Те первые несколько ночей, когда я впервые спала с Реми, я лежала, прижавшись нему, не зная, что он делал на своем Айпаде. Пока в один прекрасный день я не стряхнула с себя сонливость, решив узнать это.

— Что ты делаешь? — спросила я, выпрямляясь, чтобы заглянуть.

Он отставляет "Apple" в сторону и притягивает меня к себе на колени,  усаживая между бедер и снова хватает свой Айпад, нашептывая мне на ухо, когда показывает экран:

— Надираю задницу компьютеру.

— Что это?

— Шахматы.

Откидываюсь назад, удерживаемая в его крепких руках.

— Ты выигрываешь? Ну, конечно же, да, — отвечаю сама себе.

Я смотрю на экран, на белые и черные фигуры, а он объясняет, что значит каждая и как они перемещаются, из них самые простые - это пешки. Мы продолжаем игру, я наслаждаюсь работой его мозга, когда он передвигает фигуры, и его дыханием в своем ухе. И тем, как время от времени, он кусает меня за мочку и оставляет поцелуй.

Он говорит мне выбрать, какой фигурой сделать следующий ход. Я решаю пустить в ход тяжелую артиллерию.

Он мягко смеется:

— Ты же не хочешь двигать нашу королеву?

— Почему нет? Она кажется наиболее универсальной и мощной фигурой.

Он нажимает на королеву и перемещает ее назад на свое место.

— Королева остается с королем, — целует меня в висок.

— Почему? — спрашиваю.

— Чтобы защищать его.

— От чего? — я поворачиваюсь и смотрю в его смеющиеся голубые глаза. Он отставляет Айпад в сторону и берет в руки мое лицо, улыбаясь, будто я должна знать, почему королева защищает короля.

Затем он целует меня, и, играя с ним в шахматы, кажется, будто я узнала о нем что-то новое. Что я также люблю. Как и все остальное.

Боже. Он живой дышащий клад, и он позволяет мне открывать его. И все, чего я хочу - потеряться в этой совокупности тьмы и света в нем.

Сейчас он за тридевять земель в сторону Чикаго, но я обнаружила, что если зайти в интернет в ночное время, то можно играть с ним в шахматы, позволяя одержать полную и безоговорочную победу надо мной. А я могу писать ему какие-то комментарии, вроде: 

"а сейчас я собираюсь тебя побить!"

Он отвечает только ходом, поедая одну с моих пешек.

И я делаю глупый ход, продолжая: "Ты труп! И твои король с королевой тоже! И я заставлю твоего мужчину наблюдать как я убью его женщину!"

Он печатает: "Никто не прикасается к моей женщине".

Я отвечаю: "Кроме тебя?"

"А это идея."

И я смеюсь, а затем он звонит мне, и мы забываем об игре. Я теряюсь в его голосе и в том, что он мне говорит.

На второй неделе я посетила  гинеколога и смогла услышать сердцебиение ребенка. Мелани записывает это событие на телефон и отправляет мне. И я отправляю это Реми. На что он отвечает "?"

Набираю номер и слышу его грубый голос. Он всегда звучит немного нетерпеливо, будто он готов заняться чем угодно, но только не разговором по гребаному телефону, отвечая грубо:

— Да.

Я говорю ему:

— Это сердцебиение ребенка.

На мгновение мы оба замолкаем. Затем он говорит:

— Давай я отключусь, чтобы послушать. Позвоню через пять минут.

Я смеюсь и с нетерпением жду...

Спустя две с половиной недели Нора заходит все реже и реже. Она из-за чего-то злится на меня или может это я злюсь на нее? Я не уверена. Но даже Мелани интересно, что с ней случилось. Иногда я задаюсь вопросом стала ли она такой раздражительной из-за Пита, потому что она продолжает спрашивать меня о боях, о нашем расписании и об Андеграунде.

К этому времени я прослушала большинство песен Реми. Мои любимые - “Far Away” ("Далеко") в исполнении Nickelback и “Here Without You” ("Здесь без тебя") в исполнении 3 Doors Down, которые я слушаю ночью снова и снова...

Мелани теперь с флористом на "ты". Я получаю красные розы каждый день. Каждый день. Ей звонит Райли утром и вечером с запросом полного отчета для Ремингтона. Понравились ли мне цветы? Все ли со мной в порядке? Я пишу ему сообщение каждый день (ладно, не одно, больше одного), а Реми всегда отвечает мне после тренировки.

Я пересмотрела сотни фильмов, делала покупки в интернете, пока мне не надоело. А еще я встречалась со своими родителями. С ними может быть туго, но становится все лучше с каждым их визитом. По крайней мере сейчас они, кажется, приняли и почти в восторге от ребенка.

К концу третьей недели я прочитала всю библию для беременных "Чего ожидать в ожидании ребенка" и узнала, что изжога, которую я чувствую - это нормально. Хныканье? Злость? Перепады настроения? Нормально. На интернет-форумах we90r64mama и 4uwtforever называют это "драма беременной мамы". Я умирала со смеху от их анекдотов о собственнических чувствах к отцам детей и о тысячу и одном сумасшедшем поступке, вроде проверки их чеков и кредитных карточек, шпионаже.

Я серьезно думаю, что у меня все в порядке с драмой беременной мамы, ДБМ, пока не началась четвертая неделя, когда постельный режим начал выводить меня из себя. Я постоянно пытаюсь занять чем-то свои мысли, если не делаю что-то сама. Я скучаю по бегу, солнцу, поединкам, и я скучаю по нему.

В полночь у меня была бессонница - нормально! - и я написала ему длинное подробное сообщение, что в Сиэтле шел дождь и что я нашла песню, которую хочу включить ему. Слышал ли он когда-нибудь “Between the Raindrops” (“Между каплями дождя”) в исполнении Lifehouse? О, и выбегал ли он на пробежку? Я так скучаю по бегу, это так печально пялиться на эти четыре стены...

Потом я сказала ему, что планирую получить у своего гинеколога разрешение пойти посмотреть его бой, когда он будет в Сиэтле на следующей неделе. Единственным ответом на все мои вопросы было одно сообщение:

"Для тебя пока никакого Андеграунда, МП. (прим. пер. -  Маленькая Петарда). Оставайся дома."

Из всех его ответов, что я себе представляла, я никогда бы не подумала, что Ремингтон скажет это. И таким образом началось ДБМ, когда меня начали преследовать слова сестры, о нем, таком секс-боге Андеграунда… и внезапно ДБМ ухудшилось, когда я себе представила, как шлюхи доставляли ему удовольствие в то время, как он был один, без меня. Кто удовлетворяет сексуальные потребности, в которых нуждается этот мужчина? Кажется, будто все мои гормоны беременности усердно работают, не только помогая мне вынашивать ребенка, но и сводя меня с ума.

Я заставила себя написать ему:

"Почему? Почему ты не хочешь, чтобы я была в Андеграунде?"

Он не ответил и все мои страхи разбушевались еще яростней, и я была по-настоящему удивлена:

"Почему? Разве ты не хочешь меня видеть?"

Он ответил:

"Просто оставайся нахрен дома и жди меня."

Значит он совсем не стремился меня увидеть?

"Ты хочешь, чтобы я была дома? Таким образом все твои фанатки смогут кричать тебе и видеть тебя, но не Я? Пошел ты!"

После этого я добавила красный дымящий смайлик, чтобы он знал, что разозлил меня, затем бросила телефон в сторону и начала накручивать себя, пока мне не захотелось взорваться. Оставаться дома? Дом там, где он. Сукин сын.

Этим утром количество роз удвоилось.

Когда Райли утром говорил с Мелани, то попросил передать, что Ремингтон надеется, что мне понравились цветы и что он хочет, чтобы я отправила ему ссылку на песню, о которой писала ему вчера.

Ха.

Простите, но у меня нихрена нет желания отправлять ему что-либо.

Наш ребенок чувствует себя хорошо и я в восторге, потому что крем, кажется, работает. Кровянистые выделения полностью прекратились, но гормоны во мне? Они бушуют. Я умираю. Так хочу увидеть его. Я ежедневно защищала его и нашего ребенка перед своими родителями, рассказывая им, что меня не бросили и не использовали, что он привез меня сюда, чтобы защитить и заботиться. Но слышать, как он говорит, что не желает, чтобы я была в Андеграунде, это отстой.

Все страдания, которые я пыталась держать подальше от себя, подкрадываются ко мне со всех сторон сейчас, когда я зла на него, но, боже, я ничего не могу с этим поделать. Находясь на постельном режиме, и когда нечего делать, голова придумывает тысячу и одну историю о том, что происходит там, в мире, без меня, и ни одна из этих историй не доставляет удовольствия.

— Перестань отчитываться, Мелани, — угрюмо говорю я тем днем.

— Почему? Райли спрашивает, и Ремингтон попросил меня в тот день перед отъездом, отправлять ему ежедневные отчеты. Он хочет знать, как ты себя чувствуешь.

— Прекрати давать детальные отчеты и точка.

Кажется, она едва сдерживает смех в голосе.

— Эй, ты же тоже этого хочешь! Ты таращишься каждый раз когда я разговариваю по телефону! Будто ты хочешь иметь сверхзвуковые уши, чтобы слышать. Я знаю, что ты звонила Питу и спрашивала о нем.

Я вздыхаю, массируя виски.

— Я просто беспокоюсь за него.

Я звонила Питу, чтобы спросить все ли в порядке, и он ответил, что да. Как обычный парень, он не был особо разговорчив по телефону, и сказал лишь, что они здесь, и спросил, нужно ли мне что-нибудь, и что Ремингтон тренируется нон стоп. Я спросила стал ли он безбашенным, и он сказал, что они все сосредоточены на том, чтобы держать это под контролем, и посоветовал успокоиться, Ремингтон очень сильно пытается оставаться с голубыми глазами.

Что бы это могло значить?

Однажды Пит назвал меня пусковым механизмом, и мысль о том, что Реми должно быть хочет избегать меня, чтобы оставаться с голубыми глазами, разъедает меня, как кислота.

Мел смотрит на мое несчастное лицо и с улыбкой качает головой, будто поверить не может, что я докатилась до этого.

— У тебя появляются морщинки, когда ты говоришь, перестань уже хмурится, — весело говорит она, когда приносит миску домашнего органического попкорна для просмотра еще одного фильма. — Милая, Андеграунд будет здесь через неделю, ты должна сиять!

— Я даже не смогу прийти туда. Ремингтон, черт возьми, не хочет, чтобы я там была.

Глубоко вдохнув, я пытаюсь успокоиться, задаваясь вопросом, что бы БДБ (Брук До Беременности) делала?

— Потому что он придет увидеться с тобой после боя. Райли сказал мне, что твой мужчина планирует ночевать здесь с тобой на протяжении их трехдневного пребывания.

Я закрываю лицо.

— От этого я чувствую себя еще хуже. Почему он приезжает именно на бой, а не перед ним, чтобы увидеться со мной?

Мелани пожимает плечами.

— Что, если Нора права и он больше не хочет меня? — продолжаю я.

Теперь она визжит со смехом.

— Хорошо, во-первых, у Норы не голова, а головка сыра с дырками в ней, и она пропадала все те дни, когда обещала мне прийти и позаботиться о тебе, а вместо этого находится бог знает где. Она где-то на седьмом небе от счастья, а ты в другом месте, потому что, безусловно, здесь говорят гормоны.

— Не могу поверить, что он не желает меня там видеть. Думаю, кто-то украл его телефон и написал мне. Может тупая шлюха.

— Брук, он явно защищает тебя и ребенка, — Мелани косит на меня взглядом, пока выбирает что бы посмотреть на Apple TV.

Монстры в моей голове одерживают верх над ее словами. Ребенок чувствует себя лучше. Если мой врач даст мне зеленый свет, почему он не хочет, чтобы я была там? Разве он по мне не соскучился?

— Я просто не понимаю, — ворчу я, хватая один из тех дурацких журналов, что я уже читала тысячу раз, и швыряю его в стену.

Мелани бросает пульт и приближается, чтобы пригладить мои волосы.

— Как говорят, мужчины пришли с Марса. Некоторые, кого я встречала пришли из задницы, засранцы. А ты, моя дорогая, прямо сейчас по-настоящему беременна. Ты пережила стресс из-за угрозы потери ребенка, потери своего парня, отсутствия поддержки со стороны твоих родителей, и Нора совсем не помогает. Ты застряла со мной, чокнутой, в этих четырех стенах на три недели, не выходя на улицу. Трусишка, вот почему каждый, кто когда-либо появлялся в “Большом Брате” (прим. "Большой Брат" - реалити-шоу) сходили с ума, но, по крайней мере, у них был бассейн.

Я игриво пихаю ее и смеюсь.

Но спустя несколько часов я пялюсь на стену, проигрывая все сценарии, если Реми меня не хочет. Ремингтон замечает кого-то другого на трибунах, кто ему нравится. Ремингтон понимает, что ребенок - подтвержденный факт, а это немного большая проблема, чем хотелось бы мужчине вроде него. Я мучаю саму себя и мой разум набрал такие обороты, что я уже не могу его остановить.

— Ты далеко. Где ты? С Реми?

— У него, должно быть, бой прямо сейчас.

Прямо сейчас у сотен людей есть возможность видеть его. Сотни вожделеющих его женщин выкрикивают его имя. Прямо сейчас те голубые глаза будут смотреть на что-то или кого-то другого, когда они буду сканировать аудиторию, а меня там нет. И даже, когда он будет здесь, в моем городе, он не хочет, чтобы я была там, и я не знаю, что делать.

— Разве нет прямого эфира на каком-то подпольном сайте? Иди сюда, держу пари, что есть! — она тянет меня в мою комнату, открывает ноутбук и начинает гуглить. У меня внутри все подпрыгивает, когда я задаюсь вопросом, если он все-таки есть. Она взвизгивает, когда находит ссылку и кликает на звук. - Он там. Иди сюда! Ну, это не совсем он. Думаешь, он уже ушел?

Просматриваю комментарии. Они его упоминают, но комментаторы, кажется, спрашивают, когда он выйдет. Мое сердце сжимается от желания быть там, а затем Мел хватает меня за руку, когда диктор использует свой самый захватывающий голос:

— Я слышу в толпе имя. Его произносят громче. Вы все тоже это слышите? - он прикладывает к уху руку и толпа кричит в унисон:

"РАЗРЫВНОЙ!"

У меня в животе оживают бабочки, когда он продолжает:

— Вы правы! Совершенно ВЕРНО, дамы и господа! Сейчас приветствуем, ни разу не потерпевшего поражения в этом сезоне, с идеальным количеством баллов, удивительного плохого парня. Единственный и неповторимый, Ремингтон Тэйт, Раааааазрывной!!!

У меня в животе все сжимается, когда он выходит, а на заднем плане ревет публика, в то время как камера фокусируется на ринге. И затем он забирается на ринг, гибкий и аэродинамический, как всегда. Он скидывает атласную накидку “РАЗРЫВНОЙ”, и женские крики почти разрывают динамики моего ноута. Вдалеке я вижу в воздухе растяжку с надписью “РАЗРЫВНОЙ НАВСЕГДА”.

Восхищенные, мы с Мел наблюдаем, как он поворачивается. Он улыбается, опьяненный вниманием. Потом я вижу, что он, как обычно, останавливается и автоматически смотрит на мое пустое сиденье, и тогда его улыбка вздрагивает. На мгновенье он останавливается,  разминает шею и возвращается к Райли, отворачиваясь от толпы.

— Ой. Думаю, он тоже по тебе скучает. Он никогда не шел в свой угол так, как сейчас, — вздыхает Мелани. — Брук? Брук?

Я плачу в подушку.

— Бруки, что случилось?

— Я не знаю.

— Брук, что случилось? Что-то не так?

Я сжимаю подушку сильнее, затем вытираю глаза.

— Ох! В моей квартире больше дождя, чем в целом Сиэтле, — стону я. Затем встаю и ухожу. Направляюсь на кухню, достаю салфетку и вытираю слезы, когда слышу крики публики, после того как раздается резкий глухой стук. Я спешу назад и всматриваюсь в экран: здоровяк лежит на полу лицом вниз, Ремингтон стоит перед ним, тяжело дышит, ноги врозь, руки по бокам. Как торжествующий бог войны. Которого я желаю каждой ноющей клеточкой моего тела. Который может иметь любую женщину в мире и вероятно, больше меня не хочет. И я не могу даже осознать того, как разобьется мое сердце, если я проведу всю оставшуюся жизнь без него.

— Разрывной! Дамы и господа! Ваш победитель, непобедимый в этом сезоне, возглавляющий чемпионат! РРРРРАЗ-РЫЫЫЫЫВНОЙ!

Мое сердце увеличивается в груди, оно пульсирует, я хватаю компьютер и поворачиваю его к себе, вижу его поднятую руку, когда он восстанавливает дыхание. Сегодня он не улыбается. Он мрачный, тяжело дыша уставился в одну точку, как будто погружен в свои мысли.

— Я так тебя люблю… Не знаю, что собираюсь делать, но я сделаю так, чтобы ты любил меня так же сильно, — шепчу я, лаская его лицо на экране.

— Ты собираешься стать папой, Рем! — визжит Мелани. — Мама твоего ребенка так сильно любит тебя!

Ремингтон поворачивает голову к рефери, и с кивком диктор вызывает кого-то еще. Мой желудок стягивается в узел, когда до меня доходит, что он собирается продолжить драться.

Мелани отвечает на звонок и я забываю сказать ей не делать этого.

— Райли! Что… ох, с ней все хорошо. В самом деле? Ну нет, вообще-то она также не в порядке, — я закрываю глаза и смотрю на свой телефон, когда они начинают говорить о том, как нам плохо. — Да, да, я сказала ей, что он направляется сюда. Сразу после боя? Хорошо, она будет счастлива.

Она вешает трубку.

— Ремингтон только что закончил бой и он хотел знать, все ли с тобой нормально. И Райли хотел узнать как ты, потому что Реми не так уж хорошо.. Он хочет, чтобы ты знала, они скоро будут в городе.

Недовольство быть прикованной к кровати огромное, но оно увеличилось от желания увидеть его, что закипает во мне. Я не могу выдержать мысли, что он будет драться здесь в Сиэтле, и что я не буду наблюдать за его боем.

Внезапно я хватаю радиотелефон и начинаю набирать номер.

— Что ты делаешь? Кому ты звонишь? — спрашивает Мел.

— Доктора Труди, пожалуйста. Брук Дюма, — говорю я, затем прикрываю трубку. — Мелани, мне плевать на то, что он не хочет меня видеть. Я хочу видеть его и я СОБИРАЮСЬ увидеть его, точка.

— Что, черт возьми, ты говоришь?

— Ты должна доставить меня в Андеграунд. 

♥ ♥ ♥ 

— Я ВСЕГДА ХОТЕЛА одеваться, как старушка, с тех пор, как увидела “Миссис Даутфайр” , — говорит Мелани, вытаскивая парики, которые мы заказали в интернете.

— Мел, я не буду вставать с этой инвалидной коляски, повтори мне еще раз, что ничего не случится.

— Подруга, ты выпросила у своего врача разрешение. Все будет хорошо. Реми даже не узнает, что ты пошла. Мы молоды, Брук! Алло? Живем один раз, — она уверенно фыркает и пытается примерить свое цветастое "старушечье" платье.

— Но я сказала, что еду к своему парню домой, — напоминаю я ей.

— Это и БУДЕТ у него. Ринг - это логово Разрывного. Плюс, не стоит недооценивать силу счастья. Люди быстрее выздоравливают, когда они рядом со своим любимым. Ребенку это понравится, не так ли, прелестный малыш? — Она глупо воркует нагнувшись у моего живота.

Сдержав смех, я отталкиваю ее. Она права, и я абсолютно уверена, что ребенку это понравится. Я уже чувствую воодушевление, и в самом деле не думаю, что ребенку весело со мной в моем нынешнем плачевном состоянии. Я влюблена в сложного человека и он заставляет меня испытывать непростые чувства. Я прокрутила это в своей голове тысячу раз, и мне наплевать, если он не хочет, чтобы я там была. Я увижу своего мужчину. Точка.

— Что скажешь? — спрашиваю Мелани, надевая белокурый парик длиной до плеч.

— Потрясающе. Ты выглядишь дешево. Теперь позволь мне тебя накрасить, — она вываливает на меня тонны макияжа, в то время как от перспективы встречи с ним мое сердце взволнованно колотится.

— Мел, мои поры захлебываются.

— Тс-тс! Тихо! Теперь я.

Я смотрю на себя в зеркало, пока она работает над своим лицом.

— Ладно, я выгляжу, как проститутка. Нас спросят, сколько мы берем.

— Ты чокнутая, мы должны сделать так, чтобы ты не была на себя похожа.

— Но ты по прежнему выглядишь привлекательней! Ты сексуальная бабушка, почему я не могу быть такой?

— Потому, что я все еще могу ходить, а ты будешь в кресле, — она подталкивает меня ближе к зеркалу, и мы обе смотрим на себя в платьях с цветочным принтом. Мел подобрала к платью небольшой кашемировый свитер и добавила цветы к своему седому парику, а мой мой белокурый парик был украшен черной повязкой в стиле "Алисы в Стране Чудес", удерживающей волосы на месте.

Я совсем не похожа на себя, и если добавлю большие очки, имеющиеся у нас, то буду выглядеть вдвойне непохожей на себя, но они такие большие и их неудобно носить, поэтому я запихиваю их в карман платья, когда мы выходим из лифта.

— Не хочу отвлекать его. Реми не должен видеть, что я здесь. Он может рассердиться. Я даже не знаю, как он поступит, он слишком непредсказуем. До того нашего расставания мы никогда по-настоящему не ссорились.

— Ты моя трусишка, судя по розам, которые он тебе отправлял, он хочет это компенсировать. И не волнуйся! Я мгновенно верну тебя назад, а пока что мы вытаскиваем тебя из этой ЧЕРТОВОЙ КОМНАТЫ! Юхууу! 

♥ ♥ ♥ 

ТРИДЦАТЬ МИНУТ СПУСТЯ мы обнаруживаем, что Андеграунд не ориентирован на людей с физическими недостатками. Мы узнали об этом, когда Мел пыталась вытащить меня из такси, затем пересадить в кресло, потом попасть внутрь ночного клуба, спуститься вниз на лифте и оказаться в Андеграунде. Она пыхтит, отдувается и говорит мне, что больше не выглядит круто:

— Благодаря тебе, беременная цыпочка.

Я бы посмеялась над тем, как нелепо она выглядит, пытаясь заставить людей расступиться, чтобы мы могли пройти, но как только мы попадаем на переполненную арену - такое чувство, будто я вернулась домой. И смешавшиеся чувства счастья и разочарования, из-за того, что я не была приглашена, вступили во мне в противоречие в непростом сочетании.

Это то место, где я его встретила. Где потеряла свое сердце с единственного вздоха. Где он трахал мое имя. Где он поцеловал мои губы. Где он штурмом взял ринг перед тем, как взять меня.

После примерно тысячи "извините, простите, пропустите", Мелани наконец останавливается у наших мест. Чтобы купить билеты, мне пришлось воспользоваться своей собственной карточкой, и я разорилась, так что у нас места в первом ряду, хоть и не в самом центре. Здесь неплохо, и я смогу вблизи жадно поглотить каждый сантиметр своего Разрывного. Он не стремится поговорить со мной? Не хочет увидеть меня? Я умираю от одного намека.

— Не забывай, что ты должна выглядеть как пожилая женщина, Мел, — шепчу я, когда первые бойцы вечера начинают набивать друг другу морды.

— Та женщина следит за нами, — беспокойно говорит Мелани и указывает позади нас, но я даже не могу повернуться. — Она, как трансвестит. Немного пугающе.

Нахожу взглядом Пита и вижу его, и прямо рядом с ним на сидении, которое обычно занимаю я, замечаю свою сестру Нору, улыбающуюся и флиртующую с ним.

— Ничего себе, Нора добралась до Пита, чтобы он достал ей билет? — говорит Мелани.

Не знаю почему, но от вида кого-то другого, кто занимает мое место, даже если это моя сестра, во мне пробуждаются тысячи змей ревности, и я становлюсь все злее и злее. Нет, не злой. Взбешенной все больше и больше из-за того, что Ремингтон запретил мне сюда приходить. Подонок.

Вдруг ринг освобождается и я вижу, как Райли идет занять свое место возле угла ринга и мой пульс ускоряется.

— В последний раз, когда он выходил на эту арену, он подарил нам рекордно быстрый нокаут и погнался за одной из своих... — взрывается голос в динамиках, женщины визжат, а мое сердце начинает биться быстрее, когда я вспоминаю, как он побежал за мной.

— Вы знаете, о ком я говорю. МУЖЧИНА, на которого ВЫ ПРИШЛИ ПОСМОТРЕТЬ! Скажите "привет" единственному и неповторимому Ремингтону Тейту, вашему РААААЗРЫВНОМУУУУ!!!!"

Мелани задерживает дыхание, а потом бормочет:

— Омойгребаныйбог, я вижу его!

Мой пульс подскакивает до потолка, когда я напрягаюсь, чтобы увидеть вспышку красного, передвигающуюся рысью к рингу, но мне не удается ничего рассмотреть из этого тупого кресла.

— Я не вижу его!

И, господи, я ненавижу всех за то, что они могут видеть его, а я нет.

— Подруга, он идет на ринг! Его окружает несколько цыпочек, но он проталкивается между ними. Он Бог, Брук. О, боже...

И затем я наконец вижу его, мое сердце замирает, а живот сводит от эмоций. Люблю его, ненавижу и люблю.

Он появляется в моем поле зрения, как вспышка красного, и поднимается наверх на ринг, такой гибкий и мускулистый, блестящий и подвижный. Софиты светят на него сверху вниз, пока он избавляется от своей красной накидки, и вот он здесь. Такой мужественный и неукротимый. Фантазия каждой женщины и моя реальность.

Я никогда не смогу забыть, как он смотрится в своей боксерской форме, каждый мускул его точеного торса жесткий и неизменный, загорелый и блестящий. Я никогда не смогу забыть то, как он улыбается толпе. Я. Умираю. Он выглядит потрясающе.

Идеально. Излучает мужскую и жизненную силу. Такое ощущение, будто свет софитов опускается на него, чтобы поцеловать его загорелую кожу. Он начинает медленно поворачиваться, раскинув в стороны свои мощные руки с тугими мышцами. Арена практически дрожит под колесами моей коляски, стоит оглушительный крик.

— Трахни их всех, Разрывной! — кричат люди позади меня.

"А потом трахни меня!"

Его ямочки подмигивают им, глаза блестят для них. Он выглядит настолько счастливым, что мне хочется ударить его. На самом деле, мне хочется подняться туда и обрушиться своим ртом на его, в то время как я буду бить его.

— Брук, я чувствую себя плохой подругой от того, что хочу твоего мужчину, поэтому, пожалуйста, скажи, что ты понимаешь, — встревоженно произнесла Мелани.

Я стону от отвращения к себе. Я ушла без разрешения и вот я здесь, преследую его, как какая-то фанатка. Страстно желаю его, потому что он мой.

МОЙ.

— А теперь, дааамы и господа, приветствуем "Прародитель всех монстров", Гектор Хекс, Геркулеееееес!!! — взвыл диктор, а Мелани пробубнила "Святоооое дерьмо!"

В этот момент "Прародитель всех монстров" поднимается на ринг и, готова поклясться, что вижу, как под его весом прогибается пол. Я никогда его раньше не видела, но выглядит он даже больше Мясника, отчего узел в моем животе завязывается в десять раз туже. Новый боец похож на Пола Баньяна, невероятного гиганта.

— Из какой галактики прилетел этот кусок мяса? — спрашивает Мелани, возмущенная, как и я.

Реми стукнулся с ним боксерскими перчатками, затем отошел и согнул руки, предоставляя на обозрение свои татуировки между плечом и бицепсом, перекатывающиеся под его мышцами. И от воспоминаний, как они ощущаются под моими руками, мое тело начинает пульсировать.

Гонг.

Они идут в центр. Мое сердце бешено колотится, когда "Прародитель всех монстров" лупит Ремингтона по ребрам, а Реми возвращает ему три удара, так быстро и мощно, что это заставляет соперника отступить на три шага назад.

— Брук, омойбог! — произносит Мелани. — О! МОЙ! БОГ!

Гигант, покачиваясь, возвращается, направляя удар прямо в живот Реми. Я слышу звук удара и морщусь, но вскоре раздаются звуки контратаки Ремингтона. Быстро и мощно. ПАМ-ПАМ-ПУУМ!!! И гигант падает на задницу. Ожидая, пока он поднимется, Реми кружит по рингу - гибкий, грациозный, мой сильный голубоглазый лев.

Все мое тело вспоминает, как лев двигается на мне. Во мне. Как его бедра толкаются с идеальным нажимом и точностью. Как его руки касаются меня. Сжимают меня. Дразнят меня. Как его язык трется об меня, пробует меня на вкус, облизывает меня.

Монстр медленно поднимается, трясет головой, словно сбит с толку и, прежде чем он может нанести еще один удар, Ремингтон ударяет его своей правой и сбивает обратно на спину.

Мелани вскакивает и орет.

— ДА! ДА, РЕМИ! ТЫ КОРОЛЬ ЧЕРТОВЫХ ДЖУНГЛЕЙ! — выкрикивает она. Он оборачивается с этой своей улыбкой, и я застываю, когда он замечает нас. Он снисходительно улыбается нам, своим фанатам, стоя к нам лицом, как вдруг его поза меняется, тело кажется напряженнее. Его ямочки все еще на месте, но глаза чуть прищурены, когда он изучает нас, словно хищник во время охоты.

Внутри меня все обрывается.

— Думаю, он узнал твой голос, идиотка! — шикаю я на Мел, дергая ее за юбку, чтобы она села обратно.

Но он не смотрит на Мел. О, нет. Реми уставился на меня. Его ноги расставлены, грудь тяжело вздымается, он пронзает меня взглядом, словно лазером. Он смотрит на меня, и только на меня.

Его голубые глаза впились в меня, любопытные и вопрошающие, и вдруг я с мучением осознаю во что одета. На мне тонны макияжа: тени для век, нелепая красная помада... Я молюсь, тихо и горячо, чтобы этого было достаточно для маскировки от него.

Я выдыхаю, когда его глаза скользят направо от меня, к Мелани, а она поправляет свой парик и вздыхает: "Дерьмо на гребаной палочке".

И если я думала, что я ничем не ограничена, то совершенно его недооценивала.

Он снова смотрит на меня, а потом медленно качает головой.

Мое сердце сжимается так сильно, что кажется, что в моей груди образуется внутреннее повреждение.

На какое-то мгновение он медленно проводит рукой по своим волосам и беспокойно вышагивает туда-сюда; затем снова поднимает голову и, когда его глаза всматриваются в меня, он снова качает головой, но на этот раз на лице внезапно вспыхивают его ямочки и я, думаю, что попалась.

Электрический заряд пробегает сквозь меня, в то время как его глаза полыхают темным огнем, а губы чувственно изгибаются, он переполнен тем мужским знанием, что я, вопреки словам его фанатов, его фанат номер один.

Он точно знает, кто я. Я вижу отчитывающее веселье в его глазах и практически слышу, как он говорит...

“Ты, маленькая засранка, я знаю, кто ты”.

“Я вижу тебя”.

“Я, черт побери, вижу тебя!”

Я хочу сорвать с себя этот глупый наряд, подбежать и взобраться на него, как на дерево.

Схватить его мощную челюсть в свои ладони и целовать его, утопить в своих поцелуях, отдать ему всю свою любовь, в которой я тонула на протяжении недель.

Он сжимает пальцы, держа руки по бокам, в то время как объявили следующего противника, и пока он взбирается на ринг, Реми продолжает смотреть на меня, сжимая и разжимая кулаки, с сильным возбуждением во взгляде, которое, я чувствую, вспыхивает в каждой части моего существа, вплоть до пальцев ног.

Звонит колокол, и Ремингтон подмигивает мне, что заставляет толпу взреветь.

Мелани визжит и сжимает мою руку.

— Скажи мне снова, как сильно он не хочет тебя, больная! — она указывает на себя. — Эта девушка прямо сейчас одета, как шлюха, чтобы тебя поддержать. Омойбог! Он точно сделал это с тобой в своей голове!

Я практически стону, когда начинается бой.

Ремингтон выглядит заведенным. Он многократно наносит удары своему новому сопернику, исполняет джебы, бьет, уклоняется, и оборачивается ко мне между ударами, только чтобы убедиться, что я смотрю.

И я смотрю.

Я вижу его.

Чувствую его.

Хочу его.

Я, черт побери, люблю его больше чего-либо или кого-либо в этом мире.

У противника нет никаких шансов против него, и я наблюдаю за ним в абсолютном и безоговорочном восхищении.

Все эти недели, под влиянием всех этих гормонов, скучая по нему, как сумасшедшая, желающая его, как сумасшедшая, любящая его, как сумасшедшая... Впервые за эти недели он так близко, и я умираю по нему настолько сильно, что схватилась за свое кресло так, что побелели костяшки пальцев. Мне нужен он внутри меня так же, как нужен следующий вдох. Сейчас это все, о чем я могу думать - все мои мысли о том, что он мой, а я его, что не позволю ему уйти и заставлю захотеть меня снова, если у него когда-то пропадет желание ко мне, и что тот момент, когда я отпущу его, никогда не наступит.

      С каждой победой, когда было выкрикнуто его имя и поднята его рука, толпа ревет, а меня в моем нелепом наряде находят его голубые глаза, его челюсть сжимается, а тело напряжено так, словно ему сложно стоять и смотреть, не дотрагиваясь до меня. Все мое тело откликается и я трепещу от того, каким взглядом он смотрит на меня. Наверняка выгляжу я ужасно, но он все еще хочет меня. Его глаза горят желанием, а в их радужке танцует обещание, что он возьмет меня... Мое сердце трепещет. Я помню его.

      Я помню его кожу, его мозоли, как они касаются меня. Его дыхание. Я вижу на экране его блестящее от пота тело, каждая часть и каждый дюйм которого идеальны, и я практически могу попробовать его на вкус, почувствовать, как оно скользит напротив моего.

      В течение всего вечера я - скопление счастья, волнения, решимости и непреодолимой потребности.

— Мел, я не хочу, чтобы он видел меня в этом платье, — говорю я ей, впервые жалея о своем выборе одежды. Я выгляжу уродливо, распутно, грязно и нелепо, и я не хотела, чтобы Реми видел сегодня меня такой.

— Ладно, давай доставим тебя домой и пусть он сам к тебе придет, — бормочет она. Мелани начинает толкать меня и вдруг я слышу голос, грохочущий из динамиков: "НОКААААУТ!!!! Да, дамы и господа!!!! Наш победитель сегодняшнего вечера, в очередной раз, Разрывнооой!!! РААААЗРЫЫЫВНОООЙ!!!!

Его имя окружает меня, когда публика начинает скандировать: "Разрывной! Разрывной!"

— Естественно, вы сделали все в точности до наоборот, несмотря на то, что я просил, — гортанный, глубокий и сексуальный голос шепчет позади меня, затем я вижу мускулистый торс прямо перед собой, и меня аккуратно поднимают потные руки.

Ремингтон обращается к Мелани вместо меня, и я слышу, как он говорит:

— Я позабочусь об этой петарде. Райли может отвезти тебя домой.

Его запах окутывает меня и я полностью обезоружена. Я хочу ударить его по груди, чтобы отпустил меня, потому что до сих пор немного зла, но мои пальцы соединяются на затылке его мощной шеи в страхе упасть, и я неподвижна в его хватке, поглощая ощущения от его объятий. Хорошо. Пугающе хорошо. Его накачанные бицепсы сжимают меня, а толстые предплечья блестят от пота, как и остальная часть его тела. Остальная часть прекрасного, разъяренного, многогранного его.

— Повеселись, Бруки, — произносит Мелани с огоньком в глазах, когда подходит, чтобы погладить меня по плечу, и шепчет мне на ухо: — Подруга, за всю свою жизнь я не видела такого огня в глазах мужчины, он собирается затрахать тебя до потери пульса...

В раздевалке Райли встречает меня восторженной улыбкой на лице:

— Хей, Бруки! Поскольку Реми так крепко держит тебя, я предполагаю, что ты Бруки! — говорит он, протягивая Ремингтону небольшую спортивную сумку.

Реми кивает и что-то шепчет ему, затем несет меня на улицу и вызывает такси и, вместо того, чтобы отвезти меня домой, резко и хрипло называет водителю название отеля в двух кварталах отсюда. Он обезвожен, поэтому расстегивает сумку, достает из нее бутылку и начинает пить, в то время как свободной рукой тащит меня к себе на колени.

Его хватка на моей талии усиливается, когда я пытаюсь сдвинуться с места, и мое сердце безумно стучит в груди, когда он бросает воду обратно в сумку. Он наклоняет голову и делает самый глубокий и длинный вдох, насыщаясь моим запахом. Желание вихрем проносится сквозь меня. Я все еще немного зла, но клитор у меня между ног пульсирует на грани боли. Он обхватывает мое лицо, поворачивает меня и прикусывает мочку уха, тяжело дыша, полностью возбужденный под моей попой, как будто он хочет меня. Как будто он отчаянно меня хочет.

— Господи, — шепчет он мне на ухо, обхватывая меня руками и трахая языком мое ухо.

Дрожь желания пробегает по моему телу, выдавливая из меня стон. Я разрываюсь между желанием ударить его и поцеловать, потому что он убивает меня. Мои трусики промокли, грудь болит, сердце болит, каждая часть моего тела болит все сильнее с каждым новым глубоким погружением его языка в мое ухо, вокруг ушной раковины, за ухом, с тем же самым отчаянием, которое я чувствую.

Когда мы подъезжаем к отелю, я варюсь в своем собственном гневе, и в то же время киплю от вожделения после того, как Ремингтон довел себя до сумасшедшего возбуждения на заднем сидении такси. Поглаживая  меня руками, облизывая и покусывая. Нюхая меня, будто он страдает от недостатка воздуха.

Он берет ключ на ресепшене, и вот мы едем в лифте, когда я говорю: "Отпусти меня", глубоким, чужим голосом.

— Скоро, — бормочет он мне в ответ, его глаза пылают жаром, когда он смотрит на меня сверху вниз.

Даже, когда эти голубые глаза впиваются в меня в этом самом несексуальном платье в мире, с ужаснейшем макияжем, с этой блядской красной помадой, чистая жажда в его взгляде будто проходит сквозь меня маленькими молниями удовольствия.

Я ощущаю себя кипящим вулканом, кровь кипит в моих жилах от непередаваемого сочетания гнева и возбуждения. Но это возбуждение, я ненавижу то, как он быстро одерживает победу надо мной, стоит его запаху только достичь моих легких. Мой язык болит во рту. Я хочу облизать его горло и захватить этот сексуальный рот своим, заставляя его показать мне, что он все еще хочет и любит меня.

Мое сердце яростно бьется о ребра,  пока он вставляет ключ-карту в слот и заносит меня в номер, направляясь в конец комнаты, где обычно располагается спальня.

Затем ставит на ноги возле кровати.

— Я не знаю, поцеловать тебя или ударить, — мой голос дрожит от переизбытка эмоций.

Вдруг меня накрывает, и я бью его кулаком по груди, толкая так, что он отступает. Затем хватаю его прекрасное лицо и обрушиваюсь на его сексуальный рот своим. Его вкус проходит сквозь меня, как выстрел экстаза, пока я рассерженно не дергаюсь, и не ударяю снова по его твердой, как стена груди.

— Твои песни заставляли меня плакать! Я скучала по твоему голосу, по твоим рукам! Я тупая беременная дурочка, тоскующая по тебе, а ты хочешь, чтобы я стала подобием маленькой хорошей женушки пятого века, ждущей тебя, пока из-за тебя намокают трусики каждой гребаной женщины. Я не буду этого делать! Я отказываюсь быть такой девушкой - ты меня слышишь?

— Да, я слышу тебя, — он наклоняется и проводит пальцами по моему затылку, затем его хриплый, полный желания голос скользит по моей коже: — Теперь иди сюда и поцелуй меня снова...

Он притягивает меня ближе и я снова ударяю его в грудь, но на этот раз слабее, издавая стон протеста.

— Ты прикасался к кому-то? — кричу, пытаясь высвободиться.

Он усиливает хватку на моем затылке и впивается  голодным взглядом в мои губы:

— Нет.

— Тогда почему ты не хотел меня видеть? Я не понимаю!

Он разочаровано моргает:

— Тебе не нужно меня понимать. Просто, черт побери, люби меня. Ты можешь это делать? Можешь? — его большой палец чувственно очерчивает мою нижнюю губу. — Ммм?

Я не могу ответить. Пока он смотрит на мой рот своим плотоядным взглядом, а я упиваюсь его потемневшей квадратной челюстью, его голубыми глазами, взъерошенными волосами, высокими скулами, темными изгибами бровей, каждым дюймом его прекрасного лица, которое находится настолько близко ко мне, что каждая частичка моего тела начинает болезненно пульсировать. Я слышу свой собственный шепот:

— Ты все еще любишь меня?

— Ты, должно быть, шутишь, — произносит он.

Из меня вырывается стон, когда его пальцы ласкают мой затылок, и это прикосновение сводит меня с ума. Он опьяняет меня своей близостью, сочетанием запаха своего пота, мыла, его самого. Каждый раз, когда он рядом, мои чувства усиливаются, и я настолько пропиталась эмоциями  за все то время, пока скучала по нему, плюс эти странные гормоны, что мой голос дрожит, когда я спрашиваю:

— Ты все еще любишь меня, как раньше?

— Да я, черт возьми, схожу по тебе с ума! — кричит он в недоумении.

Я закрываю глаза и издаю тихий стон, отчаянно цепляясь за его слова.

— Я говорил, что люблю тебя каждым лепестком каждой розы, — произносит он тихим хриплым шепотом. Затем снова проводит подушечкой большого пальца по моим губам, на этот раз грубее, с большим желанием, тогда как его бархатистый сильный голос посылает волну жара по моему телу:

— В институте одна из моих врачей получила розу. Она сказала мне, что та была от ее мужа, потому что он любил ее и был в отъезде. Разве это не то, что посылают кому-то, когда ты не с ними и чертовски любишь их? Брук, я никогда не делал этого раньше, но это чертовски больно, смотреть на тебя через гребаный экран. Больно переписываться. Это больнее любого гребаного удара.

Он растопыривает пальцы на моем затылке, как если бы ему было необходимо касаться моего тела настолько много, насколько это вообще возможно, его глаза горят яростным огнем, и это только заставляет мое сердце биться сильнее.

— Ты слушала песни? Они все были для тебя, Брук. Разве ты не знала, что я думал о тебе? Чертовски скучал по тебе? Если это не доказывает то, как сильно я тебя люблю, тогда скажи мне, как тебе это показать!

— Я хотела, чтобы ты был рад меня видеть на всех боях! Как и всегда. Ты раньше всегда хотел, чтобы я была там. Почему не в этот раз? Почему ты не приехал увидеть меня перед боем?

— Господи, я хочу, чтобы ты была там, как не хочу ничего другого! Ты думаешь, я наслаждаюсь каждой секундой этого ада? Если бы я приехал к тебе до боя, как думаешь, я бы смог потом уехать? Как ты можешь думать, что это для меня просто, Брук? Как?

Яркое разочарование в его глазах режет меня настолько глубоко, что я опускаю голову, потому что нет, я не думаю, что это для него легко.

— Ты думаешь, что ты нуждаешься во мне, маленькая петарда? — грубоватый голос полностью проходит сквозь меня, и мне приходится сжать бедра, чтобы остановить дрожь внутри. — Детка, то, как ты нуждаешься во мне, едва покроет половину той силы, с которой я нуждаюсь в тебе.

От неожиданной грусти в его голосе мой взгляд вновь обращается к нему.

— Количество моих боев сократилось наполовину. Я не могу сконцентрироваться. Я не могу спать. Я не могу включиться в игру. Там я, как робот. Я чувствую дыру прямо здесь, прямо, черт подери, здесь, — он кладет ладонь на свою грудь. — Я пытаюсь защитить свою девочку. Три врача, три, в один голос сказали, что она должна быть в постели первые три месяца, без переездов. Я не могу увидеть ее, не могу заняться с ней любовью, я пытаюсь поступить правильно, когда все мои внутренности вопят, что ОНА принадлежит МНЕ, — он жмурится и выдыхает через нос. — Каждую секунду, когда ты и я делаем вздох, ты принадлежишь мне.

— Реми, прости. Это сводит меня с ума, — я закрываю лицо ладонями и пытаюсь дышать через сжавшееся горло, когда он хватает меня за запястья и разводит мои руки в стороны, заставляя встретиться взглядом с его ярко-голубыми глазами:

— Я так сильно тебя люблю.

Он обхватывает мое лицо своими большими мозолистыми ладонями:

— Так, мать твою, сильно, Брук, что до сих пор не знаю, что делать с самим собой, — произносит он и целует меня в переносицу с медленным судорожным вздохом. — Я скучаю по всему, что касается тебя. Начиная с твоей улыбки, когда ты смотришь на меня, до того, как пахнет постель, когда ты со мной. Я люблю тебя так, как не любил ничего в своей жизни, ничего. Желание прийти за тобой и забрать обратно к себе съедает меня изнутри, как болезнь.

Я начинаю дрожать в изножье кровати - все мои эмоции, все мои бушующие гормоны, все мои клетки, все мое естество гудят от его слов. Все мое тело пульсирует от любви, похоти и агонии от разлуки с моим Реми на долгие недели. Дрожа, я протягиваю руку и веду тремя пальцами по линии его жесткой челюсти.

— Это, — говорю я, слова срываются с моих губ, — то, что я вижу в своей спальне. Это лицо. Это лицо - это все, что я вижу, все что вижу, Реми.

— Черт бы тебя побрал, снимай это дерьмо и дай мне посмотреть на мою Брук.

Он хватает мой парик и швыряет его в сторону, затем удерживает мой взгляд, и наши улыбки исчезают. Воздух между нами пульсирует и подпрыгивает, как будто наша потребность является живым дышащим существом между нами.

— Почему кому-то захотелось скрыть эти волосы?

Аккуратно он снимает сетку с моей головы, и тихий шелестящий звук - единственное, что слышно в комнате.

Медленные, деликатные опытные пальцы разбирают узел из волос, и от контакта его пальцев с моей головой по моей спине бегут мурашки.

К тому времени, как он освобождает пряди цвета красного дерева, спадающие по моим плечам, мои бедра превратились в лужицу вместе с остальной частью меня. Тонкий слой пота покрывает его шею и грудь. Его торс настолько потный и твердый, что кажется непробиваемым, как стена, словно ничего не в состоянии причинить ему боль. Мышцы его рук выпирают, когда он гладит меня по волосам, распутывая мой пучок.

Когда я заговариваю, мой голос такой хриплый, каким никогда еще не был:

— Я должна была быть твоей старой поклонницей.

— Моя, — произносит он еще более хриплым и тихим шепотом, нежели мой.

— Что?

— Моя сладкая... непослушная... любимая маленькая фанатка.

Снова слышать, как он называет меня своей...

Звук просачивается сквозь меня, и он это слышит. Разряды жара стремятся к моему средоточию, когда он просовывает одну руку мне под платье. Живые, нежные, голубые глаза следят за мной, в то время, как его палец ползет выше по моему бедру, а мое сердце пускается вскачь.

Он смотрит на мой рот и, о боже, я просто истекаю от нужды. Он наклоняется, чтобы сперва попробовать на вкус мои губы, раскрывая их, и в тот же момент его палец движется по ткани моих трусиков. Его язык скользит по мне, пока он укладывает меня на кровать, я дрожу, открываю рот и тихо постанываю.

Это ощущается так правильно, хорошо, так хорошо...

Он подразнивает край моей промежности через трусики, затем отодвигает их в сторону, и его палец начинает мягко меня ласкать. Ураган желания бушует во мне, когда я мягко его целую. На вкус это он, а еще моя дурацкая помада, и я умираю, когда он заставляет меня открыться своим пальцем, а затем появляется его язык. Горячий и влажный, он кружит вокруг моего, уговаривая меня следовать за ним и испивать его рот, когда он медленно просовывает в меня средний палец.

Мое тело выгибается к его.

А он шепчет мне в рот:

— Если ты можешь прийти ко мне на бой, то можешь попасть в мои объятия.

Мое дыхание сбивается, а его палец продолжает двигаться внутри меня. Я чувствую, как сжимаюсь вокруг него, мое тело благодарно иметь хоть что-то от него внутри себя. Он добавляет свой большой палец, подразнивая мой клитор, и когда он отклоняется, чтобы снова взглянуть мне в лицо, играя с самой влажной и горячей частью моего тела, рот испачкан моей помадой, челюсть сжата от похоти, глаза блестяще-голубые, его прекрасное лицо смотрит на меня сверху вниз и, господи, я клянусь, он выглядит настолько сексуальным, словно какая-то другая женщина поцеловала его. Я завидую сама себе и своей помаде, извиваюсь и качаю головой.

— Ремингтон...

Он стонет и дарит мне еще один поцелуй, быстрый и жесткий, с задействованием зубов, во время которого отодвигается и вынимает из меня палец.

Без всякой спешки он расстегивает по очереди каждую пуговицу моего платья. Каждая клеточка в моем теле в бешенстве, и я сажусь, помогая ему расправиться с нижними, пока он расстегивает верхние.

— Быстрее, о боже, прикоснись ко мне, — задыхаюсь я.

— Ш-ш-шш, — шепчет он, стягивая с меня платье ровно до середины, опуская его по бокам, чтобы оставить меня в моем белом хлопковом белье. Мои соски торчат сквозь ткань лифчика, трусики давно влажные, и я не думаю, что это могло скрыться от его глаз, которые стали темнее и еще более голодными, чем были раньше:

— Господи, я мог бы съесть тебя.

Прежде, чем я успеваю осознать, он находит застежку лифчика своими большими пальцами, стягивает его по бокам и потирает пальцами мои соски, покусывает дорожку вдоль моего рта, нижнюю губу, верхнюю губу, пока не опускает голову и не кусает мой сосок.

“Охх”, слышу я. И это я. Произвожу весь этот шум. Выгибаюсь под ним.

Он дразнит кончиком языка мой сосок, и рябь удовольствия проходит сквозь меня. Его рука снова скользит к моим трусикам, а мои пальцы погружаются в его волосы. Он кажется таким голодным, а я такой жаждущей, его средний палец легко проникает в меня, и я настолько опухшая, влажная, настолько отчаявшаяся, что ощущая, как его рот сосет мою грудь, словно он изголодался по мне, начинаю кончать.

Пальцы в его волосах сжимаются в кулак, и я издаю "ууууухающий" звук, когда моя голова откидывается назад, а мышцы внизу начинают сокращаться и расслабляться, сокращаться и расслабляться, а он медленно двигает пальцем, продлевая мое удовольствие, сосет мою грудь жестче, пуская в меня потоки удовольствия один за другим.

— О, Боже! — кричу я, вскакивая, цепляясь за него и зарываясь лицом в его шею, где пробегаюсь языком по его вкусной, упругой коже, отчаянно упиваясь им. — О, господи, я умираю от того, как хочу, чтобы ты сделал меня своей. Чувствовать тебя. Тебя. Внутри себя.

Он смотрит на меня, переводящую дыхание, меня возбуждает собственнический блеск в его глазах.

— Я с тобой еще не закончил, — нежно говорит мне, заставляя меня облизать его влажный палец. — Я собираюсь трахать твой рот своим, твою киску своими пальцами, языком, любой возможной частью своего тела. А ты поцелуешь мой член так, будто завтра не наступит никогда.

— Я хочу поцеловать твой член сейчас.

— Не сейчас, — он делает шаг назад и снимает свою боксерскую одежду, демонстрируя свою загорелую кожу, мышцы, татуировки и.… У меня расширяются глаза, когда вижу, как он, полностью возбужденный, направляется в душ и включает воду. Он возвращается за мной, и мои глаза горят при виде его красивого эрегированного члена, так близко к татуировке звезды над ним.

Я хочу поцеловать эту его часть, как хочу поцеловать все остальное его тело. Нет. Я хочу не поцеловать. Я хочу облизать. Сосать. Кусать. И заявить на него свои права, на веки вечные.

Прежде, чем я могу схватить его и поиграть с ним, как он играл со мной, он берет меня за руку, ставит на ноги и ведет к огромному джакузи. Круглое, цвета слоновой кости, оно расположено посредине комнаты, и когда он закрывает пробкой сток, я обхватываю его руку и погружаю ноги в воду, затем жду, чтобы он последовал за мной. Он залазит позади меня и опускает нас в горячую воду, включая двигатели джакузи, когда мы устраиваемся.

Мои веки смыкаются, когда он окутывает меня своими руками и немедленно начинает облизывать мою шею.

— Реми . . . — выдыхаю я.

Он задевает зубами мой затылок, а затем шепчет мне на ухо:

— Ничто в этом мире не имеет такой приятный вкус, как ты, твоя кожа, твой язык, нет ничего столь же вкусного и сочного, как твоя киска.

Внезапно он поднимает меня из воды и поворачивает вокруг, оставаясь сидеть на месте, а его лицо на одном уровне с моим влагалищем. Он разводит руками мои бедра шире и зарывается головой у меня между ног, целуя мою киску целую минуту, поглаживая клитор языком, затем проталкивается языком внутрь. Я могу чувствовать, как его рычание вибрирует сквозь меня, закончив пробовать на вкус, он поворачивает меня обратно и опускает вниз к себе.

— Ты становишься еще более влажной, когда кончаешь, — говорит мне на ухо хриплым голосом, затем спокойно начинает намыливать мне волосы. — А они... стали больше и тяжелее.

Он проводит мыльными руками по моей груди, и кажется, что вся моя кровь прилила к клитору и к кончикам моих сосков.

— Да, — едва выговариваю. — Они такие чувствительные, всегда сморщенные.

— Они нуждаются в том, чтобы их пососали, — выдыхает он за моим ухом и ласкает мочку языком, будто он уже пробует на вкус мои сморщенные соски, заставляя мой клитор пульсировать.

Я чувствую, как его чертовски твердая эрекция упирается мне в спину, пульсирует, касаясь моей кожи, мне так сильно хочется облизать  головку его члена, что язык не находит себе места во рту. Я выдавливаю немного мыла и тщательно умываюсь, пытаясь избавиться от всей этой косметики.

— Вот так, — говорю я, поворачиваясь и быстро намыливая его волосы.

Он с ухмылкой смотрит на меня, будто знает причину моей спешки. Я становлюсь на колени и намыливаю шампунем его волосы, пытаясь смыть его в раковине на краю джакузи. Я оседлала его так, что огромная выпуклость его эрекции - огромная восхитительная выпуклость - находится прямо там, между моих бедер, когда я смываю шампунь. Он наклоняется и начинает слизывать капли воды с моих сосков. Я вскрикиваю, а он хватает меня за задницу и сильнее тянет меня на свою выпуклость, в то время, как от его сосательных движений у меня загибаются пальцы на ногах.

— Так не больно? — хрипит он, дергая кончик соска зубами.

— Нет, о, Реми, это так хорошо.

Он стонет и толкает свои бедра на меня, в то время как переключается на вторую грудь.

— Черт, Брук, я мог бы кончить, только посасывая тебя, слыша тебя...

      — Я могла бы кончить от того, что ты посасываешь меня... слыша твои стоны...

Он хватает одну грудь и так сильно посасывает вторую, я стону и начинаю двигаться на его бедрах, и прежде, чем осознаю это, представляю себе, как поднимаю свои бедра, принимая в себя его член, катаясь на нем, прося его заполнить меня, снова и снова. Он останавливает меня.

— Я не кончу в джакузи. Единственное место, где я кончаю, это ты, — громко говорит он.

— Отнеси меня в постель и продолжай ласкать, — беспокойно дышу, обнимая его за шею.

К тому времени, как он выносит меня из джакузи и оборачивает в полотенце, поднося к постели, я становлюсь дрожащей массой раскаленного желания. От того, что он говорит дальше, я дрожу еще сильнее.

— Я хочу растерзать тебя, так сильно тебя хочу. Я хочу щипать, кусать и сосать твои соски одновременно, — он кладет меня на кровать и раскрывает мое полотенце, затем немедленно начинает вылизывать меня насухо. О боже, я не могу дышать, думаю, что даже не могу жить, когда он начинает щипать мои соски, в то же время облизывая меня в другом месте.

— Ремингтон...

Он просто завораживает. Атмосфера вокруг меня сменилась с тех пор, как все, что у нас есть — это кровать, я и он. Клянусь, что могу чувствовать молнии между нашими телами.

Он проводит языком вверх к моей шее, и я чуть не срываюсь от ощущения его знакомых восхитительных царапающих мозолей на моей коже, когда он проводит ими по моим изгибах.

— Я видел тебя... в своей голове... каждый чертовый час каждого дня... — бормочет он.

Он вдыхает запах моей шеи и снова охватывает одну грудь, и я вздрагиваю, когда он сжимает кожу и облизывает мою ключицу. Я провожу пальцами вниз по его скользкой спине, каждая его мышца очерчена и, о боже, он держит меня. В своих руках. Он влажный, воздух холодный, но все, чего он хочет - высушить и облизывать меня.

Я хватаю его колючий, покрытый щетиной, подбородок обеими руками.

— Ремингтон Тэйт, — стону я, обрушиваясь своим ртом на его.

Он берет мои губы с еще большей силой, посасывая мой язык.

— Брук чертовская Дюма, — смотря на меня горящими глазами, он терзает мои соски пальцами, а я скольжу рукой вниз по его телу и начинаю ласкать его твердую длину.

— Заставь меня поцеловать тебя, — кружа пальцами вокруг головки его эрекции, я жадно посасываю его влажный язык. — Скажи мне поцеловать тебя прямо там. Если я не могу ощутить тебя между ног, я хочу тебя в своем рту.

Он стонет и скользит руками вверх к моим щекам.

— Вот, где я хочу находиться. То, как ты используешь свои зубки. Проводишь языком по мне, будто хочешь быть во мне. Я так сильно хочу видеть эти губы вокруг основания своего члена, что долго не продержусь, когда до этого дойдет.

— Боже, заткнись, — я опускаюсь и беру его член в рот. Полностью. Каждый горячий пульсирующий сантиметр, который могу взять, я беру.

Низкий страдальческий звук разрывает его грудь, и он, такой твердый и готовый, я сразу могу почувствовать несколько капель спермы. Мои ресницы взлетают вверх, когда я встречаюсь с ним взглядом, и он смотрит на меня в первобытном экстазе, видя, как мои губы ласкают его член. Не основание . . . он слишком большой, длинный и толстый. Но мои губы плотно сомкнуты вокруг него, в то время, как мой язык потирает его головку.

Я провожу руками по его прессу, готовясь, и его живот сжимается, когда я своими пальцами поглаживаю его татуировку звезды возле пупка. Мое влагалище сгорает от необходимости и настоящей ревности ко рту, который имеет удовольствие быть наполненным прямо сейчас.

Реми держит меня за затылок, будто восхищен тем, как мой язык скользит по его толстой длине. Я содрогаюсь от грубого примитивного взгляда в его глазах. Охватываю основу ладонью и начинаю сосать, постанывая в одобрение, когда он меняет позицию. Он становится у подножья кровати, а я остаюсь на четвереньках на матрасе, когда он дает мне больше своей длины. Он стонет и толкает, его веки сомкнуты. Я могу почувствовать его вкус, соленый и уже готовый кончить. Он пульсирует, настолько твердый, что мое влагалище болит от ревности.

Моя грудь покачивается, в то время, как я на четвереньках лижу его, в то время, как он проводит одной рукой вдоль моего позвоночника, лаская каждую впадинку и подъем, продолжая двигаться своим среднем пальцем вниз между моими ягодицами, затем проводит им все ниже и ниже к моей киске, и проникает этим длинным пальцем внутрь в меня.

Удовольствие стучит сквозь меня. Я стону и толкаюсь бедрами, чтобы его палец вошел глубже, поднимаю глаза, чтобы видеть его лицо, красивое, дикое, искаженное от похоти, когда он следит за мной, дающей ему лучший чертов минет в его жизни.

Его грудь вздымается. Я могу чувствовать напряжение, охватившее его, и то, как он борется за контроль. Но я хочу, чтобы он потерялся и стал первобытным. Он осторожничает. Сдерживается. Мягко качает бедрами.

— Ты изголодалась по мне? — спрашивает он, а я понимаю, что он задает этот вопрос, чтобы узнать о реакции, если он кончит мне в рот. Господи, я клянусь, я даже не хочу останавливаться, чтобы произнести "да".

Я начинаю гладить его у основания двумя руками и отклоняюсь, чтобы сказать:

— Умираю с голода по тебе. Не могу тобой насытиться. Пожалуйста, дай мне это.

Гортанный звук, который он издает, придает мне только большей дикости. Он начинает мягко трахать двумя пальцами мою киску, в то время, как второй рукой обхватывает мой затылок, чтобы удержать меня на месте, толкая свой член мне в рот, с каждым разом все сильнее, пока не касается задней стенки моего горла и не подается назад. Но я хочу, чтобы он обезумел, потерялся во мне так, как теряюсь я, и начинаю двигать головой вверх вниз по нему, быстро.

— Брук! — кричит он, подстраиваясь под мой ритм, а его голова запрокидывается назад с животным рычанием. Затем он стонет и кончает внутри меня, три теплые соленые струи, бьют мне в рот, и я опьяненная им настолько, что снова кончаю в то время, как все еще пробую его и, одновременно, ощущаю, как он трет пальцами мою киску и кружит вокруг клитора. Цвета взрываются под моими веками, тело содрогается, я хныкаю и цепляюсь за его член руками, лихорадочно облизывая кончик, выжимая все до последней капли. Даже кончив, я задыхаюсь, и облизывая уголки губ, смотрю наверх.

— Брук, — произносит он, глядя на меня с властной яростью, немного пораженно, затем быстро поднимает меня и сливается своим ртом с моим, укладывает меня рядом с собой, удерживая меня в своих руках, его горячий рот смакует меня, а он укладывает нас на кровать. Возможно, мои губы на вкус, как он сам, но его это не заботит, он целует меня так, словно от нас, кроме ртов, больше ничего не осталось. И я чувствую, что это единственная часть меня, которой я могу пошевелить.

Он ложится и обнимает меня со спины, властно накрывает пальцами мою киску, мягко поддразнивая меня.

— Мне нравится, когда ты такая изголодавшаяся за мной, — шепчет он мне в ухо, в то время, как ласкает мой живот.

— Я беременна твоим ребенком. Мы были в разлуке и это было пыткой. Мне снились сны, и я просыпалась в поту, нуждалась в тебе и не могла снова уснуть, отчего все мое тело болело, — стону я шепотом, когда он накрывает мою киску.

Он покусывает меня за ухом, пока рукой нежно проникает внутрь меня.

— Я был не в состоянии нормально отдохнуть ночью с того момента, как ты уехала. Кровать была настолько пуста, что мне приходилось прибегать к холодному душу, или идти в спортзал, — бормочет он, потягивая мочку моего уха. — Но я становился твердым каждый раз, как думал о тебе, Брук. Думая о том, что это мой ребенок внутри тебя, — он продолжает покусывать мою кожу за ухом, в то время, как мягко вводит в меня палец.

      Дрожа от необходимости, я чувствую всю длину его члена, касающегося моих ягодиц, и он слегка покачивается ко мне, наши бедра двигаются. Более сладкое удовольствие простреливает сквозь меня, когда я понимаю, что он не закончил. Он поворачивает меня к себе лицом, заставляя ногами обхватить его бедра.

      — Двигайся со мной, — грубо командует он, начиная двигаться напротив меня, трахая меня без проникновения, а наши тела трутся друг об друга.

      Моя грудь наполняется любовью, когда мы целуемся, а потом смотрим друг на друга. Его голубые глаза, торчащие волосы, выпуклые мышцы. Мои половые органы безрассудно сжимаются с каждым толчком его бедер, по всей длине его члена, трущегося о половые губы моей киски, и поглаживающего мой чрезмерно чувствительный клитор. Я хочу сказать: “я люблю тебя”, но единственные звуки, которые я способна издавать - это хриплые вздохи.

— Кого ты любишь? — нежно рычит он.

— Тебя.

— Кто твой мужчина? — он, поддразнивая, толкает свой язык в мой рот, затем со стоном проводит своей восхитительно колючей челюстью вдоль моей. — Кто твой мужчина?

Я безумно люблю ощущать его щетину на своих щеках, хватаю его лицо и снова трусь своей щекой о его.

— Ремингтон Тейт, мой Разрывной.

— Ты хочешь меня повсюду на тебе?

— Хмм, я хочу тебя повсюду на себе.

      Когда я произношу "Хмм", я подразумеваю, что не стану принимать душ, чтобы иметь возможность чувствовать его запах, а его стон говорит мне, что то, что я сказала, сводит его с ума. А он сводит меня с ума тем, что называет свою сперму "им". Я безумно люблю то, что он обожает мое наслаждение им на моей коже, внутри меня, вокруг меня, в моем рте. Хмм...

      — Ты звала меня, Брук Дюма, — он поднимает мои руки над головой, сжимая запястья своей ладонью, в то время как ведет членом вдоль моих половых губ, поглаживая клитор головкой именно там, где нужно. Он смотрит на меня все тем же загипнотизированным, влюбленным, похотливым взглядом, каким и я смотрю на него, запоминая его, пока он запоминает меня. Моя шея выгибается, когда он замедляет свои раскачивающиеся движения, держит меня на грани экстаза несколько сладких минут, пока наши тела дрожат. И вот мы здесь. Шорох тел, шлепки кожи об кожу, мои стоны, его стоны, это все, что я знаю.

      Я шепчу его имя, когда кончаю, и мои глаза открываются именно в тот момент, когда все напрягается, прежде, чем взорваться, и вижу его над собой, плотно закрывающего глаза, сжимающего челюсть, двигающегося рывками напротив моего живота, бьющегося в конвульсиях, и с силой сжимающего мои запястья. Я хочу, чтобы там, где он держит меня, остались следы от того, с какой силой он кончал, и снова содрогаюсь, мы оба стонем длинным, протяжным стоном удовлетворения.

      Когда мы расслабляемся, он тянет меня к себе, грубо шепча:

— Я ждал этого тридцать девять дней.

      — И пять часов.

      — И чуть больше тридцати минут, — удовлетворенно ухмыльнувшись на мое пораженное молчание, он любуется моим лицом. Слегка проводит большим пальцем по моему подбородку. — Я думал о тебе. Постоянно. День и ночь.

      Большим пальцем он отводит мою голову назад и смотрит на меня так, как если бы хотел съесть; затем наклоняется и делает это. Он целует меня, как драгоценность, как деликатес, которым он дорожит и проглатывает за раз. Его рука скользит вверх-вниз по моей спине.

Ощущения от соприкосновения его мозолей с моей кожей заставляет меня дрожать.

Он смотрит на меня, его волосы влажные и в очаровательном беспорядке.

— Ты так чертовски прекрасна.

— Я выгляжу нелепо.

Он тихо смеется, затем щелкает меня по носу:

— Нелепо прекрасна.

Его взгляд цепляется за мое лицо, в то время, как он спускается ниже, наклоняется, целует мой живот и кладет голову туда же.

— Ты злишься, что я пришла посмотреть на тебя? — спрашиваю я, кладя свою руку на его волосы.

— Нет, — он облизывает мой пупок. — Я знал, на что шел, знал, что ты - сущее наказание, вот ты кто.

— Я? Да именно в твою честь придумали само понятие “неприятности”. Когда ты родился, врач, вместо того, чтобы сказать: "Это мальчик", сказал: "О, вот неприятности!"

Он смеется низким и хриплым смехом, затем затихает и смотрит на меня; его взгляд хладнокровный, почти мучительный:

— Господи, как ты мне нужна.

Он упирается лбом в мою щеку и глубоко дышит:

— Я схожу с ума, думая о тебе. Весь полет сюда я слушал песню, которую ты включила, чтобы сказать, что любишь меня.

Его горячий рот накрывает меня снова, мы лихорадочно целуемся, и он опускается обратно, наклоняется, чтобы поцеловать мой живот. Он тяжело дышит. Он не может перестать вдыхать меня. Трогать все мое тело. Напоминать мне, что он владеет мной.

Мы часами не можем остановиться, целуясь и бормоча друг другу о том, как нам хорошо, пока не успокаиваемся, ложимся, и он не обнимает меня сзади. Он, на мгновение, прижимается лицом к моей шее и целует ямочку за моим ухом. Затем ласкает меня еще некоторое время, и когда обнаруживает немного спермы на моей коже, он подбирает ее двумя пальцами и втирает в мою киску.

Я задыхаюсь.

— Чшш, — мягко произносит он, — мне нужно быть здесь. Прямо здесь.

Он погружает пальцы в меня, мягко облизывая мой затылок, я содрогаюсь и начинаю кончать. Он мягко смеется и начинает сильнее тереть меня, его тепло внутри меня, и это похоже на то, как если бы он вошел в меня. Мои глаза горят, пока я дрожу, а он трет основанием ладони о мои половые губы, чтобы вознести меня еще выше.

Даже когда я кончила, по-прежнему, как наркоман, думаю лишь о том, чтобы заполучить его внутрь меня.

— Когда ты снова займешься со мной любовью, я хочу, чтобы ты остался во мне. Всю ночь, поклянись мне, часть тебя будет во мне, как ты обещал.

Он поворачивает мое лицо к себе под углом так, как он того хочет, укладывая мою голову таким образом, чтобы сосать мой язык, будто он умирает от голода.

— Я собираюсь трахать тебя каждую ночь за те ночи, когда не мог этого делать и собираюсь оставаться в тебе.

Он медленно выдыхает, словно одна эта мысль заставляет его прийти в полную готовность, его теплое дыхание на моем лице, когда он ждет моего согласия.

Когда я киваю, он улыбается своей ленивой улыбкой, тяжело опустив веки, а я улыбаюсь в ответ.

Я чувствую себя счастливой. Полностью. Будто бы мир сегодня ночью вращается в правильном направлении.

Он еще какое-то время ласкает меня, проделывая массу прикольных вещей, от чего бабочки в моем животе не дают мне утихомириться. Я настолько ослабла, что могу только стонать и шептать о том, как хорошо себя чувствую, а он шепчет, как я хороша на вкус, и как хорошо я ощущаюсь.

Когда он облизал каждый дюйм моего плеча, горла и уха, и закончил ласкать меня рукой, он прижимается ко мне сзади еще сильнее, обнимает крепче, сплетаясь ногами, и я вздыхаю, когда мы засыпаем. Среди ночи, он иногда трется носом, пока не упирается в мою кожу. Я прижимаюсь к нему, тихонько ласкаю его волосы, разворачиваюсь в его руках, чтобы иметь возможность чувствовать его запах, поглощая ощущение того, что нахожусь в постели с единственным мужчиной, которого люблю.

И такое чувство, что ко мне наконец-то вернулся дом.