Родившемуся в Оак Парке

В тот вечер он решил лечь спать пораньше, но заснуть так и не смог. Когда-то ливень, барабанивший по карнизу, был для него лучшим снотворным. Сейчас он мешал. Не вставая с кровати, он позвонил портье. Оказалось, что уже без пятнадцати одиннадцать, кухня закрыта, но напротив отеля есть ресторанчик.

– Окна вашей комнаты выходят прямо на него, – сказал портье. – Там вполне достойное меню.

Он подошел к окну. Очертания дома напротив едва обозначились в серо-коричневой тьме. Струи дождя ударялись в жестяной карниз с такой силой, что над ним постоянно стоял ореол из стеклянных брызг.

Ресторан назывался, кажется, «El Rebujito de Moncho’s». Это был обыкновенный портовый кабачок, каких полным-полно в Барселонетте. В витрине, в россыпи ракушек, между якорем, морским буем и небольшим валуном, на брошенной рыболовной сети в неправдободобно огромных тарелках лежали образцы блюд. Прошла, наверное, минута с момента, когда затих колокольчик на дверях, но никто не появлялся. Внутри было тепло.

Наконец к нему вышел пожилой официант.

– Добрый вечер, вы открыты? – спросил он.

– Сеньор один?

– Один.

– Заходите.

– А если бы я был не один?

– Простите?

– Ничего...

– Я не очень хорошо говорю по-английски, сеньор. Вас будет обслуживать Хосе.

– Никаких проблем. Кстати, ваш английский, быть может, всего лишь чуть хуже моего.

– Сеньор разве не американец?

– Американец. С плохим английским.

– Ну, если вас устраивает, я с удовольствием обслужу вас сам. Меня зовут Эмилио. У нас здесь два маленьких зала. В одном сидит компания из четырех человек. Другой пуст.

– Не хочу быть один.

Было сумрачно и тепло. На столиках, покрытых белыми скатертями в крупную красную клетку, стояли корзинки с приправами. Голые стены. Огарок свечи. «Какая разница?» – подумал он.

В противоположном углу зала в полнейшем молчании ужинали две пары. Ему показалось, что они затихли, едва он вошел. Эмилио принес меню.

– Я забыл в гостинице очки, так что принесите мне просто сыр, бутылку домашнего вина и чуть попозже – кофе, – попросил он.

– Какой сыр? – спросил официант.

– Мончего, – сказал он. – Постарше.

Эмилио вернулся через пять минут и поставил на стол бутылку.

– Это – от сеньоров, которые сидят вон за тем столиком.

Он обернулся: мужчины – один совершенно седой, другой лысый – смотрели на него, женщины не оборачивались. Он приветственно помахал незнакомцам рукой.

– Они пьют вино? – спросил он.

– Дамы – вино, сеньоры не пьют.

– Тогда – вино для дам.

– И еще они просили передать вот это, – Эмилио положил на стол сложенную вчетверо записку.

– Спасибо, – сказал он.

«Ну и что это может быть? – подумал он, когда официант отошел. – Случайно узнавшие его читатели? В Барселоне? Маловероятно. Просто ребята, которые хотят выпить? Но они не пьют...»

Он закурил и раскрыл записку. Там было написано по-русски крупными буквами:

«Не устаю восхищаться вашим зятем».

Он резко встал. Теперь уже четыре пары глаз смотрело на него. «Не устаю восхищаться вашим зятем...» Однажды, очень давно, в кажущейся уже небылицей жизни, так сказал один его друг теще другого его друга. В самой фразе не было ничего особенного, но та самая теща оскорбленно остолбенела, потом из ее набитого едой рта полились возмущенные нечленораздельные звуки, затем салат с лимонадом, и фраза, очевидно, запомнилась всем именно вот этой неадекватной реакцией тетки, ненавидевшей своего зятя сильнее, чем большинство евреев ненавидит арабов. Потом они пользовались этой фразой в узком кругу, когда хотели подчеркнуть несуразность чьих-то слов или поступка.

– Ленька? – крикнул Он.

– Не совсем, но близко, – ответила одна из женщин и, услышав ее голос, Он все понял. Точнее, не понял ничего: ни откуда они взялись здесь, ни как реагировать, но осознал, что это случилось...

– Может быть, закажем водки? – предложил он, разместившись за их столом.

– Я – с удовольствием, – сказал Седой.

– И я, – сказал Лысый.

– И я, – сказала одна из женщин. – Только с соком.

А другая женщина сначала промолчала, а потом, глядя на него во все глаза, сказала, недоверчиво улыбаясь:

– Этого не может быть...

Эмилио почему-то обрадовался его переходу за этот стол. С удовольствием принял дополнительный заказ и спросил:

– Как вам наш город?

– Погода – отличная, – пошутила Женщина, которая хотела пить водку с соком.

А Другая женщина сказала:

– Барселона – мой город. Когда я приехала сюда впервые, то осталась очень довольна, потому что увиденное сошлось с моими представлениями. То есть город оказался таким, каким нужно, и я его сразу узнала.

– Спасибо, – искренне сказал Эмилио. – Вы хорошо сказали. Я сейчас все принесу...

Они помолчали, разглядывая друг друга.

– Я рад вас видеть, – сказал Он. – Правда, ни черта не вижу без очков. А очки в отеле. Отель – напротив.

– Старость – не радость, – хихикнул Седой.

– Так может, сходишь, возьмешь очки? – сказала Другая женщина. – А то не увидишь, как мы прекрасно сохранились.

– Я уйду, а вы исчезните... Я уже думал, мы не увидимся... И кроме того, моего слабого зрения вполне хватает, чтобы оценить вашу прекрасную форму, господа.

– А ты худой.

– Всю жизнь мечтал быть худым.

– Худым надо быть в молодости, – сказала Другая женщина. – А в зрелом возрасте нужно быть упитанным. Это создает благостное впечатление.

– Учту.

– Что ты делаешь здесь?

– Через две недели здесь выходит моя книжка. Пригласили... Через десять дней прилетает Мила... Пока просто гуляю по городу и пишу. А как вас занесло в Барселону в феврале? Тут это не лучший месяц...

– Выбирать не приходилось, – неопределенно сказал Седой.

– Где уже побывали?

– А нигде. Только вчера прилетели, а сегодня целый день дождь. Но мы не спешим...

Они выпили.

– Пьешь точно так же, как и раньше, – сказала Другая женщина.

– Это вопрос? – переспросил Он.

– Это наблюдение, – ответила она.

– Ошибаешься, – сказал Он. – Я пью исключительно редко и, в основном, вино.

– Послушайте, – вдруг спросил Седой. – А это не тот ресторан, где мы ужинали в наш первый приезд?

– Нет, тот был, кажется, на Рамбле, – ответил Он.

– На Диагонали, – уточнила Женщина, пригубившая водку с соком.

– Двадцать лет прошло, можно и спутать.

– Двадцать три, – сказала она.

– А ты все помнишь.

– Все помнят все.

– Ребята, – произнес Он после долгой паузы. – Я хочу вам сказать, и сказать сейчас, чтобы вы не подумали, что болтаю спьяну: мне не хватало вас все эти годы. Я научился обходиться без вас. Но мне не хватало...

– Мне не нравятся твои книги, – сказала Женщина с водкой и соком.

– Вот этого мне как раз и не хватало более всего, – улыбнулся Он.

– Я серьезно, – сказала она. – Я не понимаю, из чего они сделаны.

– Они сделаны из меня. Я стою на горе из моих собственных ошибок. Оттуда все хорошо видно. Ошибок было много, и почти за каждой – сюжет. Я просто обнаружил в себе наглость записать их.

– Сколько лет мы не общались? – вдруг спросил Седой.

– Лет восемнадцать, – сказала Другая женщина.

– Странно... – произнес Седой.

– Странно?

– Кажется, что расстались только вчера.

– Это правда.

– Обидно...

– Что?

– Что это только кажется...

– Давайте за встречу?

Они чокнулись. Та, что пила водку с соком, помявшись, спросила:

– Те дни были страшные, да?

– Страшные, – ответил Он.

– Они были очень страшные и для нас, ты понимаешь?

– Конечно...

– А потом стало еще хуже.

– Понимаю... А потом стало лучше.

– Потом стало безразличней.

– Удивительно, – сказал Он, – мы не виделись действительно сто лет, нам есть что вспомнить из «до», и ужасно интересно о «после», а вернулись мы туда, где расстались.

– Разве это удивительно? – спросила одна из женщин. А другая добавила:

– Какое может быть «после» и какой смысл вспоминать «до», если были сто чужих лет?

– Давайте расслабимся, – предложил Он. – Если честно, я очень нервничаю, и водка меня что-то не берет...

– А помните, – сказала Женщина, на которую начала действовать водка (с соком), – как мы ехали из Барселоны в Малагу и остановились в Бенидорме, и по набережной – как в страшном кино – ездили старики в инвалидных колясках. Одни старики!

– Как мы сейчас?

– Нет, мы еще молодые. А там были одни старики... А потом ты приготовил какое-то умопомрачительное мясо...

– Это было в Нерхе. Мясо выбирал Лысый.

– А помнишь, – сказал Лысый, – как мы ходили Барселоне на футбол. Играли «Барселона» и «Реал», и рядом с нами взорвалась петарда.

– Помню, – сказал Он. – Только это было в Мадриде. Играли «Атлетико» и «Севилья». И петарда взорвалась не рядом, а на противоположной трибуне.

– Конечно, в Мадриде, – сказала Женщина с водкой и соком. – Вы поперлись на свой футбол, а мы с Милкой через весь Мадрид тащили твой дурацкий меч.

– Какой меч? – спросил Седой.

– Настоящий! Полутораметровый! – сказал Лысый. – Расскажи...

– Не расскажи, а напомни, – вставила Другая женщина. – Ты же знаешь эту историю про то, как он в Толедо купил меч...

– Я долго торговался с оружейниками, – начал Он, – а сторговавшись, обнаружил, что не хватает пятидесяти долларов. Вся группа давно ждала меня в автобусе. Я прибежал и попросил у Лысого полтинник. А Мила сказала: «Не надо. Зачем тебе меч?» – «Нужен», – сказал я. Лысый дал полтинник, а Мила сокрушенно сказала: «Вот вечно он так – купит и не пользуется!»

Они засмеялись.

– Точно, – сказал Седой. – Вспомнил.

Лысый брызнул водки в стаканы и сказал:

– Послушаешь нас, так вся жизнь в Испании прошла...

– Просто отсюда – хорошие воспоминания, – сказала Другая женщина.

– За хорошие воспоминания! – сказал Он. – Расскажите, как дети...

– Алена отпраздновала сороковник, – сказал Лысый. – Дом, двое детей, они же – внуки. Занимаются хоккеем.

– В дедушку... – вставила Женщина, у которой в стакане закончился сок.

– А муж? – спросил Он.

– Был, – ответила она. – Сейчас встречается с одним... Мужик вроде ничего, говорит, что и как мужик вроде ничего, но... В общем, одна...

– Юлик работает в Бостоне. Холостяк, – сказал Седой. – Алька в Чикаго.

– Как Мила? – спросила Другая женщина, помедлив.

– Отлично. В форме. Нам хорошо. Мы не знали, как будет, когда уйдут дети. Но когда они ушли, оказалось, что нам совсем неплохо.

– И нам хорошо, – она сделала большой глоток вина и посмотрела на Седого. – Флегматичное равнодушие. Правда, Седой, нам с тобой замечательно?

– Может, больше не стоит пить?

– Почему? Сегодня – такой замечательный день. Сегодня мы встретились с человеком, который считался нашим другом. И мы думали, что мы хорошо его знаем. А потом выяснилось, что мы его, оказывается, совсем и не знали. И очень испугались, что он сгорит в аду за свои моральные прегрешения. А он не сгорел... И она... Мы прожили нашу жизнь точно так же, только за кулисами, а они – на сцене. После долгих лет романов, объяснений, ожиданий, надрывных исповедей и отповедей, уходов, возвращений, приступов смирения и всепрощения они осознали причины прошлых проблем и не испытывали больше ни ревности, ни боли и твердо усвоили, что любовь и уважение бывают только взаимными, а все остальное – просто цепляние за иллюзии, на которое жалко тратить время. Скажи мне, я права?

– Права, – просто сказал Он.

Он начал уставать. Напрасно он пил эту водку. Она не заглушила, а только усилила боль. Лекарство осталось в отеле, да и нельзя его сейчас принимать... Чертов дождь!

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Кому нужна эта эксгумация дружбы?

Он сразу понял, что сморозил глупость. Но было поздно.

Они переглянулись.

– Я хочу спать, – сказала Другая женщина.

– Да, уже поздно, – заметил Седой.

– Разница во времени... – объясняюще добавил Лысый.

А Женщина, допившая водку, ничего не сказала, просто поморщилась, посмотрела на него и тут же отвела взгляд.

– Счет на мне! – сказал Он.

– Ну уж нет, – сказала она. И тихо добавила, наклонившись к нему:

– Я поняла, почему мне не нравятся твои книги... Потому что их написал ты.

Они расплатились и ушли, а он остался. Он сидел неподвижно, глядя на недопитые бокалы, и думал о том, что за столько лет так и не подготовился к одному из самых важных разговоров в своей жизни, несмотря на бессчетное количество репетиций. В то, что эта встреча обязательно состоится, он всегда верил, и только в последнее время стал немного сомневаться. Очень жаль, что все так закончилось, подумал он. Но по-другому, наверное, и не м огло ...