Честно говоря, шестилетние дети, которых я увидела во дворе школы, меня напугали. Все они находились в отличной физической форме и крутились вокруг своей оси на левой ноге, одновременно задирая правую до уровня уха, и издавали при этом оглушительный вопль, и не какое-нибудь там «Кия-я-я-я!» вполсилы, а настоящий кровожадный военный клич убийц-головорезов, которые слаженно отрабатывали удар ногой.
Я не рискнула выходить из машины и в безопасности дожидалась, пока придет госпожа Ван из отдела по работе с иностранными учащимися, стараясь никого ненароком не разозлить. В этой школе, самой крупной в Шаолине, обучались семь тысяч человек. Даже на спортивной площадке, где нормальные дети бездельничают или играют в футбол, эти прыгали, боролись, боксировали, причем с такими воинственными выражениями лиц, что заставили бы любого нервного наблюдателя затрепетать от страха. Все ученики были одеты в красные спортивные куртки, черные штаны и белые кеды, и в классы они маршировали не с ранцами, набитыми учебниками, а с мечами и палками.
Искусство кун-фу зародилось в монастыре Шаолинь, который находился чуть дальше по этой же дороге. В шестом веке нашей эры индийский монах по имени Бодхидхарма (что в переводе значит «Учение о просветлении») приехал в Шаолинь, где монахи по приказу императора переводили священные тексты с санскрита. Сначала настоятель монастыря отказался принять гостя, и тот отправился медитировать в пещеру, расположенную поблизости. Видимо, он так напряженно всматривался в стену пещеры, что прожег ее взглядом. Монахи оценили пылкую веру Бодхидхармы и разрешили ему пожить в Шаолине.
Бодхидхарма обнаружил, что монахи, большую часть дня корпевшие над переводами, слишком слабы, чтобы эффективно медитировать, и тогда он разработал ряд упражнений, которые должны были придать им сил и заставить циркулировать жизненную энергию. Шаолинь славился на всю страну, и сюда приезжали медитировать вышедшие на покой полководцы, которые являлись специалистами в боевых искусствах. В конце концов, с их помощью упражнения Бодхидхармы превратились в целую систему, которую передавали из поколения в поколение, и так вплоть до шестилеток, размахивающих сейчас ногами на спортплощадке.
Я с нетерпением ждала, когда начнутся занятия. Я редко кому признаюсь в этом, но вообще-то очень люблю боевики, в которых демонстрируют восточные единоборства, правда, не за жестокость, а скорее за изящную хореографию. Стыдно сказать, но я хохотала, как ненормальная, когда смотрела «Убить Билла», получая удовольствие от созерцания мордобоя, сломанных конечностей и фонтанов искусственной крови. А знаете, о чем я мечтаю? Прикупить себе спортивный костюмчик канареечного цвета, как у Умы Турман.
Откровенно говоря, Ума мастерски владеет самурайским мечом, мне до нее о-о-о-ой как далеко. Тем не менее, было бы неплохо выходить из затруднительных положений, вылетев из-за стола и пару раз пнув противника по жизненно важным органам. Мне понравилось то, что я увидела на спортивной площадке. Дети выглядели так, словно каждый из них мог уложить на месте группу взрослых мужиков. У меня был всего один день на освоение новых приемчиков, так что, возможно, подобных высот я и не достигну. Вряд ли я смогу взбегать по вертикальным стенам, как герои фильма «Крадущийся тигр, затаившийся дракон», или опрокидывать носком ноги чашку с кофе, как Ума, но я надеялась научиться правильно дать обидчику по носу.
Мои размышления прервала госпожа Ван, которая отвела меня к тренеру.
— Один день? — переспросил Шоуянь. — Ты хочешь изучать кун-фу всего один день?!
Парень нахмурился. Сам он, выпускник местной школы, напряженно тренировался изо дня в день вот уже много лет. Шоуянь пожал плечами.
— Хорошо, я научу тебя базовым приемам.
Мы прошли в зал, где тренировались иностранные учащиеся. Два других иностранца уже приступили к своим ежедневным занятиям. Японец кувыркался через голову по периметру зала, а у окна американец с побритой налысо головой в белой свободной пижаме орал как резанный, пока тренер пытался добиться гибкости от его негнущихся американских конечностей. Я задумалась, насколько больно будет обучаться «базовым приемам».
— Бегай по залу кругами! — скомандовал Шоуянь.
Ну, учитывая все увиденное, бег трусцой не самое плохое, что со мной могли сделать. Я довольно долго бегала по залу, пыхтела, но не жаловалась. Шоуянь тем временем разминался посреди зала: сначала завязывал конечности чуть ли не узлом, потом распрямился и играючи поднял прямую ногу, коснувшись коленом уха. Даже в мешковатых спортивных штанах и темно-синей футболке он казался очень стройным, если не сказать тощим. Сложно было предположить, что у него железные мускулы, но что-то в суровом выражении лица и решительно сжатых губах подсказывало противнику: с этим парнем не стоит связываться.
Американец продолжал подвывать у окна. Теперь он лежал на спине на матах, а безжалостный самодовольный тренер с силой сгибал вытянутые ноги несчастного ученика так, чтобы они коснулись лица, и давил при этом всем своим весом. В глубине души я надеялась, что мне ничего не угрожает, и я продолжу спокойно бегать по периметру зала. Может быть, Шоуянь и вовсе забыл о моем существовании.
Не тут-то было. Минут через пятнадцать он велел мне остановиться и подозвал к себе. Пришла пора пыток растяжками, причем не как в йоге, медленно, нежно и печально, о, нет, кун-фу не предполагает таких сюсюканий. Если моя грудная клетка не касалась коленей, Шоуянь с силой пихал меня в спину, пока не добивался желаемого результата.
— Я не могу, — проблеяла я, пока тренер пытался вывернуть мои конечности.
Шоуянь нахмурился. В его лексиконе такое словосочетание отсутствовало. Он смутился и снова надавил на мои бедные ножки всем своим весом. Казалось, парень не в силах смириться с тем фактом, что я физически не могу так согнуться. Нормальных учеников здесь просто заставляют сесть на шпагат через «не могу». К моему облегчению, Шоуянь взглянул на мои слабые ноги с сомнением, а потом предложил пойти дальше.
Мне предстояло научиться самым простым приемам — прыжкам, пинкам, ударам кулаком и блокам. Не так уж много для одного дня. Однако вскоре оказалось, что у меня серьезные проблемы; взгляд не достаточно горящий, запястья слишком высоко, а руки слишком низко. Кун-фу — это точная наука, и это относится даже к ее азам. Прыжок вперед у меня получался просто отвратительно, потому что я физически не могла вытянуть ноги, как требовалось.
— Еще! — командовал Шоуянь.
Я прыгала снова.
— Нет! Нога слишком низко. Еще! Все сначала!
Я снова вставала лицом к тренеру, утыкала кулаки в бока и делала лицо посвирепее, таращила глаза, прыгала вперед, ударяя кулаком в пустоту так, словно хотела проломить череп воображаемому противнику и отбросить его куда-нибудь на другой континент.
— Нет! Запястье слишком высоко! Еще раз! — рявкал тренер. — Еще раз! — снова орал он. Снова и снова, и снова.
Если быть до конца честной, то мне уже немного поднадоело. Я торчала в зале целых три часа, но не смогла освоить толком даже первую стойку. Более того, когда моему телу не удалось добиться от тренера ни единого слова похвалы, мозг тоже расслабился, превратившись в кисель. Чем чаще я слышала окрики Шоуяня, тем меньше из его объяснений я помнила. Вскоре я вместо того, чтобы исправить ошибку, повторяла упражнение еще хуже, чем в прошлый раз. Я ставила блок вместо того, чтобы наносить удар, прыгала вперед, когда нужно было отскочить, перевирала все движения, путаясь в собственных руках и ногах. Шоуянь заметно приуныл.
— Давайте передохнем десять минут, — предложила я.
Вздумай обычный ученик диктовать учителю, когда ему отдыхать, он был бы жестоко наказан за подобное нарушение субординации. В школе кун-фу все основано на дисциплине, без этого здесь никуда. Ходит множество легенд о том, как совсем маленьких деток заставляют стоять в причудливых позах с тарелками на голове и избивают, если тарелка упадет, хотя должна признаться: лично я ничего такого не видела. Когда я потребовала устроить перерыв, то Шоуянь удивился, но возражать не стал. Даже он понял, что я — безнадежный случай. Я собиралась пробыть в школе всего один день, так что тратить на меня столько усилий казалось тренеру бессмысленным.
Я присела на скамейку у стены и заговорила с американцем. Он тренировался здесь уже два месяца, а японец, по его словам, хотел стать звездой боевиков. Если верить американцу, то я еще легко отделалась, поскольку он провел первые две недели, занимаясь по четыре часа в день, оттачивая базовую стойку. Мы пришли к выводу, что вся проблема в том, что наши бедные западные мозги просто не приспособлены для подобного механического запоминания. Китайцев чуть ли не с рождения заставляют методично повторять материал, пока от зубов не станет отскакивать, и помалкивать. В нашей культуре детей воспитывают другим образом. Китаец, если ему велят выйти за рамки привычной модели, впадет в панику, а у меня, наоборот, мозг расплавился через два часа однообразных повторений.
А в другом конце зала японец явно делал успехи. Он летал туда-сюда, с силой рассекая воздух, и издавал крики, от которых кровь стыла в жилах. За окном группа детей крутилась на одной ножке, нанося убийственные удары воображаемым противникам. Ученики постарше тягали штанги, а несколько мальчиков лет семи учились боксировать, другие садились на поперечный и продольный шпагат, даже не охнув.
Возможно, дети старались, поскольку понимали, на какие жертвы пришлось пойти родным, чтобы отправить их в престижную школу. Обучение тут, как объяснил Шоуянь, стоило от восьми до десяти тысяч юаней в год. Для большинства китайских семей это огромная сумма. Время здесь равномерно разделено между обычными уроками и занятиями по кун-фу. После окончания школы лучшие ученики могут остаться преподавать, другие идут работать охранниками или полицейскими или же просто возвращаются домой помогать родителям по хозяйству. Мало кто станет новым Брюсом Ли или Джеки Чаном. Даже Шоуянь, которого пригласили работать тренером, не ждал многого от жизни.
— Кун-фу это еще не все, — сказал он, сидя на скамейке и угрюмо глядя на деревянный пол спортзала.
Как выяснилось, мой тренер родился в маленьком городке в провинции Аньхуэй в семи часах езды отсюда, теперь он занимал койку в крошечной комнатке прямо за стеной этого спортзала. Платили мало, но он больше ничего не умел.
Плотно пообедав в местной столовой рисом и овощами, я вернулась в спортзал и стала отрабатывать разнообразные удары ногой ‒ из стороны в сторону, изнутри наружу, а также так называемый удар полумесяцем, а потом мы вернулись к базовым выпадам и ударам. Снова и снова. Снова и снова.
Согласно популярному мифу, Шаолинь дал прибежище не только гибким монахам. Здесь же зародилась еще одна печально знаменитая тайная армия, которая предпочитала более кровавые методы, чем удары кулаком, например, вонзить оппоненту кухонный нож в спину. Триста лет тому назад предки сегодняшних монахов стали первыми китайскими «триадами».
Легенда гласит, что в начале восемнадцатого века монгольские племена восстали против правления династии Цин. Шаолиньские монахи были настоящими экспертами в военном деле, они рвались применить свои знания на практике и предложили императору помощь в усмирении бунтовщиков, и через несколько месяцев, в прямом смысле слова надрав восставшим задницы, вернулись ко двору с победой. Император на радостях предложил им титулы и должности, но монахи отказались, предпочтя привычный монастырский уклад светской жизни. Правда, перед тем, как уехать, монахи умудрились насолить одному из советников императора, и тот, разозлившись, что Сын Неба так обласкал невесть кого (и, скорее всего, завидуя кубикам на их прессе), внушил императору, что монахи представляют угрозу официальной власти, а от должностей они отказались только потому, что планируют свергнуть законного правителя. В итоге советник убедил послать в монастырь войска. Поскольку в бою монахи превосходили императорские войска, то было принято самое простое, но действенное решение — сжечь монастырь дотла.
Уцелела лишь горстка монахов. Войска продолжали преследовать их, и через какое-то время монахов осталось всего пятеро. Они решили, что будут меньше бросаться в глаза, если разойдутся, так что каждый из пяти пошел своей дорогой, но все как один горели ненавистью к правящему дому. Эти пятеро монахов, путешествуя по просторам Китая, создали тайные общества, они обучали боевым искусствам и строили планы, как отмстить императору, разрушившему их родной монастырь. Они известны в истории «триад» как Пять Отцов-Основателей, и по сей день тайные общества повторяют их лозунг: «Свергнуть Цин, восстановить Мин».
Шли годы. Династия Цин пала, Шаолинь же отстроили заново, правда в 1920-х снова сожгли, а во времена «Культурной революции» и вовсе объявили вне закона. Монахи приходили и уходили. А «триады» тем временем вовсю развернули преступную деятельность, поскольку их члены горели желанием быстро заработать деньги нечестными способами. Религиозный и политический символизм, который члены «триад» использовали в своих церемониях, стал чисто ритуальным, поскольку теперь их в основном интересовали более прибыльные вещи — шантаж, отмывание денег, контрабанда наркотиков, подделка денег и проституция. К началу двадцатого века, когда династия Цин пала и в стране воцарился хаос, «триады» обладали огромной властью, а боссы «триад», такие как Рябой Хуан и Большеухий Ду, стали в Шанхае полумифическими персонажами.
Илона Ральф Сьюз в своей книге «Плавник акулы» (Ilona Ralf Sues «Shark`s Fin and Millet») так вспоминала встречу с Большеухим Ду в 1930-х годах: «У него действительно были огромные уши и жестоко изогнутые губы, которые не скрывали желтые разрушенные зубы, а хилая фигура выдавала наркомана…
Я никогда не видела таких глаз, настолько темных, что казалось, будто у них нет зрачков. Взгляд у него был ничего не выражающий, словно передо мной труп, а не живой человек. Мистер Ду подал мне дряблую холодную руку, костлявую, с длинными ногтями, коричневыми от опиума».
Этого же человека описывал и Стерлинг Сигрейв (Sterling Seagrave «The Soong Dynasty»): «Отличительными чертами Ду были бритая налысо голова и огромные уши, которые торчали, словно два древесных гриба. Одутловатое лицо напоминало мешок с картошкой — результат драк в детстве. Челюсть так сильно выдавалась вперед, что Ду не мог толком сжать губы. Левый глаз подергивался, придавая лицу похотливое выражение».
Кристофер Ишервуд и У. Оден (W. Н. Auden and Christopher Isherwood «Journey to a War») встречались с Ду во время своего путешествия по Китаю в тридцатые годы, результатом которого стала их совместная книга «Путешествие на войну», увидевшая свет в 1939 году. Вот что они пишут: «Почему-то нам особенно пугающими показались его ноги в шелковых носках и остроносых европейских ботинках, торчавших из-под длинного халата».
Деятельность «триад» пронизывала всю жизнь и политику Китая, находившегося под контролем националистов, в первой половине двадцатого века.
Сам Сунь Ятсен, первый президент Китайской республики, которому Китай обязан свержением маньчжуров, являлся членом «триады». На самом деле, переворот в октябре 1895 года был осуществлен в основном силами «триад».
Чан Кайши, лидер националистов, который пытался управлять раздробленной страной после смерти Сунь Ятсена в 1925 году и вплоть до окончательной победы коммунистов в 1949-м, тоже был вовлечен в преступную деятельность. Денежные средства он получал не только от американского правительства, которое боялось коммунистов как огня, но и от торговли опиумом, шантажа и отмывания денег. Вот только после прихода к власти коммунистов подобный бизнес стал слишком опасен. Коммунисты поставили задачу ликвидировать тайные общества: членство в них в материковом Китае до сих пор карается смертной казнью. Члены «триад» спешно бежали в Гонконг, где уже существовала хорошо организованная сеть, или же последовали за Чан Кайши на Тайвань.
Поскольку большие деньги привлекают «триады», как голодных акул запах крови, то сейчас они возвращаются в Китай. А уж что касается иммигрантов, то здесь «триады» стали постоянными спутниками китайской диаспоры. За пределами Китая живет около шестидесяти миллионов китайцев, и «триады» управляют целыми империями в Лондоне, Сиднее, Нью-Йорке и Окленде.
Если честно, я не очень удивилась, узнав, что члены «триад» бросили занятия кун-фу, решив, что надежнее вонзить острый нож в спину оппоненту, хотя они не всегда прибегают к крайним мерам. Если им просто нужно предупредить кого-то и выразить недовольство, то ему всего лишь отрезают мизинец или же ограничиваются отрыванием рук.
Наверное, кун-фу все-таки не для меня, решила я, забираясь в теплую машину в половине пятого.
В руке я сжимала фотографию, подаренную на память Шоуянем. Снимок был сделан неделю назад: Шоуянь и его приятели кунфуисты поднимались на вершину одной из гор по соседству. На фотографии Шоуянь стоит на одной ноге на фоне ярко-голубого неба, задрав вторую ногу над головой, а пальцы свободной руки сложены в буддийском жесте, символизирующем защиту. Лицо у него спокойное, безмятежное и сконцентрированное. Со стороны кажется, словно поза не требует особых усилий и парень расслаблен, но сколько лет мучительных упражнений стоит за этой видимой простотой?
Мы покинули территорию школы и, миновав городок Дэнфэн, отправились в Чжэнчжоу, откуда мне предстояло ехать на поезде. В школе к тому времени уже закончились занятия. Ученики во множестве высыпали на улицу.
М-да. Наверняка есть какой-нибудь способ попроще стать звездой, подумала я, пока мы тряслись по очередным ухабам. После посещения школ кун-фу телепроекты типа «Минуты славы» кажутся просто сказкой. Зачем, спрашивается, в надежде стать новым Джеки Чаном изнурять себя тренировками, позволяя, чтобы тебя колотили как грушу и выкручивали тебе ноги и руки в немыслимых проекциях, если можно просто подать заявку на участие, потешить свое самолюбие и отдаться на милость скучающим судьям? По крайней мере, эта тропинка к славе короче.
Когда мы добрались до Чжэнчжоу, то первым делом отправились в туристическое бюро, где меня ждал некто господин Ли, любезно купивший для меня билет на поезд до Ханчжоу. Он пообещал подождать меня до половины восьмого, чтобы я успела забрать билет. Очень мило с его стороны. Не могу представить себе, чтобы кто-нибудь в Великобритании стал бы по доброй воле сидеть пару часов после окончания рабочего дня, чтобы помочь какому-то непонятному иностранцу. А китайцы часто именно так и делают. К примеру, водитель утром обыскал весь школьный двор, чтобы найти для меня госпожу Ван, а вечером, когда я зашла в ресторан поужинать перед дорогой, официантка помогла мне с багажом, а потом еще и сторожила его, пока я ходила в туалет. Как только я покинула совсем уж дикие места, люди, которые мне встречались, казалось, искренне хотели, чтобы гости увезли с собой хорошие впечатления от их страны. Они честно хотели помочь.
После ужина я снова уселась на жесткое пластиковое кресло в зале ожидания, пока вокруг давились и пихали друг друга локтями толпы пассажиров. Мне предстояла дорога в Ханчжоу, на восточное побережье Китая. Клайв, мой приятель из Гонконга, собирался приехать туда по делам на пару дней, и мы договорились встретиться завтра вечером и вместе попить пивка. Понимаю, вам, наверное, кажется безрассудством тащиться девятнадцать часов на китайском поезде, чтобы пропустить по кружке пива с другом — на самом деле, это и есть безрассудство — но я ждала этого вечера уже несколько дней.
Ко мне подсела какая-то девушка-студентка, ухватившись за возможность попрактиковаться в английском. Она тоже собиралась проделать девятнадцатичасовой путь в Ханчжоу ради собеседования.
Я спросила, а что потом? Она сразу же поедет обратно? Девушка пожала плечами. Ну, скорее всего, так оно и будет. Да, далековато бедняжке ехать на собеседование, а сама мысль о том, чтобы проделать такой долгий путь и сразу же возвращаться, показалась мне чудовищной, но времени обсуждать перипетии поездок на поезде не было, поскольку подали наш состав и мы протолкнулись через турникеты.
— Ваш вагон вон там, — сказала девушка, указав на плацкартные вагоны, а сама пошла в противоположном направлении.
Господи, подумала я, она едет в «сидячке»! В жестком вагоне! Бедняжка собирается провести девятнадцать часов среди фруктовой кожуры, яичной скорлупы и пластиковых коробок с остатками лапши, ехать сидя всю ночь, а потом еще все утро под звуки харканий и сморканий в удушающем дыму, после чего, не поспав и не приняв душ, явится на собеседование, чтобы через несколько часов повторить весь путь, но уже в обратную сторону.
Я забралась на верхнюю полку, впервые радуясь тому, что у меня есть узкая жесткая постель и подушка, наволочку на которой стирали в последний раз в лучшем случае в прошлом году. На нижней полке два бизнесмена готовились ко сну. Они сняли брюки, явив миру белые трусы по колено. Тот, который занимал полку наискосок от меня, снял заодно и рубашку. Это явно был человек, имевший достаточно денег и хорошо питавшийся, его живот каскадом ниспадал над поясом трусов. Он достал из чемодана аккуратно сложенную футболку. Все, теперь можно ложиться спать.
Забавно, насколько в этих вагонах меняются представления о приличиях. Вряд ли при каких-то других обстоятельствах группа китайских бизнесменов покажет стриптиз, раздевшись передо мной до уродливых трусов, а здесь они оголились без всякой задней мысли, словно находились в собственной спальне и их никто не видел. Женщины, напротив, спали одетые, сняв только куртки и туфли.
Весомый Мужчина уселся на полке, спустив ноги, его живот колыхался на коленях. И тут он вытащил толстенную сигару и закурил.
Это было вопросом жизни и смерти. Если я проведу следующие девятнадцать часов в клубах едкого дыма, то, пожалуй, прибуду в Ханчжоу уже не такая здоровая и улыбающаяся. Окошко в купе было закрыто, и я не могла дотянуться до него со своей полки. Поскольку я не знала, как сказать по-китайски «Не могли бы вы приоткрыть окно», то пришлось прибегнуть к языку жестов. Я долго пялилась на китайца, пока не поймала его взгляд, поморщилась и помахала рукой перед носом, а затем ткнула пальцем в сторону окна.
Мой сосед пропустил ту часть, где я показывала на окно. Вообще-то в китайских поездах запрещено курить, поэтому Весомый Мужчина решил, что я выгоняю его дымить в тамбур. Это его не порадовало. Бизнесмен попытался рассмеяться, чтобы сгладить ситуацию — какая-то иностранная баба диктует ему, что делать, это потеря лица, — но смех вышел неискренним и коротким. Он сердито поднялся с места и прямо в трусах вышел в коридор, жестикулируя и что-то бормоча себе под нос. Я разобрала только до боли знакомое слово «вайгожэнь» («иностранка»), которое Весомый Мужчина периодически повторял. У меня возникло ощущение, что между этими повторами он вставлял еще по десятку ругательств, которым меня вряд ли когда-то научат на уроках китайского. Поскольку помыться после занятий кун-фу не было возможности, он мог, к примеру, говорить: «Чертова вонючая иностранка, приперлась тут в вагон, воняя, как бомж, я тайком закурил, чтобы хоть как-то перебить этот тошнотворный запах, а она… Вонючая иностранка!» И он, в принципе, был прав.
После этого эпизода никто в вагоне не хотел со мной говорить. Если честно, я не расстроилась. Жаль, конечно, что Весомый Мужчина принял все так близко к сердцу, но я была рада избавиться от сигаретного дыма, кроме того, меня грела мысль, что я стала персоной нон грата, а значит, никто не полезет ко мне практиковаться в английском и я смогу всю дорогу спокойно спать или читать. Я лежала с книжкой, пока бизнесмены внизу играли в карты и ужинали лапшой быстрого приготовления. Знакомая сцена!
А потом — бац! — свет погас, и вскоре все захрапели.
Было бы неплохо поваляться утром подольше, поскольку дорога предстояла дальняя, но, увы, в половине седьмого свет замигал и зажегся, а мои соседи с готовностью повскакивали с полок, чтобы поприветствовать новый день. Пассажиры энергично плескались в раковинах, установленных в обоих концах вагона, яростно растирая лица и шеи полотенцами, смоченными в ледяной воде, словно очень-очень сильно запачкались, затем снова ели лапшу, играли в карты, лущили орехи, пили чай из термосов. Я позавтракала парой печенюшек и курагой и еще немного почитала.
В полдень я отправилась в вагон-ресторан пообедать. Официантка была очень любезной, она терпеливо ждала, пока я пыталась придумать, как заказать еду, и сочувственно улыбнулась, когда я плюнула на попытки объясниться и прибегла к старому трюку — стала ходить и тыкать в чужие тарелки. Мне удалось заказать себе рис, овощи и какое-то мясо. На столах лежали бело-голубые пластиковые скатерти и весьма потрепанные пластиковые салфетки, кроме этого тут же стояли алюминиевые держатели для бутылок, на которых горделиво лежали пыльные пивные бутылки. Интересный декораторский прием, ничего не скажешь. За столиками компании осушали бутылку за бутылкой, пытаясь скрасить долгое путешествие.
В чужих тарелках еда выглядела вполне сносно, но при ближайшем рассмотрении рис оказался серым и твердым, овощи безвольно плавали в какой-то черноватой жиже, как морские водоросли в борьбе за жизнь против нефтяных пятен, а вместо мяса мне принесли один жир. Я заставила себя съесть хоть немного, приказав мысленно: нельзя вставать из-за стола, пока не съем четверть риса и половину овощей. Подцепив комок склизкого риса палочками, я запихивала его в рот, жевала и глотала. Официантка бегала по вагону, принимая заказы, задевая при этом тарелки на столах. Я смело набила рот жирными овощами и заставила себя проглотить их. Только я собиралась вернуться к пытке рисом, как вдруг рядом раздался весьма характерный звук. Я повернулась как раз вовремя, чтобы лицезреть, как мужик за столиком напротив со смаком сморкается, и не просто сморкается, а прямо в тарелку с недоеденным рисом и овощами.
Подобное зрелище не способствует хорошему аппетиту, так что после увиденного есть расхотелось совершенно. Я вернулась в свой отсек и утешилась еще парой печенюшек, потом поднялась и отправилась в туалет. Женщина, стоявшая в очереди впереди меня, зашла, оставив в коридоре маленького сына, совсем кроху, он еще и говорить не умел. Ожидая маму, малыш повернул головку и увидел, что над ним возвышается огромное белое существо. Узенькие глазки распахнулись. Личико исказилось от ужаса. В панике ребенок бросился к ближайшему представителю своей расы, ни в чем неповинному курильщику, оккупировавшему тамбур, и обвил его ногу ручонками. Мужчина с удивлением посмотрел вниз, их взгляды встретились, после чего ребенок поднял пухлый кулачок и заорал благим матом.
Мужчина смутился и рассмеялся. Я пожала плечами, мол, я здесь ни при чем и ничего такого не делала, а малыш продолжал верещать так, словно увидел привидение.
Его крики означали:
«Я не знаю, кто ты такая, но ты большая, белая и страшная, и ты мне ни капельки не нравишься».
Я попыталась улыбнуться как можно дружелюбнее, всем своим видом говоря:
«Ну да, я не принимала душ последние сутки, да и волосы у меня торчат во все стороны, как у пугала. Да, я голодна, но ты не волнуйся, я не стану есть маленьких мальчиков. По крайней мере, прямо сейчас».
И тут ребенок зашелся в таком диком плаче, что я, дабы не травмировать его психику, поспешила спрятаться, скрывшись из вида, пока не вернулась мать мальчика.