит по-датски.

— Отчего же ему не говорить по-датски? Он говорит на всех языках. Это знатный человек, благороднейшего происхождения. Очень знатный человек, — добавил он многозначительно, — как, впрочем, и я. Он владеет графством, равного которому нет на свете, как, впрочем, и я, то есть, собственно говоря, у меня графство не очень большое.

— Подумать только! — с удивлением протянул горожанин. — А я и не знал!

— В его поместье такие породистые собаки, каких не сыщешь нигде в мире. Да что собаки! Какие у него ружья! Тут и фитильные ружья из Люттиха с нарезным стволом, ружья, громадные точно пушки, и ружья с колесцовым замком, годные в любую погоду. Я уж не говорю о его саблях, которые перерубают ружье легче, чем столовый нож режет кусок сыра. И лезвие у них такое тонкое и острое, что сбривает бороду по самые щеки.

— Господи помилуй! — с величайшим почтением вздохнули слушатели.

— Но для чего же такому знатному господину понадобилось исповедоваться у нашего пастора? — спросил один из них.

— А ему ночью было знамение свыше, — ответил рассказчик. — Вам я могу об этом шепнуть, потому что на вид вы люди весьма почтенные. Так вот, ему явился архангел Гавриил, вернее сказать, он явился нам обоим: живехонький, ну просто вот как я сейчас перед вами. И мой друг пошел к пастору, чтобы спросить его, великий ли это грех, если крещеный человек женится на дочери великого турка. Это мы спрашиваем у каждого пастора в каждом городе, который проезжаем.

Пока его спутник рассказывал любопытным эту необыкновенную историю, приезжий, стоя на коленях перед пастором, шептал:

— Ваше преподобие! Сидите спокойно и не подавайте виду, что удивлены моими словами. Я прибыл к вам по очень важному делу, и, так как мы оба с вами заинтересованы в том, чтобы ничьи уши не слышали, о чем мы с вами будем говорить, я выбрал это святое место как самое безопасное для нашей беседы.

Старый пастор в величайшей растерянности уставился на говорившего. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем он обрел дар речи:

— В чем бы ни состояло ваше дело, я не вправе выслушать его в божьем храме, ибо здесь я исполняю только свои обязанности священнослужителя.

Он хотел уже подняться со своего сиденья, но настойчивый, глубокий взгляд незнакомца удержал его на месте. Незнакомец продолжал:

— Не уходите, господин пастор, прошу вас. Разве есть другое место, где можно сообщить вам тайную весть? Здесь нас окружают глухие стены, рядом ни души, кто мог бы подслушать, а над нами господь бог, в которого мы оба с вами веруем и которому оба служим, когда действуем во имя того, что должно быть самым дорогим и священным для каждого человека, — во имя блага родины!

— Кто же вы? — пробормотал пастор.

— Я послан бургомистром Нансеном, а зовут меня — Свен-Предводитель.

— Свен-Предводитель! — прошептал пораженный священник. — И ты явился сюда, чтобы…

Свен улыбнулся.

— Я явился сюда, ваше преподобие, чтобы передать вам бумагу, которую я сейчас уронил из своего рукава на пол исповедальни. А кроме того, я хотел просить вашего позволения наведаться в ваш сад и поглядеть на вашу пасеку, так как до меня дошел слух, что равной ей нет во всем королевстве.

— Поглядеть на мою пасеку! — повторил священник.

— Да, — ответил Свен. — Или, вернее, на ваши ульи, потому что именно они и составляют цель моего путешествия.

— И ты, Свен-Предводитель, дерзнешь отправиться в Копенгаген с такой поклажей! Долог этот путь и чреват опасностями! Ты не боишься взвалить на себя такое трудное дело?

— Нет, ваше преподобие! Страх мне неведом. Когда я смогу отправиться в путь?

— Нынче ночью я передам тебе все, что должен,

— Где мы встретимся?

— Здесь, в церкви.

— В котором часу?

— Луна как будто заходит в полночь.

— Да поддержит господь ваши силы в этот час! Я сразу понял, что вы достойный и благородный человек. Дайте мне ваше благословение, оно мне пригодится.

Коленопреклоненный Свен еще ниже склонился перед священником. Старик возложил руку ему на голову, возвел светлые глаза к небу и тихо прошептал несколько слов. Тогда Свен встал и через хоры спустился к своему товарищу, который продолжал рассказывать горожанам о своем друге, уснащая повествование все более удивительными подробностями.

Так как желающих исповедоваться больше не было, пастор вышел на хоры, где у входа на полу по-прежнему лежала Головешка. Пастор осенил ее крестным знамением и, положив руку ей на голову, попросил собравшихся прихожан проявить милосердие и снисхождение к кающейся грешнице.

Головешка поднялась с пола и обратила к прихожанам свое морщинистое лицо — на нем было написано выражение злобного упорства. Ее передали двум городским стражникам, которые должны были отвести ее обратно в Гусиную башню, где ей надлежало сидеть взаперти до окончания церковного покаяния.

Прихожане стали понемногу расходиться. Капеллан Танге предложил руку Гьертруд, чтобы проводить ее до пасторской усадьбы.

Круглое личико Гьертруд казалось опечаленным. Идя по улицам со своим женихом, она все сильнее опиралась на его руку и, наконец, взволнованно шепнула ему:

— Как мне жаль бедную старушку! Право, Танге, я попрошу отца, чтобы он немного сократил ей срок покаяния.

— Ну еще бы, моя дорогая! — воскликнул Танге, сжимая ее руку. — Дай тебе волю, ни один самый опасный преступник никогда не понес бы никакого наказания. А я считаю, что такая злодейка, как Головешка, заслужила, чтобы ее покарали.

— Ты и в самом деле веришь, что она умеет колдовать?

— Верю, и даже очень твердо, — убежденно ответил Танге. — Таким женщинам ведомы многие тайные силы природы, и они используют их во вред людям. Я своими собственными глазами видел в Ютландии, в Нибе, старую колдунью, которая вызывала с того света мертвецов. Просто волосы становились дыбом.

— Неужто! — ужаснулась Гьертруд, с боязливым любопытством глядя на жениха.

— Не бойся, моя радость! — успокоил ее жених. — Эта ведьма уже давно не показывает своих чудес.

— Почему же?

— Да потому, что ее заживо сожгли на городской окраине, где она жила, — ответил Танге, самодовольно смеясь. — Но оставим этот разговор, не к добру вспоминать о нечистой силе, когда темнеет.

— И вправду, — отозвалась Гьертруд, — давай лучше назначим время, когда ты завтра проводишь меня к аптекарю, который вырезает из бумаги такие красивые картинки. Пусть он вырежет наши портреты — мы ведь пообещали послать их тетушке на остров Фальстер.

— Завтра мне некогда, — ответил Танге. — Когда закончится таинство причастия, мне надо готовить воскресную проповедь. Мне сообщили, что шведский генерал Вавасур намерен посетить вечернюю службу.

— Ну тогда пойдем к нему сегодня вечером, милый Танге! — сказала Гьертруд, с мольбой взглянув на жениха. — На тебе твое новое облачение, мы можем пойти к нему сейчас же. Он вырезывает портреты весь день до позднего вечера.

— Сегодня вечером? — с притворным удивлением переспросил Танге. — Что ты, моя дорогая! Вечером я должен еще раз перечитать евангелие и потверже выучить его текст. Ведь моей маленькой Гьертруд будет приятно, если меня будут хвалить и благословлять, когда мы в воскресенье рука об руку выйдем из церкви после службы?

— Ты прав, — со вздохом согласилась девушка. — Но в последнее время ты так редко навещаешь меня. Я сижу вдвоем со старой Сиссель за своей прялкой, а ты не выходишь из своей каморки наверху, точно нас разделяют горы и долины. Шведский капитан Мангеймер чаще видится с тобой, чем я.

— Вот уже второй раз ты сегодня упоминаешь о капитане, — с досадой сказал Танге. — Мне приходится видеться с ним так часто, как ему заблагорассудится, и мириться с этим, пока шведы хозяйничают у нас в стране. Из двух зол приходится выбирать меньшее, и я предпочитаю видеть капитана Мангеймера в моей комнате, чем в твоей.

— Конечно, милый Олуф. Но Сиссель говорит, что вы играете в кости и другие азартные игры. Я боюсь, как бы тебе не повредило его общество.

— А как же мне с ним не играть, когда он этого требует? Ей-богу, я делаю это не для собственного удовольствия. Но если шведы приказывают, приходится подчиняться. Малютка Гьертруд должна быть умницей и понять, что она уже не маленькая. Господи боже! Ты, никак, плачешь! Неужели я должен объяснять тебе все сначала? Утри слезы, дорогая, — продолжал он, целуя ее руку, — иначе старая Сиссель опять станет ворчать, увидев твои заплаканные глаза.

Девушка повиновалась. Олуф поднял молоток на двери пасторского дома и постучал.

— А вот и вы наконец! — такими словами встретила их старая женщина, открывшая им дверь. — Шведский офицер уже два раза посылал узнать, не вернулся ли господин Танге из церкви, а сам поднял наверху такой шум и грохот, словно хочет разнести наш дом на куски. Бог знает какая муха его укусила, только с утра мне уже три раза пришлось носить ему наверх полный кувшин медового напитка, а он знай себе пьет и горланит песни, да такие, что и в кабаке слушать не пристало, не то что в доме почтенного проповедника слова божьего.

Едва только Сиссель упомянула о капитане, в тусклых глазах господина Олуфа сверкнула какая-то искорка.

— Ну, раз такое дело, — сказал он, — пожалуй, будет лучше, если я поднимусь наверх и утихомирю его. Можешь не подавать мне ужина, Сиссель, я не голоден.

Танге с ласковой улыбкой поцеловал белые пальчики своей невесты, кивнул Сиссель и вышел.

Старуха несколько минут стояла молча, не сводя внимательного, печального взгляда с Гьертруд. Под этим проницательным взглядом, который, казалось, читал в самом ее сердце, девушка опустила глаза. Вдруг она расплакалась и сделала шаг к двери. Но старуха подошла к ней, привлекла к себе и сказала тихо и ласково:

— Господь все устраивает к лучшему, дорогое мое дитя! Но если это протянется долго, добра не жди.

 

ИГРА В КОСТИ

Поднимаясь по лестнице в комнату, которую он занимал на чердаке, Танге еще. издали услышал грубый голос, выкрикивающий двусмысленные слова немецкой солдатской песни. Чтобы поскорей прервать это непристойное пение, капеллан торопливо вошел в распахнутую настежь дверь.

В комнате капеллана на скамье небрежно развалился человек в форме шведского драгуна. Рядом с ним на полу стоял наполовину опорожненный кувшин с медом, а на столе был разбросан ворох маленьких, изящных писем, которые капитан, судя по всему, читал, прежде чем улегся отдыхать.

— Тысяча чертей, капеллан! — воскликнул офицер, протягивая обе руки навстречу Танге. — Вот уже битый час, как я здесь сижу и жду!

— Но вы же знали, господин капитан, что я занят в церкви.

— Какое мне до этого дело, гром и молния! Если бы мне не лень было тащиться так далеко, я сам пришел бы в церковь и погнал бы тебя домой ударами моей сабли!

Капитан Мангеймер был широкоплечий, краснолицый коротышка с черными, коротко подстриженными волосами и большими усами, которые, по моде того времени, были закручены кверху, к уголкам глаз. На нем была отливавшая синевой кольчуга и сабля с обоюдоострым клинком и широкой чашкой, пробитой множеством маленьких четырехугольных отверстий, чтобы в них застревал клинок противника. Кроме сабли, у капитана был еще кинжал. Орудуя саблей, Мангеймер перекладывал кинжал в левую руку: он служил ему как для нападения, так и для защиты.

— Оглянись кругом и полюбуйся! — продолжал капитан с довольным смехом. — Если, на твой взгляд, здесь виден некоторый беспорядок, можешь поблагодарить за это самого себя. Надо же мне было как-то убить время. Вот я и вытащил из твоей шкатулки любовные письма и стал их читать.

— Мои письма! — возмущенно закричал Танге.

— Да уж, во всяком случае, они адресованы не мне! Прости, что я не положил их на место. Здесь вообще такой собачий холод, что мне пришлось самому развести огонь — я разломал одно из твоих старых кресел и сунул его в печь вместе с обивкой и начинкой. Помогло!

— Мое кресло! — завопил Танге с еще большим негодованием.

— Да уж, черт побери, не мое, конечно! — загоготал капитан. — И не прогневайся, здесь попахивает угаром — это все потому, что старое дурацкое кресло не хотело гореть, пришлось взять кое-какие твои бумаги да в придачу маленький молитвенник и разжечь ими огонь. Помогло!

— Господи боже! — жалобно простонал Танге. — Что вы наделали! Мои драгоценные бумаги! Мое старое кресло! Что скажет пастор, когда узнает об этом!

— Пусть твой пастор катится ко всем чертям! — со смехом заорал капитан. — Я сегодня оказал ему громадную услугу, так что вряд ли он станет сетовать на меня за такую безделицу!

— Какую услугу?

— Я с моим лакеем почти два часа работал за него в поте лица, пока он прохлаждался в церкви,

— Работали, господин капитан?

— Ну да! Я приказал лакею вырыть в конце сада яму в снегу, и мы снесли туда по одному все пасторские ульи. Потом засыпали их снегом, я скрутил здоровенный фитиль, обмазал его серой, мы сунули его между ульями и подожгли. Кухарка плакалась на днях, что мы пьем слишком много меду, вот мы и решили поправить дело: теперь, если пастору захочется меду, он может нацедить пять-шесть бочонков, а то и больше, потому что мы старались вовсю, окуривали пчел не за страх, а за совесть и снесли в яму все ульи, до которых смогли добраться.

Мангеймер замолчал, упершись руками в лавку, чтобы всласть насладиться тем впечатлением, какое произведет его рассказ на Танге. Унылое лицо капеллана стало еще бледнее обычного, он сдвинул свои белесые брови, но промолчал. Потом все так же, не говоря ни слова, стал собирать разбросанные письма и складывать их в открытую шкатулку.

— Ну, хватит. Я не для того тебя ждал, чтобы рассказывать тебе все эти побасенки. Уже поздно, у меня всего два часа свободных до вечернего караула. Налей-ка мне меду из этого кувшина, и давай сразимся в кости. Должен же ты отыграться после твоего последнего проигрыша.

— Сыграть я не прочь, — ответил Танге. — Но у меня при себе всего два ригсдалера, да и эти я должен вернуть в церковную кассу для раздачи милостыни.

— Как же это ты добрался до церковных денег?

— Я позаимствовал их вчера вечером, когда звонарь обходил церковь, чтобы послушать, не ругается ли кто-нибудь в храме божьем.

— Вот так раз! — засмеялся Мангеймер. — Неужели в этой несчастной стране нельзя даже облегчить душу хорошим проклятьем?

— Ни под каким видом! — важно ответил капеллан. — Если я не ошибаюсь, еще в тысяча шестьсот двадцать девятом году король издал закон, согласно которому священники и учителя должны усердно проверять по своим приходам, не забывают ли прихожане читать утреннюю и вечернюю молитвы, а также слушать, не бранится ли простонародье. Тот, кто бранится, присуждается к штрафу в двадцать четыре скиллинга, а кто слышал, но не донес, платит десять,

— Забавно! Тогда дай бог, чтобы народ почаще ругался, тем больше денежек потечет в наш карман. Итак, у тебя есть два ригсдалера. Один я дам тебе взаймы под честное слово. Впрочем, покуда на твоей рубашке сидят вот эти серебряные пуговицы, тебе есть на что ставить.

Пока Танге наливал капитану меда и стелил на стол коврик, чтобы стук костей не был слышен в нижних комнатах, следы сонливости постепенно исчезали с его лица.

А едва только началась игра, лицо капеллана окончательно преобразилось: на нем появилось выражение жгучего интереса, тусклые глаза загорелись, щеки разрумянились, жилы на висках вздулись. Игра была единственной страстью капеллана Танге. В этот вечер ему не везло: сначала он проиграл деньги, а потом и серебряные пуговицы одна за другой перекочевали на другой конец стола, причем так быстро, что капитан едва успевал срезать их клинком своей сабли.

— Я надеюсь, мой друг капеллан догадывается, почему мне так хочется выиграть эти пуговицы, — заявил капитан после очередного удачного броска. — Вчера я собрался продать те пуговицы, что выиграл накануне, и на лестнице встретил здешнюю старуху экономку. Я показал ей пуговицы и спросил, какая, по ее мнению, им цена.

— Боже мой! — в ужасе воскликнул Танге. — Если вы показали пуговицы Сиссель, я пропал! Я несчастнейший из смертных!

— Совсем наоборот, дражайший друг, — насмешливо заявил капитан. — Это она стала несчастнейшей из смертных.

— Еще бы! Ведь она не могла их не узнать! Мне подарила их к прошедшему рождеству моя невеста!

— Ну да! И знаешь, что сделала старая дура? Выкупила у меня пуговицы, и, прямо скажу, за ценой не постояла.

Сжимая в руке стаканчик с костями, Танге смотрел прямо перед собой, но костей не бросал. Потом он тяжело вздохнул. А Мангеймер продолжал:

— Выходит, зря я ругал это старое чучело. Клянусь душой, я думал, она злится на меня!

— За что?

— Да вообще-то ей злиться не за что, разве за то, что я недавно приказал своему слуге прирезать гусей, которые гоготали по утрам под моим окном. Но это дело прошлое. Теперь, я думаю, старуха настолько расположена ко мне, что не откажется выкупить и те пуговицы, что я выиграю нынче вечером.

— Вы хотите продать их ей, капитан?

— Конечно, мой милый пастырь! Такого хорошего покупателя нельзя терять. Да и потом, пусть уж у нее соберется вся дюжина. Ну, что же ты? Твой черед метать!

— Нет! Нет! — закричал Танге с яростью, в которой трусы обычно черпают свою храбрость. — Делайте со мной, что хотите, капитан! Но если Сиссель снова узнает о том, что вы выиграли у меня серебряные пуговицы, я больше с вами не играю.

— Бросай кости сию же минуту! — крикнул капитан, сдвинув брови. — Иначе, разрази меня гром, я душу из тебя вытрясу! Понял?

Танге послушно схватил стаканчик с костями. Игра продолжалась.

— Тебе сегодня не везет, капеллан, — с издевкой заметил Мангеймер. — Я уже выиграл восемь пуговиц — у тебя осталось всего две.

Танге побледнел как полотно. Дрожащими руками он встряхнул стаканчик и бросил кости на стол. На обеих фишках было по шесть очков.

— Так не пойдет! — закричал капитан. — Я не видел, как ты бросал. Бросай снова!

— Не буду! — возразил Танге с упорством отчаяния. — Играть надо по-честному!

— Ладно! — согласился Мангеймер. — Тогда ставим на оставшиеся пуговицы. Кто выиграл, получает все. Давай сюда куртку!

Танге бросил куртку на скамью к капитану, и тот клинком спорол оставшиеся пуговицы.

— Идет, — согласился Танге, которому удача придала храбрости.

Он собрал кости и бросил снова. Выпало две единицы. Мангеймер разразился злорадным хохотом и заколотил шпорами по покрышке на скамье. Теперь был его черед бросать. При первом броске выпало семь очков, при втором — двенадцать. Капитан выиграл.

Мангеймер закрутил усы, скаля зубы в улыбке, а Танге обмяк на своем стуле и закрыл побледневшее лицо руками.

— Гром и молния! — закричал Мангеймер, наглядевшись всласть на убитого горем капеллана. — Да ты просто молокосос. Распускать нюни из-за такой ерунды. Я знавал одного дворянина, который за один вечер спустил в кости два имения — он и бровью при этом не повел. А ты хнычешь из-за дюжины пуговиц. Уж если они тебе так дороги, на, держи, забирай все, так и быть. Не стану отнимать у тебя невестин подарок.

И с этими словами Мангеймер швырнул пуговицы капеллану.

— Правда? — не веря своим ушам, переспросил Танге. — Ведь я дорожу этими пуговицами, потому что мне подарила их моя невеста.

— Говорю тебе, забирай их, — ответил капитан. — Но услуга за услугу, — добавил он с коварной улыбкой. — Я отдам тебе пуговицы, а ты расскажешь мне, где пастор спрятал серебряные сосуды для святых даров.

— Не могу, — возразил Танге, — я и сам этого не знаю.

— Ну, что поделаешь, — равнодушным тоном отозвался Мангеймер, — оставим этот разговор. Ты сохранишь свою тайну, а я — свой выигрыш.

И он накрыл громадной ручищей пуговицы, с которых Танге не сводил глаз.

— Я готов поклясться, что не знаю, — повторил капеллан, умоляюще глядя на шведа.

— Верю, — сухо ответил капитан. — А хочешь знать, в чем готов поклясться я? В том, что все твои пуговицы завтра же утром перекочуют к старухе экономке за ту же цену, что и вчера.

— Ради всего святого — нет! — прошептал Танге, с мольбой протягивая руки к капитану.

— Где спрятана серебряная утварь?

— О господи Иисусе! Я поклялся спасением души не говорить об этом никому на свете.

— Отойди в сторону и расскажи об этом печке — вот и не нарушишь клятву.

— Я не смею. Умоляю вас, господин капитан! Сжальтесь надо мной!

— Так ты не веришь, что старуха за каждую пуговицу заплатит по десять скиллингов? — спросил Мангеймер, приложив одну из пуговиц к рукаву своей рубашки, а потом разглядывая ее на свет.

— О, я несчастный!

— Пожалуй, нынче вечером уже поздно идти к старой перечнице. И все же попытаю счастья, пусть получит мой выигрыш свеженьким — с пылу, с жару!

Было видно, что капеллан борется с собой: по его лицу градом катился пот, он стиснул ладонями голову, а его пересохшие, дрожащие губы бормотали какие-то жалкие мольбы.

— Подожди меня несколько минут. Я скоро вернусь, — заявил Мангеймер, делая вид, что не замечает страданий несчастного Танге. — Думаю, что мы сторгуемся с ней в два счета.

С этими словами он встал, собираясь уходить. Танге взволнованно схватил его за рукав.

— Не уходите! — прошептал он.

— Почему же, милейший? — засмеялся капитан.

— Вы меня погубите.

— Вот так причина! — расхохотался Мангеймер, отшвырнув капеллана в сторону.

— О боже, боже! Неужели ничто меня не спасет!

— Твое спасение в твоих собственных руках! — с порога ответил Мангеймер.

— Ладно! — сказал Танге. — Пусть будет так. Я скажу вам, где зарыта церковная утварь.

Он заявил это так неожиданно и с такой решимостью, что Мангеймер изумленно уставился на него и, помолчав, сказал:

— Если ты меня обманешь, мошенник, молись о своей душе.

— Я не собираюсь вас обманывать. Я знаю, кому они доверены.

— Кто же этот человек?

— Могильщик. Я иду прямо к нему.

— Хорошо! — удовлетворенно кивнув, заявил капитан. — Вот тебе твои пуговицы, а я прилягу тут на скамье и вздремну, ожидая твоего возвращения.

С этими словами Мангеймер осушил кувшин с медом и растянулся на скамье. А Танге, надев плащ и шляпу, вышел из дому.

 

ГДЕ ХРАНИЛИСЬ АЛТАРНЫЕ СОСУДЫ

После ухода Танге прошло около часа. В его комнатушке все притихло. Только громко храпел уснувший Мангеймер да тускло чадила лампа на столе. Вдруг на лестнице раздались тяжелые, шаркающие шаги — это по ступенькам поднималась старая экономка Сиссель. Думая, что Танге один у себя в комнате, она распахнула дверь, но увидела на скамье капитана и громко вскрикнула.

Мангеймер проснулся, злобно уставился на Сиссель, а потом с насмешкой воскликнул:

— А-а! Милости прошу, дорогой мой виночерпий! Если ты прокралась сюда в такой поздний час для того, чтобы взглянуть на меня хотя бы одним глазком, то прежде всего принеси мне чего-нибудь выпить, а не то можешь убираться восвояси!

— Мне надо поговорить с господином Олуфом, — сердито ответила старая женщина. — Я думала, он сидит и пишет свою воскресную проповедь.

—» Проповедь «! — загоготал капитан. — Сто тысяч несчастий на голову этого мерзавца! Так вот как он вас надувает! Нет, дорогая тетушка Сиссель! Мы тут сидели и резались в кости, пока я не выиграл все его серебряные пуговицы, такие же, как те, что ты купила у меня вчера. А когда нам играть надоело, я послал господина Танге раздобыть несколько бутылок французского вина, так как вечером мы ждем гостей.

— Каких это гостей? — спросила Сиссель.

— Да этот висельник надумал нынче вечером, когда вы с пасторской дочкой отправитесь спать, пригласить сюда веселых девиц и поразвлечься с ними. Гром и молния! Я и забыл, что он просил меня не проговориться тебе об этом.» Старая сплетница непременно поссорит меня с моей невестой «, — сказал он. Но я о тебе лучшего мнения, уверен, что ты нас не выдашь! Подойди ко мне и поцелуй мне руку, старая Сиссель! Будь ты на двадцать лет моложе, я бы сделал тебя своей возлюбленной, пока мы стоим в вашем городе!

Мангеймер протянул старой служанке руку, но она закрыла лицо передником и, разрыдавшись, вышла из комнаты.

Капитан снова развалился на скамье, закрыл глаза, но на сей раз не заснул. Вскоре на лестнице опять послышались шаги, и в комнату вошел Танге. Капеллан был необычно возбужден, в его повадке появилась какая-то решительность и даже смелость.

— А-а! Ты уже вернулся, милейший! — воскликнул капитан. — Я не ждал тебя так скоро! Ну как, выудил ты у могильщика его секрет?

— Тсс! Тише! — сказал Танге, повелительно подняв руку. — В церкви я придумал кое-что получше. Согласны вы вступить со мной в сделку?

— Отчего же нет, приятель?! Давай выкладывай, в какую.

— Сначала выслушайте мои условия.

— Ах, вон оно что! Ты еще ставишь условия!

— Прежде всего вы вернете мне два ригсдалера, что вы у меня сегодня выиграли. Потом вы поклянетесь мне словом офицера и вашим земным и небесным блаженством, что завтра утром пойдете к Сиссель и скажете ей, что пуговицы, которые вы ей недавно продали, вы самовольно взяли у меня в комнате.

Во время речи Танге капитан неоднократно проявлял признаки нетерпения. Он притопывал ногой, покручивал усы. Но едва Танге назвал последнее условие, он яростно выругался, бросился на капеллана и, одной рукой стиснув его за плечо, другой схватил саблю, которая лежала на столе.

— Клянусь спасением! Я приколю тебя к стене, несчастный псалмопевец! — заорал он. — И ты смеешь соваться ко мне с таким предложением! Чтобы я, капитан Мангеймер, признался в воровстве, которого не совершал!

Когда Мангеймер бросился на Танге, капеллан побледнел от страха, но тут же овладел собой и закричал:

— Не горячитесь, капитан! Вы выслушали до конца мои условия, а теперь послушайте, что я предлагаю взамен!

— Что бы там ни было, ни под каким видом я не соглашусь на последнее условие…

— А почему бы нет? Вы можете сказать, что взяли пуговицы просто, чтобы подразнить Сиссель. Это ей покажется вполне правдоподобным.

— Гм, что ж, посмотрим, — сказал капитан. — Но что я получу взамен? Это должны быть несметные сокровища, а не какие-нибудь два жалких церковных сосуда.

— Я и предлагаю вам несметные сокровища.

— Может, три сосуда? — недоверчиво спросил Мангеймер, но глаза его загорелись алчностью. — Говори!

Танге взял в руки лампу и выглянул за дверь, чтобы убедиться, что никто его не подслушивает. Вернувшись, он подошел вплотную к капитану и зашептал ему в самое ухо:

— Я предлагаю показать вам место, где спрятаны пятьдесят тысяч ригсдалеров.

Мангеймер уперся обеими руками в стол и, разинув рот, уставился на Танге с выражением полной растерянности. Потом лицо его налилось кровью, и он почти беззвучно прошептал:

— Пятьдесят тысяч ригсдалеров!

Но выражение растерянности исчезло так же внезапно, как появилось. Сдвинув брови и насмешливо улыбаясь, Мангеймер сказал:

— Ты или спятил, капеллан, или принимаешь меня за дурака, — тогда помолись богу о своей душе!

— Я вовсе не спятил и не собираюсь вас дурачить, — ответил Танге. — Я знаю, что говорю. Но запомните мои слова! деньги вы должны раздобыть сами, я только покажу вам, где они спрятаны.

— Так, значит, это правда? Ты не врешь? — прошептал капитан, настроение которого улучшалось с каждым словом Танге. — Не пытаешься меня надуть? Ты знаешь, где спрятаны деньги? Отлично, любезный друг! Во-первых, дай я тебя расцелую! А во-вторых, клянусь тебе моим благородным дворянским именем, я вознагражу тебя так, что ты будешь помнить капитана Мангеймера до конца своих дней! Пятьдесят тысяч ригсдалеров! Да за эти деньги я готов продать душу самой злобной ведьме на земле. Иди сюда, к окну, и выкладывай все, что знаешь.

И Танге рассказал, что, придя в церковь, чтобы расспросить могильщика о спрятанных священных сосудах, он услышал позади алтаря какие-то голоса. Танге притаился за колонной и увидел пастора, который взволнованно говорил о чем-то с двумя незнакомыми людьми. Из отрывочных слов, которые до него долетели, Танге понял, что пастору были даны на сохранение пятьдесят тысяч ригсдалеров и нынче вечером, в полночь, он передаст деньги незнакомцам, которые должны доставить их в Копенгаген.

— А эти люди не говорили, есть ли у них в этом деле помощники?

— Не говорили, — отвечал Танге. — Но, насколько я успел заметить, эти двое вооружены. Один из них приходил утром в церковь и долго исповедовался пастору.

— Значит, деньги должны быть переданы сегодня в полночь? А ну-ка живо ступай вниз, узнай, который теперь час.

— Одиннадцатый.

— Гром и молния! Самое время действовать! — с самодовольной улыбкой заявил Мангеймер, пристегивая саблю к Поясу и закутываясь в широкий синий плащ. — Слушай, Танге. Если дело выгорит, можешь жениться хоть завтра, я сделаю тебя пастором в одном из моих поместий.

— Каких поместий?

— В одном из тех, что я куплю на деньги из нашего клада. Пятьдесят тысяч ригсдалеров! Разрази меня гром! Да я родного брата зарежу за такие деньги!

Капитан ушел. Танге проводил его до дверей. После ухода Мангеймера на его лице выразилась некоторая тревога — он обдумывал возможные последствия своего предательства. А Мангеймер тем временем отправился в Гусиную башню, где в караульне его приятели играли в ландскнехт. Двое из них вскоре после прихода капитана встали из-за стола по той простой причине, что проиграли все свои деньги. Покрутив усы, Мангеймер улыбнулся. Он подошел к одному из проигравших и хлопнул его по плечу.

Это был старый драгун с обветренным лицом, покрытым шрамами и заросшим густой седоватой щетиной.

Старый вояка обернулся к Мангеймеру, холодно кивнул ему и заявил:

— Не приставай ко мне, Мангеймер! Я сейчас зол как черт!

— Еще бы, приятель, ведь ты продул все свои денежки!

— Кто играет, всегда рискует проиграть.

— Не всегда.

— Как это так?

— Есть беспроигрышная игра, в нее играют умные люди.

— Старая песенка! Уж не ты ли знаешь правила этой игры?

— Я для того и пришел, чтобы поучить тебя играть в нее, капитан Нилер.

— И заранее обещаешь мне выигрыш?

— Под мое честное слово.

— Сколько же я выиграю?

— Если я скажу — сотню крон серебром, а то и больше, я не совру.

— А какая ставка?

— Жизнь.

— Черт побери! Да это пустяк ради такого выигрыша! Расскажи поподробнее, Мангеймер!

— Выйди следом за мной, капитан Нилер, — сказал Мангеймер. — Жду тебя за оградой.

Вскоре оба офицера встретились позади вала, окружавшего башню.

— Ну, Мангеймер! — заявил старый рубака. — Я жду разгадки твоих слов.

— Рассказывать недолго, — объявил капитан. — Сижу я нынче вечером у себя в комнате в пасторском доме, где я квартирую, и вдруг слышу на улице стук копыт. У окна останавливается верховой, стучит в стекло и окликает меня по имени. Потом я слышу шаги на лестнице, и в мою комнату входит господин Магнус Тролле, который остановился в здешнем городе — ведь король назначил его и Ульфельда вести переговоры с датскими послами. Ты знаешь господина Магнуса Тролле, Нилер?

— Что-то не припомню.

— Неважно! Он получил известие, что датчане тайно прислали в город двух гонцов, чтобы те раздобыли документы чрезвычайной важности, которые скрыты в тайнике в церкви.» Эти бумаги, капитан Мангеймер, — сказал господин Тролле, — вы должны любой ценой отобрать у датчан и немедленно передать их государственному совету. Кроме бумаг, там спрятаны еще и деньги — триста крон серебром. Но вы знаете шведский военный закон, — добавил господин Тролле, — трофей, добытый воином в бою, целиком достается ему. Иными словами — деньги ваши «. Вот и вся история, если не считать того, что господин Тролле потребовал соблюдения полнейшей тайны.

— Ну, а дальше?

— А дальше я тотчас пошел к своему другу капитану Нилеру и спросил, не хочет ли он попытать счастья вместе со мной.

— Триста крон — не больше? — спросил старый вояка, подозрительно глядя на Мангеймера.

Капитан улыбнулся.

— Может, немного больше, может, немного меньше, — ответил он. — Я повторяю то, что мне сказали, сам я денег не пересчитывал.

— Хорошо, я согласен! — решил, успокоившись, Нилер. — Пошли.

— Я думаю, лучше взять с собой нескольких солдат, — сказал Мангеймер.

— Ради двух датчан? — пожал плечами Нилер.

— Мало ли что может случиться. Лучше быть поосторожнее, — настаивал Мангеймер. — Датчане хитры и изворотливы, хоть и простодушны с виду. Может, там их не двое, а больше. Так или иначе надо отрезать им все выходы из церкви: ведь мы ре знаем, каким путем они будут идти. У меня такой план: пойдем вдвоем в казарму, и каждый из нас возьмет четырех солдат своей роты — молодцов, на которых можно положиться.

— За солдатами дело не станет.

— Двое из них спрячут под плащами фонари, чтобы ночью, если понадобится, у нас был свет.

— Отлично! — одобрил Нилер. — У тебя, я вижу, весь план уже готов. Дальше?

— Если я не ошибаюсь, в здешней церкви три входа. Мы у каждого поставим по часовому и прикажем им подать сигнал фонарем, как только изнутри откроют дверь. Ты, капитан, станешь с четырьмя людьми против церкви, чтобы броситься на помощь тому, кто подаст сигнал. А я войду внутрь. Ну как, одобряешь мой план?

— Вполне! За исключением того, что ты дал мне самое легкое поручение. Черт возьми, что-то уж слишком дешево достанутся мне мои денежки!

— Как знать! — с улыбкой возразил Мангеймер — Главное, помни слова господина Тролле и ни словом не заикнись о нашей тайне ни одному из солдат.

Около полуночи небольшая группа людей молча и осторожно шла по главной улице Вордингборга, кривой и извилистой, которая вела к церкви. Приглушенный звон оружия выдавал, что люди вооружены. Впереди шли двое, и, когда внезапный порыв ветра откидывал полы их плащей, под ними вспыхивал свет ручных фонариков, которыми в те времена пешеходы освещали себе вечером путь на улицах.

Дойдя до середины главной улицы, заговорщики заметили каких-то людей, которые, несмотря на столь поздний час, бесцельно слонялись по улице. Потом эти люди обменялись между собой несколькими словами и исчезли.

— Видел? — шепнул Мангеймер старому Нилеру.

— Еще бы!

— Я так и думал, что их не двое, а больше.

— Чем больше, тем лучше, — ответил Нилер, удовлетворенно кивнув.

Мангеймер расставил солдат вокруг церкви так, как он говорил Нилеру, и, едва они заняли свои места, сам подошел к главному входу и трижды громко постучал в дверь рукояткой сабли. Никто не отозвался, только слабый свет, мерцавший сквозь свинцовые переплеты окон, внезапно погас.

Мангеймер постучал еще раз и, приложив губы к замочной скважине, крикнул:

— Именем шведского короля! Откройте!

Он хотел крикнуть еще раз и уже набрал воздух в легкие, как вдруг услышал шаркающие шаги, медленно приближавшиеся к двери.

— Кто стучится в Церковные двери в такой поздний час? — спросил глубокий мужской голос.

— Откройте, тогда узнаете! — зарычал Мангеймер.

— У меня нет ключей от главного входа, — ответил человек. — Подойдите к капелле, и я вам открою.

Капитан недовольно пробурчал что-то невнятное, но отошел от двери. А тем временем человек, находившийся в церкви, положил руку на плечо старого священника, который стоял с ним рядом, бледный и дрожащий, и шепнул ему:

— Ступайте домой, ваше преподобие! Вы свое дело сделали — остальное я беру на себя. Вы можете выйти в дверь позади алтаря — они ее не охраняют.

Пастор кивнул и побрел прочь, шатаясь и держась за стулья. Подойдя к хорам, он обернулся к своему спутнику, который провожал старого священника, светя ему потайным фонариком. Пастор поднял руку, молча благословил этого человека, а потом повернулся и скрылся в алтаре. Отсюда был выход прямо в пасторский сад, начинавшийся за церковной оградой.

Именно через эту дверь в церковь и прокрался Танге, когда ему удалось подслушать беседу священника с приезжим незнакомцем.

Меж тем капитан подошел к двери, ведущей в капеллу, а солдата, охранявшего эту дверь, послал сторожить главный вход. В замке повернулся ключ, дверь открылась. Танге предупредил Мангеймера, что могильщик высокого роста и носит коричневый плащ. Мангеймер увидел перед собой человека высокого роста в коричневом плаще. На голове у него была теплая войлочная шапка, на внутренней стороне которой был нашит железный крест — чтобы предохранять от ударов.

— Что вам угодно, сударь? — спокойно и сдержанно спросил человек, подняв свой фонарь так, чтобы свет падал на лицо капитана, оставляя в тени его собственное.

Мангеймер обернулся и приказал солдату, который вошел вместе с ним, охранять вход. А сам шагнул к человеку, открывшему дверь, и спросил:

— Ты здешний могильщик?

— Могильщик и звонарь, ваша милость.

Мангеймер недоверчиво улыбнулся. Он услышал, как под плащом говорившего, когда тот поднял руку с фонарем, звякнуло оружие.

— Это что же, здешние могильщики всегда имеют при себе оружие?

— Иной раз приходится, когда дела призывают нас в церковь в ночную пору.

— Какие же у тебя могут быть здесь дела в такой час?

— Надо написать на досках номера псалмов для завтрашней службы. В пятницу прихожане идут к причастию.

— Ах вот как! — сказал Мангеймер, которому слово» причастие» напомнило о его первоначальном намерении. — Кстати, ты знаешь, где спрятаны церковные сосуды для святых даров?

— Знаю.

— Можешь показать мне это место?

— Если вы не побоитесь пойти со мной.

— Куда это?

— Когда шведы пришли в город, пастор спрятал сосуды в склепе под алтарем, там, где стоят гробы с набальзамированными покойниками.

— А ты сам не боишься туда спускаться?

— О-о, сударь, я — дело другое, не во гнев вам будь сказано! Мне не привыкать. За долгие годы, что я служу при церкви могильщиком, я вдоволь насмотрелся на покойников. Мне иной раз кажется, что покойники меня узнают.

— А я солдат, — возразил Мангеймер. — И пожалуй, на своем веку превратил больше живых людей в покойников, чем ты повидал покойников на своем. Ступай вперед и веди меня в склеп к мертвецам.

Могильщик подошел к алтарю, открыл крышку потайного люка в полу и стал спускаться вниз. Мангеймер обнажил саблю и без раздумий последовал за ним.

Поставив ногу на первую ступень приставной лестницы, которая вела в подземелье, он повернулся и сделал знак солдату, оставшемуся у дверей.

— Беги к капитану, — тихо приказал он. — И скажи ему, чтобы он шел сюда со своими четырьмя солдатами.

И Мангеймер стал спускаться вниз по лестнице.

 

СРЕДИ МЕРТВЕЦОВ

Спустившись в подземелье, могильщик, или, вернее, Свен-Предводитель, повесил свой фонарь на одну из пилястр. При свете фонаря Мангеймер увидел просторный подвал с готическими стрельчатыми сводами и двумя дверями между боковыми колоннами. Обе эти двери вели в фамильные склепы, где хоронили знатных покойников. Одна из дверей была забрана железной решеткой. Сквозь нее просачивался слабый свет фонаря, висевшего на стене внутри склепа. В подземелье, где оказался Мангеймер, стояло множество гробов, обитых черным сукном или кожей и окованных медью.

— Гром и молния! — воскликнул, озираясь по сторонам, Мангеймер. — Пастор знал, куда припрятать свои сокровища!

— Да, сударь! — отозвался Свен. — Но я хочу вас кое о чем предупредить. Здесь, как видите, беспорядок. Когда ваши солдаты пришли в город, они тотчас явились в церковь и все здесь перевернули вверх дном. Они взламывали гробы и вытаскивали из них трупы, чтобы посмотреть, нет ли при покойниках каких-нибудь ценностей.

— Охотно верю, — ответил Мангеймер. — Я сам был среди них, только мы ничего путного не нашли. Знай я тогда, какие сокровища припрятал старый негодяй пастор, мы бы уж искали получше, мы бы здесь камня на камне не оставили.

— Ах, ваша милость! Какое же это сокровище — маленькие сосуды для священных даров.

— Черт побери! Я говорю не только о них. Короче, мне известно, что пастор спрятал в церкви большие деньги. Вот их ты и должен нам отдать, ведь тебе поручили их сегодня куда-то отправить.

— Вот как! — воскликнул Свен. — Значит, здесь нашелся предатель!

— Об этом ты успеешь поразмыслить на досуге. А сейчас не пытайся отпираться, я все знаю, церковь окружена моими людьми. А попробуешь хитрить, будь я проклят, если я не вздерну тебя под потолком. Понял?

— Еще бы, как не понять, — ответил Свен. — Но только не воображайте, что имеете дело с беззащитной овечкой. Ваши люди поблизости, но мои тоже неподалеку, и они меня в обиду не дадут.

— Это ты о ком же?

Свен улыбнулся и показал на стоявшие вокруг открытые гробы.

— О мертвецах, — ответил он.

— Ты что, смеешься надо мной? — с угрозой спросил Мангеймер.

— А вы подойдите поближе и поглядите на них! — предложил энг. — Зря вы ими пренебрегаете.

Капитан бросил взгляд на гробы, вскрикнул и отступил на шаг. Позади каждого из гробов выросла человеческая фигура. Четверо высоких, широкоплечих мужчин, появившихся так неожиданно, с насмешливым вызовом смотрели на Капитана. Все они были вооружены. Они встали рядом с могильщиком. Тот шепнул им несколько слов. Они вдруг повернулись и ушли.

— Ты отпустил своих людей? — удивился Мангеймер.

— Да, — спокойно ответил Свен. — Их помощь нужнее в другом месте.

— Как хочешь, приятель. Дело твое. А теперь покажи, где спрятаны деньги, и я отпущу тебя с миром. Но будь ты хоть сам сатана, тебе придется раскошелиться.

— А если я стану защищаться? — спросил Свен.

— Тогда имей в виду, нас тут двое благородных дворян, и мы не прочь поглядеть, как шведские клинки вспорют твою шкуру и шкуру твоих приспешников.

— А вы не боитесь затевать схватку в этом подземелье? — спросил Свен. — Ведь если здесь так быстро оживают мертвецы, живые, наоборот, в два счета могут стать покойниками.

В эту минуту в отверстии люка показался капитан Нилер со своими солдатами — они стали спускаться вниз по приставной лестнице.

— Еще пятеро! — воскликнул Свен. — Я не думал, что вас так много.

— Наверху остались еще солдаты.

— Ну что ж, пусть там и остаются, — засмеялся Свен. — А то здесь повернуться негде.

И прежде чем кто-нибудь разгадал его намерение, он сорвал с гвоздя фонарь и разбил его о каменные плиты пола. В наступившем мраке Мангеймер услышал, как Свен оттащил в сторону приставную лестницу, а потом раздался приглушенный грохот — это Свен сбросил со скамьи один из гробов, чтобы возвести преграду между собой и врагами и отрезать шведам путь к двери, ведущей в соседний склеп.

— Спустите вниз фонарь! — громко крикнул Нилер.

Солдаты, оставшиеся наверху, разразились отчаянными воплями, увидев, что приставная лестница убрана и они не могут сойти вниз к своим товарищам. Они привязали фонарь к сабельной рукоятке и спустили его в подземелье. Лучи света заиграли на щитах и оружии, укрепленных на стенах, отбрасывая слабый отблеск на гробы знатных покойников и желтые, высохшие лица усопших. Ток воздуха, проникавшего сквозь открытый люк, колыхал полотнища старых, выцветших знамен, свисавших с потолка. В этой зловещей обстановке шведские солдаты ждали только знака, чтобы броситься на своего единственного противника, который без страха готов был встретить предстоящее сражение, стоя за опрокинутым гробом. Наверху в открытом люке виднелись разъяренные лица солдат, отрезанных от своих товарищей, а рядом, в глубине фамильного склепа, сквозь решетку которого проникал свет фонаря, несколько темных фигур усердно возились с каким-то сундуком, казалось не обращая ни малейшего внимания на то, что происходит у решетчатой двери подземелья.

— Вперед! — вдруг закричал Мангеймер. — Тот, кто нанесет ему первый удар, получит дукат!

И он вскочил на опрокинутый гроб.

— Уж тебе его никак не заработать! — воскликнул Свен, выстрелив в капитана из пистолета.

Мангеймер отпрянул в сторону — пуля отскочила от его кольчуги.

— Как знать! — закричал он, разразившись насмешливым хохотом, и бросился на Свена с саблей.

— А-а! На тебе кольчуга! — крикнул Свен. — Тогда отведай этого!

И он обрушил свой меч на голову капитана, но тот вовремя отскочил, и удар пришелся ему по левому плечу.

Тем временем двое шведских солдат, успевших спуститься по лестнице вслед за Нилером, перепрыгнув через гроб, подступили к Свену с обеих сторон.

Первый удар пришелся по плащу Свена, который он приподнимал левой рукой. Свен сразу же шагнул в сторону, чтобы уклониться от удара второго противника, и всадил меч в грудь первого солдата. Солдат захрипел и упал. Второй солдат не успел повторить свой выпад: Свен извлек свой меч из груди убитого, взмахнул им и ранил солдата в руку. Тот злобно выругался и отступил назад.

Тем временем капитан Нилер, не решаясь атаковать Свена в лоб, двинулся в обход гроба. Но Свен разгадал его маневр. Когда второй солдат отступил, Свен окинул взглядом своих противников и заметил, что Нилер левой рукой поманил Мангеймера, а сам сделал первый шаг, чтобы обойти гроб справа. Прыгнув навстречу Нилеру, Свен сделал выпад, но Нилер его отразил. При втором ударе клинок Свена встретил меньшее сопротивление. Свен понял, что ранил Нилера, но в полутьме не мог понять куда. Однако когда Свен рванул свой меч к себе, Нилер раскинул руки в стороны, повернулся кругом, зашатался и с пронзительным криком рухнул на землю.

Еще до того как Нилер упал, чтобы больше уже не встать, Мангеймер сделал новую попытку преодолеть заграждение. Как только ему удалось упереться одной ногой в пол по ту сторону гроба, он яростно атаковал Свена. Свен парировал удар, придерживая плащ левой рукой и выбив у Мангеймера саблю, потом попытался нанести ответный удар, но промахнулся. Поскользнувшись в луже крови, которая растекалась по плитам пола из-под тела Нилера, Свен оказался настолько близко от Мангеймера, что даже не мог размахнуться, чтобы сделать выпад. Меж тем Мангеймер вытащил нож, но Свен бросился на него и ударил его рукояткой меча по голове.

В эту минуту сверху раздался ликующий вопль: один из солдат, оставшихся наверху, разорвал на полосы алтарный покров, связал полосы и с помощью товарищей стал спускаться вниз по этой самодельной лестнице. Второй солдат уже свесил ноги в люк, собираясь спуститься в свою очередь, как вдруг из склепа, где копошились таинственные фигуры, раздался пронзительный свист. Солдаты замерли. Зато по лицу Свена при этом звуке пробежала улыбка. Он сделал шаг вперед и обвел глазами подземелье. Его разгоряченное боем лицо вспыхнуло еще ярче, когда он увидел, сколько врагов он одолел. Он извлек из-за пазухи пистолет, тщательно прицелился и выстрелил. Раздался звон разбитого стекла — это посыпались на пол осколки фонаря. Свет погас, подземелье снова погрузилось в полный мрак.

— Эй вы, шведские солдаты! — крикнул Свен. — Мы свое дело сделали. Свен-Предводитель желает вам успеха — до свиданья!

И солдаты услышали, как в темноте открылась и снова захлопнулась дверь, а потом загремел засов.

Мангеймер глухо зарычал: он понял, что его план рухнул, но он не посмел преследовать Свена, пока солдаты не спустили вниз еще один фонарь.

Когда же опять стало светло, Свена и след простыл, исчез и тот свет, который проникал в подземелье из-за решетки склепа.

— Еще света! — в ярости заорал Мангеймер. — Все вниз, попробуем вместе выломать дверь.

Перепрыгнув через гроб, солдаты навалились плечом на дверь, но она даже не дрогнула. Мангеймер кричал и бранился так, что гудели своды подземелья. Поняв наконец, что высадить дверь не удастся, капитан просунул кинжал между дверной рамой и прутьями решетки. Ему удалось выломать несколько прутьев, он просунул руку в образовавшееся отверстие и отодвинул засов; дверь открылась, и шведы ринулись в склеп.

При свете фонаря они увидели, что склеп пуст. Ветер пахнул им в лицо из подвального оконца, в котором было выбито стекло.

Ни слова не говоря, Мангеймер схватил фонарь, вылез в оконце и склонился над следами, оставленными в глубоком снегу у стены. У самой стены следы были отчетливыми, но ближе к дороге они обрывались, и капитану пришлось ни с чем возвратиться к своим солдатам.

Мангеймер приказал солдатам отнести убитых в замок, а сам вышел из церкви и закоулками прокрался к часовому, стоявшему у городских ворот, чтобы узнать у него, кто проходил здесь в течение последнего часа.

Часовой сказал, что никого не видел. Капитан понял, что искать бесполезно: любым городским переулком можно было выбраться в открытое поле.

«Тысяча чертей! — бранился про себя Мангеймер. — Во всем виноват проклятый капеллан. Он мне за это заплатит. Скажу-ка я завтра полковнику, что он заманил меня в церковь, а пастор устроил мне там ловушку. Так я расквитаюсь с ними обоими, да вдобавок пастор узнает, что будущий зятек выдал его тайну».

Вот какие мысли теснились в голове удалого капитана, пока он возвращался к своим товарищам в Гусиную башню.

 

О ТОМ, ЧТО СИДЕТЬ У КАМИНА ИНОГДА НЕ СТОЛЬ УДОБНО, СКОЛЬ ПОЛЕЗНО

Усадьба Иселинген лежала примерно в четверти мили от Вордингборга; управляющим в ней был ленсман Тюге Хёг.

На другой день после того, как Свен получил деньги у пастора, господин Тюге играл вечером в шашки со своим писцом. Они сидели в большом зале, темные стены и высокий сводчатый потолок которого слабо освещала маленькая лампа: ленсман приказал поставить ее перед шашечной доской.

Посреди зала стоял огромный дубовый стол на четырех толстых приземистых ножках, покрытый старым дырявым сукном, а вдоль стен — высокие кресла, спинки и сиденья которых были обтянуты кожей с золотым тиснением.

Ленсман сидел в углу у горящего камина; на нем была ночная шерстяная кофта в белую и черную полоску.

Тюге Хёгу уже перевалило за пятьдесят. Череп его начал лысеть, а живот и щеки все округлялись и наливались жиром. Под складками двойного подбородка ленсмана едва был виден бант его шейного платка. Светло-голубые глаза Хёга смотрели пристальным и недобрым взглядом.

— Эй ты, писец! — заговорил ленсман после довольно долгого молчания. — Если кто-нибудь спросит тебя, кто ты такой, можешь сказать, что я назвал тебя мошенником. Я оказываю тебе милость, соглашаясь играть с тобой, а ты в благодарность плутуешь. Вот уже в третий раз ты выигрываешь у меня по четверти ригсдалера.

— Помилуйте, господин ленсман! — растерянно воскликнул писец.

— Молчать! — рявкнул ленсман. — Говорю тебе, ты плутуешь! Надеюсь, ты понимаешь датский язык. Если бы ты не плутовал, как бы ты мог меня обыграть?

Тюге не успел развить дальше свою мысль, потому что вошедший слуга доложил, что богатый вордингборгский купец Эспен Рос ждет у дверей с какой-то женщиной и просит разрешения поговорить с господином ленсманом.

— Как! — удивленно воскликнул Тюге. — Он уже здесь? Послушай, Толлер! Займи его разговором, придумай что-нибудь, а я пока приведу себя в порядок. Скажи, что я занят, скажи, что хочешь! Живо, поворачивайся!

Слуга вышел.

— Вот что, писец! — сказал ленсман уже более милостивым тоном. — Мне надо принарядиться, да поживее. Тащи сюда мои сапоги с длинными шпорами. А где мой гребень? Куда я девал свой гребень? Ах да, он на полочке за маленьким зеркалом. А ну, одна нога здесь, другая там, пошевеливайся.

Приговаривая все это, ленсман перенес лампу на большой стол посреди комнаты, потом надел на себя пунцовую плюшевую куртку и потуже затянул шейный платок, отчего лицо его налилось кровью. Тем временем писец принес сапоги и гребень.

— Помоги мне обуться! — шепнул Тюге, вытянув ногу вперед, а сам, глядясь в маленькое настольное зеркальце и держа в одной руке гребень, а в другой лампу, пытался начесать волосы с затылка на лоб, чтобы скрыть намечающуюся плешь. — Ну вот, все в порядке! — удовлетворенно воскликнул он. — Теперь можешь позвать купца. Да заодно вот тебе ключ, принеси из погреба бутылочку французского вина, но только смотри не вздумай стянуть бутылку, как в прошлый раз.

— Я не брал ни одной бутылки, — возразил несчастный писец, вспыхнув от обиды до корней волос.

— Нечего отпираться! — прикрикнул на него Тюге. — За несколько дней до того, как я в последний раз посылал тебя в погреб за вином, там оставалось девятнадцать бутылок, а на другой день я проверил и насчитал всего семнадцать. Вот тебе ключ. Ступай! И прихвати еще три чистых стакана.

Писец открыл было рот, чтобы возразить, но ленсман затопал на него ногами и указал на дверь, а сам уселся за большой дубовый стол и стал разбрасывать по нему бумаги, чтоб гости подумали, будто до их прихода он занимался делами.

Немного погодя вошел купец, о котором докладывал слуга. Это был щуплый, сгорбленный человечек с хитрым, подвижным лицом, выражение которого непрерывно менялось. Он вел за руку юную девушку, хрупкая фигурка которой была почти совсем скрыта широкой накидкой. Девушка покраснела от смущения, потупила глаза и склонилась в почтительном поклоне.

— Подойди поближе и садись, любезный Эспен! — воскликнул, приветливо улыбаясь, ленсман и сделал купцу знак, приглашая его сесть на соседний стул. — Я вижу, ты приготовил мне приятный сюрприз и привез с собой свою прелестную дочь.

— Сюрприз? — удивился Эспен. — Да ведь вы сами, ваша милость, написали мне в последнем письме, чтобы я приехал с малюткой Эллен, а без нее вы, мол, меня и на порог не пустите.

— Может быть, может быть… — проворчал ленсман, явно недовольный тем, что купец раскрыл его хитрость. — Я написал это потому, что, на мой взгляд, молодой девушке в нынешнее время спокойнее жить в здешней усадьбе, нежели в городе, где кишмя кишит всяким сбродом и грубой солдатней.

Эспен рассмеялся:

— Ах, благородный господин ленсман! К чему такие увертки! Приступим прямо к делу. Я уже объяснил малютке Эллен, что, может, ей придется навсегда остаться в здешнем замке и стать хозяйкой в доме вашей милости, если, конечно, вашей милости придется по вкусу ее общество.

— Вот как! — воскликнул довольный Тюге, подтянув свой шейный платок к подбородку, который при каком-то неловком движении ленсмана открылся больше, чем он этого желал. — А что скажет на это крошка Эллен? — спросил он, изобразив на своем лице самую сладкую улыбку, на какую только был способен. — Хочет ли моя голубка поселиться в этих больших, красивых комнатах, ходить в новых нарядах из шелка и тончайшего голландского полотна? Мои слуги будут выполнять все ее прихоти, а ей самой ничего не придется делать — только покоить мою старость.

Девушка молчала. Видно было, что она переживает тяжелую душевную борьбу и не смеет вымолвить ни слова. Наконец она в первый раз отважилась поднять свои большие синие глаза, в которых читалась отчаянная мольба, на осклабившегося ленсмана — он старался улыбаться, не разжимая губ, чтобы не показывать беззубых десен, и поэтому его улыбка походила на какую-то странную гримасу.

— Эллен! — крикнул отец, сверкнув глазами. — Что же ты не отвечаешь господину ленсману?

Губы девушки дрожали, она прижала к груди маленькие ручки и прошептала тихо, еле слышно:

— О ваша милость! Мне так не хочется оставаться в замке! Сжальтесь над бедной девушкой!

— Твой отец болван! — сказал в ответ Тюге Хёг. — Он взялся за дело не с того конца и не сумел передать тебе мое самое заветное желание. Я вовсе не собираюсь огорчать тебя, душенька. Осуши свои прелестные глазки и пойди посиди пока с моей домоправительницей. А мне нужно поговорить с твоим отцом о важных делах.

Обрадовавшись неожиданному позволению уйти, Эллен сделала шаг к двери.

— Но сначала подойди ко мне! — продолжал Тюге, придав своему лицу самое нежное выражение. — Подойди ко мне, моя куколка! Дай ущипнуть тебя за румяную щечку.

Эллен неохотно повиновалась и тут же выбежала вон из залы.

— Ну, господин ленсман! — воскликнул Эспен, как только они остались одни, и, не дожидаясь повторного приглашения, сел на стул рядом с ленсманом. — Как вам понравилась крошка?

— Понравиться-то она мне понравилась, она красотка, к тому же ты говоришь, что она домовита, да только ты зря наболтал ей чего не следует и перепугал ее раньше времени.

— Об этом не беспокойтесь, — ответил купец. — Я лучше вас знаю Эллен и знаю, как к ней подступиться.

— Ладно, ладно. Говори, что ты хочешь получить за свою дочь?

— Да ведь мы уже сторговались: хочу получить всю солому, которая сложена в усадебной риге.

— Это слишком много, Эспен, ей-богу, слишком много. Ты и так уже обчистил два наших овина. А что я буду делать потом, когда мне придется представлять отчет хозяевам?

— С отчетом можно не торопиться, — смеясь, возразил Эспен. — Ведь солому мы нынче продаем шведам, и навряд ли в стране будут когда-нибудь другие хозяева.

— Сколько ты выручил от последней продажи?

— О господи, да я до сих пор не получил и ломаного гроша. Проклятый капитан со дня на день откладывает расчеты. Наконец, он пообещал, что уж сегодня непременно мне заплатит, но не тут-то было: когда я нынче утром явился к нему в казарму, он точно рехнулся — кричал, топал ногами и божился, что капеллан украл у него пятьдесят тысяч ригсдалеров.

Тюге расхохотался.

— А ну-ка, повтори еще раз! — воскликнул он. — Вот потеха! Мозгляк-капеллан украл у него деньги! Как ты сказал? Сколько там их было?

— Ни много ни мало — пятьдесят тысяч ригсдалеров, — ответил купец. — Впрочем, в этой истории, как видно, не все выдумано. Я расспросил капитана Мангеймера и узнал, что тесть капеллана, старый пастор, передал эту сумму Свену-Предводителю, о котором там много болтают нынче у нас в округе, а он должен, мол, доставить их в Копенгаген. Правда и то, что в городе ночью была большая тревога. Один из моих слуг видел сегодня утром двух убитых прапорщиков. Их убил Свен-Предводитель, когда они пытались его задержать.

Тюге весь как-то обмяк на стуле. Казалось, он уже не слушает, что ему говорит Эспен, и погрузился в собственные мысли. Вдруг он выпрямился и воскликнул:

— Пятьдесят тысяч ригсдалеров! Вот это да!

— Кругленькая сумма, ничего не скажешь!

— Будь эти деньги мои, мне бы и сам король был нипочем. Я стал бы первым человеком в Дании.

В эту минуту вошедший слуга доложил, что в замок прибыли двое незнакомцев и желают видеть ленсмана.

— Кто эти люди? — спросил Тюге.

— Не могу знать, — ответил слуга. — Они не очень-то разговорчивые и не пожелали ничего объяснить. Они тащат за собой санки, а в них лежат два пивных бочонка, вроде тех, что возят маркитантки, когда кочуют с места на место вслед за солдатами.

— Ладно, введи их, — приказал ленсман.

Слуга отправился исполнять приказание. Через несколько мгновений в комнату вошли двое. Это были Свен и Ивер. Свен натянул на голову капюшон своей коричневой куртки, чтобы скрыть лицо. При каждом его шаге раздавалось позвякивание, которое говорило о том, что он вооружен. Ивер остановился у дверей, внимательно разглядывая каждый уголок зала своими пронзительными черными глазами.

— Господин ленсман! — сказал Свен, приблизившись к столу и откинув капюшон с лица. — Я явился к вам, чтобы заручиться вашей помощью.

— Моей помощью? — удивленно переспросил Тюге.

— Мне и моему товарищу поручено доставить шведскому генералу на другой берег залива Престё два анкера дорогого вина. Путь предстоит дальний и трудный, а бочки с вином тяжелые. Вот я и пришел просить вас — одолжите нам лошадь, чтобы впрячь ее в сани.

— Покажи мне письмо, которое тебе дали к генералу, — заявил ленсман, протянув руку к Свену.

— Письма у меня нет, — возразил Свен. — Человек, пославший меня, с первого взгляда почувствовал ко мне доверие. Придется и вам поступить так же.

— А позвольте полюбопытствовать, откуда взялось это вино? — спросил, прищурившись, Эспен.

Свен оглянулся и, смерив купца насмешливым взглядом, спросил:

— А позвольте полюбопытствовать, откуда взялся этот человек?

— Он тоже послан с тайным поручением, — ответил Тюге.

— Если так, я советую ему брать пример с меня. Я никогда не выбалтываю своих тайн первому встречному. Стало быть, он тоже явился просить ленсмана о помощи? Видите, господин Тюге! Все знают, на чьей вы стороне; каждый, кто усердно служит шведам, в случае нужды обращается за помощью к вам.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Тюге, которому стало не по себе, когда Свен намекнул на то, что к нему благоволят враги.

— Что время дорого и вы должны одолжить мне лошадь для моих саней.

— К сожалению, у меня нет ни одной лишней лошади, — пожав плечами, ответил Тюге.

— Ни одной? — удивился Свен.

— Две мне пришлось отдать солдатам, когда войска везли в Копенгаген тяжелые пушки, две взял король Густав в свое личное пользование, потому что его лошадь и карета утонули в проливе при переправе. У меня осталась одна старая кобыла, которая ни на что не годна.

— Мне она пригодится, ее я и возьму с вашего позволения.

— Клянусь всемогущим господом, я этого позволения не дам.

— Тогда я обойдусь без вашего позволения.

— Ха-ха-ха! — презрительно засмеялся Тюге. — Ты говоришь так, точно поблизости нет моих людей, которые по первому моему слову выкинут тебя за дверь.

— Пусть попробуют, — спокойно ответил Свен. — И тогда поблизости окажутся мои люди. Кстати, кое-кто из них ждет у дверей.

Ивер, который во время этой беседы стоял на пороге, откашлялся и звякнул саблей — это был верный признак того, что в нем пробуждается воинственный пыл,

Купец, сидевший в тени, отбрасываемой абажуром лампы, что-то чертил пером на дубовом столе. Вдруг он обмакнул перо в чернила, написал несколько слов на клочке бумаги и передал записку ленсману. Тюге с удивлением прочел на ней одно слово: «Уступите!» Он не решился посмотреть на Эспена, но так как он ценил изворотливость своего приятеля и привык его слушаться, то, сразу изменив тон, сказал:

— Ах, боже мой, не стоит горячиться из-за пустяков! Я ведь просто пошутил.

— Так ведь и я пошутил, господин ленсман, — ответил Свен. — Чего ради я стану отбирать у вас лошадь силой, когда я уверен, что вы отдадите ее мне по доброй воле?

Казалось, Тюге призадумался, как лучше ответить на эти слова, а сам покосился на купца. Тот сказал:

— Я понял ваш взгляд, благородный господин ленсман. Мое присутствие, как видно, стесняет этих добрых людей: им надо поговорить с вами наедине. Но если они согласятся ненадолго спуститься вниз в людскую и подождать там, пока вы разъясните мне мое дело, как обещали, я пойду своей дорогой, и вы сможете поговорить без помех.

— Это надолго? — спросил Свен.

— О нет… — заверил их Тюге. — Прикажите подать вам в людскую поесть и выпить, а когда отужинаете, милости прошу, возвращайтесь сюда.

Несмотря на всю наблюдательность Свена, от него ускользнул маневр купца, поэтому он не понял причины внезапной любезности ленсмана. Следуя приглашению хозяина, он пошел к двери. Ивер снова откашлялся и, устрашающе гремя саблей, двинулся за ним. Но как только они оказались за дверью, Ивер схватил Свена за руку и приложил ухо к замочной скважине. Однако на таком далеком расстоянии было невозможно услышать, о чем шепчутся ленсман с купцом.

— Клянусь моим честным именем, они готовят нам западню, — прошептал Ивер. — Уж очень гнусно улыбался купец, когда ты отвернулся. Но мы сейчас выведаем, что у них на уме.

С этими словами Ивер отвязал свою саблю и протянул ее Свену.

— Куда ты?

— Назад, в залу. Я сделал вид, что плотно захлопнул дверь, а на самом деле только прикрыл ее. Подожди меня внизу! Тут дело нечисто, они что-то замышляют.

Меж тем, как только Свен и Ивер вышли из комнаты, купец произнес те же самые слова:

— Тут дело нечисто, эти мошенники что-то замышляют.

— Ты думаешь? — разинул рот Тюге.

— Ясное дело. Как вы думаете, с кем вы тут разговаривали? Кто этот человек?

— Он и вправду показался мне подозрительным, — уклончиво ответил Тюге, чтобы не высказывать определенного мнения.

— А я готов поклясться, что это был не кто иной, как Свен-Предводитель.

— Свен-Предводитель! — Ленсман так и подскочил.

В это мгновение Ивер приоткрыл дверь и, проскользнув в комнату, спрятался за высоким креслом у камина, где еще недавно сидел Тюге.

— Свен-Предводитель с пятьюдесятью тысячами ригсдалеров?

— С ними или без них, но это он, черт возьми, это он! Я ничуть не удивлюсь, если в двух бочонках спрятано вовсе не французское вино, о котором он тут рассказывал, а совсем другое.

— Ты прав. Они спрятали в бочонках деньги и хотят пробраться через расположение шведов.

— Похоже на то, — сказал Эспен, самодовольно потирая руки. — Именно это я и заподозрил.

Ивер слышал каждое слово, тем более что собеседники от волнения говорили всё громче. Однако тайник оказался совсем не таким удобным, как предполагал Ивер. От толстых буковых поленьев, горевших в камине, в углу за креслом было невыносимо жарко. Ивер подавил стон. По его лбу крупными каплями струился пот. Не придумав ничего лучше, он начал потихоньку стаскивать с себя куртку. А разговор тем временем продолжался.

— Пока они еще здесь, надо поглядеть, что у них в этих бочонках, — заявил ленсман.

— Их вообще нельзя выпускать из усадьбы, — возразил торговец.

— Ты прав, по как им помешать? Кроме пас, в замке нынче вечером только двое слуг. Все остальные разбежались кто куда.

— Почему?

— Требуют, чтобы им увеличили жалованье.

— Сколько же они получали?

— С тех пор как началась война, ни полушки!

— Неблагодарные! И они еще требуют прибавки! Нет на этом свете справедливости!

— Эспен, сейчас не до шуток! Давай лучше обмозгуем, как захватить этих разбойников.

Торговец задумался, а потом, после недолгого молчания, хитро улыбнулся и сказал:

— Придумал! Задержите их в замке под разными предлогами до завтрашнего утра, а тем временем пошлите письмо к полковнику Спарре в Юнгсховед. Полковник перед вами в долгу за те драгоценные вещицы, что вы ему не раз дарили. Он не откажет прислать вам отряд своих солдат, в особенности если вы дадите ему понять, что речь идет о поимке Свена-Предводителя, за голову которого он обещал награду. Только о нашей догадке насчет денег и не заикайтесь. Пусть шведы заполучат Свена, а мы тем временем заполучим денежки. Ну, что вы на это скажете?

— Эспен! Старина! — воскликнул ленсман, стукнув кулаком по столу. — Ты умнейшая голова на свете! Твой план великолепен! Клянусь всеми святыми: если Свен в самом деле припрятал денежки в бочонках и я до них доберусь, ты увидишь, что не зря дал мне добрый совет.

— Еще бы! Конечно, не зря. Половина от пятидесяти тысяч ригсдалеров — не безделица.

— Половина? — в изумлении воскликнул ленсман.

— Конечно, любезный друг! Половина мне, половина вам. Но, может, вы предпочитаете, чтобы я сообщил обо всем этом деле капитану Мангеймеру? Тогда, можете не сомневаться, на вашу долю придется еще меньше.

— Ладно, ладно! — воскликнул испуганный Тюге. — Пусть будет половина!

— Так пишите письмо. Вот перо и бумага.

Ленсман начал писать. А Иверу тем временем казалось, что его просто поджаривают в печи. Не находись он так далеко от стола, ленсман и купец услышали бы, как он отдувается, иной раз еле удерживаясь, чтобы не застонать. Пытаясь немного облегчить свою участь, он снял с себя и рубашку и шейный платок, но жара становилась все невыносимее.

— Но кого же послать в Юнгсховед? — спросил Тюге, складывая письмо.

— Ах, дорогой господин ленсман! — ответил купец. — Неужели вы думаете, что я доверю его чужим рукам? Нынче же ночью я сам доставлю его по назначению.

— Нет, я! — шепнул Ивер, еле удерживая ярость. — Черт бы их побрал! Долго они еще будут совещаться! Давно уж пора отправиться в путь!

— Ну, бог тебе в помощь! Вот письмо!

— Но как мне незаметно выбраться из замка?

— Это легче легкого, — ответил, улыбаясь, ленсман. — Видишь дверь, скрытую обоями? За ней начинается коридор. Иди по нему, пока слева не увидишь лестницу. Она выходит в сад. А там тебе останется только перелезть через забор.

Эспен взял письмо, закутался в плащ и исчез за дверью, скрытой в обоях.

— Наконец-то! — с облегчением пробормотал Ивер и, схватив под мышку свою одежду, тихонько выскользнул из зала.

 

ГДЕ БЫЛО СПРЯТАНО ПИСЬМО

Ивер вошел в людскую; лицо его побагровело и взмокло от жары, но в особенности всех поразил его напряженный, немигающий взгляд, а еще больше — сверток с одеждой, который он по-прежнему держал под мышкой.

Ни слова не говоря, он бросился к столу и, схватив обеими руками кувшин с пивом, осушил его до дна. Казалось, только после этого он пришел в себя. Отняв кувшин от губ, он оглядел присутствующих, и рот его растянулся в приветливую и довольную улыбку, обнажившую два ряда белых зубов. Кивнув Свену, Ивер воскликнул:

— Я угадал! Сегодня вечером лиса задумала прокрасться в курятник и перегрызть горло цыплятам. А вообще-то ленсман просил меня передать, что он приглашает тебя в горницу. У него к тебе важное дело.

Свен вышел из людской, Ивер последовал за ним, но в дверях обернулся и, обратившись к обоим работникам, составлявшим всю прислугу Тюге, сказал:

— Не будете ли вы столь любезны, добрые люди, передать домоправительнице приказание ленсмана, чтобы она выставила мне угощение, самое лучшее, какое есть у нее в кладовой? Да только поживей, мне пора в дорогу!

С этими словами Ивер вышел к Свену, поджидавшему его в коридоре.

— Так ты, значит, кое-что выведал, — прошептал Свен.

— Я слышал весь их разговор. Они знают, кто ты, и догадались о наших замыслах. Ленсман написал письмо шведскому полковнику в Юнгсховед — просит прислать солдат, чтобы тебя схватить. Купец уже ушел с этим письмом.

— Вот проклятье! Купец, говоришь?

— Он самый, но заботу о нем я беру на себя! — ответил Ивер, сопроводив свои слова многозначительным жестом. — А как только я уйду, ты должен взять лошадь и как можно быстрей уехать отсюда. Ехать можешь любой дорогой, скажи только, где нам встретиться.

— Я поеду к лесу у Леккинде и буду поджидать тебя на опушке. Если ты меня не найдешь, пойди по санному следу…

— С богом, значит! Скорей вытребуй у ленсмана лошадь и уезжай отсюда! Он не посмеет тебе отказать, ведь при нем всего два работника.

Пожав Свену руку, Ивер вернулся в людскую, где между тем выставили на стол обильное угощение.

Ивер наелся до отвала и, осушив большую кружку меда, поднялся из-за стола.

— Благодарствуйте, добрые люди! Теперь я должен идти!

— Неужто вы уйдете в такую темень? — спросила домоправительница, которой разговор и обращение Ивера пришлись весьма по душе.

— Да, мне надобно сходить в Лундбю — договориться о постое. Кланяйтесь моему другу ленсману и поблагодарите его за угощение. Да, кстати о ленсмане, совсем было позабыл: он ведь велел, чтобы кто-нибудь из вас взял фонарь и посветил мне, пока я буду идти садом.

Работники зажгли фонарь и вдвоем проводили Ивера до садовой ограды. Здесь он перезарядил свои пистолеты и, спрятав их под курткой, перелез через забор и выбрался в поле.

— Не забудьте поклониться от меня моему другу ленсману! — крикнул он и скрылся из виду.

Тем временем щуплый купчишка брел по дороге в Юнгсховед, опираясь на толстую палку, которую для этой цели выдернул из плетня и обстругал. Он уже жалел, что предложил ленсману отнести письмо. Ему вспоминались рассказы про грабежи и убийства, в ту военную пору столь часто случавшиеся в округе. Местные жители почти всегда приписывали их Свену-Предводителю.

Купец то и дело озирался по сторонам; резкий порыв ветра, шорох падающих листьев — все заставляло его сердце биться так громко, что казалось, каждый мог бы его услышать. К тому же он понимал, что для нападения удобнее места не найти.

Докуда хватало глаз, не видно было ни единой постройки, ни следа какого-либо жилья. Вдоль проезжей дороги с обеих сторон тянулась изгородь из кустов орешника и ивняка, а непроглядная тьма, благоприятствовавшая любым вражеским проискам, еще умножала опасность.

Весь во власти охватившей его тревоги, Эспен услыхал шаги Ивера, который шел к нему через поле. Купец остановился и опасливо оглянулся назад, но было слишком темно, чтобы он мог разглядеть путника: он увидел лишь силуэт рослого, широкоплечего человека, который приближался к нему быстрым шагом, вполголоса напевая про себя какую-то песню.

Ивер предусмотрительно подвязал саблю чуть повыше, чтобы она своим звоном не оповещала всех прохожих о том, что он при оружии.

— С миром, добрый человек! — пронзительно крикнул купец, когда Ивер еще находился на расстоянии нескольких шагов.

— Спасибо! — ответил Ивер и улыбнулся, заметив, что в голосе Эспена звучал неподдельный страх.

— Сдается мне, нам по пути! — торопливо добавил купец. — Так давайте составим друг другу компанию!

— Ладно! — ответил Ивер.

Эспен, обрадовавшийся было встрече, после этих немногословных ответов заметно приуныл. Прежний страх овладел им с новой силой, и купец торопливо подался в сторону, чтобы держаться на некотором расстоянии от Ивера. Но, поскольку разговор заглох, он набрался смелости и начал:

— По правде говоря, в такую темь не дело пускаться в дальний путь!

— А далеко вам идти?

— Да нет, отсюда до моего дома рукой подать. Вот только мне еще в Юнгсховед наведаться надо. Но позвольте узнать: вам со мной по пути?

— Выходит, так.

— Отлично! — продолжал Эспен. — Значит, мы пойдем туда всей компанией, со мной ведь приятели.

— Приятели, говорите? — переспросил Ивер тоном, который должен был еще больше напугать купчишку.

— Да, со мной несколько человек! Они, бог свидетель, вперед ушли!

— Ах вот что, — уже спокойнее отозвался Ивер, — оно и правда негоже так поздно отправляться в путь одному, когда злые люди и разбойники рыщут по округе. Видите за оградой высокий дуб? На нем недавно вздернули человека, перво-наперво сорвав с него всю одежду!

— Боже, спаси и помилуй! — прошептал купец, у которого от страха подогнулись ноги: не будь у него палки, он наверняка рухнул бы на землю.

— А еще, — продолжал Ивер, — чуть подальше к северу, у дороги, — засада. Свен-Предводитель со своими людьми не пропускают ни одного путника, не обыскав его самым дотошным образом.

— А зачем им обыскивать путников?

— Да чтоб увериться, не несет ли кто с собой записки или письма для передачи шведам. Помилуй бог того несчастного, кого на этом поймают. Хоть панихиду по нем справляй.

Против ожидания, эта угроза, произнесенная с должной выразительностью, не произвела на купца особого впечатления. Он невозмутимо ответил:

— При мне нет никакого письма!

— И при мне тоже нет! — отозвался Ивер.

— А вам доводилось встречаться со Свеном-Предводителем и его людьми?

— Раз-другой доводилось, но меня они не тронут.

— Это по какой же причине?

— Как-то раз я выручил Свена из беды, и он открыл мне такой знак, чтобы его люди отпускали меня с миром.

— Какой же это знак?

— Он для меня одного, не для других. Так где же ваши приятели?

— Уж, верно, сидят вон в том трактире, — сказал Эспен, показывая на дом, стоявший чуть поодаль у самой дороги. — Если вы не прочь туда зайти, я попрошу хозяина налить нам по кружке меда, и мы выпьем за доброе знакомство.

— Будь по-вашему, — отвечал Ивер. — Ступайте вперед, я следую за вами, — добавил он, когда они подошли к дому.

Дверь в трактире была совсем низкая, даже Эспену пришлось пригнуться, чтобы войти. Ивер, сначала заглянул внутрь через слюдяное окошко, затем, отстегнув саблю, спрятал ее под соломенной крышей, стянул на груди куртку так, чтобы не было видно пистолетов, и лишь после этого последовал за купцом.

В трактире за картами сидели двое шведов: барабанщик и старый седой артиллерист. У стойки дремал трактирщик. Эспен подошел к нему, тронул за плечо и попросил налить две кружки меда.

Ивер между тем расположился на скамье в некотором отдалении от шведов. Солдаты, бросив карты, уставились на пришельцев. Один из них, обернувшись к Иверу, спросил:

— А вы что за люди?

Ивер улыбнулся и, показав на Эспена, прошептал:

— Вон тот человек богач! Он всех угощает медом!

Это разъяснение чрезвычайно воодушевило шведов. Один из них тотчас поднялся и подошел к стойке.

— Эй, ты! — крикнул он трактирщику. — Чего зеваешь? Не слыхал, что ли? Господин этот велел тебе налить по кружке крепкого меда солдатам его величества шведского короля!

Эспен и трактирщик с одинаковым изумлением воззрились на солдата. Купец первым овладел собой; обернувшись к седому артиллеристу, он сказал:

— Верно говорите, господин солдат! Я охотно угощу вас кружкой меда!

— Так поворачивайся, же, хозяин! — крикнул барабанщик из-за стола. — Слышишь, что сказал тебе этот добрый человек? А кто сказал раз, тот скажет и два — посему подай нам две кружки!

Рот у Эспена искривился горькой улыбкой, но он ответил:

— Бог свидетель, у меня только и есть при себе, что вот эти две марки! Но я согласен потратить их для вашего удовольствия.

Трактирщик поставил на стол четыре оловянных кружки и полный до краев кувшин с медом.

Началась попойка. Эспен оказался между обоими шведами, которые принуждали его осушать кружку за кружкой. Ивер смирно и молча сидел в другом конце комнаты, где устроился с самого начала.

Наполнив кружки, артиллерист встал и, подмигнув своему приятелю, воскликнул:

— За здоровье шведского короля Карла Густава! Да пошлет ему бог славный аппетит, чтобы он поскорей проглотил Данию!

Эспен чокнулся со шведами, и те протянули ему руки через стол. Недоумевая, что бы все это значило, Эспен ответил на рукопожатие.

— А ты что же? — обернулся к Иверу седой артиллерист.

— Ох, господин солдат, — жалобно отозвался Ивер, — какая польза великому королю от того, что какой-то нищий крестьянин выпьет за его здоровье? Сегодня у меня и без того с утра голова гудит, не гожусь я вам в собутыльники.

С этими словами Ивер уронил голову на руки, показывая, что хочет вздремнуть.

— Бог с ним! — воскликнул артиллерист. — Нам больше меда достанется, только и всего!

Эспен скоро сообразил, что в этой попойке ему несдобровать. Мед уже начинал ударять ему в голову, а шведы все подливали и подливали ему, заставляя его всякий раз осушать кружку. Он решил, что самое верное — притвориться пьяным, и потому начал распевать и горланить еще громче самих солдат.

— Таким хватом, как ты, мы еще будем гордиться! — сквозь смех прокричал артиллерист.

«Что он хочет этим сказать?»— подумал Эспен.

— А какое было прежде у тебя ремесло?

— Почему это «прежде»? Я и сейчас торгую вразнос мелким товаром!

— Тьфу, так ты, значит, лоточник, — хорош из тебя стрелок, ничего не скажешь!

Эспен улыбнулся и подумал: «Кажется, артиллерист уже хватил лишнего, он заговаривается».

— А ты с охотой берешься за новое ремесло? — продолжал солдат, разливая остаток меда по кружкам.

— Вы, наверно, хотели сказать — за старое ремесло? — со смехом переспросил Эспен.

— Нет, черт побери! Я толкую с тобой о твоем новом ремесле!

— Ты же четверть часа назад вступил в новую должность! — пояснил барабанщик.

«Что один, что другой, — подумал Эспен, — оба уже пьяны. Тем лучше для меня!..»

— Я торгую два с лишним десятка лет, — добавил он уже вслух.

— Оно, может, и так, но в солдатах ты всего-навсего двадцать минут!

— В солдатах?! — повторил Эспен, оторопело уставившись на собутыльников.

— Нечего сказать, хорош купчишка! — воскликнул артиллерист. — Сперва пил с солдатами за здоровье короля, а ведь это значит, что ему по душе наш мундир! Потом мы ударили по рукам в знак того, что он завербован, а теперь он вдруг вздумал отпираться!

У Эспена затряслись руки и ноги. В эту минуту он охотно променял бы шумное общество в трактире на темную пустынную дорогу, еще недавно казавшуюся ему такой зловещей.

— Да что вы, господин военный! — простонал он чуть не плача. — Я старый человек, какой из меня солдат? К тому же у меня подагра и ноги плохо ходят.

— Это твое дело, — прогремел артиллерист, — не стану же я таскать тебя на руках!

— Говоря по правде, — вмешался барабанщик, — солдат из него и впрямь никудышный!

— Видит бог, — со слезами подтвердил Эспен, — совсем никудышный!

— Так уж, видно, придется ему выставить за себя кого-нибудь другого!

— Да, иного выхода нет, разве что он откупится деньгами!

Эспен уже начал понимать, куда клонят шведы. От этого страх его несколько поубавился, и он спросил со вздохом:

— Во сколько же мне это встанет?

— Да самое малое пятьдесят ригсдалеров серебром.

— Пятьдесят ригсдалеров серебром! — повторил купец, закатывая глаза к темному дощатому потолку. — Да я таких денег отродясь в руках не держал!

— Что ж, коли так, нашему королю Карлу будет больше пользы от доброго воина, чем от каких-то пятидесяти монет. А по тебе, купец, видно, что со временем ты станешь отличным солдатом.

— Делайте со мной, что хотите, но клянусь, нет у меня таких денег!

— Как ты полагаешь, дружище, может, снизойдя к бедности нашего купца, скостить эту сумму до тридцати ригсдалеров?

— Пожалуй, — отвечал артиллерист, — но уж больше не уступай ни одного скиллинга!

— Постойте, добрые люди! — воскликнул Эспен. — Я выслушал ваше предложение. Теперь выслушайте мое.

— Давай выкладывай!

— У меня нет таких больших денег, каких вы требуете, но сейчас я держу путь в замок Юнгсховед, что в одной миле отсюда, там живет мой приятель, который, может статься, ссудит мне эти деньги. Так что, если кто из вас согласен проводить меня в замок, он и деньги получит, и еще кое-что заработает за свой труд.

— Не худо придумано, — ответил барабанщик, поднимаясь со скамьи. — Пошли в Юнгсховед! А то ведь уже и впрямь поздно.

На какое-то мгновение Эспен заколебался. Затем, подойдя к Иверу, тронул его за плечо:

— Готовы вы идти дальше, приятель?

— Готов, — отвечал Ивер, поднимаясь с места.

— Я подожду тебя здесь, в трактире, — сказал артиллерист, располагаясь ко сну на скамье.

Эспен плотно застегнул ворот камзола, натянул на уши шапку, затем взял свою палку и вместе с барабанщиком вышел из трактира. Ивер задержался в комнате. Подойдя к трактирщику, он шепнул:

— Живо, Якоб, наполни-ка мне трехчетвертную бутыль медом и водкой — того и другого поровну. Завтра на обратном пути я с тобой расплачусь.

Трактирщик бросился к стойке.

— Не беспокойся, Ивер, — прошептал он в ответ, смешивая напитки, как его просили, — расплатишься со мной, когда сможешь.

Получив бутыль, Ивер вышел из комнаты, вытащил из-под соломенной крыши саблю и бросился догонять своих попутчиков.

Эспен заметно приободрился оттого, что теперь его сопровождал шведский солдат, который был заинтересован в его благополучном прибытии в Юнгсховед.

Ивер молча следовал за ними, размышляя о том, каким способом отделаться от барабанщика. Когда они отошли на изрядное расстояние от трактира, он вынул из кармана бутыль и крикнул:

— Прошу вас, господин купец! Отпейте глоток из этой бутыли! Очень полезно от холода!

— Эй ты, мужичье! — воскликнул барабанщик. — Ты, значит, носишь с собой водку? А ну, дай пригубить!

Ивер протянул ему бутыль.

— Ух ты! — крякнул швед, отхлебнув из бутыли сколько было можно. — Глотку жжет хуже огня, но ты верно сказал: от холода это большая подмога.

Отпив из бутылки еще несколько глотков, он заткнул ее пробкой и крикнул Иверу:

— Я сам ее понесу, чтобы тебе легче было!

Сунув бутылку в карман, он зашагал дальше. Эспен подозрительно покосился на Ивера, но тот только улыбнулся в ответ. Теперь он добился того, чего хотел.

Крепкий напиток скоро возымел свое действие. Швед все время жаловался на холод и всякий раз отпивал из бутыли большой глоток. Скоро он затянул песню и начал пошатываться, ноги у него заплетались. Эспен попытался было выманить у него бутыль, но барабанщик лишь еще отчаяннее вцепился в нее. Скоро ноги и вовсе перестали его слушаться. Его шатало из стороны в сторону, а потом он свалился на землю. Эспен тщетно пытался его поднять.

— Брось ты это, приятель! — сказал Ивер. — Шведа нам все равно на ноги не поставить.

— Это все ваша вина! — сердито отозвался купчишка. — Зачем вы дали ему бутыль?

— Нет уж, господин купец! Это твоя вина! А теперь давай потолкуем с глазу на глаз!

— О чем это вы? — спросил Эспен, весь дрожа от страха.

— Куда ты спрятал письмо, которое обещал отнести в Юнгсховед шведскому полковнику?

— Письмо? Полковнику? — пробормотал Эспен. — Нет у меня никакого письма.

— Зря отпираешься! Я ведь был в горнице, когда Тюге Хёг его писал, а потом вышел тебя проводить.

— Господи помилуй и спаси меня, бедного! — простонал купец, опускаясь перед Ивером на колени и воздевая руки к небу. — И не совестно вам возводить на меня напраслину? В Вордингборге у меня жена и трое безвинных крошек.

— Письмо! Давай письмо! — приказал Ивер, вынимая из-за пазухи пистолет.

— Да нет у меня никакого письма! — всхлипывая, уверял Эспен. — Раз уж вы слышали все, что говорилось у ленсмана, так уж, верно, знаете, что Тюге Хёг напоследок передумал и не стал посылать письмо, решив, что сам поедет в Юнгсховед завтра утром. Он сказал мне это, когда провожал меня, а сегодня я иду в Юнгсховед по своим делам.

— А ну-ка, покажи свои карманы! — распорядился Ивер, не зная, чему верить.

— Извольте! — отвечал Эспен, вытянувшись перед ним.

Ивер тщательно обыскал одежду купца, посмотрел в карманах, в рукавах, ощупал подкладку, но письма не нашел.

— Теперь вы мне верите? — спросил Эспен.

— Как видно, придется поверить, — удрученно отозвался Ивер.

Они пошли дальше, впереди — купец, а за ним — Ивер, недоумевая, куда же могло деться письмо.

— Стой! — спустя минуту окликнул он купца. — Давай-ка я загляну в твои ботинки.

— Глядите, — отвечал Эспен и, опираясь на палку, снял сначала один, затем другой ботинок,

Письма в них не было.

И снова путники зашагали дальше. И снова Ивер остановил купца:

— Я забыл осмотреть твою шапку!

Сняв шапку, Эспен протянул ее Иверу, и по губам его скользнула легкая, едва заметная улыбка. Однако острый, проницательный взгляд Ивера тут же ее уловил, — участь Эспена была решена.

За поворотом уже виднелась конечная цель их пути — замок Юнгсховед теперь отчетливо выступал на фоне леса, темной полосой тянувшегося по снежному покрывалу. Купец облегченно вздохнул; с каждым шагом он все дальше уходил от грозящей ему опасности. Он уже различал черные силуэты часовых на валах; на башенных шпилях, поскрипывая, вертелись флюгера. Путники подошли к подъемному мосту. Силы Эспена были на исходе, однако теперь он шагал шире и быстрее прежнего. И вдруг Ивера осенила догадка. Он ухватился за палку Эспена, но купчишка резко дернул ее к себе. Тогда Ивер схватил купца поперек туловища и, подняв его над перилами моста, сбросил в ров.

Он услышал сдавленный крик, затем слабый стон. С вала грянул ружейный залп, но Ивер метнулся в сторону и убежал.

Сбрасывая купца в ров, Ивер выхватил у него палку — бузинный сук. Сердцевина у него была выскоблена, и в образовавшееся отверстие Эспен спрятал письмо.

 

ИВЕР УБЕЖДАЕТСЯ В ПРОЖОРЛИВОСТИ КРЫС, А СВЕН ВСТРЕЧАЕТ СТАРЫХ ЗНАКОМЫХ

Неподалеку от Хёфдингсгорда стоял домишко, почти совсем скрытый холмами, обступившими его с трех сторон.

В этом домишке на чердаке, на высокой куче соломы, лежали двое. Одним из них был Там, — читатель, наверно, помнит его неудачную попытку выдать шведам Свена. Рядом с ним примостилась его жена-Головешка. Минувшей ночью ей удалось обмануть своих стражей и убежать из вордингборгской Гусиной башни.

Незадачливый Там уже некоторое время жил в этом домишке, после прихода шведов покинутом его обитателями. Он почел за благо обретаться на чердаке, во-первых, потому что на соломе было куда теплее спать, чем в комнате на глиняном полу, а во-вторых, потому что здесь надежней было спрятаться от людей, убрав стремянку и закрыв чердачный люк.

Головешка так глубоко зарылась в солому, что из нее торчала только ее голова. А Там прильнул к дыре, которую сам же проделал в соломенной крыше: отсюда он мог видеть каждого, кто прейдет до дороге мимо дома.

— Что же ты, муженек? — воскликнула Головешка, закончив свой рассказ о том, как ей хитростью удалось убежать из башенной тюрьмы. — Что же ты уставился на меня и молчишь? Ты должен бы радоваться, что я наконец вернулась к тебе!

— Да, да, конечно, — по обыкновению прошепелявил Там с выражением полного равнодушия на лице, — жаль только, что ты не прихватила с собой кусок хлеба: мне чертовски есть хочется.

— Бог знает, что ты мелешь! — насмешливо возразила ему жена. — До хлеба ли мне было, когда я только и думала, как бы выбраться из темницы и вернуться к моему дорогому муженьку! Нашел бы ты себе лучше какую-нибудь работу, вот и были бы у нас деньги на хлеб!

— Какой еще работы мне искать? — отвечал Там. — Я вот во льду прорубь здоровую пробил, поближе к берегу, а угрей как не бывало! Ну и подлая жизнь! — уныло добавил он. — Зачем я дал ввести себя в грех и согласился выдать Свена! Он как-никак кормил нас, да и сверх того кое-что перепадало!

— Греха большого тут нет, коль скоро ты мог заработать тридцать серебряных монет. Просто ты, как всегда, неловко взялся за дело. Да и что теперь из-за этого убиваться!

— Тсс-с, тише, сюда кто-то идет!

— Кто бы это? — с любопытством прошептала Головешка, высунувшись до пояса из соломы.

— Я их уже не вижу, они, должно, к самому дому подошли. Вот когда войдут в комнату, мы услышим весь их разговор. Только сама не шуми!

Между тем к дому подкатили небольшие сани, и двое приезжих принялись распрягать коня. Лицо первого было почти совсем скрыто широкой войлочной шляпой, отбрасывавшей тень на лоб и щеки. С могучих плеч свисала синяя полосатая накидка, из-под которой торчала длинная юбка. Другой был высокий мужчина в крестьянской одежде. Захоти мы повнимательней приглядеться к приезжим, лица их непременно показались бы нам знакомыми — это были Свен-Предводитель и Ивер, которые уже в новом облачении продолжали свое путешествие из Вордингборга в столицу.

Свен купил сани и женский костюм у маркитантки, торговавшей в расположении шведских войск пивом и медом.

— Медовую бочку нам лучше оставить на ночь в санях, — вполголоса проговорил Ивер. — А для другой я ужо присмотрел место.

— Где же это?

— А вон там, под соломой в хлеву.

Свен улыбнулся и, подоткнув юбку, помог Иверу отнести в хлев бочку, лежавшую сзади на санях.

— Добрый ночлег мы себе отыскали! — воскликнул Ивер, привязав лошадь в углу комнаты и вытряхнув перед ней мешок с кормом. — Я немного знаком с хозяевами этого дома. Когда здешний помещик уехал в Копенгаген, управляющий переселил их в имение, и с тех пор сюда, видно, не заглядывала ни одна душа.

— С чего ты взял, Ивер?

— Когда я распахнул дверь, по глиняному полу бегали крысы, а снег, который намело сквозь дымовую трубу, покрыл очаг ледяной коркой.

— Хорошо, что мы так скоро встретились, — сказал Свен. — А ты — глазастый, иглу в стоге сена и ту отыщешь.

— Твоя правда, — важно ответил Ивер, — господь наградил меня зоркими глазами, а цыгане научили меня ими пользоваться, когда я ребенком кочевал вместе с ними.

Он положил на стол большой холщовый мешок. Свен достал огниво и начал высекать огонь, чтобы зажечь лучину. Огонь долго не вспыхивал; когда же наконец блеснули искры, никак не удавалось зажечь лучину.

Ивер стоя следил за усилиями Свена, затем воскликнул с улыбкой:

— Эх, в этом деле я сноровистей тебя! Дай-ка мне огниво — увидишь, как это делается.

Свен протянул ему огниво. Ивер вынул из кармана еловую шишку, растер между пальцев несколько семенных коробочек и посыпал смолистым порошком кремень, на котором тотчас вспыхнуло яркое пламя.

— Этой хитрости я тоже научился от цыган, — сказал он со смехом, а сам тем временем зажег лучину и укрепил ее между плитами очага. — А не развести ли нам огонь, чтобы в доме потеплело?

— Только бы он не был виден с дороги, если кто пройдет мимо, — отвечал Свен, вынимая из мешка съестные припасы.

— Надо завесить окна. Вот моя куртка, можешь завесить ею одно окно, а я выйду во двор и нацежу из нашей бочки кувшинчик меду.

Весь этот разговор был слышен на чердаке, где примостились Там с Головешкой. Они растянулись на полу чердака, прильнув головами к неприколоченным доскам: сквозь многочисленные щели им было видно все, что происходило внизу.

— Слыхал? — прошептала Головешка, когда Ивер, шумно ступая, вышел из дома. — У них на санях бочка с медом!

— Да, а на столе роскошный ужин! — вздохнул Там. — Хоть бы кусочек заполучить!

Свен завесил оба узких окна: одно — курткой Ивера, другое — своей накидкой, а затем вышел из комнаты, желая самолично убедиться, что с дороги свет не виден. В тот же миг Головешка, привстав, отодвинула в сторону одну из чердачных досок.

— Что ты делаешь? — спросил Там. — Не забывай, моя дорогая Бодиль: если они нас обнаружат, я пропал.

— Не забудь и ты, что я должна позаботиться об ужине для нас с тобой — нищих и голодных странников!

— Позаботиться об ужине? — переспросил Там, не понимая, к чему она клонит.

Головешка вместо ответа выдернула из крыши длинный кровельный лежень, затем, растянувшись на полу чердака, просунула его в отверстие между досками и воткнула острием в хлеб.

— А вот и ужин! — удовлетворенно прошептала она, втащив на чердак краюху овсяного хлеба. — Что, мало?

Она снова просунула палку в отверстие между досками и на этот раз подцепила большой кусок говяжьей колбасы.

Онемев от удивления, Там наблюдал за ее проделками.

— Ах, Бодиль, Бодиль! — прошептал он, когда колбаса оказалась на чердаке. — Хватит! Нам с тобой не поздоровится, когда они вернутся и увидят, что ужин их куда-то исчез.

— Ничего ты не смыслишь в жизни, — зашептала в ответ Головешка. — Беднякам не приходится быть разборчивыми в средствах, и к тому же господь не каждый день посылает нам такое щедрое угощение. Ужин я уже раздобыла. Но что мы будем есть завтра?

С этими словами она так же ловко подцепила острием палки и переправила на чердак вторую краюху и головку сыра, затем снова просунула палку вниз для очередного улова, но тут за дверью послышались шаги. Головешка поспешно убрала палку и положила доску на прежнее место. В ту же секунду в комнату вошли Свен и Ивер.

Поставив на стол кувшин с медом, Ивер вскрикнул, обнаружив пропажу. На лице его отразилось глубокое изумление.

— Кто похитил наш роскошный ужин? — воскликнул он. — Ты только посмотри! На столе почти ничего не осталось. А ведь мы еще не притрагивались к еде!

Свен, разумеется, никак не мог ответить на этот вопрос. Друзья стали строить всякие предположения, чем немало потешили супругов, которые тем временем поедали свою добычу на чердаке.

— Не иначе, кто-то прокрался в комнату, пока мы были во дворе, — предположил Ивер.

— Разве он ушел бы незамеченным? — пожимая плечами, возразил Свен.

— И то верно. Впрочем, понял. Наш ужин украли крысы!

— Крысы? — повторил Свен. — Две краюхи хлеба, головку сыра и колбасу — не могли же они все это утащить!

— Но не могли же хлеб, сыр и колбаса сами сбежать со стола! Кто-то украл их у нас — не то крысы, не то домовой, но я стою за первых, потому что мне куда чаще случалось видеть крыс, чем домовых!

— Приятного им аппетита! — рассмеялся Свен. — Что ж, удовольствуемся тем, что осталось!

Ужин прошел в полном молчании. Когда же наконец Ивер вытер свой нож и засунул его за пояс, он воскликнул:

— Грех и позор нам, что мы сели за стол без молитвы, но надеюсь, господь не будет к нам чересчур строг — ведь идет война. А уж когда я улягусь спать на сене, я так или иначе его помяну. Расскажи мне теперь, что у тебя на уме: как ты думаешь доставить нашу бочку к месту назначения?

— Поедем дальше, как ехали до сих пор.

— Да, но только чем это кончится? Боюсь, нам все время будут досаждать, особенно когда пронюхают о нашей затее. Давно ли мы в пути, а уже трое узнали нашу тайну.

— Слышишь? — шепнула Головешка Таму. — У них какая-то тайна, хорошо бы нам ее выведать!

— Первый — капитан Мангеймер, с которым мы так славно потолковали в церкви. Он так старался заполучить наш клад, что, уж верно, не удовлетворится одной неудачной попыткой. Второй — ленсман Тюге Хёг, и третий — господь помилуй его душу — он там, где следовало бы быть и двум другим. Так ты какой дорогой думаешь ехать?

— Лесом мимо Юнгсховеда, — отвечал Свен, — там я назначил встречу двоим из наших людей. Затем мы поедем на запад до города Кёге и свернем чуть на север, а оттуда по льду в Копенгаген. На всем этом пути я расставил энгов: через каждые две мили нам будут приводить свежую лошадь, чтобы сани мчались быстрей. Мы должны добиться своего, Ивер, дружище, — добавил Свен, отложив в сторону нож и задумчиво уставившись в пустоту, — тому залогом моя жизнь и честь.

— Конечно, мы добьемся своего, зять мой дорогой, я ведь тоже кое-чего жду от успеха нашей затеи.

— Ты о чем?

— Видишь ли, есть у меня один замысел. Только ты носишь свой в голове, а я — в сердце.

— Вот как! — воскликнул Свен. — Видно, ты что-то новое задумал!

— Да нет, дело-то, в общем, давнее, — отвечал Ивер шутливым тоном. — С тех самых пор, как с меня сняли бесчестье, все помыслы мои об одной девушке, что живет у Хольмегорских болот. Ты улыбаешься, Свен! Да, мысли мои стелются к земле, словно ласточки в ненастье! Но как только я стану стоящим человеком, я заявлюсь к фогту, ее отцу, и попрошу отдать за меня Ингер. Если мы благополучно доставим королю деньги, ты возьмешь свою долю почестей, и это будет лучшая доля, потому что ты ведь всему нашему делу глава. Но вдруг сам король или его вельможи спросят нас, какой награды мы хотим? Королева сделала меня своим воином, а король, может статься, произведет меня в вахмистры. Тогда я пойду домой в роскошном мундире и заявлюсь женихом к отцу моей Ингер.

Когда Свен-Предводитель и Ивер на другое утро покинули хижину, над темным лесом, тянувшимся вдоль побережья, еще только вставало солнце. Небо казалось ясным, безоблачным, над полями с криком носились вороны. Впереди на санях сидел Свен в женском платье, низко надвинув на лоб войлочную шляпу. Ивер расположился на мешке с овсом, которым прикрыл стоявшую позади бочку. Издалека доносился приглушенный звон — это колокола церквей в Ставербю и Аллерслёве возвещали восход солнца.

Из слухового окна на чердаке выглянул человек с бледным, испитым лицом и долго смотрел вслед маленьким саням. Это был Там. Проснувшись, он немало изумился тому, что оказался на чердаке в полном одиночестве. Головешка ночью незаметно покинула его, не сказав, зачем и куда ушла. Маленькая стремянка, которую он накануне вечером втащил за собой на чердак, лежала на снегу под слуховым окном, не оставляя никаких сомнений в том, каким путем выбралась из дома его жена.

Свен поехал по дороге, идущей вдоль извилистого ручья, который вытекал из озера у Леккинде, — друзья надеялись, что его высокие склоны укроют их от глаз шведских патрулей.

— Смотри, как выплывает из-за леса солнце, — сказал Ивер, — это предвещает нам хороший день.

— Да, может, оно и так, — отозвался Свен, — но взгляни-ка лучше вон туда: как выплывают из ложбины шведские всадники. Что-то предвещают нам они?

— Бумага у нас в порядке, — прошептал Ивер в ответ, косясь в сторону ложбины и стараясь при этом не поворачивать головы.

Послышался лошадиный топот — четыре всадника во весь опор скакали к саням. Ивер снял шапку и поклонился, а Свен все так же неподвижно сидел с вожжами в руках, ссутулившись и словно оцепенев от свирепого утреннего холода.

— Что везете в санях? — спросил шведский капрал.

— Немного меду да еще настойку багульника! — отвечал Ивер.

— Бог с ним, с багульником! Дайте отведать меду! — приказал капрал.

Ивер налил ему кружку, и швед стал пить.

— Черт вас побери, негодяи! — крикнул он, осушив кружку. — Мед ваш наполовину замерз, да к тому же изрядно разбавлен водой! А есть у вас разрешение на торговлю с военными?

— Известно, есть! — отвечал Ивер, вынимая бумагу.

Бегло взглянув на засаленный клочок бумаги, капрал возвратил его Иверу.

— Бумага у вас в порядке, — сказал он. — Куда держите путь?

— В Юнгсховед.

— Вот это кстати! Я к обеду буду там, так что уж не забудьте стребовать с меня плату за мед! Что ж, ступайте с миром.

С этими словами всадники поскакали дальше.

— По-моему, они посмеялись над нами, — сказал Ивер, когда сани отъехали на такое расстояние, что шведы уже не могли расслышать его слов.

— Пусть их забавляются, эти бравые вояки, только бы не трогали нашу поклажу, — отвечал Свен. — Но радоваться еще рано: по дороге в Юнгсховед мы, верно, еще не раз столкнемся с их приятелями.

Предположение Свена не замедлило подтвердиться — вскоре снова послышался конский топот. Приподнявшись на санях, Ивер увидел, как из-за холма показался отряд всадников. Едва завидев маленькую повозку, шведы тотчас поскакали к ней. Свен пустил лошадь шагом, Ивер нагнулся к нему и зашептал:

— На этот раз дело плохо. Я знаю эти мундиры. Они принадлежат драгунам графа Ферсена. Тем самым, которых мы тогда раздели и связали в лесной хижине в Гьердерёде.

— Тише, — отвечал ему Свен, — я и сам вижу. Может, они всего лишь зарятся на даровой мед, как те, первые.

Драгуны кольцом окружили сани и приказали Свену остановиться. Командир обратился к седокам с тем же вопросом, что они услышали в первый раз, и Ивер снова ответил, как тогда.

— Есть ли у вас разрешение шведских властей на торговлю медом?

— Да, ваша милость! — отвечал Ивер, протягивая вахмистру бумагу.

— Кто из вас хозяин трактира? — продолжал допрашивать вахмистр.

— А вон тетка моя, — отвечал Ивер, — да только она стара и мучается зубной болью, и оттого ей трудно говорить, вот она и попросила меня ее сопровождать.

— Можете следовать своим путем, — сказал вахмистр, отъезжая от саней.

— А ну, обожди-ка! — воскликнул его спутник, неожиданно наклонившись к саням и концом палаша приподнимая войлочную шляпу Свена.

У драгунов вырвался крик изумления, когда из-под шляпы показалось смуглое бородатое лицо. Они мигом выхватили пистолеты из кобуры.

— Чтоб тебя черти взяли! — с издевательским смехом воскликнул капрал. — Сидишь, словно в рот воды набрал, и не признаешь старых знакомцев. А ну, взгляни на меня и скажи — вспомнил ты меня или нет?

Свен с первого взгляда узнал капрала, чей мундир он надел на себя во время своей встречи с полковником Спарре. Он тут же понял, что пытаться бежать бесполезно: драгуны окружили его со всех сторон, и восемь пистолетных дул угрожающе целились ему в грудь. Ивер вздрогнул, побледнел и впился своими маленькими глазками в Свена.

Свен сошел с саней и сбросил с себя накидку.

— Капрал! — воскликнул он. — Ты не ошибся! Я — Свен, Предводитель энгов!

Возгласы изумления, вырвавшиеся у драгунов после этих слов, услышал разве что один Ивер, — он гордо вскинул голову и оглядел присутствующих с неописуемой важностью и самодовольством, поняв, что Свен уже решил, как действовать дальше.

Тот продолжал:

— Я — ваш пленник, и сегодня вы заработали свои тридцать сребреников.

— Они придутся весьма кстати, — весело сказал капрал, — я пропью их за твое здоровье!

— Вы можете оказать мне более важную услугу, — сказал Свен. — Когда вы приведете меня в Юнгсховед, меня там повесят, а дома у меня остались жена и малый ребенок. Позвольте мне послать им прощальный привет с этим вот моим спутником.

— Спутник твой пойдет с нами.

— Да что уж там, этот бедный крестьянин ничего дурного не замышлял и пособником моим не был, полковник все равно его отпустит.

— Может, и так, — согласился капрал, который, судя по всему, не узнал Ивера. — Что ж, скажи ему несколько слов, да только поживей!

Свен наклонился к Иверу и прошептал:

— Скорей начинай рыдать!

Ивер немедленно повиновался и оглушительно зарыдал.

— Видишь вон ту прорубь в реке? Как только мы поравняемся с ней, перережешь ремень на бочке и столкнешь ее с саней так, чтобы она покатилась по склону. Громче реви!

Ивер пронзительно и визгливо завыл.

— Под тяжестью бочки треснет лед, — продолжал Свен, — и наше сокровище будет надежно укрыто. Только запомни все приметы того места, где затонет бочка.

— Что, скоро ты там? — закричал капрал.

— Еще минуту! — крикнул в ответ Свен и шепотом добавил: — Все понял?

— Я потерял свой нож.

— Так сделай вид, будто обнимаешь меня, и вытащи мой из-за пояса.

Ивер повиновался и с ловкостью истинного бродяги-цыгана сунул нож в рукав своей куртки. Свен в окружении драгунов вернулся к саням. Капрал обернулся к нему:

— Раз тебе так нравится кататься на санях, полезай назад на свое место и настегивай свою клячу, чтобы мы поскорей добрались до замка.

Свен взглянул на Ивера, тот ответил ему условным знаком, быстро подмигнув одним глазом. Затем Свен взял поводья и хлестнул лошадь. Драгуны окружили сани с трех сторон. С четвертой, не охраняемой стороны тянулся крутой склон, под которым петляла река.

Ивер снова занял свое место на задке саней. Он притворился, будто хочет укрыть ноги попоной, и при этом незаметно перерезал на бочке кожаный ремень, так что с этой минуты она держалась на санях только собственным весом. Когда они поравнялись с прорубью, Свен, направив лошадь к самому краю склона, хлестнул ее кнутом. Лошадь дернулась. Ивер вскрикнул и повалился в снег, одновременно сильным толчком сбросив бочку с саней. Бочка покатилась по склону сначала медленно, затем все быстрей и быстрей и вскоре скрылась в реке в той самой проруби, которую пробил во льду незадачливый Там в надежде наловить угрей.

Все это произошло так неожиданно и естественно, что никто из драгунов не заподозрил хитрости. Когда Ивер выпал из саней, все смотрели только на него и совсем позабыли про бочку. Шведы решили, что он хочет бежать, и схватились за пистолеты. Но Ивер остался лежать на снегу и жалобно стонал. Поднявшись наконец на ноги, он воскликнул!

— Слава богу, мы потеряли только багульник, зато у нас остался мед!

Капрал громко расхохотался и ответил:

— Я так полагаю, что тебе не видать ни того, ни другого как своих ушей, приятель! Что багульник, что мед — польза для тебя одна! А теперь живо поднимайся и смотри больше не падай с повозки, а не то я велю привязать тебя к саням!

Ивер и Свен многозначительно переглянулись.

— Три камня, — пробормотал Свен.

— Пень на другом берегу, — прошептал Ивер.

Таковы были приметы места, где бочка скатилась в реку.

 

ДВОРОВЫЙ ПЕС

За то время, что Свен провел в Вордингборге, численность шведских войск вокруг Юнгсховеда заметно возросла. Во всех ближних поселках расположились на постой солдаты, а по окрестностям без конца рыскали патрули в поисках продовольствия и в особенности корма для лошадей — армия уже начала ощущать в нем заметный недостаток.

Вот почему, еще даже не добравшись до леса, драгуны повстречали собственный конный разъезд. Капрал рассказал вновь прибывшим, какой улов выпал на его долю, и тогда они присоединились к драгунам, так что к замку уже двинулся крупный отряд шведов. В центре этой процессии восседал на санях Свен в своем женском наряде, и к нему наперебой обращались любопытные взгляды, хотя, казалось, он их не замечал. Лицо его выражало глубокую озабоченность, но также хладнокровие и решимость. Сидя на передке саней, он то и дело откидывался назад и что-то шептал Иверу, и тот всякий раз отвечал ему еле заметным кивком.

Когда драгуны, миновав Эрремандсгордский лес, ступили на подъемный мост, откуда им уже открылся вид на весь замок, капрал выехал вперед.

— Сыграй нам что-нибудь! — крикнул он одному из трубачей. — Пусть знают, что мы здесь!

Пронзительные звуки трубы разбудили в лесу гулкое эхо. На валах показались шведские солдаты. Имя Свена передавалось из уст в уста, и солдаты приветствовали его издевательскими криками: «Добро пожаловать!» Капрал поглаживал усы и кланялся направо и налево, принимая бесчисленные поздравления товарищей. Среди всей этой суматохи Свен въехал в главные ворота замка.

Только когда сани остановились и драгуны принялись отгонять напиравший отовсюду народ, капрал, к своему ужасу, обнаружил, что одного из пленников нет как нет. Ивер бесследно исчез, и никто не заметил, когда это произошло.

Сани остановились посреди двора, и драгуны тут же обступили их плотным кольцом. Капрал сошел с коня и поспешил в замок, чтобы доложить о своей удаче полковнику Спарре.

Между тем толпа вокруг Свена с каждым мгновением росла. Слишком много было толков о его подвигах, слишком велик был страх, который он внушал врагам, чтобы шведы не радовались теперь его унижению. К тому же наряд Свена давал дополнительный повод для всевозможных насмешек, которые толпа встречала с неизменным восторгом.

Свена, казалось, эти оскорбления не задевали. Он все так же недвижимо сидел в санях, закутавшись в синюю накидку: его равнодушный взгляд был обращен куда-то вдаль.

В толпе больше всех усердствовал какой-то молодой трубач, изощрявшийся в плоских шутках, и все его выходки встречались громким одобрительным хохотом. Хладнокровие и невозмутимость Свена раздражали его; стремясь еще больше насмешить окружающих, он сорвал с головы пленника войлочную шляпу. Эта оскорбительная выходка как бы заставила Свена очнуться, и, окинув толпу презрительным взглядом, он воскликнул:

— Оставь меня в покое! Ты сейчас куражишься надо мной, потому что вокруг тебя твои приятели. Но, доведись нам повстречаться с глазу на глаз, где одно лишь солнце соперничает с ветром, ты небось был бы рад юркнуть в любую дыру, только бы спрятаться от меня!

— Больно надо мне прятаться! — злобно отвечал трубач, рассерженный тем, что Свен его раскусил. — А дыру я постарался бы пробить в твоей шкуре, чтобы солнцу и ветру было куда заглянуть!

С этими словами он выхватил саблю и угрожающе замахнулся ею. Пленник в это время стоял рядом с санями. Молниеносным движением Свен перебросил накидку на левую руку и ею встретил удар, затем, подскочив к трубачу, вырвал у него из рук саблю, а его самого отшвырнул в толпу.

Незадачливый трубач еще не успел подняться на ноги, как Свен подошел к старому, седому вахмистру, с лицом, сплошь усеянным шрамами, который спокойно и невозмутимо стоял в толпе, покуривая трубку.

— Господин вахмистр! — сказал ему Свен. — Возьмите саблю этого молокососа и, если не сочтете за труд, разъясните ему, что только трусы насмехаются над беззащитным пленником!

— Разрази меня гром, если я позволю ему еще раскрыть рот! — отвечал старик, пряча трубку в карман камзола, и быстрым шагом направился к кучке солдат, окруживших трубача.

Тут на лестнице показался Спарре; его сопровождал капрал. Круг раздался, и полковник подошел к Свену. Внимательно оглядев его, он воскликнул:

— Значит, мы снова встретились, Свен-Предводитель!

— Да, ваша милость, — отвечал Свен. — Но только на этот раз против моей воли.

— Капрал, вели своим людям спешиться! — приказал полковник. — Пленного обыскать, и пусть двое стерегут его здесь во дворе, пока вернется генерал Вавасур!

Капрал отдал честь и отвел Свена в подвал.

В Юнгсховеде теперь собралось столько солдат, что для новых уже не было места. Задумав осадить столицу, Карл Густав продолжал стягивать свои силы в Зеландию, чтобы иметь под рукой подкрепление. Пришлось строить на заднем дворе Юнгсховеда, выходившем к лесу, временные бараки. Строения эти, такие низкие, что взрослый человек не мог бы выпрямиться в них во весь рост, сооружались из ветвей и соломы и тянулись длинными рядами.

В тот самый день, когда Свена привезли в Юнгсховед, всем окрестным усадьбам было предписано доставить солому для очередной партии бараков, которые строились для солдат одного из полков генерала Вавасура. Подъемный мост был опущен, главные ворота распахнуты настежь, и взад и вперед по нему сновали крестьянские подводы с сеном.

Свена вновь привели во двор, уже в его обычном костюме, прежде скрытом под женским платьем, и со связанными за спиной руками. Подведя его к боковой стене в передней части двора, капрал приказал двум солдатам его стеречь.

— Зарядите пистолеты, — распорядился он, — встаньте рядом с ним и не спускайте с него глаз. Если он сбежит, считайте себя покойниками. Не позволяйте никому разговаривать с пленным, а при малейшей попытке к бегству приказываю вам расправиться с ним на месте, как вас тому учили.

Отдав приказ солдатам, капрал пригладил усы, закрутив их кончиками кверху, милостиво кивнул Свену и зашагал вверх по лестнице к полковнику, чтобы принять из его рук вознаграждение, объявленное за поимку Предводителя энгов.

Спустя полчаса на подъемном мосту показался верхом на коне в окружении своей свиты генерал Вавасур. Встретив его у подножия главной лестницы, Спарре доложил о поимке пленника. Однако было незаметно, чтобы Вавасур разделял радость полковника: направляясь через двор к Свену, он лишь еще мрачнее насупил густые черные брови.

— Эй ты, разбойник, — крикнул Свену генерал, — что, одолели мы тебя под конец?

— Да, вот именно: под конец, — спокойно отвечал Свен.

— Клянусь всеми благами мира, уж мы так скрутим тебя, висельника, что ты от нас не уйдешь!

— Охотно верю вам, ваше превосходительство! Вы связали мне руки и отобрали у меня оружие, так что даже ребенок смеет бранить и оскорблять меня!

— Что ж, по мне, оружие можно было бы тебе оставить да и руки развязать! Вряд ли нам теперь еще нужно остерегаться тебя!

Свен в ответ только пожал плечами. Поглощенный своими мыслями, генерал не заметил этого. Неожиданно он сжал кулаки и, угрожающе занеся их над Свеном, воскликнул:

— Негодяй, разбойник! Отвечай: где мой сын? Два дня назад он ускакал верхом из замка, а назад вернулся только его жеребец, весь в крови и ранах.

— Ваш сын! — повторил Свен. — Ваше превосходительство, я с ним не знаком. В чистом поле и в темном лесу мы не спрашиваем врага о его имени перед тем, как расправиться с ним. Да и назови он свое имя, не так уж оно испугало бы нас, чтобы мы вздумали его пощадить.

Весь во власти своего горя, генерал отвернулся от Свена и зашагал прочь. К нему подошел полковник Спарре:

— Как прикажете поступить с преступником, господин генерал?

Услышав эти слова, Вавасур остановился.

— Зачем вы спрашиваете меня об этом, полковник? По-моему, приказ шведского короля ясен. Выведите пленника за ограду замка и расстреляйте.

— Но ведь дело идет к вечеру и уже смеркается…

— Привяжите к его голове горящую свечу, чтобы у наших ребят была верная мишень!

— А скольких солдат мне выслать на это дело? — спросил осмотрительный полковник.

Нетерпеливо мотнув головой, генерал ответил, уже поднимаясь вверх по лестнице:

— Сколько хотите — столько, сколько у него пуговиц на куртке!

Вавасур поднялся в замок, а полковник Спарре подошел к Свену,

— Участь твоя решена, Свен-Предводитель! — воскликнул он со злорадством, которое тщетно пытался скрыть. — Через час тебя расстреляют!

— Другого я и не ждал, — спокойно отвечал Свен.

— Есть у тебя какое-нибудь пожелание?

— Да нет, с того самого дня, когда я пошел против шведов, я приготовился к смерти и, можете мне поверить, господин полковник, — добавил он с улыбкой, — много раз я бывал к смерти ближе, чем сейчас.

— Хочешь ли ты, чтобы полковой священник прочитал тебе перед смертью молитву?

— Да, прошу вас! — отвечал Свен.

Спарре направился к караульне, у которой стояло несколько солдат, бывших свидетелями этого разговора.

Назвав одного из них по имени, полковник отвел его в сторону и вместе с ним стал прохаживаться по двору.

— Бент Арвидсон! — воскликнул он. — С твоего раннего детства я заботился о тебе и твоих престарелых родителях, которых поселил в своей усадьбе в Упппанде и обеспечил всем необходимым. Первый раз в жизни я напоминаю тебе об этом, потому что сегодня ты должен по мере сил отплатить мне за мою заботу.

— Господин полковник! — простодушно отвечал молодой солдат. — Я готов дважды умереть за вас!

— Не о том вовсе речь. Ты должен отобрать шестерых человек из числа твоих товарищей — таких, кого ты хорошо знаешь и кому можешь доверять. Зарядив свои карабины, вы станете на часы у тех дверей замка, которые открываются во двор. Никому из рядовых не разрешайте входить во двор, а уж тем более приближаться к пленнику без разрешения начальства. Сам же ты не спускай с него глаз, а при малейшем подозрительном движении — подойдешь к нему, приставишь к его груди дуло карабина и нажмешь курок. Такова воля генерала и моя собственная. Понял ты меня?

— Так точно, ваша милость! — ответил солдат. — Можете положиться на меня. Ваш приказ будет выполнен!

— Хорошо, коли так, пойдем к преступнику! — сказал полковник.

Шведы подошли к Свену, и Спарре громко объявил:

— Когда ты сказал, что много раз бывал к смерти ближе, чем сейчас, ты наверняка рассчитывал сыграть с нами какую-нибудь шутку! Мы постараемся этому помешать! В прошлый раз когда мы встретились в лесу, я пообещал тебе больше, чем мог сделать, — на этот раз я постараюсь сделать больше, чем обещал. Подойди к нему, Бент, и проверь, хорошо ли у него связаны руки, и, если можешь, выпростай конец веревки, чтобы он стал подлиннее.

Бент повиновался и заново связал Свена.

— Послушай, солдат, — воскликнул Свен, — ты обращаешься со мной, как мясник с убойным скотом!

— Этого я не требовал, — сказал Спарре, — надо только потуже затянуть узел, чтобы он не мог высвободить руки, когда мы прикрепим свободный конец веревки к стене.

С этими словами полковник указал на массивное железное кольцо, вделанное в стену. Свен спокойно подошел к стене и позволил привязать себя к кольцу.

— Так-то, милейший Свен, — продолжал полковник, — я свои меры принял, теперь дело за тобой, и, если тебе удастся вырваться на свободу, я объявлю тебя самым замечательным человеком во всей Дании! Прощай, господь да смилуется над твоей грешной душой!

— Я твердо на это рассчитываю, — с прежним непоколебимым спокойствием отвечал Свен. — Надеюсь, вы не позабудете прислать но мне священника, господин полковник?

— Он скоро придет! Кстати, Бент, как только ты его увидишь, пойди за ним следом и встань на стражу в трех шагах отсюда!

Вскоре с заднего двора донесся барабанный бой. Полковник приказал собрать взвод солдат, и те на виду у всех с заступами и лопатами зашагали по подъемному мосту, чтобы вырыть для Свена могилу на месте казни.

Между тем Бент Арвидсон выбрал себе шестерых помощников и расставил их таким образом, что все выходы из замка были перекрыты. Сам же встал па стражу у главной лестницы и буквально не сводил глаз с пленника.

Свен прислонился к стене. Лицо его, как прежде, было спокойно и безмятежно. Никто не уловил бы на нем следов тревоги или печали, а между тем душу его захлестнуло безысходное отчаяние, замыслы его были сорваны, а надежда — растоптана. Сразу же после того, как Бент расставил часовых, над главной лестницей вдруг отворилась дверь, и в ней показался человек в коротком пасторском облачении, высоких ботфортах и с трубкой в зубах. Это был полковой священник.

— Что ж, Бент Арвидсон! — воскликнул он, погасив трубку и засунув ее в карман. — Где несчастный грешник, которого я пришел напутствовать?

— А вон там, у стены, — отвечал Бент. — И, если святой отец позволит, я последую за ним, согласно данному мне приказу.

— Что ж, ступай, — отвечал священник, — полковник Спарре объяснил мне, чего он хочет.

Священник подошел к Свену. Солдат с карабином в руках застыл в трех шагах от них, так, чтобы слышать каждое слово, которым пастор обменяется с пленником.

— Сын мой! — звучно и торжественно возвестил священник. — Когда человек готовится умереть, одна лишь вера может принести ему утешение.

— Ваша правда, господин пастор! Однако утешение требуется человеку и тогда, когда он готовится жить! — отозвался Свен.

— Что ты хочешь этим сказать? — осведомился священник, не ожидавший, что его перебьют.

— А только то, что я согласен с вами, и потому никогда не забывал бога с тех самых пор, как ребенком узнал о нем.

— Значит, ты готов к участи, которая тебя ждет?

— Готов! — с горькой улыбкой повторил Свен. — Неужели, святой отец, вы никогда не слыхали моего имени?

— Разумеется, я услышал его в первый же день, как мы ступили на землю этой страны!

— Как же вы, ученый человек, могли думать, что, решившись на борьбу с врагом, я не приготовился к смерти?

— Но коли так, — возразил священник, — зачем же ты пожелал меня видеть?

— Чтобы дать вам возможность совершить доброе дело!

Бент Арвидсон навострил уши и сделал шаг вперед.

— Для кого? — спросил священник.

— Для моих врагов, — отвечал Свен. — Генерал, который отдал приказ о моей казни, недавно приходил сюда и, осыпав меня оскорблениями, спросил, что мы сделали с его сыном, полагая, что мы захватили его в плен или даже убили. Я же хочу отплатить добром за зло, и вы станете орудием этого доброго дела. Разве вам это не по сердцу?

— Разумеется, по сердцу, — отвечал священник, — расскажи мне, что тебе известно о нашем юном прапорщике.

— Сначала вы должны пойти к господину генералу и передать ему мои слова, чтобы он отсрочил казнь на один час. Затем вы сходите в соседний поселок и разыщете там дом Педера Фоса, у которого вы увидите женщину и малое дитя, и, когда вы передадите ей поклон от Свена Поульсена, она назовется моей женой. Скажите ей тогда, что я здесь, у вас в плену, и пусть она вспомнит о том, кого мы уложили на кучу хвороста, и еще скажите, что от этого зависит жизнь человека. Ничего из моих слов не упускайте и не добавляйте, и, когда вы принесете мне ее ответ — только постарайтесь получше его запомнить, — генерал узнает, где находится его сын.

— И ты ручаешься своим словом, что так оно все и будет? — горячо спросил священник.

— Нет, господин пастор, — отвечал Свен, — я ручаюсь своей жизнью!

Священник торопливо поднялся по лестнице и вскоре воротился. Еще шагая по двору, он крикнул Свену:

— Я передал твои слова генералу. Все будет, как ты пожелал, а сейчас я бегу в поселок!

Свен кивнул головой, и священник торопливо зашагал по подъемному мосту.

Уже начало смеркаться, замок заволокло густой снежной пеленой. Поскольку Бент и шестеро его солдат перекрыли все выходы из замка, во дворе стало тихо. Часы на башне юнгсховедской церкви пробили пять, и было слышно, как за воротами замка орудуют заступами и лопатами солдаты, роющие Свену могилу в мерзлой земле.

После ухода священника Бент возвратился на свое прежнее место у главной лестницы. Свен остался один, молча и недвижно застыв у стены.

Возможно, читатель уже позабыл наказ, который Свен дал своей жене в тот вечер, когда капитан Кернбук вывел энгов из хижины.

«Если нам придется плохо, — сказал он, — ты получишь весть от меня или Ивера насчет хвороста и, как бы загадочно ни звучали наши слова, знай одно: ты должна тайком пробраться в лес и поджечь хворост. Для наших людей это сигнал к сбору. Может статься, от этого будет зависеть моя жизнь».

Мела метель, вокруг густел мрак, уже и солдаты потянулись назад по подъемному мосту: могила была готова. В тот самый миг, когда распахнулись ворота и шведские солдаты вступили во двор, из собачьей конуры, неподалеку от которой стоял связанный Свен, донеслось глухое рычание. Свен насторожился, затем медленно повернул голову.

— Свен! — прошептал голос, при звуке которого сердце энга бешено заколотилось.

— Это ты, Ивер?

— Я!

— Как ты сюда пробрался?

— Я спрятался под возом сена, прокрался в подвал, затем выбрался из окна и залез в конуру.

— А люди наши где?

— Все на своих местах!

— Что это ты там бормочешь, Свен-Предводитель? — спросил Бент Арвидсон.

В наступившей темноте он уже не мог видеть Свена со своего поста у основания главной лестницы, а потому подошел к стене, где стоял пленник.

— Читаю «Отче наш», — отвечал Свен.

— Читай себе с богом — это тебе пригодится!

Свен продолжал:

— «Да свершится воля твоя…» Оружие у тебя есть?

— Два пистолета и нож.

— «Хлеб наш насущный даждь нам днесь…» Надергай труту и посыпь его порохом. «И остави нам долги наши…» Просунь трут в пистолетное дуло, проберись на задний двор и разряди оба пистолета в соломенные крыши бараков, чтобы они вспыхнули. Затем возвращайся сюда. «…и избави нас от лукавого».

Заканчивая молитву, Свен увидел, как из конуры выскользнула темная тень и исчезла в широком окне подвала.

Когда пробило шесть часов, с лестницы сошел полковник Спарре. Спустившись в караульню, которая находилась в подвале, он постучал рукой по окну. В дверях показался вахмистр.

— Вахмистр! Возьми с собой дюжину солдат и барабанщика, и пусть они выстроятся у лестницы для исполнения приговора. Пусть ребята прихватят по три боевых патрона, одним зарядят свои карабины и затем ждут моих приказаний.

Свен слышал каждое его слово, но даже бровью не повел. Все его внимание было в эту минуту поглощено тем, что должно было произойти на заднем дворе. Он ждал, когда же прогремят выстрелы. Солдаты уже заряжали свои карабины, как вдруг на подъемном мосту послышались шаги. Миновав ворота, священник торопливо направился к замку. В ту же минуту во двор ворвались двое шведов с криком, что горят окрестные леса. Стремясь увидеть пожар, солдаты ринулись на валы и смяли часовых, расставленных Бентом.

Среди возникшей суматохи Свен услыхал, как кто-то осторожно приоткрыл подвальное окно, и темная тень снова скользнула к собачьей конуре.

— Черти бы тебя взяли! — зашипел Свен. — Я же тебе сказал поджечь бараки!

— Тише! — отвечал Ивер. — Сегодня командую я. Выстрелы прогремят, когда придет время. Пистолеты у Абеля!

Верхние окна замка с каждым мгновением все ярче светились красноватым светом, и над валами то тут, то там вспыхивал багровый отблеск лесного пожара. Полковник Спарре велел двум драгунам сесть на коней и скакать в поселок, чтобы узнать, почему загорелся лес.

Среди нараставшего шума, когда внимание всех присутствующих было поглощено зрелищем лесного пожара, вдруг раздались два ружейных выстрела. Из собачьей конуры донеслось радостное рычание. У Свена лихорадочно застучало в висках, но он продолжал спокойно и недвижимо оставаться на месте — ведь всего в нескольких шагах от него стоял Бент Арвидсон, который с карабином в руках настороженно следил за ним. В следующее мгновение с заднего двора донесся пронзительный вопль:

— Бараки горят!

Солдаты ринулись с валов вниз к месту пожара. В свете пламени снег густыми клубами вился вокруг замка. Шум по-прежнему нарастал, со всех сторон неслись вопли, приказания и проклятья. Среди всей этой суматохи вдруг грянул ружейный залп, от которого задрожали свинцовые рамы на окнах. Барабанная дробь сливалась со стонами раненых. Сумятица достигла наивысшей точки. Солдаты побежали в караульню за оружием.

— Это энги! — на бегу кричали они своим товарищам, оторопевшим при звуках ружейной стрельбы. — Они заполонили задний двор и стреляют во всех подряд, да еще валом валят через замерзший ров!

Полковник Спарре стоял у подъемного моста, нетерпеливо ожидая возвращения драгунов. Заслышав стрельбу, он ринулся во двор и подбежал к Бенту, который среди всеобщей сумятицы все так же молча и недвижимо оставался на своем посту, не сводя с пленника внимательных глаз.

— Подойди к пленнику вплотную, — крикнул ему полковник дрожащими от бешенства губами, — и, если только он попытается бежать, стреляй в упор!

Затем он помчался к караульне, чтобы отдать команду солдатам, уже построившимся для атаки.

Залпы следовали теперь один за другим со все более короткими промежутками. После того как Спарре вывел своих солдат на задний двор, Бент Арвидсон и его пленник остались одни на площади перед замком. Этой минуты только и дожидался Свен.

— Хорошенько смотри за ним, а не то он сбежит! — послышался вдруг чей-то зычный бас, и в то мгновение, когда Бент изумленно повернул голову, у собачьей конуры выросла фигура Ивера. Ивер прицелился и одним выстрелом из пистолета отправил бедного солдата на тот свет.

Затем, подбежав к Свену, перерезал веревку, которой были связаны его руки. Друзья бросились к открытым воротам замка, и никто даже не пытался их задержать.

Чуть позднее на заднем дворе раздался пронзительный свист. Пальба утихла, и при свете огня было видно, как энги взбираются на валы и отходят к лесу. Однако шведы не могли преградить им путь к отступлению, поскольку защитой энгам служил огневой рубеж.

 

РЫБОЛОВЫ

Однажды на рассвете у реки, берущей свое начало в озере Леккинде, о которой шла речь в связи с бегством Свена, закипела работа.

По льду сновало множество людей в крестьянской одежде, причем одни старались расширить прорубь, другие, просунув в уже готовое отверстие длинные лодочные багры, шарили по дну.

На берегу развели костер, за которым приглядывал один из крестьянских парней, и пламя отбрасывало красноватый отсвет на застывшую воду. Временами, когда пламя вздымалось кверху, оно освещало также берега, между которыми петляла речушка, и на высоких прибрежных холмах какие-то темные фигуры, которые можно было принять за часовых.

Впрочем, догадаться, зачем понадобились часовые, было мудрено: ведь всякий, увидевший этих людей, по их одежде да и по работе, которой они были заняты, рассудил бы, что перед ним рыбаки, воспользовавшиеся туманной ночью для ловли угрей и поторопившиеся развести костер, чтобы вернее заманить рыбу в прорубь. Свен-Предводитель с Ивером руководили ими. Лицо Свена выражало сильную озабоченность. Он усердно шарил лодочным багром по дну реки. Всякий раз, перед тем как закинуть багор в прорубь, он оглядывался на берег, стараясь держаться поближе к трем камням, о которых сказал Ивер, когда столкнул бочку в реку. Однако поиски его, судя по всему, были напрасны. Ивер вместе с другими рыболовами расширил отверстие проруби, чтобы Свен мог шарить багром на большем пространстве. Временами, сделав передышку, он тревожно оборачивался к Свену, но ни о чем не спрашивал, и долгое время работа совершалась в полном молчании. Вдруг Свен вытащил багор и бросил его на лед.

— Черт бы взял проклятого капрала! Из-за него мы потопили нашу прекрасную бочку! Мы провозились всю ночь, на востоке уже занимается заря, а по-прежнему никаких следов…

— Наверно, ее отнесло в сторону, — сказал Ивер, — надо еще расширить прорубь.

— На этот раз уже поздно! Сейчас шведские конники меняют дозоры и легко могут заподозрить неладное, увидев, как много нас здесь собралось. Поэтому нам лучше разойтись, а днем снова встретиться в пещере. Отзови часовых, Ивер!

Костер был погашен, и энги исчезли, разойдясь в разные стороны по Эрремансгордскому лесу.

Свен с Ивером остались вдвоем. Свен расположился на одном из трех камней, неподалеку от проруби. Он долго молча сидел в глубокой задумчивости, опершись подбородком на ладонь. Ивер не спускал с него глаз. Наконец, вскинув голову, Свен воскликнул:

— А что, если здесь уже побывали люди и достали нашу бочку из ручья!

— Бог с тобой, — отвечал Ивер, — не могло этого быть! А не то пропали наши бедные головушки.

— Что подумают о нас в Копенгагене?

— Только о тебе, дружище Свен! — возразил Ивер. — Обо мне, бедном оборванце, никто даже не вспомнит.

— Бочку надо найти! — властно сказал Свен. — Даже если для этого мне придется вычерпать весь ручей!

— А мне — выпить из него всю воду! — добавил Ивер, стремясь перещеголять Свена в красноречии. — Тсс, тише. Я слышу чьи-то шаги, — добавил он, положив руку на плечо Свена.

Оба притаились за камнем.

Скоро и впрямь послышались шаги, и Ивер увидел, как на тропинке между холмами появился человек в крестьянской одежде. Он то останавливался, то шагал дальше, озираясь по сторонам, и, наконец, направился к ручью, в том самом месте, где была прорубь.

— Кто же это? — спросил Свен. — Глаза у тебя зорче моих.

— Ей-богу, Свен, это Там. По-моему, нам нет нужды прятаться от него. А если он задумал сыграть с нами новую шутку, то у нас ведь уже готова могила, которая подойдет ему в самый раз.

С этими словами Ивер поднялся из-за камня и зашагал к ручью. Свен последовал за ним.

Там обернулся на звук их шагов. Он хотел было броситься наутек, но тут же одумался и остался на месте, словно поджидая друзей.

— Сдается мне, он пришел неспроста, — сказал Свен. — Давай-ка его допросим.

— Доброе утро, почтеннейший Там! — крикнул Ивер. — Чем это ты занят об эту пору дня?

Там ответил дрожащим голосом:

— Вас дожидаюсь.

— Нас дожидаешься? — переспросил Свен. — Это уж и вовсе неразумно с твоей стороны! Во время нашей последней встречи я тебе сказал, чтобы ты не попадался мне на глаза. Кажется, я предупредил тебя: смотри, попадешься — считай, что настал твой последний час.

— Да, Свен, ты и правда это сказал, и не будет большой беды, если ты сдержишь свое слово, все равно мне жизнь не мила.

Последние слова Там произнес совсем тихо и невнятно. Стараясь пересилить свой страх, он забормотал:

— Ах, Свен! Я сильно согрешил против тебя, но я многое выстрадал и всякий раз, как вспоминал свой грех, молил бога о прощении, и господь сжалился надо мной и дал мне случай искупить этот грех. Потому-то я и пришел сюда вчера, когда увидел, что вы начали свою работу.

— Вчера? — переспросил Свен.

— Да, я всю ночь стоял в кустах, дрожа от холода.

— Чего же ты дожидался?

— Я не хотел заговаривать с тобой, пока здесь были твои люди. Я знал, что они будут издеваться надо мной. Потому-то и не выходил из своего укрытия: все ждал, когда же ты останешься один. Ивер не в счет — вы все равно, что одна душа.

После этих слов Тама гнев Свена несколько поостыл. Когда же тот упомянул об Ивере, Свен улыбнулся:

— Значит, ты видел все, что мы здесь делали?

— Да. Но этого мало. Я видел в то утро, как вы столкнули в прорубь бочку.

— Скажи на милость! — в изумлении воскликнули друзья.

— И я знаю, что в ней!

— Может, ты знаешь, где она теперь?

— А как же — ты стоишь на ней!

Свен оторопел. Там продолжал:

— Это же я сам прорубил во льду дыру, в которую вы столкнули бочку. Я расставил в ней сеть для ловли угрей. Когда я стал тащить сеть, бочка оказалась в ней, и тогда я выкатил ее на берег. Я ведь скрывался на чердаке в том самом доме, где вы заночевали, и слышал весь ваш разговор. Увидав бочку и услышав, как в ней звенят деньги, я обрадовался: упав на колени, я возблагодарил бога за то, что он дал мне случай искупить мою вину перед тобой. Я зарыл бочку в снег и стерег ее, пока ты не вернулся.

— Откуда ты мог знать, что я вернусь? Ты же видел, что меня взяли в плен шведы!

— Да, Свен, я это видел! Но я тут же помчался в лес и там разыскал мальчонку Абеля и велел ему передать отцу, что случилось с тобой. Затем от Абеля я сбегал к Бенту и Вангу и им рассказал то же самое. Но они не поверили мне, и Бент швырнул мне вдогонку кусок льда, а Иенс Железная Рубашка привязал меня к дереву и сказал, что я так и буду стоять, пока не подойдут остальные, и еще они пригрозили натравить на меня собак. Но все же я упросил их меня отпустить и побежал дальше к твоим людям и всем рассказывал про то, что я видел. Так я пробегал весь день, и к вечеру дело было сделано. К тому же наши успели поговорить с Ивером и со всех концов леса стали стекаться сюда. Так что, как видишь, я отлично знал, что ты вернешься, — простодушно добавил он.

Свен был растроган. Он протянул Таму руку. Тот ухватился за нее обеими руками и, нагнувшись, поцеловал, затем, подняв глаза на Свена, с мольбой воскликнул, а слезы так и катились у него по лицу:

— Прости ты меня! Ради бога!

Свен ничего не ответил, только похлопал Тама по плечу.

— Там, старина! — воскликнул Ивер в приливе чувств, которые он тщетно старался скрыть. — Ах ты, вор разнесчастный! Значит, это ты украл наш роскошный ужин! Теперь я что хочешь тебе прощу!

— Это Головешка меня подбила на грех, — продолжал Там.

— Довольно об этом! — сказал Свен. — Там! Ты снова теперь мой друг, каким был прежде!

На бледном, испиттом лице Тама вспыхнула необычайная радость. От восторга он подскочил и запрыгал по снегу, как ребенок.

— Господи! — воскликнул он. — Я уж и не надеялся услышать это! Но вот как остальные? — вдруг спохватился он. — Ты замолвишь за меня словечко?

— Посмотри мне в глаза, Там! — сказал Ивер, став к нему лицом и выпрямившись во весь свой огромный рост. — Вот я весь перед тобой, а ты сам знаешь, как я бываю грозен, если кто меня прогневит. Клянусь тебе собственной жизнью, да и твоей тоже, что никто из наших людей не посмеет смеяться над тобой! Доволен ты теперь?

— А деньги-то, деньги! — с неожиданным восторгом воскликнул Свен, хлопая Ивера по плечу. — Слава богу, они снова в наших руках! Но сейчас мы все отсюда уйдем и до вечера оставим их под снегом. Следуй за нами, Там! В пещере мы встретимся с нашими людьми. Мы расскажем им, что ты совершил и как загладил свою вину!

Все трое повернулись и зашагали к лесу.

 

ПРОВОДНИК

В это же утро у одного из домов на крутом берегу реки остановился взвод шведских драгун.

Двое всадников только что задали корму своим лошадям, другие, расположившись на охапках сена, спешили перекусить.

Хозяин усадьбы стоял в дверях хлева с полуголым младенцем на руках и разглядывал чужеземцев. Достаточно было взглянуть на всадников и на их взмыленных коней, чтобы понять, какой долгий и трудный путь остался у них за плечами.

В обеих комнатах дома также было полно солдат. Их командир, в плаще, с длинной саблей под мышкой, метался по дому взад-вперед. Лицо его было мрачно и угрюмо. Тут мы снова встречаемся с доблестным капитаном Мангеймером. На другой день после того, как ленсман Тюге Хёг отослал купца в Юнгсховед к полковнику Спарре, он снарядил второго гонца в Вордингборг к капитану: хотел пригласить к себе Мангеймера для беседы. Когда к капитану прибыл гонец, он как раз собирался затеять новый поход против Свена. Желая ободрить своих людей, он обратился к ним с речью, в которой обещал из своего кармана удвоить награду за поимку Предводителя энгов. Драгуны шумно изъявили свой восторг. В письме Тюге Хёга содержались намеки на то, что он, быть может, наведет Мангеймера на след Свена-Предводителя, и потому капитан тотчас же поспешил к нему со своим отрядом.

Ленсман поведал капитану обо всем, что приключилось в его доме минувшим вечером: как беглецы привезли в санях две бочки и как потом Свен запряг в сани лошадь ленсмана и уехал, несмотря на все попытки его удержать.

Старая домоправительница, которую спросили, куда подевался Ивер, сказала, что он пошел в Лундбю приготовить квартиру для генерала.

Лицо Мангеймера сияло восторгом. Теперь, как он полагал, он напал на верный след, под рукой у него был отряд драгун, рвущихся в бой. Казалось, судьба сулит ему верную победу: ведь Ивер со Свеном действовали заодно и вдвоем везли деньги по дорогам Дании. Прощаясь с ленсманом, он осыпал его самыми щедрыми посулами, и отряд снова выступил в путь, на этот раз в сторону Лундбю.

Увы, капитан не подозревал, что с каждым шагом он все больше удаляется от цели, — ведь лукавый Ивер лишь для того упомянул о хуторе Лундбю, чтобы скрыть истинную цель пути.

Так и случилось, что шведы поскакали на запад, тогда как Свен продвигался к югу вдоль берега моря, и потому Мангеймер ничего не знал о событиях, разыгравшихся в замке Юнгсховед.

Всю последнюю неделю в Лундбю стоял шведский гарнизон, и сразу же по прибытии капитан убедился, что его обманули. Ярость, охватившая его, по своей силе могла сравниться лишь с прежним ликованием.

На обратном пути из Лундбю он утешал себя мыслями о зверских пытках, которым он подвергнет Свена, когда тот попадется к нему в руки.

В Юнгсховеде Мангеймер получил первые достоверные сведения о Свене, однако, на свою беду, он прибыл в замок на другой день после бегства энга. На пожарище царил чудовищный беспорядок, и никто не мог сказать капитану, куда подевались сани.

Отряд драгун, захвативший Свена, во главе с капралом ушел под командованием полковника Спарре на север. Мангеймеру оставалось лишь смириться с очередной неудачей, и в таком невеселом расположении духа он отправился в Вордингборг.

Вдруг что-то заставило Мангеймера выглянуть в окно. Снаружи доносились смех и громкие голоса: драгуны столпились вокруг какого-то человека, неожиданно появившегося в усадьбе.

Он увидел щуплое, невзрачное существо, в белой грубошерстной кофте, из рукавов которой сиротливо торчали голые руки, худые и длинные, очень смуглые и все в морщинах. На ногах — холщовые штаны и огромные коричневые рыбацкие сапоги, на голове — красная шерстяная шапка, из-под которой выбивались спутанные седые пряди. Незнакомец о чем-то настойчиво расспрашивал драгунов, и, услыхав, как тот несколько раз подряд назвал его имя, капитан постучал по окну и приказал своим людям ввести к нему пришельца.

Мангеймер отнюдь не обладал впечатлительной натурой, однако даже ему было не под силу выдержать пристальный взгляд, которым смерил его незнакомец.

— Что тебе нужно? — грубо спросил капитан.

На лице незнакомца показалась улыбка, у рта обозначились резкие морщины. Он ответил хриплым дискантом:

— Ох, ваша милость, я, знаете ли, брожу с хутора на хутор в поисках капитана Мангеймера. Не вы ли тот капитан?

— Я — Мангеймер. Что дальше?

— А то, что я хотел бы сказать вам несколько слов.

— Живей говори, что тебе нужно, и убирайся ко всем чертям! — прикрикнул на него Мангеймер, которого раздражал независимый тон гостя, а также насмешливая улыбка, не сходившая с его лица в течение всего разговора и обнажившая два ряда черных, полусгнивших зубов.

— Я хочу говорить с вами, — продолжал незнакомец, — но не с вашими людьми. Прикажите им выйти.

— Мои люди останутся здесь, — отрезал Мангеймер.

— Коли так, я уйду. Я не стану ничего говорить в присутствии посторонних.

— Не станешь? — в ярости крикнул Мангеймер. — Это мы еще увидим!

— Нет, ваша милость, ничего вы не увидите!

— О ком же ты хочешь со мной говорить?

— О том, кого вы ищете.

— Гром и молния! — просияв, воскликнул капитан. — Коли так, пусть будет по-твоему! Солдаты, оставьте нас одних!

Драгуны нехотя повиновались. Незнакомец проводил их взглядом, дожидаясь, когда последний драгун затворит за собой дверь.

— Итак, капитан, — насмешливо воскликнул он, — кто же из нас двоих одержал верх в нашем споре?

— Тысяча чертей, говори, наконец!

— Да, да, конечно, дайте только отдышаться. Я уже две мили сегодня отмахал, хотя, сами видите, я не первой молодости. Давайте-ка присядем, да еще… вы позволите?

С этими словами человек схватил бутылку меда, стоявшую на столе, и, приложив ее к губам, мгновенно осушил. Терпение Мангеймера было на исходе, но он все же овладел собой и воскликнул:

— Скорей! Выкладывай, что знаешь!

— Я знаю, что вы с вашим отрядом разыскиваете Свена Поульсена, или Свена-Предводителя, как его еще называют. Знаю и то, что он вас перехитрил и заставил проплутать несколько дней.

— Так. А сейчас он где?

— Где он сейчас? — повторил незнакомец с отвратительным смешком. — Господи, вот это-то вы и должны обнаружить!

— Значит, сам ты этого не знаешь и не можешь сказать, где он скрывается?

— Неужели вы думаете, что я пришел бы к вам, если бы мог найти его без вашей помощи?

Мангеймер вскочил с яростными проклятиями. Выхватив из ножен шпагу, он заорал:

— Клянусь Христом-искупителем! Сейчас я заткну тебе глотку!

Незнакомец тоже поднялся с места и, поймав Мангеймера за руку, воскликнул:

— Потише, капитан! Сядьте и выслушайте меня до конца! Я думал, что буду иметь дело с мужчиной, а не с крикливым младенцем! Я не знаю, где Свен, как я только что вам сказал, но мне известны его привычки и уловки, и вскоре я укажу вам место, где вы сможете его настигнуть. Не знаю я и того, сколько у него с собой денег, но какая разница, раз мы всё возьмем себе и разделим поровну.

— Разделим деньги? — с изумлением переспросил капитан.

— Половину — вам, половину — мне.

— Пятьдесят тысяч ригсдалеров?! — воскликнул капитан.

— Такая уйма денег? — обрадованно прошептал незнакомец. — Что ж, ваша милость, тем лучше: пополам работа, пополам и награда!

— Само собой, — отвечал Мангеймер, сопровождая свои слова кивком головы, — это вполне справедливо.

— Вы смеетесь надо мной, господин офицер! Но все равно будет по-моему: я возьму себе половину, а не то и все деньги. Хотите хитрить со мной — деле ваше. Может статься, вы и впрямь сильнее меня, впрочем, и это мы скоро проверим. У вас под началом много людей, а я один, и все же я говорю вам: видит бог, что бы вы ни задумали, вам не выбраться живым из этой страны и не насладиться деньгами Свена, покуда я не получу своей доли. А если вы вздумаете укрыться от меня под землей, я и там вас найду, будете ли вы почивать или бодрствовать под охраной ваших людей и при оружии. И вы нипочем от меня не избавитесь, покуда я не отправлю вас к праотцам — один, своими руками.

В голосе и выражении лица незнакомца сквозила такая властная угроза и вместе с тем такая непоколебимая уверенность в своих силах, что Мангеймеру в третий раз за время этой короткой беседы стало не по себе.

— Гром и молния! — воскликнул он с напускным равнодушием. — Что ты скулишь! Я же сказал: деньги разделим поровну.

— Посмотрим.

— Кто ты такой — не из людей ли Свена — Предводителя энгов?

— Нет, я не из его людей.

— Так чей же ты молодец?

— А я, кстати сказать, и не молодец вовсе.

— Не молодец?

— Нет. Я — женщина по прозванью Головешка.

— Ты — женщина! — с издевательским смехом повторил Мангеймер.

— Да, ваша милость! Не смейтесь надо мной. Я стою любого мужчины. Вы скоро сами в этом убедитесь.

— Так как же, по-твоему, нам взяться за поимку Свена-Предводителя?

— Видите ли, — сказала Головешка, приблизившись к Мангеймеру. — Насколько я знаю, он повез свой клад на северо-запад, и в его положении это всего разумнее, поскольку в тех краях он реже будет встречать шведских солдат. Добравшись до Кёге, он переправится через залив, но мы должны догнать его раньше, чем он успеет это сделать. Вот о чем нам в первую очередь следует подумать. Поэтому самое лучшее — приказать вашим драгунам немедля сесть на коней. Мы обогнем город с севера и подъедем к развилке дорог. Все прочее обсудим в пути. Вы будете командовать своими людьми, а я…

— А ты будешь командовать мной, — пробормотал Мангеймер, с ненавистью взглянув на нее.

— Нет, ваша милость, — с улыбкой возразила Головешка. — Я только попрошу вас дать мне коня, который не отстал бы от остальных.

— Коня ты получишь, женщина! — сказал Мангеймер и вышел из горницы.

Оставшись одна, Головешка принялась со злорадным смехом потирать руки. Затем, взяв флягу с вином, стоявшую на столе у капитана, она осушила ее до дна.

Спустя полчаса отряд драгунов уже покинул усадьбу. Головешка ехала верхом рядом с Мангеймером. На ее сгорбленной тощей фигуре развевался синий кавалерийский плащ.

 

ПОГОНЯ

На другую ночь энги подожгли большой шведский сеностав на северной окраине Юнгсховеда — им надо было отвлечь внимание врагов от того, что происходило по другую сторону замка. Все устремились к месту пожара, а Свен между тем спокойно выкопал свою бочку и перенес в пещеру. Там он вынул из нее деньги и бумаги, спрятанные в кожаные мешочки, и переложил все это в брюхо убитого оленя.

Этого оленя отобрали вечером того же дня у егеря ленсмана Тюге Хёга вместе с письмом, которое тот должен был отвезти в шведскую ставку. Свен-Предводитель взялся выполнить это поручение на свой лад, и для этой цели они с Ивером облачились в костюмы помещичьих егерей.

В тот вечер в пещере было людно. Судя по всему, энги собрались в дальний путь: у каждого из них за плечом болтался туго набитый мешок. У всех энгов были также ружья, а на нагрудных ремнях висели маленькие пороховницы. Свен сдержал обещание, которое дал государственному совету, когда тот отказался прислать ему оружие, и сам добыл себе его. Все ружья были шведской работы, и энги начистили их до блеска. Откровенная гордость, с которой воины Свена поглядывали на свое оружие, свидетельствовала о том, что они лишь недавно завладели им. Свен молча зашивал в брюхо оленя денежные мешочки, лица его людей тоже были сосредоточенны и серьезны. Ане-Мария сидела на соломенной подстилке, держа на коленях маленького сына, и не сводила глаз со Свена.

— Вот так! — наконец воскликнул Ивер, перерезав нитку, которой зашивал оленье брюхо. — Все теперь готово!

— Какая сейчас погода? — спросил Свен,

— Темная, облачная!

— Тогда пошли, — сказал Свен, — все по местам! Да хранит нас господь! Все знают, что им надо делать?

— Да, — отвечали энги.

Свен продолжал:

— Шестеро из вас пойдут за нами. Вы разбредетесь по округе и всюду будете поджигать шведские сеноставы. Я обещал вам по ригсдалеру за каждый подожженный склад сена, но я ведь знаю, что вы честно исполните мое поручение, а раз так — я могу заплатить вам хоть сейчас. Все вы бесстрашные, отважные люди! И если я скажу вам: «Ступайте, и пусть каждый из вас убьет шведского офицера», — вы и это исполните! Энги, отважные мои друзья! Вот вам деньги за труд и еще немного в придачу!

Положив на ладонь Абеля кошелек, Свен пожал ему руку.

— Что до остальных, путь наш вам известен, и вы знаете, что вам надлежит делать. Вперед!

Поставив ребенка на пол, Ане-Мария подошла к Свену.

— Давайте сперва прочитаем молитву и осеним себя крестным знамением, — сказала она, — это поможет тебе в пути.

Свен кивнул в знак согласия и, сняв шапку, опустился на колени. Все остальные последовали его примеру. Помолившись, энги встали с колен и, кивнув Ане-Марии, покинули пещеру. Оленя уложили в сани, спрятанные в лесу, и дерзкое путешествие началось. Ночь выдалась темная и мглистая, все вокруг было сковано тишиной, голые кусты и деревья принимали во мраке причудливые, зловещие очертания, в лесу дул холодный, пронизывающий ветер. Но энгов, привыкших к ночным походам, все это нисколько не пугало. Они шли за санями, разбившись на две цепочки, скрыв ружья под плащами, настороженно прислушиваясь ко всем подозрительным шорохам. Миновав лес, они расстались, но перед этим Свен еще раз повторил каждому все, что тому надлежало помнить.

Ане-Мария вышла из пещеры вслед за ними. Она остановилась с маленьким сыном на руках у опушки леса и увидела, как мрак поглотил сани и людей, которые разбрелись в разных направлениях.

Между тем отряд Мангеймера, продвигаясь вперед по главной дороге, миновал Престё. Драгуны посмеивались над невзрачным всадником, ехавшим впереди них рядом с капитаном: он сидел на коне ссутулясь, и его бросало из стороны в сторону, казалось, он с трудом удерживается в высоком кавалерийском седле.

— Можно бы и потише ехать, — сказала Головешка. — Пока не стемнеет, нам все равно не догнать Свена-Предводителя.

— Что, устала уже? — насмешливо осведомился Мангеймер.

— Еще что! — отвечала старуха. — Я тогда не годилась бы вам в провожатые. Просто я знаю, что Свен — хитрая лиса, он ничего не станет затевать при свете дня. А потому не лучше ли нам покамест порасспросить здешних жителей? Потом мы еще успеем насладиться быстрой ездой.

Пока Головешка держала эту речь, драгуны подошли к поселку Борсе. Здесь дорога разветвлялась на две: одна вела на северо-запад к Нестведу и Рингстеду. Другая, все так же не сворачивая, тянулась до Кёге. В те годы у самой развилки стояла небольшая кузница. Когда к ней подъехали драгуны, кузнец как раз ставил подкову боевому коню. Заметив приближавшийся отряд, он бросил работу и с любопытством уставился на шведов. Головешка подъехала к нему.

— С добрым утром, Асмус! — воскликнула она с улыбкой: таким смешным показался ей кузнец, удивившийся ее новому облачению. — Не видал ли ты путников, проезжавших мимо на санях?

— Путников? — повторил кузнец, все так же оторопело, с раскрытым ртом глядя на нее. — Боже милостивый, Бодиль, никак, это ты? Ты что ж, мужиком заделалась?

— Ох, не говори, Асмус, дела мои совсем плохи! Но ты не ответил на мой вопрос.

— О каких путниках ты спрашиваешь?

— Мимо должен был проехать на санях человек, а не то и два. И в санях у них бочки с пивом.

— Нет, таких я не видал. А вот была бы ты здесь вчера, могла бы неплохо заработать.

— Это как? — спросила Головешка.

— Занемогла помещичья корова в имении Энгельхольм. Видно, порча на нее нашла, так что ей и жизнь не в жизнь, и смерть ее не берет. Помещик искал какую-нибудь знахарку, чтобы та заговорила скотину от порчи, но, не найдя никого, привез из города лекаря, а ты ведь сама знаешь, что пилюли против порчи — пустое дело.

Головешка презрительно усмехнулась. Мангеймер с величайшим удивлением прислушивался к этой беседе.

— А кого это ты разыскиваешь? — продолжал кузнец.

— Уж кто-кто, а ты хорошо его знаешь, Асмус-кузнец! — отвечала Головешка. — Не кто иной, как он, этой весной привязал тебя к столбу и отстегал кнутом за то, что ты стрелял в поле мелкую дичь.

Чумазое лицо кузнеца при этих словах налилось кровью. Глаза его сверкнули, и он ответил:

— Да пропади он пропадом, этот Свен! Если уж ты взялась его разыскивать, он, помяни мое слово, скоро начнет метаться как затравленный заяц. Ведь, кроме вот этих добрых людей, за ним гонится еще один шведский отряд.

— Кто такие? — спросил Мангеймер.

— А драгуны того полковника, что стоял в замке Юнгсховед, — с угодливым поклоном отвечал кузнец. — Спарре его имя. Вчера поутру он тоже прискакал сюда со своими людьми и вроде вот нашей Бодиль спросил, не видал ли я Свена.

Мангеймер насупил брови и закусил ус.

— А куда поскакал полковник? — спросил он.

— Вон туда, по той дороге, ваша милость! Прямиком на Кёге, да только навряд ли Свен поедет по главной дороге. Зачем ему это, когда он знает столько окольных путей!

— Так я думаю, нам лучше свернуть налево! — сказал капитан,

— И я так думаю, — согласилась старуха.

— Уж они наверняка что-то затевают, — продолжал кузнец. — Я видел, как мимо один за другим проезжали все энги, а сегодня поутру сюда прискакал Иенс Железная Рубашка и просил проверить, прочно ли подкован его гнедой конь. «Хорошенько проверь подковы, Асмус-кузнец, — сказал он, — ему скоро идти в долгий путь!»— «Куда же это?»— спросил я. «Далеко!»— повторил Иенс и, ухмыльнувшись, свернул налево и ускакал.

— Вперед! — крикнул Мангеймер, пришпоривая коня.

Кивнув кузнецу, Головешка последовала за капитаном. Глядя ей вслед, кузнец перекрестился и лишь после этого вернулся к прерванной работе…

— Что же дальше? — спросил Мангеймер, когда отряд уже проделал часть пути.

— Теперь мы напали на след того, кого ищем, — ответила Головешка. — Уж если энги поехали этой дорогой, значит, и Свен вскорости будет здесь. Нипочем не поверю, будто его дружок велел подковать своего коня, чтобы с утра носиться по дорогам одной забавы ради! Если вы согласны со мной, то не лучше ли для начала вашим людям встать на постой в каком-нибудь из здешних крестьянских домов? Отсюда вы можете видеть каждого, кто пройдет по дороге. А я тем временем проберусь в поселок Снесере и выведаю что смогу у жены того самого Иенса, о котором говорил нам кузнец.

Мангеймер улыбнулся.

— Разрази меня гром! — воскликнул он. — Ты мудрая женщина! Но что это кузнец толковал про какую-то помещичью корову и порчу, которую будто бы на нее наслали? Ты что, и колдовством промышляешь?

— Что мне ответить вам, ваша милость? Подчас нужда заставляет пробавляться чем угодно.

Казалось, капитан погрузился в глубокую задумчивость. Неожиданно он повернул своего коня к Головешке и, понизив голос, спросил:

— А гадать ты тоже умеешь?

— Уж это для меня легче легкого!

— Правду говоришь?

— Это такая же правда, как то, что вы сейчас стоите передо мной!

— Погадай мне, — сказал Мангеймер, стягивая с правой руки перчатку. — Скажешь правду, я подарю тебе две марки: они лежат у меня в кармане.

— Как вы узнаете, говорю ли я правду? — спросила Головешка, настороженно глядя на него.

— Мне однажды уже предсказали мою судьбу, — ответил капитан. — Это был прославленный ворожей, не тебе чета. Но если ты сейчас нагадаешь мне то же самое, значит, ты в ладу с истиной.

— Дайте мне вашу руку, — сказала Головешка.

Она пустила лошадь шагом и, схватив руку Мангеймера, несколько мгновений внимательно разглядывала ее.

— Странные приметы! — сказала она. — Я уж стольким людям предсказывала судьбу, но ни разу еще не видала таких примет, как у вас! Не скажу, что нагадал вам тот, другой, это мне неизвестно, но на вашей ладони написано, что вам не суждено умереть ни на воде, ни на земле! Сходится это с тем, что вам говорили раньше?

— Да, некоторым образом, пожалуй, да, — задумчиво ответил Мангеймер. — А вот не написано ли там, что мне суждено разбогатеть?

— О нет, ваше благородие! — ответила Головешка. — По руке этого не прочтешь.

— Отчего же?

— Да оттого, что только от твоей смекалки зависит, заполучишь ты богатство или нет… А вот и наши дома, Смелей въезжайте во двор и дайте отдых коням и людям, только пусть присматривают за дорогой. А я схожу в поселок и постараюсь кое-что разведать.

Было около двух часов ночи, когда энги добрались до густого леса, простиравшегося между Эвердрупом и новой крепостью, которую в 1609 году отстроил на развалинах древнего Паддеборга Иенс Спарре. Пронизывающий северный ветер гнал по темному небу тучи, иногда в просветах между ними мигали звезды. На этот раз лишь чистый случай помог Свену уйти от врагов, потому что Мангеймер, выбрав дорогу на Нествед, зашел слишком далеко на запад, а шведский полковник, направившийся в Кёге, — на восток.

Свен проскочил между ними. Зная наперечет все дороги и тропы, он старался держаться как можно ближе к лесу, где всегда мог найти нужное укрытие. Четверо энгов верхом на конях сопровождали сани. Двое ехали впереди на расстоянии ружейного выстрела, двое других — на таком же расстоянии сзади.

Въехав в лес у Спарресхольма, Свен крикнул по-совиному, что было условным знаком для его людей, а затем остановил сани и спрыгнул на снег. С удовлетворением оглядевшись вокруг, он шепнул Иверу:

— Выходит, мы проскочили, а это, видно, была самая трудная часть пути. Теперь закусим да накормим лошадь, а затем — вперед! Если и дальше так пойдет, мы, пожалуй, еще до рассвета выедем к большим лесам около Леллинга.

— Дело пойдет быстрее, когда мы углубимся в лес: там ведь поджидает нас Еспер со свежей лошадью, — сказал Ивер, положив мешок с едой на оленя.

Свен с Ивером начали есть. Никого из других энгов не было видно. После того как раздался совиный крик и они поняли, что сани остановились, энги направились к опушке леса и стали ждать, вслушиваясь в тишину и оглядываясь по сторонам.

Для отдыха Свен выбрал лесосеку — вырубленную поляну, где были уложены рядами саженные дрова. Отсюда через весь лес вела узкая, неровная тропинка. По обе ее стороны деревья стояли в таких густых зарослях малинника, терновника и ежевики, что получалась как бы сплошная стена. Чуть подальше дорогу перерезал крутой и довольно широкий ров. В него-то и стекала вода из глубокого озера, посреди которого высилась крепость Спарресхольм. Лесорубы перекрыли его сваленными древесными стволами, заполнив просветы между ними ветвями и дерном так, что образовался широкий и крепкий мост.

— С богом! — сказал Свен, поднимаясь с места. — Допей бутылку, Ивер, и поедем дальше. Ты что-то притих, задумался над чем-то.

— Я думаю о кузнеце Асмусе, который повстречался нам, когда мы ехали мимо Энгельхольма. Не сыграл бы он с нами какой-нибудь шутки. Он ведь тогда разговаривал с шведским драгуном, и мне показалось, будто он хотел рассмотреть, что же мы везем на санях.

— Нет! — спокойно ответил Свен. — Навряд ли он узнал нас в нашей егерской одежде. Но возьмем самое худшее: если даже он скажет, чтобы за нами выслали погоню, все равно она не поспеет!

— Он зол на тебя, Свен, с тех самых пор, как ты наказал его за браконьерство.

— Что ж, ничего не поделаешь, а сейчас — едем дальше!

Они снова запрягли лошадь и сели в сани.

В то же мгновение раздался протяжный совиный крик. Свен удивленно повернул голову. Такой же крик был немедленно повторен с другой стороны, и не успело еще заглохнуть эхо, как тут же прогремел выстрел. На дороге послышался лошадиный топот — двое дозорных на всем скаку приближались к саням.

— За нами погоня! — крикнул один из них, выехав к лесосеке. — Вам надо убираться отсюда! Шведы едут вдоль лесной ограды, растянувшись в цепочку. С ними проводник из датчан.

Ивер застыл как вкопанный и уставился на Свена.

— Сколько всадников ты насчитал, Там? — спросил Свен со своим обычным хладнокровием, никогда не покидавшим его в минуты опасности.

— Всадников двенадцать да еще проводник, — отвечал тот.

— Что же означал второй крик? — спросил Свен.

— Слышу, сюда скачут двое других дозорных! — сказал Ивер, приложив ухо к земле.

Он едва успел встать, как с другой стороны показались оба дозорных, скакавших во весь опор. Они осадили храпящих лошадей рядом с санями.

— Шведы зашли к нам с тыла, — зычным басом доложил один из всадников. — Они едут вереницей вдоль рва и ищут лазейку в лесной ограде.

— Сколько их, Абель?

— Я насчитал двенадцать человек, кроме проводника. Он датчанин, я определил это по его речи, когда они вплотную подъехали к нам. Тут я закричал…

— Кто стрелял?

— Один из шведов — после того, как я крикнул по-совиному. Стрелял он наугад, но все же пуля пронеслась где-то между ногами коней.

— Вперед, скорей! — прошептал Свен. — Ивер, прикрепи свои складной нож к рукоятке кнута и нахлестывай лошадь, чтобы она бежала во весь опор. А вы, четверо, сойдите с коней и, как только мы отъедем, завалите дорогу поленьями. Затем двое пусть снова сядут в седло и, отъехав на две-три сотни шагов, соорудят второе заграждение. Ружья пускайте в ход, если будет в том надобность, но берите на мушку только офицеров и, как отстреляетесь, постарайтесь нас догнать.

Отдав эти приказания, Свен подсел к Иверу в сани, и они покатили в глубь лесной чащи.

Недобрые предчувствия Ивера оправдались: Свена выдал кузнец из Борсе. Как только их сани скрылись из виду, он взял у шведа коня и поскакал к Мангеймеру. Догнать капитана оказалось не так уж трудно: ведь, пока Головешка рыскала по окрестностям, его отряд весь вечер стоял на отдыхе в придорожной крестьянской усадьбе. На беду Свена, кузнец с давних пор промышлял браконьерством в здешних краях и хорошо знал окрестные леса, а потому он вывел капитана и его драгунов к Спарресхольмскому лесу кратчайшим путем. Здесь, как разнюхала Головешка, около полуночи один из энгов должен был поджидать товарищей со свежими лошадьми.

Неподалеку от имения Мангеймер встретил всадников полковника Спарре, которых тот на обратном пути из Кёге разослал в разные стороны. Капитан рассказал командиру отряда все, что счел необходимым, и взял его с собой, — это позволило шведам оцепить лес. К тому же кузнец так быстро и неслышно вед их вперед, что шведы вполне могли бы добраться до лесосеки, где остановились сани, если бы Свен, осторожности ради, не выставил четырех часовых.

Как энги уже сказали Свену, шведы на подходе к лесу разбились на две группы. Отряд Мангеймера первым нашел лазейку в ограде. Здесь кузнец простился с драгунами и, приняв от них мзду, поехал назад на коне, взятом у шведа. Капитан построил взвод с таким расчетом, чтобы его драгуны заняли всю дорогу. Сам он ехал впереди, рядом с ним — Головешка.

В течение всего этого долгого и трудного пути она не сходила с коня и хотя по-прежнему сидела в седле ссутулившись и ее бросало из стороны в сторону, не выказывала никаких видимых признаков утомления. Напротив, она то и дело понукала Мангеймера, чтобы тот ехал быстрее. Ее волосы выбились из-под шапки и длинными седыми прядями развевались на ветру. Насмешка, с которой вначале разглядывали ее странную фигуру драгуны, сменилась известной опаской, после того как кузнец рассказал о ее сношениях с нечистой силой. Даже сам Мангеймер и тот как будто начал выказывать ей некоторое почтение, оценив ее выносливость и дельные советы, которые та нашептывала ему в ухо.

Шведский отряд быстрой рысью ехал через лес, пока не добрался до лесосеки, где энги между тем успели соорудить новое заграждение.

— Тысяча чертей! — воскликнул Мангеймер. — Эти мерзавцы преградили нам дорогу!

— Слава богу! — отозвалась Головешка. — Лучшей работы мне за всю ночь не доводилось видеть!

— О чем ты толкуешь, старуха?

— Вряд ли энги стали бы тратить время на строительство заграждений, не будь Свена с санями где-то поблизости. Ваша милость, прикажите нескольким драгунам спешиться и оттащить поленья в сторону. Однако нам с вами лучше отойти отсюда — тут уж, верно, где-нибудь рядом засада. Энги славятся тем, что стреляют без промаха. Энг попадет куда угодно — даже в отметину от чужой пули. Не лишне также приказать вашим людям держать карабины наготове, чтобы бить по вспышкам, как только прогремят выстрелы.

Трое драгунов, спешившись, стали пробиваться через заграждения. В ту же минуту за ближайшими деревьями взметнулись искры, и два выстрела разорвали тишину. Ответом им был залп шведских карабинов. Головешка успела отвести своего коня в сторону и укрылась за деревом. В отличие от нее, Мангеймер пренебрег этой предосторожностью. Его жеребец встал на дыбы и, сраженный насмерть, рухнул на снег. Капитану с трудом удалось высвободить ноги из стремян и соскочить на землю. Обернувшись, он увидел, как один из драгунов зашатался в седле и упал плашмя на коня. Пуля пробила ему ГРУДЬ.

— Его песенка спета, — сказала Головешка, выходя из укрытия и беря лошадь убитого под уздцы. — Возьмите свои пистолеты, господин капитан, и садитесь на этого коня: нам надо скорей ехать дальше.

Мангеймер послушался ее совета и приказал:

— Вперед!

Шведам удалось разглядеть заграждения на лесосеке потому, что при слабом свете звезд поленья четко выделялись на снегу, но, когда всадники продвинулись вглубь по лесной дороге, свет этот снова угас — все вокруг было окутано зловещим мраком. Однако Головешка не унималась и требовала, чтобы Мангеймер ехал быстрее.

— Тысяча чертей! — крикнул капитан. — Ты что, старуха, вообще никогда не устаешь?

— Нет, ваша милость, — с издевкой ответила женщина, — я никогда не устаю в пути, к тому же Свен не мчится, а летит, уж я-то его хорошо знаю, а ведь он едет в такой же темноте, как мы!

Тут вдруг среди всадников возникло замешательство, лошади начали спотыкаться, и вся цепь замерла. В то же мгновение прогремели два выстрела.

— Какого дьявола?.. — заорал Мангеймер, видя, как Головешка вместе с конем рухнула на землю, но в душе даже обрадовался, что ее, видно, настигла пуля.

— Они привязали к деревьям веревку, — ответила Головешка, выбираясь из-под убитого коня. — Дайте мне вашу саблю, я перерублю веревку, и мы поедем дальше.

Протянув ей саблю, Мангеймер спросил:

— Как ты поедешь дальше, ведь твой конь убит?

Перерубив веревку, Головешка возвратила капитану его саблю.

— Ничего! — ответила она с улыбкой. — Что-нибудь да придумаем.

Ухватившись за арчак капитана, она встала одной ногой на его ногу, и, прежде чем он успел угадать ее намерение и воспрепятствовать ему, уселась на коня позади него. Мангеймер в бешенстве обернулся к ней, но Головешка, ожидавшая взрыва ярости, остановила его словами:

— Главное, скорее вперед! Вам еще пригодится моя помощь! Вон, глядите, где дорога светлеет, уже виден тот, кого мы ищем!

Мангеймер и в самом деле увидел вдалеке Свена и его сани. Эта картина примирила его с неприятным соседством, и все же он пришпорил коня так. что тот вдруг стал на дыбы. Но, догадавшись об уловке Мангеймера, Головешка обхватила его рукой и с насмешливой улыбкой зашептала:

— Правильно, господин капитан, пусть конь скачет во весь опор. Обо мне не беспокойтесь, я удержусь в седле. В другой руке у меня пистолет со взведенным курком, и, если что, я приставлю его к вашему виску и нажму курок. Как только убьют кого-нибудь из ваших драгунов, я возьму его коня, но до тех пор вам придется мириться с моим обществом. Скажите вашим солдатам, чтобы они перезарядили карабины, а когда мы подъедем к саням, велите им целиться в лошадь — людей ведь можно изловить и позже.

Мангеймер в ярости заскрежетал зубами, но все же приказал своим драгунам перезарядить карабины.

— Видите, в лесу-то светлее, — продолжала Головешка, — должно быть, мы скоро их нагоним. Но что это? Сани остановились!

В слабом свете занимавшейся зари было видно, как у рва от снега отделилась какая-то точка.

— Они едут дальше! Постарайтесь нагнать их как можно быстрее! Тогда еще до рассвета клад будет наш!.. — Пришпорив пятками жеребца, она продолжала: — Не тревожьтесь обо мне, благородный рыцарь, на тот случай, если они устроят засаду и станут в нас стрелять. Я ведь сижу позади вас, ваша грудь служит мне защитой, и еще не нашелся тот свинец, который пробил бы нас обоих насквозь…

— Когда мы возвратимся из этого похода, я велю тебя колесовать, — отвечал Мангеймер.

— Шутить изволите, господин капитан. К тому же вы не первый, кто обещал со мной расправиться. Да и вы нипочем бы этого не сделали! Сначала мы поделим деньги, а все остальное уладится само собой.

Подъехав ко рву, всадники обнаружили, что мост исчез. Придержав коня, Мангеймер изрыгнул страшное проклятие.

— Как же нам теперь быть? — пробормотал он.

— Пришпорить коней и перескочить на ту сторону, — ответила Головешка.

— Мой конь не выдержит нас обоих!

— Выдержит! Попытка не пытка!

Мангеймер осадил своего коня и приказал драгунам перепрыгнуть на лошадях через ров.

Прыжок удался, и все всадники благополучно приземлились на той стороне. В это время из-за ближайших деревьев прогремели два выстрела, и двое драгунов рухнули на снег.

— Вот видите! — воскликнула Головешка, соскользнув на землю и схватив под уздцы коня одного из убитых всадников. — Продолжим погоню, уже занимается день, и скакать теперь осталось совсем недолго!

Она вскочила в седло. Погоня стала еще стремительней, драгуны мчались вдвое быстрее прежнего, но Головешка все же ухитрилась достать из кармана жестяную флягу и осушить ее до дна. Между тем рассвело уже настолько, что были отчетливо видны ближние предметы. Просветы между деревьями стали больше, поредел и подлесок. Вдалеке показались маленькие сани, летящие по дороге. Заметив, что расстояние между отрядом Мангеймера и беглецами сокращается, Головешка издала торжествующий крик.

— Молодцы! — воскликнула она, впервые за все время обращаясь к драгунам. — Скоро вы заработаете свою утреннюю чарку! Если я не ошибаюсь, там впереди Свен-Предводитель со своим шурином. Смотрите, как они нахлестывают бедную лошадь, чтобы она бежала быстрее, но мы все равно их нагоним. Ничего не скажешь, шведы — отважные воины, сам черт им не страшен.

— А ты-то сама какова! — воскликнул один из драгунов.

— Не баба, а сатана! — добавил другой. — Ты любого драгуна за пояс заткнешь!

— Еще бы! — отвечала Головешка с угрюмой улыбкой. — Мне случалось и прежде скакать по ночам, и бывали прогулки похуже этой, хотя иной раз скачешь-скачешь, а все ни с места!

— А на чем же ты скакала?

— На помеле! — громко расхохоталась она и с этими словами снова продолжала свой путь бок о бок с Мангеймером.

 

ПОСЛЕДНЕЕ УСИЛИЕ

Долгий путь сильно утомил лошадей, и драгунам то и дело приходилось пускать в ход шпоры. Уже не столь велико было расстояние, отделявшее их от саней, когда им показалось, будто седоки куда-то исчезли, а лошадь, вытянув шею, быстрой рысью выбежала из леса и помчалась по открытому полю.

— Пришпорьте своего коня, ваша милость! — простонала Головешка. — Надо скорее их нагнать! Знали бы вы Свена так же хорошо, как я, вы не успокаивали бы себя тем, что мы вот-вот его настигнем. Он еще может от нас уйти.

— Не вознесется же он на небо! — огрызнулся Мангеймер. — Вот, гляди! Наша взяла, разрази меня гром!

Не успел капитан произнести эти слова, как из-за ограды вырвался отряд шведских всадников и рассыпался по полю, оставив позади драгунов Мангеймера. Это были люди полковника Спарре, которые лишь к рассвету отыскали лесную дорогу. Товарищи встретили их появление криками радости, а те, растянувшись цепочкой, во весь опор поскакали вверх по холмам к церкви в Дальбю, стремясь перерезать Свену путь.

Взмахнув палашом, Мангеймер издал торжествующий крик.

— Что, старуха, — прошептал он, — что ты скажешь теперь?

— То же, что и прежде: Свен все еще не в наших руках.

Неожиданно сани свернули в сторону и помчались по полю наискосок. Тут драгуны поняли, к какой уловке прибегли энги, чтобы спрятаться от своих врагов: уложив мешок с сеном на заднее сиденье, они улеглись под ним на самое дно саней.

— Как вы думаете, отсюда нельзя уложить лошадь выстрелом из карабина? — спросила Головешка.

— Попробуем, — ответил Мангеймер и тут же приказал одному из драгунов выстрелить в лошадь.

Драгун остановил своего коня, поднял ружье и, тщательно прицелившись, выстрелил, но пуля пролетела мимо, и лошадь все так же резво продолжала бежать по полю.

Над верхушками деревьев теперь уже показалось солнце, и по округе разнесся печальный звон церковных колоколов, то и дело сливавшийся с криками «ура»и ружейной пальбой обоих шведских конных отрядов. Из рва выскочила лиса, перебежала через дорогу и остановилась на соседнем поле, с любопытством вытянув узенькую мордочку в сторону всадников, словно догадываясь, что на этот раз охота идет за более крупной дичью. Неожиданно шум стих, раздался оглушительный радостный вопль: сани остановились и из них вышли двое.

— Наконец-то! — крикнул Мангеймер и, пришпорив взмыленного коня, поскакал к саням.

Конники Спарре уже обступили седоков, а те, бледные, с обнаженными головами, стояли рядом со своей лошадью, в изнеможении рухнувшей на снег.

— Свен Поульсен! — закричал командир драгунов полковника Спарре.

— Бочки где? — заорал Мангеймер.

Увидев седоков, Головешка громко вскрикнула. Бросив поводья одному из своих людей, Мангеймер соскочил с коня и проложил себе дорогу к беглецам.

— Кто из вас двоих Свен Поульсен? — крикнул он.

— Никто! — ответил сиплым, шепелявым голосом один из них, тот, что был поменьше ростом.

— Никто! — в бешенстве повторил капитан. — Гром, молния и всемирный потоп! Кто же вы такие?

— Ах, благородный господин! — отвечал человек. — Смилуйтесь над нами, простыми людьми! Мы просто бедные крестьяне, собравшиеся в Брегентвед за повивальной бабкой. Ночью мы подъехали к Спарресхольмскому лесу и там увидали людей, разбегавшихся в разные стороны. Они велели нам торопиться, если нам дорога жизнь, и тут же мы услыхали пальбу и крики, тогда мы стали нахлестывать лошадь и мчались, как только могли.

— Кому это ты должен был привезти повивальную бабку, милейший Там? — вдруг спросил чей-то голос из толпы шведов.

— Моей бедной жене! — отвечал крестьянин.

Выступив из круга, Головешка скинула с головы шапку и, подбоченясь, встала перед беглецами.

— Твоей бедной жене! — повторила она с сатанинским смехом.

Там побледнел еще больше и с изумлением уставился на старуху. Однако, помня об угрожавшей ему опасности, он вдруг вскрикнул, обнял Головешку за шею и, привлекая ее к себе, шепнул ей в ухо:

— Смотри подтверди все, что я ни скажу! — Затем, обернувшись к обоим офицерам, он продолжал: — Коль скоро среди вас оказалась моя дорогая сестрица, пусть она замолвит за меня словечко!

— Его сестрица! — изумленно повторил офицер.

— Да! — подтвердил Мангеймер. — Она сопровождала нас, помогая выследить Свена.

— К тому же навряд ли, ваша милость, вы успели забыть мое лицо со времени нашей последней встречи!

— Откуда мне знать тебя в лицо? — спросил офицер.

— Ах, милостивый господин! Вам ли не знать, как мало у меня общего со Свеном? Помните тот вечер в Юнгсховеде и наш разговор, когда я хотел выдать вам Свена, чтобы заработать обещанную награду?

— Твоя правда, помню, — подтвердил офицер.

— Значит, мы понапрасну провели в седле всю ночь, — удрученно проговорил Мангеймер, — этот негодяй снова посмеялся над нами. Когда ты натолкнулся на людей Свена?

— Вскоре после полуночи, когда началась пальба.

— И с тех пор ты их больше не видел?

— Слава богу, нет, — пугливо отвечал Там. — Я только смотрел за моей бедной лошадью и гнал ее что есть силы.

— Проверь, нет ли у них оружия, — приказал капитан одному из своих людей.

Тот обыскал сани, но ничего не нашел, кроме старой попоны да мешка с овсом.

В эту минуту Головешка подошла к Таму и шепотом осведомилась:

— А ты знаешь, где сейчас Свен?

Там в ответ лишь заморгал глазами.

Командир спарревских драгунов, созвав своих людей, объявил:

— Поедем другой дорогой. Может быть, там нам больше повезет.

Подняв в знак приветствия саблю, он повернулся и ускакал во главе своего отряда.

Лицо Мангеймера пылало злобой; он подозрительно косился то на обоих крестьян, то на Головешку.

— Ну, а нам как быть? — воскликнул он.

— Послушайте моего совета: нам надо добраться до ближайшего хутора и немного отдохнуть, прежде чем мы продолжим погоню, — ответила Головешка.

— Неужели ты наконец устала? — спросил он с издевкой.

Лицо женщины покрылось мертвенной бледностью, и, шатаясь, она сделала шаг навстречу капитану.

— О нет! — ответила она с деланным смехом. — Я еще не устала.

С этими словами она откинула синий драгунский плащ, и Мангеймер увидел, что ее белая грубошерстная кофта залита кровью. Последняя пуля энгов ранила ее в плечо, но она пересиливала боль, пока от потери крови не лишилась сил.

— Мне надо немного отдохнуть, — добавила она, присев на сани.

— И то верно, — согласился Мангеймер. — Твой брат, надо думать, позаботится о тебе. Желаю тебе скорого выздоровления!

С этими словами он, издевательски ухмыляясь, кивнул ей, вскочил на коня и ускакал во главе своих драгунов. Головешка испустила яростный вопль и, потрясая кулаком, закричала вдогонку Мангеймеру:

— Деньги пополам!

Казалось, капитан не слышал этого вопля. Скоро он исчез за деревьями по ту сторону ограды.

— Так ты знаешь, где Свен? — шепотом спросила у Тама Головешка, прислонясь головой к мешку, лежащему на санях.

— Как не знать, — отвечал тот, — Свен-Предводитель все еще скрывается неподалеку от Юнгсховеда, присматривая за своим сокровищем.

— А зачем ты здесь с его санями? — уже слабея, спросила она.

Там улыбнулся:

— Я же говорил: я должен привезти лекаря к моей бедной хворой женушке.

Головешка ничего не ответила на эту шутку: закрыв глаза, она без чувств повалилась на сани.

…Каким образом Предводителю энгов удалось уйти от своих преследователей, можно объяснить в двух словах. Когда они остановились у лесного моста, Свен сбросил оленя в замерзший ров, а затем, соскочив с саней вдвоем с Ивером, унес его в глубь леса. Энги тем временем разрушили мост, а Там со своим помощником угнал сани.

Спустя несколько часов, примерно в то время, когда Мангеймер узнал, что его провели, Свен-Предводитель вместе с Ивером сидели на огромном возу с сеном, под которым было спрятано их сокровище, и в наилучшем расположении духа, с песнями и шутками, катили по дороге в Кёге. Своп хорошо знал тех двух крестьян, которые должны были доставить сено из Аслевсгорда в Хёйельсе, небольшую деревню на другой стороне залива Кёге, где остановился со своей свитой шведский король. Посулив им щедрую плату, он уговорил крестьян разрешить ему съездить в Кёге вместо них. Спрятав оленя на дне подводы и обменявшись с крестьянами одеждой, он простился с ними, пообещав оставить телегу с лошадьми у знакомого купца. Лицо Ивера сияло улыбкой, как утреннее солнце над головами путников. Он лежал на сене, растянувшись во весь свой рост, и из его гортани вылетали низкие, не слишком мелодичные звуки, которые он в в простоте душевной принимал за песню. Время от времени он приподнимался на возу и осыпал Свена похвалами.

— Да, Свен! — снова воскликнул он, после того как мимо них проехал шведский патруль, не удостоив подводу и ее седоков даже взглядом. — Скажу без обиняков, всех больше я люблю тебя, мой Предводитель! Ты так умен и хитер, что, соберись пятеро дьяволов вместе, им все равно тебя не одолеть. И скоро ты получишь свою награду. Да, говорю тебе, получишь: как только мы покатим по улицам Кёге, я встану на возу во весь рост и стисну тебя в жарких братских объятиях, прямо у всех на глазах. Чего тебе еще надобно?

Свен не успел ему ответить, потому что, завершив свою тираду, Ивер перевернулся на другой бок и, развалившись на сене, весь во власти своей исступленной радости, затянул новую песню, на этот раз с еще более громкими руладами и завываниями, чем раньше.

Так они добрались до Кёге. Часовой мельком взглянул на Свена и сделал ему знак, что он может ехать дальше, а чуть позже, вопреки отчаянному сопротивлению Свена, Ивер исполнил свое обещание: посреди рыночной площади на виду у всех он заключил друга в объятия. Столь же счастливо они выбрались из города. Когда телега подъехала к складу в Хёйельсе, ни Свена, ни его оленя уже не было на ней. Ссыпав сено, Ивер, как было условленно, отвез пустую подводу к знакомому купцу. В это самое время Мангеймер со своими двенадцатью драгунами рыскал по окрестностям, а полковник Спарре с шестьюдесятью молодцами прочесывал округу, стараясь отыскать след беглецов.

Свен предполагал добраться до Копенгагена по льду. Это сократило бы его путь мили на три, к тому же здесь было меньше опасности, что его схватят. Он расстался с Ивером на середине пути между Хёйельсе и Кёге, неподалеку от низенького рыбацкого домика у подножия холмов, примерно на расстоянии двух ружейных выстрелов от моря. Дверь хижины оказалась на запоре — она была прикреплена веревкой к косяку — потому что хозяин ее вышел на лед: Свен видел, что он ловит в проруби угрей. Предводитель энгов не торопясь зарыл оленя в снег и лишь после этого поднялся на холм и позвал рыбака. Тот улыбнулся, когда Свен спросил, не сможет ли он переправить его по льду в столицу.

— Так у вас, значит, дела в Копенгагене? — осведомился тот.

— Управляющий послал меня с поручением к моим хозяевам, — ответил Свен.

— Вы можете сказать мне всю правду, — настаивал рыбак, на добром, открытом лице которого мелькнуло недоверие. — Я честный человек, сударь, и я уже не одного из ваших переправил через залив.

— Из моих? — с недоумением переспросил Свен.

— Да, я говорю о людях в крестьянских тулупах, под которыми скрыты шелковые камзолы. Совсем недавно, на Валентинов день, я тем же путем переправил в город семью его милости графа Ганнибала Сехестеда — супругу его и молоденькую дочку. Они тоже пытались сойти за крестьянок и одеты были по-простому, но ноги свои они ведь спрятать не могли, а они у них крохотные, словно у малого ребенка, и руки совсем белые, словно у пресвятой девы Марии на картине у церковного алтаря. Был у них также с собой небольшой узелок, который они выдавали за сверток с бельем, но, когда я взял его в руки, внутри послышался звон золотых монет.

Свен улыбнулся:

— У меня тоже есть с собой узелок.

— Так я и знал, — ответил рыбак. — Что ж, мы и вас и поклажу вашу доставим, куда пожелаете. Вам повезло больше, чем тем двум графинюшкам: ведь им пришлось ждать целых два дня, покамест по моему заказу сколотили розвальни и обили полозья железом. Все это время они жили в моей хижине и питались чем бог послал. Зато, когда они ступили на берег у Кальвебодерне, графиня-мать дала мне ригсдалер за мои труды — неплохой заработок за каких-нибудь три дня работы!

— Я заплачу тебе вдвое больше, — объявил Свен.

— Правда? — отозвался рыбак, и его голубые глаза засветились радостью. — За это скажу вам спасибо. Я ведь коплю деньги, чтобы откупиться от помещика… Когда вы хотите ехать?

— Пожалуй, не раньше вечера, — ответил Свен, — я устал, и мне надо отдохнуть.

— К тому времени все будет готово, — сказал рыбак. — Пойдемте в дом, и я отведу вам кровать не хуже той, на которой почивали обе графини.

Под вечер, еще до наступления сумерек, возвратился Ивер. Он все еще никак не мог допеть песню, которую затянул, лежа на подводе, и, приближаясь к рыбацкому домику, орал во все горло. А рыбак между тем готовился к походу. Услыхав, что Свен спит, Ивер расположился на отдых около хижины и завел разговор с хозяином.

— Вы, наверно, поедете с тем господином? — спросил рыбак, сплетая соломенный жгут для саней.

— Конечно! — отвечал Ивер. — Мы с ним вообще никогда не расстаемся. К тому же сейчас нам надо закончить одно важное дело.

— Знаю я, какое у него дело!

— Что? Ты знаешь, какое у него дело?

— Само собой, я обо всем догадался, как только его увидел.

— Ты обо всем догадался? — переспросил Ивер, сопроводив эти слова жестом, не поддающимся описанию.

— Я уже стольким дворянам помог бежать от шведов!

— Слушай, друг! — проговорил Ивер, положив руку на плечо собеседнику. — Если взглянуть на дело по справедливости, мы с ним, пожалуй, лучше самых лучших датских дворян. Ты — добрый, честный малый, так неужели ты не назовешь лучшими из лучших тех, кто защищает свою родину, кто душой и телом предан своему королю?! Верно я говорю?

— Верно, — отвечал рыбак.

— Так-то. Не успели дворяне завидеть шведов, как они тотчас зарыли свои сокровища и разбежались кто куда, а вот он, тот человек, что спит сейчас в твоей хижине, и я, которого он выбрал себе в помощники, мы остались на месте и выступили на защиту родины. Мы срывали замыслы врага и жгли его склады; мы бились со шведом днями и ночами так, что у тебя, честного рыбака, волосы встали бы дыбом, расскажи я тебе обо всем. Потому я и говорю, что мы ничем не хуже дворян, а, пожалуй, еще и получше.

Глаза рыбака сияли восторгом, пока он слушал Ивера.

— Если все, что ты сейчас сказал, правда, — воскликнул он, — тогда я знаю, кто вы такие! В последние дни здесь много слухов ходило о том, как здорово всыпали нашим врагам в Юнгсховеде. Вчера около полудня ко мне в хижину, в поисках двух знаменитых беглецов, заявился Могенс Козёл из Туребю вместе со шведским офицером. Теперь я знаю, что сегодня мне выпала честь принять в своем доме Свена-Предводителя и его верного друга Ивера Абельсена.

— Вот как, значит, меня называют его верным другом! — с сияющим лицом воскликнул Ивер. — Я и в самом деле ему верный друг, можешь сказать это кому хочешь. Да только потише, чтобы никто не слышал твоих слов!

За час до полуночи взошла луна, все приготовления к. отъезду были закончены. Рыбак затопил печь и подогрел немного пива, которым Свен с Ивером запили хлеб. Затем Предводитель энгов переоделся в овчинный тулуп, пока Ивер заряжал пистолеты.

— В пути вам оружие не понадобится, — заметил рыбак.

— Кто знает, — с улыбкой отвечал Ивер. — Может быть, доведется подстрелить чайку. Я, знаешь, большой охотник стрелять чаек.

Когда Свен подал знак, мужчины вышли из хижины и привязали дверь к столбу, затем, выкопав оленя из-под снега, укрыли его в санях под ворохом соломы и поехали к берегу. Здесь рыбак вдруг остановился и, обернувшись к Свену, сказал:

— Одну вещь мы все же позабыли, а ведь она пригодится нам больше пистолетов.

— Что это?

— Мой багор.

— Сейчас схожу принесу, — ответил Ивер, — и, если ты ничего не имеешь против, Свен, давай сбросим тулупы и оставим в хижине, а потом рыбак снесет их купцу, чтобы тот вернул их хозяевам. Поезжайте вперед, я вас догоню!

Сняв тулуп, Свен с помощью рыбака столкнул сани на лед. Ивер зашагал назад к хижине.

Хижина была расположена между двумя песчаными холмами, загораживавшими вид на море. Когда Ивер вошел в ложбину между холмами, ему показалось, будто вблизи раздался лошадиный храп. Он прислушался, но кругом было тихо, и он зашагал дальше. Внезапно тот же звук повторился, и он застыл на месте как вкопанный, увидев при свете луны, что перед хижиной стоит конь в кавалерийской сбруе. Он ухватился за пистолет, но тут на его плечо легла чья-то сильная рука.

— Одну минутку, приятель!

Лицо Ивера побелело как снег. Он узнал голос и красную бородатую физиономию Мангеймера.

— Заткни пистолет за пояс, — сказал Мангеймер, — и ступай в хижину.

Веревка, которой мужчины, уходя, привязали дверь, была перерезана. Ивер повиновался и вместе с капитаном вошел в хижину рыбака.

Появление капитана в этот самый неподходящий момент объясняется просто. На обратном пути из леса Мангеймер со своим отрядом подъехал под утро к харчевне, где крестьяне, уступившие Свену подводу, пировали на полученные от него деньги. Люди Мангеймера и кони, утомленные долгим походом, были не в силах ехать дальше, потому он решил дать им отдых, а затем уже продолжать погоню. Крестьяне, захмелев, обронили несколько слов о странной сделке, которую им посчастливилось заключить. Когда они упомянули имя Свена, Мангеймер стал прислушиваться к их беседе. Заказав еще один кувшин меду, он подсел к крестьянам и завел с ними разговор. Спустя каких-нибудь полчаса он пошел в конюшню, выбрал самую лучшую лошадь и, ничего не сказав остальным, ускакал в сопровождении двух драгунов. Еще на подступах к городу рухнул оземь один из всадников, а под другим, прямо на улице перед церковью, осела лошадь. В Кёге капитан сменил коня и продолжал свои поиски. Он расспросил купца, побывал на сеноставе и в результате поздним вечером очутился у порога рыбацкой хижины, которую незадолго до этого покинули трое мужчин, отправившихся выкапывать оленя.

Войдя в дом, Ивер мгновенно окинул комнату взглядом, чтобы убедиться, нет ли еще кого с Мангеймером. Огонь в очаге багровым отблеском освещал серые глиняные стены. Ивер увидел, что, кроме них двоих, в хижине нет никого.

— Кто ты такой? — спросил Мангеймер.

— Бедный рыбак, ваше благородие.

— А пистолет зачем?.. Ах, у тебя даже два пистолета? Положи их на стол и давай потолкуем.

Ивер заколебался.

— Одно слово или подозрительное движение — и мои люди просунут свои карабины в окна и пристрелят тебя!

Ивер положил пистолеты на стол.

— Есть у тебя другое оружие?

— Нет.

— Для чего тебе эти пистолеты?

— Всяк защищается как может, ваша милость! В такое смутное время, как сейчас, по дорогам рыскают воры и грабители, к тому же моя хижина стоит на отшибе у берега моря!

— Значит, это ты переправляешь беглецов через залив?

— Да, я, — угрюмо отвечал Ивер.

— И сегодня ночью ты готовился переправить туда Свена-Предводителя.

— Свена-Предводителя? — растерянно переспросил Ивер.

— Свена-Предводителя и его сокровище — кругленькую сумму в пятьдесят тысяч ригсдалеров. Как видишь, у меня точные сведения.

Губы Ивера дрожали, он с трудом переводил дух. Нежданное появление врага, казалось, сокрушило его.

— Где сейчас Свен?

— Не знаю, — неуверенно начал Ивер. — Когда стемнело, он ушел в город и сказал, что вернется к полуночи.

— А деньги где?

— Он обещал принести их с собой, — торопливо ответил Ивер, постепенно входя в роль.

— Как вы думали переправиться через залив?

— На санях.

— Где эти сани?

— Там, внизу у моря.

— Сейчас мы с тобой туда пойдем, но сначала зажги лучину.

Ивер подошел к очагу, а Мангеймер взял со стола оба его пистолета. Когда Ивер зажег лучину и укрепил ее в щели между досками, капитан приказал:

— Прежде всего сними плащ! Я должен убедиться, что у тебя нет другого оружия.

Ивер повиновался. При свете лучины Мангеймер увидел зеленый егерский костюм, в который, как рассказали ему крестьяне, облачились беглецы. У него вырвался крик изумления, но он тут же овладел собой и продолжал обыскивать Ивера:

— На тебе два костюма?

— Да, господин капитан! Уж очень холодно на дворе!

— Очень, — согласился Мангеймер. — Будь любезен расстегнуть рубашку.

Ивер исполнил и этот приказ.

— Вижу, ты сказал правду! — воскликнул капитан, закончив обыск. — У тебя и впрямь нет другого оружия.

— Зачем мне обманывать вашу милость, — ответил Ивер, состроив глуповатую рожу, — мне от этого никакого проку.

— Никакого, — подтвердил Мангеймер. — А теперь пойдем к морю. Но, чтобы мы не заблудились в пути и во тьме не потеряли друг друга из виду, я накину тебе на шею вот эту веревку.

Капитан снял со стены веревку и сделал на ней петлю.

— Понимаешь ли, — продолжал он со смехом, набрасывая петлю на шею Ивера, — я только по дружбе так поступаю, уж очень я боюсь с тобой разлучиться!

— Ваша милость, как видно, изволит шутить! — отвечал Ивер, тщетно пытаясь изобразить на своем лице улыбку.

— Сейчас мы погасим свет и привяжем дверь к косяку, как было раньше, а затем пойдем к морю. Но сначала я хочу тебя предостеречь: смотри не поскользнись по дороге! Я привык скакать по ночам со взведенным курком, кроме того, я поверну пистолет дулом к твоей голове. Стоит тебе хоть раз дернуть за веревку, как я тотчас же спущу курок, а ты сам понимаешь, как тяжко мне будет влепить тебе пулю в висок! А теперь — вперед! Идти нам недалеко, и разлучить нас с тобой сможет только нечистая сила!

Мангеймер задул лучину. Ивер шагнул к очагу, на мгновение задержался у него и тут же последовал за капитаном, который, стоя в дверях, обернулся к нему.

Уже ступив ногой в стремя, Мангеймер вдруг услыхал слабый стон и увидел темную фигуру, прислонившуюся к стене хижины. Он вздрогнул и схватился за пистолет. В тот же миг Ивер, сделав шаг вперед, поравнялся с головой лошади. Протянув к капитану руки, привидение простонало:

— Деньги пополам!

Мангеймер мгновенно узнал этот глухой, утробный голос. Он громко рассмеялся:

— Разрази меня гром! Не иначе, как к нам пожаловала Головешка!

— Деньги пополам! — снова глухо простонала старуха, запрокидывая назад мертвенно-бледное лицо.

— Как же! — отвечал Мангеймер.

Взведя курок и недвусмысленно повернув пистолет в сторону Ивера, он поехал по направлению к берегу.

Ивер шагал рядом, не сводя глаз с пистолета. Вдруг жеребец Мангеймера, мотнув головой, захрапел и шарахнулся в сторону. Ивер потянулся за ним.

— Тысяча чертей! Что стряслось с этой проклятой скотиной? — крикнул Мангеймер, натягивая поводья и пришпоривая коня.

— Тише говорите, ваша милость! — воскликнул Ивер. — Сквозь мглу я, кажется, вижу какого-то мужчину у берега моря. Может быть, Свен уже здесь!

Мангеймер вздрогнул и посмотрел на берег. В этот же миг жеребец пронзительно и истошно заржал, замотал головой и вскинул круп. Мангеймер не мог совладать с конем, и тот, встав на дыбы, тут же рухнул на снег, продолжая мотать головой и тереться гривой о землю. Падая, Мангеймер выпустил из рук веревку и выронил пистолет.

— На помощь! — заорал он. — Негодяй! Что ты сделал с моим конем?

— Да что вы, ваша милость! — спокойно улыбнувшись, ответил Ивер. — Я почти что ничего не сделал. Я только положил ему в ухо тлеющий уголек!

В этот миг из ложбины вышел человек и, остановившись в двух шагах от Мангеймера, разрядил ему в грудь пистолет. Капитан с воплем повалился в снег. Конь пронзительно заржал и, опустив шею, ускакал.

Едва заглох предсмертный вопль Мангеймера, как из-за холма послышались чьи-то медленные, шаркающие шаги, и вскоре, еле держась на ногах, оттуда показалась Головешка. Вся в крови, она шаталась, опираясь на палку.

— Деньги пополам! Деньги пополам! — хрипло и исступленно простонала она еще издали.

— Нет, зачем же, — ответил ей Ивер, — ты получишь все сполна!

Сняв веревку, которая все еще болталась у него на шее, он связал Головешке руки и ноги, не обращая внимания на ее отчаянное сопротивление. Старуха издала пронзительный вопль. Заткнув ей рот своим шейным платком, Ивер закрепил его у нее на затылке.

Свен стоя наблюдал за этой сценой.

— А теперь — в путь! — воскликнул он. — Мой выстрел и эта полоумная старуха легко могут навести шведов на наш след!

Засунув пистолет за пояс, он зашагал к морю. Ивер подошел к трупу Мангеймера и наклонился над ним. Капитан уже перестал дышать.

— Ты хотел захватить нас в плен, но тебе это не удалось. Зато ты будешь иметь удовольствие видеть, как мы отъезжаем.

С этими словами Ивер приподнял тело Мангеймера, прислонил его к высокому камню и, повернув капитана лицом к морю, вложил ему в руки саблю. Связанную Головешку он усадил рядом с ним и, сняв шапку, издевательски раскланялся:

— Прощайте, дорогие друзья! Пожелайте нам счастливого пути!

И быстрыми шагами поспешил к берегу моря вслед за Свеном и рыбаком, которые уже выехали на лед.

 

У КОРОЛЯ

После того как Свен выехал на лед, опасность, казалось, миновала. Погоня сбилась с его следа, и он беспрепятственно продолжал свой путь.

По мере того как сгущалась тьма, луна светила все ярче: вскоре лунный свет пробил густой туман, который до сих пор заволакивал берега и мешал рыбаку уверенно выбирать путь.

Утреннее солнце уже освещало алыми лучами шпиль церкви святого Николая, когда трое мужчин вышли на берег у холма Вальбю. В столице повсюду царило шумное оживление. Направляясь к замку Росенборг, где, пока шла война, находилась резиденция короля, друзья видели на улицах кучки горожан, что-то горячо обсуждавших. Лица их светились радостью, причина которой недолго оставалась секретом для наших друзей.

Свен с Ивером добрались до Копенгагена двадцать седьмого февраля. А накануне вечером в Роскильде был подписан мир. Жителям столицы еще не были известны его унизительные условия. Но, возможно, в первом порыве радости они предпочли бы даже эти условия тревоге, опасностям и лишениям, от которых после вторжения войск Карла Густава равно страдали и свободные и подневольные сословия столицы, страшившейся нависшей над ней угрозы. По мере приближения к замку, вокруг которого не было никаких построек, друзьям становилось все труднее прокладывать себе путь через толпу. Рыбак тянул за собой сани, а Ивер и Свен шли рядом по обе стороны. Лицо Ивера, раскрасневшееся от соленого морского ветра, сияло безграничной радостью: наконец-то, преодолев все опасности, они достигли цели.

У входа в замок их остановили двое часовых с алебардами, стоявшие по обе стороны подъемного моста. Все попытки Свена уговорить их были напрасны. Скрестив алебарды, часовые преградили Свену с Ивером путь — у них был приказ пропускать только дворцовую челядь и государственных советников, которых король вызвал на утро в замок. Свен был ошеломлен этой неожиданной помехой. В другое время он едва ли смирился бы с ней, по тут надо было терпеть. Он стоял рядом с санями, опираясь на свое ружье. Насмешливая улыбка играла на его губах: он глядел на оленя, мысленно сопоставляя преодоленные трудности с последним непредвиденным препятствием. Терпение, однако, не принадлежало к числу добродетелей Ивера. Сдвинув на затылок шапку и подбоченясь, он остановился посреди моста и, по мере того как на него оборачивались окружающие, разглагольствовал все громче и громче;

— Эх вы, жалкие копьеносцы! И вы еще смеете преграждать путь в замок таким людям, как мы? Если его величество король узнает об этом, он вас жестоко накажет, да не вас одних, а всех ваших потомков до седьмого колена! Говорю без шуток!

— Что вы привезли его величеству? — спросил подошедший сержант.

— Мы привезли ему самый лучший подарок, который он когда-либо получал!

— Смотри-ка, олень! — усмехнулся сержант. — Его величество, конечно, будет вне себя от восторга!

— А какой олень! Видит бог, на земле другого такого нет. Он стоит пятьдесят тысяч ригсдалеров!

Люди, стоявшие вокруг, расхохотались.

— Пятьдесят тысяч ригсдалеров! — с насмешкой повторил сержант.

— Да, и в эту цену не входит ни мясо, ни шкура, — добавил Ивер.

В это мгновение Свен знаком велел ему замолчать. Толпа расступилась, чтобы пропустить старика, направлявшегося в замок. На нем была короткая черная мантия, под которой виднелся коричневый бархатный камзол с серебряной оторочкой. На шее у него висела длинная золотая цепочка с таким же золотым медальоном. Подойдя к подъемному мосту, он, по обычаю того времени, снял шляпу, чтобы приблизиться к замку с обнаженной головой. Это был благородный Кристен Скель.

— Ваша милость! — воскликнул Свен, подойдя к советнику. — Прошу вас, выслушайте меня!

Скель остановился. Свен продолжал:

— Его величество король возложил на меня важное поручение, и в этих санях я везу бумаги, которые ему нужны. Часовые отказываются пропустить нас в замок. Мы просим вашего заступничества!

Советник взглянул сначала на Свена, затем на Ивера и под конец на сани.

— Кто вы, добрые люди?

— Народ зовет меня Свеном — Предводителем энгов!

— Подумать только! — воскликнул потрясенный советник, кладя руку на плечо Свена. — Это имя мы часто слышали, пока шла война! Что принес ты сегодня королю, Свен?

— Деньги, которые бургомистр Ханс Нансен собрал на островах!

— Ах да, я слыхал об этом! Его величество король очень боялся за тебя, Свен-Предводитель!

— Его величеству следовало бы больше полагаться на своих слуг и меньше бояться за них, — ответил Свен.

— И тебя не пускают в замок? — спросил Скель, взглянув на двух стражников с алебардами.

— Не обессудьте, ваша милость! — сказал сержант, который стоял рядом и слышал эти слова. — Сегодня утром король отдал приказ, чтобы через мост пропускали только высшую знать и дворцовую челядь.

Советник улыбнулся.

— Мы должны подчиняться королевским приказам, — ответил он. — Часовые, пропустите этого человека во дворец: теперь он один из самых знатных людей в нашем королевстве.

С этими словами советник снял свою мантию и набросил ее на плечи Свена.

Ивер радостно вскрикнул.

— Ах, ваша милость, что вы делаете! — воскликнул Свен.

— Смело ступай своей дорогой, Свен-Предводитель, — сказал старый дворянин. — Никогда еще под этой мантией не билось столь отважное сердце!

Часовые с алебардами отступили назад и разрешили рыбаку провезти сани через мост. Ивер сидел на санях. Проезжая мимо часовых, он широко расставил ноги, чтобы занять как можно больше места. Солдаты отдали советнику честь, и Ивер сперва ответил на это приветствие изысканным поклоном, а затем скорчил рожу. Когда друзья перебрались через ров, Скель подал Свену знак, чтобы тот следовал за ним по узенькой лестнице, которая вела в королевские покои. Ивер остался во дворе, у саней с оленем.

Советник попросил доложить королю о своем приходе, и его вместе со Свеном тотчас же провели к нему. Король сидел за большим столом у камина в глубине зала. Перед ним стоял его личный секретарь Габель и читал вслух протокол мирных переговоров, который Магнус Хельг накануне вечером привез из Роскилде. Поклонившись королю, Скель положил руку на плечо энга и сказал:

— Ваше величество, я доставил вам самую радостную весть, какую вы когда-либо получали!

— Свен — Предводитель энгов! — воскликнул король, поднимаясь из-за стола и выходя ему навстречу. — Добро пожаловать, наш славный герой!

Свен опустился на колени и поцеловал протянутую руку короля.

— А как ты выполнил поручение, которое мы тебе дали, Свен-Предводитель?

— Как и подобает выполнять поручения вашего величества — все в точности и в согласии с вашими пожеланиями.

— Значит, ты привез деньги?

— Они лежат в санях.

— Вся сумма?

— Неужели мой король полагает, что в ином случае я осмелился бы предстать перед ним?

— Но как тебе удалось ускользнуть от шведских солдат, захвативших все дороги?

— Мы действовали хитростью, а когда это не помогало; пускали в ход оружие, так что шведы не могли нас задержать.

— Значит, они знали, что вы везете?

— Да.

— И они вас преследовали?

— И это было!

— И ты остался цел и невредим?

— Да, мой король! — с улыбкой ответил Свен. — Служа вам, я был так занят, что не мог позволить себе получить рану.

— Великолепно! — воскликнул Фредерик, радостно потирая руки. — Я слышал о многих твоих победах — о некоторых порассказал нам бургомистр Нансен, — но этот последний подвиг не знает себе равных! Если бы господь бог ниспослал Дании побольше таких людей, как ты, мы бы не знали беды!

— Не стану с этим спорить, — чистосердечно ответил Свен.

Король подошел к окну и выглянул во двор.

Ивер не отрывал глаз от этого окна с той самой минуты, как ушел Свен. Увидев короля, он снял шапку и опустился на колени в снег.

— Кто этот человек? — спросил Фредерик Третий.

Свен взглянул на Ивера и ответил:

— Это человек, которому я многим обязан. Без его помощи я не мог бы выполнить поручение вашего величества.

— Мне кажется, я его уже где-то видел.

— Да, и сегодня он рад показать, что свято выполнил обещание, которое дал вашему величеству.

— Какое обещание?

— Быть вашим верным солдатом!

— Теперь я припоминаю: я видел его в прошлом году в Юнгсховеде. Мы сейчас пригласим его подняться сюда.

— Я думаю, он только этого и ждет.

— А где же наши деньги, Предводитель энгов? Я вижу только убитого оленя в твоих санях.

— Олень — это и есть наш денежный мешок, — ответил Свен. — Лучшего мы не нашли.

Во время этой беседы Ивер продолжал стоять во дворе у саней, не отводя от окна своих черных глаз. Когда король подал знак, он вскочил, взвалил оленя на плечи и быстрыми шагами поднялся по лестнице в королевские покои.

— Вот уж поистине, — сказал король, обращаясь к Габелю, — мы впервые получаем государственную казну в такой упаковке.

Открылась дверь, и вошел Ивер с оленем на могучих плечах. Он улыбался, показывая свои белоснежные зубы, каким мог бы позавидовать любой из обитателей замка. Он положил оленя у двери и остановился, не решаясь войти в зал.

— Входи, сын мой! — ласково пригласил его король Фредерик. — Мы слышали о твоих подвигах и хотим заверить тебя в нашей признательности и благорасположении.

— Ваше величество, — ответил Ивер, запинаясь и смущенно теребя в руках шапку. — Королева повелела мне стать отважным воином, а господь бог благословил меня на это и помогал мне во всем.

— Стало быть, вас было только двое и вы провезли деньги через всю страну, кишащую врагами?

Ивер с довольным видом взглянул на Свена. Благожелательность короля придала ему мужества, и он ответил:

— Из-за этого оленя шведы потеряли немало людей.

— Но как же вам удалось взять над ними верх?

— Предводителю энгов все по плечу — он всех умней и отважней!

— Чем же нам вознаградить тебя за верность и рвение?

— Если всемилостивейший король передаст своей королеве, что я не дрогнул в бою и честно служил ей, как она наказала, это будет для меня лучшей наградой.

— Я передам королеве твои слова, а ты скажи мне честно, чего бы тебе хотелось? Не бойся!

Ивер судорожно вздохнул и начал вертеть головой, как это с ним обычно бывало, когда он искал подходящие слова. Затем тихо прошептал:

— Нет, не могу.

— Тогда говори вместо него ты, Свен-Предводитель!

Ивер бросил на Свена умоляющий взор и покачал головой. Но Свен, казалось, ничего не заметил и, обратившись к королю, сказал:

— Этот человек без колебаний пошел бы на смерть ради того, чтобы выполнить волю вашего величества. И с того дня, как в Вордингборге нам вручили деньги, он смотрел в лицо смерти каждую минуту. Вот почему он просит короля разрешить ему носить такой же камзол и знаки отличия, какие носят ваши вахмистры.

— Почему он хочет носить камзол вахмистра? — спросил король Фредерик.

— Я знаю лишь его желание, но не причину… — с улыбкой ответил Свен.

— Это потому, что камзол такой нарядный, — смущенно ответил Ивер. — Но, наверно, я прошу слишком много, так что можно подождать и до более подходящего случая. Может быть, в другой раз ваше величество поручит нам еще более трудное дело, если уж мы так удачно справились с этим!

— Нет! — добродушно ответил король. — Не вижу никакой надобности ждать. Твое желание будет исполнено, и я все равно останусь твоим должником.

— Ах, что вы, ваше величество! — воскликнул Ивер. — Вы меня осчастливили, и я премного вам благодарен.

С этими словами Ивер поцеловал свою ладонь и дотронулся кончиками пальцев до края королевской одежды.

Наступила тишина; в зал вошел один из придворных и объявил:

— Высокий государственный совет уже собрался и ожидает ваше величество.

— Хорошо, — сказал король, — мы сейчас придем.

Придворный вышел. Король повернулся к Свену:

— Еще одно слово, Свен-Предводитель, прежде чем мы расстанемся. Мы хотим изъявить тебе наше благорасположение, но не знаем, чем лучше всего вознаградить тебя за твои услуги.

— Мои услуги! — чистосердечно удивился Свен. — Я вовсе не думал, что за них полагается вознаграждение, — король имеет право требовать услуг от всех своих подданных.

— Но ведь ты рисковал своей жизнью, а мы ее ценим гораздо выше, чем ты сам.

— Нет, ваше величество! Если вы цените мою жизнь, то и мне она слишком дорога, чтобы я торговал ею, как какой-нибудь лавочник своим товаром. Ивер проявил мужество и отвагу, выполнив обещание, какое дал вашей высокородной супруге. Точно так же поступил и я, стараясь сдержать слово, какое дал вам. Обещание — это долг, который надо выполнять. Я его выполнил.

— Поистине, мой славный герой, ты не только выполнил свое обещание. С горсткой людей, которые были у тебя под началом, ты останавливал врага, раздобывал сведения о его замыслах, нападал на его обозы и жег его склады. А уничтожение складов куда важнее всего прочего: английский посол Мэдоу сообщает, что это было решающей причиной, побудившей нашего воинственного брата Карла Густава пойти на заключение мира. И наконец, сегодня ты доставил нам деньги из вражьего стана. Великолепно! Кто из наших подданных, кроме тебя, пообещал бы сделать все это и решился бы выполнить свое обещание? Вот потому-то мы и хотим тебя наградить по заслугам.

— Вполне возможно, ваше величество! Но я этого но хочу.

— Почему? — изумленно воскликнул Фредерик Третий.

Свен не опускал глаз, хотя король смотрел на пего суровым и испытующим взглядом.

— Вы плохо меня знаете, мой король! — ответил он и добавил с улыбкой: — Если это правда, что, служа королевству, я получил больше шрамов, чем наград, если мои заслуги так велики, как говорит ваше величество, и если никто другой не отважился бы совершить то, что совершил я, то чем, спрашивается, можете вы меня вознаградить?

Немного подумав, Фредерик Третий ответил:

— Бог ниспослал королю земную власть, и король может выполнить все разумные желания своих подданных.

— В таком случае у меня есть одно желание, и я прошу вас его выполнить.

— Говори! — живо отозвался король.

— Обещаете ли вы, ваше величество, вспомнить обо мне, когда вам снова понадобится моя помощь?

— И это все?

— Да, — гордо ответил Свен, — это все. Так будет оплачен счет, который не дает вашему величеству покоя и о котором я вспомнил лишь тогда, когда мой король пожелал о нем заговорить.

Короля тронула преданность, прозвучавшая в этих словах Свена. Глядя сияющими глазами на благородное, мужественное лицо Предводителя энгов, он протянул ему правую руку. Свен взял ее, а король ласково положил другую руку ему на голову и воскликнул:

— Господь тебя благослови, мой рыцарь!

Свена глубоко взволновала сердечность, послышавшаяся в голосе короля. И как ни плохо он знал придворный этикет, тут он опустился на колени и, устремив горящий взор на короля, воскликнул:

— Благодарю вас, мой король, благодарю вас! До сего дня вы требовали от меня только верной службы, в следующий раз вы должны потребовать моей жизни, потому что только жизнью я смогу отплатить за милость, которую вы мне оказали!

В это мгновение Ивер, который долго и безуспешно пытался найти подходящие слова, произнес:

— Надеюсь, ваше величество вспомнит и обо мне, когда даст поручение Свену, и мы сможем выполнить его вдвоем, не правда ли?

— Я вспомню и о тебе, — ответил король и, простившись с друзьями милостивым кивком, вместе с Габелем и Скелем направился в соседний зал, где собрался государственный совет.

Энги покинули замок.

 

ИВЕР ДЕЙСТВУЕТ НА СВОЙ СТРАХ И РИСК

В присутствии короля Ивер с трудом скрывал свою радость. Но, выйдя из замка, он сразу же дал волю своим чувствам. Обхватив Свена обеими руками, он порывисто прижал его к груди, затем оттолкнул от себя и стремительными прыжками помчался по двору. Часовые у лестницы с изумлением глядели ему вслед, думая, что он сошел с ума, но Ивер неутомимо продолжал свой бег и остановился лишь на мосту перед стражниками с алебардами.

— Хотя вы, бедняги, тяжко провинились передо мной, — сказал он, — и сильно меня прогневили, все же я просил его величество помиловать вас, и он обещал, что на этот раз вы избежите казни и колесовать вас не будут.

Необыкновенная самоуверенность, прозвучавшая в этих словах, вызвала у стражников улыбку, но Ивер этого не заметил-он уже исчез в толпе, собравшейся перед крепостным рвом и ожидавшей, что вот-вот будут обнародованы условия мира.

По приказу короля Свен задержался в Копенгагене. А Ивер, через два дня после аудиенции во дворце, ушел из столицы, как он и мечтал, в ярко-красном камзоле, отороченном белой шерстью. На нем были короткие желтые штаны и сапоги, на голове красовалась высокая войлочная шляпа с красным пером, а на боку висела длинная сабля. Именно этот наряд, так долго бывший предметом его сокровенных мечтаний, стал наградой за все его подвиги,

Ивер направился к Хольмегорду, старинному поместью, примерно в одной миле от Нестведа. По дороге он встретил несколько шведских полков, которые уже начали отходить из Северной Зеландии.

Ивер прошел мимо них, не удостоив их взглядом. В ту пору Хольмегорд принадлежал Скелям. Когда началась война, вся семья бежала в Копенгаген и возложила заботы о замке на старого фогта. Ради этого человека — вернее, ради его дочери Ингер — Ивер и направился в Хольмегорд.

Дом фогта был расположен на краю большого болота, окружавшего замок с трех сторон. Ингер стояла у окна. Она всплеснула руками, увидав, что к их жилищу приближается молодцеватый воин. Улыбнувшись, он радостно закивал ей еще до того, как она разглядела его лицо. Фогт отворил дверь и пригласил Ивера в дом.

Ингер расстелила на столе скатерть и достала хлеб, масло, сыр и кувшин с медом. Глаза ее светились, на круглых щечках играл румянец. В двух словах Ивер объявил ей причину своего прихода.

В ходе последовавшей за этим беседы Ивер, не забывая в то же время есть и пить, поведал фогту, как горячо он любит Ингер, и живописал — с набитым ртом — всю глубину и силу этой любви. Он умело ввернул несколько слов об аудиенции во дворце и необычайном благорасположении к нему короля, королевы и государственного совета и, наконец, обрисовал свои виды на будущее, выразив надежду, что с помощью Свена он станет егерем в имении Юнгсховед.

На время этой беседы Ингер удалилась в другую комнату, но оставила дверь приоткрытой, чтобы слышать каждое слово. И когда наконец фогт, под впечатлением красноречия и веских доводов Ивера, пожал ему руку через стол и дал свое согласие на брак, дверь распахнулась, Ингер вбежала в комнату, бросилась отцу на шею, а потом протянула свои хорошенькие ручки счастливому жениху.

— А теперь я поблагодарю вас за угощение, — сказал Ивер, и, если вы позволите, дорогой Каспер Дам, сниму камзол. Негоже понапрасну его трепать.

— Нет, нет! Оставайся в камзоле, — попросила Ингер. — Он тебе очень идет!

— Ты так думаешь? — спросил Ивер с улыбкой. — Вполне может быть… Вообще-то говоря, я не ожидал, что застану вас сегодня в этом скромном домишке. Ведь, кроме вас, в замке никого нет, и вы можете выбрать себе лучший из всех покоев. Вы и маленькая Ингер должны перебраться в замок, Каспер! Ведь, может быть, со временем и она станет владелицей такого замка, если на то будет воля божья.

Лицо Ингер сияло счастливой улыбкой. В ее представлении Ивер уже достиг таких головокружительных высот, что отныне она все считала возможным.

Фогт, однако, был на этот счет иного мнения.

— Суди о том, в чем знаешь толк, — сказал он. — Поселить Ингер в замке, когда там хозяйничает пьяная солдатня? Я старик, Ивер, мне и самому-то с ними нелегко, а где уж мне защитить от них дочь?

— А я не знал, что здесь солдаты, — ответил Ивер. — Что это за люди?

Ингер уже несколько раз подавала отцу знаки, чтобы он замолчал, но тот, не поняв ее, спросил:

— Что ты хочешь сказать, дочка?

— Ах, господи! — с досадой воскликнула Ингер, покачав своей миловидной головкой. — Я думаю, хоть сегодня мы могли бы говорить не о шведах, а о чем-нибудь более приятном.

— Вот едет один из их офицеров! — сказал фогт, глядя в окошко.

— Боже милосердный! — воскликнул Ивер, увидав, как офицер спешился и пошел в замок. — Теперь, Каспер Дам, мне уже не надо спрашивать, почему Ингер в тревоге! Она-то хорошо знает, какие у меня счеты с этими людьми!

Фогт не понял, о чем идет речь.

— Ивер хочет сказать, что шведы этого полка особенно ненавистны ему: они замучили до смерти его сестру, красавицу Софи Абельсдаттер. Ах, мой дорогой Ивер, — ласково продолжала она, — оставь их в покое сегодня, прошу тебя. Сегодня наш самый счастливый день!

— Я думаю, Ивер и без того оставит их в покое, — с насмешливой улыбкой проговорил фогт. — В замке засело шесть человек — они бражничают и дуются в карты.

— Не так уж много, — спокойно сказал Ивер, выпрямившись во весь свой могучий рост и подойдя к фогту. — Вот что я вам скажу, Каспер Дам: пусть их даже шестеро, я все равно готов хоть сейчас сразиться с ними. Вы меня еще не знаете… Но не тревожься, моя дорогая Ингер. Сегодня я их не трону, хоть я и дал страшную клятву. Сегодня я так счастлив!

С этими словами Ивер подошел к Ингер. Старый фогт, довольный, украдкой поглядывал на них. Начало смеркаться. В отсвете огня из печки было видно, как Ивер сидит на скамье и держит в своих руках руки девушки. Все, что говорил сегодня поклонник Ингер, заметно возвысило его в глазах старика.

Вскоре во дворе послышались чьи-то шаги. Дверь отворилась, и в комнату вошел шведский солдат.

— Эй ты, старый трус! — закричал он. — Ты здесь? Я тебя искал по всему замку… А-а, у тебя гости! — добавил он, когда Ивер поднялся со скамьи в углу, где солдат поначалу его не заметил. — Тем лучше! Господа офицеры требуют еще вина, уж, верно, вахмистр поможет тебе отнести им бутылки.

— Да, я помогу! — сказал Ивер.

— А девчонка? — спросил солдат. — Черт подери, вот будет потеха, ведь она тоже пойдет с нами?

— С нами? — переспросил Ивер.

— Да, с нами, но, если вахмистр предпочитает, чтобы офицеры сами спустились сюда за ней, ему достаточно сказать только одно слово!

— Хорошо, она тоже пойдет с нами, — проговорил Ивер.

Старый фогт бросил на него удивленный и вопрошающий взгляд. Ингер положила дрожащую руку на плечо Ивера, чтобы его удержать, но он не обратил на это никакого внимания. Он поправил свой камзол и снял пылинку с обшлага.

— Идем! — сказал он спокойным тоном, который ни в коей мере не отвечал его настроению.

Фогт взял связку ключей, зажег фонарь и первым пошел к двери. Вскоре Ивер с большой корзиной, наполненной бутылками, начал подниматься из погреба на второй этаж, где собрались офицеры. В руках у Каспера Дама была такая же корзина, и Ингер помогала ему нести ее, а за ними шел солдат, который уже по собственному почину прихватил две бутылки, торчавшие теперь из карманов его камзола.

— Вы ведь найдете дорогу в зал без моей помощи? — спросил швед, когда они подошли к двери.

— Думаю, что найдем, — учтиво ответил Ивер.

Солдат пошел обратно к своим приятелям и торжествующе помахал бутылками перед окном подвала, где расположился караульный пост.

Когда Ивер с фогтом вошли в зал, их сразу же окутал густой, одуряющий табачный дым. В клубах дыма маячили разгоряченные лица шведских офицеров. По всему их доведению, по тупым, осоловевшим глазам было видно, что они пьяны. Двое из них, сняв мундиры, сидели за столом в рубашках. Смехом, пением и громкими криками радости они приветствовали вошедших, которые поставили на стол бутылки с вином. Фогт тотчас же ушел, Ивер и Ингер остались в зале.

— Откупорьте бутылки! — воскликнул один из офицеров с заметным акцентом, выдававшим его немецкое происхождение. — Наполните бокалы, и выпьем за здоровье дьявола!

Эта выдумка встретила восторженное одобрение. Каждый из офицеров взял со стола пистолет и наполнил дуло вином. Пистолеты служили бражникам вместо бокалов. Чокнувшись, офицеры с хохотом и дикими, оглушительными криками выпили за здоровье дьявола.

— Пресвятая богородица! — воскликнул один из офицеров, допив вино и откинувшись в своем кресле. — Что это за красотку привел нам вахмистр?

Этот вопрос привлек всеобщее внимание к Ингер, которая до этого старалась держаться в тени и ни на шаг не отходила от Ивера. Офицеры вскочили из-за стола и подбежали к несчастной девушке.

— Это моя невеста, — сказал Ивер, заслонив ее своим телом.

— Твоя невеста, несчастный трус! — закричал бородатый офицер, хватая Ингер за руку. — Она моя невеста!

— Да, и моя!

— И моя!

— Убирайся отсюда, мужлан!

С этими словами главарь шведов начал теснить Ивера к дверям. Маленькие черные глаза вахмистра сверкнули как молнии, когда он отскочил в сторону и схватился за саблю, но один из офицеров сказал примирительным тоном:

— Парень, по-моему, прав, и пусть его невеста остается с ним. Сегодня вечером мы будем пить, а о женщинах помышлять не станем! Ступай вниз, вахмистр, и скажи фогту, чтобы он принес нам еще одну корзину с вином. А я не дам твою крошку в обиду.

После недолгого колебания Ивер всунул саблю в ножны и вышел. Не успел он переступить порог, как дверь за ним захлопнулась и раздался дикий хохот.

— Теперь она наша! — воскликнул офицер, заперший за ним дверь.

— Как бы не так! — в ярости крикнул Ивер и с такой силой ударил в дверь плечом, что она затрещала и распахнулась, чуть не сбив с ног шведа, который тщетно пытался закрыть ее на засов.

Ивер вошел в зал, схватил Ингер за руку и снова загородил ее своим телом.

— Какого черта! — воскликнул он и так завертел саблей, что офицеры, стоявшие против него, попятились назад. — Сразимся, если вам так хочется, и увидим тогда, чья эта девушка!

Офицеры громким хохотом встретили его вызов.

— Ура вахмистру! — заорал бородач и метнулся к камину за своей саблей. — Он хочет играть с нами в «псовую охоту». Вот будет потеха!

Остальные уже обступили Ивера полукругом. Насупив брови и стиснув зубы, он ждал их нападения, хотя позиция, которую он занял, едва ли отвечала правилам фехтовального искусства. Неожиданно шведы расступились, и вперед вышел один офицер. Он появился из угла зала, где отдыхал на ложе из трех составленных рядом стульев, наблюдая за пирушкой, но не принимая в ней участия. В руках он держал свечу, которую взял со стола, и свет ее упал на его лицо. У Ивера изменилось выражение глаз, когда он увидел этого сурового, молчаливого человека.

— Узнаешь меня? — спросил тот.

— Да.

— Тогда ступай и оставь свою девушку здесь.

— Хорошо! — ответил Ивер, вложил саблю в ножны и, повернувшись спиной к ошеломленным офицерам, вышел из зала.

Этим человеком, чье неожиданное вмешательство положило конец безобразной сцене, был капитан Кернбук.

Спустившись во двор, Ивер увидел фогта. Старик, весь бледный от страха, дрожа смотрел вверх на окна зала. Ивер был немало раздосадован тем, что Каспер покинул их в столь трудную минуту, но, взглянув на слабого, тщедушного старика и увидев, каким ужасом были скованы его черты, он положил руку на плечо фогта и сказал:

— Не тревожьтесь за Ингер. Они ее не тронут. Я встретил там человека, который будет ее охранять.

— Кто это?

— Шведский офицер.

— Шведский офицер? — с ужасом переспросил фогт. — Как же, дождешься от него помощи!

— Забудьте ваши страхи, Каспер! — уверенно сказал Ивер. — Это человек слова. Он не уступит лучшим из датчан, а может быть, он даже благороднее их. Однажды я видел, как он поступил со своими врагами; мы, пожалуй, не всегда так заботимся о своих друзьях… Да, но Ингер все нет и нет, — продолжал Ивер, обращаясь уже к самому себе. — Кернбук — один против шестерых, и шум наверху нарастает… Видно, все-таки не надо было мне уходить.

Как верно заметил Ивер, шум в зале нарастал. Смех и пение сменились громкими возгласами и криками. Вскоре собутыльники нашли себе новое развлечение: взяв в руки горящие свечи, они стали приплясывать перед окнами.

— Теперь они водят хоровод, — прошептал фогт. — Эти безумцы зря играют с огнем. Знали бы они, что одной искры от свечи достаточно, чтобы всех их отправить па тот свет! Ведь у нас в подвалах четыреста фунтов пороха!

— Что вы сказали? — прошептал Ивер, схватив фогта за руку. — Откуда взялся этот порох?

— Говорят, что король и государственный совет послали в Престё и Вордингборг по двести фунтов пороху и шесть лиспундов свинца. Когда господин Росенкранц бежал со своими рыцарями в Копенгаген, он прихватил порох с собой, чтобы тот не попал в руки к врагу. Он оставил порох у господина Грубе на острове Толлеруп, но жена господина Грубе, Ютте Гюлденстьерне, переслала его нам, потому что ей негде было его хранить.

— Я хочу посмотреть, где лежит порох, — сказал Ивер.

— Сейчас это невозможно, — ответил фогт. — Он хранится во внутреннем погребе за комнатой, где расположились солдаты.

— Ну и что же? — спросил Ивер. — Если вы мне поможете, мы их мигом оттуда выкурим. Сколько их там?

— Четверо.

— Пошли.

— Ах, дорогой Ивер! Что ты задумал? — прошептал фогт, дрожа от страха и удерживая его за руку. — И какая от меня помощь? Я стар и слаб.

— Да, конечно, — задумчиво повторил Ивер, заглянув в подвальное окно. — Вы стары и немощны — что верно, то верно.

В это мгновение из зала донесся грохот, и раздался долгий, пронзительный крик.

Ивер бросился к ступенькам, которые вели в подвал. Фогт изо всех сил пытался его удержать:

— Ивер, опомнись, несчастный! Что ты собираешься сделать?

Ивер вырвался из его рук и воскликнул:

— Вы разве не слышали крик Ингер? Я пойду вниз к солдатам — пора положить этому конец!

— И ты решишься пойти к ним один?

— Да, решусь, — повторил Ивер, оставив бледного, дрожащего фогта у окна, через которое тот мог видеть все, что происходило в комнате.

Ивер распахнул дверь и ворвался внутрь. Мощный прыжок — и он уже был на середине подвала, схватил двух солдат и швырнул о стену. Один остался лежать ничком, оглушенный ударом, а другой издал сдавленный крик и попытался было привстать. Ивер ударил его в грудь каблуком сапога, схватил двух других солдат и стиснул их в своих могучих объятиях.

— Будете сопротивляться, я вас всех перебью, — сказал он. — Ведите себя смирно — и останетесь живы.

Солдаты с ужасом смотрели на пылающее гневом лицо Ивера — жилы на его лице вздулись, глаза сверкали. Одного шведа он придавил коленом, а другому тем временем связал портупеей руки и ноги. Солдат, оглушенный падением, пришел понемногу в себя, приподнялся и пополз на четвереньках за своей шпагой к столу. Он уже протянул к ней руку, но Ивер, не решавшийся отпустить лежавшего под ним человека, схватил кувшин из-под меда и бросил его в голову солдату со шпагой. Тот с глухим воплем повалился на пол. Ивер тут же связал ему руки поясом, снятым с другого солдата. Затем он поднялся. В то же самое мгновение один из солдат, которому удалось незаметно вытащить нож, вскочил на ноги и бросился на Ивера. Старый фогт, видевший через окно все, что происходило в подвале, заметив опасность, вскрикнул. Ивер обернулся и отпрянул в сторону в тот самый миг, когда солдат замахнулся на него ножом. Тогда Ивер обхватил его левой рукой за шею, вырвал у него нож и вонзил в грудь шведу по самую рукоятку. Раненый, шатаясь, сделал несколько шагов, изо рта его хлынула кровь, и он, хрипя, упал на каменный пол.

— Что ж, ты сам во всем виноват! — сказал Ивер.

Четвертый солдат продолжал лежать у стола — он все еще был без сознания после удара кувшином. Ивер связал ему руки своим шейным платком.

— Вот так! — сказал он, выходя к фогту и убирая волосы с влажного лба. — А теперь пройдем в пороховой погреб. Путь свободен.

— Ах, зятек, — прошептал Каспер, — что ты наделал?

— Это только начало, фогт! — ответил Ивер, удовлетворенно оглядывая поле брани. — Главное — впереди. Вы смеялись, когда я обещал расправиться с шестерыми. Я их всех отправлю на тот свет, если удастся!

Он взял фонарь и стал светить старику, а тот выбрал в своей связке ключ и отпер дверь во внутренний погреб, куда они оба вошли.

 

НЕСОСТОЯВШАЯСЯ ДУЭЛЬ

Между тем в зале возобновилось прерванное было веселье. Офицеры думали, что Кернбук схитрил в разговоре с Ивером. Поэтому они немало удивились, когда увидели, что он взял шапку и приготовился вывести девушку из зала.

— Погоди-ка минутку! — рявкнул бородач и преградил ему дорогу. — У тебя, конечно, все права на девчонку, раз уж ты так ловко выставил ее Голиафа, но пусть то, чему суждено произойти, произойдет здесь.

— То, чему суждено произойти, не может произойти здесь, — ответил Кернбук, спокойно затягивая портупею, — потому что я намерен отвести ее к человеку, который положился па мое слово.

— Это еще что такое? — закричали все. — А как же наши утехи?

— От утех вам придется отказаться, друзья! — сурово ответил Кернбук. — Ваши забавы и без того дорого обошлись этому человеку.

— Но мы же видим его первый раз в жизни!

— В Эрремандсгорде вы убили его сестру за то, что она не хотела сказать, где хозяйка прячет деньги.

— Вздор! — воскликнул немец-наемник. — Пусть меня разорвут в клочья десять тысяч ядер, если Кернбук не самый нудный из всех проповедников, каких я встречал! Сейчас мы, конечно, снова услышим историю про бедную девушку, которую истязали барабанной струной? Он донимает нас ею с самой масленицы, мы уже сыты ею по горло.

— Не ссорьтесь, друзья, не ссорьтесь! — воскликнул другой. — Пусть Кернбук остается со своими проповедями, а мы — с девчонкой, и все будут довольны.

— Хитрое решение, капитан Циглер! — ответил Кернбук. — Но толку от него мало, потому что никому и в голову не придет ему подчиниться.

— Дражайший господин капитан! — продолжал Циглер с насмешливой улыбкой. — Я хочу сказать только одно: если уж человеку так хочется играть роль наставника при своих друзьях, то для этого он должен обладать кое-какими способностями!

— И вы считаете, что я их лишен?

— По крайней мере, я никогда их не замечал!

— Пусть это не удивляет вас, капитан! — ответил Кернбук. — Я использую свои способности лишь тогда, когда нахожу им достойное применение, и не склонен метать бисер перед свиньями.

Хотя Кернбук с самого начала хотел — по мере возможности — избежать ссоры, ему все же не удалось сохранить необходимое хладнокровие. Слова Циглера и еще больше издевательский тон, каким они были произнесены, привели его в ярость.

— Господин капитан! — сказал Циглер. — Мы теряем время на пустые разговоры, а между тем наша крошка находит весьма странным, что шесть бравых офицеров до сих пор не оказали ей должных почестей. Вы мешаете нам это сделать, и поэтому мы просим вас добровольно покинуть зал. Я говорю «добровольно», потому что в противном случае мы выставим вас за дверь силой.

Кернбук шагнул к Циглеру.

— Вы не посмеете! — крикнул он.

Циглер с улыбкой взглянул на остальных офицеров и ответил:

— А я полагаю, что посмеем. Дверь я упомянул лишь потому, что выбрасывать вас из окошка было бы куда менее удобно. Если же вы хотите остаться, это возможно лишь при одном условии.

Кернбук закусил губу до крови. Глаза его метали молнии. В висках стучало. От его самообладания не осталось и следа.

— Я понял вас, Циглер! — сказал он, и голос его задрожал от едва сдерживаемой ярости. — Вы хотите драться со мной; что ж, я удовлетворю ваше желание.

— Наконец-то! — воскликнул немец, потирая руки. — Обычно дражайший капитан не слишком понятлив!

— Я буду с вами биться, — сказал Кернбук, смерив его с ног до головы презрительным взглядом. — Да, буду, сколько бы у меня ни было причин для отказа.

— Я полагаю, что недостаток храбрости не принадлежит к числу этих причин?

— Разумеется, нет, — ответил Кернбук. — Причины эти касаются не меня, а вас. Храбрости у меня хватает — полагаю, что эти господа не раз имели случай в этом убедиться. Не хватает мне разве лишь вашего умения похваляться своей отвагой. Так или иначе, я принимаю ваше предложение. Но с одним условием!

— С каким?

— Я не могу драться со всеми вами одновременно и, полагаясь на вашу честь, надеюсь, что никто из вас не будет на меня нападать. Пусть моим противником станет Циглер, который впервые в жизни померяется силами с честным шведским клинком. Но, если я одержу верх в поединке, девушка будет моей, и вы ее отпустите.

Это условие было принято единогласно и притом охотно, потому что Циглер слыл хорошим фехтовальщиком.

— А если вы, против ожидания, не одержите верх? — со злобной ухмылкой осведомился немец.

— Тогда я, по крайней мере, не увижу гнусного поступка, который вы собираетесь совершить.

— Стало быть, мы можем приступить к делу! — воскликнул Циглер. — Я предлагаю, чтобы нас привязали друг к другу шарфом за левые руки. А кинжалы у нас будут в правых. Я уже не раз пробовал этот способ, — продолжал он леденящим душу, зловещим тоном, — и заметил, что таким путем избегаешь многих промахов, а главное — экономишь время.

Кернбук не стал возражать. Офицеры снова наполнили пистолетные дула вином и выпили за здоровье Циглера.

— Послушайте-ка, бравый капитан! — воскликнул немец, осушив полбутылки вина в благодарность за то, что компания выпила за его здоровье. — Если вы хотите о чем-нибудь попросить господа бога, поторопитесь! Еще немного, и будет поздно!

Он крепко привязал конец шарфа к своему запястью и протянул Кернбуку другой конец. Офицеры взяли со стола свечи и встали в нескольких шагах от противников.

Половина зала погрузилась во тьму. В тусклом свете свечей было видно печальное, бледное лицо Кернбука и насмешливая улыбка, игравшая на губах Циглера, пока тот засучивал правый рукав своего камзола.

Неожиданно раздался глухой шум где-то у двери, словно за нею передвигали тяжелую мебель. Один из офицеров бросился к ней, запер ее и, ухмыляясь, вернулся с ключом.

— Этого удовольствия мы, уж во всяком случае, не станем себя лишать! — сказал он. — Послушай, Кернбук! Спрячь ключ — ведь ты больше всех нас хотел им воспользоваться!

И с этими словами он сунул ключ в карман офицера. В то же самое мгновение в темной части зала послышались легкие, торопливые шаги.

— Проклятие! — воскликнул офицер. — А где же девчонка?

Взоры всех присутствующих стали искать Ингер, но она исчезла. И тут вдруг растворилась потайная дверь — сквозь образовавшееся отверстие в панели у камина в зал проник луч света. Один из шведов бросился было туда, но застыл на месте, увидев Ивера, который спокойным, решительным шагом вошел в зал.

— Потолкуем, благородные господа! — сказал Ивер. — Давайте сначала попытаемся уладить дело миром, а если не удастся, будем драться.

— Каналья! — закричали офицеры. — Куда ты дел девчонку?

— Куда надо, туда и дел. Но не о ней речь. Советую вам задуматься над своей участью.

Холодный, почти торжественный тон, которым были произнесены эти слова, возымел свое действие. Циглер сорвал с руки шарф, подошел к Иверу и, размахивая кинжалом, воскликнул:

— А ты знаешь, что я намерен сделать? Я пришпилю тебя кинжалом к дверному косяку, и мои слуги засекут тебя до смерти.

— Вам придется долго ждать, пока они. придут, — ответил Ивер. — Ваши слуги валяются в погребе: одни убиты, другие связаны по рукам и ногам.

Собутыльники оцепенели, в их души закрался страх.

— Наши слуги связаны! — воскликнули они.

— Да, двое из них.

— И убиты!

— Да, двое других.

— Кто же, черт подери, посмел это сделать?

— Я, — сказал Ивер. — А теперь слушайте дальше. Я обещал рассказать вам нечто такое, что заставит вас позабыть о девушке, а обещания надо выполнять. Я связал и убил ваших слуг, потому что они мешали мне пройти в погреб, где хранятся бочки с порохом.

— Бочки с порохом! — воскликнули офицеры.

— Четыреста фунтов, — пояснил Ивер. — Я выбил у всех бочек днища и провел из погреба желобок через двор в крепостной ров.

Услышав эту новость, собутыльники сразу протрезвели. Они стали переглядываться, охваченные ужасом и отчаянием. Первым пришел в себя Циглер.

— Зачем ты это сделал? — спросил он.

— Чтобы напомнить вам одну историю, которая произошла в Эрремандсгорде. Там вы собрались той же компанией, что и сейчас. Вы пытали старую хозяйку замка и убили ее служанку.

— Эту историю мы знаем наизусть, — сказал Циглер, бросив насмешливый взгляд на Кернбука.

— Тогда я рыдал над покойницей.

— Ты рыдал, бедняга! Как трогательно и как поучительно!

— А сегодня вечером я за нее отомщу, — сказал Ивер, — это будет еще поучительнее.

— А вдруг ты не успеешь! — крикнул Циглер и бросился на него.

Кернбук встал между ними и решительно произнес:

— Пусть этот человек выскажется до конца!

Циглер в бешенстве заскрежетал зубами.

— Что вы за дворянин, капитан Кернбук, — спросил он, — коль скоро вы заодно с этим мужланом?

— А вы что за дворяне, — передразнил его Ивер, — когда ведете войну, как шайка разбойников и головорезов? Вы покрываете позором — нет, не вашу честь, потому что ее у вас никогда не было, — а доброе имя честного шведского народа, па стороне которого вы воюете!

— Тысяча чертей! — вскричал Циглер. — Уйдите с дороги, Кернбук! Разве вы не слышите, как он нас оскорбляет?

— Я вас не оскорбляю, — ответил Ивер, — но вы все до одного взлетите на воздух.

— Мы взлетим на воздух?

— Подойдите к окну и взгляните, все ли я сделал, как полагается?

Офицеры подбежали к окну и увидели на снегу черную линию, тянувшуюся из погреба через мост на другую сторону рва, где стоял с фонарем в руках старый фогт. Пока внимание всех офицеров было приковано к этому зрелищу, Ивер, тронув Кернбука за плечо, прошептал:

— Следуйте за мной!

Капитан на мгновение заколебался, но каждому из нас присущ инстинкт, который заставляет в решающий момент подчиняться тому, кто сильнее нас. Ивер подвел Кернбука к потайной двери, нажал на один из маленьких восьмиугольных выступов в панели и вытолкнул капитана в образовавшуюся щель. Циглер обернулся и бросился вслед за ним. Ивер стоял у двери: увидев приближавшегося немца, он шагнул вперед и обнажил свою шпагу.

— Вас я заприметил еще в Эрремандсгорде! — воскликнул он и, кинувшись на Циглера, с молниеносной быстротой завертел шпагой.

И когда капитан, ошеломленный этой отчаянной атакой, нарушавшей все правила фехтовального искусства, попятился назад, Ивер сделал выпад и вонзил клинок в его грудь. Двое бросились Циглеру на помощь, но Ивер уже закрывал за собой дверь. Когда офицеры подбежали к камину, они услышали звук задвигающегося засова и громкий голос:

— Вознесите ваши мольбы к всевышнему, несчастные! Вам уже больше не придется молиться.

Ручеек крови пополз по полу там, где упал Циглер. Раненый со стоном поднял голову и, вытянув руку, прошептал:

— Попробуйте открыть другую дверь и догнать его, пока не поздно!

Но было уже поздно. Несчастный хотел еще что-то сказать, на губах его показалась кровавая пена, и, изрыгнув проклятие, он упал навзничь с глубоким и продолжительным вздохом, возвестившим наступление смерти. Один из шведов попытался было открыть главную дверь, но сразу же отказался от этой попытки, вспомнив, что только что сам запер ее, а ключ положил в карман Кернбуку. Другой офицер вставил кинжал между косяком и замком, чтобы сломать его силой. Кончик кинжала отломился. Следующая попытка была более удачной. Дверь распахнулась, но прямо перед ней стоял огромный платяной шкаф, который Ивер перетащил сюда из коридора. Оттого-то чуть раньше и послышался шум, который прервал перепалку между Кернбуком и Циглером.

Пока в зале происходили описываемые здесь события, погреб огласился криками связанных слуг. Протянутый фитиль не оставлял никаких сомнений в том, что должно было произойти, и, растроганный мольбами солдат, Ивер вывел их из замка.

— О боже милостивый! — воскликнул один из них, выйдя во двор. — Бедный Ханс Альфонс, которого вы огрели кувшином, все еще дышит. Сжальтесь над ним, господин капитан!

— Я не капитан, хоть ты и назвал меня так, — сказал Ивер, дружелюбно взглянув на пленника, — но, если в твоем друге еще теплится жизнь, я позволю ему ее сохранить.

Богатырь вернулся в погреб, поднял раненого и понес его через весь двор на другую сторону рва. Здесь уже находились Кернбук, Ингер и фогт.

Немецкие офицеры открыли в зале окна. В тишине, царившей вокруг, гулко разнеслось эхо их жалобных криков. Безоблачное небо было усеяно звездами, во двор падал лунный свет. Ночная тишина и покой еще больше оттеняли чудовищность всего, что происходило в замке.

Общими усилиями запертым в зале офицерам удалось, наконец, проникнуть в коридор, но там они натолкнулись еще на одну дверь — ее массивные дубовые панели не поддавались никаким ударам. Поэтому офицеры вернулись назад, распахнули окна и стали кричать, моля о помощи.

Выведя слуг за крепостной ров, Ивер взял из рук фогта фонарь.

— А теперь дай дочери руку, Каспер Дам, — сказал он, — и пойди с ней к учителю в Вестер Эгеде. Он приютит вас на эту ночь. Вам не обязательно быть при том, что здесь произойдет.

Кернбук положил руку на его плечо.

— Ты хорошо обдумал то, что собираешься сделать? — с глубоким волнением спросил он.

— Не спрашивайте меня, капитан! С тех пор как мы последний раз говорили с вами, у меня было достаточно времени это обдумать!

— Ивер! — воскликнула Ингер. — Мы никогда не будем с тобой счастливы, если в день нашей помолвки здесь произойдет убийство!

— Ступай! — сказал Ивер, приподнимая крышку фонаря. — Моя сестра не обретет покоя в могиле, пока я не сдержу своего слова.

— Да, я хорошо знала твою сестру…

— Они замучили ее до смерти, хотя за всю свою жизнь она никому не причинила зла.

— Софи была кроткой и доброй душой…

— К чему ты это говоришь?

— К тому, что ты избрал худой способ почтить ее память!

— Я поклялся, что они умрут.

— А я говорю, что они не умрут, — сказала Ингер и, неожиданно нагнувшись к фонарю, задула в нем огонь. — Господь бог не принимает такие клятвы.

— Ингер! Что ты делаешь? — воскликнул Ивер. — Ты же должна во всем быть со мною заодно!

— А я с тобой заодно, любимый мой, ненаглядный! — ответила Ингер, с плачем обвив его шею руками. — Во имя нашего счастья я хочу, чтобы ты отказался от этого злодеяния. Перестань хмурить брови и взгляни на меня поласковей! Бог дал тебе доброе сердце, и сегодня — день нашей помолвки. Зачем же эта жестокость?

Кернбук отошел в сторону. Он стоял, прислонившись к перилам моста, и молча глядел на жениха и невесту: он понимал, что никто лучше Ингер не убедит Ивера. Тот был растроган, глаза его заблестели.

— Софи, которую мы с тобой так любили, лишилась бы покоя в своем гробу, узнай она, что ты сделал!

— Ах, Ингер! — воскликнул Ивер и разрыдался. — У Софи нет ни гроба, ни могилы! Ведь я схоронил ее в чистом поле, под глубоким снегом. И когда придет весна и начнет пригревать солнце, она станет добычей диких зверей!

— У нее будет могила, — раздался скорбный голос Кернбука, — это я тебе обещаю.

— Правда? — спросил Ивер.

— Я устрою ей пышные похороны, словно какой-нибудь принцессе. И вот что ты еще должен знать: большинство твоих врагов, так жестоко поступивших с твоей бедной сестрой, уже погибли в стычке с отрядом Свена — Предводителя энгов. Там, в замке, остался только один из них.

Ивер повернулся к Кернбуку. Глаза его сверкнули. Он выпрямился во весь свой рост и с торжествующей улыбкой воскликнул:

— Нет, капитан! Там, наверху, нет уже ни одного из них!

— Как же! А Циглер?

— Убит! — ответил Ивер и показал Кернбуку шпагу, клинок которой был еще в крови.

— Что же тебе надо? — спросила Ингер.

— Я не с тобой говорю, — ответил он суровым тоном, который, однако, никак не вязался с выражением его лица. — Ведь ты пошла против меня!

— Мне жаль этих людей, — прошептала Ингер. — Я ничего не могу с собой поделать.

— Если так, мне тоже их жаль, — сказал Ивер. — Пусть убираются восвояси.

— Ивер, любимый! — воскликнула Ингер и, раскрыв объятия, бросилась ему на грудь.

— Довольна ты? — спросил Ивер, и губы его задрожали.

— Я счастлива всей душой.

— Ступай к своему отцу, Ингер, и дан мне побыть одному. Потом и я тоже приду к учителю. Если даже я выпущу офицеров на волю, тебе здесь нечего делать!

С этими словами Ивер зашагал прочь. Ингер и фогт пошли в противоположную сторону — по тропинке вдоль Равенструпского болота.

Кернбук остался один.

Отойдя на некоторое расстояние, Ивер остановился и, обернувшись, воскликнул:

— Помните, капитан, вы обещали устроить ей пышные похороны!

— Да, обещал, и ты знаешь, что я всегда держу свое слово, вахмистр, — ответил Кернбук.

Луна осветила улыбающееся лицо Ивера, и он повторил уже про себя:

— Вахмистр! Теперь все меня так называют!

Вскоре он исчез в глубокой тени деревьев — там, где уже начинался лес.

 

ВОЙНА В ДНИ МИРА

В начале весны слух о мире уже облетел всю Данию. В марте Карл Густав прибыл в Хельсингборг. Адмиралу Врангелю было поручено вывести шведские войска с территории Зеландии. Но еще до того, как был выполнен этот приказ, Эрик Дальберг, один из приближенных Карла, доставил адмиралу тайное послание, в котором тому предписывалось приостановить погрузку войск на корабли и найти какой-нибудь предлог, чтобы задержать их на месте. Врангель повиновался, и несколько кавалерийских полков расквартировались в Вордингборге. Основания для подобных действий были найдены без труда. Шведские парламентеры создали новые затруднения в ходе переговоров, из-за этого начались споры, и неправое дело обрело видимость законности.

Между тем на островах возобновилась мирная жизнь. Помещики вернулись на свои земли. Королева София, чья власть и головокружительные замыслы всю зиму были ограничены частоколом вокруг копенгагенского вала, снова собралась на охоту. Она выехала из столицы в сопровождении свиты искателей приключений, которых сама пригласила в Данию и которые под ее покровительством свили себе здесь гнездо. Дворянин снова стал господином, а крестьянин — снова рабом.

Март уже был на исходе, когда Ивер, поглощенный своими думами, однажды вечером брел по дороге, которая вела в Гьердерёд.

Его отвлек от размышлений конский топот, донесшийся из леса. Вскоре на дороге показались две всадницы в сопровождении слуги, который следовал за ними в некотором отдалении. Более молодая ехала впереди. Увидев вахмистра, она пришпорила свою лошадь и поскакала ему навстречу.

Это была совсем еще юная девушка со свежим детским личиком, раскрасневшимся от быстрой езды. В ее больших темно-синих глазах, доверчивых и безмятежных, светилось больше доброты, нежели ума. Свободная непринужденность, сквозившая в ее обращении, ее одежда, а также почтительное расстояние, на котором следовал за ней слуга, — все говорило о знатном происхождении дамы.

Так Иверу выпал случай повстречаться с госпожой Эльсебет Бухвальд из Хёфдингсгорда и ее дочерью Карен. Госпожа Эльсебет Бухвальд была вдовой прежнего ленсмана в Юнгсховеде — Йоргена Коса.

Когда Карен подъехала к Иверу, лицо ее озарилось радостной улыбкой и, остановив своего коня, она воскликнула:

— Ивер Абельсен. Ты ли это?

Одной рукой Ивер ловко снял свою шляпу с пером, а другую руку протянул девушке со словами:

— Милостивая госпожа Карен! Господь благослови ваши прекрасные глаза за то, что вы меня узнали!

— Но откуда у вас этот наряд, господин вахмистр? — смеясь, полюбопытствовала Карен.

— В самом деле! Давно ли я приходил к вам торговать сойками и свиристелями, но с тех пор я многого достиг! Ваша милость, наверно, направляется с визитом в Юнгсховед? — продолжал он, уже обращаясь к госпоже Эльсебет.

— Беда гонит нас в Юнгсховед! — ответила та. — Перед вами две беглянки, покинувшие свое поместье, в котором теперь хозяйничают шведы.

— Шведы! — удивился Ивер. — Но ведь уже заключен мир. И люди говорят, что чужеземные войска отведены на Фюн и Хольстен.

— Отчасти это верно, но в Вордингборге все еще стоят два немецких полка. И мы терпим из-за этого величайшую нужду и горе: каждый день их рассылают по всей округе на поиски провианта и фуража. И тут они бесчинствуют как хотят — грабят и жгут все поместья. Когда они узнали, что в Хёфдингсгорде живу я, одинокая вдова, с дочерью Карен и немногочисленной челядью, они явились к нам — капитан и семеро рядовых — и поклялись, что подожгут поместье с четырех сторон, если мы не покажем им, где спрятано наше серебро, а заодно потребовали у нас вина. Что мы могли ответить? Я послала им ключ от винного погреба, и, пока они пили, мы спаслись бегством.

— И куда же вы теперь следуете, госпожа?

— В Юнгсховед к господину Йоргену Редцу: ведь он обязан защитить нас и обеспечить порядок в своем лене.

— Куда там! Ни то, ни другое ему не под силу, — пожимая плечами, сказал Ивер. — Недавно ему самому пришлось обороняться от наемников и бандитов, следовавших за шведским войском. Они бесчинствовали во всей нашей округе, врывались в дома, выгоняли жителей на улицу и забирали все, что было в сундуках. Поместья Кьенг и Снертинге, что на востоке, опустошены, в Северном Мерне разграблено шесть, а в Эрслеве — семь поместий. В Амбеке опустошен и предан огню целый город. Вот как обстоит дело в лене Юнгсховед.

— О боже! — воскликнула госпожа Эльсебет. — Что же нам делать?

Ивер умолк — его осенила внезапная мысль.

— С вашего позволения, — сказал он, — я могу дать вам добрый совет и назвать двух людей, которые — быть может, лучше ленсмана Йоргена — смогут вас защитить.

— Скорей назовите мне их!

— Вы знаете Свена Поульсена?

— Того самого егеря из Юнгсховеда? Это же подневольный человек, не дворянин и не рыцарь!

— А разве дворяне и рыцари сумели защитить от невзгод благородную госпожу? — спросил Ивер, которого явно задели ее слова,

— Дорогая матушка! — живо вмешалась в разговор Карен. — Ты неправа. Ведь Свен — Предводитель энгов — герой, о котором все сейчас только и говорят. О, поедем к нему! Мне так хочется его увидеть. Может быть, он поможет нам, когда узнает, что мы попали в беду.

— Конечно, поможет, — сказал Ивер тоном, в котором звучала твердая убежденность.

— А кто же тот второй человек, о котором ты упомянул?

— Его имя я не смею назвать, раз уж вы отвергли Свена.

— Все равно назови его, Ивер Абельсен, — с улыбкой проговорила Карен. — Назови его мне.

— Этот второй — птица невысокого полета. Он мало что может сделать, если рядом нет Свена.

— Это, конечно, ты сам, — с улыбкой сказала Карен.

— Да, благородная госпожа, — застенчиво ответил Ивер. — Это я сам, но более подходящего человека я не знаю.

— Хорошо, давайте поговорим с этим Свеном — Предводителем энгов, — сказала госпожа Эльсебет. — В беде схватишься и за соломинку.

— Да, но соломинка не сулит спасения, — заметил Ивер. — Тут нужна более надежная опора.

Обе всадницы снова тронулись в путь. Ивер пошел рядом с ними.

— Если благородная госпожа соизволит выслушать мой совет, — продолжал он чуть погодя, — со Свеном надо разговаривать вежливо и учтиво. Временами он бывает вспыльчив и в такие минуты не считается с тем, знатен его собеседник или нет.

— Я все же надеюсь, дорогой вахмистр, что он с должным почтением относится к людям благородного звания, — надменным тоном ответила дама. — На мой взгляд, мы оказываем этому егерю большую честь, вверяя ему нашу судьбу.

— О нет! — с улыбкой ответил Ивер. — К этому он уже привык. Даже его величество король отрядил этой зимой гонца с поручением разыскать Свена, чтобы тот взял на себя заботу о многих важных делах и благополучии государства.

— И что же Свен?

— Он велел гонцу убираться, когда тот попытался было учить его, как взяться за дело.

— И он посмел? — с изумлением воскликнула госпожа Эльсебет.

— Да, гонец посмел!

— Нет, я хотела сказать: неужели Свен посмел отослать королевского гонца?

— Ах, вы про Свена! — рассмеялся Ивер. — Он велел гонцу, который, кстати, тоже был высокого звания, передать королю ответный совет: в следующий раз, когда королю и государственному совету потребуется помощь Предводителя энгов, они должны либо довериться ему полностью, либо обратиться к другому человеку. И после этого Свен и его друг — тот самый, которого я вам назвал, — принялись за работу. Они отважились сделать то, на что не решился никто другой, — господь бог охранял их, и просьба короля была выполнена.

— А как его величество король отнесся к непозволительно дерзкому совету, который дал егерь?

— Весьма благожелательно! — ответил Ивер.

— Расскажи нам поподробнее обо всем этом, мой дорогой вахмистр! — сказала Карен и, тронув поводья, заставила свою лошадь идти рядом с Ивером. — А что попросил Свен у короля?

— Милостивая госпожа! — ответил Ивер. — Что мог он попросить? Разве отдают жизнь за угодья и деньги? Свен ничего не просил. Он поклонился королю — вот и все. Впрочем, не совсем так, — тут же поправился он. — Свен попросил короля сделать меня вахмистром и добавил еще несколько слов, но я их забыл. Из того, что я рассказал, благородная госпожа поймет, как надо разговаривать со Свеном, когда мы к нему придем.

— Что это значит: «когда мы к нему придем»? — спросила госпожа Эльсебет. — Я полагаю, мы доедем до Юнгсховеда, а оттуда вышлем к Свену гонца.

Ивер остановился и с удивлением взглянул на нее.

— Если вы и впрямь намерены так поступить, я с вами распрощаюсь, потому что сопровождать вас дальше нет никакого смысла.

— Но к чему все эти церемонии?

— Ваш гонец не заставит Свена приехать в Юнгсховед.

— Ты в самом деле считаешь, что он откажется…

— Боюсь, что откажется… Такой уж он человек.

— Милая матушка! — раздался ласковый голос Карен. — Давай лучше последуем совету Ивера Абельсена и сами поедем к Свену. Мы будем с ним очень учтивы, — продолжала она, понимающе кивнув Иверу, — ведь не две знатные дамы, а несчастные беглянки ищут его помощи.

Госпожа Эльсебет молчала, одинаково потрясенная словами Ивера и дочери.

— Кажется, ваша милость изволили что-то сказать, — заметил Ивер с лукавой улыбкой.

— А где живет этот егерь, с которым нужно так церемониться?

— Поедем дальше, — ответил Ивер, удовлетворенно кивнув головой. — Я понял желание вашей милости.

Вскоре они оставили позади лесную дорогу и повернули к поселку Ронеклинт.

В тот же день, спустя два часа, из Гьердерёда и Рекинде — двух деревень, которые во время войны были излюбленным пристанищем энгов, — вышли какие-то люди. Все они направлялись к Хёфдингсгорду и были вооружены мушкетами и короткими шпагами с широким клинком.

Накануне Свен собрал своих бойцов и роздал им в награду деньги. На энгов это произвело необыкновенное впечатление, и Свен заметно вырос в их глазах. Эти скромные люди сочли благодеянием то, на что могли рассчитывать по праву. К тому же они впервые за все время получили вознаграждение за свою службу.

Дойдя до опушки большого леса, который начинался у Небле, огибал Хёфдингсгорд и тянулся до самого Ульфесунда, энги перелезли через ограду и скрылись среди деревьев. Вскоре после этого на дороге показалась группа всадников-двое мужчин и две дамы. Это были госпожа Эльсебет и ее дочь в сопровождении Ивера и Свена-Предводителя энгов.

Свен ехал рядом с Карен, которая разглядывала его с опаской и любопытством. Она сравнивала живого человека, ехавшего рядом с ней. с тем образом, который уже давно сложился в ее воображении под влиянием беспрестанных рассказов о подвигах Предводителя энгов.

— Но доверьте же мне, наконец, ваш замысел! — воскликнула она, когда они въехали в лес, в котором поутру обе беглянки скрылись от гнавшихся за ними шведов. — Вы обещали спасти нас и привести в Хёфдингсгорд да еще избавить от шведов, а ведь о вас, Предводителе энгов, говорят, что вы всегда держите свое слово. Я только не понимаю, как вы это сделаете.

— Пустяки! — ответил Свен. — Все это не так страшно, как кажется. Здесь могут быть, как я полагаю, три выхода. Первый, и самый лучший: когда мы прибудем в ваше имение, то обнаружим, что шведы уже убрались восвояси.

— Увы, я в это не верю…

— Что ж, тогда остается второй выход: мы постараемся уладить дело полюбовно. Поскольку уже заключен мир, надо действовать осторожно.

— Полюбовно? — насмешливо переспросила госпожа Эльсебет, которая прислушивалась к их разговору. — И вы всерьез считаете, что от этого будет толк?

— Нет, госпожа! — ответил Свен. — Я так не считаю. Но тогда мы сможем прибегнуть к силе. Это и есть третий выход. Но, прежде чем мы что-либо предпримем, я провожу вас в Мерн, где вы будете в полной безопасности.

Пока Свен говорил, Ивер наклонился в седле и прислушался.

— За нами едет какой-то всадник! — воскликнул он.

Свен обернулся и тотчас же увидел в некотором отдалении всадника, ехавшего по дороге.

— Что ж, значит, шведы все еще здесь, — спокойно сказал он.

— Как вы намерены поступить? — спросила госпожа Эльсебет.

Свен улыбнулся.

— Я намерен воспользоваться вторым способом, о котором только что говорил.

— Что?

— Мы попросим шведов убраться подобру-поздорову, — с улыбкой ответил он.

— Третий способ, однако, более надежен, — заметил Ивер.

Драгун тем временем подъехал так близко, что можно было различить узел с одеждой, который он спереди прикрепил кожаным ремнем к седлу. Поверх пистолетов болтались две большие медные фляги. Сзади к седлу была привязана живая овца, которая жалобным блеянием оповещала всех о том, сколь неудобно ее ложе. Драгун был высокого роста и крепкого сложения. Шапка у него была сдвинута на затылок, а багровое лицо и неуверенная осанка свидетельствовали, что он под хмельком. Когда он подъехал ближе, можно было расслышать слова немецкой песни, которую он распевал:

Ах, хоть бы, ах, хоть бы

Так было всегда!..

Всадник заметил госпожу Эльсебет и ее спутников, лишь очутившись в нескольких шагах от них. Он придержал своего коня и, казалось, заколебался, но потом спокойно поехал дальше, продолжая распевать свою песню еще более проникновенным голосом.

— Господь вас благослови, добрые люди! — допев песню, воскликнул он на невразумительной смеси шведского и немецкого. — Раз уж у нас теперь мир, мы можем немного прокатиться вместе: люблю приятное общество!

— Ваша поклажа, однако, как-то не вяжется с миром, — заметил Ивер.

— Да что там! — ответил драгун, бросив удовлетворенный взгляд на свою добычу. — Кое-какие вещицы, чтобы приодеться, да кусок мяса, чтобы заморить червячка. Нам и то и другое надобно до зарезу, и если уж не можешь раздобыть то, чего хочется, надо хотеть того, что раздобываешь. Такое у меня правило.

— Значит, вы продолжаете грабить датчан даже после заключения мира?

До драгуна, видимо, не дошел смысл этого вопроса, и он воскликнул со вздохом:

— Увы, да! У нас теперь мир. Да я бы дал себя обмазать дегтем с ног до головы, если бы только эта весела» война протянулась еще с полгодика! Клянусь пресвятой девой и всеми прочими святыми, которые помогают отважным воинам, что мне никогда в жизни не доводилось встречать людей лучше и достойнее датчан. Когда я воевал в Испании, тамошние жители сражались как черти — днем бились с нами, а ночью убивали нас исподтишка. Пришел я в Италию — там мы дохли от отравленного вина. А стоило войне забросить нас в какую-нибудь нищую, голодную страну — половина наших солдат вскоре помирала от голода.

— Ох ты! — воскликнул Ивер. — Почему же голод пощадил другую половину?

— Потому что она померла от жажды, приятель! А в вашей стране живешь, словно в раю. Вокруг сплошь добрые, кроткие люди — они не воюют, не защищаются, а просто пускаются при нашем появлении наутек. Но сперва всегда позаботятся о том, чтобы оставить нам битком набитые сундуки.

— А где же вы разбойничали сегодня? — спросил Свен.

— Сколько жить буду — не забуду сегодняшний день! — продолжал солдат. — Слушайте: мы завели коней в сени крестьянского дома, выволокли шкаф, насыпали в ящики овса и стали кормить лошадей. Потом мы взяли себе лучших овец и вылакали весь мед, а что не смогли выпить, разлили по полу. А когда хозяин под конец расхныкался, мы привязали его к печи, стащили с него одежду, и один из наших принялся дубасить его ножнами, а другие в это время заставляли его петь: «Ах, хоть бы, ах, хоть бы так было всегда!» Мужичишка рыдал и пел, а мы тем временем хватали что под руку попадало. Пресвятая дева! Провалиться мне на этом месте, такого счастливого денечка в моей жизни еще не было! Пусть мой ангел-хранитель превратит меня в кита, если я вру.

— Почему же именно в кита? — спросил Ивер.

— Потому что тогда я взял бы вон эту барышню, посадил к себе на спину да и уплыл бы с ней, — ответил драгун, кивнул в сторону Карен, — Однако ваша правда: зачем превращаться в кита? Вы, добрые люди, и без того позволите мне ее взять. Она тоже будет моим трофеем!

Свен взглянул на Карен. Она побледнела, и было видно, как она испугана. Но выражение страха исчезло с ее лица, когда она подняла голову, и их взгляды встретились. В ее кротких, темно-синих глазах он прочитал спокойствие и безграничное доверие — более красноречивые и лестные, чем самые изысканные слова.

— Я, пожалуй, даже женюсь на ней и возьму ее с собой на родину, когда мы уйдем из вашей страны!

— Так-то оно так, но дело может не сладиться, — сказал Свен.

— Это почему же?

— А вдруг тебе не позволят ее увезти?

— Что за шутка, приятель? — с непритворным удивлением воскликнул драгун. — А кто же мне это запретит? Может, ты — брат красотки?

— Она моя дочь! — сказала госпожа Эльсебет.

Ее тон и достоинство, с которым были произнесены эти слова, ясно давали понять, что быть «сестрой» Свена — это одно, а дочерью госпожи Эльсебет — нечто совсем другое.

— А, теперь я понял! Стало быть, мамаша, парень этот — ваш муж?

Лицо старой дамы вспыхнуло от гнева, и она отрезала:

— Я — госпожа Эльсебет Бухвальд из Хёфдингсгорда, дама знатного происхождения, а он — подневольный человек!

В это время на лесной дороге показались три всадника — они ехали шагом, распевая во всю глотку. Трое вновь прибывших, как и первый, были нагружены до отказа: они везли узлы с одеждой, оловянные блюда, забитых гусей и кур. На шее у одного из коней, словно литавры, болтался огромный медный котел. Драгуны нахватали всего, что только можно было продать в Вордингборе. Неуверенная посадка и багровые лица всадников говорили о том, что в пути они не раз угощались крестьянским медом и водкой.

С этой минуты Ивер начал неотрывно следить за каждым движением Свена — он уже предвидел, что будет дальше. Он выпрямился в седле и звякнул шпагой.

— Это что за знакомство ты свел, Венцель? — крикнул один из всадников.

— Отличное знакомство, — ответил Венцель. — Вот та барышня будет моей женой, а старуха — ее мамаша.

— Ох и знатный же наряд у старухи! — воскликнул один из драгунов.

— Да, и еще у нее на шее серебряная цепочка с монетой, — сказал Венцель. — Сколько ты мне за нее дашь?

— Я куплю у тебя ее накидку, чтобы подарить моей милашке! — заявил драгун.

— А кто эти двое, что едут с вами? Один смахивает на вахмистра датской армии.

— Да, я вахмистр, — учтиво ответил Ивер.

— А другой, в зеленом камзоле, с охотничьим рожком на боку? Ты чем промышляешь?

— Я егерь, — ответил Свен, — и могу потрубить в рожок для славных воинов!

— А ну-ка потруби немножко! — сказал Венцель.

— Извольте! — сказал Свен.

Он поднес рожок к губам и издал три громких протяжных звука, которые тут же повторило эхо в лесной чаще. Затем он сыграл мелодию, которая обычно служила охотникам сигналом к сбору. Венцель улыбнулся и самодовольно огляделся кругом. Когда звуки рожка стихли, Ивер наклонился в седле вперед и с напускным равнодушием тихо сказал Свену:

— Вон по дороге идет какой-то человек в камзоле!

— Да, вижу, — ответил Свен.

— Ну как, сторгуемся мы с тобой, Венцель? Продашь мне красивую цепочку, которую носит твоя теща? — продолжал приставать драгун.

— Нет, я продам ее на вес. А вот накидку я охотно уступлю. По-моему, три серебряных далера — это почти что даром.

— Три серебряных далера! — повторил всадник. — А ты дашь мне в придачу ее шляпу?

— Бери, — сказал Венцель.

— Можете вы подтвердить, что ваша накидка сшита из дорогой ткани? — продолжал всадник, обращаясь к госпоже Эльсебет.

Несчастная женщина молчала. От ее прежней гордыни не осталось и следа. Она бросила на Свена взор, полный мольбы и страха.

— Сжальтесь, Свен Поульсен! — прошептала Карен. — Разве вы не видите, как страдает моя бедная мать? Не допустите этого, прошу вас!

— Ладно! — сказал Свен. — Честно говоря, я бы предпочел отделаться от этих людей миром, не поднимая шума, который мог бы предупредить о нашем приближении шведов, засевших в Юнгсховеде. Но раз уж вы просите, я избавлю вас от этого общества. А ну-ка, люди добрые! — сказал он, обращаясь к драгунам. — Хватит молоть вздор! Вы, словно дети, торгуетесь из-за вещей, которые никогда не будут вам принадлежать!

— Ишь ты! — воскликнули драгуны, в равной мере удивленные этими словами и угрожающим тоном, которым они были сказаны. — Кто же запретит нам их взять?

— Я запрещу, клянусь честью! — ответил Свен и в тот же миг заставил своего коня отскочить в сторону.

Пришпорив его, он со всего разбега ринулся на двух всадников, которые стояли к нему ближе всех. Один из них отпрянул назад, а другого Свен ударил охотничьим ножом. Еще когда Свен только приготовился к атаке, Ивер придержал своего коня, и Венцель сразу же оказался чуть впереди. Ивер подался вперед, схватил драгуна за плечи, стащил с коня и изо всех сил бросил оземь. Двое других вояк схватились было за пистолеты, но не успели они вытащить их из-под грузных узлов с одеждой, как услышали приказание Свена:

— Обернитесь! Станете стрелять — убьем!

Всадники оцепенели. Из-за деревьев вышли три человека с ружьями наперевес. Драгуны поняли, что сопротивление бесполезно. Венцель поднялся с земли, куда его так неласково сбросил Ивер, и, протянув тому свою шпагу, вздохнул:

— Нечего сказать, хорошее знакомство!

— И то правда, — ответил Ивер, — на большой дороге надо остерегаться ссор!

— Бросьте оружие на землю, — сказал Свен. — Вы же видите, что перевес — у нас!

Драгуны побросали оружие. Двое из энгов подошли ближе, не сводя ружейных дул с обезоруженных шведов, и собрали его.

— Свяжите им руки, Там и Иенс! — приказал Свен. — А затем отведите их вместе с лошадьми в замок Юнгсховед. Если они будут вести себя смирно, вы их не троньте, если же вздумают сопротивляться — пристрелите их. А потом, коли поспеете, приходите к условному месту.

Отдав эти распоряжения, Свен сделал Иверу знак, и все четверо снова продолжали свой путь.

Во время предыдущей сцены, разыгравшейся у нее на глазах, Карен побледнела как мел. Когда же вся компания двинулась дальше, она подъехала к Свену. Карен хотела что-то сказать, обернулась к нему, но в глазах ее засверкали слезы, и она лишь слегка прикоснулась пальцами к его руке.

Лицо Ивера сияло, он потирал руки, оправлял на себе камзол и несколько раз оборачивался в седле, чтобы взглянуть на побежденных врагов. Энги уже связали им руки и вели их по дороге в Юнгсховед.

— А это еще кто? — воскликнул Свен, указывая на дорогу, куда с боковой тропинки вышли двое и направились навстречу нашим всадникам.

— Один из них Абель, — ответил Ивер, — второго я не знаю.

— Я привел к тебе человека, — зычным басом возвестил еще издалека Абель, — который осведомлялся о тебе у наших людей и дал понять, что у него к тебе важное дело.

Свен несколько мгновений смотрел на незнакомца — он не узнавал это бледное, бесцветное лицо. У Ивера память была лучше, и, взглянув на него, он воскликнул:

— Да ведь это благочестивый капеллан, которого мы встретили в Вордингборге в тот день, когда ходили на исповедь!

— Да, это я, — сказал Танге. — Я искал вас весь день и…

— Хорошо, — сказал Свен, — сейчас потолкуем…

Он повернулся к Абелю и спросил:

— Разведали вы что-нибудь о тех, кто обосновался в поместье?

— В Хёфдингсгорде засело восемь человек, они беснуются там как одержимые. Мы уже были на пути в город, когда услышали звук рожка.

— Если сударыне будет угодно, — обращаясь к госпоже Эльсебет, продолжал Свен, — этот человек отведет вас к священнику; у него вы можете подождать, пока шведы уберутся из Хёфдингсгорда. Надеюсь, это будет скоро.

Госпожа Эльсебет согласилась и поехала вслед за Абелем, с подчеркнутой вежливостью поклонившись Свену. Перед тем как ускакать вслед за матерью, Карен протянула ему руку, сопроводив этот прощальный жест улыбкой и долгим взглядом.

— Так, капеллан, — сказал Свен, когда он и Ивер остались наедине с Танге, — с какими же новостями ты пожаловал? Только нельзя ли покороче: скоро уже вечер, а нас еще ждет одно важное дело.

— По поводу этого самого дела я к вам и пришел. Может быть, я сумею вам кое в чем помочь.

— Ты?! — с удивлением воскликнули оба энга.

— А почему бы нет? Последние дни я жил у управляющего в Хёфдингсгорде, где сейчас хозяйничают шведы. Я покажу вам потайной ход, через который вы можете незаметно проникнуть в имение, и выдам вам всех — капитана и солдат, а уж вы поступайте с ними как знаете.

— И ты на это пойдешь, ты, служитель бога?

— Пойду, — твердо ответил Танге.

— Я не верю тебе, капеллан.

— Вполне справедливо, но после сегодняшнего вечера вы станете относиться ко мне с большим доверием.

— Почему?

— Ах, Свен-Предводитель! Ведь, на свою беду, это я выдал вас в тот день, когда вы вывезли деньги из Вордингборга.

— Я-то знаю, — ответил Свен, — но не думал, что ты сам решишься сказать мне об этом.

— А мне уже нечего терять. Священник выгнал меня из своего дома, его дочь вернула мне обручальное кольцо, и я покинул город, впав в нищету и став посмешищем для всех. Я отправился в Копенгаген, чтобы наняться в солдаты и искупить свой грех, но еще до того, как я успел это сделать, заключили мир. Я снова отправился в путь пешком в поисках пристанища и обрел его в доме сына моей дорогой тетушки, управляющего в Хёфдингсгорде, где я обучаю его детишек закону божию и грамоте. И вот сегодня утром, как раз во время урока, тот подлый капитан, из-за которого на мою долю выпало столько невзгод, ворвался в имение, чтобы грабить там и бесчинствовать. Кровь бросилась мне в голову, мне захотелось отомстить ему за все злоключения, на которые он меня обрек, и я поспешил к вам, как только госпожа Эльсебет выехала из имения.

— Что это за капитан?

— Наемник, немец по происхождению, его имя — Мангеймер.

— Мангеймер! — воскликнули энги хором.

— Ошибаешься, — сказал Ивер.

— Ничуть, — ответил Танге. — У меня достаточно причин помнить это имя!

— Но ведь он был убит под Кёге!

— Да, я слышал это от Бодиль Эббесдаттер, по прозвищу Головешка. Дело в том, что капитан всегда носит под камзолом кольчугу. Когда вы выстрелили в него из пистолета, он рухнул на землю, оглушенный ударом, однако пуля, сделав глубокую вмятину в кольчуге, все же не пробила ее насквозь.

— Стало быть, теперь ты хочешь выдать нам шведов так же, как в тот раз выдал шведам нас? — спросил Свен.

— Теперь я хочу отомстить капитану за все зло, какое он мне причинил, и искупить мою вину перед вами.

— Что ж, спасибо и на этом! Но твоя помощь мне не нужна, ступай своей дорогой, а я пойду моей. Так будет лучше для нас обоих.

— Значит, вы отвергаете мою помощь? — спросил Танге. — Как же вы проникнете в замок, который находится в руках капитана?

Ивер насмешливо расхохотался.

— А как мы выбрались из церкви, — с усмешкой задал вопрос Свен, — когда она была в руках капитана? Тогда ведь и ты держал его сторону!

— Хорошо, Свен-Предводитель, — сказал Танге, надеявшийся на иной исход разговора. — В таком случае я вернусь в замок, раз вы так хотите. В Хёфдингсгорде мы снова встретимся, и вы увидите, моя помощь вам еще пригодится.

— Может быть, — равнодушно ответил Свен. — Все же мы расстанемся не сразу. Раз уж ты взял на себя труд меня посетить, давай проедем вместе еще немного!

— Я понял вас. Вы мне не доверяете.

— Не слишком, братец капеллан, твоя правда, не слишком!

Свернув с дороги, они поехали по узкой лесной тропинке. Во времена Фредерика Третьего Хёфдингсгорд был ближе к морю, чем местность, которая носит это название сейчас. Он был укреплен земляным валом, огибавшим замок с трех сторон. Прямо под стеной, с четвертой стороны, протекала река, берущая начало в озере Леккинде. Она служила замку некоторой защитой и в то же время снабжала водой рвы за валом. В юго-восточной части, напротив двух флигелей, находился широкий подъемный мост. Вокруг на расстоянии ружейного выстрела раскинулся лес. К подъемному мосту вела широкая аллея вязов и тополей.

Перебравшись через речку, энги увидели замок, освещенный лучами заходящего солнца, и мост, поднятый перед воротами. Они остановились, окружив капеллана плотным кольцом, и стали ждать, а Ивер и Свен крадучись отправились дальше.

В конце аллеи стоял часовой с карабином на плече, устремив на замок взор, полный томления. Из открытых окон доносились оглушительные раскаты смеха, пение и невнятный гомон.

Свен положил руку на плечо Ивера и прошептал:

— Часового…

Ивер понял его и, кивнув, ответил:

— Считай, что у нас одним врагом меньше. Встань вон за тот старый дуб — увидишь, как ловко я с ним расправлюсь.

Свен улыбнулся. Ивер сунул пистолет за пазуху и пополз — бесшумно, быстро, словно крадущаяся кошка, — от дерева к дереву, с каждой секундой все ближе подбираясь к солдату. Часовой стоял, прислонясь к дереву, нисколько не подозревая, что очень скоро его оторвут от приятных раздумий. А между тем вахмистр был уже совсем рядом — казалось, он скользит по траве и листьям, совершенно их не касаясь. Подкравшись к дереву, под которым стоял его враг, Ивер выпрямился во весь рост, прыгнул и обхватил драгуна обеими руками. Тот выругался, повернул голову и, увидев насмешливое лицо Ивера, не сразу осознал опасность.

— Брось карабин! — прошептал Ивер. — Посмей только пикнуть, и я сверну тебе шею, да так, что никакие лекари на место ее не поставят. Я с тобой нянчиться не намерен!

С этими словами он поднял драгуна, подхватил его под мышку, точно узел с тряпьем, и понес в лес.

— Боже милостивый! — захныкал пленник. — Что вы хотите сделать со мной, беднягой?

— Я съем тебя живьем, — ответил Ивер, — если ты не перестанешь вертеться и мять мой новый камзол. А ну-ка попробуй, не сможешь ли ты сам пройти несколько шагов, что нам остались. Я думаю, нам обоим так будет удобней.

Он бросил драгуна на землю, а затем, схватив его за шиворот, повел туда, где их ожидал Свен.

— Смилуйтесь надо мной, господин! — воскликнул пленник, протягивая обе руки к Свену. — Я честный немецкий драгун, а за тех, кто в замке, ответа не несу.

— А что ты скажешь об этом? — спросил Свен, указывая на сплющенный серебряный кубок, торчавший из внутреннего кармана солдата.

— Ах! Его кто-то обронил на дороге, и я подобрал, чтобы вернуть владельцу, — ответил солдат с постной миной.

— Смотри, кости переломаю! — угрожающе проговорил Ивер.

— Готов поклясться, что это чистая правда! Я поклянусь столько раз, сколько вы захотите.

— Отдай мне кубок, и он будет возвращен владельцу, — сказал Свен. — А теперь делай то, что тебе говорят, и останешься цел!

— Господь вас благослови, милосердные господа! Знали бы вы только, как я их всех упрашивал, как умолял прекратить грабежи и бесчинства…

— Заткни глотку и слушай! — приказал Ивер.

— Кто командует драгунами? — спросил Свен.

— Его благородие капитан Мангеймер.

— Хорошо, — сказал Свен, обращаясь к Иверу, — хоть в этом капеллан не солгал. Слушай, солдат, ступай в имение, кланяйся капитану от Свена-Предводителя и скажи, что я с моими людьми расположился в лесу и позволю ему беспрепятственно уйти отсюда, если он оставит на месте награбленное добро. Пока солнце освещает обе трубы над замком Хёфдингсгорд, мы будем ждать. Но если до истечения этого срока он не покинет имения, ему уже не выбраться оттуда живым. Берешься выполнить это поручение?

— Я все исполню, милостивый господин Предводитель! — ответил немец, придав своему лицу самое любезное выражение, на которое был способен. Затем он отвесил Свену низкий поклон и удалился.

Ивер забыл прихватить его карабин, и когда драгун пробегал мимо дерева, он наклонился и поднял его. Подбежав к подъемному мосту, он издал такой пронзительный крик, что ему удалось заглушить шум в комнатах замка. Энги увидели, что капитан подошел к окну, и вскоре после этого мост опустили, но тотчас же снова подняли вверх, как только солдат перебрался на другую сторону. В течение нескольких минут царило молчание, затем имение огласилось криками.

— Очевидно, нам все-таки придется прибегнуть к третьему способу! — воскликнул Ивер.

— Все зависит от них, — сказал Свен, — но, видит бог, на этот раз Мангеймер не уйдет от меня живым.

Едва он произнес эти слова, как в окнах показались шведы. Мангеймер выкрикнул несколько слов, которые издалека расслышать не удалось, но смысл их не оставлял сомнений. Он погрозил кулаком в ту сторону, где прятались Ивер и Свен. Затем снова поднялся шум, еще более дикий и оглушительный, чем прежде.

— Хорошо, — сказал Свен, — все ясно. Они получат то. чего хотят.

 

СБЫВШЕЕСЯ ПРОРОЧЕСТВО

— Тем временем солнце зашло и сгустились сумерки. По лесу разлился вечерний аромат, и в светло-зеленой листве буковых деревьев запел соловей. Глубокую тишину и покой нарушал непрерывный шум — крики и пение, доносившиеся из замка. Несколько человек, перебегая от дерева к дереву, крались по аллее к Хёфдингсгорду и переговаривались тихим, приглушенным шепотом.

Капеллана с ними не было. Свен отпустил его, когда вместе с Ивером вернулся к своим. Добравшись до опушки леса у замка, энги остановились. А Свен и Ивер поползли на четвереньках — один в одну сторону, другой в другую — вдоль рва, чтобы найти переправу. Каждый куст, каждый бугор земли служил им прикрытием. Даже и тут Ивер не оставил заботы о своем щегольском мундире. Прежде чем выйти из леса, он снял камзол, повесил его на ветку дерева и пополз дальше в одной рубашке.

Шум в замке стих. Шведы почуяли приближение опасности.

— Гром и молния! — воскликнул Мангеймер. — Мы сейчас сыграем с ними шутку и заодно выясним, как близко они к нам подобрались.

Он рассказал солдатам о своей выдумке, которая была встречена с ликованием,

— Придется действовать по-другому, — сказал Свен, когда они с Ивером вернулись назад. — В замок можно проникнуть только через мост. Сумерки сгущаются, и скоро взойдет луна. Один из нас должен перебраться вплавь через ров и затем перелезть через вал, чтобы отпереть нам ворота. Кто отважится это сделать?

— Я, — раздался зычный бас Абеля.

— Если они тебя увидят, ты можешь поплатиться за это жизнью, — предупредил Свен.

— Знаю, — сказал энг, — но этой зимой я, помнится, обещал в трудную минуту не пожалеть для тебя жизни. Мне совестно, что я до сих пор не сдержал слова. Если мне повезет, я вернусь цел и невредим, а если нет — не забывай мою жену и сына.

Произнеся эти слова, Абель перекрестился и пополз вниз по склону в сторону рва. Вскоре энги увидели, как по воде быстро плывет что-то темное. Затем Абель начал карабкаться на вал. Свен затаив дыхание следил за каждым его движением.

— А теперь — внимание! — прошептал он, обращаясь к энгам. — Как только увидите в окнах движущуюся тень, стреляйте! Только сначала прицельтесь как следует.

Вскоре и в самом деле в раскрытом окне показалась темная фигура. Свен подал знак, раздались два выстрела, по фигура все так же неподвижно оставалась на месте. Из зала донесся громкий хохот.

Мангеймер осуществил хитроумную выдумку, которой незадолго до этого поделился со своими солдатами. Шведы привязали к карабину подушку и нацепили сверху мундир. Один из солдат, пригнувшись, провел чучело вдоль окон. Оба энга попали в цель. Когда шведы сняли с подушки мундир, из нее выпали пули.

— Я так и думал, что они совсем рядом! — воскликнул капитан с самодовольным смехом. — Теперь нам надо придумать что-нибудь другое. Так мы протянем время, а завтра придет из города подкрепление. Сходи к фогту и попроси еще одну корзину французского вина!

Солдат взял свечу и вышел из комнаты.

— Капрал! — продолжал Мангеймер. — Поставь у моста часового и позаботься о регулярной смене караула. Парень может взять с собой бутылку вина, чтобы не страдать от ночного холода,

Один из драгунов зарядил свой карабин и двинулся к двери. Мангеймер остановил его.

— Неси караул исправно, — сказал он, — от этого зависит твоя жизнь. И если заметишь что-нибудь подозрительное, предупреди нас вовремя.

Этот разговор происходил в гостиной, заваленной вещами, которыми пренебрегли драгуны. После проделки с чучелом шведы принесли перины и подушки из спален Карен и ее матери и сложили на подоконниках, чтобы защититься от вражеских пуль. Через некоторое время дверь отворилась, и драгун, которого Мангеймер посылал к фогту, возвратился назад. За ним шел Танге: он нес корзину с бутылками.

— Гром и молния! — воскликнул Мангеймер, увидев капеллана. — Где это ты околачивался весь вечер? Я уж было подумал, что ты сбежал.

— Что вы! — ответил Танге. — Я сидел наверху, у себя в каморке, и занимался своими делами.

— А теперь ты спустился вниз, как только учуял, что мы принялись за господское вино?

— Нет, не потому, — ответил Танге с кривой усмешкой. — Когда я в сумерках вышел прогуляться на вал, с другого берега ручья меня окликнула старуха и попросила вам передать, что на четырех солдат, которых вы около полудня послали в деревню, напали люди Свена-Предводителя. Люди зовут эту старуху Головешкой.

Мангеймер расхохотался.

— Головешка! — повторил он, стукнув кулаком по столу. — Да ведь это старая моя приятельница — ведьма, предсказавшая, что мне не суждено умереть ни на земле, ни на воде!

В это мгновение дверь распахнулась, и в комнату вбежал драгун:

— Часовой у моста доложил, что один из энгов перебрался через ров и залез на арку ворот.

— Тысяча чертей! — заорал Мангеймер. — Почему же этот болван не стрелял?!

— Он как раз собирался выстрелить, ваше благородие, но, услышав, как часовой щелкает карабином, энг спрятался за высоким стенным венцом.

— Что же из этого? — воскликнул капитан. — Он все равно мог его застрелить — надо было только взобраться на вал.

— Но господин капитан, видно, забыл о том, что на другом берегу засада! — воскликнул прапорщик.

— Сейчас уже темно, идемте вниз. Тот, кто пристрелит энга, получит дукат.

С радостными криками драгуны схватили свои карабины и поспешили вслед за Мангеймером.

В слабом лунном свете уже серебрились верхушки деревьев, но из окон месяца еще не было видно. В полном молчании драгуны спустились во двор и остановились под прикрытием вала, проверяя, как заряжены карабины.

— Кто будет стрелять первым? — спросил Мангеймер.

Один из солдат вышел вперед.

— Погоди минутку, — сказал капитан, — давайте сначала посмотрим, насколько ловки эти бродяги. Сними шапку, нацепи ее на дуло карабина и подними над валом.

Драгун выполнил это приказание. Тотчас же с другой стороны рва раздался выстрел, и пуля сорвала шапку с дула карабина.

— Эти мужланы не так уж плохо целятся, — прошептал Мангеймер.

Такое происшествие несколько умерило готовность драгунов подняться на вал. Пока, охваченные сомнениями, они молча переглядывались, из-за стенного венца над порталом послышался зычный бас:

— Эй вы там, на другой стороне! Все драгуны уже спустились во двор!

— Вот я тебя изловлю и живьем приколочу к воротам! — в бешенстве заорал капитан.

— Да, только сперва излови! — насмешливо отозвался голос.

— Тащите сюда пуховик, — зашептал Мангеймер, — и мы снова попытаемся их провести!

Один из драгунов поднялся в замок и скоро вернулся с пуховиком.

— Пусть кто-нибудь возьмет в руки пуховик и, загородившись им, взберется на вал. Пуля пуховик не пробьет. За ним пойдет второй с карабином в руках.

Эта затея, сулившая некоторые надежды на удачу, была тут же осуществлена. Один из драгунов поднялся на вал, держа в руках пуховик. За ним следовал второй драгун, всячески остерегаясь, чтобы его не заприметили энги. Так они прошли довольно большой отрезок пути и приблизились к воротам. Мангеймер наблюдал за этой затеей с напряженным вниманием. Вдруг щитоносец остановился, а второй драгун уперся коленом в землю и стал целиться. В то же мгновение раздался выстрел, драгун выронил карабин, с пронзительным воплем подпрыгнул, затем рухнул на вал и остался недвижим. Его приятель, закутавшись в пуховик, скатился по насыпи вниз.

— Тысяча чертей! — воскликнул Мангеймер, пнув драгуна ногой. — Как же ты прикрывал бедного Эрика?

— Ваша милость! — ответил тот. — Видно, сам дьявол командует этими людьми, я вовсе не виноват, что Эрика убили. Они засели в кронах больших деревьев — я видел, как вспышка от выстрела сверкнула на одной из верхних веток.

Свен-Предводитель и впрямь велел двум из своих бойцов взобраться на деревья. Оттуда им был виден весь двор, за исключением небольшой полосы у основания насыпи. В то же время сами они были прикрыты ветвями, и обнаружить их было невозможно. Мангеймер сразу понял, что драгун говорит правду, и приказал своим людям держаться поближе к валу.

— Тут нужно другое средство, — шепнул он прапорщику, — на этот раз я сам рискну своей шкурой.

С этими словами он зашагал вдоль насыпи и, отойдя на некоторое расстояние от ворот, пополз на четвереньках вверх по лестнице замка, где тут же скрылся.

Драгуны молча ожидали дальнейшего развития событий. Двое из них вползли на насыпь и стащили убитого вниз. Осмотрев труп, они убедились, что второй драгун сказал правду. Смертоносная пуля пробила макушку солдата и вышла через затылок.

Вскоре после этого все устремили взоры на лестницу, по которой сбежала женская фигура и быстрыми шагами направилась к ним через двор. Изобретательный Мангеймер пустился на новую хитрость: он напялил на себя одежду госпожи Эльсебет. Подойдя к драгунам, капитан прошептал:

— Кричите во всю глотку, так громко, чтобы сукины дети на той стороне не услышали парня, засевшего над аркой ворот, если он вдруг вздумает орать! Как только увидите, что я побежал, двое из вас пусть выстрелят из карабинов в воздух. Кричите и галдите что есть силы!

Драгуны повиновались, хотя и не понимали, куда клонит их командир. Они орали как одержимые. Сверху донесся зычный голос Абеля, произнесшего несколько слов, но они потонули в шуме. Капитан оставил своих орущих солдат и поднялся на вал примерно в том же месте, где была предпринята первая, столь неудачная попытка. Бледный свет луны осветил его наряд. Драгуны закричали еще громче — они начали постигать замысел капитана. Один из них выстрелил из карабина. Мангеймер быстро бежал по насыпи на виду у всех, он в испуге звал на помощь и притворялся, будто хочет спастись бегством, а сам тем временем приближался к воротам. На другой стороне рва стояла мертвая тишина.

— Стреляйте же, стреляйте бога ради! — кричал Абель, и в голосе его звучало отчаяние.

Он разгадал хитрость Мангеймера и видел приближавшуюся опасность. Но его крики заглушили драгуны, еще раз пальнувшие из карабинов в воздух. Когда раздался этот выстрел, Мангеймер упал на колени, подался вперед и выстрелил из пистолета. Еще не успел рассеяться пороховой дым, как, скрючившись в три погибели, он уже скатился с насыпи вниз.

С портала донесся громкий, протяжный стон, и все увидели Абеля. Его запрокинутые руки судорожно подергивались; он упал с карниза на вал, а оттуда скатился во двор к ногам Мангеймера, который стоял, прислонившись к насыпи, с еще дымящимся пистолетом в руке.

Горестные крики, донесшиеся с другой стороны рва, казалось, были ответом на радостные возгласы драгунов, увидевших, что их враг, бледный и недвижимый, лежит на земле. Один Мангеймер не разделял общей радости. Мрачное, угрюмое выражение не сходило с его лица. Прапорщик сунулся было к нему с изъявлениями восторга, но капитан оборвал его.

— Похоже, что дело принимает серьезный оборот, — сказал он. — Если один сюда пробрался, значит, и другой может на это отважиться. Надо убираться отсюда.

— Я придумал хитроумный способ, как избавиться от некоторых, самых опасных из этих чертей!

— Прекрасно! — сказал капитан. — Выкладывай свой план.

— Мы расставим наших людей по обе стороны лестницы, так что они будут скрыты в ее тени. Затем пусть кто-нибудь пройдет по двору — энги заметят его и станут стрелять.

— Иными словами, убьют его.

— Да, возможно, — со смехом продолжал прапорщик, — но по вспышкам вражеских выстрелов наши люди определят цель, по которой надо бить. А разделавшись с теми, кто засел в деревьях, мы сможем из-за бруствера прикончить остальных.

— Пожалуй, так! — ответил Мангеймер. — Но кого мы принесем в жертву? Уж не сам ли ты собрался выйти во двор и подставить свою грудь вражеским пулям?

— Я думал, что для этого больше подойдет бледнолицый капеллан.

— Нет! — сказал капитан. — Эта уловка недостойна воина. Мы можем издеваться над датчанами сколько хотим, играть с ними разные шутки, чтобы убить время, но никто никогда не скажет о капитане Мангеймере, будто он воевал как трус и, трясясь за собственную шкуру, подставлял под огонь другого. На этот раз я просто скроюсь от Свена-Предводителя — до сих пор ему приходилось скрываться от меня. Что толку биться с врагами, которые попрятались в кустах и убивают нас исподтишка, не отваживаясь встретиться с нами лицом к лицу?

— Но ведь у нас нет никакой возможности уйти отсюда, господин капитан!

— Возможности, милейший прапорщик, рождаются вот где! — ответил Мангеймер, хлопнув себя по лбу. — Пойдемте со мной в зал, и там я изложу вам мой план.

Приказав своим драгунам охранять ворота, Мангеймер вместе с прапорщиком прокрался в замок.

Войдя в зал, они увидели, что за столом сидит Танге, а перед ним стоит пустая бутылка из-под вина.

— Приятного аппетита, капеллан! — воскликнул Мангеймер. — Кто пьет, а кто воюет — так оно и должно быть. Если ты еще способен что-нибудь соображать, скажи: есть ли из имения другой выход, кроме подъемного моста?

— Мне, по крайней мере, ничего об этом не известно, — ответил Танге.

— Какой из рвов, по-твоему, всех мельче?

— Я думаю, тот, что с западной стороны, там, где не. т вала. Говорят, в прежние времена через ров шла каменная галерея, которая впоследствии была разрушена. Во всяком случае, в ясную погоду, при солнце, все еще можно различить груды камней под водой. Но если вы собрались уйти отсюда таким путем, — добавил он, — вам будет нелегко спуститься к этому рву, потому что дверь, выходящая к нему, давным-давно замурована.

— Ты говоришь, с западной стороны… Значит, замок должен отбрасывать туда тень, ведь луна пока еще стоит не слишком высоко. Можешь ты показать мне этот ров?

— Конечно, окно в комнате Карен как раз выходит туда.

— Если так, пошли!

Танге поднялся и последовал за Мангеймером в одну из соседних комнат.

Вскоре со двора послышались громкие крики и непрерывно нараставший шум. Один за другим прогремели два выстрела. Капитан поспешил обратно в зал.

— Они уже здесь, — крикнул он, — мы не успеем спастись! Прапорщик, за мной!

С этими словами Мангеймер выхватил свою длинную шпагу и рванулся к выходу. Но его остановили солдаты.

— Гром и молния! — воскликнул он. — Что здесь происходит?

— Мы погибли, ваше благородие! — ответил один из драгунов. Он был бледен и с трудом переводил дух. — Два человека подкрались к нам сзади, и мы их не заметили. Один был без камзола — он ринулся в самую гущу наших людей. Двое выстрелили, но не думаю, что попали. Весь вал кишит врагами. Вот, послушайте! Звенят цепи — это они опускают мост!

— Надо бежать! — сказал Мангеймер. — Капеллан, не можешь ли ты раздобыть нам толстую веревку, такую длинную, чтобы от окошка, которое ты мне показал, ее хватило до земли?

— Где же мне взять такую длинную веревку, ваше благородие? — ответил Танге. — Управляющий сидит у себя в комнате на другом конце двора, а мы ведь не можем выйти отсюда!

— Сорвите с кроватей простыни! — приказал капитан.

Драгуны принесли четыре простыни, их разорвали на полосы, а затем связали. Пока это делали, шум во дворе продолжал нарастать. Мангеймер подошел к окну и прислушался. Он узнал голос Свена — тот отдавал приказания и подбадривал своих людей.

— Отодвиньте пуховик от окна, — распорядился капитан, — и попробуйте подстрелить энгов из карабинов!

Два драгуна взялись было выполнить это приказание, по осторожные энги так плотно прижимались к стене, что драгуны не могли даже прицелиться. Зато снизу раздался выстрел, и одного из шведов ранило в руку. Несчастный выронил карабин и отскочил от окна с воплем боли и ужаса. Мангеймер велел своим людям снова загородить окно.

Шум становился все громче. Дверь сотрясалась от мощных ударов. Как только свили веревку нужной длины, Мангеймер взял свечу и кивнул своим людям. Когда драгуны вышли из зала, по лицу Танге скользнула коварная усмешка. Мангеймер обернулся в дверях и воскликнул:

— Будет лучше, если ты пойдешь с нами, Танге! Ты поможешь нам, если понадобится.

Это распоряжение явно не понравилось капеллану. Улыбка на его лице погасла, но он встал и последовал за шведами.

Место, которое выбрал для побега Мангеймер, находилось у западной стены замка, где, как уже говорилось, вал возводить не стали, но зато расширили ров, так что он пролегал футах в двенадцати от замка. Стена была толстая, без дверей. На верхнем этаже в сторону рва выходило лишь одно-единственное узкое длинное окно в спальне Карен. Через это окно шведы и собирались совершить побег.

Замок, как и предполагал капитан, отбрасывал здесь на воду широкую тень. Лес по другую сторону рва был окутан густым серым туманом.

— Потушите свет, — прошептал Мангеймер, — и соблюдайте полную тишину. Одно неосторожное слово, один возглас — и наш замысел сорван! Как только спуститесь вниз, ищите брода, а если не найдете, перебирайтесь вплавь через ров. Я спущусь последним.

Отдав эти распоряжения, он открыл окно. Один из драгунов залез на подоконник, его обвязали веревкой, затем двое ухватились за нее и спустили драгуна вниз. Первая попытка удалась, вторая тоже. Капитан улыбнулся, потирая руки, и шепнул прапорщику:

— Что ж, все идет, как надо. Я думаю, этой ночью мы оставим старину Свена в дураках.

Наконец драгуны беспрепятственно покинули замок, Все совершалось в полной тишине; даже в десяти шагах и то никто не заподозрил бы неладного. Когда последний драгун спустился на землю, Мангеймер обернулся к Танге. Тот стоял, молча скрестив на груди руки, и из угла комнаты наблюдал за тем, что происходило у окна.

— Теперь ты должен мне помочь! — прошептал капитан.

— Извольте! — с готовностью отозвался Танге.

— Если я буду цел и невредим, то завтра же пойду к священнику и замолвлю за тебя словечко, чтобы у тебя опять все пошло на лад с твоей невестой. А вздумаешь дурить — вовек не забудешь Мангеймера и его драгунов. Дай-ка мне пуховик.

Танге снял с кровати пуховик. Мангеймер бросил его во двор, и пуховик упал прямо под окошком.

— Дай еще один! — прошептал капитан.

— Зачем он вам? — спросил Танге.

— Чтобы мягче было падать, если лопнет веревка.

Побросав в окно пуховики со всех кроватей, Мангеймер прокрался в зал и сразу же вернулся назад со скатертью, в которую были увязаны самые разнообразные вещи, — он отобрал их еще днем как свою часть добычи. Капитан повесил этот узел на шею, затем, взобравшись на подоконник, завязал у себя под мышками веревку.

— А теперь принеси мне бокал вина, и давай выпьем за мое счастливое путешествие!

— На здоровье! — сказал Танге, когда Мангеймер осушил бокал.

Затем, взяв веревку, начал опускать капитана.

— Вы не забудете о вашем обещании замолвить за меня словечко священнику? — вдруг прошептал он, придерживая веревку.

— Нет, конечно, нет, — ответил Мангеймер. — Скорей опускай веревку!

— Погодите, — продолжал Танге, постепенно повышая голос. — Конечно, вы можете заставить господина Кристена Нильсена простить меня, но заставите ли вы его дочку снова меня полюбить?

— Конечно, заставлю! — ответил Мангеймер не без некоторой тревоги в голосе. — Я буду хлопотать за тебя, как за родного брата. Опускай же веревку!

— По справедливости говоря, — продолжал Танге, — вы тяжко провинились передо мной. Это вы совратили меня с истинного пути, вы пробудили во мне греховную страсть к игре и угрожали мне, когда я пытался ей противиться.

— Почему ты заговорил об этом сейчас? — спросил Мангеймер; его испугали слова капеллана, произнесенные решительным, угрожающим тоном.

— Что-то мне стало очень тяжело вас держать, капитан! Боюсь, что у меня не хватит сил!

— Подлая скотина! Значит, ты все-таки замышлял обман. Но я этого ожидал и потому заранее побросал на землю пуховики.

— Нет, этого вы не ожидали, капитан Мангеймер, — возразил Танге, говоривший теперь таким громким голосом, что стены замка подхватывали его эхо. — Я вовсе не собираюсь выпускать из рук веревку, как вы полагаете. Напротив, я сейчас крепко-накрепко привяжу ее к подоконнику.

Выполнив свою угрозу, капеллан закричал истошным голосом:

— Энги, сюда! Зайдите с левой стороны — здесь вы найдете верную мишень для ваших пуль и увидите, как капеллан держит свое слово!

Шведские драгуны, которые уже успели перебраться через ров и войти в лес, дважды выстрелили в Танге. Укрывшись за стеной, он продолжал громко кричать. Мангеймер тем временем сулил ему золотые горы, умоляя опустить веревку.

Над замком взошла луна, осветив мертвенно-бледное лицо капитана, прилагавшего отчаянные усилия, чтобы развязать узел веревки. Вскоре несколько темных фигур осторожно высунули головы из-за вала, который тянулся вдоль боковой стены замка. У Мангеймера вырвался вопль ужаса. Он видел, как в лунном свете сверкнули ружья, из которых целились в него энги. Прогремели четыре выстрела. Тело капитана скорчилось, и руки его задергались в воздухе. Затем раздался глухой стон, и Мангеймера не стало. Его окоченевший труп повис вдоль стены.

В это время луна осветила сгорбленную, тощую фигуру старухи, сидевшей на камне по другую сторону рва, откуда она наблюдала описанную сцену. Ее сморщенное лицо было искажено злорадной усмешкой. Когда Мангеймер испустил свои последний вздох, она поднялась и пробормотала себе под нос:

— Я ведь знала, что так случится, я говорила, что ему не суждено умереть ни на земле, ни на воде. Тогда он смеялся над моим пророчеством. Сегодня оно сбылось, и он скрепил его своей кровью.

С этими словами Головешка скрылась в лесу.

 

ЭПИЛОГ

Однажды вечером Свен шел по Эрремандсгордскому лесу. Солнце уже садилось, и верхушки деревьев были озарены багровым отсветом. Колокола окрестных церквей созывали прихожан к вечерне. Из деревни доносился собачий лай, в пруду громко квакали лягушки.

Углубившись в лес, Свен увидел Ивера, который, улыбаясь, спешил ему навстречу с большим конвертом в руках.

— Гляди! — воскликнул вахмистр. — Эту грамоту доставили, когда тебя не было дома. На ней королевская печать с гербом.

Свен взломал печать и прочитал грамоту.

Король Фредерик Третий объявлял в этой бумаге, что жалует Свена Поульсена и его потомков поместьем Лундбю с его движимым и недвижимым имуществом в награду за услуги, оказанные отечеству.

Свен протянул грамоту Иверу. Вечернее солнце осветило благородные, мужественные черты Предводителя энгов. Ивер увидел на его лице горестную улыбку.

— Ах, дорогой Ивер! Когда приходит всеобщая беда, мы, бедняки, становимся просто необходимы и королю и его знати. Они нас могут и бояться, и ненавидеть, и даже восхищаться нами. Но никогда мы не заставим их нас любить.

Свен смолк. Ивер отвернулся, чтобы скрыть волнение. Тогда Предводитель энгов обнял его за плечи, и оба скрылись во мгле между деревьями.

Ссылки

[1] Ленсман — в XVII веке королевский чиновник, владеющий землей или исполняющий какую-либо должность.

[2] Ригсдаг — название парламента в Дании до 1953 года.

[3] Речь идет о дне, когда заключались договоры между хозяином и работником.

[4] Датская королева София-Амалия была родом из немецкой земли Брауншвейг.

[5] Ландстинг — в XVII веке орган областного самоуправления в Дании.

[6] Фогт — королевский чиновник.

[7] Датская миля равна 7, 532 км.

[8] Анкер — датская мера емкости; один анкер равен примерно 40 литрам.

[9] Лиспунд — старинная датская мера веса, равная 8 кг.

[10] Голиаф — по библейской легенде, великан, побежденный юношей Давидом.

Содержание