Катерина Чибо-Варано открыла скрипучие дверцы шкафа, громоздившегося в углу бедно обставленной комнаты. Покидая Францию, она смогла взять с собой только два платья, да и те надеть было некуда. В той бедной таверне, где они с Пьетро Джелидо остановились в Милане, роскошная одежда могла вызвать нежелательные кривотолки.

Герцогиня провела рукой по кружевам, погладила тугой, шуршащий шелк, и на миг ее охватила радость, тут же заглушённая острой болью в спине. Вот уже около месяца ее мучили боли в позвоночнике, и теперь она ходила сгорбившись. Она стыдилась этой старческой, болезненной походки и старалась не выходить на улицу. Однако шикарные наряды выглядели как обещание вернуть хозяйке былое очарование. Вот только чуть-чуть подлечиться…

Ручка двери повернулась. Катерина быстро закрыла шкаф и пошла открывать.

Не глядя на нее, вошел Пьетро Джелидо, отстегнул спрятанные под рясой ножны и поставил у стены короткую шпагу, с которой никогда не расставался. Подойдя к кровати, он упал на стоящий рядом соломенный стул. Вид у него был измученный.

— Нам отказали в аудиенции, — сказал он, покачав головой.

— Кто? Новый правитель?

— Да, герцог Альба.

Пот струился по его лбу и шее. Однако не физическая усталость обессилила его: видно было, что он внутренне опустошен.

— Он очень занят. Пришло известие, что Папой избран кардинал Карафа, римский инквизитор, и что он будет наречен Павлом Четвертым. Говорят, он враждебно настроен к императору и благоволит французам.

Пытаясь преодолеть боль в спине, Катерина присела на край постели и приняла слишком свободную, даже фривольную позу.

— Может быть, именно поэтому он и не может назначить нам аудиенцию: он действительно занят.

Пьетро Джелидо собирался уже ответить, но взгляд его упал на голые лодыжки герцогини, и он сразу отвел глаза.

— Приведите себя в порядок, — потребовал он, — Такие позы хороши для молоденькой девушки, а у вас уже вся голова седая, хоть вы и краситесь, чтобы выглядеть блондинкой.

Пораженная Катерина чуть не вскрикнула от оскорбления и боли, но сдержалась, хотя в определенном смысле дела ее были плохи. Она надеялась, что состав, приготовленный по рецепту Нотрдама, восстановит цвет поблекших волос, но, видимо, обманулась. В углах глаз у нее появились слезники.

Она попыталась для пущей важности перевести разговор на политику.

— Новый понтифик не сможет повернуть ход вещей вспять, — возразила она дрожащим голосом, — Именем императора Козимо Медичи стал властителем Сиены, а французские войска покидают Италию. Весь полуостров окажется в руках Карла Пятого.

— Слишком поздно: Карл уже стар и болен. Он все еще у дел, но сил ему не хватает. Как, впрочем, и вам.

Последняя фраза была сказана иронически, но с явной злобой. Катерину она больно задела, и, боясь расплакаться, герцогиня опустила глаза. Против ожидания, она не расплакалась, но ей пришлось низко опустить голову, чтобы спрятать мокрые глаза.

— Уверяю вас, сил у меня достаточно. Лучше всего мне самой встретиться с герцогом Альбой. Я сумею убедить его использовать нас на дипломатическом поприще.

Пьетро Джелидо саркастически рассмеялся.

— Дорогая моя, прошло то время, когда вы могли покорять власть имущих своим декольте. А нынче они увидят только увядшую плоть. Что же до встречи с герцогом Альбой, то я вам уже сказал: он не хочет нас принять. За мной закрепилась слава кальвиниста, а за вами — бедняжки.

Катерина пошатнулась от нового жестокого оскорбления. Но теперь унижение переросло в ней в смертоносную ненависть. Отлично, настал момент для мести. Мысли о болезни исчезли. Вне себя, Катерина вскочила на ноги, не обращая внимания на пронзившую позвоночник боль. С огромным трудом она нагнулась, вытащила из-под кровати сосуд с темной жидкостью и показала его Джелидо.

— Я решила испытать действие напитка, который мы выкрали у Нотрдама, — сказала она, изо всех сил стараясь скрыть охвативший ее гнев. — Симеони говорил, что он не опасен, если его как следует развести. Я собираюсь выпить хотя бы один глоток.

И она поставила склянку на маленький колченогий столик, прислоненный к стене.

Джелидо, погруженный в свои мысли, ухмыльнулся.

— Думаете, он поможет вам избавиться от боли в суставах? Ошибаетесь, — Он встал и подошел к окну. Висевший над Миланом летний зной вызывал обильный пот. — Не советую вам пить это снадобье, — сказал он, отвлекшись на миг от своих политических комбинаций. — Симеони тоже не знал ни нужных доз, ни какой жидкостью его следует разбавлять. Вы бы для начала попробовали его на нем или на вашей потаскушке дочери.

— Может быть, дозы указаны в рукописи, которой мы завладели. Вам удалось ее расшифровать?

— Ни одного слова. Я отдал рукопись Карнесекки, и тот увез ее в Венецию. Там он сможет ее спокойно изучить и получить консультации экспертов.

Джелидо пожал плечами.

— Послушайте, мне нет никакого дела до вашего магического зелья. Сейчас надо думать о другом. Мы вынуждены ютиться в этой лачуге, без средств к существованию и без связей, и все двери в Милане закрываются перед нашим носом. Здесь партия гугенотов сжалась до размеров кучки несчастных, живущих в постоянном страхе перед инквизицией. И как назло, новый Папа — не кто иной, как главный инквизитор Рима. Не хотелось бы мне, чтобы правитель арестовал меня, чтобы угодить Папе, а вас — чтобы угодить герцогу Козимо.

— Теперь Козимо — великий герцог. После победы над французами могущество дома Медичи возрастает.

Говоря все это, Катерина выверяла в деталях свой план, прикидывая, сработает он или нет.

— Именно поэтому нам остается одно: пренебречь приказом Торнабуони и пересечь Альпы. Только в Женеве мы будем свободны и в безопасности.

Катерина вспомнила о Серве, и горе захлестнуло ее. Но поддаваться было нельзя: настал час мести. В который уже раз она сдержала слезы и попыталась улыбнуться, изобразив на лице саркастическую гримасу.

— Вы правы. Когда думаете выехать?

— Не позже чем сегодня вечером.

В тяжелой монашеской рясе Пьетро Джелидо постоянно потел. Глаза его остановились на графине с вином и бокалах, стоявших на тумбочке у кровати.

— Вино охлаждено?

— Не очень. Но больше выпить нечего.

— Налейте мне чуть-чуть.

Катерина плеснула в бокал немного ароматной жидкости, протянула его монаху, а сама отошла к столу, нарочито равнодушно разглядывая склянку со снадобьем Нотрдама.

Монах выпил вино.

— Слишком крепкое, — сказал он. — Я бы предпочел что-нибудь полегче и не такое ароматное.

Вдруг он метнул на Катерину подозрительный взгляд.

— Будьте любезны, моя милая, отойдите-ка от стола. Вы стоите слишком близко к напитку Нотрдама, и мне бы не хотелось, чтобы вы плеснули мне зелья в следующий бокал.

Герцогиня сильно вздрогнула, сердце ее бешено забилось.

— Как вы могли такое подумать? Я никогда этого не сделаю.

— Еще как сделаете. Прошу вас отойти от стола: в мои планы не входит продолжить банкет с зельем в желудке.

— Но ведь это не яд!

— Симеони говорил, что в определенных дозах — яд. Белена вообще смертельно ядовитое растение. Так что достаточно добавить в бокал с вином совсем чуть-чуть — и результат сомнению не подлежит.

Пьетро Джелидо невесело рассмеялся.

— Дражайшая герцогиня, пока вы были еще молоды, такие шутки были бы вам к лицу, но теперь они плохо удаются, особенно с такими, как я. Отойдите от стола.

Опустив голову, Катерина повиновалась. Джелидо, поставив бокал на тумбочку, подошел к столу и схватил склянку.

— Теперь она будет у меня, — заявил он с торжеством и тут же начал бледнеть, — Но она почти пуста… — пробормотал он.

Теперь пришла очередь Катерины залиться смехом. Ее вдруг охватило веселое опьянение.

— Конечно! Все остальное — в вине, которое вы выпили! И было там еще до того, как вы вошли!

Она внезапно замолчала, и смеющиеся губы сложились в сардоническую усмешку.

— Я подумала, что вы попросите пить: ведь нынче такая жара. Не гневайтесь: я всего лишь хотела испытать на вас передозировку белены. Еще немного — и появятся первые признаки.

— Шлюха проклятая! — взревел Пьетро Джелидо.

Уронив склянку на стол, он бросился к стене и в бешенстве схватил шпагу.

— Сейчас ты увидишь…

Внезапно взгляд его помутился, шпага со звоном выпала из рук, и он схватился руками за виски.

— Голова!.. Что со мной?

В победной эйфории Катерина стояла перед ним, уперев руки в бока.

— Интересно… Сначала тяжелеет голова. Именно это с вами и происходит, а? Потом начинает скручивать внутренности. Потерпите, это вопрос нескольких мгновений…

Пьетро Джелидо закричал, согнувшись пополам и схватившись за живот:

— Горю! Горю!

Звериный вой вырывался из его глотки.

Катерина кивнула.

— Не сомневаюсь. Вы сейчас испытываете то же, что испытывал Мишель на костре. Ему, правда, было больнее, но зато ваши муки будут дольше.

Джелидо начало рвать. Желтоватые потоки потекли по подбородку. Он рухнул на пол и корчился там, катаясь в луже собственной блевотины. Между приступами он хрипло выкрикивал:

— Ведьма! Ведьма!

— Вот, вот, отведите душу! — подзуживала Катерина, придя в благодушное настроение. — Будь вы на костре, когда дрова начинают разгораться, вы орали бы точно так же. Представьте, что я Кальвин и, скрестив руки, наблюдаю за вашими мучениями. Что бы вы мне сказали?

Ответить Пьетро Джелидо не удалось. Рвота прекратилась, и теперь изо рта обильно побежала слюна. Мокрые пятна на одежде говорили о том, что он обмочился. Глаза настолько выкатились из орбит, что казалось, вот-вот выпадут.

Катерина пододвинула себе стул и поудобнее уселась как раз напротив агонизирующего монаха. Его же мучила не столько боль, сколько страх. Герцогиня это заметила и тут же прокомментировала:

— Я полагаю, вы испытываете сейчас магическое действие напитка, только в тысячу раз усиленное. Кто знает, в каких мирах вы сейчас находитесь… Судя по вашему взгляду, они не очень-то гостеприимны. У вас есть редкостная привилегия посетить ад раньше смерти. Это уже происходило со святой Бригитой Шведской и еще с несколькими избранными. Но они только видели ад со стороны, вы же его испытываете на собственной шкуре.

Продолжая корчиться, Пьетро Джелидо на миг обрел ясность рассудка.

— Я этого не заслужил! — с трудом выговорил он утробным голосом, — Я любил Господа!

Катерина изобразила зевок.

— Зачастую любовь к Господу становится поводом не любить людей. Я, по крайней мере, никогда не притворялась, что люблю одного или других. Я тоже попаду в ад, но я войду туда с высоко поднятой головой, а вы вползете на брюхе.

Пьетро Джелидо разрыдался. Наверное, он плакал впервые в жизни, потому что сам удивился и испугался. Тело его не слушалось и беспорядочно дергалось на полу. Тем не менее непонятно как ему удалось схватить за эфес валявшуюся рядом шпагу и судорожным движением протянуть ее Катерине.

— Убейте меня, прошу вас!

— И не подумаю даже, — с улыбкой ответила она. — Никто не позаботился сократить страдания Мишеля Серве. И не ждите от меня большего милосердия, чем проявил ваш обожаемый Кальвин.

В этот момент в дверь постучали. Видимо, явился обеспокоенный шумом трактирщик.

— Что тут происходит? Откройте, господа!

— Сейчас! — крикнула Катерина, подбежала к двери и, вместо того чтобы открыть, заперла ее на замок, — Уходите! Здесь не происходит ничего, что касалось бы вас!

Ручку двери продолжали поворачивать, но безрезультатно. Довольная Катерина направилась к стулу, но тут острая боль в ногах едва не свалила ее на землю. Согнувшись, она удержала равновесие. И впервые поняла, что теперь сможет передвигаться только сгорбившись. Былое очарование было потеряно навеки.

Пьетро Джелидо, должно быть, находился в плену своих кошмаров, поскольку продолжал дергаться молча. Заливаясь слезами, Катерина доковыляла до стола, немного поколебавшись, взяла склянку и почти с наслаждением выпила остаток напитка. Разжав пальцы, она вслушалась в звон разбившегося стекла, вернулась к стулу и упала на него без сил.

Пьетро Джелидо то впадал в беспамятство, то на короткое время приходил в себя. Лицо его превратилось в неузнаваемую маску. Он снова заговорил, обращаясь к самому себе:

— Что это за мир? Тут восемь небес, а за ними еще сотни других. Не вижу никакого Бога. Где Ты, Господь мой? Яви себя… О, только не вы! Только не чудовища!

Катерина откинулась на спинку стула. Хозяин неистово колотил в дверь. Не обращая внимания, она взглянула на жалкое существо у своих ног.

— Сейчас я тоже войду туда, где пребываешь ты, — сказала она. — Но не так, как вошел ты. То, что для тебя ад, мне станет раем. Время остановится и потечет в обратном направлении. Я и надеяться не могла на такую месть: то же средство, что погубило тебя, принесет мне счастье.

Пьетро Джелидо снова пришел в себя, хотя телом по-прежнему не владел. Плача, он гневно выкрикнул:

— Ты — демон! Ты — зло во плоти!

Катерина покачала головой.

— Наверное, я такой и кажусь, но это не так. Моя женская суть постоянно пребывала в атмосфере презрения, чужих вожделений и фальшивой обходительности. Я заранее была обречена жить, не живя, и это внутреннее «небытие» я обеспечила себе путем соблазнов и преступлений. Я внутренне окаменела…

Она замолчала, потому что перед ее глазами начал разворачиваться неведомый мир и незнакомое небо, усыпанное мириадами движущихся и мерцающих звезд.

— Ну вот и показался мне мир иной, мой новый мир.

Вдруг идущий ниоткуда голос с сильным испанским акцентом грубо просипел:

— Дура! Восьмое небо доступно живым для наблюдения, но обитать там могут только мертвые.

Внезапно Катерина ощутила холод в животе. Отстранившись от видения, она опустила глаза. Пьетро Джелидо удалось неимоверным усилием поднять с пола шпагу и вонзить ей в живот. Огромное красное пятно растеклось по платью герцогини. Волна боли захлестнула ее, и она крикнула:

— Нет! Я не могу умереть вот так!

Должно быть, ее слова услышал трактирщик в коридоре. Он снова стал барабанить в дверь и кричать:

— Откройте, или я высажу дверь!

Удар забрал все оставшиеся силы Пьетро Джелидо. Он дернулся в последний раз и затих. Тело перестало биться в судорогах и наконец расслабилось. На лице застыло выражение пережитых страданий.

Катерина пыталась вытащить клинок из живота.

— Не может быть! Не может быть! — не переставая, кричала она, чувствуя, как жизнь покидает ее вместе с кровью, которая бежала уже потоком.

Боль, поначалу невыносимая, теперь то утихала, то вспыхивала, пульсируя, как при невралгии. Перед глазами плыли небеса, то темные и пустынные, то озаренные красноватым светом, и спирали крутящихся звезд, которые растворялись в газовых туманностях. Прозрачные сферы парили одна над другой, и пройти сквозь них можно было, только заплатив дань непонятным существам, затаившимся во мраке.

Удары в дверь становились все сильнее и настойчивее. Гвозди, держащие замок, начали понемногу расшатываться.

— Давайте, ребята, нажмите еще! — кричал трактирщик, — Дверь поддается!

Катерина слышала слова, но смысла не понимала. Она вдруг обнаружила, что сползла на тело Пьетро Джелидо, и горло ее заполнилось кровавой слюной. Каждая судорога расшатывала торчащий клинок, и рана становилась все больше. Нестерпимая боль снова жгла внутренности, но Катерина как бы отстранилась от нее. В том уголке ее мозга, который уже заглянул в небытие, снова зазвучал голос с испанским акцентом:

— Ну же, друг мой, вы входите в Абразакс, но, чтобы войти, нужно знать числа. Вы их знаете?

Она услышала, как отвечает:

— Нет.

— Вы знаете их, — настаивал голос почти сердито. — Одна часть меня находится внутри вас, и она знает числа. Вы должны только подчиниться. Я буду называть числа, а вы постарайтесъ вспомнить соответствующие понятия и отвечайте.

— Хорошо, — шепнул разум Катерины, который уже и не пытался что-нибудь понять.

— Один, — произнес голос из колеблющегося мрака. — Что означает число один?

И непомраченный участок сознания Катерины немедленно дал ответ, чем немало ее удивил.

— Один — это самосознание божества, не имеющего ни отцов, ни матерей.

— Браво, работайте с этим представлением. А теперь второе число: два.

— Два — это диада. Число один отражается в себе самом и порождает волю как собственное расширение.

— Совершенно верно. Сто.

— Сто — это десять раз по десять. Совершенная иллюзия. Маска поверх маски. Материальный мир.

— Снова один.

Оглушительный грохот вернул Катерину к действительности. Дверь рухнула под ударами плеч трактирщика и его помощников. Они уже были готовы ворваться в комнату, но в ужасе застыли у порога. Один из них перекрестился.

— О боже! Да здесь произошла трагедия!

Катерина заметила, что сама бьется в судорогах, как эпилептик, но упрямо сопротивляется боли. Надежды ее были далеко отсюда, и она снова погрузилась во мрак.

— Не отвлекайтесь, иначе навсегда останетесь в плену у людского времени, — упрекнул голос. — Я спросил о значении числа один.

— Я уже ответила: это самосознание Высшего Существа.

— Без комментариев, пожалуйста. Двести.

— Удвоение числа сто. Материальность в худшем ее виде. То, что нас окружает.

— Еще раз один.

— Вселенная. Божество, размышляющее о себе самом и тем самым вызывающее число два. Бог, который творит. Начало начал.

— Осталось еще одно число. Шестьдесят.

— Шестьдесят…

Катерина была готова ответить, как вдруг почувствовала, как ее поднимают чьи-то руки. Трактирщик и его друзья подняли ее и пытались усадить на стул. Перемена положения оказалась роковой: шпага выскользнула из раны, и сильнейшее кровотечение снова вырвало ее из жизни. Но у самого края бездны она задержалась.

— Шестьдесят, — повторил голос.

— Шестьдесят — это Самех, отвердение. Обретение плоти в другом состоянии сознания.

— Превосходно, дорогая. Теперь вглядитесь во тьму, окружающую вас. Если вы меня увидите, это означает, что для мира, подчиненного законам времени, вы умерли, но живете там, где этого мира нет.

Последняя искорка уходящего сознания Катерины высветила трактирщика, сжимавшего в ладонях ее лицо, потом сердце перестало биться. И сразу же мрак вокруг нее начал рассеиваться, и она увидела в глубине пустынного прозрачного пространства человека, укутанного в черный плащ.

— Диего, это вы? — спросила она.

— Да, прекрасная моя подруга. Но я и так уже был внутри вас.

— Где мы?

— Точно не знаю. Единственное, что я знаю наверняка, так это то, что мы продолжаем жить, хотя и довольно странной жизнью. И что мы ожидаем третьего гостя.

— Кого?

— Не спрашивайте меня о нем, но это он призвал нас, наш давний недруг.

Он поежился под плащом.

— Все это пугает, но у нас нет пути к отступлению. Единственное, что нам здесь недоступно, — это умереть.