Франсуа Берар придержал запряженную в двуколку резвую лошадку, в которую словно вселился бодрящий весенний дух. Посреди цветущей долины, среди зеленеющих оливковых рощ и густого разнотравья, виднелось множество повозок и лошадей.

Берар обернулся к Мишелю, который сидел рядом.

— В Салоне рождение уродцев стало явлением повальным. Помнишь козла с двумя одинаковыми головами, которого нашли в Ауроне в прошлом году?

Мишель кивнул:

— А еще раньше в Сена родился двухголовый ребенок. Тех, кто его видел, поразила полная схожесть обеих голов. А тельце было очень симметрично, и это наводило на мысль, что две головы — вовсе не аномалия, а порождение физической структуры, по-своему разумной, хотя и отличной от нашей. — Он слегка вздохнул. — Бедный малыш, к счастью, он сразу умер.

— Вот-вот, — согласился Берар, пытаясь заставить лошадь идти шагом, — Знаете, Мишель, я сейчас читаю ваши пророчества. Они превосходны, но полны тревожных образов. И монстров там видимо-невидимо. Я прочел жене текст о «полупане-полусвине», и она перепугалась до смерти.

Мишель улыбнулся и продекламировал:

Берар кивнул.

— Я знаком с произведениями Юлия Почтительного и знаю, что эти строки вдохновлены его «Книгой чудес». Он тоже указывает на солнце среди ночи, на быка с человеческими чертами и на то, что животные станут разговаривать, когда на небесах разразится битва. Но ведь вы не ограничились переложением его прозаического текста в стихи?

— Вы правы, — подтвердил Мишель. — Я воспользовался его текстом, чтобы сделать понятнее некоторые из моих видений: ночное небо в сполохах яркого света в те времена, когда родятся свиньи с человечьими глазами; и битва множества воинов развернется не на земле, а в воздухе, с грохотом и взрывами. Но не требуйте от меня большего: это все видения, которые я и сам не могу ни объяснить, ни поместить в конкретное время.

— Положим, но как быть с говорящими животными?

— Тоже не знаю. Может, это люди, опустившиеся до животной ярости…

— То есть это метафора?

— Может быть.

Мишель поспешил сменить тему. Всякий раз, когда его спрашивали о пророчествах, напечатанных несколько недель назад издателем Бономом, он терялся. Если бы он взялся объяснять свои ставшие уже привычными галлюцинации, его объявили бы сумасшедшим или продавшим душу дьяволу.

— Смотрите, вон идет нам навстречу Марк Паламед, а с ним все нотабли Салона.

Взволнованный и взмокший первый консул бегом бежал к ним. За его спиной кольцом стояли люди, одетые кто в черное, кто в яркое платье, и разглядывали в середине круга что-то, не видное с двуколки Нотрдама. В тени ближнего леска владельцев дожидались карсты с гербами.

— Доктор Нотрдам, как хорошо, что вы приехали! — задыхаясь, прокричал первый консул. — И вы тоже, доктор Берар! Клянусь, я никогда не видел ничего подобного!

Мишель осторожно вылез из двуколки: в последнее время у него болели ноги, и зачастую боль была непереносимой. Сейчас он чувствовал себя хорошо, но ему не хотелось, в случае чего, утруждать других.

— Что здесь происходит?

Паламед разгорячился, и, прежде чем заговорить, ему пришлось отдышаться.

— Нашли тельце новорожденного. Чей ребенок — неизвестно. Но я бы рассудил, что его родила свинья или самка кабана.

Мишель наморщил лоб.

— Сейчас посмотрим. — Он обернулся к приятелю: — Вы тоже идете, Берар?

— Отведу лошадь в тень и догоню вас.

Среди любопытных были барон де ла Гард и командор Бейне, тучный старик с умными глазами. Они сердечно поздоровались с Мишелем, а бывший первый консул Поль Антуан, еще крепкий девяностолетний старик, указал ему на лежащий на траве трупик ребенка.

— Посмотрите, доктор! У него нет ни рук, ни ног! Не говоря уже о лице, как пятачок вытянутом вперед, и о торчащих изо рта клыках. Что это может быть, по-вашему?

Мишель взглянул на тельце, но тут же в ужасе отвел глаза. Остальные, казалось, были больше заинтересованы, чем напуганы. Кто предлагал препарировать малыша, кто — заспиртовать, чтобы предохранить от быстрого разложения. Единственное, чего не хватало этим предложениям, так это жалости.

— Люди, заговорившие, как звери, — прошептал он про себя, вспомнив недавний разговор.

— Что вы сказали? — спросил у него за спиной Паламед.

Мишель отвлекся от своих фантазий.

— Ничего. Единственное, что я могу сказать, так это то, что появление на свет уродцев предвещает неминуемую беду. Но мы живем в такое время, что не знаешь, откуда ее ждать.

В это время к кучке людей, сгрудившихся вокруг трупика, подошел Берар:

— Мишель, хватит ходить вокруг да около! Я читал ваши пророчества, и там есть описание точно такого же существа: «Без рук, без ног, но с крепкими зубами…»

— Да, припоминаю.

— Там вы еще намекаете на преданный и сданный неприятелю город. Может, это Сиена? Когда Козимо Медичи ее себе вернул, он обращался с населением, как с пленниками.

— Может быть… Я уже говорил, что не могу объяснить детали. — Он поправился: — Не всегда…

Мишелю в этом месте становилось все хуже, и очень хотелось уехать отсюда подальше. Он уже собрался предложить это Берару, как увидел, что к нему, улыбаясь, подходит Пулен де ла Гард.

— А вот и вы, Мишель, — пошел он в атаку, — Знаю, что в своей новой книге вы несколько раз намекаете на меня.

— Я подарю вам копию. А кто вам сказал?

— Наш общий знакомый. Он навестил меня вчера вечером: доктор Пентадиус.

Мишель так вздрогнул, что окружающие взглянули на него с удивлением. Ему вдруг показалось, что солнце закатилось и на долину спустился густой темный туман, завесив тьмой зелень оливковых деревьев.

— Пентадиус здесь? — хриплым от волнения голосом спросил он.

Де ла Гард решил, что он вздрогнул от удивления, услышав имя старого друга, и заулыбался еще шире.

— Вчера был в Салоне, а где нынче — не знаю. Он меня в свои планы не посвящал, но думаю, что сегодня зайдет к вам.

В голове Мишеля промелькнуло видение Жюмель и детей, одних в доме. Он обернулся к Берару:

— Мне надо немедленно вернуться в Салон.

— Что случилось? Снова разболелись ноги?

Мишель не ответил.

— Прошу вас, — умоляюще сказал он, — поедемте.

Наскоро попрощавшись, они направились к двуколке. Мишель был так взволнован, что Берар не отважился его ни о чем спрашивать и только подхлестывал лошадку, чтобы она бежала, сколько хватало сил. Только совсем рядом с Салоном он спросил:

— Это упоминание о Пентадиусе вас так потрясло?

Мишель с трудом отвлекся от мрачных мыслей.

— Да, — прошептал он.

— Барон де ла Гард назвал его доктором. Он врач, как и вы?

— Да, только он из тех врачей, что, вместо того чтобы лечить тела, губят души.

Берар не был уверен, стоит ли настаивать дальше. Но все же робко спросил:

— Он интересуется естественной магией?

— Нет, он посвятил себя другой магии, той, что называют ритуальной или заклинательной, то есть той, которую запрещает церковь.

Берар нахмурился.

— Мишель, вы хорошо знаете, что я изучаю алхимию и немного занимаюсь алхимической практикой. Однако результаты мои весьма скромны, и я начинаю спрашивать себя, не надо ли обратиться к высшим сущностям, чтобы завершить работу. Не знаю, обращались ли к ним древние, но их рецепты, примененные на земле, не работают.

Раздраженный болтовней, Мишель строго взглянул на аптекаря. Тот, видимо, расценил этот взгляд как приглашение продолжать и прибавил:

— Чтение ваших пророчеств меня взбудоражило. Вы утверждаете, что базируетесь на астрологии, но эта наука не занимается пророческими видениями. Многие астрологи, начиная с Лорана Виделя, обвиняют вас в искажении астрологической доктрины. Тогда каким же методом вы пользуетесь?

Упоминание о Виделе, самом ядовитом из критиков Мишеля, было не лучшим способом его успокоить. Особенно теперь, когда тревога за Жюмель жгла его каленым железом. И он грубо отрезал:

— Послушайте Франсуа, когда-нибудь я покажу вам свои методики и, возможно, опишу их письменно. Но теперь отвезите меня домой. И молчите по дороге, если можете.

Берар замолчал и, слегка задетый, помчал экипаж по узким улочкам квартала Ферейру, заставляя прохожих отпрыгивать в стороны.

Очутившись перед собственным домом, Мишель спрыгнул с двуколки и властным жестом распростился с аптекарем. У него болели ноги, особенно ступни. Неужели действительно подагра? Этого он не знал, да и не было времени на этом останавливаться.

Он подбежал ко входу, лихорадочно роясь под плащом в поисках ключей, но не смог отстегнуть их от пояса и принялся что есть силы барабанить в дверь. Капли пота стекали с лица на воротник.

Прошло несколько минут, потом дверь открылась. Из нее удивленно высунулось сияющее лицо Жюмель, и Мишеля охватило ощущение сумасшедшего счастья. Он так крепко поцеловал жену, что той пришлось откинуться назад. Немного отдышавшись, он сказал:

— Этот день чуть не стал худшим в моей жизни, а стал лучшим.

— Почему?

— Потому что я тебя люблю.

Она тепло улыбнулась.

— Знаешь, я тебя тоже. Но ты чем-то взволнован.

Мишель нахмурился.

— Сегодня кто-нибудь меня спрашивал?

— Да, человек, которого и ты, и я хорошо знаем, — ответила Жюмель в легком замешательстве. — Тот маг, что уже когда-то приходил.

Показное спокойствие Мишеля улетучилось вмиг.

— Где он? — задыхаясь, спросил он.

— Я его проводила в гостиную первого этажа.

Дальше Мишель слушать не стал и двинулся вперед по коридору. На середине пути острая боль заставила его захромать, но не поэтому он замедлил шаг. Оружия при нем не было, но его это не заботило: он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы задушить Пентадиуса собственными руками.

С налитыми кровью глазами ворвался он в гостиную.

— Вы… — прошептал он.

На диване сидел Жан Фернель. Одну книгу он держал в руках, две другие лежали рядом на подушках. Он полуулыбкой приветствовал Мишеля.

— Он самый. Извините, что явился в Салон, не предупредив вас. У меня для вас новости: и плохие, и хорошие.

— Выкладывайте, — Мишель уселся в кресло возле камина.

— Сейчас все расскажу. Начну с хорошей новости: Екатерина Медичи хочет с вами познакомиться. Она услышала о медальоне со своим изображением и желает вас видеть. Разумеется, это вас ни к чему не обязывает, но если вы согласны, я устрою вам официальное приглашение ко двору.

— Вы с ней обо мне говорили?

— Конечно. Знаете, о вас теперь много говорят. Три книги, которые вы опубликовали, разошлись с невероятной быстротой. Начать хотя бы с вот этой, что у меня в руках: «Великолепная и весьма полезная брошюра для тех, кто хочет узнать изысканные рецепты». Никак не думал, что вы гастроном, да к тому же еще специалист по косметике.

Мишель все еще был во власти призрака Пентадиуса, поэтому только досадливо отмахнулся.

— Я всего лишь собрал сведения, полученные там и сям во время путешествий. Ничего важного в этой книге нет.

— Зато есть вот в этой.

Фернель положил книгу на стол и достал тоненькую брошюру.

— «Предсказания на тысяча пятьсот пятьдесят шестой год». Королева прочла, и брошюра произвела на нее огромное впечатление: на каждый месяц грядущего года вы предсказываете бедствие.

— А вы не замечаете, что мы живем во времена бедствий?

Вопрос прозвучал не очень вежливо, но Фернель не обратил внимания.

— Замечаю. Однако ваш альманах утверждает, что бедствия станут множиться… Можно подумать, что вы сознательно сеете страх. К тому же ваша книга гораздо подробнее всех других, написанных на эту тему…

— Издатель Брото меня все время за это упрекает.

— Я говорю о подробности описания бесконечных, мучительных кошмаров. Но главный кошмар — вот эта книжица.

Фернель достал еще одну брошюру.

— «Пророчества Мишеля Нострадамуса, изданные в Лионе в печатне Масе Бонома». Она вышла недавно, и повсюду только и разговоров, что о ней. И заглавие с претензией: не предсказания, а «пророчества».

— Если вас это заботит, то в авиньонском издании сказано «Чудесные предсказания».

— Существо дела не меняется: во всех случаях эта книга ставит вас в опасное положение.

Фернель нахмурился.

— Мишель… хотя мне бы надо называть вас Нострадамусом: ведь под этим именем вы добились славы. Это я посоветовал вам бросить вызов Ульриху и опубликовать свои видения. Но вы пошли дальше: вы сделали достоянием публики философию иллюминатов и даже некоторые наши техники. Ваше «Письмо к сыну Сезару», которым открывается книга, «Церковь» воспримет как настоящий донос.

Слегка смутившись, Мишель пробормотал:

— Но вы быстро убедитесь, что одни параграфы выписаны из «Собрания откровений» брата Джироламо Савонаролы, а другие — из сочинений Петра Кринита.

— Несомненно. Я заметил также, что ваши астрологические суждения вдохновлены работами Ришара Русса. А вот это место, — Фернель полистал книгу, — двадцать первый параграф, где вы говорите, что познание сути вещей и движения звезд возможно в состоянии гераклической эпилепсии, явно навлечет на вас гнев Ульриха.

Смущение Мишеля возрастало.

— Это Гиппократ назвал эпилепсию «геркулесовой болезнью» в работе о женских болезнях. Видимо, Геркулес страдал эпилепсией.

Фернель взглянул на него с иронией.

— Да, но мы с вами прекрасно знаем, что hieracium — название ястребиной травы.

Он снова насупился.

— Вы обнародовали секрет, который «Церковь» хранила наиболее ревностно. И раскрыли его не столько профанам, сколько нашим инициированным. Поймите меня правильно: я не хочу сказать, что вы поступили плохо. Но теперь Ульрих станет вас ненавидеть со всей силой, на которую способен, и постарается вас уничтожить.

Мишель опустил голову.

— Я с самого начала это знал. Постараюсь его пересилить.

— Интересно, каким образом?

— С вашей помощью.

Фернель закрыл глаза и устало провел по ним пальцами. Потом снова открыл.

— Хорошо, я помогу вам, но сначала скажите: в последнее время вам не попадались на глаза следы пребывания Ульриха? Какие-нибудь странные события, диковинные растения или другие признаки иных миров?

— Да, в деревнях в окрестностях Салона стали рождаться уродцы. И вчера вечером в здешних краях видели Пентадиуса.

Обычное дрожание рук Фернеля, казалось, усилилось.

— Пентадиус! — прошептал он, — Он явно прибыл на разведку. А это означает, что Ульрих вот-вот атакует.

Старый маг вдруг поднялся с таким решительным видом, что стал даже выше ростом.

— Слушайте, Мишель. У нас еще есть несколько дней, по крайней мере я на это надеюсь. Я постараюсь за это время собрать сюда всех иллюминатов-диссидентов, каких смогу найти. Один из них сопровождал меня в пути и должен с минуты на минуту здесь появиться. Но одного человека мало.

— Что же такое вы задумали?

— Помните свое боевое крещение?

— Еще бы…

Мишель вздрогнул: ему всегда становилось не по себе, когда он вспоминал церемонию в Бордо.

— Надо выполнить обряд с противоположным знаком, и я один такой знаю…

Мишель задумался, потом от удивления раскрыл рот.

— Уж не намекаете ли вы на обряд фибионитов?

Голос его против воли прозвучал возмущенно.

Фернель важно кивнул.

— Именно на него и намекаю. Надо призвать силы любви сквозь все семь небес и сосредоточить их на восьмом. Это единственный способ обуздать Ульриха. Он входит в Абразакс, используя силы зла. И если нам хоть на миг удастся заставить космос завибрировать от тока жизненных сил, мы, конечно, Ульриха не остановим, но сможем серьезно ослабить. Что вы на это скажете?

— Согласен. Я сделаю все, что попросите.

— Прекрасно, — просиял Фернель, — Теперь надо найти женщину, которая способна…

Он замолчал, потому что в комнату вошла служанка Эмманюэль.

— Там у дверей молодой человек, он спрашивает господина Жана Фернеля, — объявила девушка, — Госпожа занималась малышом, поэтому открыла я.

Вскоре в комнату вошел человек с длинными светлыми волосами. Даже не взглянув на Фернеля, он подошел к Мишелю и упал перед ним на колени.

— Простите меня, доктор Нострадамус, я невольно причинил вам зло, но я сделаю все, чтобы его искупить.

Ошеломленный Мишель не стал даже поднимать незнакомца с колен. Он только спросил:

— Какое зло вы могли мне причинить, сударь? Ведь я даже не знаю, кто вы!

Юноша был слишком взволнован, чтобы сразу ответить. За него ответил Фернель:

— Я все объясню. Этого человека зовут Габриэле Симеони, и до недавнего времени он принадлежал к «Церкви». Думаю, у него есть что вам рассказать.