Откровенно говоря, надежда на то, что мы когда-нибудь увидим короткохвостого индри, была слаба. Мишель утверждал, что они верпы своим привычкам, но нам так и не удалось больше услышать вблизи их нежный зов. С маниакальным упорством ежедневно тащили мы в лес мимо кишащих рыбой прудов магнитофон, камеру, треногу и кофр с объективами. Пусто. Возможно, индри по чистой случайности затянули свою песню в том месте или по ошибке забрели туда. Скорее же всего паши ежедневные визиты напугали их и вынудили подыскать другой уголок для спанья и кормления. Пожалуй, и нам было не грех последовать их примеру.

Сравнительно недалеко лесорубы проложили в чаще еще одну просеку. Она показалась нам соблазнительной. И действительно, уже первый поход принес маленький успех. Меня почему-то привлекло упавшее дерево — возможно, потому, что оно было освещено ярким солнечным лучом, прорвавшимся сквозь дыру в кроне. Я раздвинул влажный куст, внимательно посмотрел, куда бы поставить ногу, и увидел, что едва не наступил на скопление блестящих коричневато-зеленых существ размером с мяч для гольфа. Их было штук двести, не меньше.

Когда я поднял один шарик, продольная щель вдоль туловища раскрылась, и оттуда вылезло двадцать нар отчаянно барахтающихся ножек. Существо распрямилось, выставило вперед шишковатые усики и уверенно двинулось по руке. Оно напоминало увеличенную во много раз мокрицу, хорошо знакомую всякому, кто хоть раз бывал в английских садах; там они живут под камнями. На самом деле сходство было обманчивым: эти существа принадлежали не к семейству мокриц, а к удивительной разновидности многоножек, также не встречающихся нигде, помимо Мадагаскара. Зачем они собрались в таком количестве, было непонятно. Зато я точно знал, что они украсят инсектарий Лондонского зоопарка. Мы набили ими карманы и доставили в гостиницу около сотни трофеев.

Жанин пришла в ужас. Я пытался уверить ее, что многоножки совершенно безвредные существа, питающиеся исключительно подгнившими растениями, по, когда я выложил одну на стол и она засеменила по нему всеми своими многочисленными ножками, Жанин завопила и пулей выскочила вон.

Мы поместили коллекцию в большой, закрытый проволочной сеткой ящик, наполнив его влажным мхом и гниющей древесной массой. Было решено, что самым безопасным местом для питомцев будет угол в моей комнате. Я думал, что многоножки окажутся мирными ночными компаньонами. Но как только я погасил свет и приготовился спать, они пробудились и начали энергично возиться, барабанить лапками по сетке, царапать шершавые стенки ящика и громко чавкать, пережевывая кусочки дерева. Производимый ими гам действовал на нервы, но мне лень было встать и вынести ящик наружу. Поэтому я засунул голову под подушку и с трудом умудрился заснуть.

Проснувшись, я со всей очевидностью понял, что недооценил многоножек. Это были настоящие чемпионы но преодолению препятствий: мелкая сетка оказалась для них сущим пустяком. Штук тридцать-сорок спали на полу в комнате, свернувшись клубочком; они выглядели точно как блестящие стеклянные шарики. Открыв дверь, я увидел примерно столько же шариков по всему коридору и явственно представил реакцию Жанин. К счастью, было очень рано, горничная еще не пришла, а сама Жанин оставалась верна привычкам «доскандалыюго» периода: кофе в постель ей подавали около одиннадцати часов. Я быстренько собрал своих друзей и водрузил их на место. Никто так и не узнал, что они ночью бродили по гостинице.

Следующую ночь они уже провели в «лендровере», причем мы подобрали ящик с сеткой вдвое толще предыдущей. Я не решился признаться Жанин в том, что произошло, но день спустя горничные стали находить многоножек в бельевом шкафу, в кладовке и в ванных комнатах. Все, решил я, теперь она вычислит, откуда взялись эти твари. Однако беспокойство оказалось напрасным. Жанин восприняла это ужасное вторжение как еще одно свидетельство того, что жизнь вдали от столицы отвратительна, груба и примитивна.

Многоножки были не единственным нашим приобретением. Спустя несколько дней к гостинице подрулил на своей элегантной машине начальник отделения лесного ведомства. Он направлялся на совещание в соседний город и по дороге увидел крестьянина, который нес только что пойманного тенрека. Вспомнив о нас, шеф купил его за несколько франков и, поскольку у него не было ни клетки, ни мешка, посадил зверя в багажник. Это был не обыкновенный, похожий на ежика тенрек, а настоящий тандрака — бесхвостый тенрек, крупное пушистое создание размером с кролика. Он добавил, что зверек попался очень шустрый и на удивление свирепый. Мы с почтением разглядывали заднюю часть машины. Путешествие в багажнике вряд ли пришлось тандраке по нраву, и он явно точил зуб на своих поработителей. Так что извлекать его придется со всеми предосторожностями.

Мы надели перчатки, приготовили три мешка, пустую клетку и только после этого кивнули начальнику. Тот отомкнул багажник и чуть-чуть приоткрыл крышку. Я заглянул внутрь, но там было слишком темно. Пришлось еще приподнять крышку. Щель стала побольше, но я все равно ничего не увидел. Наш друг сказал, что действовать надо быстро и решительно. Он резко откинул крышку багажника. Мы рванулись вперед. Но хватать было некого. Мы начали осторожно вытаскивать содержимое — мешок с инструментами, домкрат и запасное колесо. Начальник был озадачен: багажник оказался пуст. Куда же мог деться пленник?

Тут мы услышали, что кто-то скребется внутри ходовой части на днище. Да, никаких сомнений: бедный тенрек забрался в самое нутро машины. Дело принимало нешуточный оборот.

К этому времени вокруг нас уже собралась толпа любопытных, жаждавших помочь. Я предложил отвинтить внутреннюю обшивку салона, это был единственный способ извлечь зверька из металлического заточения. Невидимый тенрек призывно грохотал в своей пещере, но точно определить, где он засел, было очень трудно. Двое мужчин, вооружившись отвертками, принялись за дело. Минут через двадцать стало ясно, что снять обшивку не удастся: в ряде мест она была приклепана. Добровольцы с энтузиазмом приготовились отвинчивать дверь. Их лица лучились тем же восторгом, какой бывает у детей, получивших возможность разломать на части игрушку. Но поскольку это вряд ли бы привело к освобождению несчастного тенрека, владелец запротестовал и положил конец захватывающему расчленению машины. Еще он добавил, что все это ему порядком надоело, пусть себе тенрек сидит там, куда забрался, а ему пора на совещание.

Я заметил, что такое решение ошибочно. Действительно, извлечь тенрека из ходовой части можно было, только разрезав машину на куски с помощью ацетиленовой горелки. С другой стороны, если оставить зверька на днище, он через час езды неминуемо задохнется. После этого по меньшей мере неделю автомобилем нельзя будет пользоваться из-за трупного запаха. Гораздо разумнее закрыть багажник, оставить машину и пойти в гостиницу выпить кофе. Если зверька не трогать, он скорее всего сам выберется из неудобного убежища и вернется в более комфортабельное место, в конце концов должен же быть какой-то окольный путь в багажник, иначе он не смог бы оттуда выбраться.

Наш друг счел аргументы разумными и согласился, хотя был явно недоволен тем, что его планы нарушены.

Два часа спустя мы снова осторожно открыли багажник. Тенрек спокойно сидел в глубине отделения и мылся как ни в чем не бывало. Он был размером с крупную морскую свинку, с нелепо длинным острым носом, огромными усищами, глазами-бусинками и непропорционально большой задней частью туловища, резко обрывавшейся под прямым углом. Мы дружно набросились на него, и через несколько секунд зверек уже сидел в клетке. Сначала он долго пил из мисочки, а затем деловито принялся за свежее, мелко нарубленное мясо, которое я с молчаливого согласия повара стащил на кухне (Жанин этого не видела).

У нас в коллекции уже были колючие тенреки, пойманные на озере Ихотри. Они дожидались нашего возвращения в Антананаривском зоопарке, где их любезно приютили на время. Но мы были очень довольны, что удалось заполучить еще один вид. Первые зверьки внешне ничем не отличались от обыкновенных миниатюрных ежиков, а новый экземпляр был совершенно оригинален. Честно говоря, вид у него был довольно невзрачный, зато ни на кого не похож — а что еще нужно коллекционеру! Теперь хорошо бы найти ему пару.

Дело в том, что тандраки имеют примечательную особенность: они производят в один помет больше детенышей, чем любое другое млекопитающее. Обычный приплод у них за один раз — пятнадцать детей; описан случай появления двадцати четырех детенышей, а у одной погибшей беременной самки при вскрытии обнаружили в чреве тридцать два эмбриона.

Для местных жителей основным достоинством тандрак является вкусное мясо. На этих животных охотятся с собаками, как правило, в апреле — мае, когда наступает малагасийская зима и тандраки готовятся залечь в спячку. К этому времени они накапливают солидный запас жира — становятся почти круглыми. Тандрак даже завезли на соседние острова — Реюньон и Маврикий, где они быстро размножились на воле и стали постоянным источником первосортного мяса.

Когда мы расспрашивали жителей Перине о тандраках, они качали головой и говорили, что зверьки сейчас в спячке в глубоких норах и достать их практически невозможно. Наш экземпляр, по-видимому, проснулся раньше времени. Мы боялись, что все происшедшее вызовет у него шок после долгих месяцев неподвижности. Судите сами: вас ловят, потом суют в какое-то металлическое сооружение, полное непонятных дыр, откуда несет горячей вонью, наконец, набрасываются, бесцеремонно хватают и запирают в клетку. По счастью, зверек вел себя как ни в чем не бывало. Когда после всех перипетий мы привезли его в Лондон и передали в зоопарк, он успел у нас сильно вырасти и потолстеть, но так и не потерял страсти втискивать свое пузатое тело с малейшую дырку.

В лесу вокруг Перине водилось много пресмыкающихся. Мы отобрали для коллекции трех потрясающих хамелеонов — полуметровых гигантов с ядовито-зеленым туловищем, рыже-красными глазами и двумя рожками на морде. Интересно, что, несмотря на яркую окраску, увидеть их очень трудно и когда они семенят между кустарниками, и когда стоят как вкопанные на ветке. Такой каменной неподвижности могут добиться, пожалуй, только рептилии. И все же по сравнению с плоскохвостыми гекконами Uroplatus хамелеонов можно назвать очень приметными. Из всех ящериц этот геккон интересовал меня больше всего.

Мы знали, что обитают они преимущественно в лесах на восточном побережье острова. Когда геккон сидит на дереве, он буквально сливается со стволом, и найти его практически невозможно. На их поиски надо отправляться с кем-нибудь из местных жителей, лучше всего с ребятами: глаза у них гораздо зорче, чем у выросших в городе чужестранцев. Но когда я стал объяснять, за каким животным приглашаю отправиться в лес, даже самые отзывчивые крестьяне, те, что обычно охотно вызывались помочь, напрочь отказывались нас сопровождать. Они говорили, что связываться с таким свирепым зверем — чистое безумие. Нет, им жизнь еще не надоела. Выяснилось, что за гекконом водится пренеприятнейшая привычка: в раздраженном состоянии он может прыгнуть человеку на грудь и вцепиться в нее с такой силой, что его приходится отдирать бритвой. Но это цветочки. Тот, кто дотронется до ящерицы, непременно умрет в течение года, если только не вырежет ножом зараженную часть тела и не выпустит вместе с кровью дьявольский дух.

Даже Мишель, несмотря на свою научную подготовку в лесном ведомстве, относился к этим историям с известным вниманием. Он, конечно, посмеивался над суевериями крестьян и соглашался, что плоскохвостый геккон — вполне безобидная маленькая ящерица, но он лично не берется поймать ее, потому что в таких делах надо держать ухо востро и глупо идти на бессмысленный риск.

Пришлось отправиться на поиски самостоятельно. Мы шли по лесу, ударяя кулаком по каждому стволу в надежде спугнуть геккона и заставить его шевельнуться, тем самым выдав свое присутствие. Но все без толку.

Лишь на третий день упорной колотьбы по деревьям мы наткнулись на одно из этих неуловимых существ. Ящерица сидела, прилепившись к коре головой вниз. Мы прошли в метре от нее, и, не дерни она головой при стуке, я бы ни за что в жизни не увидел ее, такой потрясающей была ее маскировка. Я протянул руку. Геккон, рассчитывая остаться незамеченным, не шелохнулся. Взяв драгоценную добычу за шею большим и указательным пальцами, я осторожно отлепил его от дерева.

Длина ящерицы была около пятнадцати сантиметров. Серое пятнистое тело практически не отличалось по цвету от коры, на которой мы ее нашли, а глаза, предательски блестящие у многих животных, были замаскированы кожными складками, они почти полностью закрывали глазные яблоки, оставляя лишь тоненькую щелку.

И все же эти особенности сами по себе не могут полностью обеспечить «невидимость». Военные, специалисты по маскировке, хорошо знают, что любой объект, отбрасывающий тень, будет легко обнаружен с воздуха. Они разрешили эту проблему с помощью сетки: верхнюю часть ее прикрепляют к крыше склада боеприпасов или промышленного объекта, а нижнюю прибивают колышками к земле, гак что строение как бы лишается вертикальных стен, а значит, не отбрасывает тени и сверху выглядит обычным бугром. Аналогичное приспособление есть и у плоскохвостого геккона. Вокруг подбородка у него висит неровная кожная складка, тянущаяся в виде бахромы вдоль всего туловища; точно так же окаймлен длинный хвост. Когда геккон плотно прижимается к коре дерева, нижняя часть этих «мембран» распластывается по коре, и животное превращается в незаметную припухлость на шероховатой поверхности ствола.

Существует несколько видов, относящихся к роду Uroplatus. Позднее мы нашли другой вид, раза в три длиннее первого, с невероятно тоненькими ножками и совершенно удивительными глазами: зрачки имели рифленую поверхность, напоминающую хлоритовый сланец. У данного вида тоже были бахромки и оборки, обеспечивающие этим странным созданиям совершенную маскировку.

Жители деревни приходили в ужас от нашего безрассудства. К счастью, с гекконами все обошлось благополучно. Я опасался, что жители будут протестовать, когда мы начнем ловить удавов: ведь многие малагасийские племена верят, что души их предков воплотились в змей.

Истоки суеверия понять нетрудно. Во время церемонии возвращения мертвых люди видят могильных червей. Нередко в сыром мраке погребальных камер находят и удавов. Логично предположить, что в них они видят «взрослых» червей, в которых воплотились души усопших.

Это поверье особенно живуче среди бецилеу — народа, населяющего южную часть центрального плато. Там, если удав оказывается вблизи дарении, его встречают с благоговением. Люди собираются вокруг змеи и пытаются отыскать какую-нибудь примету, по которой можно было бы определить человека, чей дух воплотился в удава. Особую медлительность змеи, шрам или бородавку на ее туловище или на голове деревенские жители воспринимают как ключ к разгадке и связывают примету с кем-либо из умерших родственников, имевших такую же особенность.

Они задают удаву вопросы, называя его именем человека, душа которого живет теперь в нем. Если змея покачивает головой из стороны в стороyу (как они часто делают), члены племени считают это подтверждением своей догадки и с почтением несут ее в дом, где она жила раньше в человеческом обличье. Там ее потчуют медом и молоком. Иногда приносят в жертву курицу и дают змее попробовать теплой крови. Затем старейшина деревни произносит речь, приветствуя возвращение духа домой. Он говорит, что все необыкновенно рады ему, и это чистая правда.

В одних деревнях заботливые потомки сооружают специальные клетки, куда помещают змей, которых они считают своими родителями и прародителями. В других — змей с почтением провожают обратно в лес.

Для натуралистов эти поверья могут оказаться серьезным осложнением в их работе. Увозя с собой священные создания, предварительно бесцеремонно запихнув их в мешок, мы рисковали глубоко оскорбить чувства людей. Из осторожных расспросов выяснилось, что жители Перине не воспринимают удавов как воплощение своих предков. Далее мы узнали, что они считают их почтя такими же вредными и злобными существами, как гекконов Uroplatus; крестьяне наотрез отказывались иметь какое-либо дело с этими тварями, не говоря уже о том, чтобы помогать нам ловить их.

К счастью, мы не нуждались ни в чьей помощи, поскольку удавов здесь было множество, а поймать их не составляло особого труда. Одну змею мы нашли под кучей бревен недалеко от рыбных заводей Мишеля, на двух других едва не наступили, бредя по болотистому участку леса. Они лежали, свернувшись в кольца, медленно раздувавшиеся при дыхании. Удавы были такие сытые, такие медлительные, что нам не составило никакого труда схватить их за шею и бросить в мешок.

Удавы, как известно, не ядовитые змеи, они обвиваются вокруг жертвы и душат ее. В этом отношении они похожи на африканских питонов, хотя на самом деле являются родственниками боа Южной Америки, — еще одна странность мадагаскарской фауны.

Анатомические различия удавов и питонов не столь уж велики. Обе группы являются примитивными членами змеиного племени, у которых не развиты ядовитые зубы и имеются рудиментарные задние конечности в том месте, где когда-то были тазовые кости. Если сравнить скелеты удава и питона, то отличить их будет трудно даже специалисту. Основное различие состоит в том, что у питона в черепе имеется маленькая кость, которой нет у удава. Тем не менее между этими двумя группами существует очень важное различие: все питоны откладывают яйца, а все боа рождают живых детенышей. Видимо, стремясь продемонстрировать свою принадлежность к удавам, пойманная нами у запруды самка родила четырех очаровательных коричнево-желтых детенышей вскоре после того, как мы привезли ее в Лондон.

Теперь мой номер в гостинице был неплохо укомплектован. Хамелеоны таращили друг на друга глаза на карнизе для штор, плоскохвостый геккон висел вниз головой на кусочке коры в высокой клетке по соседству с клеткой тенрека, многоножки дремали днем в большом ящике в одном углу, а удавы медленно шевелились в своем мешке — в другом. Лемуров не было и не могло быть: их охранял закон. Но в лесу они нам попадались часто. Здесь были бурые лемуры, похожие на тех, что мы видели на манговом дереве возле Анкарафанцики; сифаки, которых в этих краях называют симпона, и кроткие лемуры. Последний вид, совершенно обворожительный, был для нас новым.

Однажды утром, гуляя по лесу, я буквально столкнулся с этим зверьком лицом к лицу. Он сидел в метре от земли на провисшей лиане, крепко вцепившись в нее передними лапами. Это было маленькое серое пушистое существо размером с обезьянку, с плоским лицом, коричневой шапочкой и длинным хвостом. Лемур с ужасом уставился на меня, широко раскрыв глаза. Мне показалось, я почти слышал, как он говорил про себя: «Боже мой, боже мой!» Примерно секунд тридцать зверек не двигался, а затем попытался удрать. Но кроткие лемуры не способны быстро бегать, и самое большое, на что его хватило, — это в панике засеменить по земле. Он ушел, укоризненно оглядываясь на меня через плечо. Я стоял неподвижно, пока он не исчез. Надеюсь, он запомнил меня и передал сородичам, что я совершенно безвредная тварь…

Эти леса были самыми густонаселенными из всех, что нам довелось видеть на Мадагаскаре. Каждый день мы находили нечто удивительное: жуков, мотыльков, змей, маленьких ящериц, черных попугаев, мухоловок, причудливых лягушек. И только одно животное явно избегало нас. Индри. Пока мы так и не нашли его.