Удивительное приспособление — перо. Как теплоизолятор оно почти не имеет себе равных, а по аэродинамическим свойствам превосходит, вес на вес, любой материал, все равно — естественного происхождения или созданный человеком. Состоит оно из обыкновенного кератина, того самого рогового вещества, что и чешуя рептилий или наши ногти, но особые свойства пера связаны с его необыкновенно сложным строением. От центрального стержня отходит в обе стороны примерно по сотне ответвлений, так называемых бородок; каждая бородка в свою очередь снабжена сотней пар волосков или бородочек. Кроющим перьям это придает мягкую объемность и, благодаря тому что в бородках задерживается воздух, высокие теплоизоляционные качества. В устройстве махового пера имеется еще одна особенность. Здесь бородочки одного ответвления перекрываются бородочками соседнего, плотно сцепляются и образуют единую прочную лопасть. На каждой бородочке имеется несколько сотен зацепок, на одном пере их около миллиона, а у птицы размерами с лебедя примерно 25 тысяч перьев! Почти все свойства, выделяющие птиц среди других живых существ, так или иначе связаны с наличием у них перьевого покрова. Собственно, птица — это и есть по определению существо, имеющее перья.

Когда в 1860 году в Зольнхофене, в Баварии, на известняковой плите был обнаружен несомненный отпечаток пера длиной 7 см, это произвело сенсацию. Четкий след на камне, выразительный, как индейская пиктограмма, свидетельствовал о том, что здесь побывала птица. И однако же известняк, в котором он был обнаружен, датируется эпохой динозавров, то есть, как считалось, задолго до появления птиц!

Отложения, из которых образовался этот известняк, скапливались на дне мелкой тропической лагуны, окруженной со всех сторон рифом из губок и известковых водорослей. Вода в ней стояла теплая и бедная кислородом. Связи с открытым морем не было, течений практически тоже. Известь, образуемая частично при разрушении рифа и частично в результате деятельности бактерий, оседала на дно в виде топкого ила. Мало для кого из животных такие условия были благоприятны. Те же, кто попадал сюда и погибал, оставались лежать в стоячей воде на илистом дне и постепенно оказывались погребенными медленно накапливающимися слоями отложений.

Зольнхофенский известняк добывался исстари; гладкий, мелкозернистый, он представляет собой отличный строительный материал и может служить превосходным литографским камнем. И он же оказался чистым листом, на котором природа оставляла подробнейшие отпечатки — свидетельства своей эволюции. Хорошо выветренный известняк при ударах расслаивается, растрескивается на тонкие горизонтальные слои, так что какую-нибудь отдельную плиту можно перелистать, как книгу. Когда попадаешь в Зольнхофенские каменоломни, так и хочется разбивать каждый камень — ведь то, что при этом может открыться, еще не видел глаз человека, и солнечный свет вот уже 140 млн. лет как не падал на каменные листы этой древней книги. Большинство из них, конечно, пусты, но время от времени рабочие каменоломен натыкаются на отпечатки, и притом удивительно полные и отчетливые: рыбы, у которых видны все косточки до последней и все гладкие чешуйки на боках; мечехвосты, оставшиеся лежать на том самом месте, где они когда-то копались в иле; раки, у которых отпечатались даже самые тонкие кончики усов; мелкие динозавры, ихтиозавры и птеродактили со смятым, но сохранившимся костным каркасом крыльев и отчетливо просматривающимися следами кожистых летательных перепонок. Но тогда, в 1860 году, прекрасное и загадочное перышко было первым свидетельством того, что среди всех этих существ водились еще и птицы.

Что же это была за птица, которой оно принадлежало? На основании одного-единственного пера наука дала ей название: археоптерикс, что значит «древняя птица». А год спустя в соседней каменоломне искатели обнаружили почти целый скелет пернатого существа размером с голубя. Оно плашмя лежало на камне, крылья распластаны, одна длинная нога вывихнута, другая на месте, четырехпалая, с когтями, а во все стороны расходятся бесспорные и потрясающие в своей отчетливости отпечатки перьев. Название «древняя птица» вполне подходило этому созданию, однако она безусловно во многом существенно отличалась от всех ныне живущих птиц. У нее был длинный оперенный хвост, расходящийся веером на конце, а внутри его — позвонки, продолжение спинного хребта. И еще у нее были когти — не только на задних конечностях, но и на трех пальцах передних оперенных конечностей. Собственно, это была столько же птица, сколько и рептилия, и это открытие, случившееся через два года после выхода в свет «Происхождения видов», послужило своевременным подтверждением положения Дарвина о том, что одни виды животных произошли от других через ряды промежуточных форм. Более того, Гексли, убежденный сторонник дарвиновского учения, не только заранее предсказал, что именно такое животное должно было существовать некогда на свете, но даже описал, как оно должно выглядеть. И до нашего времени не было обнаружено более убедительного примера «связующего звена».

После первого скелета в районе Зольнхофена нашли еще два археоптерикса, причем один отпечаток был даже полнее первого — с черепом. По нему удалось выяснить новую очень важную подробность: оказывается, у этого существа были костяные челюсти, унизанные рядами зубов. Четвертый экземпляр определили всего несколько лет назад среди экспонатов одного голландского музея. Этот отпечаток также поступил из Зольнхофена, притом на шесть лет раньше, чем первый признанный археоптерикс, однако перья на нем едва заметны, поэтому его ошибочно занесли в каталог как мелкого птеродактиля, — что только показывает, насколько археоптерикс близок к рептилиям, если даже специалисты могли сделать такую ошибку!

Ископаемые остатки дают нам достаточно подробные сведения об анатомии археоптерикса. Все его тело, кроме ног, головы и верхней части шеи, покрывали перья. Нет сомнения, что они его отлично согревали и тем самым разрешали проблему поддержания высокой температуры тела, причинявшую немало затруднений его родичам — летающим ящерам. В такой теплой шубе археоптерикс, вероятно, мог быстро двигаться даже в прохладное время дня.

Однако появление перьев на крыльях археоптерикса нельзя так прямолинейно объяснять нуждами теплоизоляции. Машущий полет требует сильных мышц, которые у всех летающих птиц крепятся на киль — далеко выдающийся выступ грудины. У археоптерикса эта деталь скелета отсутствует. Вероятно, взмахи его крыльев были совсем слабыми и не способны были поднять его в воздух. Высказывалось предположение, что перья служили археоптериксу своего рода силками: растопырив крылья, он мог ловить в них насекомых. Правдоподобнее и естественнее кажется другое объяснение. Предки археоптерикса жили на деревьях; у них из чешуи развились перья отвечающие нуждам теплоизоляции, но, становясь все больше, они в конце концов позволили ему планировать с ветки на ветку, как это и сегодня проделывает ящерица летучий дракон с помощью кожных складок, натягиваемых между лапками вдоль боков. Что археоптерикс превосходно умел лазить по деревьям, совершенно очевидно. Один из четырех пальцев у него торчал назад и явно мог противопоставляться остальным, крепко захватывая ветку. Да и когти на наружном крае крыла тоже помогали ему лазить по деревьям.

Есть одна ныне живущая птица, которая дает нам наглядное представление о том, что это за способ лазанья. Называется она гоацин и обитает в болотах Гайаны и Венесуэлы. Она довольно мясистая, величиной с курицу, гнезда строит над водой, часто в мангровых рощах, просто выкладывает из прутиков небольшую площадку. Птенцы выводятся из яиц голыми и очень подвижными. Наблюдать за ними непросто. Стоит слегка задеть бортом лодки за мангровый ствол и таким образом чуть-чуть тряхнуть гнездо, как они разу же начинают карабкаться по веткам вверх. Ну, а если их потревожить вторично, тут уж приходится оставить всякую надежду их увидеть: они вдруг срываются с веток, падают в воду и торопятся уплыть под мангровые корни, куда за ними при всем желании не последуешь. Но если больше их не спугивать, то можно наблюдать, как они повисают на ветках и перебираются с одной на другую. На передней кромке крыла у них по два коготка — пережитки того времени, когда их предки-рептилии имели еще не крылья, а передние ноги с раздельными пальцами. На примере голых птенцов гоацина нетрудно надставить себе, каким образом передвигался археоптерикс в древних тропических лесах, где царили динозавры.

Подрастая, птенцы гоацина утрачивают эти рудиментарные коготки. Взрослые птицы летают плохо, с трудом, тяжело хлопая крыльями. Метров сто пролетят вдоль русла реки и падают в береговые заросли перевести дух. И однако же они, безусловно, гораздо более искусные летуны, чем археоптерикс, — ведь у них, как и у всех современных птиц, есть скелет, приспособленный за 140 млн. лет к нуждам полета.

Первая и главнейшая нужда всякого летающего существа — предельно облегчить вес. У археоптерикса, как у пресмыкающихся, кости были сплошные, массивные; у настоящих птиц они тонкие, как бумага, или же полые, пустые внутри, лишь кое-где укрепленные косыми перемычками наподобие подкосов, придающих прочность крылу самолета. Легкие птиц переходят в воздушные мешки, заполняющие всю полость тела и дающие самый низкий при данном объеме удельный вес. Тяжелый хвостовой отдел позвоночника, имевшийся у археоптерикса, уступил место перьям с особо прочным стержнем, которые не нуждаются в костной опоре. А вместо увесистых челюстей с рядами зубов, должно быть особенно затруднявших полет, так как от них голова перевешивала хвост и нарушалось необходимое равновесие, у современных птиц развилось еще одно легчайшее приспособление, состоящее, как и перья, из роговой ткани, — клюв.

Но клювом, даже самым совершенным, невозможно жевать, а птицам, как правило, необходимо размельчать пищу. Этот процесс у них совершается в специальном отделе желудка, так называемом мускульном желудке, который расположен на одной линии с крыльями, примерно в центре тяжести туловища, где он почти не влияет на равновесие при полете. Клювом же остается только собирать пищу.

Кератиновые клювы, как и кератиновая чешуя рептилий, особенно легко поддавались требованиям эволюции. Насколько они пластичны, как быстро могут изменяться, приспосабливаясь к той пище, которой питается птица, можно видеть на примере гавайских цветочниц. Предком этих птиц была, по-видимому, небольшая, с воробья, птаха с прямым коротким клювом, которая обитала на Американском континенте. Но несколько тысяч лет назад стайку этих птиц случайным ураганом унесло в открытый океан и забросило на Гавайи. Там оказалась богатая растительность и совершенно не было птиц, так как Гавайские острова вулканического происхождения и образовались сравнительно недавно. Возможность пользоваться разными видами пищи, оказавшимися к их услугам в новой среде, очень быстро привела к образованию нескольких разных видов этих птиц, причем каждый специализировался на своем особом корме и обзавелся соответственной формой клюва, наиболее приспособленной для сбора данной пищи. У одних клюв тупой и короткий, удобный для склевывания зерен, у других — крепкий, крючковатый, чтобы раздирать падаль. У одного вида клюв тоненький, вытянутый и изогнутый, им они высасывают нектар из цветков лобелии; у другого надклювье в два раза длиннее подклювья и служит для выстукивания и отдирания коры, из-под которой добываются долгоносики; еще у одного вида створки клюва скрещиваются, что позволяет доставать гусениц из цветочных бутонов. Такое же разнообразие форм клюва было отмечено у галапагосских вьюрков самим Дарвином, он считал его веским доказательством своей теории естественного отбора. А на Гавайях Дарвину побывать не довелось. Не то бы он, наверное, нашел, что здешние цветочницы еще убедительнее доказывают его правоту.

В других областях царства пернатых эволюция клюва как приспособления к некоторым особым условиям обитания достигла еще больших крайностей. Мечеклювый колибри, например, является обладателем клюва-хоботка, который в четыре раза длиннее самой птички и служит для высасывания нектара из узкогорлых цветков, произрастающих на склонах Анд. У попугая ара мощный клюв устроен наподобие щипцов для колки орехов, ими он раскалывает даже такой прочный орех, как бразильский. Дятел пользуется своим клювом, словно долотом, чтобы доставать из древесины древоточцев. Изогнутый клюв фламинго снабжен внутри частым ситом; работая глоткой, птица прогоняет сквозь это сито воду и отцеживает для еды маленьких рачков. Птица-водорез летает над самой водой, задевая поверхность опущенным подклювьем, которое у нее почти вдвое больше надклювья. Стоит ей почувствовать прикосновение рыбки, и клюв мгновенно захлопывается, захватывая добычу. Список диковинных птичьих носов воистину бесконечен, он служит наглядным примером изменчивости роговых образований.

Кстати сказать, какую бы пищу ни избирали себе те или иные виды птиц, это всегда высококалорийная пища: рыба, орехи, нектар, личинки насекомых, плоды с высоким содержанием сахара. Объясняется это тем, что полет — очень энергоемкий процесс. А для того чтобы энергия в форме тепла не расходовалась даром, крайне важна теплоизоляция. Так что перья необходимы птицам не только для придания аэродинамических свойств крыльям, но и для того, чтобы у них достало энергии ими махать.

Как теплоизоляторы перья даже действеннее шерсти. Только пернатое, пингвин, способно выжить зимой на ледяном куполе Антарктики, в этой самой холодной области земного шара. У пингвина перья служат исключительно для сохранения тепла. Они нитевидные, и воздух под ними держится неразрывным слоем вокруг всего туловища. Такое устройство да еще толстая прокладка подкожного жира позволяют теплокровному пингвину неделями стоять под ледяным ветром при температуре на 40° ниже точки замерзания и даже не поддерживать своего внутреннего жара пищей. А человек, если ему приходится посещать эти места, тоже не нашел еще лучшего средства для сохранения температуры своего тела, чем перья обитающей в Арктике утки — гагачий пух.

Перья, от которых зависит столь многое в жизни птицы, регулярно выпадают, линяют, взамен вырастают новые. Происходит это обычно раз в год. Но и все остальное время перья нуждаются в неотступном заботливом уходе. Птицы промывают их в воде, протирают пылью. Каждое оттопырившееся перышко аккуратно укладывают на место. Если перо растрепалось, если бородки на нем погнулись, птица тщательно разглаживает их клювом, прочесывает — пропускаемые сквозь тиски клюва волоконца сдавливаются вместе, бородочки снова сцепляются подобно застежке-молнии, и опять образуется ровная, прочная поверхность.

У многих птиц в коже у основания хвоста есть большая сальная железа. Из нее птица берет на клюв каплю жира и смазывает перо за пером, придавая им гибкость и водоотталкивающие свойства. Но некоторые птицы, среди прочих цапли, попугаи и туканы, таких желез не имеют. Они смазывают себе перья не салом, а особым мельчайшим, похожим на тальк порошком — пуховой пудрой; она образуется от постоянного размельчения кончиков специализированных перьев, которые растут у них иногда пучками, а иногда распределены по всему перовому покрову. А вот у бакланов и их сородичей, змеешеек, много времени проводящих под водой, перья устроены так, что насквозь промокают, но этим птицам только того и надо: теряя воздух из-под перьев, они уменьшают собственную плавучесть, и им легче нырять в погоне за рыбой. По окончании охоты они должны немного постоять на прибрежной скале и, расправив крылья, тщательно просушиться.

Кожа под перьями, естественно, привлекает блох, пухоедов, вшей и разных других паразитов. Она горячая и укрыта от глаз — настоящий рай для кровососов. Поэтому птицы время от времени растопыривают перья и выклевывают из-под них непрошеных жильцов. А сойки, скворцы, галки и некоторые другие виды приманивают к себе на кожу разных хищных насекомых, по-ви-димому используя их в борьбе с паразитами. Птица садится на муравейник, ерошит и топорщит перья, и растревоженные, сердитые муравьи обсыпают ее с головы до ног. Иногда она даже берет — осторожно, чтобы не задавить, — в клюв одного муравья и водит им по коже и по перьям. При этом обычно выбирает таких особей, которые в раздражении выбрызгивают муравьиную кислоту, безусловно смертельную для паразитов. Такое поведение птиц выработалось, вероятно, как средство гигиены, но теперь отдельные птицы делают это, насколько можно понять, чистого удовольствия ради — раздражают себе кожу с помощью ос, жуков, дыма от костра и даже тлеющих сигаретных окурков. Птица может полчаса кряду топтаться на месте, обмирая от блаженства, иной раз валясь с ног в попытках подставить под приятно раздражающее действие самые дальние и, казалось бы, неудободосягаемые участки своего тела.

На занятия туалетом у птиц уходит немалая толика времени — из того, что они проводят на земле, а не в полете. Зато в воздухе эти заботы окупаются. Старательно уложенные перья не только образуют превосходные аэродинамические профили крыльев и хвоста, но и те, что покрывают голову и туловище, выполняют не менее важную функцию — придают птице хорошо обтекаемый контур, так что рассекаемый воздух почти не создает завихрений и не препятствует полету.

Крылья птицы выполняют гораздо более сложную работу, чем крылья самолета, они не только не дают птице упасть, но и влекут ее вперед, уподобляясь своего рода воздушным веслам. И все-таки рисунок птичьего крыла подчиняется тем же самым аэродинамическим принципам, которые в конце концов открыл для себя и человек, занимаясь самолетостроением. Если знать, как действуют разной конструкции крылья самолетов, то можно угадать и особенности полета птиц со сходным устройством крыла.

Короткие тупые крылышки позволяют танагре и другим пернатым обитателям лесной чащи на полной скорости сворачивать, петлять и нырять в подлесок, как позволяли истребителям времен второй мировой войны делать резкие повороты и фигуры высшего пилотажа в воздушном бою. Современные истребители достигают более высоких скоростей, складывая в полете крылья точно так же, как их прижимает к телу сокол-сапсан, когда устремляется со скоростью 130 км/ч из поднебесья на добычу. У планеров крылья длинные и узкие; набрав высоту в восходящем потоке теплого воздуха, они потом часами парят, медленно и плавно опускаясь вниз. Точно так же альбатрос, самая крупная из летающих птиц, у которой крылья имеют такую же вытянутую форму и размах до 3 м, часами плавает в воздушных массах над океаном, не сделав крыльями ни единого взмаха. Хищные птицы и падальники-грифы медленно кружат в вышине, поддерживаемые восходящими воздушными токами, и крылья у них широкие, прямоугольные, как у самых тихоходных самолетов. Человек не научился конструировать такие крылья, которые дали бы ему возможность зависать в воздухе. Этого он достигает только с помощью горизонтального винта вертолетов или направленных вниз сопел машины вертикального взлета. Но колибри и здесь пользуются сходным приемом. Они принимают почти вертикальное положение и бьют крылышками с частотой до 80 взмахов в секунду, создавая необходимую подъемную силу. Таким образом колибри может стоять в воздухе на месте и даже двигаться назад.

Ни одно живое существо не способно летать так быстро, так далеко и так долго, как птицы. Рекордной быстротой отличается одна азиатская птичка, она развивает в горизонтальном полете скорость до 170 км/ч и способна ежедневно пролетать по 900 км в погоне за единственным видом насекомых, которым питается. Она настолько приспособилась к жизни в воздухе, что от лапок у нее остались только два маленьких крючочка. А изогнутые, саблевидные крылья такой длины, что, сидя на земле, она не может их расправить и, чтобы взлететь в воздух, должна броситься со скалы или с края своего гнезда. Она даже спаривается в полете. Самка, взлетев на большую высоту, широко распростирает крылья, а самец подлетает сзади, садится ей на спину, и несколько мгновений они планируют в таком положении. Спускаются на землю эти птицы только в период гнездования, так что по меньшей мере девять месяцев кряду каждый год проводят в полете. Но и этот рекорд перекрыт черной крачкой, которая, раз покинув родительское гнездо, года три-четыре не садится, насколько известно, ни на землю, ни на воду, покуда сама не приступает к выведению потомства.

Многие виды птиц совершают длинные ежегодные перелеты. Европейский аист каждую осень улетает в Африку, а весной возвращается в Европу, выбирая направление с такой точностью, что одна и та же пара год за годом живет в одном и том же гнезде на крыше одного и того же дома.

Самая заядлая путешественница — полярная крачка. Некоторые крачки гнездятся далеко за Северным полярным кругом. В июле она вылупливается из яйца на севере Гренландии, а уже через несколько недель отправляется в полет за 18000 км к югу вдоль Западного побережья Европы и Африки и через при-антарктические воды — к летним угодьям на паковом льду, совсем, можно сказать, по соседству с Южным полюсом. За время антарктического лета она под действием беспрерывных западных ветров может облететь всю Антарктиду, а затем в мае опять устремляется на север, от Южной Африки — к берегам далекой Гренландии. Так на ее долю приходятся оба лета: и антарктическое, и арктическое, для нее солнце почти не заходит и чуть не круглый год длится день.

Энергии на такие грандиозные перелеты уходит очень много, но и преимущества они дают несомненные. В обоих концах тысячекилометровых маршрутов перелетных птиц ждут богатые летние кормовые угодья. Но откуда птицы узнали об источниках пищи, разделенных такими расстояниями? Напрашивается ответ: перелеты не всегда были такими дальними. Они стали удлиняться, когда на смену Великому оледенению 11 тысяч лет назад пришло общее потепление. Прежде птицам Африки, например, достаточно было отлететь немного к северу, и они оказывались на границе ледяной полярной шапки, проходившей по Южной Европе, а там было изобилие насекомых и почти никакой местной живности, которая бы ими кормилась. По мере отступления льда освобождались все новые участки почвы, их заселяли насекомые и ягодники. Птицам с каждым годом приходилось отлетать за кормом все дальше и дальше, покуда эти ежегодные перелеты не растянулись у них на тысячи и тысячи километров. Эти же климатические перемены повлекли за собой и удлинение перелетов у тех птиц в Европе и Северной Америке, которые мигрируют в западно-восточном направлении, летом — в глубь материка, а на зиму — обратно на побережье, где благодаря морю дольше удерживается тепло.

Но каким образом птицы находят дорогу? По-видимому, однозначного ответа на этот вопрос не существует — они используют разные способы. Некоторые из этих способов мы сейчас начинаем разгадывать, другие до сих пор еще нашему пониманию не доступны; а есть, быть может, и такие, что основаны на способностях, о которых мы пока даже и не подозреваем. Многие птицы, бесспорно, ориентируются по заметным особенностям рельефа. Летние мигранты из Африки летят вдоль североафриканского побережья, скапливаются, например, у Гибралтарского пролива и перелетают в Европу. Дальше они продвигаются вдоль долин, в местах известных перевалов преодолевают хребты Альп или Пиренеев и так достигают своих летних гнездовий. А другие стаи избирают восточный путь — через Босфор.

Однако не все птицы могут пользоваться такими четкими ориентирами. Полярная крачка, например, пролетает 3000 км над водами Антарктики, вообще не видя земли. Известно, что некоторые птицы летят ночью по звездам, поскольку при сильной облачности они теряют направление, а если их выпустить в планетарии, где звезды смещены по отношению к их истинному положению на небе, птицы избирают направление, ориентируясь по этим искусственным маякам.

Птицы, летящие в дневное время, возможно, ориентируются по солнцу. Если так, значит, они умеют делать поправку на перемещение солнца по небосводу, иными словами, обладают точным ощущением времени. Есть и такие птицы, которые, по-видимому, определяют направление по магнитному полю Земли. Так что у перелетных птиц в мозгу словно бы имеются компас, часы и географическая карта. Человеку, по крайней мере без таких помощников, ни за что не проделать маршрута, который преодолевает ласточка через несколько недель после того, как вылупится из яйца.

И однако же перечисленными способностями невозможно объяснить все, что умеют делать перелетные птицы. В знаменитом случае с буревестником птица была снята с гнезда на острове Скокхолм на западе Уэльса и переправлена на самолете в Бостон, США, за 5100 км. Здесь она была выпущена и оказалась у себя на гнезде через двенадцать с половиной суток. Чтобы за такой срок пересечь океан, буревестник должен был лететь точно и направленно, как стрела. Но каким образом он определил свое местонахождение и выбрал правильный маршрут, мы до сих пор сказать не можем.

Перья, благодаря которым птица сохраняет высокую температуру тела и получает способность летать, полезны ей еще в одном отношении. Их широкие плоскости, легко подымаемые и убираемые, служат отличными сигнальными флагами. Большую часть жизни огромное большинство птиц заинтересовано в том, чтобы оставаться незаметными, и перья своей окраской и узорами обеспечивают им превосходную маскировку. Но каждый год с наступлением брачного периода у птиц возникает властная потребность в общении с себе подобными. Самцы оспаривают друг у друга участок для гнездования, при этом они красноречиво подымают хохолки, распушают разноцветные грудки, расправляют узорчатые крылья, совершая длинный ряд ритуальных действий, означающих угрозу или притязание. Визуальные сигналы нередко подкрепляются голосовыми. Смысл и у тех и у других может быть троякий: провозглашение своей видовой принадлежности, вызов самцам своего вида, притязающим на тот же участок, и призыв самки.

В зависимости от характера местности обитания, а также от нрава птицы предпочтение может быть отдано либо зрительным, либо голосовым сигналам. Осторожные птицы, ведущие, как правило, незаметный образ жизни в густых кустарниках и темных лесах, не придают особого значения внешнему виду и предпочитают изливаться в долгих, замысловатых песнях. Если услышишь дивные каскады звуков, с мягкими переливами и захватывающими каденциями, значит, почти наверняка это поет незаметная пташка в скромном наряде из бурых перышек — африканский бюль-бюль, азиатская кустарница (тималия), европейский соловей. И наоборот, наиболее ярко оперенные птицы — павлины, фазаны, попугаи — всегда полны самоуверенности и не ведают страха перед врагами, они рады щеголять на открытых, возвышенных местах, красуясь своими нарядами. А поскольку их главный сигнал — зрительный, естественно, что крики у таких птиц обычно короткие, простые и неблагозвучные.

Провозглашение видовой принадлежности важно для того, чтобы птицы не тратили попусту время на ухаживание и спаривание с тем партнером, от которого не может быть потомства. В отдельных случаях это достигается с помощью одних только песен. Человек и птица одинаково затруднятся определить, что за бурая птаха прячется в гуще колючего кустарника. По виду этого с уверенностью сказать нельзя. И только когда она заведет свою песню, и человек, и птица узнают в певце пеночку-весничку, пеночку-трещотку или же пеночку-теньковку.

Но большей частью принадлежность к тому или иному виду провозглашается окраской перьев — в чем безжалостный экспериментатор легко убедится, если пририсует птице полоску под глазом или зеркальце на крыле, как у другого, родственного вида, и увидит, до чего легко обманываются представители или представительницы этого родственного вида.

Узнавать своего особенно важно в тех случаях, когда несколько близко родственных видов обитают на одной площади и возникает опасность смешения. Именно такая ситуация на коралловых островах породила большое разнообразие и яркую окраску родственных видов рыбы-бабочки. Точно так же, если несколько родственных видов птиц имеют яркую и разнообразную окраску, значит, эти птицы часть года обитают в одной и той же местности. Одни из самых пестрых птиц в Австралии — длиннохвостые попугаи и вьюрки. И действительно, в обеих группах по нескольку видов имеют общее местообитание. Во всех частях света весной утки разных видов слетаются большими стаями на один и тот же открытый водоем. По этому случаю селезни обзаводятся красочными пятнами характерной конфигурации на голове и крыльях, чтобы их могли различать самки.

В доказательство того, что яркая окраска служит целям видовой идентификации, можно привести, например, такой факт: если какой-то один вид уток заселяет отдельный остров и остается там единоличным обитателем в продолжение долгого времени, так что вырабатывается новая, изолятная форма, это всегда бывает скромная, бесцветная версия материкового оригинала. Здесь селезню уже незачем сигнализировать на большое расстояние, кто он такой, ведь самкам не с кем его спутать.

Одновременно с видовой принадлежностью птицы еще должны извещать друг друга о своем поле. Утки для этого пользуются головными украшениями: цветная голова бывает только у селезней. Однако есть немало видов — среди них морские птицы и хищники, — у которых самцы и самки круглый год выглядят одинаково. Эти птицы объявляют свой пол звуковыми сигналами и особенностями поведения. Самец пингвина, например, узнает то, что его интересует о стоящем по соседству другом пингвине, с виду ничем от него не отличающемся, очень своеобразным и забавным способом. Он берет в клюв камень-голыш и ковыляет к другому пингвину в такой же черно-серой одежде, как и он сам, кладет камень у его ног и смотрит, что произойдет. Если тот сердито клюнет камень и примет воинственную позу, значит, произошла роковая ошибка — это самец. Если к голышу не проявят никакого внимания, значит это самка, но еще не готовая к спариванию или уже нашедшая себе супруга. Тогда он снова подбирает свой символический дар и бредет прочь. Но если ему в знак благодарности за подношение отвешивают глубокий поклон, это означает, что он нашел свою суженую. В ответ он тоже кланяется, и новая чета, дружно вытянув шеи, затягивает громогласный свадебный дуэт.

Чомга, очень милая европейская водоплавающая птица с хохолком, одета гораздо изысканнее, чем пингвин. Весной и у самца, и у самки вокруг щек вырастают рыжие бачки, под клювом — коричневая бородка, а на верху головы в виде рожков — два пучка черных, как смоль, перьев. Но при этом оба пола имеют вид совершенно одинаковый. Естественно, что при ухаживании чомга проделывает множество всевозможных телодвижений, и так и эдак выставляя на обозрение свою разукрашенную головку. И по тому, как отзывается на них птица, перед которой она красуется, она определяет, к какому полу та принадлежит: к противоположному или к тому же. Две особи вытягивают вверх шеи и быстро крутят из стороны в сторону головами, широко распушив цветной воротник. Ныряют и всплывают друг перед другом. Набрав в клюв водорослей, протягивают их друг другу над самой водой. И наконец, вдруг как бы вскидываются на дыбы и, перебирая лапками, бегут бок о бок по воде, самозабвенно мотая из стороны в сторону головой. Ухаживание длится несколько недель, и отдельные элементы ритуала повторяются весь сезон размножения всякий раз, как птицы приветствуют друг друга или сменяют одна другую на гнезде, словно бы две птицы в одинаковом оперении должны постоянно напоминать друг другу, кто они такие и в каких отношениях между собой состоят. Но даже при этом иной раз не обходится без путаницы. При спаривании у чомг нередко случаются недоразумения; перепутав все на свете, самка будет стараться покрыть самца.

Одинаковое оперение самца и самки обычно является признаком того, что птицы моногамны и что оба партнера принимают участие в строительстве гнезда и уходе за потомством. Но у многих видов есть все же какой-нибудь визуальный индикатор пола — пусть даже совсем небольшая черточка вроде усиков у бородаток, или черного нагрудничка у воробьев, или другой окраски глаз у попугаев. И ухаживание непременно включает демонстрацию этого признака перед особью, которая его лишена.

А у некоторых птиц разница в оперении полов достигает удивительных крайностей. Такие птицы имеют подчас совершенно фантастические наряды. Самцы фазанов, тетеревов, манакинов и райских птиц обзавелись перьями невероятной длины и ослепительных оттенков, при этом они настолько поглощены демонстрацией своих украшений, что больше у них ни на что нет времени. Их самки — невзрачные хлопотуньи, которые появляются на току только в минуты спаривания, а затем убегают прочь, чтобы отложить яйца и в одиночку вырастить птенцов, самец же упоенно топчется и кружится на месте в ожидании следующей посетительницы.

Пожалуй, самые необыкновенные перья на крыльях у самца фазана-аргуса на острове Калимантан. Они достигают метра в длину и покрыты рядами пятен-глазков. Аргус расчищает себе в джунглях место для тока и красуется перед фазанихой, развернув и сомкнув над спиной крылья в виде огромного, высокого щита.

На Новой Гвинее обитают свыше 40 видов райских птиц. Разодеты они все одна другой краше. У двухвымпеловой райской птицы, размерами с нашего дрозда, на лбу торчат два длинных пера и каждое еще украшено рядами ярко-синих метелок. Епанчовая лофорина несет на груди изумрудный щит и может еще его раздувать и сжимать. Селевкидова райская птица помимо ярко-зеленого нагрудника одета в длинную раздувающуюся желтую жилетку с бахромой из лысых загибающихся перьев.

Нет в птичьем царстве более захватывающего зрелища, чем райские птицы на току. Леса Новой Гвинеи обычно темные и влажные, огромные деревья закрывают солнце. И вдруг выходишь на открытое, расчищенное место. Опавшие листья и растительный мусор наметаны в кучи по краям поляны. Трудно поверить, что это сделано не руками человека. Но если затаиться и выждать, можно увидеть подлинного исполнителя этих уборочных работ. Вильсонова райская птица размерами не больше скворца. Из хвоста у нее торчат два лысых пера, завивающихся в кольца; на плечах — золотая пелерина; грудь прикрыта зеленым щитом с тончайшей сизой бахромкой по краям. На голове и вокруг клюва такие блестящие смоляные перышки, что производят впечатление черного бархата. Пернатый франт помедлит минуту-другую на ветке крайнего дерева, нахохлившись, прикинет, все ли в порядке. И вдруг слетает к подножию молодого деревца, растущего у него на току. Ухватившись за тоненький ствол обеими ногами, он вытягивает кверху клюв, растопыривает блестящие перья золотой пелерины; сизая грудка то раздувается, то сжимается, словно пульсирует, и при этом он еще издает негромкое гудение и приоткрывает клюв, выставляя напоказ зеленую глотку. И так месяцами по многу раз на дню, главным образом в утренние часы, а по соседству, на других таких же площадках, не менее рьяно стараются его соперники, чтобы только привлечь к себе самку.

Самые знаменитые райские птицы — это те, у которых из-под крыльев растут пуки длинных полупрозрачных перьев. Их тоже несколько видов, разнящихся по цвету: желтые, красные или белые. Эти птицы токуют коллективно. Для этой цели избирается одно какое-нибудь особенно раскидистое дерево, и оно может служить им десятилетиями. Большая ветка очищается от листвы и сучков. На заре, как только развиднеется, можно заметить желтые проблески в ближних кустах. Это самцы малой райской птицы собираются для совершения ежедневного ритуала. Размеры у них приблизительно вороньи, под горлом — радужно-зеленый нагрудник, голова желтая и коричневая спина. Золотые плюмажи, хотя и в собранном виде, все-таки свисают по бокам из-под крыльев, вдвое увеличивая длину тела.

Скоро под деревом скапливается пять-шесть птиц, они прячутся в зелени, рассеянно закидывая на спину желтые шлейфы. Наконец, один самец взлетает и садится на оголенную ветку. Наклонив голову, он точит о ветку клюв, издавая при этом пронзительные, хриплые крики. Потом начинает бить крыльями над головой, золотистой радугой раскидывает плюмажи и в таком виде принимается расхаживать по ветке. Заразившись примером, к нему присоединяется другой, третий, и скоро в кроне дерева их собирается больше десятка, они кричат, распускают перья и топчутся, ожидая своей очереди танцевать на заповедной ветке.

Вдруг легкое движение в темной гуще соседних ветвей отвлекает ваше внимание от этого великолепного спектакля. Там, бурая и незаметная, появилась курочка. Она перелетает на ветку, где происходят танцы, самец воинственно вспрыгивает ей на спину. Плюмажи его опадают. Спаривание длится одну-две секунды. И тут же она улетает прочь и возвращается в гнездо, которое заранее приготовила для своих теперь уже оплодотворенных яиц.

Самцы райской птицы таскают свое громоздкое парадное оперение по нескольку месяцев кряду, но все-таки, когда сезон кончается, они его сбрасывают. Каждый год обзаводиться заново столь роскошным одеянием птице, очевидно, непросто. А вот шалашники, относящиеся к другой родственной новогвинейской группе и отличающиеся такой же страстью к хвастовству и полигамии, решают эту проблему более экономным способом. Они выставляют напоказ не свои туалеты, а палочки, камешки, цветы, семечки и вообще любые яркие предметы, которые сумеют найти, лишь бы цвет оказался подходящим. Самцы строят шалашики и в них располагают свои сокровища. Один вид укладывает прутики вокруг молодого деревца и украшает постройку кусочками мха. Другой строит крытый грот с двумя выходами, а перед ними складывает отдельными кучками цветы, грибы и ягоды.

Есть виды шалашников, которые обитают южнее, в Австралии. Самец атласного шалашника, иссиня-черной, блестящей птицы размерами с галку, строит коридор из прутиков в два раза выше своего роста. Обычно он ориентирует его с юга на север и у северного входа, где больше солнца, складывает свои сокровища: перья других птиц, ягоды, даже куски пластика могут идти в дело. Материал значения не имеет — важен только цвет: он должен быть либо зеленовато-желтым, либо, что особенно ценится, синим, в цвет оперения самого строителя. Подходящие предметы он собирает, где только сумеет, и приносит издалека, при случае может ограбить соседа, но мало того, иногда он еще раздавливает клювом синие ягоды и их соком окрашивает стены своей постройки.

Верный способ приманить хозяина, атласного шалашника, к его шалашику — это подложить к его сокровищам предмет какого-нибудь совсем неподходящего цвета, например белую ракушку. Он тут же поторопится вернуться, схватит клювом оскорбляющий его эстетическое чувство подарок и с негодованием отшвырнет прочь. А самочка у него опять-таки серенькая, невзрачная. Она обходит в округе все шалашики, и хозяева при ее появлении спешат разложить повиднее свои сокровища, поправляют кучки, берут в клюв то одну, то другую драгоценность как бы для лучшего обозрения и при этом возбужденно кричат. Если самцу удастся подманить самку к шалашику, происходит спаривание, иногда у стен постройки, а иногда и внутри, в тесном, менее полуметра шириной, коридоре, стены которого нередко разваливаются оттого, что самец при спаривании яростно хлопает крыльями.

Собственно механика спаривания птиц достаточно несовершенна. У самца, за крайне редкими исключениями, нет пениса. Самец должен взобраться на спину самки, удерживаясь с помощью клюва, которым он вцепляется в перья на ее голове. Она сворачивает на сторону хвост, клоаки их соприкасаются, и сперма не без мышечных усилий с обеих сторон проникает в тело самки. Способ не слишком-то надежный. Самка должна сохранять полную неподвижность, иначе самец может свалиться, и очень часто бывает, что спаривание не удается.

Все птицы откладывают яйца. Это — единственная унаследованная от пресмыкающихся черта, которую не утратил ни один вид птиц на Земле. Этим они отличаются от всех остальных позвоночных. В других группах животных есть формы, для которых оказалось предпочтительнее удерживать яйца внутри тела и производить на свет живое потомство: это акулы, гупии и морские коньки среди рыб; саламандры и сумчатые лягушки среди земноводных; сцинки и гремучие змеи среди рептилий. Но ни одна птица в мире не способна на это. Быть может, причина в том, что большое зрелое яйцо, а тем более несколько таких яиц в продолжение всего развития зародышей — слишком тяжелый груз для летающей самки. Поэтому как только яйца оплодотворены, она их откладывает.

Однако тут птиц ждет расплата за такую роскошь, как горячая кровь, необходимая им для полета. Пресмыкающиеся кладут яйца в ямку или под камень и могут оставить их на произвол судьбы. Их яйцам, как и взрослым особям, для выживания и развития достаточно того тепла, которое дает окружающая среда. А у зародышей птиц, как и у их родителей, кровь горячая, и если она остынет, они умрут.

Поэтому птицы свои яйца должны высиживать, а это чревато большими опасностями. Для большинства птиц время насиживания — единственный период в жизни, когда они не могут просто вспорхнуть и улететь, если нужно спастись от врага. Ради яиц и птенцов они остаются на гнезде до самой последней минуты, а иногда и позже. Если птица улетает, яйца или птенцы оказываются под угрозой гибели. В то же время гнездо должно быть расположено в легкодоступном для птиц месте, чтобы родители могли по очереди насиживать яйца и летать за кормом для себя и птенцов.

Некоторые птицы строят гнезда в таких местах, куда, кроме них, никто не может добраться. Только птице доступна неглубокая выемка в отвесном каменном утесе над морем. Однако здесь есть свои опасности. Чтобы яйца не скатывались в море, у большинства птиц, гнездящихся на скальных уступах, они имеют резко заостренную форму, так что если их покатить, они просто описывают круг с центром у узкого конца. Но и среди морских птиц есть хищники, и если родители не проявят сугубую осторожность, какая-нибудь чайка подлетит, проклюет дырку в яйце и выест содержимое.

Ржанки и птицы, гнездящиеся на песчаных и галечных отмелях, поневоле вынуждены помещать свои яйца на виду, так как никаких укрытий там нет. Их яйца окрашены под цвет гравия, притом до полной неразличимости, опасность угрожает им не столько от хищника, который вдруг сумел бы их разглядеть, сколько, например, от прогуливающегося человека, который, не заметив, может ненароком на них наступить.

Но большинство птиц для сохранности своих яиц и птенцов создают всевозможные хитрые укрытия. Дятел выдалбливает или расширяет дупла в дереве; зимородок роет норки в песчаных обрывах над рекой — сначала раз за разом налетает на отвесную стену и ударяет в нее клювом, а когда образуется маленькая выемка, упирается в нее лапками и быстро, споро выкапывает себе гнездо. Небольшая, с нашего воробья, птица славка-портниха сшивает растительным волоконцем два листа на дереве, проклевывая в них по краям отверстия. Получается очень изящный и неразличимый в кроне зеленый кармашек, и в нем славка-портниха строит свое пуховое гнездо. Птица-ткач из того же семейства, что и воробей, раздирает на полоски пальмовый лист и, повиснув вниз головой, ловко свивает из них полый шар, иногда с длинным вертикальным трубчатым входом. Птица-печник обитает на открытых пространствах в Аргентине и Парагвае, где деревья редки и у гнездящихся птиц нарасхват. Она не гнушается столбами, заборами и голыми ветками, не боится лепить на них из глины гнезда размерами с футбольный мяч и по форме напоминающие маленькие глинобитные печки местных жителей. Входное отверстие этих гнезд-печек достаточно широкое, в него может пролезть лапа или рука, но внутри две камеры и между ними перегородка, преграждающая путь грабителям, так как проход в ней расположен сбоку, до него через наружное отверстие не достать. Птица-носорог гнездится в дуплах деревьев, причем самец принимает самые крайние меры, чтобы оградить сидящую на яйцах самку от враждебных посягательств: он замуровывает входное отверстие глиной и оставляет в середине только маленькую дырочку, сквозь которую прилежно кормит свою многотерпеливую подругу и выводок. Пещерные стрижи-саланганы в Юго-Восточной Азии живут в пещерах, но, поскольку там не хватает каменных уступов, на которых можно строить гнезда, они лепят для себя полочки из своей липкой слюны, смешанной с перьями и кусочками корешков. Это и есть те самые «птичьи гнезда», из которых китайцы варят, как они считают, очень вкусные супы.

Некоторые птицы для защиты своих гнезд пользуются невольной помощью других существ. Австралийская пеночка обычно вьет гнездо вблизи жилища шершней; зимородок на острове Калимантан откладывает яйца прямо в улей особо свирепого вида пчел; а многие попугаи выдалбливают для своих яиц ямки в коричневых стенах термитников.

Одно птичье семейство ухитрилось на свой лад освободиться от утомительных обязанностей насиживать яйца. Эвкалиптовая сорная курица в Восточной Австралии откладывает яйца в высокую кучу компоста, которую воздвигает самец: внутри — гниющие остатки растений, а сверху присыпано песком. У этих птиц период размножения растягивается на пять с лишним месяцев, и все это время самец остается настороже, постоянно проверяя носом температуру внутри своей кучи. Весной свежезаложенные растительные остатки гниют активно и выделяют так много тепла, что яйца могут перегреться, поэтому самец старательно разметывает часть песочного прикрытия, чтобы выпустить лишний жар. Летом возникает опасность другого рода: солнце может выжечь компостную кучу. Во избежание этого самец насыпает потолще слой песка, который служит щитом от солнечных лучей. Осенью, когда растительная сердцевина уже в значительной мере перегнила, самец днем сбрасывает часть песчаного покрова, чтобы солнце прогрело верхушку, где заложены яйца, а на ночь опять засыпает ее поплотнее песком и так сберегает накопленное тепло.

Другой член этого же семейства, обитающий восточнее, на Тихоокеанских островах, использует сходную методику. Он зарывает яйца в золу на склонах вулканов, и они за счет вулканического тепла содержатся при постоянной, необходимой им температуре.

Несколько видов, из них самый прославленный — кукушка, полностью уклоняются от забот и опасностей насиживания; вместо этого они подкладывают свои яйца в чужие гнезда, предоставляя другим птицам выращивать их потомство. А чтобы приемные родители не выкинули из гнезда их яйцо, они научились нести яйца той же окраски, что и вид, на котором они паразитируют, так что каждая раса кукушек строго придерживается какого-то одного вида нянек.

Процесс инкубации тоже не так-то прост. Те же самые перья, которые служат птице превосходным теплоизолятором, не дают теплу ее тела достичь яиц. Поэтому многие птицы прибегают к такому средству: перед началом насиживания у них на небольшом участке на брюшке выпадают все перья, и обнажившаяся кожа становится алой от прилива крови в подкожные сосуды. Яйца как раз соприкасаются с этой проплешинкой и беспрепятственно нагреваются. Однако не у всех птиц проплешина образуется сама по себе благодаря выпадению перьев. Утки и гуси создают ее искусственно, выщипывая у себя снизу пучок перьев. Голубоногая олуша, обладательница ярко-голубых лап, которыми она щеголяет в брачных танцах, потешно вышагивая вокруг своей пары, для инкубации яиц тоже пользуется лапами. Она греет яйца, стоя на них.

Но вот наконец вылупляются птенцы, пробивая скорлупу специальным яйцевым зубчиком, вырастающим у них на кончике клюва. Птенцы тех видов, которые гнездятся на земле, обычно покрыты пухом, и он служит им отличной маскировкой. Они, как только просохнут, разбегаются из гнезда и тут же под надзором мамаши начинают самостоятельно кормиться. А у птиц, чьи гнезда расположены в укрытых и труднодоступных местах, птенцы часто голые и беспомощные; этих должны кормить родители.

Но идут дни, из кожи у них вырастают синие, наполненные кровью перышки-пеньки, а затем появляются, и основные настоящие перья. Орлята и аистята, оперившись, целыми днями простаивают на краю гнезда, размахивая крыльями, — это они наращивают мускулатуру и практикуются в летательных движениях. То же самое делают и бакланы у себя на узких скальных уступах, но только они предусмотрительно обращаются передом к скале, на случай если сумеют раньше срока взлететь в воздух. Впрочем, такая подготовка у птиц — исключение. Большинство молодых птиц способны совершать сложнейшие летательные движения без всякой предварительной практики. Некоторые, как, например, буревестник, выводятся и воспитываются в скальных углублениях, а с первой же попытки пролетают над океаном по нескольку километров! И почти все молодые птицы уже через день-другой после вылета становятся умелыми летунами.

Но как ни странно, птицы, эти несравненные летуны, обзаведшиеся в ходе эволюции самыми совершенными приспособлениями для полета, стремятся при всяком удобном случае расстаться с небом и перейти на наземный образ жизни. Самые ранние ископаемые птицы, датируемые на 30 млн. лет позже археоптерикса, были похожи на чайку, с килеобразной грудиной и без хвостового отдела позвоночника. Это — настоящие летающие птицы, в основных чертах ничем не отличающиеся от современных. Однако уже тогда жили и гесперорнисы, крупные плавающие птицы, размерами чуть ли не с человека. Эти уже не летали. Обнаруживаются в ту эпоху и ископаемые остатки другой группы птиц, которые тоже отказались от полета и прекрасно приспособились к наземной и водной жизни, — пингвинов.

Тенденция к приземлению прослеживается у птиц и сегодня. Если какой-нибудь вид заселяет остров, где нет четвероногих хищников, он рано или поздно образует нелетающую форму. Погоныши на островах Большого Барьерного Рифа разбегаются из-под ног у человека, точно курицы, и только уж в самой крайности неумело взлетают в воздух. У бакланов на Галапагосах крылья такие короткие, что заведомо не смогли бы поднять в воздух большую птицу. На островах Маврикий и Родригес в Индийском океане возникли гигантские нелетающие голуби — дронты. К несчастью, эти острова не вечно оставались без хищников. Около двух столетий назад там появился человек и за короткий срок изничтожил дронтов. Точно так же на Новой Зеландии до появления человека хищники не водились, и там тоже несколько групп пернатых образовали нелетающую форму. Птицу моа, самую высокую из всех пернатых, когда-либо живших на Земле (она достигала 3 м в высоту), истребили первобытные люди. Из этой группы до наших дней сохранились только киви — их низкорослые скрытные сородичи. Кроме того, там еще водится странный нелетающий попугай какапо и гигантский нелетающий погоныш такахе.

Такое возвращение к наземному образу жизни свидетельствует лишь о том, с какими огромными энергозатратами связан птичий полет и как велика поэтому потребность птицы в пище. Если есть возможность без слишком большого риска жить на земле, то это оказывается всегда проще, и птицы пользуются такой возможностью. Надо думать, что в свое время археоптерикса загнали на деревья преследования его родственников — динозавров, а охотничьи замашки млекопитающих хищников не позволяют его потомкам спуститься на землю вплоть до сего времени.

Но был период междуцарствия в несколько миллионов лет, когда динозавры уже исчезли, а млекопитающие еще не развились настолько, чтобы владычествовать над миром. И тогда птицы, по-видимому, тоже попробовали было притязать на мировое господство. 65 млн. лет назад по равнинам американского штата Вайоминг расхаживала огромная нелетающая птица диатрима. Она была хищницей. Выше человека ростом и с крепким клювом в форме топора, она вполне была способна охотиться на крупных животных.

Диатрима через несколько миллионов лет исчезла с лица Земли, но крупные нелетающие птицы существуют в разных местах и по сей день. Это — страусы, нанду и казуары. Они не являются прямыми потомками диатримы, но имеют древнюю родословную и происходят от форм, которые некогда были летающими. Это можно заключить по тому, что у них и теперь сохраняются приспособительные для полета черты: воздушные мешки в теле, беззубый роговой клюв и — в некоторых случаях — частично полые кости. Их крылья представляют собой не видоизмененные передние ноги, а уменьшенные и упрощенные крылья, которые некогда били по воздуху, и перья на них расположены так, как это удобно для полета. А вот киль на грудине почти исчез, ведь ему надо поддерживать только небольшие слабые мышцы. И перья, которые не должны больше нести птицу по воздуху, утратили бородки и сохранились только в виде пушистых плюмажей — птицы пользуются ими, когда красуются друг перед другом.

Особенно примечательны в этом смысле казуары — глядя на них, нетрудно представить себе, каким грозным существом была ископаемая диатрима. Контурные перья у казуаров почти совсем утратили сцепляющие бородки и больше похожи на толстые жесткие волосы. Короткие крылья снабжены несколькими изогнутыми стержнями бывших маховых перьев, толстыми и прочными, как вязальные спицы. На лбу у казуаров — костный шлем, которым они, пригнув голову, пробивают себе путь сквозь густые новогвинейские заросли. Голая кожа шеи и головы ярко-фиолетовая, синяя или желтая и увешана алыми сережками. Питаются казуары плодами, но не брезгуют и некрупной живностью: рептилиями, млекопитающими, птенцами. После ядовитых змей это самые опасные животные на Новой Гвинее. Загнанные в угол, они бьют мощной когтистой лапой и с одного удара способны пропороть человеку живот — на их счету немало жертв.

Казуары живут в одиночку. Бродя по лесным зарослям, они временами издают угрожающий густой рык, слышный на довольно далекое расстояние. Никогда не подумаешь, что это голос птицы. Подойдя ближе, можно увидеть, что в кустах ходит кто-то большой, ростом с человека. Сверкнет сквозь листву настороженный глаз. И вдруг крупное существо, с треском ломая ветки, бросается прочь. И сразу становится ясно, что большие плотоядные птицы, если бы им вздумалось питаться дичью покрупнее, могли быть очень грозными хищниками.

Но все-таки птицам-охотникам, вроде диатримы, в конце концов не хватило ума для полного триумфа. Одну группу живых существ им так и не удалось одолеть. Тогда это были маленькие, незначительные твари, правда отличавшиеся необыкновенной активностью. У них, как у птиц, была горячая кровь, а для теплоизоляции образовался не перьевой, а волосяной покров. Это были первые млекопитающие. Их потомки в конце концов и наследовали землю, птицам же предоставили главным образом воздух.

Молодой гоацин с коготками на крыльях

Отпечаток археоптерикса

Бразильский ябиру, или седлоклювый аист за ловлей рыбы

Молодые королевские пингвины зимой (Антарктида)

Сойка на муравейнике

Сова сипуха

Аисты в перелете

Капские олуши во время брачных игр

Фазан-аргус демонстрирует брачный наряд

Самцы больших райских птиц на току (Новая Гвинея)

Желтогрудый шалашник окрашивает ягодным соком стены своей постройки (Новая Гвинея)

Змеешейка сушит крылья