Катерина Чибо-Варано пылко сжала руки Жюмель.

— Вы хорошо сделали, что пришли, друг мой, — радостно начала она, — Муж не возражал против вашей поездки? Салон и Париж порядком далеки друг от друга.

— Он думает, что я в Лионе, у кузины. Даже дал мне с собой рукописи, которые я должна отдать в типографию, — Жюмель огляделась с легким недоверием, — А где господин Молинас? Я думала, что встречу его здесь.

Катерина, заставив себя излучать доброжелательность, тряхнула головой.

— Он живет в другом квартале Парижа. Чтобы добраться до Сен-Жермен-де-Пре, ему понадобится по крайней мере час. Но я уже послала слугу известить о вашем приезде.

— Я так давно его не видела, — задумчиво сказала Жюмель, — Но должно быть, он в курсе всех событий моей жизни. В последнем письме он поздравлял с рождением Магдалены.

— Вашей дочери?

— Да. Ужасное имя, правда? Но Мишель настоял, чтобы ее так назвали, и у меня не было сил ему возразить.

— Имя Магдалена вовсе не кажется мне таким ужасным.

— Это потому, что оно красиво звучит, а в Евангелии так звали раскаявшуюся грешницу.

Катерина приподняла брови.

— Вы ошибаетесь. Это имя происходит от Марии Магдалины, благочестивой женщины. Но даже если оно происходит от имени грешницы, то ведь она свои грехи искупила.

Жюмель обиженно тряхнула головой.

— Вот это-то мне и не нравится. Что она должна была искупать? Если она отдавалась многим, мотивов могло быть два: либо нужда заставляла, либо ей это нравилось. Ни один из этих мотивов не кажется мне таким уж страшным грехом.

Катерина вдруг почувствовала неожиданную симпатию к сидевшей напротив молодой бесстыднице. Она улыбнулась.

— Надеюсь, вы пошутили. Подобные идеи аморальны. Не думаю, чтобы ваш муж их одобрил, и не думаю также, что вы решились бы их высказать при нем.

Жюмель собралась ответить, но тут в комнату вошел Пьетро Джелидо, отвесив дамам поклон.

— Я только что от Диего Доминго Молинаса. Он просил предупредить вас, что должен уладить некоторые дела и запоздает надолго.

Жюмель скорчила гримаску.

— Он вынуждает меня ехать через всю Францию, бросив ребенка на няню, а сам заставляет ждать. Вот возьму и уеду.

— Анна Понсард, если не ошибаюсь? — повернулся он с поклоном, на этот раз персонально к ней, — Молинас предоставил меня в ваше распоряжение, мадам. У вас есть неотложные дела?

— Да, в Лионе. Я должна найти типографа, который мог бы напечатать некоторые работы Мишеля.

— В Париже полно прекрасных типографов. Рукопись у вас с собой?

— Да, подождите.

Жюмель оттянула рукой юбку и достала из-под пояса объемистый сверток.

— Вот она.

Завладев свертком, Пьетро Джелидо поспешил его развернуть.

— Простите мне мою бестактность, но я должен знать, о чем там речь.

Он поднес рукопись к свету вечернего солнца, падавшему из окна. Потом задумчиво сказал:

— Я думал, это один из обычных альманахов вашего мужа, которые продаются во всех лавках. Но вижу, что это стихи, хотя по стилю… скажем так, это не Ронсар.

Жюмель фыркнула.

— Это не настоящие стихи. Он называет их пророчествами, а я — глупостями. Он годами строчит их листок за листком.

Катерина слушала очень внимательно. Пьетро Джелидо, напротив, изобразил полнейшее равнодушие.

— Вы говорите, пророчества? Предсказания будущего?

— Он считает, что обладает этим даром, — ответила Жюмель, пожав плечами. — Он происходит из племени Израиля, которое… но это очень скучная история.

— Напротив, напротив, — Пьетро Джелидо перебирал листки, — Почерк почти не читаемый, и вряд ли кто-нибудь из типографов возьмется это печатать. Что же до текстов, то смысл их темен… — Он пробежал несколько строк, — Вы говорите о пророчествах, но я здесь вижу намек скорее на события из прошлого, чем из будущего.

— Что вы имеете в виду?

Пьетро Джелидо прочел вслух:

— Но тут ничего не понятно! — воскликнула Катерина.

— Ну почему же? — подумав, ответил Пьетро Джелидо. — Чтобы понять, что к чему, надо всего лишь немного разбираться в латыни. Здесь сказано, что, когда родится безрукий ребенок и случится невиданная гроза, наследник трона будет ранен во время игры в метание ядра. В то же время трое людей с мельницы, в которую попала молния, будут размолоты жерновами.

— Откуда же вылетит ядро?

— Ядро в этой игре называется oesteuf. Помните, в тысяча пятьсот тридцать шестом году дофин Франции был убит во время игры? Так что пророчество запоздало на шестнадцать лет.

— А другой эпизод…

— Когда погиб дофин, как раз было в разгаре вторжение в Прованс Карла Пятого. Событие, описанное здесь, очень легко проверить, можно даже установить, на какой мельнице засели осажденные или осаждавшие. Повторяю, это пророчество ничего не стоит.

Катерина заметила, как вспыхнула Жюмель, словно насмешка в адрес мужа задела ее лично. Гнев ее нарастал буквально на глазах и нашел выход в отчаянной попытке защитить Нотрдама.

— Я же вам сказала, что Мишель все это писал десятилетиями! Вы не поверите, но эти строки он написал еще до гибели дофина. Предсказание его смерти он услышал от жены одного из друзей, некоего Скалигера, и ее рассказ вдохновил эти образы.

Катерине пришло в голову, что женщина эта любит Мишеля гораздо сильнее, чем хочет показать. Она улыбнулась про себя и прежним тоном произнесла:

— Значит, ваш муж говорит с вами о своей работе?

Гнев Жюмель растаял в одно мгновение.

— Конечно, всякий раз. Ведь мы живем под одной крышей.

Пьетро Джелидо продолжал листать рукопись.

— Если уж вы в курсе его поэтической деятельности, может, попробуете объяснить, отчего многие его стихи слово в слово скопированы с одного латинского автора, Юлия Почтительного. Например, безрукий ребенок. И здесь я тоже нашел пример обыкновенного плагиата.

В голосе Жюмель зазвенела нотка тревоги.

— Не понимаю, о чем вы.

— Слушайте. — Пьетро Джелидо взял один из листков и прочел:

Священник зло усмехнулся.

— Это парафраз на чудеса, которые, согласно Юлию Почтительному, сопровождали смерть Цезаря. Правда, солнц было три, а не два, но в остальном все совпадает: и звезда, что горит семь дней, и собаки, что воют всю ночь. И Лепид, сменивший Цезаря на месте великого правителя, был вынужден «сменить место», то есть перебраться в другое жилище. Ваш Мишель — плагиатор.

Катерина заметила, как загорелись глаза Жюмель. Супруга Нотрдама возмущенно выставила грудь вперед и двинулась в атаку.

— Вы считаете себя очень умным, — набросилась она на Пьетро Джелидо, — а надо бы вам знать, что двойные солнца были видны везде на юге в конце прошлого года. Мишель ни с кого не списывал, хотя и пользовался примерами из прошлого, чтобы растолковать трудные вещи.

— Ах, вот оно что! И что же это за великий правитель поменял местопребывание совсем недавно?

— Простите, господин аббат, но вы мне кажетесь просто недоумком. Разве вы не слышали, что наш король Генрих Второй отбыл сражаться в Германию и правление взяла на себя Екатерина Медичи?

Как он ни старался казаться равнодушным, Пьетро Джелидо был поражен, и ироническое выражение быстро слетело с его лица. Чтобы сохранить достоинство, он продолжил важно листать рукопись, но Жюмель вскочила с места и вырвала листки у него из рук, бросив на него полный ярости взгляд.

— У Мишеля много недостатков, но он не мошенник: он записывает свои видения так, как их видит. И понять их может только тот, кто так же честен, как он. А вам уж точно не понять.

Выпалив все это, Жюмель кинулась к двери. После секундного замешательства Катерина тоже встала и догнала ее.

— Куда же вы? Молинас будет здесь с минуты на минуту.

— Тем хуже для него. Я проделала путь в многие мили, чтобы услышать, как хулят моего мужа! Если Диего вызвал меня сюда только для того, чтобы полюбоваться на мои женские прелести, то вы, сударыня, с тем же успехом сможете его удовлетворить. А от меня передайте, чтобы он мне больше не писал. Теперь у меня есть положение в обществе, и мне начхать на его вымогательства и шантаж.

И Жюмель бросилась прочь из дома, быстро минуя многочисленные комнаты, так что пламя факелов колебалось там, где она прошла. Потом хлопнула входная дверь.

У Катерины перехватило дыхание. Придя в себя, она ядовито фыркнула:

— Ну что за мерзкая шлюха! Она воображает, что может все себе позволить, потому что еще молода! Ладно, я ее укорочу. Клянусь, ни она, ни Нотрдам больше не будут счастливы!

— Нет уж, хватит! — раскатился по комнате металлический голос Пьетро Джелидо. — Я содействовал вам, потому что таков был уговор. Теперь ваша очередь выполнять обязательства. Не забывайте, что вы на службе у Козимо Медичи и ваша задача — убедить кардинала де Турнона подписать с Венецией договор о ненападении. Вы же до сих пор не предприняли ничего конкретного!

— Неправда! — запротестовала Катерина, — Если мы сейчас находимся в его доме, так только благодаря тому, что мне удалось расположить его к себе. Рекомендация Алессандро Фарнезе сыграла важную роль. Теперь де Турнон принимает меня часто и весьма сердечно. К сожалению, он редко бывает в Париже, но всякий раз, как он здесь…

— Вы более или менее долго беседуете с ним. Расположение, которым вы хвастаете, не идет дальше обычной вежливости по отношению к даме, представленной другом. Сколько раз вы говорили с кардиналом о политике? Ну? Говорите правду!

Катерина поняла, что солгать не получится.

— Довольно редко. Видите ли, Турнон — политик очень осторожный и никогда не позволяет себе говорить о том, о чем следует молчать.

— Я полагал, что вам удастся установить с ним более интимные контакты. Когда-то вам это удавалось…

В глубине души Катерина растерялась, поскольку речь зашла о том, что она старалась скрыть даже от себя самой.

— Турнон занят только политикой, женщины его не интересуют, — пробормотала она смущенно.

— Чепуха! — Пьетро Джелидо был взвинчен, и в каждом его жесте сквозил гнев, — Или его не волнуют женщины определенного возраста. Тогда вы должны послать ему Джулию, как поступили с Фарнезе.

Монах нанес удар настолько неожиданно, что Катерина потеряла контроль над своими чувствами и разрыдалась. Тяжко всхлипывая, она попыталась непослушными губами что-то сказать в свое оправдание:

— Джулия меня больше не слушается… Она вас ненавидит и не хочет слышать о…

Пьетро Джелидо нахмурился.

— Говорите яснее, а то вы как заика. Я не понял ни слова.

— Я… я…

Катерина задохнулась слезами и, скорчившись, закрыла лицо руками. В голове сверкнула мысль подбежать к окну и броситься вниз, но не хватило сил подняться. В немыслимой тоске, душившей ее, была одна надежда: что сердце само остановится.

Пьетро Джелидо подошел и приподнял ей лицо. Катерине захотелось, чтобы этот человек, которого она любила, ударил ее и тем самым дал выход ее муке. И еще она надеялась, что он скажет ей какие-нибудь ласковые слова. Но он не сделал ни того ни другого. Несколько мгновений он вглядывался в измученное лицо герцогини, держа ее за подбородок. Потом разжат пальцы, и голова Катерины безвольно упала.

Герцогиня осталась один на один со своим отчаянием. Она снова увидела Молинаса, привязанного к горящей повозке, и услышала его крик, словно передававший ей силу. Этот страшный человек умел находить наслаждение в боли, но ее страдания были моральными, не физическими. Потому она так страстно и жаждала страданий физических, что моральные были непереносимы.

Пьетро Джелидо дал ей поплакать вволю, потом принял свою обычную позу, сложив руки на груди. Его точные, холодные слова достигали ее ушей сквозь темную дымку, что заволокла сознание.

— Я, наверное, покажусь вам жестоким, но это не так. Я служу Господу и ненавижу плотскую тщету. Вы же — раба момента, как, к сожалению, многие жертвы католической церкви. Вы хотите пленять, быть красивой, словно тело — ваша истинная сущность. Вас ужасает старение тела. И вы не понимаете, что все это тяжкий грех.

До Катерины дошел только укоризненный тон монаха. Это ее чуть-чуть утешило: она почувствовала себя девочкой. И тоненьким голоском она проговорила:

— Но вы ведь любите меня, правда? Вы мне это говорили, даже поцеловали меня.

— Любовь — закон, данный Богом, и я не вправе вам в нем отказать. Но не ждите, что я поддамся плотскому искушению. Единственный путь заслужить мою любовь — это послушание. А потому подчинитесь и ревностно мне служите. Только так вы сможете заслужить мою любовь, всегда, когда я захочу ее выказать. Таковы отношения между мною и Господом. Таковы же должны быть и отношения между людьми.

— Я буду вас слушаться, я буду служить вам, как раба! — вскричала Катерина, которая из всей тирады поняла только слово «любовь» и условия ее добиться. — Я добьюсь от Турнона всего, что нужно, я заставлю Джулию пойти к нему в постель, сделаю все, что захотите. Только любите меня, прошу вас! Другого вознаграждения мне не надо!

— Вы должны доказать, что этого достойны, — нежно шепнул ей Пьетро Джелидо.

В своем бредовом состоянии Катерина по-своему истолковала эти слова. Она рванула на себе лиф платья и блузку, обнажив грудь.

— Глядите! Разве это грудь старухи? Взгляните, какая она круглая и полная! Трогайте, сжимайте, кусайте, если хотите! Она ваша!

Обескураженный Пьетро Джелидо попятился.

— Значит, вы так ничего и не поняли… — прошептал он с горечью.

В этот момент послышались удары дверного молотка и тяжелые шаги.

— Ого, какая пикантная сцена!

Эта веселая реплика принадлежала сержанту Королевского дозора, одной из двух полиций Парижа. За ним стоял отряд профессиональных гвардейцев, которых называли лучниками, хотя они не носили ни луков, ни стрел. Просунув головы в комнату, они от души хохотали, а те, что стояли за их спинами, поднимались на цыпочки.

После секундного замешательства Катерина вновь обрела ясность рассудка и, дрожа от стыда, быстро привела себя в порядок. Обида от собственной слабости была еще велика. Она наклонила голову и, придерживая руками края блузки, повернулась к вошедшим спиной и отбежала к окну.

Пьетро Джелидо сурово взглянул на сержанта.

— Что вам угодно? Разве вы не знаете, что этот дом принадлежит кардиналу?

Иронический взгляд военного оторвался от спины герцогини и остановился на священнике.

— Вы брат Пьетро Джелидо из Сан-Миньято, не так ли?

— Моя личность вас не касается. Я дипломат, и допрашивать меня может только прево.

— Это он, вот он, змей! — раздался серебристый голос.

Джулия протолкнулась сквозь ряд лучников и направила палец прямо на монаха.

— Ты ответишь за все зло, что ты причинил моей матери, грязный шпион!

Услышав этот голос, Катерина возмущенно обернулась, позабыв о том двусмысленном положении, в котором оказалась.

— Джулия, вот дурочка! Ты что, свихнулась?

Дочь, не обращая на нее внимания, повернулась к сержанту:

— Говорю вам, это Пьетро Джелидо. Думаю, у вас есть приказ, который надо выполнять.

Военный повиновался.

— Пьетро Джелидо, — отчеканил он, — именем его величества короля Франции вы арестованы.

— Но почему? — изумился священник, — В чем меня обвиняют?

— Эта девушка доказала прево, что вы поддерживаете переписку с Женевой и пропагандируете гугенотскую веру, запрещенную в королевстве.

Пьетро Джелидо побледнел.

— И вы доверяете свидетельству этой слабоумной? Вот ее мать! Допросите ее! С каких это пор инквизиция…

— Инквизиция здесь ни при чем, — прервал его сержант.

Тем временем дюжина его людей уже расположилась полукругом за спиной монаха.

— Эдикт Шатобриана запрещает богохульство. Извольте следовать за мной без препирательств.

Сдавленный крик Катерины был явно обращен к дочери. Пьетро Джелидо, опустив голову, подошел к сержанту. Потом молниеносным жестом выхватил из-под сутаны короткую шпагу и вонзил острие в плечо военного. Тот вскрикнул скорее от удивления, чем от боли. Солдаты в замешательстве упустили момент, и Джелидо метнулся к окну, вскочил на подоконник и спрыгнул вниз со второго этажа.

Солдаты бросились за ним, но натолкнулись на широко разведенные руки Катерины, которая из последних сил стремилась защитить возлюбленного. При этом движении грудь ее обнажилась, в голубых глазах зажглась решимость оскорбленного зверя. Она была на диво хороша, и гвардейцы на миг ослабили натиск. Потом ее грубо толкнули, и она упала. Первый из солдат, высунувшись в окно, закричал товарищам:

— Он поднялся, но хромает! Поймать его — пара пустяков!

Он бросился к двери, остальные за ним. Двое солдат поддерживали сержанта, перевязывая ему рану платком.

Лежа на полу, Катерина застонала, когда чей-то кованый сапог наступил ей на руку. И сразу же почувствовала на лице ласковые пальцы. Она бросила на дочь полный ярости взгляд.

— Уходи! Я ненавижу тебя.

Джулия не отдернула руки и продолжала гладить ее по лицу.

— Не говорите так! Я действовала для вашего же блага. Это чудовище вас поработило!

Катерина смогла только прошептать вне себя:

— Ненавижу, ненавижу, ненавижу! — и, совсем ослабев, потеряла сознание.