Катерина Чибо-Варано со скукой наблюдала за шутками и ужимками Зуана Чимадора, мима, паяца и акробата, которого регулярно приглашали на праздники в дома аристократов. Хотя монсиньор делла Каза и был папским нунцием, сквозь стены его палаццо тоже просачивалась карнавальная атмосфера. Этот праздник, как и все прочие городские праздники, отличало развязное поведение венецианской знати.

— Эта пошлость начинает мне надоедать, — прошептала Катерина, когда мим с огромным картонным фаллосом, привязанным к бедрам, начал скакать вокруг актрисы, которая изображала робкую, но очарованную субретку.

— В Венеции так и живут, особенно во время карнавала, — весело отозвался известный скульптор Бенвенуто Челлини.

У него было худое лицо и глаза как у хорька.

— Так легче позабыть о невежественности последних дожей и кровожадности Совета десяти и всей Дзонты.

Катерина кивнула. Приехав в Венецию, она уже дважды была свидетельницей того, как приговоренных к казни мучили по приказу наводящей ужас Десятки. Обычно экзекуции проходили на борту гондолы, медленно плывшей по городским каналам мимо запруженных народом набережных. В назидание толпе палачи, вооруженные клещами, ножами и пилами, в буквальном смысле рвали жертву на куски. Растерзанные тела под какофонию криков орошали каналы кровью.

Катерину все это мало интересовало. Жертвами часто были настоящие или подозреваемые содомиты, то есть личности отвратительные. Или же казнили заговорщиков, чаще подозреваемых, чем настоящих. В обоих случаях они не имели права на жалость — чувство, на которое Катерина была до чрезвычайности скупа.

— Понимаю, — ответила она, — Сластолюбие как реакция на террор. Но не это меня поражает, а тот факт, что подобные представления разыгрываются в доме священника.

Произнося эту тираду, Катерина заметила, что многие маски без зазрения совести целовались, мужчины на виду у всех ласкали женские груди. Дамы благосклонно принимали знаки внимания даже от вовсе незнакомых мужчин. Может, черные маски были призваны скрывать не столько лица, сколько румянец стыда? Сомнительно: ведь только в Венеции дамы всех возрастов носили декольте, которые, по существу, ничего не скрывали.

Бенвенуто Челлини рассмеялся.

— Клир во всем следует понтификам, а те отнюдь не подают примера целомудрия. Как минимум в течение двух веков. — Его острый взгляд сделался почти серьезным, — Впрочем, вы ведь тоже пользуетесь либеральностью монсиньора делла Каза. Не думаю, чтобы другой нунций принимал в своем доме женщину, отлученную от церкви.

Замечание могло бы прозвучать бестактно, но Катерина знала о необычайной дерзости Челлини и высоко ценила это качество.

— Меня пригласил не монсиньор, а венецианские послы, Пьер Филиппо Пандольфини и падре Пьетро Джелидо.

Челлини притворился, что вздрогнул.

— Персонажи мало сказать мрачные. Поглядите-ка, они держатся особняком. Нынче Папа и Козимо Медичи не больно-то друг друга жалуют.

Катерина взглянула на венецианских дипломатов, застывших у самой сцены, где вытворял свои непристойные кульбиты Зуан Чимадор.

— Сказать по правде, возле Пандольфини вьются две дамы. В одиночестве только Пьетро Джелидо. Наверное, благодаря своей репутации лютеранина.

— Что вы говорите, герцогиня? Я был уверен, что он убежденный противник Реформации. Разве не он несколько лет тому назад руководил во Франции истреблением вальденсов?

Катерина покачала головой.

— Он, но не стоит слишком удивляться. Это фанатик, готовый перейти в любую веру, которая поддержит его фанатизм. Этакий Савонарола на службе у Медичи. Сейчас он содрогается от зрелища падения нравов. Вы правы, мрачная личность.

Эти слова она произнесла, не скрывая восхищения. Правильные, суровые черты монаха и вправду поразили ее с первой встречи.

Тем временем к ним приблизился высокий бородатый толстяк, начавший уже лысеть с висков, одетый в пышный костюм, отделанный кружевом и золотым шитьем. За ним шел господин с тонким и умным лицом, одетый так же элегантно, но гораздо строже.

— Челлини! — крикнул первый, перекрывая музыку звучным, мягким голосом, — Ты всех знаешь. Сделай милость, представь меня вон той очаровательной курочке, что появилась без маски! Она покоряет с первого взгляда! На доне Мендосе чуть штаны не лопнули, так он разгорячился. — В голосе колосса появилась грусть: — Но девчонка больно робкая, она смущается и краснеет.

Челлини расхохотался.

— Пьетро, ты говоришь непристойности в присутствии дамы, — Он указал на Катерину, — Позволь представить тебе герцогиню Чибо-Варано, родственницу Риччарды, которую ты должен хорошо знать. Герцогиня, это Пьетро Аретино, знаменитый писатель и большая свинья.

Катерина улыбнулась.

— О, мне известно это имя, а также обе добродетели его владельца.

В этой чувственной атмосфере она была как рыба в воде. Ей казалось, что признаки старения, которые она с тоской все чаще у себя обнаруживала, растворяются в розовом свечении эроса.

Аретино уставился на нее так нагло, что она смутилась.

— Я пошутил. Речь шла о неоперившейся пичуге среди ласточек, можно сказать, о королеве срамных губ!

Словно не догадываясь, что сказал непристойность, он элегантно поклонился и указал на своего спутника.

— Герцогиня, позвольте представить вам дона Диего де Мендосу, посла его величества императора Карла Пятого в Венеции.

Катерина выждала, пока испанский гранд тоже поклонится, потом обменялась с ним чуть заметной улыбкой.

— Мы хорошо знакомы с доном Мендосой.

Посол промолчал, но по его глазам было видно, что так оно и есть. Пьетро Аретино не уловил этих знаков или сделал вид, что не уловил. Его заботило другое.

— Где же она? А, вон она! — Он указал на угол зала, где стайку девушек атаковала толпа молодых людей. — Герцогиня, видите вон ту девушку в зеленом бархатном платье? Она одна без маски. Вы, случайно, с ней не знакомы? Дон Диего дышать перестал, как ее увидел. Еще умрет от приступа страсти.

Имперский посол отпарировал:

— Вечно ты преувеличиваешь, Пьетро. Конечно, кобылка хороша…

— Но надо же, чтобы тебя кто-нибудь ей представил, и лучше, чтобы женщина. Вы когда-нибудь ее видели, герцогиня?

— Еще бы: это моя дочь.

Ответ Катерины прозвучал холодно, хотя она и улыбалась. Ее уязвило не то, что Джулия стала объектом вожделения, а то, что ее самое предпочли более юной особе. И она спросила себя, не совершила ли она ошибки, предложив Джулии одеться по венецианской моде. В таком наряде девушка излучала необыкновенное обаяние и становилась слишком сильной соперницей.

Реплика Катерины погасила улыбку на губах Бенвенуто Челлини и дона Диего де Мендосы. Аретино это ничуть не обеспокоило.

— Ваша дочь? Тем лучше. Она чертовски хороша. Знакомство с таким красивым и знатным кавалером, как имперский посол, сделает ей честь. Почетно будет также разделить с ним одну из спален в доме монсиньора делла Каза, если, конечно, свободная найдется. Еще часок — и надо будет долго искать.

Катерина нахмурилась, но потом ее лицо разгладилось и озарилось искренней улыбкой.

— Вам просто цены нет, мессир Пьетро. Вас вообще не интересуют приличия.

— Если бы я их соблюдал, я бы не смог задрать ни одной женской юбки. Я, может, и стал бы святым, но несчастным. А в Венеции быть несчастным — единственный смертный грех.

Челлини и Мендоса выглядели все более смущенными. Испанец попытался сменить тему разговора.

— Поглядите-ка на цыганку, что беседует с Еленой Чентани. Как по-вашему, это женщина?

Пьетро Аретино распахнул круглые, слегка навыкате, глаза.

— Чентани? Да это самая красивая женщина в городе! Единственная натуральная блондинка!

— Нет, я говорил о цыганке.

Челлини ухмыльнулся.

— Вы хотите сказать, о цыгане. Вы не заметили, что это мужчина? И я, пожалуй, смог назвать его имя.

— Кто же это?

— Сейчас я вас удивлю: это Лоренцино Медичи, убийца великого герцога Александра.

Вместо того чтобы удивиться, дон Диего де Мендоса обменялся коротким взглядом с герцогиней. Мгновение спустя Катерина грациозно поднялась.

— Прошу прощения, синьоры, — сказала она, обращаясь главным образом к Аретино, — Я пойду спрошу дочь, не захочет ли она познакомиться с дворянами из вашего рода. Подождите немного, я ее приведу.

Удаляясь, она уловила обрывки комментария, которым обменялись трое приятелей.

— Вот сводня, — пробормотал Челлини, — даже дочерью торгует.

Аретино фыркнул.

— Да хоть бы и так, мне одно важно: пара грудей, которым нет равных на празднике. Представляю себе, каков зад… — И он вздохнул.

— Гляди, Пьетро, она не так молода, как кажется, — отозвался Мендоса.

— А мне-то что? Конечно, если уж матушка такая, то дочка…

Конец фразы Катерина не услышала, да ее и не интересовала эта болтовня. Между собой мужчины всегда соревнуются в показном цинизме, и это признак слабости. Так или иначе, а ее устраивало то, что она все еще пользуется успехом. Как раз в это утро она обнаружила на груди новые признаки дряблости и чуть не расплакалась.

Герцогиня быстро пересекла зал. В отличие от венецианок она не носила туфель на такой платформе, что ноги двигались как на ходулях. Зная, что за ней наблюдают, она сделала вид, что толпа увлекла ее за собой, и оказалась за плечами Пьетро Джелидо.

— Он переодет цыганкой, — шепнула она, — разговаривает с Еленой Чентани.

Монах не ответил и даже не пошевелился. Зато Пьер Филиппо Пандольфини, человек с грузным лицом и непроницаемым взглядом, тихо сказал:

— Надо выманить его наружу. Там у подъезда Чеккино да Биббона и еще наши.

— Об этом позабочусь я.

Катерина отошла от дипломатов, изобретая предлог, чтобы вывести Лоренцино на улицу, но ее опередил Зуан Чимадор. Закончив представление и отстегнув картонный фаллос, мим подошел к краю сцены, освещенному рядом факелов. Он жестом попросил тишины и сказал с поклоном:

— Синьоры, ночь прекрасна и полна звезд. Вся Венеция празднует карнавал. Призываю всех выйти на улицу и присоединиться к хороводу. Посмотрим, у кого из нас в эту ночь самая красивая маска и самое волнующее тело!

Приглашенные с энтузиазмом откликнулись на предложение и, образовав «змейку» во главе с беспечным монсиньором делла Каза, начали двигаться к выходу. Катерину это обстоятельство разозлило. Она почувствовала, что кто-то тронул ее за руку, и резко обернулась: это был дон Диего де Мендоса.

— Лучше всего напасть сегодня, — шепнул ей посол, — Воспользуйтесь толпой.

— Я сделаю все, что от меня зависит, но гарантий дать не могу.

— Ну хотя бы попытайтесь. Вряд ли еще представится такая возможность.

Вельможа быстро отошел. Катерина надела черную полумаску с вуалью и стала проталкиваться сквозь толпу. Ей обязательно надо было оказаться у выхода раньше Лоренцино. Стараясь не попасть на глаза Пьетро Аретино, который пытался ее догнать, она пристроилась за монсиньором делла Каза. Возбужденно жестикулируя, прелат возглавлял вереницу придворных дам, и Катерина затерялась в облаке легких, прозрачных одежд. Несмотря на нервозность ситуации, она с сарказмом подумала, что ее дед стал когда-то Папой под именем Иннокентия Восьмого. Нескрываемая связь между дамами во фривольных нарядах и церковными сановниками, которая существовала всегда, заставляла ее почувствовать себя в семейном кругу.

Но долго рассуждать было некогда. Она проследовала за нунцием вниз по лестнице к портику, освещенному луной. Канал возле дворца запрудили гондолы, полные развеселых масок, а на противоположном берегу переливалась светом факелов людская река. Над головами плыли мужские и женские фигуры огромных кукол с непомерными, гротескно выполненными признаками пола. Может, это были карикатуры на горожан.

Катерина уверенно направилась к двум субъектам, прятавшимся в тени колонны. Чтобы те могли узнать ее, она опустила маску.

— Момент настал, — шепнула она, — Он переодет цыганкой, вы узнаете его по красной юбке.

Тот из двоих, что был повыше ростом, выглянул из тени, и стало видно его грубое широкое лицо, обрамленное жидкой бородкой.

— Синьора, но здесь такая толпа… Убивать сейчас равно самоубийству. Бебо, ведь так?

— Да, настоящее безумие, — отозвался второй, приземистая фигура которого только угадывалась за колонной.

— Сейчас или никогда! — выкрикнула вне себя Катерина. — Или вы забыли об обещанном вознаграждении?

Бородач помотал головой.

— Я-то не забыл, но хочу получить его живым. Если нас схватят, даже сам Козимо Медичи не сможет нас вызволить, как бы он того ни хотел.

— Ох уж эти мужчины! Ленивы, как всегда! — Голос Катерины наполнился презрением, — Какое при вас оружие, капитан Чеккино?

— Обоюдоострые пистойские кинжалы с отравленными лезвиями.

— Дайте один.

— Но вы же не хотите…

— Я знаю, чего хочу. Дайте сюда!

Катерина схватила длинный кинжал за рукоятку и спрятала его в складках манжеты. Прежде чем отойти, она прошипела:

— А другим кинжалом отрежьте себе яйца. Может, женское обличье придаст вам смелости.

Теперь все маски шумно и весело высыпали на улицу, ожидая прислугу, которая двигалась позади с факелами. Катерина увидела цыганку в красной юбке. Та направлялась к каналу, обнимая за талию ослепительно красивую блондинку — Елену Чентани.

Катерина поискала глазами дона Диего, который притворялся, что слушает болтовню монсиньора делла Каза, обменялась с ним понимающим взглядом и двинулась к парочке, застывшей у парапета.

Приблизившись к ним, она выпростала кинжал из манжеты и придержала левой рукой. Цыганка и Чентани целовались. Момент был подходящий, и Катерина подняла кинжал.

В руку больно впились чьи-то пальцы. Герцогиня выронила оружие, и кто-то сразу подхватил его, раньше чем клинок звякнул по камням. Она в ярости обернулась, и тут же полновесная пощечина обрушилась на нее. От второй оплеухи вспыхнула щека и потемнело в глазах. Катерина почувствовала, что ее куда-то тащат, и сквозь звон в ушах различила вежливый голос:

— Простите ее, синьоры. Мы не хотели нарушить ваше веселье. Это просто потаскушка, с которой мне надо свести кое-какие счеты.

Она узнала голос, а несколько мгновений спустя, когда вернулось зрение, узнала и физиономию Пьетро Джелидо. Монах втолкнул ее в самый темный угол галереи и злобно на нее уставился.

— Вы что, хотите все испортить? Или вы сошли с ума, или решили предать нас!

Катерина тоже взвилась от злости и с усилием проговорила:

— Да кто ты такой, прощелыга, чтобы поднимать на меня руку? Да ты хоть знаешь, что я могу…

Фразу оборвала очередная оплеуха, настолько увесистая, что голова Катерины мотнулась в сторону. Она ощутила вкус крови, побежавшей из разбитой губы, и безудержно разрыдалась.

Голос Пьетро Джелидо не выражал никаких эмоций:

— Успокойтесь, герцогиня. Я помог вам избежать глупости, которая повлекла бы за собой ваш арест и крах всего нашего дела.

Катерина попыталась ответить, но у нее вырвалось только какое-то бессвязное бормотание. Ей никак не удавалось сдержать слезы. В этом последнем унижении соединились тысячи предыдущих, и теперь они все всплыли в памяти. Прошло несколько минут, прежде чем ей удалось взять себя в руки. Она судорожно вздохнула.

В этот момент Пьетро Джелидо, холодно примерившись, ударил ее еще раз, с жестокой расчетливостью стараясь бить по губам: Кровавый ручеек потек гуще. Тогда он отчеканил:

— Хотите нам служить — научитесь подчиняться. Лорензаччо должен умереть в тот момент, который выгоден нам, и не раньше. Император и герцог Козимо желают, чтобы казнь прошла без свидетелей. Если отнесетесь к приказу с почтением, можете считать себя реабилитированной. В противном случае вся Венеция узнает, что вас раздели донага и высекли в Эксе за то, что вы распространяли чуму. И в гондоле городского палача появится еще одна жертва на растерзание.

Катерина была раздавлена. Слезы у нее постепенно высохли. Она вгляделась в лицо Пьетро Джелидо: правильное, отстраненное, красивое жесткой красотой отчаянной решимости. Ладно, при первом же случае она заставит его истекать кровью и страдать от боли. Это лицо она бы растерзала в клочья собственными ногтями. Но потом, а сначала ласкала бы его… Господи, что за мысли! Убраться бы отсюда поскорее!

Она закрыла лицо маской и, чуть прихрамывая, побрела прочь. В таком состоянии мысли не могли сосредоточиться ни на чем, кроме мести. Все гости монсиньора делла Каза, выйдя из дворца нунция, двигались по направлению к площади Санто-Спирито. Впереди шли слуги с факелами, завершали шествие музыканты. Машинально Катерина пошла за ними. Ей сейчас очень не хватало поддержки Джулии, но кто же знает, где теперь ее дочь.

— Синьора, у вас платье в крови, — неожиданно произнес чей-то голос рядом с ней. — Носовое кровотечение, не так ли?

Катерина резко отпрянула, словно кто-то коснулся ран, исполосовавших ей спину. Незнакомец настаивал:

— Не бойтесь, я врач. Дайте-ка взглянуть.

Незнакомец говорил с французским, пожалуй, даже с провансальским акцентом. Катерина впилась в него взглядом, захваченная новым чувством. Это не был незнакомец. Это был Мишель де Нотрдам.

Он порылся в кармане.

— Вам надо хотя бы вытереться. Подождите, я достану платок.

Однако поиски не увенчались успехом. Тогда он бросился к двум женским маскам, неспешно ехавшим вдвоем на белой кобылке.

— Синьоры, не могли бы вы одолжить мне платок? У моей подружки пошла носом кровь.

Увидев их, Катерина отшатнулась. Но маски, мельком взглянув, не обратили на нее внимания. Та, что сидела спереди, в костюме цыганки, рассмеялась явно мужским голосом.

— На самом деле я мужчина, — он приподнял край красной юбки, — и у меня нет платка. Но я могу одолжить кусочек юбки, если, конечно, оторву.

Прижавшаяся к нему женщина вмешалась:

— Что ты делаешь, Франческо? Ведь она новая!

— Да ладно, Елена. Подумаешь, больше не буду ее носить.

Он оторвал край юбки и бросил ее Мишелю.

— Это вам, приятель. Удачи!

И поскакал к площади Санто-Спирито.

Нотрдам застыл на месте, сраженный неожиданной мыслью.

— Красный, — прошептал он, перебирая лоскуток пальцами. — Красный венецианец.

Когда он обернулся, чтобы оказать помощь женщине, было уже поздно: Катерина бежала к мостику через канал. Герцогиня больше не плакала и не страдала. Она хладнокровно прикидывала, как извлечь выгоду из такого переплетения судеб.