Brian Evenson

DEAD SPACE™: CATALYST

Copyright © 2012 by Electronic Arts, Inc.

All rights reserved

Published by arrangement with Tom Doherty Associates, LLC

© Т. Матюхин, перевод, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017

Издательство АЗБУКА®

* * *

 

Часть 1

1

В детстве Йенси Сато и не догадывался, что с его братом что-то не в порядке. Сколько он помнил, Иштван всегда был такой: слегка не в себе, помешанный на цифрах и узорах, завороженно глядящий на игру света и тени. Периодически с ним случались вспышки внезапной ярости, а бывало, он вдруг полностью уходил в себя. Возможно, изменения накапливались постепенно, и Йенси, каждый день находясь рядом, просто не замечал, насколько брат стал другим.

Мальчишками они всегда играли вместе, проказничали вдвоем. Голова у них вечно кружилась от разреженного искусственного воздуха купола, в котором они жили на Виндоге. Вообще говоря, проказы затевал Иштван – старший брат, а Йенси во всем его поддерживал. Йенси это нравилось. И хотя он не всегда понимал поступки брата, но с радостью убегал из опостылевшего дома, подальше от матери.

Годам к двенадцати Йенси начал замечать, насколько брат не похож на других людей. По большей части Иштван не знал, как вести себя с окружающими, не мог с ними разговаривать, сталкивался с полным непониманием. Йенси видел, какими странными взглядами другие мальчишки награждали Иштвана, как сторонились сначала его, а потом и обоих братьев, и в скором времени они оказались предоставлены самим себе.

Нет, сказать, что Иштван был с какими-то отклонениями, значило бы упростить ситуацию, потому что в целом поведение его было нормальным. Он мог при необходимости справиться с житейскими трудностями; обычно у него не возникало особых проблем и в общении, но недолгом и на простые темы. Но стоило провести с ним чуть больше времени, и он начинал казаться странным. Иштван жил в собственном мире, вечно был зациклен на каких-то формах, узорах, которые видел вокруг, в то время как его брат часто ничего не замечал. Иштван мало интересовался другими людьми, не обращал на них особого внимания. Его никогда не заботило, что окружающие думают о нем, он ничего не боялся. Если он к кому и прислушивался, так это только к Йенси, лишь изредка и с большой неохотой соглашаясь не влезать в очередную неприятность.

Однажды – Йенси тогда было двенадцать – они бродили по своему району в поисках какого-нибудь занятия. Купол Маринер-Вэлли был отделен шлюзом от прочих, бóльших по размерам, куполов, которые образовывали остальную часть города, и лишь позже Йенси докопался до причины: их семья обитала в районе для малоимущих, куда постепенно вытесняли отбросы общества Виндоги.

И вот они наткнулись на компанию из полудюжины ребят на несколько лет младше их с братом. Все они сгрудились возле наружной стены купола в том месте, где внутренняя стенка треснула и сделалась непрозрачной. Там образовалась небольшая утечка воздуха, но ее быстро компенсировали кислородные генераторы. Мальчишки подначивали друг друга подойти ближе. Один из них задерживал дыхание, подбегал к стене купола и, дотронувшись до затемненного участка, стремглав кидался обратно. Остальные одобрительно хлопали его по спине и начинали подталкивать другого мальчика, пока он не повторял то же самое.

– И во что это вы здесь играете? – поинтересовался Иштван, не адресуя вопрос никому конкретно и в то же время обращаясь ко всем.

Большинство мальчиков просто отвели глаза, будто и не слышали ничего. Один, самый крупный, пожал плечами:

– Развлекаемся от нечего делать.

– Но это ведь даже не опасно, – заявил Иштван. – Разве прикольно делать вид, будто это опасно, хотя ничего особенного в этом нет?

Йенси положил руку брату на плечо:

– Пойдем. Отстань от них. Пошли отсюда.

Но Иштван только отмахнулся.

– Эй, а не желаете сыграть в настоящую игру?

Тот же самый парень возразил:

– Это и есть настоящая игра.

– Нет! Нельзя просто подбежать к стене и потом улепетывать обратно. Она просит, чтобы вы ее поправили. Вот в какую игру она хочет сыграть с вами. Разве вы не видите, что ее форма неправильная?

– Неправильная? – подал голос один из мальчишек. – Ты о чем это?

Иштван указал на поврежденный участок купола. Ребята, и Йенси с ними, проследили за его жестом.

«И как это форма повреждения может быть правильной или неправильной? – недоумевал Йенси про себя. – Что такого увидел там брат?»

– Хотите увидеть настоящую игру? – продолжал допытываться Иштван.

Мальчики сбились в кучу, скрестили руки на груди и молча ждали продолжения.

– Ну же, – Йенси снова потянул брата за рукав, – пойдем.

– Не важно, хотите вы увидеть или нет, но она желает поиграть.

С этими словами он пригнулся, сцепив руки за спиной. Потоптался по замусоренной земле, а потом вдруг закричал и ринулся вперед.

Мальчишки бросились врассыпную, но Иштван нацелился не на них. Он промчался мимо, не удостоив их и взглядом, и на полной скорости врезался в поврежденный участок стены, с силой ударившись о нее лбом. У Йенси сердце подпрыгнуло в груди.

Послышалось шипение, щель чуть расширилась, а потемневший участок увеличился в размерах. Впрочем, особых повреждений стене Иштван, к счастью, причинить не смог, чего нельзя было сказать о нем самом. Он скорчился на земле, по лбу растекалась кровь. Разбежавшиеся было ребята вернулись и застыли на некотором отдалении. Йенси подскочил к брату и опустился рядом с ним на колени.

– Иштван, – позвал он брата и потряс за плечо. – Иштван! Ну зачем ты это сделал?

Кровь медленно стекала со лба Иштвана. Некоторое время глаза его оставались тусклыми и бессмысленными, но наконец взгляд сфокусировался на младшем брате. А затем он улыбнулся и неспешно повернулся к поврежденному участку стены.

– Вот теперь у нее правильная форма. Теперь мы знаем, что там такое на самом деле.

Позднее Йенси пытался расспросить брата о случившемся, однако тот не смог ничего толком объяснить. Мозг Иштвана вечно был переполнен непонятными образами, проследить за его умозаключениями было очень трудно, и Йенси редко это удавалось. По заверениям брата, трещина в куполе просто позвала его. Он взглянул на нее и понял, что́ она хочет и что́ нужно сделать, чтобы все исправить.

– Ну и какого черта это значит? Что ты должен был исправить?

Иштван попробовал объяснить, но не смог. Чем больше он пытался придать смысл своим действиям, рассказать, что же было у него на уме, тем сильнее путался в словах, так что Йенси остановил его:

– Послушай, все это звучит как полный бред. Никому об этом не рассказывай.

И в кои-то веки брат послушался и замолчал. Так надежда разобраться в поступках Иштвана окончательно умерла.

А эта история случилась, когда Йенси исполнилось четырнадцать. Несколько девочек играли в старинную игру, о которой одна из них узнала из видеотеки. Мелом они начертили на земле ряд пронумерованных квадратов, через которые нужно было прыгать, соблюдая заранее оговоренный порядок. Девочки столпились возле нарисованных классиков и спорили о том, в какие квадраты наступать, а в какие нет. Иштвана словно магнитом притянули к себе цифры внутри квадратов. Он быстро крутил головой в разные стороны, а потом просто прошел сквозь девчачью компанию, словно и не заметил их. Одну девочку он буквально смел со своего пути, раскидал сложенные кучкой камушки, раздавил мелок. Девочки громко закричали. Та, которую он уронил, заплакала, показывая всем ободранный локоть, но Иштван уже завороженно уставился на классики. Он осторожно шагнул на один из квадратов, перескочил в другой, потом отпрыгнул назад, следуя лишь одному ему ведомой сложной схеме. Наконец добрался до верха нарисованной фигуры и снова осторожно отступил.

В то же мгновение Иштван застыл, будто парализованный, и уставился на неровный участок земли за классиками. Не зная, что еще предпринять, Йенси подошел к брату:

– Ты поступил плохо.

Но Иштван не отвечал. Он опустился на корточки и повел пальцем по земле, выводя на ней замысловатую фигуру.

Окончательно рассердившийся Йенси ударил брата по плечу:

– Эй, ты почему так вел себя с девочками?

– Разве ты не видишь? – соизволил ответить Иштван. – Они нарисовали правильный узор, и вот он привел меня сюда.

С сияющими от восторга глазами он еще раз очертил пальцем фигуру. Йенси прищурился и с большим трудом смог разобрать, что же так привлекло внимание брата. Этот участок земли чуть отличался от соседних, просто пятно, едва-едва выделяющееся на окружающем фоне и по форме напоминающее клык животного.

– Она совершенна, – медленно произнес Иштван и снова потянулся к заворожившей его фигуре.

– Да что же с тобой происходит? Это ведь просто земля.

– А? Что такое?

Казалось, он выходит из оцепенения. Иштван вскочил на ноги, обернулся и поглядел на девочек. Те все еще были рассержены, но, по крайней мере, больше не кричали.

– Чего это с ними? – недоуменно спросил Иштван.

– Ты испортил им всю игру.

– Я? – Иштван казался искренне озадаченным, словно и в самом деле ничего не помнил. Несколько секунд он стоял, уставившись на девочек, потом черты его лица отвердели. – Да они не представляли, во что играют! Только я это знаю!

Сколько раз Йенси просыпался посреди ночи в их общей спальне оттого, что брат разговаривал во сне. Он бормотал что-то бессвязное, но все же в этом бормотании можно было различить повторяющийся вновь и вновь набор слов. А бывало, Иштван сидел на краю постели, находясь между сном и бодрствованием, раскачивался монотонно взад-вперед и бесконечно повторял последовательность цифр. Голос его в эти минуты звучал так, словно Иштван молился. Так оно и было: его очаровывали цифры и фигуры. Сводили с ума, были для него почти как люди, только люди интересовали Иштвана меньше. Кроме того, он едва ли не с младенчества здорово разбирался в компьютерах, уже в девять лет взламывал сайты и обучил этому брата. Но было также и это бесконечное бормотание.

– Иштван? – шепотом звал его младший брат.

Но Иштван не слышал.

Порой Йенси везло, и брат сам прекращал бубнить. Чаще же казалось, что он может раскачиваться так на кровати вечно. Йенси вставал и тряс его, но и это не всегда помогало. Иштван будто бы находился где-то в другом месте, словно на некоторое время покидал собственное тело, и иногда возвращения приходилось дожидаться очень долго.

«Мне следовало догадаться, – размышлял Йенси, когда вырос. – Я должен был понять, насколько все с ним плохо. Должен был сообразить, насколько у него поехала крыша. Почему же я не попытался помочь? Я должен был спасти его».

«Но как, – вопрошала та часть его сознания, чей голос он пытался заглушить, – как ты мог это знать?» Ведь он же был младшим братом и, в сущности, мало что мог бы сделать. А мать… Она не верила врачам и полагала, что Господь сам во всем разберется и не следует ему мешать. На самом деле Йенси пытался донести до матери, что с Иштваном не все в порядке, но всякий раз натыкался на ее непонимающий взгляд.

– Не в порядке? – переспрашивала мать. – Ну разумеется, с ним не все в порядке. Он – зло.

– Нет, – возражал Йенси, – это внутри его. У него не все в порядке с головой.

– Зло находится внутри его, – бормотала мать. – Его нужно изгнать.

И Йенси со страхом понимал, что сам дает матери повод сделать брату больно.

Но когда Иштван вырос и стал сильнее, мать постепенно отстала от него. Она осыпа́ла сына проклятиями из другого конца комнаты, говорила, какой он ужасный, но больше его не трогала. Немного побаивалась его. А это значило, что она больше не дотрагивалась даже пальцем и до Йенси. Мать все глубже уходила в себя, хотя, возможно, и прежде она была такой отрешенной, да только Йенси этого не осознавал. Не мог ли Иштван унаследовать свою болезнь (или что это было) от нее? Может, какое-то генетическое отклонение? И не означало ли это, что и с Йенси может однажды произойти то же самое? Нет, он не желал быть похожим на мать. И не хотел быть таким, как брат, хотя любил Иштвана и чувствовал ответственность за него. Иштван всегда заботился о младшем брате. А теперь, когда Иштван становился все более странным и отчужденным, возможно, наступила очередь Йенси? Теперь он должен позаботиться о своем брате.

Иштвану исполнилось семнадцать, а Йенси – пятнадцать, когда дела пошли по-настоящему плохо. Началось все с матери.

В тот день мальчишки возвращались домой вечером, после того как весь день шатались по Маринер-Вэлли. Подойдя к своей квартире, они обнаружили, что входная дверь распахнута настежь, а в прихожей на полу валяются ключи матери. Братья открыли дверь в комнату и увидели разбросанные по полу пакеты продовольственной помощи, а среди них лежала мать. Ее сотрясала судорога.

Йенси склонился над матерью, попытался перевернуть на спину, но не смог. Тело одеревенело и не поддавалось.

Он позвал брата:

– Иштван, помоги!

Но Иштван не сдвинулся с места. Он даже не смотрел на мать, не в силах отвести взгляд от пакетов. С губ его срывалось невнятное бормотание, а рука, словно механическая, чертила в воздухе какую-то фигуру.

– Иштван! – снова крикнул Йенси. – Помоги же!

Но Иштван находился в трансе, загипнотизированный узором, который образовали рассыпанные пакеты. Он продолжал бубнить себе под нос, а глаза неотрывно следовали за очертаниями узора на полу. Потом он уставился прямо перед собой и замер. На губах матери тем временем выступила розоватая пена. Между чуть приоткрытыми губами Йенси рассмотрел прокушенный язык.

– С ней что-то серьезное.

Когда брат и в этот раз никак не отреагировал, он проорал ему прямо в ухо:

– Иштван!

Тот вздрогнул, помотал головой и посмотрел на пол. На лице его застыло непроницаемое выражение.

– Она, наверное, умирает.

– Да, – согласился Иштван, но даже не пошевелился, чтобы помочь. – Ты не видишь его? – медленно добавил он.

– Кого?

– Призрачного человека. Он ее душит.

«Призрачный человек?»

– Иштван, – стараясь сохранять спокойствие, сказал Йенси, – подойди к видеофону и вызови врачей.

И так же медленно, словно лунатик, не отрывая взгляда от пакетов на полу, Иштван отправился звонить в «скорую».

Пока не приехала врачебная бригада, Йенси сидел, обхватив мать за плечи, пытался говорить с ней, гладил по лицу. Массировал ей челюсть до тех пор, пока она не расслабилась и язык не высунулся наружу. Тогда он повернул ее голову набок, чтобы мать не захлебнулась собственной кровью. Иштван же, вызвав «скорую», застыл в противоположном углу комнаты, стоял там и смотрел. Подойти ближе он отказывался.

«Призрачный человек? – продолжал недоумевать Йенси. – Что он хотел этим сказать? Совсем с катушек съехал».

Позднее, когда мать увезли в больницу, Йенси пришло в голову, что, не окажись он рядом, Иштван спокойно позволил бы родной матери умереть.

Иштван прошел в комнату и замер, почти не дыша. Там был тот самый узор, который он видел столько раз прежде, видел снова и снова. Он мерцал и ждал, когда кто-нибудь появится, увидит его и соберет воедино… ждал, чтобы именно Иштван пришел и собрал его, поскольку окружающий мир обращался к Иштвану иначе, чем к остальным людям. Там, на полу, распростерлась его умирающая мать, но это не имело значения. Мать не имела значения. Она не являлась частью узора, ничего не говорила об истинном мире, а только служила досадной помехой.

Нет, значение имели те предметы, которые она принесла домой, важно было то, как пакеты с продовольствием, выпав из ее рук, рассыпались по полу и каждый занял положенное ему место. Вот так обстояло дело. Они говорили с Иштваном. Показали ему грубый набросок чего-то другого, скрытого и неизмеримо более величественного. Он чувствовал это, но не мог постичь до конца, так как сокрыто оно было глубоко-глубоко. Ему оставалось лишь изучать причудливую композицию из пакетов, которая намекала на великую тайну. И она была совсем рядом, но оставалась такой же неуловимой.

Или нет? Что-то начало проясняться.

Иштван стоял не шевелясь. Задержал дыхание. Сосредоточил все внимание на воображаемых линиях, соединяющих пакеты и складывающихся в замысловатый узор. Теперь он начинал замечать сияние этих линий. Завеса, укрывающая истинный мир, постепенно приподнималась, и он мог заглянуть за нее.

Брат что-то говорил Иштвану, звал его, но он ничего не слышал, не обращал на Йенси внимания. Это было не важно, значение имело только то, что происходило в действительности.

Теперь Иштван мог различить, как между линиями начинает проявляться некая фигура. Тень, которую он поначалу принял за свою. Но так ли это было? Вроде бы тень ему не принадлежала. Казалось, он отбрасывает ее, но в то же время она существовала самостоятельно. Тень являлась его собственным творением. Она переплелась с окружающими предметами и вдруг склонилась над телом матери. Это была тень, и в то же время человек. Призрачный человек.

Иштван протянул руки, хотел до него дотронуться, но в это самое мгновение тень также шевельнулась и обхватила руками шею лежавшей на полу женщины. Затем призрак повернул свою бесплотную голову к Иштвану и произнес:

– Смотри. Вот как ты это сделаешь. Вот как ты убьешь ее.

Иштван слышал, как брат кричит его имя, но не мог и рукой пошевелить. Призрачный человек с улыбкой на лице душил их мать, однако больше не произнес ни звука. Почему же он замолчал?

«Она умирает!» – услышал Иштван далекий голос и понял, что принадлежал он не человеку-тени, а его собственному брату.

Усилием воли Иштван заставил себя заговорить:

– Ты не видишь его?

Но когда он попытался объяснить брату, что увидел, тот ничего не понял – как и много раз до этого. Йенси не хватало правильного понимания мира, и Иштван был здесь бессилен. Мало-помалу он покинул чудесный мир форм и образов, так любимый им и отвечающий на его любовь, и вернулся в обыденный мир, в котором не была различима истинная суть вещей, а лишь внешняя их сторона. И здесь он увидел лежавшую на полу мать. К сожалению, еще живую.

К тому времени, когда приехала «скорая» и мать увезли, Иштван, казалось, пришел в норму, по крайней мере, стал таким, каким был обычно. Мать продержали в больнице день, а потом надели на нее смирительную рубашку и отправили в психиатрическую лечебницу. Врачи объявили, что так для нее будет лучше. К братьям явилась сурового вида пожилая дама, социальный работник, которая сообщила, что теперь они находятся на попечении государства.

– Но мне уже почти восемнадцать, – возразил Иштван, у которого как раз случился момент просветления. – Мне не требуется опекун.

– «Почти» не считается, – парировала дама. – Требуется.

Однако она допустила ошибку: нужно было немедленно забирать ребят с собой, но она оставила их на несколько минут одних. Едва дама вышла из комнаты, Иштван начал спешно готовиться к побегу. Из шкафа он вытащил старенький запачканный рюкзак и набил его одеждой. Потом стал, не глядя, запихивать туда всяческую еду из кладовки, в том числе и то, что никогда бы не стал есть. Оставшиеся продукты он аккуратно расставил и разложил по полочкам, следуя одному ему известной логике. Йенси стоял и напряженно думал. Несомненно, брат сейчас пребывал в собственном мире и мозг его был занят лишь одним – побегом. Йенси только следил за действиями брата и ощущал все бóльшую безысходность.

Закончив паковать рюкзак, Иштван застегнул молнию и взглянул на брата:

– А ты почему не собираешься?

– Куда ты намылился? – в свою очередь поинтересовался Йенси.

– Слышал, что сказала эта женщина? Она хочет отдать нас кому-то. Нам придется жить в другой семье, и они будут такие же, как мать, только хуже, потому что мы для них никто.

– Почему сразу хуже? Может, они будут лучше.

Иштван покачал головой:

– Они как раз и хотят, чтобы ты так думал. Так тобой и вертят всякий раз.

«Так тобой и вертят всякий раз», – повторил про себя Йенси.

Вот только братом никто не вертит, он сам ищет себе проблемы. И еще он считает, что им не требуется опекун, что он сам будет для себя опекуном, а то и для них обоих. Он о себе-то не может позаботиться, что уж говорить о других.

– Пойдем, – позвал Иштван. – Собираться уже некогда, они вот-вот появятся. Придется тебе двигать как есть. Так говорит комната.

– Комната?

Иштван сделал неопределенный жест:

– Разве ты не видишь? Не чувствуешь?

Позднее Йенси осознал, что в тот миг определилась вся его дальнейшая судьба. Перед ним встал выбор: пойти с братом и оказаться вместе с ним в том искаженном мире, в Зазеркалье, существующем в голове Иштвана, либо же и дальше держаться привычного порядка вещей. Ужаснее всего было то, что Йенси, несмотря на молодость, понимал: какой путь ни выбери, он так или иначе окажется неверным. В обоих случаях придется что-то потерять.

– Пойдем же, – снова нетерпеливо позвал Иштван.

– Я… – замялся Йенси. – Но я…

– Да что с тобой такое? Не видишь разве, что здесь происходит?

Но все дело было в том, что Йенси как раз видел. Если пойти с братом, ничем хорошим это не закончится. Пусть даже сам Иштван этого и не сознает.

– Я не могу с тобой, – наконец пробормотал он, избегая глядеть брату в глаза.

– Можешь, – возразил Иштван, в то время как взгляд его метался по комнате. – Нет ничего проще. Тебе надо всего лишь открыть дверь и выйти.

– Нет. Прости, но не могу.

Несколько секунд Иштван без всякого выражения смотрел на брата, потом в глазах его что-то промелькнуло, – очевидно, он наконец осознал, что говорит брат, – а лицо исказила гримаса неподдельного отчаяния.

– Значит, ты бросаешь меня? – чуть слышно всхлипнул Иштван.

У Йенси сердце разрывалось на части, и он с трудом проговорил:

– Нет. Послушай, останься. Останься со мной. Все будет в порядке.

Но он прекрасно понимал, что для брата это так же невозможно, как для него самого невозможно уйти. Иштван постоял немного с потрясенным видом, потом закинул рюкзак на плечо и вышел из комнаты. Йенси остался один.

2

Опекуншу, которую назначил для Йенси суд, нельзя было назвать плохой, но и хорошей тоже. Она была из тех, о ком мать сказала бы «ни рыба ни мясо», однако Йенси это вполне устраивало. С такой опекуншей он мог ужиться, мог поладить с ней. Впервые в жизни ему не приходилось задумываться о том, что будет есть на обед и будет ли вообще.

Йенси с головой погрузился в учебу, и неожиданно выяснилось, что ему это нравится, так что он стал едва ли не первым учеником в классе. Ребята перестали сторониться его, некоторые даже осмеливались заговорить с ним.

Среди них выделялся парень по имени Генри Уондри. Поначалу он просто крутился возле Йенси, молча стоял неподалеку от него на переменках, садился напротив во время ленча, но завести разговор или хотя бы взглянуть в глаза не осмеливался. Бывало, несколько кварталов шел следом за Йенси, когда тот возвращался из школы домой. Первое время Йенси просто мирился с этим, потом привык, а затем ему стало это нравиться. Он уже обращал внимание, когда Генри не было поблизости.

Однажды за ленчем Йенси наконец не выдержал и спросил:

– Ну что?

– Ничего.

Они помолчали, потом Генри продолжил беседу:

– Тебе какая музыка нравится?

Йенси задумался. Музыка? Что он вообще знает о музыке? Он беспомощно пожал плечами:

– А тебе?

Генри выпалил с десяток названий групп, а когда Йенси ничего не сказал в ответ, попытался объяснить, какую музыку исполняет каждая из этих команд. Выяснилось, что у него это здорово получается. Он умел рассказывать очень живо, так что создавалось полное впечатление, будто по-настоящему слушаешь музыку. С удивлением Йенси понял, что слушает его с удовольствием. Казалось, после долгого молчания Генри теперь уже не остановится и будет говорить бесконечно. Позже, взяв у Генри записи тех исполнителей, о которых он рассказывал, Йенси убедился, что описание было поразительно точным.

Генри стал его первым настоящим другом, если не считать брата. Хотя разве можно считать родного брата другом? Как же так получилось: дожить до пятнадцати лет и только потом найти товарища? Йенси даже обиделся на Иштвана, из-за которого испытывал чувство вины. Вот он сейчас живет беззаботной жизнью, с хорошим опекуном, у него появился друг, а брат бродит где-то один, неприкаянный.

Несколько раз он видел Иштвана, как правило издалека, но однажды – вблизи. Брат, казалось, не узнал Йенси и прошел мимо. Йенси хотел его догнать, заговорить, но не нашел в себе сил для этого. Похоже, брату не было до него никакого дела. Правда, позже Йенси задумался: что, если Иштван просто глубоко погрузился в свой особый мир цифр и образов, погрузился настолько глубоко, что не заметил брата?

Так Йенси и жил. Словно качался на качелях: сегодня все было замечательно, а назавтра он чувствовал себя виноватым. И так повторялось изо дня в день.

Прошло несколько месяцев, и Йенси уже настолько доверял другу, что решился рассказать про Иштвана.

– Это твой брат?

Ему приходилось видеть Иштвана, в основном мельком, и он решительно не знал, что о нем думать.

– У меня такое чувство, что я должен ему помочь, – сказал Йенси.

Генри кивнул:

– Ну разумеется. Он твой брат. Ты и должен так чувствовать.

Он пожал плечами и задумчиво прибавил:

– Но что ты можешь сделать?

Полгода они не возвращались к этой теме, но вот однажды, по пути из школы, Йенси заговорил с другом о прежнем своем доме, в котором жил с братом и матерью. Попытался описать его так же живо, как это делал Генри, – шла ли речь о музыке или о любых других предметах, – но обнаружил, что не способен на подобное красноречие. Хотя товарищ терпеливо его слушал и даже заинтересовался рассказом, ничего у Йенси не выходило. Он продолжал путаться в словах и не мог создать из них понятную Генри картину. В конце концов он отчаялся и замолк.

Не дождавшись продолжения, Генри заметил:

– А ты бы просто показал мне свой старый дом.

«Почему бы и нет?» – подумал Йенси.

Подумано – сделано. Они свернули, прошли с милю и оказались у шлюза, ведущего в Маринер-Вэлли.

Оператор, в чьи обязанности входило открывать и закрывать двери шлюза, с недоумением уставился на них:

– Уверены, что хотите туда? Два таких милых мальчика. – Он пошевелил встопорщенными усами и прибавил: – Район там неблагополучный.

– Я жил там, – сообщил Йенси.

Оператор сморщил нос и пробурчал:

– Если бы я когда-то жил в этом гадюшнике и выбрался из него, не думаю, что захотел бы туда вернуться.

Однако он пропустил их. Ребята посмотрели, как за ними закрывается тяжелая дверь, и пошли вперед – тридцать метров до следующей двери. Когда они добрались до нее, Йенси начали одолевать сомнения. У него теперь была новая жизнь, о прошлом не стоило вспоминать. Почему же он вдруг решил привести сюда Генри?

Дверь распахнулась, и друзья вышли наружу. Для Йенси все вокруг выглядело таким привычным, знакомым – и в то же время чужим. В нем самом произошли перемены, и теперь Йенси воспринимал окружающую обстановку такой, какой она и была в действительности, – трущобы. Шлюз служил для того, чтобы в случае беспорядков отсечь Маринер-Вэлли от других куполов. Сейчас Йенси мог сравнить улицы, которые казались ему совершенно нормальными в детстве, с теми, на которых проходила его сегодняшняя жизнь. Грязь, запустение и убожество – вот что он увидел перед собой.

– И ты жил здесь? – удивился Генри.

Йенси только пожал плечами. Мгновение он колебался: может, повернуть назад, пройти через шлюз и вернуться к нормальной жизни? Но тут Генри спросил:

– Так где была ваша квартира?

Йенси провел друга по крошащимся бетонным ступеням, затем по коридору с облупленными стенами и растрескавшимся полом, и наконец они очутились у двери его бывшей квартиры. Исцарапанная дверь с отстающей краской производила тягостное впечатление. Йенси не знал, что делать дальше, а Генри, похоже, еще не надоело приключение, и назад он не собирался. Помимо всего прочего, на дверь была наклеена полицейская лента с надписью «Не входить!» Йенси очень удивился. Странно, что за прошедшее время никто не въехал в квартиру.

Однако, присмотревшись внимательнее, Йенси заметил, что лента аккуратно надорвана и дверь только на первый взгляд кажется надежно опечатанной. Генри, видимо, также обратил на это внимание. Он взялся за дверную ручку и тихонько нажал.

Дверь медленно приоткрылась. В тусклом свете ребята увидели большую гостиную, почти пустую. Убранство комнаты составляли колченогая кушетка, небольшой видеоэкран с отколотым уголком да самодельный кофейный столик. Некогда братья соорудили его из небольшого бракованного контейнера; они нашли его на помойке и долго трудились, чтобы придать нужную форму. Обои на стенах выцвели, а в углах уже наросла плесень, хотя, возможно, это была просто пыль.

– Пожалуй, не стоило приходить сюда.

Нахлынувшие на Йенси воспоминания были буквально осязаемы и в большинстве своем – малоприятны.

– Да все в порядке, – ответил Генри. Он уже успел осмотреться. – Тут никого нет. А если кто и придет, отбрехаемся как-нибудь.

Да, для Генри все происходящее представлялось игрой.

И тут Йенси приметил цепочку следов, протянувшуюся в пыли от входной двери к расположенной в глубине спальне. Их с Иштваном спальне. И из щели под дверью пробивался свет.

Он схватил приятеля за руку.

– Что такое? – Генри попытался высвободиться.

– Тише, – прошептал Йенси. – Кажется, здесь кто-то есть.

Если бы только он развернулся и ушел, все могло бы сложиться иначе. Но он этого не сделал. Почему? Вероятно, потому, что с ним был Генри, которому все происходящее казалось не более чем приключением. Когда же обнаружилось, что в спальне кто-то есть, приключение стало вдвойне захватывающим. С того момента, когда ребята увидели на двери полицейскую ленту, напряжение все росло и росло. Они пробрались в квартиру тайком и теперь оказались в весьма неприятной ситуации, хотя, с точки зрения Генри, в худшем случае их могли отругать и вышвырнуть вон. Или, при самом неблагоприятном исходе, хозяин квартиры сдаст их в полицию за незаконное проникновение в чужое жилье, и там с ними проведут воспитательную работу.

Однако Йенси, выросший в этом районе, знал, что все может выйти гораздо хуже. Окажется в спальне какой-нибудь уголовник – и хорошо, если их только отметелят, а то могут ведь и убить.

Так что, когда Генри смело направился к двери, Йенси не поспешил за ним. Он смотрел, как друг идет через комнату, оставляя в пыли на полу новую цепочку следов, и останавливается перед спальней. В голову Йенси пришла успокоительная мысль: а вдруг там никого нет? Что, если кто-то приходил и ушел, не погасив свет? Но в ту секунду, когда Генри взялся за ручку, Йенси понял, что просто обманывает самого себя.

И в самом деле, не успел его товарищ открыть дверь, как та распахнулась сама, из комнаты высунулась грязная рука и мгновенно втащила Генри внутрь.

Йенси повернулся и кинулся было к выходу из квартиры, но тут же сообразил: а бежать ведь некуда. Кому он расскажет о случившемся? Придется сначала добраться до шлюза, а потом – в благополучную часть города. И тогда станет уже слишком поздно. К моменту возвращения Йенси его друг, скорее всего, уже будет лежать бездыханный на полу или же его унесут неизвестно куда.

И поэтому Йенси, не успев выскочить в коридор, затормозил и вернулся в свою бывшую квартиру. «Ты же здоровый парень, силой тебя природа не обделила, – подбадривал он себя. – И потом, ты вырос здесь и умеешь драться». Если внезапно ворваться в комнату, с ходу атаковать того, кто там засел, у них с Генри появится шанс выбраться из этой переделки.

На цыпочках Йенси подкрался к двери и осторожно нажимал на ручку до тех пор, пока язычок замка не выскочил из паза. Изнутри доносился чей-то настойчивый шепот. Сделав глубокий вдох, Йенси с силой толкнул дверь и ворвался в спальню со сжатыми кулаками, готовый к драке.

Отвратительного вида мужчина стоял на коленях, придавив Генри к полу и зажимая ему рукой рот. От мужчины воняло, волосы были сальные, спутанные в колтуны, кожа была нездорового оттенка.

– Кто тебя послал? – громким шепотом спросил неизвестный.

При этом он не отнимал ручищу от лица Генри, так что тот и ответить-то не мог.

– Чего они от меня хотят? Почему преследуют?

Тут Йенси набросился на мужчину и с такой силой заехал ему в ухо, что тот потерял равновесие, отшатнулся, и Генри смог откатиться в сторону.

В следующее мгновение мужчина повернулся, и Йенси с удивлением понял, что это лицо ему знакомо.

Это был Иштван.

Но если Йенси узнал брата, то на лице Иштвана ничего не отразилось. Взгляд был остекленевший, можно даже сказать – безумный. Брата словно и вовсе здесь не было. Словно присутствовало только его тело, а управлял им кто-то другой. Или что-то другое.

Генри удалось встать на ноги. Иштван за это время пришел в себя, прислонился к стене и обнажил в зловещей ухмылке зубы.

– Иштван, – позвал Йенси, – это же я.

Иштван прорычал что-то нечленораздельное. Взгляд его метался по комнате, вероятно в поисках скрытого в ней узора, и в результате Иштван не видел, что находится прямо перед ним. Потом он наклонил голову и ринулся в атаку.

Точный и сильный удар прямо в грудь сшиб Йенси с ног, и уже в следующее мгновение безумный братец навалился на него сверху. Несколько ужасных секунд Йенси не мог дышать, комната плыла перед глазами, наконец ему удалось сделать глубокий вдох, отдавшийся мучительной болью в горле. Иштван по-прежнему не давал ему пошевелиться и наносил удар за ударом по плечам, шее и лицу. За его спиной маячил Генри, стараясь оттащить Иштвана в сторону, но безуспешно.

«Это же я, Йенси», – попытался сказать Йенси брату, но не сумел произнести ни слова. Попытался удержать его руки, но не смог. Попытался прикрыть хотя бы лицо, но Иштван с такой яростью молотил его, что часть ударов пробивала защиту, и тогда Йенси видел искаженное гримасой, пугающее лицо брата.

Был момент, когда Йенси уже думал, что вот-вот отключится, но потом внезапно в мозгу прояснилось, и возникло ощущение, будто он наблюдает за происходящим со стороны.

И тут Йенси осознал, что брат запросто может избить его до смерти.

Иштван постоянно что-то искал, хотя и сам бы не смог сказать, что именно. Чаще всего поиски были совершенно бессистемными, но он чувствовал: рано или поздно то, что он ищет, проникнет сюда из того мира, в котором существует, единственного по-настоящему реального мира. Проникнет и найдет его. Прежде, когда рядом болтался младший братец, его вечно что-нибудь отвлекало, препятствовало поискам, так что очень редко удавалось дождаться момента, когда внешний покров мира обнажит его истинную суть. Однако теперь Иштван мог ждать сколько угодно.

Первым делом необходимо было отгородиться от обыденного, чтобы ничто не отвлекало от главной задачи его жизни. Все должно быть подчинено единственной цели: заставить мир распахнуться перед ним. Когда он бродил по куполу, кругом встречались символы и знаки, однако они указывали одновременно в разных направлениях. А еще его постоянно отвлекали люди, не давая спокойно созерцать окружающее.

Один найденный во время бесцельных прогулок узор и привел Иштвана назад в квартиру матери, точно так же, как другой узор в квартире в свое время заставил покинуть дом и отправиться бродить по куполу. Просто возник голос, который велел аккуратно разорвать ленту на двери, потом подсказал, где мать прятала ключи от входной двери. Один только голос, без тела. По крайней мере, если тело и было, Иштван не мог его обнаружить. Голос загадочным образом находился внутри его и в то же время существовал отдельно.

Кладовку с продуктами он оставил как есть, рисунок там был правильный. Иштван сам создал его, когда убегал из дома, – правда, он еще не был завершен. С кушеткой пришлось немного повозиться. Кофейный столик в целом казался в порядке, однако Иштван все же поработал кулаком, чтобы еще сильнее его смять, до тех пор пока не разбил руку в кровь. Потом долго смотрел не отрываясь в свое серое, искривленное отражение на металлической поверхности столика. «Призрачный человек», – подумал Иштван и стал ждать его появления.

Но он не появлялся. Если это действительно призрачный человек, а убедиться можно было только тогда, когда он покажется. Возможно, это совсем другой человек и его слишком трудно разглядеть. А может, там вообще нет ничего. Так Иштван и сидел часами на кушетке, ждал, время от времени склоняясь к металлической поверхности, но вызвать призрачного человека не получалось.

Прошло какое-то время, и он почувствовал, что узор подталкивает его к чему-то. С узором все было в порядке, не в порядке был сам Иштван. Чтобы узор мог исполнить свое предназначение, ему следовало находиться в другом месте.

Он встал, пересек комнату и оказался в спальне, которую делил прежде с братом.

Там, в пустой комнате, он и ждал. Когда призрачный человек появится, то придет искать его. Иштван терпеливо сидел, глядя на дверь, в которую кто-то должен войти.

Сколько часов или дней он прождал, Иштван не смог бы сказать. Просто однажды снаружи донеслись звуки, и он понял, что этот момент наступил. Он встал и прижал ухо к двери. Услышав звук приближающихся шагов, распахнул дверь, схватил того, кто стоял на пороге, и быстро затащил внутрь.

Но нет, это оказался вовсе не тот, кого он надеялся, кого ожидал увидеть. Не посетитель из иномирья, а обитатель здешнего мира, непрошеный гость, лазутчик, который явился разрушить узор и помешать задуманному. Кто послал его? Иштван знал о существовании враждебных сил, не позволяющих ему отыскать то, что он должен отыскать, чтобы исполнить свое предназначение. Они всегда были рядом, и это его тревожило. Он схватил шпиона и резко встряхнул, чтобы заставить говорить. Заставить рассказать все: кто его преследует, кто пытается ему помешать. Вытряхнуть всю правду. Он добьется своего, добьется.

Внезапно Иштван ощутил сильный удар по голове и «поплыл». Лазутчик освободился из его хватки и откатился в сторону. До Иштвана дошло, что в комнату ворвались как минимум двое врагов. Он сумел подняться и посмотрел в их сторону, но не вглядывался слишком пристально, чтобы не потерять из виду узор. Если это случится, они одолеют его.

И тут наконец он увидел призрачного человека. Его фигура струилась в воздухе, выходила прямо из ноги того лазутчика, который ударил Иштвана. Чтобы добраться до призрачного человека, сперва нужно было разобраться с этим ублюдком. Он помотал головой, набросился на шпиона и подмял его под себя, а призрачный человек оказался под ними обоими. Теперь осталось устранить эту досадную помеху – и Иштван его достанет! Лазутчик пытался что-то сказать, но голос в голове запретил его слушать. Второй оказался за спиной у Иштвана, попытался оттащить от своего сообщника, но теперь он был готов к нападению и не выпустил жертву. Наконец-то это случилось: он понял, что хочет, что должен сделать, и никто не сможет его остановить.

3

За столом собрались девять человек. Ученые, военные, чиновники. Точно определить род занятий остальных не представлялось возможным. Большинство (хотя не все) были юнитологами, и здесь, среди друзей, они могли выставить напоказ носимые на цепочках амулеты – символы их веры.

– Итак, мы пришли к соглашению, – произнес один из собравшихся по фамилии Блэкуэлл.

Это был военный в высоком чине, с внушительной внешностью и отменной выправкой. Его мундир украшали многочисленные награды. Очевидно, он был здесь одним из главных.

– Я по-прежнему полагаю, что это слишком опасно, – подал голос ученый по фамилии Курцвайл. – Несмотря на все принятые меры безопасности, эксперименты с Черным Обелиском быстро вышли из-под контроля. Мы потеряли бóльшую часть нашей команды. Нам еще очень повезло, что удалось избежать непредсказуемых последствий и остановить распространение этой заразы. – Он повернулся к сидящему рядом коллеге. – Вот Хэйес может подтвердить.

– И тем не менее я «за», – объявил Хэйес. – Как и все здесь присутствующие. Ты же знаешь, Курцвайл, в любом эксперименте существует риск, а потенциальный выигрыш, который ожидает нас, когда мы высвободим силу Черного Обелиска, с лихвой покрывает все опасности. Мы находимся в авангарде движения, которое призвано повести человечество к Слиянию. Теперь, когда мы записали всю информацию, у нас появилась возможность построить новый Обелиск.

Сидевшие за столом согласно закивали.

– Отлично, – сказал Блэкуэлл и повернулся к первому ученому. – Большинство против вас, Курцвайл. Вы это всегда знали.

Курцвайл пожал плечами:

– Давайте хотя бы согласимся, что не стоит сооружать новый объект на Земле. Если произойдет что-то непредвиденное, необходимо, чтобы ущерб оказался минимальным.

– И что вы предлагаете? – поинтересовался Блэкуэлл.

– Отправиться на Луну? – спросил один из юнитологов.

Курцвайл покачал головой:

– Нет, это слишком близко. Да и сохранить все в тайне будет сложно.

– Нужно выбрать такое место, где мы сможем запустить процесс, следить за его развитием, собрать о нем максимум данных, а потом, если понадобится, уничтожить планету, – решительно заявил один из заговорщиков с неопределенным родом занятий. У него были коротко постриженные волосы, ледяной взгляд и нездорового, почти серого оттенка кожа. – Где-нибудь подальше от проторенных дорожек.

– Я отправлю корабль, – кивнул Блэкуэлл. – Есть у меня человек, подходящий для этого задания. Посмотрим, что он сможет найти.

Заговорщики встали и направились к выходу, все, кроме двух с неопределенным родом занятий. Они кивнули Блэкуэллу, чтобы он остался. Глава собрания сел, сложив руки на груди, и все трое стали ждать, пока их соратники покинут комнату. Но даже когда за последним из них закрылась дверь, никто не нарушил тишину.

Наконец Блэкуэлл произнес:

– Кажется, все прошло хорошо.

– Кого вы видите исполнителем? – спросил более крупный из двоих, проигнорировав реплику Блэкуэлла.

– Кого? Коммандера Гроттора. Мы часто пользовались его услугами. У него безупречный послужной список, он очень рассудительный человек и не болтливый. Как и вся его команда.

Второй мужчина кивнул:

– Мы хотим встретиться с ним.

– Но вы никогда прежде не просили о встрече с моими людьми.

– Сейчас перед нами стоит намного более важная задача, чем все предыдущие.

– Вы мне не доверяете?

Собеседники продолжали смотреть на Блэкуэлла и как будто не слышали вопроса.

– Мы хотим с ним встретиться, – повторил второй мужчина.

– Ну конечно, – кивнул Блэкуэлл.

4

Похоже, Иштван начал уставать. Ему приходилось не только бороться с Йенси, но и одновременно отпихивать от себя Генри. Удары его становились все слабее, и Йенси, стараясь защитить лицо, выжидал подходящего момента. И вот, когда Генри в очередной раз навалился на Иштвана, он изловчился и что было силы нанес удар в горло.

Иштван захрипел, но продолжал сидеть верхом на младшем брате, хотя Генри и пытался оттащить его в сторону. Не зная, что еще сделать, Йенси сел и крепко обхватил туловище брата руками.

От Иштвана воняло потом и чем-то еще, какой-то гнилью. Он начал бешено вырываться, но Йенси сцепил пальцы в замок на его спине и выпускать не собирался. Приблизив губы почти к самому его уху, Йенси произнес как можно спокойнее:

– Тсс! Все в порядке, Иштван. Все хорошо. Это всего лишь я.

Но Иштван продолжал сопротивляться. Позади него Йенси мельком увидел совершенно обалдевшего Генри, который даже прекратил попытки оторвать Иштвана от друга.

– Это я, – мягко шептал Йенси. – Я. Твой брат Йенси. Я здесь, Иштван. Я пришел к тебе.

Он повторял это снова и снова, сжимая брата в объятиях, а тот все еще пытался освободиться. Сбитый с толку Генри отступил на несколько шагов назад. Казалось, он разрывается между желанием остаться и готовностью обратиться в бегство. А Йенси все продолжал шептать в ухо брата, стараясь успокоить, но тот вдруг начал биться лбом в его лоб.

С каждой секундой Йенси все труднее было удерживать брата. Голова раскалывалась от боли, как будто кто-то внутри черепа пытался выбраться наружу. По щеке заструилась теплая жидкость, и он сперва подумал, что это пот, но когда Иштван в очередной раз откинул назад голову, Йенси увидел, что лоб брата перепачкан кровью. Кровью самого Йенси. А в следующий миг Иштван резко опустил голову. Йенси потерял сознание и разжал руки.

Разрозненные воспоминания причудливым хороводом лиц проплывали перед ним, словно жизнь спрессовалась в одно краткое мгновение. Они порхали вокруг, а потом начали медленно кружиться, то приближаясь, то снова удаляясь, напоминая скорее непомерно больших, гротескных птиц, нежели человеческие лица. И вот они уже обратились в птиц, парящих в небе, и в то же самое время тела их, казалось, вытянулись, отчего они стали больше похожи на змей, чем на пернатых. Хотя змеями тоже не были. Через некоторое время, так же внезапно, как появились, они потускнели и исчезли.

Их место заняли непонятные повторяющиеся звуки. Далеко не сразу Йенси осознал, что это чьи-то рыдания. И еще он почувствовал прикосновение к своему лицу.

Когда Йенси открыл глаза, брат по-прежнему сидел на нем верхом, но кое-что переменилось. Взгляд стал другим, живым, осмысленным, словно душа возвратилась в тело. Иштван вернулся. Обеими руками он нежно гладил брата по лицу. Лоб его был перемазан кровью. На приличном расстоянии позади маячил Генри. Он прижался к стене возле двери, напряженный, готовый в любой момент бежать отсюда прочь.

Иштван увидел, что Йенси открыл глаза, и слезы на его лице сменились неестественной, безжизненной улыбкой.

– Ты жив.

Йенси с трудом приподнялся, опершись на локти.

– Конечно жив. А как иначе?

– Я думал, что убил тебя.

– Не дождешься, – пробурчал Йенси, попытался сесть ровно и скривился от боли.

– Что это значит? – недоверчиво спросил, не отходя от двери, Генри. – Вы что, друзья? Да этот псих пытался тебя убить! Нужно убираться отсюда!

– Мы не друзья. Знакомься, Генри, это мой брат.

– Плевать мне, кто он такой. Он пытался тебя прикончить.

– Я не хотел, – пробормотал Иштван.

– Он не хотел, – подтвердил Йенси. – На него просто нашло немного.

– Ну и кто гарантирует, что на него опять не «найдет»? Посмотри на него. Что с ним случилось?

– Я не хотел, – повторил Иштван. – Ты просто встал на пути.

– Не важно, хотел ты или нет, – упорствовал Генри. – Йенси, пошли отсюда.

Но Йенси медленно покачал головой:

– Не могу. Он мой брат.

– Он опасен, – заявил Генри, но уже не таким уверенным голосом, как прежде.

Он чуть расслабился и, кажется, готов был даже выслушать объяснения.

– Его просто нужно немного привести в порядок. Он жил совсем один и сейчас слегка не в себе. Кто-то должен о нем позаботиться.

– Но почему это должен быть именно ты?

– А кто же еще, если не я? У него один я и остался. Если я не помогу, то никто больше не поможет.

Генри с сомнением покачал головой:

– Не думаю, чтобы все было так просто.

– Нет, конечно, – согласился Йенси, – но по-другому никак.

Йенси мгновенно понял, что теперь еще больше в ответе за брата, чем прежде. Он набрал ванну теплой воды, оттер как мог грязь с его давно не мытого тела, потом, оставив Иштвана голого и дрожащего от холода, выскочил из квартиры и в подвале местной церквушки нашел заношенную, но чистую одежду. Но этим дело не закончилось. Он снова совершил вылазку на улицу, раздобыл немного еды, стянул ножницы и кое-как постриг брату волосы и бороду. После этого ему пришлось сбегать домой и взять тайком пару старых одеял у приемной матери, чтобы Иштван не мерз. Чем еще можно помочь брату, Йенси не придумал, поэтому просто оставил его в их старом жилище, надеясь, что квартира в столь непрезентабельном районе не привлечет ничьего внимания, по крайней мере до тех пор, пока он не придумает, как быть дальше.

Поначалу Генри не собирался помогать. Он везде следовал за Йенси и убеждал его, что не следует заботиться о ненормальном братце, что теперь у Йенси новая счастливая жизнь и глупо будет ее разрушить.

– Я не собираюсь ничего ломать, – прервал Йенси друга. – Не собираюсь оставлять свою новую семью. Но это вовсе не значит, что я не могу немного помочь родному брату.

Но Генри не хотел так просто сдаваться.

– Это не так легко, как тебе кажется. Ты еще пожалеешь о своем решении.

Первое время у него не возникало проблем. Йенси воровал понемногу еду и приносил брату, рассчитывая, что приемная мать ничего не заметит. Она и не замечала. Поначалу. Но затем стала покупать меньше продуктов и внимательно следила за содержимым холодильника и буфета. Йенси пришлось сообщить брату, что тот сам теперь должен добывать себе пропитание.

– И как я буду это делать?

– А где ты раньше доставал еду?

Иштван показал на застекленные шкафчики, которых было полно в квартире. Он просто открывал их по очереди, один за другим и съедал все, что находил внутри, включая соусы и другие приправы. После этого ставил пустые бутылочки на определенные места согласно одному ему понятной схеме.

Что еще оставалось Йенси? Только по-прежнему таскать у приемной матери продукты, просто теперь в меньшем количестве. Однако вскоре Иштван стал жаловаться на постоянный голод, и младшему брату пришлось наполовину урезать собственный рацион. Он припрятывал пищу и при первой возможности тайком носил Иштвану. Теперь и он голодал, но зато помогал брату.

Какое-то время Генри избегал друга, но затем снова начал повсюду за ним таскаться, а когда узнал, что Йенси живет впроголодь ради того, чтобы кормить брата, стал сам носить ему продукты.

– Это не для твоего братца, – предупреждал он, – а для тебя.

И хотя он быстро сообразил, что Йенси все равно отдает бóльшую часть брату, продолжал приносить еду.

Спустя несколько недель Генри даже решился составить товарищу компанию в его визитах на старую квартиру. Первые разы он вел себя настороженно, готовый сразу дать деру, если вдруг Иштван поведет себя странно. Однако нападения больше не повторялись, Генри успокоился и постепенно привык к самой мысли о том, что у друга есть родной брат. Он теперь постоянно помогал Йенси, сделался его сообщником.

Вероятно, они втроем еще долго могли бы вести такую жизнь. Конечно, Йенси очень много времени уделял заботе о брате, и это сказывалось на учебе в школе, но верный Генри и здесь помогал ему: подсказывал правильные решения на контрольных и делал за него бо́льшую часть домашних заданий. В общем, так могло бы длиться целую вечность… если бы не Иштван.

Однажды, сидя на кушетке и глядя прямо перед собой, он вдруг заявил:

– Я хочу жить вместе с тобой.

– Правда? – переспросил Йенси.

Иштван кивнул.

– Да, так должно быть. – И он быстро начертил в воздухе фигуру. – Видишь?

Потом внезапно вскочил и вышел из комнаты.

Генри и Йенси удивленно переглянулись.

– И что это было? – поинтересовался Генри. – Он не может жить с тобой.

– Но, возможно, должен…

– Даже если он и захочет, это не дозволено. Родным братьям или сестрам нельзя жить вместе у одного опекуна. Особенно если один из них трудный подросток.

Йенси уже приготовился резко ответить товарищу, но закрыл рот, так как понял, что тот прав.

– Ты должен сказать ему, что ничего не выйдет.

Йенси помотал головой:

– Да он, наверное, позабудет об этом. Наверняка уже забыл. Смотри, он даже не дождался ответа и ушел.

Но когда Иштван вернулся, оказалось, он уже упаковал все свое нехитрое имущество в небольшую коробку. На плечи он набросил одеяла, натянул на себя обе имеющиеся пары штанов и все три рубашки. Вид у Иштвана был как у ребенка, который очень старался самостоятельно одеться, но смог как смог.

– Ну, я готов, – заявил он. – Можем идти.

Друзья застыли в недоумении. Генри выжидающе глядел на Йенси, но, не дождавшись ответа, покачал головой и пошел прочь.

– Так чего мы ждем? – спросил Иштван.

– Послушай… – вздохнул Йенси, – ты не можешь пойти.

– Почему?

– Тебе не разрешат жить со мной.

Иштван нахмурился, начертил в воздухе еще одну фигуру и уставился на нее.

– Тогда ты будешь жить здесь, – с неохотой заявил он.

Йенси опустил голову.

– У меня теперь другая жизнь. Я не могу ее оставить.

Лицо Иштвана помрачнело.

– Ты меня не любишь? Ведь я твой брат.

– Да, ты мой брат, и я люблю тебя. Я буду помогать тебе всем, чем могу. Но… у меня ведь есть своя жизнь.

Рот Иштвана искривился, словно его больно ударили. Он резко повернулся, ринулся в спальню и громко хлопнул дверью.

Йенси подергал ручку, но она не поддалась.

– Послушай, Иштван, не надо так. Разреши мне войти.

Не дождавшись ответа, он забарабанил в дверь. Безрезультатно. Он уже начал представлять себе всяческие ужасы: вот Иштван забился в угол спальни и, рыдая, пытается ржавым гвоздем перерезать себе горло или мастерит петлю, чтобы повеситься. Йенси помотал головой, стараясь отогнать дурные мысли, но они не желали исчезать.

– Иштван! – громко крикнул он. – Открой же!

Но за дверью было тихо. Несмотря на все стуки и крики, Иштван упорно хранил молчание. Сколько еще Йенси колотил в дверь, он не знал. Запомнил только, что рядом вдруг оказался Генри, схватил его за руку и потащил от двери спальни к выходу из квартиры.

– Но он мог себе что-нибудь сделать, – сопротивлялся Йенси. – Или собирается сделать.

– Да ничего с ним не случится. Просто обиделся. Давай, Йенси, пойдем уже, пока он действительно не съехал с катушек.

Они вышли на улицу, прошли через шлюз и вскоре оказались в своем районе. Йенси почти не замечал дороги, позволив другу вести себя. Из головы не выходили мысли о бедном брате. Возможно, он вел себя неправильно и существовал другой выход? Но как он должен был поступить с Иштваном? Нельзя же просто притащить его домой, будто собачку или другое животное. Вероятно, больше, чем он уже делает для брата, сделать нереально.

Однако, с точки зрения Иштвана, как бы Йенси ни старался, все равно этого будет недостаточно. Всегда окажется, что можно было сделать больше и он что-то упустил.

– Что это было? – спросил Генри.

Но Йенси даже не повернулся к нему, только безразлично спросил:

– Что именно?

– Мне показалось, я что-то видел. Там, сзади. – Генри помолчал и добавил: – Извини. Нервничаю.

Они продолжали путь, мимо здания муниципалитета и дальше по Луна-авеню к своему кварталу. Йенси ощущал, что мысленная ниточка, соединяющая его с братом, тянется за ним через соседние кварталы в Маринер-Вэлли, к их бывшей квартире, становится все тоньше и тоньше и грозит вот-вот оборваться.

Наконец они пришли, и Йенси не сразу заметил, что уже стоит на крыльце своего нового дома. Друзья остановились, молча глядя друг на друга.

Молчание нарушил Генри:

– Ты вернешься к нему?

– Не знаю.

– Думаю, не стоит этого делать.

– Понимаю. Но это не значит, что я не вернусь.

Генри кивнул, помахал товарищу рукой, но не успел сойти с крыльца, как перед ними появился Иштван.

– Значит, вот это наш новый дом, – заключил он, задыхаясь от быстрой ходьбы.

– Как ты нас нашел? – спросил Йенси.

– Я имею полное право находиться здесь. Это и мой дом тоже.

Он улыбнулся, но улыбка вышла неживая, фальшивая. Неуклюжей походкой он приблизился к ним и поднялся на крыльцо. Широко развел руки и шагнул к брату, словно желая обнять, но Йенси не шелохнулся, и он медленно опустил руки.

– Ты не рад меня видеть?

– Брат, иди домой.

– Но это и есть дом. Знаешь, я голоден. Что у нас на обед?

С этими словами он открыл входную дверь и прошел внутрь.

Приемная мать Йенси с совершенно ошеломленным видом застыла возле лестницы. Иштван уже был на кухне. Оттуда доносились звуки, более подходящие дикому зверю, нежели человеку. Он гремел кастрюлями, опрокидывал банки, с грохотом хлопал дверцами шкафчиков в поисках еды.

– Йенси, – едва не срываясь на крик, позвала его приемная мать, – кто этот человек и почему на нем столько одежды? Можешь объяснить мне, что происходит?

Не зная, что ответить, Йенси молча прошел мимо нее, Генри следовал за ним по пятам. На кухне они увидели, что Иштван раскидал по полу консервные банки и набрал из холодильника столько еды, что она падала у него из рук. Со всем этим богатством он прошествовал мимо шокированной приемной матери Йенси в гостиную, где просто свалил добычу на пол. Уселся, скрестив ноги, и начал пожирать все подряд, а глаза его перебегали с одной вкуснятины на другую, конструируя мысленный узор.

– Ну все, я вызываю полицию, – заявила приемная мать.

– Не надо, – попросил Йенси. – Он не опасен. Я сам с ним разберусь.

Но тут вмешался Генри:

– Давайте вызывайте.

Йенси услышал, как застучали каблучки по полу – это приемная мать заспешила к видеофону. Подбежав к брату, он вцепился в рукав его рубашки.

– Иштван, перестань, – в отчаянии прошептал он. – Пойдем.

– Но я голодный. Человек должен есть.

– Она звонит в полицию! Тебе нужно уходить!

– В полицию? С чего бы вдруг? Это же наш дом.

Йенси опустил глаза.

– Не наш. Мой. Прошу тебя, Иштван.

Иштван вздохнул, поднялся, и Йенси уже показалось, что он победил. Но в следующее мгновение лицо брата побагровело, и с криками «Это мой дом! Мой дом!» он решительно двинулся не в направлении выхода, а вглубь квартиры. Йенси кинулся за ним, свернул за угол коридора и увидел такую картину: приемная мать со слезами на глазах сидела, скорчившись, у стены, защищая руками лицо, а над ней нависал обезумевший Иштван. Брат рычал, словно дикий зверь, изо рта его капала слюна. Замерев от ужаса, Йенси молча наблюдал, как Иштван бьет женщину. Он попытался оттащить брата прочь, но тот с силой отпихнул его.

«Помощь уже в пути» – вспыхнула надпись на экране видеофона.

– Иштван, – взмолился Йенси, – ты должен уйти. Немедленно.

– Это мой дом! Сам уходи!

– Да пойми ты! Сейчас здесь будет полиция и тебя заберут в участок!

Иштван выпрямился, лицо его застыло.

– Полиция? Ты вызвал полицию?

– Нет же, не вызывал я…

– Зачем ты вызвал полицию? – спросил Иштван, и в голосе его прозвучали сомнение и удивление.

Он повернул голову и посмотрел на брата. Точнее было бы сказать не «на», а «сквозь» него. Взгляд этот не сулил ничего хорошего и напомнил Йенси тот случай, когда братец пытался его прикончить.

– Ты с ними заодно, – прошипел Иштван. – Ты один из них!

– Нет же! О чем ты говоришь?

– Отвали от меня! – завопил Иштван и сильно ударил брата в грудь.

Йенси не удержался на ногах, налетел на стену и сполз по ней на пол.

– Ты один из них, – повторил Иштван. – Ты такой же гад, как они, потому что заодно с ними.

– Нет, – неуверенно пробормотал Йенси, – я не с ними.

И остался сидеть на полу. Не поднялся, чтобы задержать брата. А тот, заслышав приближающийся вой сирен, прошагал мимо Йенси в коридор, оттуда прошел на кухню и покинул дом через заднюю дверь.

Последующие несколько дней для Йенси прошли в сплошных волнениях. Сперва пришлось позаботиться о приемной матери, помочь ей прийти в себя после такого потрясения. Потом он долго успокаивал Генри и убеждал друга не болтать лишнего. Наконец к ним заявились полицейские. Они спрашивали (вернее было бы сказать «допрашивали») о человеке, который ворвался к ним в дом и напал на Йенси и его приемную мать. Кто это был? Йенси утверждал, что не знает его. Тогда его спросили, откуда ему известно имя преступника.

– Но мне неизвестно его имя. Я не называл его по имени.

Полицейский укоризненно покачал головой:

– Нет, парень, называл. Твоя мать рассказала.

– Она мне не родная мать. Приемная.

– Не имеет значения. Важно другое: откуда тебе известно его имя?

Йенси продолжал плести всякие небылицы, изворачивался, лгал, говорил полуправду, пока полицейские не указали ему на массу противоречий и несоответствий в его показаниях. После этого Йенси решил, что лучше вообще молчать. Однако он гордился тем, что почти ничего не сообщил полиции. Утаил, что нападавший – его родной брат, не назвал имя. Иштван должен оценить его поведение. Как бы полиция ни старалась, на основании его показаний она не сможет напасть на след Иштвана. Он не предал брата.

Однако часов через пять допрашивавший его полицейский хитро улыбнулся и поднял указательный палец:

– Его зовут Иштван.

У Йенси сердце подскочило в груди.

– Вы уверены? Может, моя приемная мать ошиблась?

– Нет-нет. Имя мы узнали не от нее. От твоего друга Генри. Вероятно, он не настолько тебе друг, как ты думаешь. Иштван Сато, – задумчиво произнес полицейский, делая вид, что читает по листу бумаги. – Эй, а у тебя ведь тоже фамилия Сато?

Йенси молчал.

– Не желаем говорить, да? Не важно. Мы уже получили всю необходимую информацию от твоего друга Генри и можем установить личность этого человека. Прочитать тебе то, что нам известно?

Йенси мотнул головой.

– Надо понимать это как согласие? Но сперва еще один, последний вопрос. – Он наклонился ближе к Йенси и спросил: – Неужели ты надеялся скрыть от нас, что преступник, ворвавшийся в ваш дом, твой родной брат?

Йенси должен был возненавидеть Генри за то, что тот все растрепал. Поначалу так и было, но постепенно он начал понимать и то, что о многом друг умолчал. Когда полицейский продолжил, выяснилось, что Генри не сообщил ни о месте проживания Иштвана, ни о том, что они регулярно виделись с разыскиваемым. После окончания допроса он осознал, что на самом деле Генри не сказал практически ничего, за исключением того, что Иштван и Йенси – братья. Он вынужден был признать, что рано или поздно полиция и сама докопалась бы до этого факта.

Когда полицейские наконец отбыли восвояси, Йенси предстояли нелегкие разборки с приемной матерью. В этом ему здорово помог верный Генри. Он преподнес очень убедительную историю о том, что они совершенно случайно повстречались с Иштваном и понятия не имели, что у него не все в порядке с головой, а тем более что он решит последовать за ними. Вдвоем им удалось успокоить бедную женщину, так что она не стала отказываться от Йенси и просить агентство подыскать для него новую семью. Только благодаря стараниям Генри он мог и дальше жить новой жизнью.

Что касается Иштвана, он бесследно исчез. Было бы ошибкой, утверждал Генри, снова искать его. Иштван психически неуравновешен, и если он снова появится в их жизни, для Йенси все будет кончено. Его передадут в другую семью, а может быть, вообще вышлют с планеты, и тогда они с Генри никогда больше не увидятся. Конечно, Генри был прав, но все же Йенси грызло чувство вины. Он не мог избавиться от мысли, что бросает брата. Ведь кто, кроме него, может позаботиться об Иштване? Бедный брат, где-то он сейчас? Совсем один, никому не нужный, живущий по большей части не в реальном, а в выдуманном, искаженном мире.

Поэтому хотя Йенси и понимал, что поступает неправильно, но в один прекрасный день, когда он расстался с Генри после школы, ноги сами понесли его не домой, а в направлении шлюза, который вел в район Маринер-Вэлли.

Оператор шлюза узнал его, вспомнил, что этот молодой человек уже бывал здесь, коротко кивнул и пропустил, не задавая лишних вопросов. В Маринер-Вэлли ничего не изменилось с последнего его посещения: все те же разваливающиеся дома и грязные улицы.

На этот раз дверь в квартиру оказалась заперта. Разорванная полицейская лента осталась на месте, но поверх нее было наклеено несколько новых, еще не поврежденных.

Йенси постучал, но ответа не дождался. Постучал еще и снова подождал. Ничего.

Тогда он спустился вниз и обошел здание, пытаясь вспомнить, куда выходят окна его старой квартиры. Решил, что вычислил их, и застыл в разочаровании: окна, похоже, были наглухо закрыты, за ними – ни малейшего движения, ни проблеска света.

«И что делать теперь?» – задумался Йенси.

Некоторое время он просто стоял, глядел на здание и ждал, не случится ли что-нибудь важное. Но ничего не произошло. Дальше по улице четверо замызганных ребятишек играли в одну из тех незамысловатых игр, которые Йенси помнил по собственному детству. Больше на улице никого не было.

В конце концов он вернулся в дом, подошел к своей бывшей квартире и сорвал полицейские ленты. Хватит ли ему сил, чтобы выломать дверь, Йенси не знал, но решил попробовать. Через несколько минут у него заболело плечо, дверь же стояла как ни в чем не бывало. Подождав еще немного, он развернулся, спустился по лестнице и позвонил в квартиру управляющего.

Управляющий, похоже, очень удивился:

– Ты же тот самый парень, у которого мамаша сошла с ума.

– Я жил там, – махнул рукой Йенси.

– Точно, он самый. Тот парень. И чего тебе надо?

– Ключи от квартиры.

Управляющий помотал головой:

– Это место преступления. Полиция опечатала его.

– Уже нет. Они сняли свои ленты.

– Да? – нахмурился управляющий. – Когда же они успели?

Йенси пожал плечами:

– Я-то откуда знаю? Когда я пришел, лента была уже снята. – Он протянул руку и повторил: – Дайте ключи.

– С чего это вдруг я стану давать тебе ключи? За квартиру еще деньги не уплачены. Кто мне долг вернет? Вот кто заплатит, тому ключи и отдам.

– У меня приемный отец – юрист, – солгал Йенси. – Я хочу подняться в квартиру и проверить, все ли там на месте. Если выяснится, что полицейские что-нибудь стащили, мы прищемим им задницы. А заодно и вам.

Управляющий с ошарашенным видом уставился на него, но через несколько секунд расплылся в улыбке и покачал головой:

– Не-е-е, не может такого быть.

Йенси скрестил руки на груди и молча глядел на управляющего.

Тот занервничал, почесал затылок, собрался было закрыть дверь, но, увидев, что Йенси никак не реагирует на его действия, остановился.

– Говоришь, юрист?

– Юрист, – подтвердил Йенси, не сводя твердого взгляда с управляющего. – И сутяга еще тот.

Управляющий тяжело вздохнул:

– Пять минут. Туда и обратно.

И пошел за ключом.

Открывая дверь, Йенси даже не представлял, что увидит внутри. Может быть, тело брата болтается на веревке, а распухший багровый язык вывалился наружу. Или он лежит на полу с дыркой от пули в голове, а стены забрызганы кровью вперемешку с кусочками мозга. А может, просто умер от голода и жажды.

Хотя не исключено, что он еще жив, но сидит весь несчастный, голый и дрожащий от холода в уголке, а когда Йенси подойдет и тронет брата за плечо, тот просто посмотрит сквозь него. Не видя ничего вокруг. Живой, но находящийся не в этом мире, а в каком-то другом.

Или притаился за дверью с ножом в руке и, едва Йенси войдет, набросится на него и перережет горло, не успев сообразить, кто перед ним. Или перережет горло как раз потому, что поймет, кто нарушил его уединение.

Но ничего такого не произошло. Открыв дверь, Йенси увидел перед собой пустую комнату. Соседняя с ней спальня также пустовала. Никого не оказалось ни в ванной, ни в бывшей спальне матери. Ни-ко-го. И похоже, сюда не заглядывали уже давно.

5

Йенси успешно окончил школу и получил приглашение в университет на Земле, но не мог себе позволить такой перелет и потому учился на Виндоге в техническом колледже. Его специальностью были компьютеры, и он здорово поднаторел в обращении с ними, в программировании, но помимо того не забывал и хакерское «искусство», которому его в свое время обучил Иштван. Вероятно, Йенси и дальше занимался бы компьютерами, если бы не увлекся пилотированием. Генри учился хуже, однако у его родителей было много денег, и они послали отпрыска на Землю. Йенси предполагал, что распрощался со старым другом навсегда и больше его не увидит, но уже через год Генри вылетел из университета и, вернувшись на родную планету, также поступил в технический колледж.

– Подвел я родителей, – заявил он Йенси. – Они теперь и смотреть на меня не желают.

После этих слов Йенси призадумался, нет ли его вины в том, что у друга что-то пошло не так. Что, если это он вырвал Генри из нормальной жизни, показав другой, странный мир, и тем самым искорежил всю его судьбу?

Никогда больше Йенси не возвращался в свой старый дом, но изредка все же забредал в Маринер-Вэлли в надежде встретить пропавшего брата. Кроме того, он находил успокоение, просто бродя по знакомым с детства мрачным улочкам. Но однажды все здесь переменилось: власти приняли решение привести неблагополучный район в порядок. Благодаря титаническим усилиям улицы заблестели чистотой, запах дезинфицирующих средств сменил вонь разлагающихся отбросов, однако уже через несколько дней Маринер-Вэлли начал приобретать свой прежний облик.

Несколько раз, проходя по улицам то в одной части города, то в другой, Йенси вроде бы замечал в толпе брата – с всклокоченными длинными волосами, бесцельно куда-то бредущего, однако догнать его не получалось. Пару раз, когда он все же настигал знакомую фигуру, выяснялось, что он обознался.

Прошло года четыре. Поначалу Йенси часто вспоминал Иштвана, но со временем эти мысли посещали его все реже и реже. Йенси мог неделями не задумываться о судьбе брата. Он прошел обучение по специальности «Пилотирование пассажирских и грузовых кораблей». Впереди его ожидала степень бакалавра, но правительство планеты прекратило финансирование школы. Тогда Йенси покинул приемную семью, снял небольшую квартирку рядом с космопортом и начал работать.

Он работал перевальщиком. Когда прибывал большой межпланетный корабль с грузами для Виндоги, к нему на орбиту подходило судно меньших размеров, а Йенси помогал перевозить грузы с одного корабля на другой, партия за партией, пока все они не оказывались на поверхности. Работа была совсем не сложная, но Йенси это не волновало. Беспокоило другое – на орбите сооружали грузовую станцию, и в скором времени его профессия могла оказаться ненужной. Какое-то время Генри работал вместе с ним, но парень плохо переносил невесомость и решил вернуться на твердую поверхность, где продолжал обучаться за родительские деньги то одной профессии, то другой.

Загрузка у перевальщиков была неравномерная. Порой Йенси приходилось вкалывать по шестнадцать часов без отдыха, а случалось, он подолгу валялся на диване в своей квартире и лениво переключал каналы на видео. Неужели о такой жизни он мечтал? Хотя в любом случае это было лучше той судьбы, которая ожидала бы его, останься он в свое время в Маринер-Вэлли.

У Йенси была подружка, чуть ниже его ростом, полноватая и немного нервная. Спустя некоторое время он ее бросил. Встречался с другой, высокой, длинноногой и доброй. Она нравилась Йенси намного больше, но он все же умудрился порвать и с ней. Наверное, сказывалось тяжелое детство и воспоминания о том аде, в котором ему пришлось жить, поэтому он с осторожностью завязывал новые знакомства и опасался серьезных отношений. Порой в голову приходила мысль посетить психотерапевта. Возможно, специалист смог бы ему помочь, да только Йенси не представлял, к кому именно обратиться и вообще с какого боку подступиться к этой проблеме.

И так он мог бы существовать еще долгое время, быть может всю жизнь, но помешала одна причина. По имени Иштван.

Прошло около четырех лет с момента неожиданного исчезновения брата. У Йенси выдалась тяжелая сверхурочная работа: тридцать шесть часов он с товарищами разгружал зависший на орбите грузовик. Пока его шаттл поднимался или опускался, можно было урвать минут двадцать сна, но к тому времени, когда разгрузка закончилась, вымотан он был до предела.

Вернувшись домой, Йенси обнаружил, что дверь не заперта. «Странно», – подумал он, но тут же выкинул эти мысли из головы. Видимо, все дело в том, что вызов на работу пришел внезапно, он торопился и просто забыл впопыхах запереть замок. Тем более что в квартире все вещи вроде бы находились на своих местах и ничего не пропало. Он осмотрел гостиную, спальню – все в порядке. Зашел в ванную, включил свет, скинул пропотевшую одежду, отдернул шторку… и увидел Иштвана.

– Здорово, братец! – воскликнул Иштван и улыбнулся своей безжизненной улыбкой.

Йенси решил было, что перетрудился и у него начались галлюцинации. Он вскрикнул, отшатнулся назад, врезался в стену и упал бы, если бы Иштван (вполне материальный, не галлюцинация) не выбрался из ванны и не поддержал его.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Йенси, пытаясь унять сердцебиение.

– Пришел повидать тебя.

Брат был пострижен под «ежик» и чисто выбрит. Правую щеку украшал зловещего вида багровый шрам, относительно свежий. Йенси показалось, что у брата что-то не так с рукой, и, когда тот наконец его отпустил, понял, в чем дело: у Иштвана не хватало двух пальцев.

– Как ты меня нашел?

– Я всегда знал, где ты. Я следил за тобой.

«Он следил за мной», – мысленно повторил Йенси и вздрогнул.

Молча отодвинул брата в сторону и натянул сброшенную одежду.

– А зачем ты прятался в ванной? – спросил Йенси, когда они вышли в гостиную.

– Откуда же мне было знать, что это ты? Это мог быть кто-то другой. Могли быть они.

Йенси кивнул. Он был в полной растерянности, не знал, что говорить, что делать. Действительно ли он хочет видеть брата? Впрочем, в нем невольно уже просыпалось странное сочетание чувства вины и привязанности, от которых Йенси сумел, как ему казалось, избавиться несколько лет назад. Вновь возникала не сулящая ничего хорошего невидимая связь с братом.

– Тебе нельзя здесь оставаться, – наконец проронил он.

– А я и не хочу. Передо мной сейчас стоит важная задача.

– Что еще за задача?

Иштван усмехнулся и погрозил пальцем:

– Это мое дело, и тебя оно не касается.

– Но что ты здесь делаешь?

– Хотел встретиться с тобой после долгой разлуки. Еще раз повидать брата перед тем, как выполнить задачу.

– Да о чем ты все толкуешь? Что это значит: «выполнить задачу»?

Вместо ответа Иштван снова неискренне улыбнулся.

Йенси решил сменить тему:

– Хорошо выглядишь.

– А вот ты явно устал.

– Да, устал. Переработал, понимаешь ли. Но все-таки какую тебе нужно выполнить задачу?

– Мне велели никому не рассказывать.

– Да кто велел-то?

– Они.

– Кто «они»?

Ни с того ни с сего Иштван вдруг захихикал. Он даже зажал рот ладонью, но остановиться все равно не смог.

– Эй, что с тобой? – спросил Йенси, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно спокойнее.

Иштван снова засмеялся. Некоторое время он сидел на диване с закрытыми глазами и глубоко дышал, пока это глупое хихиканье не прекратилось. Он медленно отвел руку от лица и открыл глаза.

– Ну вот видишь? Все в норме. Со мной полный порядок.

– Не знаю, что ты задумал, но что бы это ни было… не делай этого.

– Со мной все в порядке, – повторил Иштван, хотя на сей раз слова прозвучали скорее вопросительно.

– Иштван…

Но брат уже поднялся с дивана:

– Мне пора. Я просто хотел тебя увидеть.

– Перед тем как выполнить свою задачу, – закончил за него Йенси.

– Да, перед тем как выполню свою задачу, – улыбнулся Иштван.

Шатаясь, точно пьяный, он двинулся к выходу, на пороге остановился и обернулся к младшему брату:

– Завтра я попаду на экраны видео. На все экраны. Не забудь посмотреть. Я сделаюсь знаменитым.

С этими словами он вышел на улицу.

«Он сумасшедший, – подумал после ухода брата Йенси. – Как и наша мать. Клинический случай».

Что за ахинею он тут нес? Какая еще важная задача? И что означают его слова «завтра я попаду на все экраны»? Знаменитым он хочет стать. Бредит, как и всегда. Очередная пустышка. Брат на несколько минут – малоприятных, надо заметить, минут – снова вошел в его жизнь и опять исчез. На этот раз, может, оно и к лучшему.

«Все-таки хорошо, что он ушел, – решил в итоге Йенси. – От него одни только неприятности».

Но на самом деле он так не считал, не мог так считать. Несмотря на дикую усталость, ему так и не удалось заснуть этой ночью. О чем же говорил брат? Что за задача? Что, если за его словами скрывается нечто серьезное?

Йенси повернулся на другой бок и попытался прогнать эти мысли прочь. Закрыл глаза и лежал, глядя на вспышки воображаемого света под веками. Он перепробовал все возможные способы, чтобы заставить себя уснуть: считал овец (хотя никогда в жизни не видел живую овцу), решал в уме сложные арифметические задачи, бесконечно повторял про себя, как мантру, одну и ту же фразу, пытался представить, как тело все тяжелеет и тяжелеет и постепенно погружается в сон. Но ничего не помогало. Усталость сменилась чувством беспокойства за брата; словно зловещее нечеловеческое око пристально смотрело на него, сквозь него и не позволяло заснуть.

После нескольких часов безуспешной борьбы он понял, что вот-вот сойдет с ума. Встал с кровати и набрал номер Генри.

– Ты знаешь, который час? – проворчал взлохмаченный и сонный Генри.

– Знаю, и очень хорошо. Но я не могу уснуть.

Генри зевнул.

– Ага, и ты решил разбудить меня, чтобы тебе не было скучно?

– Здесь был Иштван.

– Что? Иштван? Ты хочешь сказать, он тебе приснился?

Йенси покачал головой:

– Он действительно был здесь. Во плоти.

– Я уж решил, что он мертв. Чего ему было нужно?

– Хотел увидеться со мной последний раз…

– Последний раз перед чем?

Йенси рассказал то немногое, что знал, и, закончив, спросил друга:

– Он же свихнулся, как думаешь?

– Возможно, – протянул Генри. – Не знаю. Может быть, он планирует что-то.

– Что?

– Откуда мне знать? Но это может быть что-то серьезное.

– В каком смысле?

– На что он способен? – принялся рассуждать Генри. – Я знаю, ты любишь его, он твой брат и все такое, но вспомни, какой он был, когда мы в первый раз с ним встретились. Он запросто мог нас прикончить. Думаю, если у него соответствующее настроение (или, наоборот, несоответствующее), можно ожидать чего угодно. Например, он собирается взорвать бомбу.

– Бомбу? – переспросил озадаченный Йенси. – Ты, наверное, прикалываешься? Взрыв может разрушить купол, погибнут тысячи людей!

– Ну не обязательно бомба. Не знаешь, завтра будут какие-нибудь события?

– Какие, например?

– Чье-нибудь выступление, митинг, марш протеста, встреча каких-нибудь шишек. В таком роде.

– Не знаю, – признался Йенси. – Я же вкалывал два дня и не смотрел видео. А ты ничего не заметил?

– Не, вроде ничего. Но возможно, он планирует сорвать какое-то важное мероприятие. Он же уверял тебя, что его покажут в новостях?

– Да, типа того.

– Ну тогда проследим за объявлениями по видео, поищем, какие завтра будут происходить события. Думаю, нам по силам вычислить то, что нас интересует. Если ничего не получится, тогда будем просто сидеть, смотреть новости и, когда обнаружим что-то подходящее, постараемся оказаться на месте раньше твоего братца.

Йенси прервал связь и попытался уснуть, но опять безуспешно. Поэтому он просто лежал, уставившись в темноту, до тех пор, пока в комнате постепенно не стало светло. Он встал, включил видео и посмотрел, какие мероприятия могли представлять для них интерес. Кое-что обнаружилось. На открытие новой школы прибывал, чтобы перерезать ленточку, представитель администрации колонии. На ступенях муниципалитета планировалась пресс-конференция некоего политического деятеля по имени Тим Фишер, посвященная просачиванию метана в одном из внешних куполов и тому, насколько в этом велика (и присутствует ли вообще) вина властей. Опять же рядом со зданием муниципалитета проводили митинг сторонники кандидата от оппозиции Дэвида Вернальи. В космопорт должен был прибыть специальный представитель Земного правительства Джедроу Берри. Упоминалось и о других событиях, однако они показались Йенси менее значительными: дебаты о возобновлении строительства жилья для малообеспеченных семей, снос заброшенного и необитаемого мини-купола и тому подобные мелочи. Очевидно, если Иштван что-то планировал, искать его нужно на первых четырех мероприятиях.

Но какое из них? Конечно, Генри поможет, но вдвоем они смогут проследить лишь за двумя событиями. Открытие школы, пресс-конференция, митинг, прибытие посла… Все это подходит, во всех случаях Иштван окажется на экранах видео, когда будет осуществлять задуманное. Но что? Вдруг Иштван окончательно спятил и совершенно не контролирует себя? Йенси вынужден был признать, что это вероятно, и даже очень. Может быть, он задумал напасть на кого-нибудь? Или убить? Или совершит попытку самоубийства? Все возможно. Но с таким же успехом можно предположить, что его так называемая «задача» заключается в совершенно ином и это вполне невинная затея. Например, он задумал швырнуть кусок яблочного пирога в посла. Или во время пресс-конференции спустит штаны и покажет толпе голую задницу. Йенси старался убедить себя, что брат вполне способен и на такие относительно безобидные штуки.

И при этом понимал, что обманывает себя. От Иштвана скорее следует ожидать акта насилия.

Йенси был чертовски вымотан, глаза слипались от усталости, да еще начиналась мигрень, пока едва ощутимая, но он знал, что скоро она перерастет в тупую головную боль, которая может продлиться несколько дней. Заснуть не удавалось. В голову вдруг закралась ужасная мысль. Что, если Иштван, говоря, что попадет на экраны видео, не имел в виду некое событие, которое он намеревался сорвать или совершить в этот момент акт насилия? Что, если он попадет во все новостные выпуски, появится на всех экранах и приобретет известность уже после того, как выполнит свою загадочную «задачу»? Возможно, он вовсе не собирается похищать или убивать известного политика на глазах у всего честного народа, а планирует совершить что-то непредсказуемое?

Но тогда это может произойти где угодно.

Если именно таков его план, то обнаружить брата до того, как он осуществит свою «задачу», невозможно. А потом уже будет слишком поздно.

Последующие шесть часов оказались худшими в жизни Йенси. Его физические и душевные силы были на пределе. Он не мог ничего сделать, пока не подойдет время ключевых событий, когда возможно появление Иштвана. Оставалось только ждать, изводясь от неизвестности, и постоянно гадать: открытие школы, пресс-конференция, митинг, прибытие посла? И занозой сидела в мозгу мысль о том, что брат, возможно, не появится ни в одном из этих мест. Он живо представлял себе, как Иштван надевает куртку, к подкладке которой пришита широкая лента с брусками взрывчатки. Или как внезапно выскакивает из толпы и, размахивая ножом, несется к ступеням муниципалитета, трибуне или охранникам важной персоны. Йенси одинаково боялся и того, что брат кого-нибудь убьет, и того, что при попытке совершить безумный поступок убьют брата. И трудно было сказать, какой вариант более вероятен.

Через несколько часов после рассвета явился Генри, и они принялись ломать голову вдвоем.

– А твой братец интересуется политикой?

– Прежде – нет. А сейчас… Кто ж его знает? Мы столько лет не общались.

– Он говорил про «задачу». А как это прозвучало? Ну, может, он как-то по-особенному произнес эти слова? С политической подоплекой. Или религиозной.

– Да никак не прозвучало. Он только запутал меня.

– Давай-ка еще раз прикинем. Нас только двое. Вдвоем мы сможем проследить лишь за двумя интересующими нас событиями. Нужно сузить зону поиска.

Йенси закивал.

– Или можно обратиться в полицию. Сообщить, что на тех двух мероприятиях возможны инциденты с угрозой для жизни людей.

– Так можно сделать еще хуже.

– Кому? Иштвану? Поверь, для его потенциальных жертв хуже от этого не будет.

– Нет, – твердо заявил Йенси, – я так не могу. Он будет считать меня предателем.

– Боюсь, у тебя нет выбора. Ты же не хочешь, чтобы кто-нибудь погиб по твоей вине?

– Но тогда он может погибнуть. Иштван. Я не хочу, чтобы его смерть оказалась на моей совести. Не хочу заявлять в полицию.

Генри молчал, пристально глядя другу в глаза.

– Пусть будет так, – сдался наконец Йенси, – но это в самом крайнем случае.

– Хорошо, – вздохнул Генри. – В самом крайнем случае.

– Я бы выбрал митинг. Йенси, ты как считаешь?

– Не знаю. Я бы тоже предположил, что это будет митинг, но, понимаешь, он в поддержку кандидата от оппозиции. Не уверен я. Иштван всегда поддерживал тех, кто в меньшинстве. Но он мог и измениться.

– Мог. А мог и не измениться. Ну а как насчет церемонии открытия школы? Он имеет что-нибудь против образования?

– Иштван не хотел, чтобы я отправлялся в приемную семью. Может, для него школа как-то с этим связана? Может, он считает, что она нас разлучила.

– Но речь же идет об открытии новой школы. Твоя школа тут ни при чем. Да, у него крышу совсем снесло, но не похоже это на акт протеста.

«Крышу снесло? – вздрогнул Йенси. – А ведь, пожалуй, Генри прав».

– Там же на открытии кто-то из администрации будет перерезать ленточку. Он может знать этого человека?

– А кто там будет?

Они поискали информацию по видео, но ничего не обнаружили.

– Пока мы туда сами не придем, ничего не узнаем, – грустно подвел итог Йенси.

– А может, и тогда не узнаем. Он же мог за эти годы познакомиться с кем угодно. Нет, здесь нам, похоже, тоже ничего не светит. Ну-с, а что с послом с Земли? Как там его? – Генри покопался в архиве новостей и повернулся к другу. – Джедроу Берри. Говорит это тебе что-нибудь?

– Никогда не слышал.

– Допустим. Для тебя это имя ничего не значит. Но он представляет земное правительство, а это может быть весомым аргументом. – Генри помолчал и тяжело вздохнул. – Хотя и это тоже вилами по воде писано. Короче говоря, нет у нас убедительной версии.

Несколько минут они просидели молча, потом Йенси нарушил тишину:

– Что же будем делать?

– Что? Тянуть соломинки.

Йенси казалось, что еще немного, и он свихнется. Он без конца ломал голову в поисках связей, ассоциаций, которых не мог разглядеть, а возможно, просто не туда смотрел. Так, должно быть, чувствовал себя Иштван: всегда и везде искал узоры и фигуры, пытался увидеть то, что никому другому увидеть было не под силу.

В тысячный раз Йенси задавался вопросом: что же мог задумать Иштван? Пробовал поставить себя на место брата, пытался вспомнить, как нестандартно тот воспринимал житейские ситуации, которые для Йенси казались простыми и очевидными. Но то были случаи из детства, и сейчас, вспоминая, Йенси все равно не мог понять поведение Иштвана и соотнести с сегодняшним днем. Он уже давно сообразил, насколько искаженным воспринимает окружающий мир его брат. Словно глядит на все через затемненное, дымчатое стекло, которое искривляет картинку и делает мир нереальным. И каким образом он, Йенси, человек более или менее нормальный, может посмотреть вокруг безумным взглядом старшего брата?

С торжественным видом Генри взял четыре листочка бумаги и на каждом написал по одному слову: митинг, пресс-конференция, школа, космопорт. Потом свернул каждый листок в трубочку и зажал в кулаке.

– Хочешь тянуть первым? Или я?

Вместо ответа Йенси вытянул одну из «соломинок».

– Открывай.

– Сперва ты, – сказал Йенси.

Генри закрыл глаза, пощупал листки и наконец вытащил один. Вместе друзья развернули его.

– У меня школа, – объявил Генри.

– Космопорт, – отозвался Йенси.

Генри положил руки на плечи товарища и серьезно произнес:

– Удачи тебе.

И они отправились на поиски «того – не знаю чего».

6

Коммандер Гроттор стоял возле пульта управления кораблем в расслабленной позе, сцепив руки за широкой спиной. Несмотря на его внешнюю безмятежность, мозг коммандера усиленно работал. Не нравилась ему эта экспедиция: слишком мало информации, а Гроттор всегда любил четко понимать, во что впутывается.

Он отвлекся от нелегких дум и обвел взглядом капитанский мостик. С одной стороны от него сидела лейтенант Джейн Хейли. Молоденькая, едва только окончившая академию, но весьма смышленая и целеустремленная. Коммандер посмотрел на ее показатели (намного выше среднего), ознакомился с характеристикой и сделал выбор. Собственно, вся эта великолепная команда была подобрана лично Гроттором и славилась неукоснительным выполнением приказов, а также безоговорочной преданностью. Хотя лейтенанта Хейли Гроттор выбрал как раз за то, что она не боялась перечить командиру, в то время как для остальных это было немыслимо.

По другую сторону расположился лейтенант Эрик Ортор, тощий, чахоточного вида субъект. Он был единственным человеком на корабле, отобранным для экспедиции не коммандером. На его кандидатуре настоял лично Блэкуэлл, и Гроттор не переставал гадать: а доверяет ли ему Блэкуэлл?

Он без лишних вопросов согласился выполнить задачу, которую поставили перед ним Блэкуэлл и два сопровождавших его весьма странных типа, но, возможно, Блэкуэлл все же сомневается в лояльности коммандера. Гроттор был настоящим офицером, непреклонным в своих решениях и поступках, однако достаточно хитрым, чтобы найти выход из любых передряг. А работая на Блэкуэлла, он частенько попадал в переплет.

Ортор был юнитологом, коммандер формально тоже, но лишь на словах. Это давало возможность продвигаться вверх по служебной лестнице, и Гроттор вступил в ряды юнитологов просто потому, что в данный момент так было целесообразно. Особо он во все это не верил, хотя видел достаточно снимков и видеозаписей времен Майкла Олтмэна, чтобы понимать: Обелиск определенно обладает некой силой. По его мнению, Блэкуэлл и сам не был истинно верующим, возможно, вообще не был юнитологом, но тоже чувствовал потенциал в этой религии. А еще эти двое, безымянные, но, похоже, обладающие реальной властью. Он видел их всего однажды, но и этого достаточно.

В то же время коммандер знал слишком много об экспедиции, чтобы она ему нравилась. Задание заключалось в том, чтобы найти планету, подходящую для размещения секретного объекта, для продолжения проекта «Обелиск». В чем заключается предмет исследований, Гроттору не было известно, но, судя по тому, что планета обязательно должна отсутствовать на звездных картах и находиться вдали от торговых путей и обитаемых миров, ничего хорошего предстоящий проект не сулил. Вдвоем с Блэкуэллом они отобрали несколько перспективных объектов, но один за другим все отпали. Оставалась последняя в списке планета – та, к которой сейчас приближался корабль. В отношении ее Блэкуэлл по неясным причинам некоторое время колебался, однако в итоге все же дал добро.

Планета значилась необитаемой. На ней отсутствовала пригодная для дыхания атмосфера, но сила тяжести была примерно равна земной. Корабль Гроттора вышел на орбиту, и каково же было удивление экипажа, когда на планете обнаружились признаки жизни: что-то вроде небольшого поселения, расположенного под защитным куполом. Он был таким маленьким, что сам коммандер ничего бы не заметил, но помогло острое зрение лейтенанта Хейли. Если не считать того, что планета оказалась обитаемой, в остальном она подходила по всем параметрам. Коммандер лично дважды проверил базу данных: сведений о планете там не было. Нелегальное поселение.

– Порекомендуем ее, сэр? – спросила Хейли.

Гроттор отрицательно помотал головой.

Если на планете есть колония, пусть и нелегальная, ее следует вычеркнуть из списка. Как знать, кто там обитает и какие у них отношения с внешним миром. Вдруг кто-нибудь захочет проведать живущих здесь родственников и прилетит в гости. Какая уж тут секретность? Нет, для их целей эта планета не годится.

– И что будем делать дальше, командир? – поинтересовалась Хейли.

– Продолжаем поиски.

Прозвучал сигнал вызова, и на экране видеофона возник один из двух типов, которые сопровождали Блэкуэлла, – тот, что с сероватой кожей и ледяным взглядом.

– Я слышал, вы отвергли Асперу, – начал он без предисловий. – Потрудитесь объяснить.

– Мы обнаружили на планете незарегистрированное поселение. Это нам не подходит.

Мужчина мотнул головой:

– Это не поселение.

– Тогда что это?

– Тюрьма. Один из наших объектов. Скажите, коммандер, помимо этого, планета отвечает нашим требованиям?

Гроттор быстро просмотрел записи Хейли и кратко доложил серокожему информацию по планете. Похоже, в остальном все соответствовало заданным параметрам.

– Тогда двигаемся дальше. Вам необходимо вступить в контакт с Тимом Фишером на Виндоге. Он один из нас и умеет держать язык за зубами. Кроме того, он заведует перевозками грузов в тюрьму на Аспере. Он сможет организовать доставку на планету необходимых строительных материалов, якобы для нужд тюрьмы, хотя на самом деле груз будет предназначаться для вас.

Прищурившись, он уставился на Гроттора:

– Что-то не так?

– Все в порядке.

– Можете говорить откровенно.

– В этом есть определенный элемент риска. Может произойти утечка информации о проекте – через тех, кто будет задействован в перевозках, или через охранников в тюрьме. Кроме того, если с экспериментом что-то пойдет не так, погибнут люди.

– Это заключенные, и содержатся они в секретной тюрьме.

– И?

– Это значит, что ими можно пожертвовать, – не моргнув глазом, объяснил серокожий.

Гроттор коротко кивнул.

– А еще нам может понадобиться человеческий материал.

Коммандер Гроттор помолчал, а потом произнес всего два слова:

– Да, сэр.

7

«Все-таки скорее это будет митинг, – размышлял Йенси по пути в космопорт. – Надо было отправиться туда».

Впрочем, поправил он себя, так было бы, если бы он сам, а не Иштван что-то замышлял. Так что разумнее придерживаться намеченного плана.

Добравшись до космопорта, Йенси выяснил, что прибытие посла задерживается из-за неполадок с челноком, который послали к прилетевшему с Земли кораблю. В здании порта было малолюдно: не более дюжины встречающих, большинство – официальные лица. Йенси быстро осмотрелся и ничуть не удивился, не обнаружив нигде Иштвана.

Если поторопиться, он еще успеет на одно из других намеченных мероприятий. Митинг или пресс-конференция? Какое из двух? Впрочем, все равно в одну сторону. И Йенси бросился бежать.

Сперва он выбрал не ту улочку и в итоге почти вернулся назад к космопорту, но быстро осознал ошибку и на этот раз повернул в нужную сторону. Он прибавил ходу, хотя все еще не был уверен, куда именно следует направиться. Митинг или пресс-конференция? До места проведения митинга было ближе, но ненамного. Он уже слышал усиленный громкоговорителями голос оратора, но звуки были настолько искажены, что слов разобрать не удалось.

Йенси миновал узкий проулок, выскочил на центральный проспект и внезапно оказался среди митингующих.

С возвышения, установленного в конце улицы, вещал Дэвид Верналья. Его многократно усиленный динамиками голос грохотал над людским морем. Йенси стал протискиваться вперед в поисках брата.

– Нет, я не скажу, что нынешняя администрация ужасно работает, – объявил Верналья. – Но, собственно, мне и не требуется ничего говорить, поскольку вам самим это уже известно. В противном случае вас бы здесь сегодня не было.

Толпа разразилась аплодисментами и одобрительными возгласами. Тем временем Йенси пробивался все дальше, распихивая людей и получая в ответ неприязненные взгляды. Чем ближе к трибуне, тем плотнее смыкались ряды митингующих. Йенси встал на цыпочки и огляделся по сторонам, пытаясь отыскать в море лиц знакомые черты. Бесполезно – слишком здесь было людно.

«И что теперь? – в отчаянии подумал он. – Похоже, я ошибся».

Верналья продолжал свою пламенную речь, и толпа все больше заводилась. Так или иначе, кандидат от оппозиции был жив, ход митинга никто не нарушал, и, вероятно, это мероприятие можно вычеркивать из списка. Но успевает ли Йенси попасть на пресс-конференцию?

Он стал решительно пробиваться через сплоченные ряды митингующих, не обращая внимания на их недовольство. Нужно выбраться в тот проулок, по которому он пришел, и поспешить на пресс-конференцию. Во всяком случае, стоило попытаться.

Случайно обернувшись, Йенси заметил мужчину в черном костюме, который ломился сквозь толпу на некотором расстоянии позади него. На ходу он говорил что-то в закрепленную у рта гарнитуру. Вероятно, это был человек из службы безопасности Вернальи. Второй, практически его двойник, ледоколом пробивал себе путь параллельным курсом, но чуть левее. «Возможно, брат все же здесь», – подумал Йенси, а в следующее мгновение с ужасом понял, что охранники интересуются вовсе не Иштваном, а его собственной персоной.

Конечно же, у стороннего наблюдателя его поведение должно было вызвать подозрение: выбежал неизвестно откуда, сначала пытался пробиться ближе к трибуне, потом резко свернул в сторону и стал выбираться из толпы.

«О господи! Да они же решили, что я представляю угрозу».

Первый охранник постепенно приближался, второй оказался зажатым среди вошедших в экстаз сторонников Вернальи и продвигался медленнее. Однако, если он решительнее заработает локтями, Йенси быстро догонят, и, более того, в толпе найдется немало охотников помочь в поимке подозрительного типа. Главное – не паниковать раньше времени, делать вид, будто ничего не замечаешь. В этом случае, как надеялся Йенси, охранники не станут будоражить толпу, а будут медленно, но уверенно нагонять его.

Йенси продолжал двигаться вперед, стараясь выбирать наиболее свободные участки.

И тут он углядел свой шанс. В нескольких метрах от него возвышался монументального вида мужчина, а за ним виднелось относительно пустое пространство. Йенси пригнулся и ринулся к нему. Пробегая мимо, ударил мужчину по левой ноге и устремился в проход между митингующими. Он бежал изо всех сил, стараясь при этом не задевать и не толкать людей, чтобы не выдать свое местоположение. На бегу Йенси оглянулся и увидел, что мужчина, которого он ударил, топчется на месте и ощупывает ушибленное колено, преграждая путь преследователям.

Ему удалось преодолеть всего метра три, после чего толпа плотно сомкнулась, но Йенси надеялся, что этого окажется достаточно. Несколько секунд он просидел на корточках, не распрямляясь, потом рискнул, осторожно приподнялся и осмотрелся вокруг через плечо соседа. Засечь удалось только одного охранника. Тот стоял на месте и крутил головой в разные стороны в безуспешных попытках вычислить, куда скрылся беглец. Йенси продвинулся еще немного и заметил второго преследователя. Охранник прошел недалеко от Йенси и сейчас удалялся от трибуны с оратором, внимательно всматриваясь в окружающую толпу, однако оглянуться ему в голову не приходило.

Пригнувшись, Йенси продолжил резво пробираться сквозь плотные ряды оппозиционеров, но так, чтобы не привлечь внимания охранников. Вскоре он уже оказался на участке, где народу было не так много, а еще через минуту-другую благополучно выбрался из толпы и исчез в переулке.

До здания муниципалитета, где проходила пресс-конференция, было всего минуты три-четыре ходьбы. Вероятно, место для митинга оппозиционеры выбрали неслучайно и планировали, если удастся, помешать ходу пресс-конференции и попыткам властей приуменьшить значимость проблемы. По пути Йенси вдруг сообразил, что упустил из виду одну причину, по которой, возможно, стоило выбрать пресс-конференцию из всех вариантов. Он вспомнил случай из детства, когда они с Иштваном, гуляя, увидели сверстников, играющих возле щели в стене купола и подзуживающих друг друга подойти ближе к опасному месту. Вспомнил также, как брат был заворожен этой трещиной, как он бросился к стене и до крови разбил о нее лоб. И сейчас пресс-конференцию собирали как раз из-за просачивания в купол метана. Связь, конечно, очень слабая, но это была единственная ниточка, соединяющая Иштвана с одним из четырех ключевых событий дня.

Сердце Йенси билось учащенно, он запыхался от всех этих перебежек, но не сбавлял скорости и наконец свернул на Луна-авеню.

Впереди, в нескольких сотнях футов, возвышалось здание муниципалитета. Здесь собралось значительно меньше народу, нежели на митинге оппозиционного кандидата: пожалуй, с сотню человек стояли на ступенях. При этом часть собравшихся смотрела на мужчину, отвечающего на вопросы журналистов, в то время как другие то и дело оглядывались в ту сторону, где шумел митинг.

Чтобы не возбуждать подозрений, Йенси перешел с бега на быстрый шаг, а потом и еще сбавил скорость. Подойдя ближе к ступеням, он остановился и прислушался к словам выступающего чиновника, члена муниципального совета Тима Фишера. Тот стоял, грозно нахмурив брови, а слева и справа от него с ничего не выражающими лицами возвышались охранники.

– Нет, муниципалитет не может позволить себе содержание нескольких бригад, которые будут постоянно переходить от одного купола к другому и обследовать их на предмет наличия повреждений. Нет-нет, это нереально.

Йенси кинул взгляд по сторонам. Брата вроде бы не было видно.

– Но как вы можете себе это не позволить? – обратился к Фишеру репортер, очевидно, тот же, который задал предыдущий вопрос.

Фишер и бровью не повел.

– Мы мало что можем здесь сделать, – произнес он с задумчивым видом. – У нас не безграничные финансовые возможности, и нам приходится расставлять приоритеты. Как известно большинству из присутствующих, у нас есть специальная команда в куполе, в котором мы с вами сейчас находимся. По нашему мнению, этот купол, как самый большой, наиболее важен.

Тем временем Йенси продолжал внимательно изучать толпу, уже спокойнее переводя взгляд с одного лица на другое.

– Кроме того, в этом куполе самый высокий доход на одного человека, – заметил один из журналистов.

– В данном случае это не имеет значения.

– В то время как более бедные купола власти, похоже, не интересуют, – подхватил другой репортер. – В этом все дело.

– Это, безусловно, досадный факт, – с соответствующим выражением лица произнес Фишер, – но нам приходится выбирать из двух зол. Мы рассчитываем на наших граждан, рассчитываем, что они дадут нам знать, если увидят какие-либо следы механического воздействия или иные признаки возможного повреждения купола. Вот тогда мы предпримем все усилия, для того чтобы в максимально короткие сроки устранить проблему. В данном конкретном случае вины муниципалитета нет. Виноваты граждане. Они должны были отреагировать оперативней.

Глухой разочарованный гул прокатился по толпе. Люди зашептались, и в это мгновение Йенси заметил брата. Иштван расположился на ступеньках лестницы, неподалеку от Фишера, и его едва было видно за крупногабаритной дамой средних лет. Он стоял с безмятежным видом, опустив голову, и не пошевелился даже тогда, когда люди рядом начали поворачиваться друг к другу и обсуждать услышанное от члена муниципального совета. Однако по тому, как были напряжены плечи и шея брата, Йенси мог с уверенностью сказать, что тот готов в любую секунду распрямиться, словно взведенная пружина.

Иштван ждал знака, который укажет ему, когда настанет время и что нужно сделать. Он уже знал, в чем заключается его задача, они научили его, объяснили весь замысел, рассказали, что произойдет, когда он исполнит задуманное и как это будет забавно. Оставался лишь один вопрос: когда? И узнает он об этом не от них. Сам окружающий мир должен подать сигнал, должен продемонстрировать свой узор и подтолкнуть к действию.

Они внушили, что причин для сомнений нет. Перед ним поставлена задача, и как только он дождется подходящего момента, то должен будет изо всех сил рвануться вперед. Сейчас он уже почти видел узор, но тот еще не был закончен. Кое-чего в нем не хватало, некоторых деталей, линий. Отсутствовало ощущение целостности. И призрачный человек пока не показывался и не подавал голоса. Или же какой-то элемент общей картины находился не там, и его необходимо было вернуть на положенное место. Но в задачу Иштвана не входило исправить рисунок. Нет, задача заключалась в том, чтобы увидеть его и, как только это произойдет, услышать зов и выполнить предназначенное.

Он подождет. Будет ждать столько, сколько понадобится. Терпение и еще раз терпение.

Стоявший неподалеку на возвышении человек все говорил, отвечал на вопросы, но для Иштвана его слова не имели ни малейшего смысла. Он только притворялся, будто слушает, но на самом деле не слушал. Смотрел и ждал. Произносил про себя цифры, вызывал в памяти узор, вспоминал. Его внутренний голос тоже был пока неразборчив и едва слышен, однако, если узор не проявится в скором времени, он зазвучит все громче и громче.

И вот краешком глаза Иштван уловил едва заметное движение, рисунок скользнул на свое место, зажил собственной жизнью, а голос в его голове призывал выполнить задачу.

Йенси выбрался на свободное место и осторожно, чтобы не привлекать внимания, направился в обход толпы на противоположную сторону, к лестнице муниципалитета. Он пытался высмотреть других охранников, но пока никого не обнаружил: либо их больше не было, либо они были в штатском. Голова и плечи Иштвана теперь виднелись буквально в нескольких шагах.

«Надо просто добраться до него, – думал Йенси. – Если это удастся, я смогу отговорить его от того, что он задумал».

Но в эту самую секунду Иштван вдруг поднял голову и двинулся с места.

– Скажите, вы не думаете, что… – начала журналистка и осеклась, когда увидела, как Иштван стремительно рванул к подиуму.

Ближайшего охранника это тоже застигло врасплох, и, пока он вынимал руки из-за спины и соображал, как поступить, Иштван со всей силы врезал ему ботинком под колено. Даже на расстоянии, яростно пробираясь через толпу в попытке остановить брата, Йенси услышал отчетливый хруст сломанной кости.

Охранник рухнул с диким воплем. Его напарник кинулся на помощь и, сцепившись с Иштваном, пытался вытащить что-то из его руки. Кто-то в толпе закричал, и в один миг все бросились врассыпную с лестницы и дальше по улице. Йенси пытался сопротивляться, но его подхватило течением и понесло прочь. Затем развернуло и бросило на землю. Тут же кто-то больно-пребольно наступил на руку, следом другой человек споткнулся о него и кубарем покатился вниз по ступенькам. Наконец Йенси удалось подняться и оглядеться. Он увидел, как Иштван исхитрился ударить охранника головой в переносицу, тот покачнулся и упал. Член муниципального совета Фишер скрючился за подиумом и закрыл голову руками. Иштван развернулся и направил на Фишера тот предмет, который держал в руке. К своему ужасу, Йенси понял, что это пистолет.

В отчаянии он закричал:

– Иштван! Нет!

Но брат, похоже, не услышал. По лицу его блуждала странная улыбка – именно странная, в ней не было ни злобы, ни ненависти. Казалось, будто Иштван пошутил и теперь радуется своей шутке.

А потом он нажал на спусковой крючок, грохнул выстрел, и голова Тима Фишера взорвалась, забрызгав подиум кровью и мозгами. Пару секунд тело стояло, подергиваясь, потом все мышцы разом ослабели, и оно осело на лестницу. И тут же с лица Иштвана слетела улыбка, теперь он казался по-настоящему шокированным тем, что происходит вокруг. Он перевернул пистолет, поднес его вплотную к лицу и заглянул в ствол, будто надеялся найти там ответ на одолевающие его вопросы. Поднял голову и вдруг увидел брата. И похоже, на этот раз узнал.

– Это не та задача. Не моя, – чуть слышно пробормотал Иштван.

– Положи пистолет. Пожалуйста.

Но Иштван не выпустил оружие, а произнес умоляющим голосом:

– Братишка, помоги мне.

Йенси шагнул к нему, но было слишком поздно. Второй охранник Фишера очухался, вскочил и разъяренным медведем налетел на Иштвана, сбивая его с ног. Пистолет отлетел в сторону. Иштван даже не сопротивлялся, так что охранник прижал его голову к бетонной площадке и удерживал так, пока сноровисто стягивал гибкими наручниками сперва руки, а потом лодыжки. Йенси неподвижно стоял в стороне, наблюдая за происходящим, и сильнее всего ему врезалось в память не сходящее с лица брата растерянное, озадаченное выражение.

– Кто ты такой? – крикнул один из оставшихся поблизости журналистов, но Иштван не ответил.

Йенси решил было подойти, но охранник замахал рукой и, чтобы остановить его, достал пистолет и прицелился.

– Парень, если понадобится, я запакую тебя вместе с ним.

Второй охранник по-прежнему лежал и стонал, баюкая сломанную ногу.

– Зачем ты это сделал? – спросил не покинувший место трагедии мужчина, очевидно репортер.

– Эй, никаких съемок! – заорал, размахивая пистолетом, охранник, однако несколько человек уже снимали все происходящее на мобильники.

Вдруг Иштван заговорил. Он облизал губы и сказал так тихо, что Йенси со своего места едва его услышал:

– Моя задача… Нет, она не… Она неправильная.

– Что такое? – заинтересовался репортер. – Говори.

– Заткнись! – рявкнул охранник и пнул Иштвана ногой под ребра.

– Кто дал тебе эту задачу?

Этот вопрос задал уже Йенси.

– Они.

– Я же велел тебе заткнуться!

– Что ты хочешь сообщить всему миру? – надрывался репортер. – Сейчас все смотрят только на тебя. Что ты можешь нам сказать?

– Кто такие «они»? – спросил Йенси. – Кто дал тебе эту задачу?

– Они, – скривившись, повторил Иштван.

А еще через секунду лестницу заполонили спецназовцы в полной боевой экипировке, и Йенси мимолетно подумал, не их ли брат называл «они». Один из спецназовцев вырос перед Йенси и оттолкнул его к ступенькам, другие быстро выставили оцепление по периметру. Йенси попытался сопротивляться и через мгновение кубарем полетел с лестницы.

Сквозь частокол ног он на один миг увидел лицо Иштвана, все такое же изумленное, а потом на голову брату накинули плотный мешок и потащили прочь.

8

Новость об убийстве Фишера занимала людские умы буквально день-два, об этом много говорили по видео, а потом так же внезапно, как появились, разговоры умолкли. Йенси с трудом заставлял себя не думать о том, что их прекратили намеренно. Еще неделю-другую можно было отыскать видеозаписи с места трагедии – если очень хорошо постараться и покопаться в самых дальних уголках видеоархива. На них, впрочем, не попал сам момент убийства, поскольку Фишера скрывал от обзора подиум. Надо было, как Йенси, находиться по другую сторону, чтобы увидеть, как голова чиновника взрывается и разлетается кровавыми ошметками. Самому же Йенси больше запомнилось отнюдь не это, а замешательство, отразившееся на лице Иштвана уже в следующее мгновение после рокового выстрела. Замешательство и недоумение, не исчезнувшие и после того, как охранник повалил его и сковал руки и ноги.

Йенси бесконечно прокручивал запись, всматривался в нее до рези в глазах и все пытался понять, что же произошло. Вероятно, сразу после выстрела Иштван просто покинул свой иллюзорный мир и осознал, что все это реально: и кровь, и кусочки мозга на бетонной площадке. Может быть, он убедил самого себя, что выстрел из пистолета никого не убьет, а произведет другой эффект? Или же кто-то убедил его, что пистолет заряжен холостыми патронами, что он просто сделает «бах-бах» или не выстрелит вообще? Все дело в безумии Иштвана, или же его подставили?

И, что еще важнее, можно ли по записи что-то определить наверняка? После нескольких десятков просмотров Йенси решил, что нет. Вряд ли он когда-либо докопается до истинных причин того, что приключилось с братом. И все же Йенси не мог успокоиться и продолжал смотреть запись, продолжал надеяться, что уж на этот раз, замедлив скорость воспроизведения до минимума, он наконец разглядит то, чего прежде не замечал.

Генри появился вскоре после того, как спецназовцы увезли Иштвана. Йенси продолжал стоять рядом со зданием муниципалитета и пытался осознать, что здесь только что произошло.

– Я как увидел новости по видео, сразу помчался сюда, – запыхавшись от бега, сообщил Генри. – Мне очень жаль.

Если бы не верный друг, Йенси мог бы целую вечность простоять здесь, шокированный увиденным. Он безропотно позволил Генри обнять его за плечи и увести прочь с места убийства.

Вернувшись в свою квартиру, Йенси сразу завалился в постель и проспал как убитый без малого двадцать часов. Когда же проснулся, то увидел, что друг по-прежнему с ним рядом, спит на тахте. В следующее мгновение Генри почувствовал, что Йенси уже не спит, поднялся и приготовил товарищу поесть.

– Я расспрашивал о нем. Пытался узнать, как с ним собираются поступить.

Йенси безучастно кивнул:

– Его арестовали. Я был там. Все видел. Он застрелил человека. Что еще им оставалось?

Генри покачал головой:

– Иштвана увезли оттуда, но не арестовали.

– Что?

– Его нет ни в полицейском участке, ни в тех местах заключения, которые я смог обнаружить. Или, возможно, он все-таки там, но мне не стали об этом говорить. Тебе должно повезти больше, ты ведь его родственник.

Однако, когда Йенси в свою очередь начал выяснять судьбу брата, результат оказался таким же, то есть нулевым. В полицейском участке все делали вид, что впервые слышат об Иштване Сато. Ни в одну из тюрем специального купола для содержания преступников он также не поступал.

– Но где-то же он должен быть, – сказал Йенси представительнице тюремной службы по связям с общественностью.

– Безусловно, где-то он должен быть, но у нас его нет, – недовольным тоном произнесла она и разъединилась.

Они предприняли еще одну попытку. Генри позвонил отцу и уговорил его порасспрашивать знакомого, служащего в полиции. Выяснилось, что действительно спецназовцы доставили в участок мужчину с закованными руками и ногами, с мешком на голове, но там он не задержался – почти сразу же его увезли в другое место. Знакомый полицейский не знал, куда его отправили и почему. Он пояснил отцу Генри, что это экстраординарный случай. Еще он обещал осторожно, чтобы не возбудить подозрений, позадавать вопросы, попытаться прояснить судьбу Иштвана.

Что еще можно предпринять, друзья уже не знали. Некоторое время они сидели молча в поисках новых идей, как выяснить местонахождение Иштвана.

– Может быть, его убили, – нарушил наконец молчание Йенси. Не дождался реакции друга и нервно произнес: – Ну скажи что-нибудь. Его убили, да?

Генри в задумчивости покачал головой.

– Я так не думаю. Для полиции это было бы не самое умное решение, особенно если учесть, что еще сохранились видеозаписи.

– Но, похоже, кто-то пытается их уничтожить.

– Ну, все записи уничтожить не удастся. Никто ведь не знает, сколько их у частных лиц. Это может выйти им боком. Не в интересах властей убивать человека, если только они не уверены, что он им больше не понадобится. А я не думаю, что это можно знать заранее.

– Но все же есть вероятность, что его убили? Скажи.

Генри кивнул:

– Да, такое возможно.

На работе Йенси взял больничный. Он снова без конца прокручивал видеозаписи, все пытался отыскать какую-нибудь зацепку, которая помогла бы разобраться в произошедшем. Если бы только он сумел тогда задержать Иштвана у себя дома! Возможно, не вымотайся он так на работе, ему бы это удалось. А может быть, и нет… Или нужно было хотя бы задать брату побольше вопросов, вытянуть из него все, узнать, что он имел в виду. Тогда, даже если бы Йенси не уговорил Иштвана остаться, он мог бы узнать, в чем же заключается эта таинственная «задача» и кто такие «они».

Пришел отец Генри, но хороших новостей не принес. Его источник в полиции не смог ничего разведать. Создавалось впечатление, что никто ровным счетом ничего не знает; правда, было очевидно, что в деле замешаны чиновники самого высокого ранга. Еще отец друга добавил, что, возможно, Иштвана вообще нет на планете.

– Нет на планете? Но как же тогда его будут судить?

Отец Генри помолчал и наконец ответил:

– Никак. Вероятно, суда вообще не будет.

– Что вы хотите этим сказать?

– Он политический преступник. Враг государства. К нему не применимы обычные законы.

– Но закон один для всех, – заявил Йенси.

Отец Генри крепко сжал его плечо:

– Парень, ты уже довольно взрослый и вряд ли в самом деле веришь в то, что сказал. Твоего брата увезли в какое-то секретное место, туда, где законы не действуют. Там из него под пытками вытянут все, что им потребуется; он расскажет об этом убийстве всю правду и неправду. А потом его упрячут за решетку в богом забытом уголке. – Он с сожалением взглянул на Йенси и прибавил: – Скорее всего, ты никогда больше не увидишь своего брата.

И все же, несмотря на это, Йенси не оставлял попыток выяснить судьбу Иштвана. Он снова отправился в полицейский участок, снова спрашивал о брате, а когда ему велели убираться и заявили, что Иштвана у них никогда не было, молча отправился домой, но на следующий день пришел опять. Так он продолжал ходить каждый день, всякий раз его разворачивали обратно, пока наконец не сказали, что не желают его здесь больше видеть. Йенси удалось пробиться к начальнику полиции, который повторил то же самое: дескать, он знать не знает о том, что могло случиться с Иштваном, и вообще полиция не имеет ко всему этому никакого отношения. Но, по крайней мере, не прогнал его. Когда Йенси закончил свой рассказ и главный полицейский начальник в ответ лишь покачал головой, он спросил:

– И с кем еще я могу поговорить?

Начальник полиции с радостью отправил его к суперинтенданту, лишь бы избавиться от назойливого посетителя. И для Йенси началась беготня, которой, казалось, не будет конца: политики отсылали его к военным, а те направляли обратно. Так бы он и мотался туда-сюда, если бы не попал однажды на прием к члену муниципального совета Ричарду Сэвиджу. Тот внимательно посмотрел на визитера и попросил рассказать историю об исчезновении брата еще раз и проникся к нему сочувствием.

– У вас есть адвокат? – спросил Сэвидж, а когда Йенси помотал головой, добавил: – Если у вас будет адвокат, он, возможно, сумеет хотя бы частично преодолеть эти бюрократические препоны.

Йенси не мог позволить себе такие расходы, однако ему удалось найти одного независимого адвоката по имени Ли Томкинс, которого больше заинтересовала политическая подоплека дела, нежели возможность что-нибудь на этом заработать. Но даже с ним Йенси пришлось еще побегать и столкнуться с полным равнодушием к своей проблеме, пока наконец они с Томкинсом не оказались в кабинете большого военного чиновника Грэнона.

– Какова цель вашего визита? – спросил Грэнон.

У него были светло-серые проницательные глаза, которые, казалось, видят собеседника насквозь, и каменное лицо без малейших признаков эмоций.

– Вам это прекрасно известно, – заявил Томкинс и начал доставать из портфеля многочисленные документы с подписями и печатями. Разложил их на столе перед Грэноном и, когда тот даже не соизволил посмотреть, продолжил: – Мы четко следовали регламенту, сделали все, что положено по закону, и теперь вы должны сообщить, где находится брат моего клиента.

– Это закрытые сведения.

– У нас есть все необходимые документы. Вы не имеете права препятствовать нам в получении информации.

– Я не препятствую. Просто я не имею права отвечать на ваш вопрос. – Грэнон откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы. – Я могу допустить, что его брат находится у нас. Но он политический заключенный.

– Мой брат не имеет никакого отношения к политике, – твердо заявил Йенси.

Грэнон равнодушно пожал плечами:

– Он застрелил государственного чиновника во время публичного мероприятия. Это политика.

– Но это просто недоразумение. Он немного не в себе и не осознавал, что делает. Ему нельзя находиться в тюрьме. Его нужно поместить туда, где ему могут оказать помощь.

– Он не в тюрьме, а в специальном заведении для преступников.

– Где?

– Я не могу этого сказать. Информация засекречена.

– Какое вы имеете право хватать человека без суда и следствия и прятать в каком-то изоляторе, так что родственникам ничего не известно о его судьбе?

Грэнон хранил молчание.

– Он не на планете?

– Я не могу ответить на ваш вопрос.

– А что вы вообще можете ответить?

– Я могу сообщить, что ваш брат находится у нас. Могу сказать, что он жив. Могу также добавить, что вам не стоит рассчитывать на его скорое освобождение. Возможно, он никогда не выйдет на свободу.

– К кому еще я могу обратиться? – умоляющим тоном спросил Йенси.

– Больше не к кому. Я – последняя инстанция. Сожалею, но больше того, что я сообщил вам сегодня, вы никогда не узнаете.

Йенси с надеждой обернулся к Томкинсу. Адвокат кивнул:

– Боюсь, он прав. Дальше идти некуда. Можно, конечно, обратиться в суд с иском, но придется ждать несколько лет, чтобы по нему хотя бы объявили слушание. В общем, следует признать: мы исчерпали все возможности.

Даже после того, как Томкинс переключился на другие дела и перестал ему помогать, Йенси не оставил попытки узнать что-нибудь о брате, но с каждым днем все сильнее убеждался, насколько бесплодны его потуги. Со временем это превратилось просто в хобби, стремление раздобыть хоть толику информации, хотя было совершенно очевидно, что шансов нет.

Йенси вернулся к работе и постепенно все меньше и меньше вспоминал об Иштване; когда же он все-таки думал о брате, то испытывал чувство вины и боль утраты.

Однако нужно было как-то жить дальше.

Генри постоянно менял работу и еле-еле сводил концы с концами, а потом улетел с планеты в поисках легкой наживы: он планировал недолго поработать в каком-нибудь выгодном месте, сколотить небольшой капитал и, вернувшись, вложить деньги в недвижимость. Йенси расстроился, узнав об отъезде друга. Теперь он остался наедине с самим собой, опостылевшей работой и пустым домом. Изредка проводил вечер с приятелем или случайной подружкой. Бывало, допоздна бродил в одиночестве по улицам, без устали укорял себя и давал клятвы вернуть брата. Но в глубине души Йенси понимал, насколько ничтожны шансы снова увидеть когда-нибудь Иштвана. Придется примириться с этим фактом. Придется привыкнуть, что он остался один.

 

Часть 2

9

Когда он нажал на спусковой крючок, пистолет сделал вовсе не то, о чем ему говорили. Вместо забавной шутки произошел настоящий выстрел, убивший человека по фамилии Фишер. Но кто же ему это говорил? Сейчас, после всего случившегося, он не мог вспомнить, в голове царил сумбур. И был ли это внутренний голос? В голове и сейчас звучали голоса, и временами он, как ни старался, не мог их не слышать. Хотя нет, в данном случае он был уверен, что это наружные голоса. Ну если и не совсем, то почти уверен. Он слышал голос Йенси и голос матери тоже. Но теперь, когда мать пропала, ее голос тоже стал внутренним. Да и Йенси больше не было рядом, так что и его голос можно считать внутренним. Как же во всем этом разобраться?

Но несмотря ни на что, Иштван почти не сомневался: тот голос, что велел ему взять пистолет, был наружным, а не внутренним. А потом пистолет выстрелил, но не облил человека по фамилии Фишер красной краской, как ожидал Иштван. Нет, произошел настоящий выстрел, и голова Фишера разлетелась на кусочки. Кто же такой этот Фишер? Об этом у Иштвана не было ни малейшего представления. Просто какой-то человек, которого голос (не важно, наружный или внутренний) хотел поставить в неловкое, смешное положение. Это будет такая шутка, объяснил голос.

Нет-нет, это все-таки был наружный голос. Теперь Иштван вспомнил, что там был какой-то человек. Он точно видел мужчину с бледным лицом, сильно облысевшего. Он разговаривал с Иштваном, кормил его, и так продолжалось, наверное, много дней. Голос, который был связан с лысым мужчиной, задавал вопросы, в кожу Иштвану зачем-то втыкали маленькие иголки, и мужчина кивал, когда был доволен услышанными ответами, но если Иштван отвечал неверно, он, когда в мягкой, а когда и в грубой форме, учил правильным ответам. В ходе этих странных разговоров и зародилась его задача. Не то чтобы голос буквально сообщил, в чем она заключается. Скорее Иштван самостоятельно пришел к ее осознанию, но теперь, когда у него было вдоволь времени для размышлений, приходилось признать, что голос весьма умело разворачивал его в нужном направлении, решительно пресекал все попытки уклониться в сторону. Однажды по видео показывали, как бычков на бойне похожим способом заводят в специальный желоб, перед тем как прикончить. Или свиней.

Итак, наружный это был голос или внутренний? Вот в чем главный вопрос. Если внутренний, то он вернется и можно будет поговорить с ним, разобраться, что же Иштван сделал неверно и почему он, вместо того чтобы выполнить свою задачу, умудрился застрелить человека по фамилии Фишер. Если же наружный, разобраться будет труднее. Он может вернуться, а может и нет. Сказать наверняка невозможно. Наружные голоса – Иштвану это хорошо было известно из собственного богатого опыта – не всегда бывают честными и откровенными и говорят совсем не то, что думают. Внутренние голоса не такие. Во всяком случае, не всегда такие.

Где он сейчас? Некоторое время он находился в мешке. Или, по крайней мере, голова находилась в мешке. Руки и ноги были связаны и начали затекать, а потом появилось множество людей в форме, и они засунули его голову в мешок. Он читал, что подобные штуки проделывают с лошадьми, чтобы успокоить, когда нужно сделать что-либо сложное или почти невозможное, например пройти через огонь. Лошадям надевают на голову мешок, чтобы они ничего не видели и не могли испугаться. Они думали, что Иштван напуган? Чем? Еще лошади едят овес из мешка, подвешенного на шее, но здесь другой случай: ведь у лошадей при этом голова не находится полностью в мешке. «Я похож на лошадь», – подумал он, хотя трудно сравнивать себя с лошадью, когда руки и ноги скованы за спиной. С животным такую вещь сотворить невозможно, если только не переломать ему конечности и не загнуть их назад. Но так можно убить лошадь. Или, как минимум, искалечить. А может, и с ним сделали нечто подобное, может, и ему переломали руки-ноги, подумал Иштван и начал вырываться. В мешке завоняло потом. Вдруг он ощутил прикосновение множества рук, его подняли и потащили.

Он находился в машине. Об этом можно было судить по громыханию жесткой поверхности, на которой он лежал, и монотонному гудению электрического мотора. Внезапно его посадили, прислонили спиной к стенке и перерезали нейлоновые ленты, стягивавшие запястья. Иштван тут же принялся массировать потерявшие чувствительность руки. Затем кто-то (возможно, тот же самый человек) освободил ему и лодыжки, которые также начало покалывать иголочками. Иштван потянулся было к надетому на голову мешку, но его крепко схватили за руки и прижали их к туловищу. «Не надо его трогать. Оставь», – произнес мужской голос. Иштван практически не сомневался, что это внешний голос, но как можно быть в этом уверенным, если на голову надет мешок и ничего не видно? Так или иначе, он решил делать, что велят.

Они ехали довольно долго. «Ну, может, и не очень», – предположил внутренний голос, но Иштван не согласился с ним – ехали действительно долго. Наконец остановились. Некоторое время ничего не происходило, и Иштван просто сидел, прислушиваясь к невнятным голосам снаружи и внутри себя. Потом раздался металлический скрежет, сильные руки подхватили его, поставили на ноги и помогли выбраться из машины. Спускаясь на землю, Иштван едва не упал, но его вовремя подхватили. На одно мгновение он услышал привычный шум мира под куполом, увидел через переплетение нитей в мешковине неясный свет, но в следующую секунду его уже затащили в закрытое помещение, куда звуки снаружи не долетали.

– Где мы? – спросил Иштван.

Вопрос остался без ответа, возможно, оттого, что голос заглушила плотная мешковина, хотя конвоир, шедший справа, сильнее сжал его руку. Его подтолкнули, и, судя по цоканью каблуков, теперь пол стал другим – ровным и гладким. Потом его рывком развернули направо, он ударился, вероятно о дверной косяк, сделал по инерции несколько шагов и почувствовал, как на плечи легли тяжелые руки. Не сразу Иштван сообразил, что должен сесть.

«Почему просто не сказать мне, чтоб я сел? Словно я собачка какая-то. Почему они не разговаривают?»

Он нащупал стул и постарался поудобней на нем устроиться.

Несколько минут по помещению взад-вперед ходили люди, он слышал топот сапог и шарканье ног, дыхание и покашливание – ткань мешка слегка приглушала все звуки. Постепенно они начали затихать и удаляться. Вот закрылась дверь, и установилась тишина, нарушаемая лишь его собственным тяжелым дыханием.

Иштван сидел и ждал. Остался ли он один? Трудно было сказать, но похоже на то. Он задержал на несколько секунд дыхание и прислушался, но ничего не услышал. Итак, что же делать дальше?

Очень осторожно он поднял руку и нащупал через мешковину лицо, ежесекундно ожидая, что сейчас его грубо схватят и заставят убрать руку. Ничего не случилось, и Иштван осмелился стащить опостылевший мешок с головы.

Оказалось, что он смотрит в угол комнаты и расстояние до обеих стен составляет не более фута.

«Точно наказанный школьник, – подумал он. – Сперва лошадь, потом собака, теперь вот школьник. Прогресс».

Иштван потер лицо и осторожно повернулся. Он находился в обширном помещении, в дальнем конце которого располагался большой стол, а за ним сидел невысокий серый мужчина. Он не шевелился и просто смотрел на Иштвана. Увидев, что его заметили, серый человек улыбнулся.

– Давай подвинь стул поближе, – сказал он и похлопал по столешнице.

– С чего бы вдруг?

– А почему бы и нет?

Не найдя подходящего ответа, Иштван немного подумал и подсел к столу напротив мужчины.

– Ты знаешь, что ты сделал?

– Скажите, почему вы серый?

– Прошу прощения, не понял.

– Ну почему вы серый? Это же неестественный цвет. Вы настоящий? Вы не призрачный человек?

– Так тебе кажется, будто я серый?

Иштван кивнул.

– Интересно. Я не знаю, естественный это цвет или нет. Не знаю, каким ты обычно видишь окружающий мир. Я лично всегда считал, что у меня нормальный цвет. И еще – я вполне настоящий.

Иштван снова кивнул и уставился в стол.

– А как насчет тебя? Ты-то настоящий, как думаешь?

– Я? – удивился Иштван. – Конечно же настоящий. Разве может быть иначе?

– Это хорошо, – с улыбкой произнес мужчина. – Раз мы оба настоящие, значит можем поговорить серьезно.

– О чем?

– О том, что ты сделал.

Иштван скрестил руки на груди и сказал:

– Я думаю, это было неправильно. Так не должно было случиться.

– Вот оно что? А как было должно?

– С ним не должно было случиться ничего плохого.

– Ты уверен?

Нет, Иштван не был уверен. Этот вопрос, собственно, и беспокоил его. Может быть, с человеком по фамилии Фишер именно это и должно было произойти?

Что, если его просто провели? Или он что-то не так понял? Не зная, что ответить, Иштван молча сидел и глядел на стол. Поднял глаза и увидел, что серый человек никуда не делся, сидит напротив, за столом, и не сводит с него немигающего взгляда.

– Ты надолго останешься с нами, – сообщил серый.

– Почему?

– Из-за того, что натворил. Ты совершил убийство. Мало того, ты убил не просто человека, а политика. Это политическое убийство. Он был всего лишь членом муниципального совета, но играл большую роль, был важен для нас. А это значит, что теперь ты принадлежишь нам. Мне.

Иштван почувствовал, как внутри закипает гнев.

– Я никому не принадлежу!

– Ну, это образное выражение, – подмигнул мужчина. – Я просто хотел сказать, что ты теперь являешься врагом государства. Мы должны понять, что именно ты сделал и кто тебе это внушил. Нам известно, что ты не сам это спланировал. Нам настолько важно выяснить все подробности, что мы не остановимся ни перед чем, чтобы получить ответы на свои вопросы.

– Я вам ничего не расскажу. С какой стати?

Мужчина снова улыбнулся:

– Мы подождем. Вовсе не обязательно получить ответы прямо сейчас. Но рано или поздно ты расскажешь все-все, что нам нужно.

Иштван помотал головой и подождал, когда серый человек исчезнет. Но тот не исчезал.

– Вы не настоящий.

– Мы ведь уже договорились, что я вполне реальный.

– Мы? Или кто-то другой?

– Нравишься ты мне, Иштван, – с улыбкой сказал серый человек, и тут произошло непонятное.

Мир вокруг изменился. Свет тоже изменился, сделался кровавым. Серый человек вдруг начал складываться внутрь себя. Первыми сложились руки: левая, за ней правая, затем он переломился пополам, и туловище выгнулось назад. Спустя несколько секунд от него остался лишь странный плоский серый квадрат, неподвижно лежавший на стуле. Иштван потянулся через стол и поднял его.

«Открой его, открой», – шептали голоса в голове.

Так Иштван и поступил, он разворачивал серый квадрат, пока тот снова не превратился в человека. Иштван усадил его на стул и, отступив на шаг, посмотрел на результат своих трудов. В этот миг свет снова стал нормальным, и он увидел, что на стуле действительно сидит человек. Но только не серый. Это был мужчина в форме с красным лицом, и он громко кричал.

Когда мужчина сделал паузу, чтобы перевести дыхание, Иштван протянул ему руку и дружелюбно произнес:

– Привет! Меня зовут Иштван.

Он сжал руку мужчины и потряс ее, но только… это оказалась вовсе не рука, а шея. Да, это оказалась шея мужчины в форме. Через мгновение Иштван уже лежал ничком на полу, не в силах пошевелиться, удерживаемый множеством рук.

«Что же я наделал? Что со мной происходит?»

Некоторое время он лежал, уткнувшись лицом в грязный пол, потом его рывком подняли и снова водворили на стул. На этот раз руки крепко примотали к стулу. По обе стороны встали дюжие молодцы в форме. Краснолицый по-прежнему сидел за столом; он имел несколько испуганный вид и, морщась, потирал шею.

– А вы? – поинтересовался Иштван. – Вы настоящий?

– Парень, что с тобой происходит? – спросил краснолицый.

Этого Иштвану было достаточно, чтобы увериться, что мужчина настоящий. Слишком часто слышал он подобный вопрос от людей, которые, вне всякого сомнения, были настоящими.

С краснолицым они проговорили довольно долго. Мужчину очень интересовал политик по фамилии Фишер, что с ним произошло и почему Иштван застрелил его. Казалось, он готов задавать одни и те же вопросы бесконечно, только слегка меняя интонацию. Каждый раз Иштван силился ответить как можно понятнее, но краснолицего, похоже, трудно было удовлетворить.

– Кто сказал тебе это сделать?

– Они, – отвечал Иштван.

– Кто они?

– Те, кто сказал мне сделать это, – говорил Иштван, по его мнению, чистую правду.

Так повторялось снова и снова, и все это очень напоминало катание на карусели или на каком-то другом аттракционе. Иштван никогда не бывал в парке развлечений, только смотрел по видео, как развлекаются другие, и сейчас ему вдруг захотелось самому прокатиться. Это должно быть весело. Думая о качелях-каруселях, Иштван отвлекался от нудного и неприятного разговора, и это сильно раздражало краснолицего. Лицо его становилось багровым, он привставал над столом, а иногда орал что-то прямо в лицо Иштвану. Забавно, но, слушая его крики, Иштван все равно представлял себе ярко раскрашенные карусели с лошадками.

Спустя некоторое время краснолицый настолько разъярился, что вскочил из-за стола и вышел из комнаты. Иштван остался один. Сидел на стуле и ждал. Он не имел ничего против того, чтобы побыть в одиночестве, это было даже приятно. Вот он и сидел. Где-то в голове раздавались тихие монотонные звуки. Он сидел, прислушивался и гадал, не заговорят ли теперь с ним внутренние голоса, как случалось прежде. Но голоса не появлялись – лишь все те же монотонные звуки. Они успокаивали, отвлекали от неприятных мыслей, и на время Иштван совершенно забыл, где находится.

Когда он вернулся к реальности, рядом стоял краснолицый, тряс его за плечи и снова орал. Не переставая кричать, он вцепился в рубашку Иштвана, сорвал его со стула и с такой силой толкнул, что Иштван растянулся на полу. Он не пытался сопротивляться, а просто лежал, смотрел на своего мучителя и ничего не понимал: за что с ним поступили так грубо, если он спокойно сидел и размышлял о своем?

– Вставай! – рявкнул мужчина.

«Зачем? – подумал Иштван. – Мне и здесь хорошо».

И он продолжал лежать и глядеть на краснолицего.

– Вставай же!

За приказом последовал сильный пинок под ребра.

«Этот человек тебе не друг».

Иштван понял, что это внутренний голос, потому как был уверен, что краснолицый ничего не услышал. Голос говорил для него одного. Такие голоса, звучащие только для него, всегда буквально гипнотизировали Иштвана.

«Он тебе не друг».

– Точно? – вслух произнес Иштван.

Краснолицый непонимающе нахмурился.

«Нет, не друг. На самом деле он твой враг. Нужно от него отделаться».

– Отделаться от него? Как?

Краснолицый в замешательстве отступил на шаг и спросил:

– С кем это ты разговариваешь?

«Для начала поднимись. Сядь на стул. Дальше я подскажу, что делать».

Приятно было слышать этот голос. Особенно сейчас, когда вокруг все смешалось, и Иштван не знал, как поступить. Казалось, голоса гораздо лучше знают и понимают окружающий мир, нежели он сам, хотя порой они и подсказывали ему такие поступки, о которых впоследствии приходилось сожалеть. Но сейчас он поступит так, как советует голос: медленно поднимется и сядет обратно на стул.

– Вот так-то лучше, – сказал краснолицый.

«Нет, совсем не лучше. Но мы сделаем лучше».

– Да, – согласился Иштван.

Он обращался к голосу, но краснолицый посчитал, что к нему, и удовлетворенно кивнул:

– Хорошо. Теперь ты готов рассказать о том, что произошло?

«Скажи ему: „да“».

Голос больше не был бесплотным, он уже звучал не только в голове Иштвана. Справа от краснолицего за столом начала сгущаться пока еще еле видимая призрачная тень. Нечто, напоминающее человеческое существо. Нет, это был не человек, но по предыдущим случаям Иштван знал: в конце концов оно сделается почти таким же, как человек. Как будто зрение его постепенно настраивалось, чтобы разглядеть истинную картину.

Он улыбнулся и ответил:

– Да.

– Отлично. Начнем с самого начала. На кого ты работаешь?

Призрачная тень уже стала более или менее походить на человека, хотя по краям ее очертания были еще зыбкими. Как зачарованный, Иштван наблюдал за тем, как призрачный человек обхватывает шею краснолицего и делает вид, что душит его. Краснолицый, похоже, ничего не замечал. А призрачный человек повернулся к Иштвану и ободряюще кивнул.

«А теперь ты».

В один миг Иштван вскочил, перемахнул через стол и повалил краснолицего на пол вместе со стулом. Испуганно вскрикнув, тот со всего размаху ударился головой о бетонный пол, тело его обмякло, и он затих. Иштван сомкнул пальцы на горле краснолицего и с силой сдавил их.

Призрачный человек опустился рядом с Иштваном, на бесплотных губах его заиграла жуткая ухмылка.

«Да, давай! Дави сильнее!»

Вдруг распахнулась дверь, и комнату наводнили люди в форме. Они оторвали Иштвана от краснолицего и оттащили в сторону.

10

Иштвану снова сковали руки. Спустя некоторое время его привели обратно в комнату для допросов – хотя, возможно, это была другая комната. Он с любопытством выискивал на полу следы крови, которая должна была вытечь из раны на голове краснолицего, но либо комната действительно была другая, либо пол в ней вымыли. Опять ему задавали вопросы, но на этот раз допрос вел не один человек в форме, а несколько, и в скором времени Иштван уже плохо соображал, чего от него хотят. Куда же подевался голос? Может, теперь, обретя тело, пускай и призрачное, он сбежал? Так или иначе, Иштван его больше не слышал. Он напрягал слух, но все напрасно. Впрочем, когда вокруг столько наружных голосов, расслышать внутренний голос очень трудно.

Что бы Иштван ни сказал, казалось, его ответы не удовлетворяли спрашивающих. Они без устали продолжали задавать одни и те же вопросы, словно надеялись, что на сотый раз услышат от него другой ответ. И Иштван вообще перестал отвечать. Правда, и это нисколько не помогло: люди в форме продолжали спрашивать, но так, как будто тело Иштвана могло ответить вместо него. Они тянули его за волосы то вверх, то вниз, а потом и вовсе скинули со стула. Иштван лежал без движения на полу и гадал, вернется ли внутренний голос. Но тот не появлялся. Люди в форме окружали Иштвана, но ему казалось, будто они удаляются от него, а сам он все глубже и глубже зарывается в собственное тело, где его никто не сможет достать.

Наконец его выволокли из комнаты, протащили по коридору и швырнули в камеру. Скрипнула дверь, в замке повернулся ключ. Оказавшись один, Иштван почувствовал, как постепенно возвращается в свое тело и все вокруг обретает плотность, вновь делается реальным. И пришла боль. Оказалось, его здорово отдубасили. Руки и ноги покрывали синяки, вероятно и лицо тоже, но в камере не было ни зеркала, ни чего другого, чтобы осмотреть себя. Во рту чувствовался привкус крови, и похоже, ему выбили зуб.

Застонав от боли, Иштван забрался на узкую койку и кое-как на ней улегся. Как? Как с ним случилось все это? Почему с ним всегда происходят такие вещи, которых он не может понять? Так бывает со всеми людьми или же он какой-то особенный? Иштван вспомнил о Йенси. Младший брат намного лучше его понимал окружающий мир. Почему же это происходит? Что с ним, Иштваном, не так?

Измучившись этими мыслями, он уснул.

Проснулся Иштван оттого, что рядом кто-то стонал. Не сразу до него дошло, что стонет он сам. Все тело ныло от боли, мышцы задеревенели. Морщась и держась за голову, Иштван кое-как сел и увидел перед собой серого человека.

– Вы, – промолвил Иштван.

– Я.

– Вы настоящий?

По лицу серого скользнула довольная ухмылка.

– Мы ведь уже договорились, что я настоящий. Ты разве не помнишь?

Иштван задумался и кивнул:

– Но я мог и ошибиться.

– Да какое это имеет значение: ошибался ты или нет. Все равно больше тебе разговаривать здесь не с кем.

– О чем вы хотите поговорить?

– Ты знаешь о чем. Кто велел тебе сделать то, что ты сделал?

Иштван поглядел на него и, нахмурившись, сказал:

– Я пытаюсь объяснить, но не могу…

– Не хочешь, наверное.

– Нет, не могу. Не знаю почему.

Серый человек в задумчивости уставился на него:

– Ты ведь и вправду в это веришь?

Когда Иштван кивнул, он продолжил, терпеливо, как разговаривают с ребенком:

– Боюсь только, для нас не имеет значения, во что ты веришь. Ты владеешь определенной информацией, а мы намерены добраться до нее. Даже если ради этого придется вскрыть тебе черепушку и изучить каждый миллиметр твоего мозга. И уж мы сделаем все для того, чтобы ты никогда не смог повторить ничего похожего. – Он улыбнулся. – У нас репутация очень дотошных людей. И она вполне заслуженная.

На мгновение Иштвану захотелось вскочить и наброситься на серого человека, но он сдержался. Он боялся, что повторится то, что случилось в прошлый раз. Что серый снова сложится, превратится в плоский квадрат, а потом развернется и станет чем-то или кем-то другим. Было бы очень неприятно еще раз увидеть, как это происходит. Оставалось только сидеть и ждать. Отчасти он надеялся, что серый человек исчезнет, отчасти – что этот разговор поможет лучше понять, в какую неприятность Иштван в очередной раз вляпался.

Но серый так и не заговорил, и Иштван, прочистив горло, спросил:

– Что будет со мной дальше?

– При обычном раскладе тебя бы продолжали водить на допросы. Еще дюжину раз, а то и две. Но то, что ты сделал с моим коллегой, немного ускорило процесс.

– С вашим коллегой?

– Да. Тот человек, которого ты задушил. Вернее будет сказать, начал душить, но потом расколол ему череп. – Он погрозил Иштвану пальцем. – С твоей стороны это был не очень хороший поступок.

– Но это он велел мне, – выкрикнул Иштван и заметил, как серый весь подобрался и уставился на него немигающими глазами.

– Кто велел?

Иштван поднял руку, но тут же беспомощно опустил. Кто ему велел? В тот момент сомнений у него не возникло, но сейчас все казалось таким запутанным. Человек, который вроде и не человек, силуэт, сотканный из тумана, голос, который он слышал. А может быть, и не слышал. Как же все это объяснить? В особенности человеку с такой неправильной серой кожей.

– Я не хотел, – выдавил наконец Иштван.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Разве?

Серый улыбнулся и покачал головой:

– Нет, не ответил.

Потом вздохнул и, опершись руками о колени, поднялся со стула:

– Не важно. Ты у нас надолго, так что можешь сегодня не отвечать.

Серый человек двинулся к двери, но на полпути остановился и обернулся:

– Ты спросил, что с тобой будет дальше. Так вот, раз уж ты ускорил события, убив человека, который просто честно выполнял свою работу, в ближайшее время тебя вывезут с планеты в одно секретное место, где не действуют принятые здесь законы. Так с тобой будет проще работать. – Он улыбнулся и продолжил: – Конечно, это только так называется – «работать». К тому моменту, когда мы с тобой закончим, трудно предсказать, сохранишь ли ты рассудок.

Серый дважды постучал в дверь ладонью.

– Хотя это еще большой вопрос: а в здравом ли уме ты сейчас?

Дверь заскрипела и открылась.

– До встречи, – помахал рукой серый и исчез в коридоре.

11

Однако в следующий раз серого человека он увидел лишь через несколько месяцев (по крайней мере, ему показалось, что прошли месяцы). Первое время Иштвана просто держали взаперти в камере без пищи и воды, и только когда он совсем ослаб, тюремщики принесли воду. Потом они били его по пяткам стальным прутом до тех пор, пока Иштван не смог не только ходить, но даже стоять. Потом на голову ему натянули мешок и поливали водой, так что ему казалось, будто он тонет. В следующий раз мучители связали Иштвана по рукам и ногам и оставили надолго в холодном помещении, где он лежал и дрожал, а затем явились люди в форме, кричали на него и настаивали, чтобы он выложил всю правду. Иштвану не оставалось ничего другого, кроме как спрятаться поглубже в своем теле, словно в скорлупе, и наблюдать за происходящим издалека.

Бóльшая часть из того, что он видел, приводила в ужас, но за растущей досадой своих мучителей, которым никак не удавалось расколоть крепкий орешек, заставить его заговорить, он наблюдал с удовольствием. Сколько времени продолжались пытки, он бы сказать не смог. А потом вдруг все закончилось. Иштвану на голову снова надели мешок (он еще подумал, тот же самый это мешок или другой), связали руки и пинками погнали по коридору. Когда он споткнулся и упал, тюремщики долго ржали, а потом рывком поставили на ноги. Наконец его вывели на улицу и швырнули в машину – Иштван решил, что машина другая, не та, в которой его привезли в тюрьму. Даже с плотным мешком на голове он заметил едва уловимые отличия. По обе стороны от него уселись двое охранников, которые всю дорогу крепко держали его за руки. Ехали долго. «Хотя, возможно, и не так долго», – предположил внутренний голос. Услышав его, Иштван даже вскрикнул от радости. Наконец-то голос вернулся! Охранники ничего не услышали, кроме возгласа Иштвана, но на всякий случай схватили его покрепче. Долгая или не очень, дорога в итоге подошла к концу. Машина остановилась, Иштвана вытолкали наружу и быстро повели. Сперва он подумал, что его ведут в какое-то здание, но, когда его в конце концов усадили и стащили с головы ненавистный мешок, Иштван с некоторым удивлением обнаружил, что находится отнюдь не в обычном помещении, а в летательном аппарате. За исключением двух охранников, рядом больше никого не оказалось.

– Куда меня везут? – спросил он.

Но охранники не удостоили Иштвана ответом, даже не взглянули на него. Над головой раздался скрежет, внутрь аппарата потоком хлынул свет, и Иштван догадался, что они находятся в космопорте. Потом заревели двигатели, и аппарат начал стремительно подниматься вертикально вверх. «Из того, что я видел, – подумал Иштван, – это больше всего похоже на карусели». Желудок стремительно провалился куда-то вниз, грозя вообще выскочить наружу, тело будто налилось свинцом, стало почти невозможно дышать. Внутренние голоса, вопя от страха, переместились из головы Иштвана, как ему показалось, в самые пятки. Аппарат миновал люк в верхней части купола, и давление сразу же стало ослабевать, пока почти совсем не исчезло. Вскоре они облетели космическую станцию, корабль выровнял свою скорость со скоростью вращения станции, постепенно приблизился к ней и наконец с мягким ударом пристыковался.

– Нам сюда? – спросил Иштван, но охранники продолжали хранить молчание.

Странно было не ощущать собственного веса, как будто у него вообще не было тела. Он подумал, что это похоже на внутренние голоса, которые не имели тела. А следом пришла другая мысль: «Может быть, я сам превращаюсь в голос?» Или же внутренние голоса вовсе не находились внутри его, а обитали в космическом пространстве, где могли существовать без телесной оболочки? Тело же Иштвана было привязано к креслу, но сейчас под действием невесомости свободно парило, удерживаемое только ремнями. А вот охранники, казалось, были приклеены к полу – какие-то приспособления, вмонтированные в ботинки, удерживали их на месте. У Иштвана не было ботинок. Почему?

Его размышления прервали охранники: отстегнули ремни, аккуратно подхватили под локти и потащили к выходу. По мере приближения к переходному люку Иштван снова начал ощущать собственное тело, а когда они перебрались на станцию, он уже весил почти столько же, сколько и всегда. Странно, но возвращение тела вызвало у него легкое разочарование.

Охранники отконвоировали Иштвана по «бублику» космической станции к большой платформе, у которой был пришвартован внушительных размеров корабль – не планетарный шаттл, а настоящий межзвездный лайнер. У переходного шлюза с прорезиненным саквояжем в руке стоял серый человек.

– Ба, Иштван! Я ждал тебя.

– Почему?

– Теперь, после того как эти два достойных джентльмена, – он указал на охранников, – с честью выполнили свою работу, настала моя очередь. Погрузите его на корабль.

Охранники провели его через шлюз, и они оказались на борту лайнера. По дороге им встречались члены экипажа, и многие настороженно глядели вслед Иштвану.

– Не нужно тревожиться, – сказал одному из них серый человек. – Вы ничего не видели.

Во главе маленькой процессии он прошествовал вниз по лестнице и открыл массивную металлическую дверь с табличкой «Служебное помещение». Они оказались в камере, вдоль стен которой стояли металлические шкафчики, а в пол была вделана решетка. Помещение явно только что помыли, на полу кое-где еще остались лужицы воды, однако в воздухе витал странный, неприятный запах, который Иштван никак не мог опознать. В центре камеры стояли три прорезиненных металлических кресла с откидывающимися спинками. Кресла были надежно прикручены болтами к полу, каждое снабжено прочными ремнями.

– Парни, пристегните его, – велел серый.

Парням пришлось повозиться: сначала они сняли с Иштвана наручники, затем всю одежду и сложили ее на полу аккуратной стопкой. На одно мгновение Иштван задумался о побеге, но, увы, для этого он был слишком слаб. Охранники усадили его в одно из кресел, пристегнули руки и ноги и закрепили специальный ремень, удерживавший голову в таком положении, что ее невозможно было повернуть в сторону. Потом отдали честь серому человеку и вышли.

– Они видят вас. Вы настоящий.

– Я думал, мы уже давно согласились с тем, что я настоящий. Неужели ты не можешь принять этот факт раз и навсегда?

«Нет, – подумал Иштван, – не могу».

Сколько раз уже он обжигался, сколько раз ему доставалось от непостоянного окружающего мира, который все время менялся и ускользал от его понимания.

Маленький серый человек приблизился и погладил Иштвана по голове.

– Ну вот мы и одни.

Он полез в саквояж, достал бритву и начал грубыми движениями брить Иштвана, периодически задевая острым лезвием голову и делая на коже надрезы.

– Здесь у меня так много игрушек, – сообщил серый, показывая рукой на шкафчики. – И у нас масса свободного времени, пока мы не доберемся до места назначения. А там, собственно, и начнется настоящее веселье.

Он снова залез в саквояж и на этот раз вытащил шприц и иглу в пластиковом футляре. Прикрутил ее к шприцу, футляр отбросил в сторону и улыбнулся Иштвану:

– Нет смысла дожидаться прибытия. Можем начинать прямо сейчас.

Серый человек заправил шприц жидкостью и медленно отвел руку в сторону так, что ее больше не было видно, а через мгновение Иштван ощутил укол в предплечье. По руке тотчас распространилось жжение, добралось до кончиков пальцев, стало подниматься к шее. Иштван заморгал.

– Ну и как ощущения? – почти шепотом поинтересовался серый человек.

Шприц снова появился в поле зрения Иштвана, но на сей раз он был пуст, а кончик иголки запачкан кровью. Его кровью.

Жжение тем временем добралось до плеча, перетекло на шею и грудь, а в следующую секунду Иштвану показалось, будто череп взорвался и голова наполнилась жидким пламенем. У него перехватило дыхание, перед глазами встала мутная пелена, сквозь которую маячило улыбающееся лицо серого человека.

И самое ужасное заключалось не в этом. Отчаянно пытаясь сделать вдох, сфокусировать взгляд на своем мучителе и сохранить ясность рассудка, когда боль превзошла все мыслимые пределы, Иштван в краткий миг просветления совершенно отчетливо осознал: это только начало и, прежде чем все закончится, ему еще предстоит испытать гораздо худшее.

 

Часть 3

12

Во сне Йенси оказался в незнакомом тесном помещении. Он был привязан ремнями к креслу, напоминающему зубоврачебное. Напоминающему, но не очень; и потом, с чего вдруг стоматологу привязывать пациента ремнями? Тем не менее двигалось оно точь-в-точь как зубоврачебное: медленно поднималось и опускалось в зависимости от того, на какую педаль нажимал ногой мужчина в белом халате. Он отчасти походил на зубного врача, но, судя по его собственным зубам, врачом явно не был. Часть зубов у него просто отсутствовала, другие были кривые, покрытые желто-коричневым налетом, и торчали в разные стороны. И еще у него дурно пахло изо рта, вернее сказать, воняло. Халат был заляпан бурыми пятнами, подозрительно напоминающими давно засохшую кровь.

– Что я здесь делаю? – спросил Йенси.

Человек в халате рассмеялся и поднял руки. В одной Йенси заметил блестящий металлический предмет.

– Ты всегда был здесь.

Над Йенси с потолка свисало эластичное устройство неизвестного назначения, более всего походящее на перевернутое зубоврачебное кресло. Человек в халате, развлекаясь, принялся поднимать и опускать кресло, потом протянул руку и подтащил приспособление вниз. Податливая пластичная ткань плотно окутала Йенси и приняла очертания его тела. Она была мягкой, однако в отдельных местах встречались твердые выступы, которые больно упирались в руки и ноги и практически не позволяли шевельнуться. Что это такое? Что скрывается под тканью? Затем один из выступов надавил сильнее и проткнул кожу Йенси, словно толстая игла. За ним – другой, и еще один, пока Йенси не стало трудно дышать, и с каждым его вздохом иглы (если, конечно, это были иглы) все глубже проникали в плоть. Человек в халате засунул руку под эластичный покров, отодвинул его в сторону, и тогда стало видно, что ткань лоснится от крови. Все происходящее не могло не пугать Йенси, но чем чаще он дышал, тем сильнее болела грудь: иглы глубже вонзались в тело, внутри все горело, и Йенси старался делать короткие, неглубокие вдохи, чтобы грудь почти не поднималась. Но тут пришла новая беда. Йенси вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха, началось сильное головокружение, перед глазами зароились черные точки. Правда, у его состояния могло быть и другое объяснение: возможно, через иглы в кровь закачивали какой-то наркотик.

– Я хочу задать тебе несколько вопросов, – невыразительным голосом произнес человек в халате.

– Нет, – с трудом вымолвил Йенси, и внезапно все тело пронзила острая боль.

Человек в халате словно не услышал его и продолжил:

– Давай начнем с простого вопроса. Как тебя зовут?

Йенси помотал головой.

– Ответ неправильный. Спрошу снова. Как тебя зовут?

– Я… Пожалуйста…

– И это тоже неверные ответы. Пожалуйста, попробуй еще раз.

Он склонился над Йенси, и на мгновение голос его прозвучал едва ли не дружески:

– Я тебе удивляюсь. Вопрос ведь легче легкого. Если ты затрудняешься ответить на него, то как же справишься с остальными?

Пока Йенси с трудом соображал, что сказать, он выпрямился, и на лицо его вернулось безразличное выражение.

– Повторю вопрос. Как тебя зовут?

Теперь черные точки перед глазами заслонили почти все. Йенси едва видел того, кто спрашивал, его фигура была покрыта переплетающимися кольцами тьмы, будто он или только проникал в реальность, или же покидал ее.

– Я… – снова попытался ответить Йенси и закричал, когда иглы впились в плоть. Наконец ему удалось произнести сдавленным голосом: – Йенси.

– Уже теплее, но все же неверно. Может, попробуешь еще?

Йенси умоляюще посмотрел на человека в халате:

«Почему же нет? Это ведь мое имя! Мое! Я правильно ответил. Отпустите меня».

Но человек в халате все с тем же ничего не выражающим лицом молча наблюдал за учащенно дышащим Йенси. Не дождавшись ответа, он спросил:

– Хочешь, я дам тебе подсказку?

Он нарочито медленно поднял руку. То, что Йенси принял за металлический предмет, на самом деле оказалось зеркалом. Поначалу человек в халате держал его так, что в нем отражался только участок стены, но вот на зеркальную поверхность упал свет, она ярко вспыхнула и на несколько мгновений ослепила Йенси.

А потом он разглядел колеблющееся отражение и не поверил своим глазам: лицо в зеркале принадлежало не ему, а Иштвану.

Когда Йенси проснулся, все его тело болело. Он потер руки и даже удивился, не увидев на них следов от игл. Йенси встал, прошел в ванную и посмотрелся в зеркало, чтобы удостовериться, что это действительно он, а не Иштван. В кои-то веки он испытал удовлетворение при виде собственного осунувшегося лица и покрасневших глаз – наглядных свидетельств очередной ночи беспокойных снов.

Снова ложиться спать было страшновато – вдруг повторится тот же кошмар. Йенси заправил кровать, улегся поверх покрывала и стал размышлять.

«Я делал для Иштвана все, что мог. Пока мы были вместе, я старался помогать ему, оберегал от всяческих неприятностей. Отговаривал от необдуманных поступков. Когда он пропал, я несколько лет разыскивал его. Нет, я делал все, что мог».

Но он и сам не верил себе. Ведь он так и не нашел пропавшего брата. Как же можно говорить, будто сделал все возможное, если никаких следов Иштвана обнаружить так и не удалось?

День выдался тяжелый. Во-первых, Йенси ужасно вымотался, даже сильнее обычного. А кроме того, он весь день ловил себя на том, что снова думает о брате, гадает, где тот может сейчас находиться. До него доходило множество историй о методах, которые применяют против террористов и политических заключенных, и Йенси опасался, что его несчастному брату, скорее всего, выпала подобная страшная участь. Возможно, от пыток он окончательно сошел с ума, сделался совершенно невменяемым. Его могли серьезно покалечить, изуродовать. Могли даже убить.

После всех этих мыслей так ли уж ему хочется узнать, что случилось с Иштваном? Даже если брат вдруг вернется, останется ли он тем самым человеком, которого знал Йенси?

«Я буду думать о нем еще несколько дней, а потом постепенно снова забуду, – убеждал он себя. – Буду жить как ни в чем не бывало. Да, я не смог разыскать Иштвана, но разве можно меня за это винить?»

Однако время шло, а Йенси не переставал думать о брате и не мог с этим ничего поделать. И тогда он поступил, как всегда в таких случаях: написал очередное прошение военным, чтобы ему разрешили связаться с Иштваном. Йенси знал, что это обращение постигнет та же судьба, что и все предыдущие: оно просто исчезнет. В военном ведомстве сделают вид, будто ничего не получали. Зато он успокоит свою совесть и сможет убедить себя, что да – он пытался что-то сделать, но, увы, не вышло.

Йенси по-прежнему, как и четыре года назад, когда пропал брат, работал перевальщиком. Он пилотировал небольшой корабль, предназначенный для доставки грузов с местных орбитальных аппаратов на большие межпланетные суда и наоборот. Утром он приходил в контору, получал задание на день и вместе с немногочисленным экипажем мотался туда-сюда, пока все товары не были доставлены по назначению. Если все шло без происшествий, они укладывались в обычную смену – восемь часов. Если же случалось что-то непредвиденное, приходилось задерживаться на работе до полного выполнения плана. Сверхурочных, впрочем, сколько бы он ни переработал, не полагалось. Экономическая ситуация на планете оставляла желать лучшего, и Йенси был доволен тем, что имеет хоть такую работу. Само пилотирование было довольно рутинным делом, – ничего сверх того, чему его могли бы обучить за несколько первых недель в школе для подготовки военных пилотов, за исключением процесса стыковки – но и этого Йенси хватало для счастья. Много денег он не зарабатывал, на черный день не откладывал, но худо-бедно сводил концы с концами.

И вот спустя несколько недель, вернувшись домой, Йенси обнаружил на автоответчике видеопослание. От матери. Это было неожиданно, ведь Йенси ни разу не общался с ней, с тех пор как мать забрали в психушку, и, судя по подписи к посланию, там она по-прежнему и пребывала. Выглядела, впрочем, мать неплохо: волосы расчесаны, а глаза, хотя и не могли сфокусироваться надолго на одном предмете, уже не метались беспорядочно, как бывало прежде. Кроме того, пускай она и произнесла всего несколько слов, но выразила свою мысль четко и ясно.

– Йенси, мне нужно с тобой увидеться. Приезжай.

В этом не было смысла. С чего вдруг мать позвонила? Она всегда винила его в исчезновении Иштвана, и, когда он прежде пытался несколько раз с ней встретиться, она неизменно отказывалась. Даже тогда Йенси не особо жаждал ее видеть, но чувствовал себя обязанным. Сейчас видеться с матерью тоже не хотелось, однако под влиянием недавних переживаний из-за Иштвана, чувствуя свою вину перед братом, Йенси все же решился пообщаться с ней. Хотя бы по видеофону, не вживую. Это было бы уже слишком.

Персоналу лечебницы потребовалось время, чтобы удостовериться в праве Йенси поговорить с матерью, а потом еще больше времени ушло на то, чтобы разыскать мать и привести ее к видеофону. На этот раз выглядела она хуже, чем запомнилась Йенси по предыдущему звонку. Волосы беспорядочно торчали во все стороны, лицо было какое-то вялое, как будто ее только что напичкали лекарствами. Увидев мать в таком облике, Йенси не удержался и спросил:

– Ты не звонила мне много лет. Почему позвонила сейчас?

Вопрос пришлось повторить дважды, прежде чем мать поняла, чего от нее хотят. Она забормотала что-то совсем неразборчивое, потом все-таки справилась с мыслями и языком и сказала:

– Я тебя наконец простила.

– Простила меня? За что?

– За то, что ты сделал со своим братом. Я прощаю тебя.

Йенси почувствовал, как в нем закипает ярость.

– Но я ничего не сделал Иштвану. В том, что с ним случилось, нет моей вины. Он сам нарвался на неприятности.

– Я хочу, чтобы ты приехал, – пронзительно крикнула мать.

– С какой стати мне приезжать? Что ты вообще для меня сделала?

– Приезжай, получи мое прощение. Приезжай – и будешь спасен.

Йенси прервал связь злой как черт. Злился он прежде всего на самого себя – за то, что пошел на поводу у матери и позвонил ей.

Пару часов спустя он получил короткое видеосообщение от Генри. Его товарищ теперь работал в охране на каком-то секретном объекте.

– Привет. Только никому ни слова, понял? – начал Генри и подмигнул. – Да я и тебе немного могу рассказать. Но работа очень перспективная. Это как раз то, о чем я мечтал: здесь я сколочу капитал, чтобы открыть свое стоящее дело на Виндоге. Надеюсь, ты ко мне присоединишься.

Но когда Йенси захотел посмотреть, откуда звонил друг, то обнаружил, что эта информация удалена. Не было даже данных о планете или звездной системе абонента.

Что же такое мог задумать Генри?

Кошмарные сны прекратились, и Йенси в очередной раз почти перестал вспоминать о брате, но вот однажды снова позвонили из психиатрической лечебницы. Полагая, что это мать, он сбросил звонок, но тот моментально повторился, и на сей раз со значком «Экстренный вызов». Не в силах бороться с любопытством, Йенси нажал кнопку приема.

На экране появилось изображение главного врача лечебницы.

– Не знаю даже, как и сообщить вам, – неуверенно начал врач.

– Ну так просто скажите, и все.

В мозгу мысли лихорадочно сменяли одна другую. Возможно, его мать впала в исступление и покусала другого пациента или напала на врача или на посетителя? А может, главврач сейчас сообщит, что, увы, фонд социального обеспечения отказался оплачивать содержание матери в лечебнице. После таких мыслей, как ни странно, Йенси чуть ли не с облегчением услышал, что мать умерла.

– Произошло кровоизлияние в мозг.

– Кровоизлияние?

– Да, инсульт. Недавно ей делали сканирование мозга и не обнаружили ничего внушающего опасения. Но бывает, все происходит скоротечно. Вероятно, ничего поделать уже было нельзя.

Йенси машинально поблагодарил главврача и отключил связь. Сел на стул и попытался разобраться в своих чувствах. Он испытывал и гнев, и горечь потери, и сожаление – всего понемногу, но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что он ощущал, когда исчез брат. Да, матери больше не было. Она умерла. Но Иштван, вполне возможно, еще жив.

«Я должен найти его. И я еще не все для этого сделал».

Вот только Йенси совершенно не представлял, с какого конца подступиться к этой проблеме.

13

Гроттор сел на кровати, взъерошил волосы, потом потянулся к видеофону и ответил на вызов. На экране он увидел одного из компаньонов Блэкуэлла.

– А, это вы.

– А вы ожидали увидеть кого-то другого?

Гроттор пожал плечами:

– Вам известно, сколько сейчас здесь времени?

– Судя по имеющимся у меня данным, вы находитесь не на планете, а на корабле, так что понятие «время» для вас весьма условно.

Гроттор негромко выругался и спросил:

– Как хоть к вам обращаться? Как вас зовут?

– Можете называть меня Серым человеком, – осклабился собеседник.

– Серым человеком?

– Да, кое-кто дал мне такое имя.

Гроттор мысленно согласился с тем, что кожа у собеседника действительно имеет серый оттенок.

– Оно подходит, как и любое другое.

– Чего вы хотите? Где Блэкуэлл?

– Мы как раз подошли к этому вопросу, – улыбнулся Серый человек. – Мы подумали и решили, что настало время избавиться от посредника. Сэкономим время и избавимся от путаницы. Так оно проще. – И прибавил безо всякой паузы: – Фишер убит.

– Убит? – переспросил удивленный Гроттор. – Что произошло?

– Его застрелили. Вышибли мозги. Мы тщательно допросили убийцу, человека по имени Иштван Сато. Похоже, ему ничего не известно. Весьма странно, но, видимо, это действительно совпадение, поэтому наш проект необходимо продолжать без задержек. У этого Сато очень серьезные проблемы с головой. Но есть в нем нечто такое, что вызывает у меня определенный интерес.

Коммандер кивнул:

– Почему вы рассказываете мне об этом?

– Потому что сейчас его переправляют в тюрьму на Асперу. Едва ли мы ошибаемся, предполагая, что убийство Фишера – всего лишь случайное совпадение, однако хотелось бы, чтобы кто-то там был в курсе дел. Так, на всякий случай. Вот почему мы связались с вами. Блэкуэллу знать ничего не нужно.

– Я ценю ваше доверие.

– Дело не в нашем доверии к вам, коммандер, а в том, что мы перестали доверять Блэкуэллу. Его поведение стало… скажем, не совсем подобающим.

Гроттор невозмутимо ждал продолжения.

– Вы, наверное, обратили внимание, что мы не стали связываться с Ортором, – заметил Серый человек. – Он всего лишь пешка. И не наша, а Блэкуэлла. Что же касается вас… Мы всегда предпочитаем иметь дело с фигурами, а не с пешками.

– Наверное, я должен быть польщен.

– Должен-должен. А теперь выключайте видеофон, ложитесь спать и постарайтесь притвориться, будто бы видели все это в дурном сне.

14

В порыве отчаяния Йенси решил было поступить в Колониальный военный флот. Возможно, после многих лет тяжелой и безупречной службы ему удалось бы дослужиться до высокой должности, получить допуск к секретным сведениям и таким образом разузнать о судьбе брата. А возможно, и нет. Но что, что еще можно сделать? Например, максимально усовершенствовать хакерские навыки и попробовать залезть в Систему? С компьютерами Йенси давно уже был на «ты», но вряд ли мог назвать себя крутым хакером и понятия не имел, как подступиться к проблеме.

Так он размышлял, прикидывая различные варианты, когда один звонок резко все изменил. Во-первых, Йенси повезло, что он оказался дома – обычно в это время он мотался с грузами в ближнем космосе, но в тот день поменялся сменами с другим перевальщиком, которому нужно было отправиться на похороны. Во-вторых, повезло, что он вообще обратил внимание на вызов: на экране не отобразилось ни имя звонившего, ни место, откуда поступил вызов, так что Йенси сперва решил, что это очередная реклама, отправленная видеоботом.

Но затем Йенси вспомнил недавнее сообщение от Генри – оно тоже не имело обратного адреса. И принял вызов.

Действительно, звонил Генри. Он так близко наклонился к микрофону, что лицо заполнило весь экран. Говорил он шепотом и вообще выглядел взволнованным и настороженным, ежесекундно оборачивался через плечо, точно боялся слежки, и не сразу сообразил, что его вызов принят.

– Генри! Вот это сюрприз!

– Тсс, не так громко. Мне вообще нельзя было звонить, тем более по этой линии. Если это обнаружится, то в самом лучшем случае меня просто вышибут с работы.

– Что случилось?

Генри покачал головой:

– Я звоню просто для того, чтобы ты перестал беспокоиться из-за Иштвана. Он здесь, живой. С ним все в порядке, так что тебе не нужно больше переживать. Это все, что я могу рассказать.

У Йенси сердце едва не выскочило из груди.

– Где «здесь», Генри? Я должен знать.

– Я не могу сказать. Но это не имеет значения. Главное, что с ним все в порядке.

– Он в заключении, да? Что с ним произошло?

– Да, здесь тюрьма. И я в ней работаю. Иштван заключенный. Позавчера я первый раз увидел его. Не живьем, на видео. С трудом его узнал.

– Что с ним случилось, что ты его едва узнал? – дрожащим голосом спросил Йенси.

Генри прижал палец к губам:

– Ты не представляешь, чем я рискую, рассказывая тебе все это.

– Но ты почти ничего не сообщил. Этого мало. Мне нужно знать, где ты находишься.

– Это секретная информация, – еле слышно прошептал Генри и поднес палец к кнопке отключения сигнала. – Поверь, я бы хотел сказать, но…

– Генри, подумай, через что мы прошли вместе, – торопливо проговорил Йенси. – Ты уже рассказал мне достаточно, чтобы нажить кучу проблем. Давай договаривай.

Он видел, что Генри колеблется, рука его застыла над кнопкой «Выкл».

– Прошу тебя, Генри. Я ведь твой лучший друг.

На мгновение нервозность Генри вдруг исчезла. Он едва заметно кивнул и произнес одно-единственное слово:

– Аспера.

После этого экран сразу же погас.

15

Аспера. Поначалу Йенси решил, что это название тюрьмы в каком-нибудь галактическом захолустье, но после краткого поиска понял, что ошибался. Ему удалось отыскать всего два объекта с таким названием: прекратившая существование школа на Земле и необитаемая, непригодная для жизни планета на краю Галактики, вдалеке от традиционных космических дорог. В сети нашелся снимок школы со спутника: старое обвалившееся здание, в котором явно никого не могло быть. Фотографий планеты отыскать не удалось. Судя по скудной информации, на ней имелись незначительные запасы полезных ископаемых, но доступ на Асперу, как для промышленных корпораций, так и для других желающих, был категорически воспрещен.

Итак, у него имелось только одно слово плюс отрывочные сведения, полученные от Генри, – слишком мало, чтобы прийти к какому-то заключению и разработать план действий. Можно было лишь предположить, что Иштван находится на этой якобы необитаемой планете.

Но с таким же успехом название Аспера могло относиться к чему угодно, например малоизвестному населенному пункту на любой из множества планет. Или он мог неверно расслышать, что сказал Генри. Возможно, это было слово «Асберра» или «Хаспаро». Йенси решил рассмотреть и такой вариант, но поиск среди похоже звучащих названий не дал ничего существенного.

В первый раз за долгие годы он получил явное подтверждение тому, что Иштван жив, и теперь задумался над тем, действительно ли он хочет отправиться куда бы то ни было за братом? Если его поместили в тюрьму, что можно для него сделать? Может, пусть лучше остается там? Но, хотел того Йенси или нет, чувство ответственности, уверенность, что он должен защитить старшего брата, не покидали его. Сейчас, когда он знает (или думает, что знает), где находится Иштван, разве можно не отправиться к нему? Даже если брата там нет, даже если не удастся его увидеть – по крайней мере, нужно попытаться.

16

Случалось, что за много дней Иштван не произносил ни слова. Бывали дни, когда он не понимал, кто он вообще такой. Как только маленький серый человек приступил к экспериментам с его телом, пробуя один за другим инструменты из шкафчиков, Иштван непроизвольно начал искать убежище глубоко внутри себя, пытаясь добраться до такого места, где он оказался бы в безопасности, откуда можно было бы наблюдать за происходящим со стороны и ничего не ощущать. Каждый раз, когда очередной метод не приносил результатов, серый человек использовал другой наркотик или пробовал все новые инструменты все бóльших размеров, и тогда к Иштвану снова возвращались чувства. Он забирался внутрь себя глубже и глубже, пока однажды не обнаружил, что дальше прятаться некуда. Тело его было наводнено болью и страданиями, и Иштван представлял, будто скрючился на крохотном островке, где также присутствовала боль, но не такая невыносимая, как всюду вокруг. Что он говорил своему мучителю, какие секреты выдавал, оставалось за гранью сознания. Язык как будто существовал сам по себе.

И когда в очередной раз Иштвану казалось, что больше он не сможет терпеть и на этот раз уж точно провалится навсегда в благословенное забытье, боль слегка отпускала. Серый человек выпрямлялся, утирал пот со лба (Иштван тогда замечал, что халат его заляпан кровью) и давал короткую передышку. В эти минуты он будто робко отступал с воображаемого маленького островка относительного спокойствия и снова начинал ощущать себя хозяином своего тела. Увы, это был обман, в скором времени все начиналось по новому кругу, и он вынужден был опять забиваться в спасительный угол.

И вот однажды – сколько времени прошло с начала полета, Иштван не представлял даже приблизительно – что-то изменилось. На сером лице серого человека отразилось глубокое чувство досады от очередной неудачи, а Иштван недостаточно глубоко спрятался внутри себя и не смог сдержать усмешку. Серое лицо потемнело, и его обладатель принялся терзать плоть Иштвана еще яростнее, чем прежде. Под воздействием то ли наркотика, то ли инструментов, которыми его калечил серый человек, Иштвану представилось, будто по нему ползают полчища муравьев, а потом – словно его тело и не тело вовсе, а огромный муравейник. Он привычно скользнул вглубь себя, возвращаясь туда, где обычно прятался от боли, но вскоре почувствовал, что боль не отступает; она преследовала, подбиралась все ближе и наконец коснулась его. На сей раз боль не пошла на убыль на самой грани, за которой становилась непереносимой, а продолжала усиливаться. Иштван почувствовал, как спасительный островок начинает рассыпаться, рушиться вокруг него, и внезапно оказался посреди океана боли, в собственном теле, и прятаться больше было некуда. Он заорал, задергался в своих путах, еще успел услышать смех серого человека, но в следующий миг боль сделалась слишком чудовищной, и Иштван отключился.

Долгое время его как бы вообще не существовало. Когда же он начал возвращаться к жизни, то не смог сразу разобраться в беспорядочной мешанине ощущений. Постепенно Иштван осознал, что у него есть некая форма, но она охвачена огнем. Он попытался шевельнуться, но не смог. Затем огонь утих и превратился в пепел тупой, ноющей боли. На мгновение подумалось, что он сам превратился в призрачного человека, но потом облик стал более отчетливым, уплотнился, и Иштван понял, что он человек из плоти и крови. Иштван лежал на одном боку на плоской, холодной и твердой поверхности. Он попробовал открыть глаза, но удалось только чуть-чуть приподнять веки, и в его сознание проникли неясные отблески света.

Немного передохнув, Иштван предпринял еще одну попытку. Глаза открылись, и он смог осмотреться.

Крошечная комната скорее заслуживала названия камеры. Три стены были из бетона, четвертая – перед глазами – представляла собой железную решетку с приоткрытой дверью. Он лежал на бетонном полу, почти уткнувшись лицом в грязное, помятое основание унитаза, чуть дальше стояла обычная койка. На мгновение он подумал, что оказался в той же камере, куда его засунули сразу после выстрела в того политика, но потом припомнил: там была просто металлическая дверь и никаких решеток. Это что-то другое.

Иштвану пришлось помучиться, чтобы встать на ноги. Он очень ослаб, мышцы с трудом слушались, были словно чужие – вероятно, атрофировались от неподвижности. Некоторое время он привыкал к новым ощущениям. Может быть, они подменили его тело? Превратили во внутренний голос, забрали тело, а потом дали новое? Сколько времени вообще прошло? Месяцы? Или дни? Он и прежде «отключался», – собственно говоря, случалось это довольно часто, – но раньше никогда, приходя в сознание, не чувствовал себя другим, будто чужим человеком. Это был неприятный сюрприз.

Иштван стоял, покачиваясь, и задумчиво глядел на открытую дверь, затем принял решение и вышел из камеры. Он оказался в слегка изогнутом коридоре. По одной стороне располагались камеры, а по другой тянулась гладкая металлическая стена с одной-единственной надежно закрытой дверью. Иштван подумал, что по этому коридору можно бродить целую вечность. Двери всех камер были открыты. Большинство оказались пустыми, но в одной Иштван увидел татуированного крепыша; он сидел на койке, скрестив ноги, и читал. Миновав еще несколько незанятых камер, Иштван обнаружил еще одного постояльца: худой, как шпала, мужчина делал отжимания. Оба заключенных были одеты в одинаковые мешковатые штаны и простые рубахи, с отпечатанным на рукаве номером и нашивкой с фамилией над карманом. Иштван поглядел на себя и понял, что и сам одет в такую же одежду. Обитатели камер на мгновение отрывались от своих занятий, когда Иштван, шаркая ногами, проходил мимо, но тут же теряли к нему интерес.

Только сейчас Иштван сообразил, что беспрерывно бормочет и сдавленно всхлипывает. Усилием воли он смог на миг умолкнуть, но тут же, сам того не сознавая, снова понес какую-то околесицу.

Через несколько метров камеры по правую руку закончились, открывая боковой проход. Иштван нерешительно свернул в него и, сделав десяток шагов, оказался в обширном зале метров сорока в диаметре, увенчанном куполом. По залу были расставлены столы с прикрученными к ним скамьями, а также несколько видеоэкранов. За столами сидели с полсотни человек, все они что-то ели. Иштван просто стоял и таращился на них, не переставая бормотать, пока его наконец не заметил толстогубый мужчина с всклокоченной бородой.

– О, псих очнулся, – радостно заявил бородатый и хлопнул по плечу соседа. – Не хочет, чтоб его сегодня насильно кормили. – Он наклонился и подмигнул еще одному сотрапезнику. – Так что, Билли, остался ты без работы.

Мужчина с нашивкой «Уильям Эмблер» хохотнул:

– Да ничего страшного.

– Где я? – спросил Иштван.

– Где? – переспросил бородач. – Ты в «Аду», приятель. Добро пожаловать.

– В аду?

– Последнее пристанище для политических. – Он поднялся и посмотрел на Иштвана. – Отсюда только один выход – когда помрешь. Как тебя звать?

– Иштван Сато.

– А я Джеймс Уолдрон, – отозвался бородатый и протянул руку. Иштван уставился на нее, ожидая, что произойдет дальше, не сразу сообразив, что Уолдрон просто здоровается с ним. – Голодный, небось?

Иштван кивнул. Новый знакомый подвел его к компьютерному терминалу в центре зала и показал, как выбрать себе обед. Нагруженный подносом с тарелками, Иштван в сопровождении бородатого подошел к одному из столов, и тут же несколько человек подвинулись, освобождая ему место на скамье.

Иштван яростно набросился на еду, но Уолдрон притормозил его:

– Не гони так. Ты ж много дней не лопал твердой пищи.

Иштван прислушался к совету, стал есть медленнее и мысленно поблагодарил бородатого, потому что даже то немногое, что он съел, вызвало тяжесть в желудке. Он чуть отодвинул от себя поднос и заметил, что Уолдрон с товарищами наблюдает за ним.

– Где я? Что я здесь делаю?

– Я ж тебе сказал: это «Ад».

– Тюрьма строгого режима, – пояснил Билл с дальнего конца стола.

– Тюрьма?

– Для политических заключенных, – продолжил Билл. – Здесь находятся люди, которым нет пути назад, в свой мир, но которых нельзя убить. По крайней мере, пока. Джеймс прав: это конец. Ты останешься здесь до самой смерти.

Иштван попытался осознать услышанное. Неужели все это на самом деле? Что происходило с ним после того, как он отключился под пытками серого человека?

Тело было на месте, но Иштван не понимал, на месте ли он сам. И если нет, то где он тогда?

– Ну а что ты сделал? – спросил чисто выбритый и аккуратно постриженный мужчина.

– Сделал?

– Чтобы попасть сюда. Ты должен был что-то сделать.

– Ах да. Застрелил одного политика. Он произносил речь.

– Чертовски подходящий способ выразить несогласие с чьими-то политическими взглядами, – заметил Билл.

– Я не знаю ничего о его политических взглядах. И не знаю точно, зачем его убил.

Собеседники в изумлении уставились на него.

– Но ты же политический. У тебя что, не было никакой цели?

– Не знаю.

– Это как тебя понимать?

– Мне кажется, тут произошла какая-то ошибка. Все это должно было стать просто веселой шуткой…

– А что в этом веселого?

Иштван беспомощно посмотрел на Билла.

– Похоже на то, что тебя сделали козлом отпущения, – резюмировал Уолдрон. – Кому-то хотелось убрать этого парня, и они решили подставить тебя.

Иштван снова растерялся и только смущенно пожал плечами.

– Но теперь ты здесь, – закончил Уолдрон.

– И поздно уже объяснять что-то, – подхватил Билл.

– Что?

– Билл прав, – сказал побритый и постриженный и в свою очередь протянул руку. И снова Иштван не сразу сообразил, что ее надо просто пожать. – Я Майкл Стюарт. И раз уж ты попал сюда, говори не говори, все едино. Может, это была и ошибка, но ты отсюда не выйдешь и умрешь здесь.

– Но где это «здесь»?

– Мы не знаем, – ответил Майкл. – Где-то на задворках цивилизации. Какая-то пустынная планета у черта на рогах, куда, похоже, никто никогда даже случайно не залетал.

– Охранники и техперсонал, вероятно, знают, – прибавил Билл, – но не факт. В любом случае, мы их практически не видим.

Иштван огляделся, но не заметил ни охранников, ни техперсонала. Может, они маскируются? Он с подозрением окинул взглядом сидевших за столами мужчин. Может, они охранники? Или техперсонал?

– Знаешь, где находятся камеры? – спросил Уолдрон. Помешкав, Иштван кивнул. Уолдрон обмакнул ложку в подливу и начертил в центре своей тарелки круг. – Мы – вот здесь. В этом круге. Здесь мы едим, можем тут гулять, болтать или играть в картишки бóльшую часть дня. – Он обвел один круг другим. – А это коридор с камерами. Туда мы уходим на ночь. – Обмакнул ложку в соус и изобразил круг еще большего диаметра. – Охранники, техперсонал, ну и другие, кто не заключенные, находятся тут. Рисую я приблизительно – как оно на самом деле, трудно сказать. За нами постоянно наблюдают через следящие устройства, которые в камерах и на опорах купола. Мы понятия не имеем, сколько здесь всего охранников и прочих техников. Может, на самом деле и не много, а может, и до хрена. Мы ж их почти не видим. А когда видим, на них надеты эти спецкостюмы, так что лиц ни черта не разглядеть. Но если Майкл прав и мы торчим в какой-то дыре, то эти ребята такие же узники, как и мы. – Он облизал ложку и ухмыльнулся. – Вот и все, что нам известно.

Иштван подождал продолжения и, не дождавшись, спросил:

– А что означает ложка?

– Ложка? – Уолдрон удивленно посмотрел на него. – Да ничего она не означает. Что ты к ней привязался?

Иштван кивнул. «Теперь понятно. Ложка ничего не означает».

– Как мы выберемся отсюда?

Улыбка пропала с лица Уолдрона.

– Мы не выберемся отсюда. Ты не слушал, что ли?

– Но должен быть выход.

– Только в виде трупа.

– Можно воспользоваться ложкой, чтобы одолеть охранников.

– Забудь про ложку! Ты действительно ничего не понял? – воскликнул Майкл. – Охранники здесь, похоже, такие же заключенные, как и мы.

– Ну хорошо, допустим, мы захватим внешний круг, – горячился Билл. – И дальше что? Куда мы пойдем потом?

– Наружу, – сказал Иштван. В голове у него запульсировала боль.

– Нет никакого «наружу», – заявил Билл. – Мы на планете, где нет пригодной для дыхания атмосферы. Выйдешь за пределы тюрьмы – погибнешь.

– Но мы не знаем этого наверняка, – возразил Уолдрон.

– Не знаем. Но можем не сомневаться. Иначе зачем было бы строить купол?

– А может, это обманка, чтобы мы поверили, будто торчим на планете, где нельзя дышать.

Однако, судя по тону, каким произнес эти слова бородач, было ясно: сам он не слишком верит в то, что говорит.

Иштван опустил взгляд – там, возле ножки стола, что-то шевелилось. Маленький комочек, напоминающий растение, но в то же время с подобием щупалец; вероятно, род плесени или нечто похожее. Осторожно он коснулся комочка носком ботинка. На мгновение почудилось, что все это – предмет его воображения, что никто больше не замечает странное «растение со щупальцами», но тут Иштван заметил, как Билл пристально его разглядывает.

– На эти штуковины не обращай внимания. Они тут повсюду. Вроде бы безвредные, но сколько мы ни пытались их извести, появляются снова и снова.

«Повсюду, – подумал Иштван. – Повсюду».

Он внимательно осмотрелся по сторонам, и точно – здесь и там виднелись комочки непонятного происхождения.

В следующую секунду Иштван стиснул голову руками. Он сам не понимал, что происходит, – впечатление было такое, будто внутри черепной коробки стоит гул, и в то же время все звуки извне казались приглушенными. Сидевший рядом Уолдрон говорил что-то, но Иштван не слышал ни звука, видел только, как шевелятся губы бородача. На миг все вокруг померкло, а потом Иштван понял, что лежит на спине, уставившись на внутреннюю поверхность купола. Что-то стряслось со зрением: перед глазами беспорядочно мелькали тени, появлялись из ниоткуда и исчезали в никуда. В ушах нарастал рев, нечленораздельный, но в то же время казалось, что его издает человек, разумное существо. Еще мгновение – и Иштвана окутала тьма.

17

На корабле, зависшем на орбите в нескольких милях над исследовательским центром, Джейн Хейли, техник первого класса, с силой прижала ладони к вискам. Что-то неладное творилось с ее головой. Внезапно нахлынула волна боли, до того сильной, что Хейли на миг перестала что-либо соображать и едва не выпала из кресла. И так же неожиданно, как появилась, боль исчезла.

Когда Хейли открыла глаза, рядом стоял лейтенант Ортор и внимательно смотрел на нее. Слишком внимательно.

– Что-то случилось?

Хейли отмахнулась:

– Голова разболелась.

– И часто это у вас? – спросил Ортор, вероятно надеясь завязать беседу.

Она не ответила. Оглянувшись, Хейли поняла, что не одна она почувствовала приступ головной боли – еще несколько человек выглядели неважно, но, похоже, ей досталось сильнее всех. Возможно, это была не головная боль, а нечто другое? Но что? Впрочем, Ортор, судя по его виду, ничего не ощутил; то же относилось и к коммандеру. Гроттор с любопытством уставился на нее.

– Вам уже доводилось испытывать подобное? – спросил он.

– Головные боли? Разумеется. А кто их не испытывал?

Коммандер помолчал, потом кивнул, но любопытство в его взгляде уже потухло.

– Выйдите на несколько минут. Приведите себя в порядок.

– Но я в порядке, сэр.

– Это приказ.

Хейли коротко кивнула и покинула помещение.

«Приказ? – недоуменно подумала она. – С каких это пор при головной боли нужно покидать капитанский мостик?»

Однако действительно приятно было немного развеяться, восстановить дыхание, прийти в себя. Лейтенант Ортор заставил ее понервничать. Он вроде был неплохим парнем (или пытался таким казаться), но чувствовалось в нем что-то странное, к тому же он ярый приверженец Церкви юнитологии. Не поймешь, то ли он собирается пригласить Хейли на свидание, то ли на религиозное бдение. А может, и то и другое. И коммандер, как приметила лейтенант, относится к ней немного иначе, нежели к большинству членов экипажа. Это было почти незаметно, если специально не обращать внимание. А Хейли обращала. Если бы ее спросили, в чем именно заключается особое отношение командира, она бы затруднилась объяснить, но факт оставался фактом. Почему? Вопрос пока не имел ответа.

Хейли прошла в свою каюту и прилегла на койку. Головная боль, если это действительно была она, прошла бесследно. Странно. Но это была не головная боль, по крайней мере в привычном понимании. Какие-то вспышки, точно молнии пронзавшие голову, но отрывочные и разрозненные, никак не складывающиеся в цельную, отчетливую картину. Словно смотришь в неисправный экран – вроде бы и видишь там что-то, но не можешь понять, что именно.

Лейтенант лежала на койке, уставившись в потолок. Для нее не были тайной напряженные отношения между коммандером и Ортором, и хотя Гроттор почти ничем не выдавал себя, Хейли не раз примечала, что в ее присутствии командир мог говорить такие вещи, которых не произносил при Орторе. Она расценивала это как знак доверия со стороны коммандера, но в то же время вынуждена была признать, что, поступая в Академию, представляла себе дальнейшую службу иначе. Хейли недостаточно знала о том, что именно творится на планете, но и имеющейся информации хватало, чтобы понимать: большего лучше не знать, ничего хорошего там не происходит. Поэтому ей не давал покоя один вопрос: почему Гроттор взял ее в свой экипаж? В сотый уже раз она спрашивала себя: чего ожидает от нее коммандер? Что она здесь делает?

Решив, что достаточно отдохнула, Хейли встала с койки, умыла лицо и отправилась на мостик. Завидев ее, Ортор сразу же начал приставать с расспросами, но лейтенант пробормотала в ответ короткое извинение и вернулась к прерванной работе.

Обязанности ее были несложными. Корабль парил над поверхностью Асперы, причем не по нормальной орбите, а выписывал странную петлю, сжигая без видимой необходимости топливо и держась постоянно поблизости от того сооружения, которое она первой заметила, когда они подлетали к планете. Зачем это нужно, Хейли могла только догадываться. Коммандер лишь туманно намекнул, что происходит на Аспере, сама же она видела пролетающие мимо небольшие транспортные суда, а также еще одно сооружение, строительство которого продолжалось уже несколько месяцев. Это был исследовательский центр или нечто подобное, но для каких исследований он предназначался, Хейли не знала.

Кто-то остановился у нее за спиной. Она решила, что это Ортор, и уже приготовилась сказать лейтенанту что-нибудь резкое, чтобы он отстал, но краем глаза заметила, что Ортор продолжает щелкать кнопками на своем рабочем месте. Джейн повернула голову и увидела коммандера Гроттора.

– Вас не затруднит объяснить, что это такое? – спросил он.

– Что именно, сэр?

Вместо ответа Гроттор ткнул пальцем в экран ее видеопланшета.

Только теперь Хейли поняла, что изобразила стилусом… нечто странное. Больше всего это напоминало пару бивней, только они не изгибались, а странным образом переплетались.

«Забавно, – подумала Джейн. – Похоже на символ Церкви юнитологии».

Должно быть, религиозная болтовня Ортора запала ей в душу глубже, чем она думала.

Однако изображение отличалось от символа юнитологов, было более прорисованным. Его покрывало множество диковинных закорючек, мелких, но хорошо различимых.

– Я не знаю, – призналась Хейли.

– Что вы видели? – продолжал допытываться коммандер. – Что это?

– Но я ничего не видела.

– Значит, вы не можете объяснить, что это такое. Тогда зачем вы это нарисовали?

– Сэр, клянусь вам, я сделала это машинально.

– Ну а это что за цифры? – спросил Гроттор и показал на край экрана. – Какие-то формулы?

Формулы? Да, вроде бы похоже.

– Вероятно, они остались от старых навигационных расчетов.

– Нет.

– Нет?

– Кому вы это показывали?

– Показывала? – смутилась Джейн. – Я… я просто черкала что-то… но не показывала никому. Зачем?

– Ортору не показывали? – уточнил Гроттор.

– Конечно нет.

Он окинул Хейли долгим оценивающим взглядом, потом, видимо, принял решение и кивнул.

– Перешлите мне и тут же сотрите. А затем нам нужно будет серьезно поговорить.

18

Доктор Енох Брайден уже проваливался в сон, когда снова почувствовал это – очередной импульс. Ощущение было такое, будто кто-то или что-то на мгновение ухватилось за кончик его сознания, пытаясь развязать узелок, а потом Брайдена накрыл короткий приступ острой боли, от которого доктор моментально проснулся.

«Интересно, – подумал он. – Боль – это нечто новенькое, в прошлый раз ничего такого не было».

Что-то менялось, переходило на новую ступень.

Он выбрался из постели и посмотрел на часы: прошло почти трое суток, минус приблизительно час, после предыдущего импульса. И так уже пятый раз. Брайден вытащил журнал и сверился с записями. Как он и предполагал, «рисунок» импульсов опять был другим. Однако с каждым разом спектр излучения становился все более узким, как будто испускающий его объект зондировал окружающую обстановку. Искал что-то.

Дежурный оператор пока не перезвонил. Брайден знал: далеко не все люди так же чувствительны, как он, – счастливое совпадение, что именно ему доверили возглавить проект, – но даже те, кто ощущает импульс, не всегда реагируют на него одинаково. Одни испытывают тошноту, у других кровь идет носом, а некоторые становятся чересчур возбужденными или даже буйными. Немногие (очень немногие), кажется, вообще ничего не замечают, и, вероятно, дежуривший сейчас оператор относится к их числу. Если он не позвонит в ближайшие шестьдесят секунд, Брайден сделает себе пометку и даст ему новое назначение, более соответствующее его уровню восприятия. Например, уборщиком. Ни у кого нет права на ошибку – слишком большое значение имеет проект. Он может круто изменить весь ход развития человечества. Нет, ошибаться никак нельзя.

Сорок секунд. Дежурный не позвонил, поэтому Брайден включил видеосвязь и сам вызвал оператора. Ответил тот лишь после восьмого сигнала, и на экране возникла взлохмаченная голова с покрасневшими глазами – похоже, звонок вырвал его из крепкого сна.

– Есть что сообщить?

– Нет, сэр, – мгновенно отозвался оператор, а сам скосил глаза на монитор. – То есть да, сэр. Есть. Только что произошел импульс.

– Спите на вахте?

– Нет, сэр, – не моргнув глазом ответил дежурный.

«Разгильдяй и к тому же лжец», – с неудовольствием подумал Брайден.

– Назовите свою фамилию, – приказал он, дождался ответа оператора и занес в память компьютера. – Когда заканчивается ваша смена?

– Примерно через час.

– Возвращайтесь к себе. Для одного вечера вы уже достаточно напортачили.

Оператор на мгновение смутился, потом кивнул и отключил связь.

«Неужели так и придется все делать самому? – одеваясь, размышлял Брайден. – Или я один понимаю всю важность происходящего?»

Он вышел из своего жилого модуля и направился по коридору к самому сердцу комплекса. Доктор находился здесь с самого первого дня, с того момента, когда только началось сооружение Красного Обелиска. Сначала говорили, что они проведут здесь два года, но время шло, и людей, занятых в проекте, проинформировали, что работа их чрезвычайно важна и они должны ее продолжать вплоть до особого уведомления, исключив любые контакты с внешним миром. Один из конструкторов Обелиска, некий Пит, громко выражал недовольство, но, ничего этим не добившись, попытался сорвать выполнение проекта. В результате его обвинили в государственной измене, быстро осудили, изгнали из исследовательского комплекса и отконвоировали в расположенную в нескольких милях тюрьму. Но и там Пит не успокоился, продолжал жаловаться, умолял освободить его и к тому же начал раскрывать секреты исследовательского комплекса другим заключенным. Был организован еще один судебный процесс, на этот раз закрытый, и спустя несколько часов Пита обнаружили на его койке мертвым. Брайдену не понравилось, как обошлись с Питом, но в то же время он и не возражал. В конце-то концов, парень сам допрыгался.

Кроме того, это священный долг. Всякий уважающий себя ученый руку бы отдал на отсечение, чтобы оказаться на их месте.

Брайден до сих пор испытывал трепет при взгляде на Обелиск. Каждый раз словно бы видел его впервые.

Доктор подошел к двери, вставил в прорезь карточку и ввел код доступа. Дверь медленно открылась. К счастью, дежуривший здесь оператор уже покинул помещение, хотя и оставил после себя неубранный мусор: разбросанные упаковки от еды, одинокую перчатку, скомканный отчет. Брайден собрал все в кучу и, не глядя, засунул в мусоросжигатель, после чего подошел к экрану из толстого стекла.

Там, с другой стороны стекла, находился Он. Убедительное доказательство того, что человечество не одиноко, что люди не единственная разумная форма жизни во Вселенной. Доказательство того, что юнитология – единственная истинная религия и Майкл Олтмэн – пророк ее.

Двадцатиметровый Обелиск был испещрен цветными полосами и периодически испускал неземное сияние. Не поддающиеся расшифровке символы, выгравированные на нем, в такие мгновения светились загадочным светом. Две наклонные колонны соединялись у основания, а выше переплетались между собой. Брайден с командой сконструировали Обелиск, основываясь на результатах изучения Черного Обелиска на Земле. Артефакт скорее был не построен, а «выращен», подобно фрактальному кристаллу. Почти как искусственный разум. После того как его активировали, ученые едва успевали записывать проявляемые им разнообразные и неожиданные свойства, которые далеко не ограничивались этими спонтанными импульсами. Брайдену казалось, будто Обелиск обладает разумом и пытается установить контакт с людьми, занимающимися его изучением. Именно с ним, Брайденом. Коллеги только иронически посмеивались, когда Брайден высказывал вслух такие предположения, однако сам он в этом не сомневался. Чувствовал, как импульсы от Обелиска проникают прямиком в его мозг, пытаются найти там ответ. На какие вопросы? Что Обелиск ищет в нем? Как можно помочь ему?

Брайден открыл вторую дверь и вошел в отсек с артефактом. Медленными шагами он приблизился к Обелиску, задержавшись на несколько секунд, чтобы целиком охватить Его взглядом. Пол в отсеке был каменным – его наскоро обтесали, чтобы только можно было ходить. Эту планету с тюрьмой вояки выбрали из-за того, что узники, приговоренные к пожизненным срокам, могли послужить подходящим материалом для предстоящих экспериментов. На первых порах, впрочем, труд заключенных использовали при строительстве исследовательского центра, в котором затем началось сооружение Обелиска.

Конечно, задействованных на строительстве узников пришлось ликвидировать, чтобы сохранить все происходящее в тайне, но они и так были обречены, поэтому никто на сей счет не беспокоился. Учитывая положение дел в Галактике, недостатка в новых политических заключенных, которых можно будет использовать для различных целей, опасаться не приходилось.

Вокруг Обелиска и дальше, возле стен, виднелись темные пятна, напоминающие колонии грибов или же клубки сгнивших растений. Со времени последнего посещения пятен стало больше и они увеличились в размерах. Кроме того, Брайден начал замечать их и в коридорах. Неизвестная зараза распространялась, и пора уже было направить сюда команду по зачистке.

Брайден дотронулся до поверхности Обелиска, но ничего необычного не ощутил. Он знал, что артефакт продолжает испускать сигнал, который уже не воспринимали ни тело, ни мозг человека. Однако компьютеры исправно его регистрировали, записывали и пытались расшифровать. Брайден сосредоточился, чтобы очистить сознание от посторонних мыслей, дабы ничто не мешало прислушаться к Обелиску, постараться понять, что Он хочет сообщить.

«Поговори со мной, – мысленно воззвал к загадочному объекту Брайден. – Я готов. Прими меня».

Долго ли он там пробыл, Брайден не знал. Когда в итоге так ничего и не произошло, он вздохнул, вышел из отсека и принялся разбирать последние полученные данные.

Всего несколько секунд понадобилось Брайдену, чтобы понять, что свежие данные не стыкуются с предыдущими. Похоже, характер импульса изменился – и не только в самой концовке, когда Брайден испытал внезапную боль, но и на более ранних стадиях. Да и сейчас, когда импульс затух, Обелиск продолжал излучать на несколько других частотах, чего прежде не случалось. Очевидно, рукотворный Обелиск начал сам себя перестраивать, Он продолжал расти и совершенствоваться даже после того, как процесс Его создания был завершен. Такого доктор Брайден никак не ожидал. Что же это может означать?

Он был с головой погружен в изучение полученных данных, пытаясь сложить из них связную картину, когда стали прибывать остальные. Первой пришла Кэлли Декстер. Она была вторым человеком в команде после самого Брайдена, однако доктору всегда казалось, что она относится к работе без должного почтения. Да, Декстер, вне всяких сомнений, была хорошим ученым, но для нее весь этот проект представлял интерес с чисто научной точки зрения. Не более того. Ей недоставало веры и благоговения перед Обелиском, и потому Брайден не мог на нее полностью положиться.

– А, вы уже здесь. Что сегодня на повестке дня? – поинтересовалась Декстер, усаживаясь за свой компьютер, справа от доктора. Брайден только вздохнул в ответ. – Есть что-нибудь новенькое?

– Много чего. Ночью произошел мощный импульс.

Через несколько минут появилась Анна Тилтон. У нее были темно-каштановые волосы, настолько коротко постриженные, что казались прилипшими к черепу. К ней Брайден относился лучше: Анна правильно понимала происходящее. Подобно ему самому, она была последовательницей юнитологии и также воспринимала Черный Обелиск как великий дар, как блестящее доказательство истинности их религии, а работа в исследовательском центре по реконструкции Обелиска стала для нее «священным долгом». Анна тоже считала, что они пытаются разгадать смысл послания Бога. Она кивнула доктору и заняла свое место.

Совсем скоро помещение заполнилось людьми: не меньше дюжины ученых и лаборантов изучали записи, каждый со своей профессиональной точки зрения. Они обменивались мнениями, обращались друг к другу за пояснениями и готовились к предстоящим сегодня исследованиям и экспериментам.

Кэлли наклонилась к Брайдену:

– Он меняется. Что вы думаете об этом?

– Не знаю. Но полагаю, что Он пытается говорить с нами так, как умеет, а поскольку мы не смогли до сих пор воспринять Его послание, Он использует новые способы достучаться до нас.

– По-вашему выходит, что он живой, – недоверчиво заметила Кэлли.

– Иногда Он действительно ведет себя как разумное существо.

– Осторожнее, доктор. Вы теряете беспристрастность.

Это заявление взбесило Брайдена.

«Черт бы побрал эту Декстер! Она не видит того, что находится у нее прямо перед глазами!»

Было большой ошибкой включить в команду тех, кто не разделяет учение юнитологии, но, когда Брайден намекнул руководству, что неплохо было бы избавиться от доктора Декстер, его просьбу отклонили. Да, она была хорошим специалистом, но в этом проекте речь шла не только о научных исследованиях. Его истинный смысл был куда серьезней и грандиозней.

Задумавшийся Брайден не сразу заметил, что Кэлли уже некоторое время не сводит с него пристального взгляда.

– Доктор, с вами все в порядке?

– Конечно в порядке, доктор Декстер, – ответил он и одарил коллегу холодной улыбкой. Пока приходилось мириться с ее присутствием в команде. Но возможно, наступит время, когда ситуация изменится.

Некоторое время они работали молча, затем Кэлли вдруг издала удивленный возглас. Брайден даже не повернул в ее сторону голову, он был занят тем, что прогонял свой сегмент данных через моделирующую программу. Тогда Кэлли прочистила горло и сказала:

– Странно.

На этот раз Брайден обратил на нее внимание:

– Что странно?

– Вектор.

– Ну разумеется, вектор. И он всегда был. Собственно говоря, их несколько. По ним идут сигналы от Обелиска.

Но Декстер покачала головой.

– Нет, тут другое. – Она подкатилась на кресле поближе к Брайдену и развернула монитор в его сторону. – Видите? Вот это неопознанный сигнал, который мы перехватили на днях.

– Говорите тише, – Брайден тоже понизил голос. – Не у всех присутствующих здесь есть необходимый допуск.

Кэлли усмехнулась:

– Едва ли это имеет значение. С тем, что нам уже известно, мы и так представляем серьезную опасность. А теперь посмотрите. – Она провела пальцем по экрану. – Отсюда идут еще сигналы. Это какая-то далекая звездная система. Похоже, их источник расположен на Кремаре. Или, по крайней мере, сигналы проходят через него. А вот это мы. – Кэлли затенила все векторы, кроме одного, который, наоборот, сделала ярче. Потом прокрутила картинку назад по временной шкале. – Обратите внимание, доктор, вот наши передачи. Они идут в разное время, с разной интенсивностью. Но всегда с широким диапазоном. А вот сегодня утром – пик. Четко направленный импульс.

– И частота другая, – заметил Брайден.

– Да, возможно. Но дело в том, что все другие передачи были направлены с планеты прямиком в космос, а этот сигнал имеет иное направление. Частично он отражается от поверхности, частично огибает планету на небольшой высоте. Такого прежде никогда не бывало.

«Может, это и есть объяснение той боли, которая пришла в конце импульса, – подумал Брайден. – Возможно, в этом и отличие».

А вслух спросил:

– И почему же это произошло?

Кэлли многозначительно посмотрела на него:

– Вы же считаете, будто Он живой. Вот вы и скажите.

Не дождавшись ответа, она сама выдвинула гипотезу:

– Возможно, Он нашел то, что хотел.

Брайден кивнул:

– И что же это такое?

– Пока не знаю. Дайте мне больше данных, и тогда, быть может, мы найдем ответ.

19

Перед глазами Иштвана висела странная пелена света, неплотная и какая-то изодранная, точно занавес, сшитый из отдельных лоскутков. Внутри занавеса двигались неясные фигуры. Они безостановочно сновали взад и вперед, исчезая и снова появляясь. Как будто они были там и в то же самое время их там не было.

«Я сплю», – подумал Иштван.

Но нет, он не спал. Глаза были широко открыты. Сквозь покрывало света, прямо по ту его сторону, Иштван видел стены камеры. Он лежал на своей койке. Над ним склонилась размытая фигура – мерцающий свет не позволял разглядеть лицо. В первое мгновение почудилось, будто это маленький серый человек, но затем пелена перед глазами качнулась, и Иштван понял, что ошибся. Голова у неизвестного была слишком большая, но в постоянно колеблющемся свете она теряла очертания, и черты лица по-прежнему ускользали от Иштвана. Он попытался пошевелить губами, хотел сказать что-нибудь, но понял, что не может разжать плотно стиснутые зубы. Сквозь узенькую щелочку между ними с сердитым свистом просачивался выдыхаемый воздух.

– Расслабься, – произнес укрытый световой пеленой человек. – Все хорошо. Просто успокойся.

И Иштван попробовал расслабиться, но не смог. Он почувствовал, как человек трясет его за плечо, но постепенно все ощущения ослабели и затем пропали вовсе, как будто у него больше не было тела. В ушах стоял громкий рев, пелена света делалась все ярче и ярче, и за ней уже ничего не было видно. В том месте, где прежде находилась голова, теперь засел гудящий сгусток боли. Он видел только безликий, однородный свет, простирающийся во все стороны.

Прошла вечность, прежде чем Иштван начал различать пока еще очень неотчетливые, странно изгибающиеся фигуры, – словно пузыри кипящей воды, – но тот же всепоглощающий свет не позволял разглядеть детали. Сперва в фигурах не угадывалось никакого смысла, они были просто случайными завихрениями в море света, но вот они стали упорядочиваться. Он чувствовал, как мозг силится распознать их, перевести в какие-то знакомые образы, которые можно было бы понять. Но откуда ему известно, что нужно делать? Это такая же штука, как и с голосами? Но сейчас не было голосов – одни лишь неясные тени. Совсем ничего общего, и тем не менее мозг ухитрялся извлекать что-то из окружающего хаоса, а сам Иштван только и мог, что наблюдать.

Поначалу это были просто геометрические фигуры, но со временем они начали обретать новые, все более сложные, причудливые формы, свободно перетекая одна в другую. Затем фигуры стали кружиться, извиваться, собираться вместе и в конечном итоге обрели очертания лиц. Простые, словно мультяшные, и неподвижные, они постепенно становились все более выразительными, все более человеческими. Пока еще туманные, с трудом различимые в породившем их океане света, они делались все более правдоподобными. Вот появилась четко очерченная голова – из глаз сочился яркий свет, – и в следующее мгновение она взорвалась. Еще одна белая фигура возникла из небытия и повернулась к нему – кажется, заметила его. Это была просто голова, одна голова, без туловища, но тем не менее она умудрялась двигаться, подталкиваемая вперед шеей. Голова приближалась, глаза ее светились любопытством, она увеличивалась, пока не заполнила все поле зрения, словно находилась теперь лишь в нескольких дюймах от головы Иштвана. Казалось, он ощущает кожей дыхание, вырывающееся у нее изо рта.

И вдруг лицо ухмыльнулось. Рот изогнулся в немыслимом щербатом оскале, как будто челюсти двигались сами по себе.

Иштван закричал.

Жуткое бледное лицо тоже издало вопль, в точности пародируя Иштвана, только громче, значительно громче, а потом перевернулось и растворилось в породившем его свете. Иштван попытался успокоить дыхание, вернуть контроль над собственным телом, но ничего не выходило, тела не было, только слепящий свет вокруг. А некоторое время спустя он увидел, как в море света рождается еще что-то; снова возникла голова, причем та же самая, но на сей раз он смог разглядеть ее более отчетливо. Свет уже не был таким ослепительным, и на глазах Иштвана мышцы и сухожилия соединялись, образуя плоское, грубое лицо, которое казалось знакомым. Не сразу до Иштвана дошло, что это его собственное лицо.

Было жутко увидеть самого себя, окруженного светом. Сознание отгоняло эту картину, и лицо вдруг начало превращаться в лицо Йенси. Это зрелище тоже было слишком болезненным, мозг снова перестроился, и вот перед Иштваном появилась его мать.

Он всегда ее ненавидел, но сейчас скорее испугался. Рожденная из загадочного света, она вселяла в Иштвана настоящий ужас.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он и далеко внизу, где должно было находиться его тело, ощутил прикосновение к руке.

«Чтотыздесьделаешь?» – повторило лицо матери.

Рот ее двигался как-то неправильно, невпопад. Она как будто не понимала смысла в паузах между словами и произнесла фразу скороговоркой, на едином дыхании, после чего выжидательно уставилась на Иштвана. Он подумал, что, вероятно, точно так же и сам смотрит на это лицо.

Не дождавшись ответа, лицо исторгло из себя целую какофонию звуков: визги, вопли, рыдания и рычание. Жуткие, нечеловеческие, они царапали и жалили Иштвана. А потом существо успокоилось и замолчало.

– Чего ты хочешь? – спросил Иштван отчасти просто для того, чтобы лицо снова не разразилось криками.

«Чеготыхочешь?» – раздался в ответ голос матери.

– Сперва ты ответь.

«Сперватыответь».

И так же внезапно, как появился, свет начал ослабевать, превратился сначала в ту изорванную пелену, за которой смутно угадывались окружающие предметы, а затем полностью исчез, и Иштван, задыхающийся от пронзительной боли, вывалился назад в привычный мир.

Рядом стоял Уолдрон и сжимал руку Иштвана.

– Все в порядке, парень. Просто расслабься. Все будет хорошо.

Другие заключенные тоже столпились вокруг койки и смотрели на него.

Медленно он высвободил руку, с трудом сел и обхватил голову. Прикрыл на пару секунд глаза, а когда вновь открыл, первым делом увидел в углу камеры ползучий побег или усик, вероятно того самого лишайника. Прежде его там не было, а теперь вдруг появился. Но существует ли он на самом деле? Увидят ли его и другие?

– Что случилось? – спросил Уолдрон. Иштван беспомощно покачал головой, не отрывая взгляда от усика. – С тобой часто бывают такие припадки? Тебя так трясло, что нам ничего не оставалось, как уложить тебя в койку.

Иштван поднял голову:

– Оно видело меня.

– Оно? – переспросил один из узников. – Ты это о чем?

– Оно глядело прямо на меня. А потом заговорило. Но произносило те же слова, что и я, только неправильно. А потом вообще говорило так, что я ничего не мог понять.

Уолдрон в раздумье покачал головой:

– Иштван, мы тут ни фига не понимаем, о чем ты говоришь.

– Оно не отсюда. Его не всегда возможно увидеть.

– Ты сумасшедший, – сказал Билл.

– Мы и так это знали, – заметил Майкл.

– Но у него новая стадия сумасшествия, – возразил Билл. – Не стоит забывать об этом.

– И все же, парень, что ты видел? – прищурившись, спросил Уолдрон.

– Белое, все такое белое. Или нет, созданное из света. Или, возможно, оно в действительности другое, просто я так видел. Меняющиеся лица. Трудно вспомнить. Они не были похожи на настоящих людей. Одно время это было мое лицо.

– Мне кажется, ты бредишь, – произнес один из заключенных.

– Это было мое лицо, – повторил Иштван.

Уолдрон похлопал его по плечу и сказал:

– Ладно, если оно вернется, спроси, может, оно поможет нам выбраться отсюда. – Он первым направился к выходу, подгоняя к двери остальных: – Давайте, парни, пошли отсюда. Кино закончилось.

20

Вся дополнительная информация, которую Йенси удалось собрать, подтверждала первоначальную: Аспера была необитаемой, не колонизованной планетой. Она находилась в галактическом захолустье, была бедна полезными ископаемыми и едва ли заслуживала чьего-либо интереса. Что делало ее подходящим местом для секретной тюрьмы.

Но теперь Йенси мучил другой вопрос: если Аспера необитаема и лежит в стороне от галактических трасс, то как туда добраться? У него не хватило бы денег на билет в такую даль, даже если бы с Асперой существовало регулярное сообщение, не говоря уже о том, чтобы самому зафрахтовать корабль. При попытке проникнуть в прилегающий сектор сразу поднимется тревога – он наверняка тщательно патрулируется, и любой приблизившийся корабль просто развернут прочь.

Много дней провел Йенси в размышлениях, что же делать. По несколько раз перепроверил всю собранную информацию, но так и не обнаружил ничего, что бы противоречило официальной версии: Аспера – это всего лишь необитаемый, негостеприимный мир. Украв ключ, он пробрался в запертое помещение аэропорта и с помощью полученных от брата хакерских навыков проник в закрытые данные военного ведомства на компьютерном терминале. Через несколько минут доступ был заблокирован, но и этого хватило, чтобы прийти к выводу: на Аспере определенно что-то происходит, однако что именно – оставалось неясным.

Йенси наткнулся на упоминания о том, что на Аспере действительно находится тюрьма для политических заключенных, но это еще не все. Там были намеки на некий совершенно секретный проект. Кроме названия «Операция „Аспера“», никакой информации Йенси не нашел. Сначала он подумал, что речь идет о тюрьме, но затем выяснил, что тюрьма именуется просто и незамысловато: «Ад». Название «Операция „Аспера“» относилось к чему-то иному. Впрочем, добытые сведения ничуть не приблизили Йенси к решению главной задачи: как попасть на планету.

Осенило его только через несколько дней: если на Аспере такие суровые климатические условия, как описано, там ничего не может расти. Если только на планете не развита гидропоника… Но даже если так, им все равно нужны другие продукты, и следовательно, кто-то должен раз в несколько месяцев доставлять на планету продовольствие. Возможно, даже чаще. Или реже. Но это единственный шанс попасть на Асперу.

Во всяком случае, единственный шанс, который пришел ему в голову.

Йенси решился на еще одну вылазку в космопорт, чтобы выяснить больше подробностей. Йенси дождался окончания дневной смены, нацепил балаклаву и незаметно пошел следом за начальником службы безопасности по коридору. Улучив подходящий момент, набросился на него сзади, затолкал в помещение продовольственного склада, связал и заткнул рот кляпом. Теперь у него была магнитная карта, позволяющая проникнуть в кабинет начальника и добраться до его компьютера. Пригрозив расправиться с самим безопасником и с его семьей, Йенси получил все нужные пароли и зашел в систему. Пришлось, конечно, повозиться и вспомнить все, чему учил брат, но в итоге Йенси снова получил доступ к секретному сайту.

На этот раз система среагировала еще быстрее и заблокировала закрытую информацию, но Йенси успел прочитать название грузового корабля, имеющего разрешение на полеты в тот сектор Галактики, где должна находиться Аспера. Корабль назывался «Эйбон». Дальше Йенси обратился к базе данных самого космопорта и просмотрел записи об этом судне. Выяснилось, что «Эйбон» примерно каждые три месяца совершает полеты в неизвестный пункт назначения, причем последний раз отправлялся туда больше двух с половиной месяцев назад. Времени у Йенси оставалось немного. Груз был именно такой, какой и нужен для снабжения тюрьмы: продукты, медикаменты, а также огромное количество воды. Но «Эйбон» перевозил и кое-что еще: специализированное научное оборудование, компьютерную периферию, хирургические инструменты.

Отыскать «Эйбон» не составило труда, хотя стоял он на площадке для военных судов и хорошо охранялся. Йенси посмотрел в сети, не требуются ли люди в команду, но запросов не обнаружил. Со своего корабельного компьютера он пробрался в архивы и, порывшись в полетных листах, отыскал имена, а также фотографии членов экипажа «Эйбона». Среди них были два специалиста по грузовым перевозкам, пилоты с богатым опытом. Один – огромный швед по фамилии Свансон, второго звали Талбот.

Сведения об обоих находились в общем доступе, и Йенси выяснил, что у Свансона есть небольшая квартира рядом с космопортом, всего в нескольких кварталах от его собственной. Талбот же обитал в противоположной части купола. Несколько дней подряд Йенси незаметно провожал Талбота с работы до дома, а потом еще крутился поблизости, чтобы разузнать, чем тот занимается в свободное время. Похоже, Талбот никуда не выходил и вел донельзя однообразную жизнь: со своего наблюдательного поста на улице Йенси до поздней ночи видел отблески голубоватого экрана видео на стенах его комнаты.

Тогда он переключил внимание на Свансона. Здоровяк-швед почти каждый вечер, выходя из космопорта, брал курс на бар под названием «Мученик». Там он всегда занимал одно и то же место с краю стойки, осторожно помещая могучее тело на узкий барный стул. Очевидно, Свансон был здесь завсегдатаем, так как до его прихода стул никто не занимал.

В первый день Йенси уселся перед стойкой через несколько стульев от Свансона, дождался, когда тот закажет пиво, и коротко кивнул ему. Швед в некотором смущении прищурился, но все же кивнул в ответ. Со своего места Йенси наблюдал, как Свансон осушил полдюжины кружек, тратя примерно по десять минут на каждую, и ровно через час выбрался из-за стойки. Его слегка покачивало, но в целом он держался уверенно и быстрыми шагами покинул бар. Йенси хотел было последовать за ним, но передумал и остался на месте.

В следующий раз, когда Свансон появился в «Мученике», Йенси уже сидел за стойкой. Он снова кивнул шведу, тот ответил тем же манером и уселся на свой стул. Дождавшись, когда здоровяк приговорит третью порцию, Йенси заказал кружку себе и еще одну – Свансону. Швед поблагодарил его кивком и быстро прикончил пиво, но не произнес ни слова, не попытался завязать разговор. Через час, как и в прошлый раз, он слез со стула и тяжелой поступью, чуть раскачиваясь, направился к выходу.

Тем вечером Йенси задумался: что, если план не сработает? Потребуется запасной вариант. Но ничего подходящего в голову не приходило. Если он хочет попасть на борт «Эйбона», план должен сработать.

На третий вечер к приходу Свансона Йенси уже вновь сидел в баре и в этот раз занял соседний стул. Нелюдимый швед пробормотал что-то неразборчивое, слегка кивнул и осторожно угнездился на стуле. Йенси заказал себе пиво и повернулся к соседу:

– Вам взять?

– Вы угощаете?

– Разумеется.

– Почему бы и нет.

Бармен поставил на стойку две кружки, и некоторое время они пили молча. Наконец Йенси нарушил молчание:

– Вы работаете в порту.

Свансон кивнул.

– Вы тоже.

– Точно. Перевальщиком.

Швед ухмыльнулся:

– Перевальщиком. Разве это работа?

– А разве нет? А вы чем занимаетесь?

– Тоже вожу грузы. Работа несильно отличается от перевальщика, но заработки там намного больше.

Он отхлебнул за один присест едва ли не полкружки, и Йенси подумал, что на этом разговор и завершится. Но наседать на Свансона боялся, не желая показаться излишне настырным. Действительно, швед надолго погрузился в молчание, допил первую кружку, затем вторую и, только наполовину осушив третью, подал наконец голос. Язык его к этому времени уже слегка заплетался.

– Надо тебе устроиться на межпланетные перевозки. Загружаешься, к примеру, здесь, летишь к черту на рога, там выгружаешься – и назад. Вот где можно бабки заработать.

– Звучит заманчиво, – но как туда попасть?

Свансон помотал головой:

– Надо поспрашивать людей. – Помолчал и прибавил: – У нас вакансий нет.

– Где это?

– На «Эйбоне». Классная посудина. Новенькая. С наворотами всякими.

– И когда вы летите в следующий раз?

– Через полторы недели, – нахмурившись, ответил Свансон. – Примерно так.

На этом их первая беседа и завершилась. На следующий вечер Йенси снова сидел в «Мученике», когда туда заявился Свансон, снова угостил его пивом, и в этот раз швед оказался более откровенен.

– Чем меньше знаешь о грузе, который возишь, тем больше тебе платят, – заявил он и подмигнул Йенси. – По крайней мере, на «Эйбоне».

– Что значит «чем меньше знаешь»? Кто-то же должен знать.

Свансон махнул здоровенной, как окорок, рукой:

– Ну, капитану, вероятно, известно больше. А мы, простые трудяги, знаем только то, что написано в полетном листе.

– Обычно так и бывает, – вставил Йенси.

– Да, но ты-то летаешь на шаттле, – возразил Свансон. Постепенно он делался все более словоохотливым. – Ты подхватываешь груз или в начале, или в конце. Все, что тебе нужно знать, – это может ли он разбиться или нет. Мы же загружаем это барахло на корабль, находимся рядом с ним всю дорогу, а потом разгружаемся. Обычно нам дают подробную опись всего, что находится на борту, чтобы мы знали, как себя вести, если вдруг что-нибудь стрясется. – Он повернулся на стуле и уставился прямо на Йенси. Тот заметил, что глаза у шведа уже слегка осоловели. – Предположим, разлилось у тебя что-то в трюме. В этом случае неплохо бы знать, что именно ты везешь и не может ли эта дрянь взорваться или сжечь, на хрен, весь корабль. Но бывает такая работа, – продолжил он и отхлебнул пива, – нет, не так. Та работа, которой мы сейчас занимаемся на «Эйбоне». На ящике наклеена этикетка «Медикаменты», но в полете ящик случайно открылся, а там никакие не лекарства, а опломбированные канистры с какой-то кислотой. Спрашивается: какие же это медикаменты, а?

– Выходит, они занимаются контрабандой?

Свансон ткнул Йенси пальцем в грудь:

– Я этого не говорил. Эти ребята ведь работают на правительство. Они просто не хотят, чтобы кто-то знал, куда они летают и чем там собираются заниматься.

– Но ты же догадался.

– Ни к чему об этом думать, вот что я тебе скажу. Лучше работать как ни в чем не бывало и спокойно получать свои денежки. Если начнешь копаться в этом грязном белье, то рано или поздно угодишь туда, откуда не возвращаются.

«Похоже, именно туда я и собрался», – подумал Йенси.

К концу недели они стали почти друзьями. Свансон больше не казался таким бирюком и охотно общался с Йенси. Бывало, правда, он вдруг обрывал фразу на полуслове и какое-то время молчал. Несколько раз, от избытка чувств, швед хлопал нового товарища по спине и заявлял, что будет скучать по нему, когда отправится в очередной рейс.

– Может, место освободится? – предположил однажды Йенси.

– Это вряд ли, – грустно заметил Свансон, – но если вдруг такое случится, обязательно замолвлю за тебя словечко. Хоть ты и работаешь перевальщиком, не сомневаюсь: ты и у нас справишься.

На следующий день – и за три дня до старта «Эйбона» – Йенси сидел в баре, ожидая Свансона, и напряженно думал. У него, собственно, было всего два варианта действий. Можно последовать первоначальному плану и так накачать шведа снотворным, чтобы тот не мог явиться на работу. В кармане у Йенси лежала коробочка с хорошей дозой измельченных снотворных таблеток. Если высыпать содержимое коробочки в пиво, этого будет достаточно, чтобы вырубить даже такого здоровяка, как Свансон, на пару-тройку дней. Дальше, согласно плану, когда швед не выходит на службу, объявляется Йенси и спрашивает, нет ли свободной вакансии для пилота, специализирующегося на грузоперевозках.

Но проблема заключалась в том, что он проникся симпатией к Свансону. С другой стороны, Талбота он совсем не знал. И если Талбот вдруг не сможет отправиться в рейс, очень вероятно, что швед не забудет свое обещание и обратится к Йенси. Расклад был не в пользу Талбота, но оставался вопрос: как осуществить задуманное без сучка без задоринки?

В голову ничего не приходило, и Йенси вдруг задумался, а как далеко он вообще готов зайти ради брата? Нарушить закон, лишить незнакомого человека его работы – и все это ради призрачного шанса увидеть Иштвана? А что еще? Сможет ли он ради брата совершить убийство?

«Нет, нет», – затряс головой Йенси. Нужно действовать очень осторожно. Нельзя допустить, чтобы поиски брата превратили его в совершенно другого человека. Тем более неизвестно, в каком состоянии сейчас находится Иштван, – возможно, он вовсе не признает Йенси, если они встретятся. Даже ради того, чтобы отыскать брата, нельзя переступать черту.

Он уволился с работы. Начальник Йенси был очень удивлен, начал отговаривать его, просить объяснений, но в конце концов смирился с неизбежным, подписал приказ и пожелал на прощание удачи.

Из космопорта Йенси направился в магазин, где купил рулон скотча, а оттуда – к многоквартирному дому, в котором обитал Талбот. Йенси тыкал наугад в кнопки домофона, пока кто-то не впустил его. Он поднялся на третий этаж, где находилась квартира Талбота, и увидел обычную пластиковую дверь с нехитрым замком. После нескольких минут возни с магнитной картой и дверной ручкой замок щелкнул, язычок выскочил из паза, и Йенси проник внутрь.

Квартира оказалась в идеальном порядке, все находилось на своих местах. На полке в кухне стояли две чистые тарелки, поверх каждой в виде буквы X были уложены нож с вилкой, а по бокам сияли чистотой симметрично расставленные стаканы. Почти все шкафчики пустовали, лишь один заполняли одинаковые банки с консервами. Кровать была идеально заправлена, ванная комната просто блестела. С трудом верилось, что в этой стерильной квартире вообще кто-то живет.

В раздумье Йенси бродил по квартире, пока не нашел в кабинете ручку и лист бумаги, на котором написал одно-единственное предложение: «Твое следующее место работы?» и добавил внизу видеофонный номер компании, из которой только что уволился. Задумался, не слишком ли рискует, не выдаст ли тем самым себя? Возможно, и так, но какого черта?! У него у самого жизнь была не сахар, и Йенси не считал, что отбирает заработок у другого человека, пусть даже речь шла о таком странном, погруженном в себя типе, как Талбот. Он оставил записку на кухонном столе, где она выглядела как бельмо на глазу, – единственный предмет не на своем месте в этой идеальной квартире.

Незадолго до того времени, когда Талбот обычно возвращался домой, Йенси надел балаклаву и притаился в коридоре. Пилот «Эйбона» открыл входную дверь, зашел в квартиру и тут же получил два мощных и точных удара в висок. Издав приглушенный крик, он кулем повалился на пол. Йенси перетащил нетяжелое тело в кухню и плотно примотал руки и ноги скотчем к стулу.

Покончив с этим, Йенси налил стакан воды и растворил в нем снотворное. Теперь оставалось дождаться, когда оглушенный Талбот очнется. Шло время, но он не приходил в себя.

Йенси выждал еще немного, подошел к Талботу и приложил палец к шее. Пульса не было.

Это была нелепая случайность. Йенси стащил балаклаву, быстро отвязал Талбота от стула и, уложив на спину, начал делать искусственное дыхание. Он усердно надавливал на грудную клетку, но было слишком поздно. Кровь уже едва сочилась из раны, образуя на полу маленькую лужицу. Лицо Талбота побелело и напоминало восковую маску.

Йенси оставил свои попытки, закрыл лицо руками и рухнул на кровать. Это случилось по его вине: он ударил слишком сильно. А может быть, просто фатальное невезение. Возможно, у Талбота было не все в порядке со здоровьем, – о чем следовало бы разузнать заранее, – например, проблемы с сердцем. Так или иначе, вырубив Талбота, Йенси первым делом должен был проверить пульс и убедиться, что пилот дышит.

Теперь же выходило так, что он заполучил шанс увидеться с братом ценой жизни ни в чем не повинного человека. И кто знает, сколькими еще придется пожертвовать?

Через некоторое время Йенси встал и убрал остатки скотча с рук и ног Талбота, а также со стула. Потом перетащил тело в соседнюю комнату и, усадив в кресло перед монитором, включил один из развлекательных каналов. Окоченение уже началось, но труп еще сохранил некоторую гибкость, и Йенси с усилием удалось придать ему естественную позу. Пусть все думают, что Талбот умер здесь.

Затем он прошел в кухню и аккуратно вернул стул на прежнее место, у стола. Вымыл стакан, в котором растворил снотворное, и поставил в точности туда же, откуда взял. Записку разорвал на мелкие кусочки и сунул их в карман.

Окинув напоследок квартиру внимательным взглядом, Йенси решил, что больше здесь делать нечего, и вышел, притворив за собой дверь.

На следующий день Йенси с утра пораньше уже был в космопорте, якобы чтобы проводить Свансона. Швед, завидев приятеля, подбежал к нему и хлопнул огромной ручищей по плечу.

– Больше никаких пьянок, а? – сказал он и подмигнул. – Придется тебе теперь пить в одиночестве.

Он познакомил Йенси с капитаном Мартином, и они обменялись рукопожатиями.

– Мой друг Йенси, – объявил Свансон. – Он один из лучших перевальщиков на планете и готов взяться за более серьезное дело. Если у вас появится свободное место, имейте его в виду, кэп.

Капитан коротко кивнул, бросил несколько ничего не значащих фраз и вернулся к наблюдению за погрузкой шаттлов, которые доставят груз к ожидающему на орбите «Эйбону». Свансон пожал другу руку и также отправился по своим делам.

Йенси еще покрутился вокруг, но недолго, чтобы не привлекать ненужного внимания, и отбыл домой.

Йенси весь извелся, просидев несколько часов перед видеофоном в ожидании вызова. Что, если ему не позвонят? Вдруг у них уже есть запасной вариант на такой случай или капитан Мартин вообще решит не брать никого на борт вместо Талбота? Тогда получится, что убийство Талбота было бессмысленным, а Йенси ни на шаг не продвинулся в решении вопроса, как увидеться с братом.

Он представлял себе, как капитан, или Свансон, или кто-то другой заметят отсутствие Талбота, попытаются до него дозвониться, – безуспешно, естественно, – после чего отправят за ним гонца, который и обнаружит в квартире остывший труп. Поверят ли они, что Талбот умер естественной смертью? Не вызовет ли подозрений кровоподтек на виске в том месте, куда пришелся удар Йенси?

Так прошел час, другой – и ничего. Он уже собирался все бросить и придумать другой способ попасть на Асперу, когда видеофон пиликнул и на экране появилось лицо капитана Мартина. Йенси нажал кнопку «Прием».

– Мистер Йенси Сато?

– Слушаю вас.

– Не думал, что застану вас дома. Однако же повезло.

– Смену сегодня сдвинули, – солгал Йенси, надеясь, что капитан вряд ли узнавал, на каком именно шаттле он работает, и, соответственно, не в курсе того, что Йенси уволился. – Выхожу через несколько минут.

– Может, и нет. Как вы смотрите на то, чтобы поработать на меня?

– На вас? Конечно же. – Йенси подумал, что не должен так легко соглашаться, и спросил: – А сколько я буду получать?

Капитан назвал сумму почти вдвое выше того, что Йенси зарабатывал перевальщиком.

– Вас очень хорошо отрекомендовал Свансон, а я доверяю его мнению. Но имейте в виду: старт сегодня.

Йенси сделал вид, что раздумывает, потом кивнул:

– В котором часу я должен быть на борту?

– Прямо сейчас. Мы уже на орбите и ждем только вас. В порту вас заберет шаттл. Собирайте вещи и отправляйтесь прямиком в порт. Не задерживайтесь – мы стартуем, как только вы окажетесь на «Эйбоне».

Йенси кивнул и отключил связь. Сделал глубокий вдох. Сегодня он на один шаг приблизился к встрече с братом.

21

Иштван не мог угадать заранее, когда мир вокруг начинал меняться. Бóльшую часть времени тот, другой мир находился глубоко в тени. Он воспринимался Иштваном как приглушенный шепот, словно кто-то пытался говорить с ним из дальнего далека. А затем внезапно в голове вспыхивала боль и снова опускалась пелена, и теперь уже мир, в котором существовала тюрьма для политических преступников, почти исчезал, а иной мир полностью вступал в свои права. Какой же мир был реальным? Может быть, оба? Или ни один из них? И с каждым разом, когда возвращалась привычная реальность, иной мир, казалось, отступал на меньшее расстояние, становился немного громче, немного реальнее.

Иштван не сомневался, что другие узники также начинают это чувствовать, хотя и не осознают, что именно с ними происходит. То, что вызывало у него приступы боли и набрасывало или, наоборот, отдергивало пелену, лишь осторожно дотрагивалось до их мозга, словно царапало содранную кожу. Люди становились нервными, дергаными, некоторые, похоже, испытывали проблемы с головой. Они все чаще злились, порой сами не понимали, что они говорят. Иштван больше не чувствовал себя неполноценным – теперь он видел то, чего не могли разглядеть остальные. И видел, как люди вокруг меняются, в то время как сами они ничего не замечали.

Он старался сохранять спокойствие. По ночам спал в своей камере, а когда утром раздавался сигнал к побудке и дверь автоматически отъезжала в сторону, выходил вместе со всеми, пытался поддерживать беседу и делал вид, будто он такой же, как и остальные узники. Однако у него никогда не получалось долго общаться с людьми, и он быстро терял нить разговора. Иштван знал, что отличается от них. Те трое заключенных, что сидели вместе с ним за обеденным столом в первый день, – Билл, Майкл и Уолдрон – относились к нему лучше других, Иштвана также тянуло к этой троице. Возможно, из-за их хорошего отношения, а может быть, просто потому, что они были первыми, кто с ним заговорил.

Иштван видел, как это нечто влияет на его новых товарищей, но влияет иначе. Когда Иштвану казалось, будто привычный мир отступает, Майкл, например, просто уходил в себя. Уолдрон делался нервным, перевозбужденным. А Билл начинал бубнить что-то себе под нос, и на его лице появлялась глупая улыбка. Так продолжалось до тех пор, пока привычный мир не возвращался и все они не становились более или менее такими же, как прежде. Но не совсем. Каждый раз путь назад казался чуть более далеким и они останавливались чуть раньше.

Вероятно, отчасти в этом была повинна сама атмосфера тюрьмы. Заключенные пользовались здесь некоторой свободой, но только в пределах одного круга, который опоясывало еще одно кольцо, где находились те, кто за ними наблюдал. Но было еще и третье, выйти за которое не могли ни одни ни другие. Иштван всю жизнь чувствовал, что кто-то невидимый постоянно следит за каждым его шагом, но прежде никто из окружающих ничего такого не замечал. Теперь Иштвану было немного спокойней: он знал, что и другие ощущают то же самое. И что они убедились в его правоте.

Шли недели, и с каждым разом явления иного мира для Иштвана делались все более яркими. Из пелены ослепительного света к нему приходили призраки прошлого и говорили с ним. Он не знал, почему это всегда были либо умершие люди, либо те, кого он считал мертвыми. Поначалу ему часто доводилось видеть лицо брата, а как-то раз даже явилось лицо одного из собратьев по заключению – выступающее из моря света, перечеркнутое белыми полосами. Что-то в этом лице было глубоко неправильным, и источник загадочных видений, похоже уловив беспокойство Иштвана, слегка подкорректировал изображение, чтобы мозгу было легче его воспринимать. Временами Иштван задумывался, почему ему легче видеть лица не живых, а мертвых, но ответа не находил. Он предполагал, что для большинства людей это, наоборот, стало бы тяжелым испытанием и не все смогли бы сохранить в такой ситуации рассудок. Ему же, вероятно, показывали мертвецов для того, чтобы легче было различить два мира, в которых он попеременно существовал: тюрьму и иной, новый мир.

Со временем световая пелена делалась менее яркой, зато новый мир приобретал объемность и расцвечивался красками. Лишь головные боли, от которых он страдал в такие минуты, и тот факт, что ему являлись лица только умерших людей, позволяли распознать, в каком из миров он сейчас находится. Одного Иштван понять не мог: почему он видит свою мать? Иштван не знал, умерла она или нет. Возможно, повторялась прежняя ситуация: лично для него она давно уже была мертва. Или же мать и в самом деле умерла и видение как раз и сообщает ему об этом, принимая ее облик и говоря ее голосом.

Но все чаще и чаще Иштвану являлось другое лицо. Оно медленно проявлялось из света и создавало мир вокруг себя – лицо Тима Фишера, политика, которого он застрелил. Фишер представал перед ним с раскуроченной головой и передвигался странной, неуклюжей походкой. Говорил он тем самым голосом, что и при жизни, хотя Иштван не мог понять, как такое возможно. Впрочем, происходило это очень странно: он просто повторял за Иштваном, не разделяя слова, словно не вполне понимал их смысл.

Например, Иштван произносил:

– Ты умер.

«Тыумер», – вторил голос Фишера. При этом из головы его сочилась кровь.

– Что ты хочешь мне сказать? – спрашивал Иштван и слышал в ответ те же самые слова.

Это напоминало кошмар, хотя и по-своему завораживающий.

«Как же мне понять его? Как заставить понять меня?»

Интервалы между явлениями иного мира становились все короче, а лица умерших глядели на Иштвана пристальнее, с совершенно очевидным, хотя и неясным интересом. Он обнаружил, что лица приближаются, когда он выстраивает в уме числовые ряды, создает из них различные узоры, чем занимался практически всю жизнь, еще с той поры, когда был ребенком. Чем эти упражнения привлекали призрачные лица, было непонятно.

Чувствуют ли и другие то же самое? Иштван так не считал. Он предполагал, что каждый из нескольких дюжин заключенных воспринимает эти явления по-своему. И когда всплески энергии участились, люди вокруг начали меняться – это пробивалось наружу их истинное «я». Они становились более беспокойными, грубыми, и Иштван понимал, отчего это происходит. День ото дня видения делались все ярче, и Иштван чувствовал, что его собственное «я» вот-вот проявится. Но ему было легче, чем остальным, справиться с этим.

А вот один из его собратьев по несчастью, Брайан Конн, не смог справиться. Дело было после ленча. Одни заключенные просто бродили по периметру внутреннего круга, другие занимались на спортивных тренажерах, третьи сидели за столами и читали. Билл и Уолдрон о чем-то беседовали, но разговор явно не клеился. Они запинались, начинали горячиться, и в этот самый момент голову Иштвана сдавило болью, как всегда перед выплеском энергии. Перед глазами возникла знакомая пелена, затем проявился скрывающийся за ней иной мир, и Иштван застыл на месте с твердым намерением не разговаривать при всех с лицом Фишера, но не мог даже отчетливо видеть и слышать тех двоих, что находились рядом с ним. Так он и сидел с крепко сжатыми челюстями и глядел в окровавленное лицо, а покойный политик в свою очередь пожирал его холодным, безжалостным взглядом. Где-то на периферии сознания Иштван почувствовал прикосновение то ли Уолдрона, то ли Билла. Через секунду или минуту лицо поблекло и провалилось в темноту. Пелена света начала расползаться на части, и Иштван снова увидел реальный мир и услышал звук, похожий на крик, который быстро оборвался. Уолдрон крепко схватил его за плечо, но не из-за того, что у Иштвана начались видения, а скорее из-за того, что он сам видел прямо перед собой.

– Какого черта? – воскликнул Уолдрон.

Он уставился в одну точку. Билл тоже повернулся и смотрел в том же направлении, так что Иштван решил и сам взглянуть. Через несколько столов от них сидел Конн. Иштван не сразу понял, на что, собственно, нужно смотреть. А потом увидел черенок вилки, торчавший из руки Конна.

Конн раскрыл рот и снова заорал. Затем с усилием вытащил столовый прибор, и из раны зафонтанировала кровь – Иштван даже не представлял, что кровь может течь с такой силой. В следующее мгновение Конн снова воткнул вилку в руку, чуть пониже, но так же глубоко, и опять завопил благим матом.

– Да что за хрень с ним творится? – крикнул Билл.

Иштван не мог придумать, как ответить Биллу, чтобы тот смог его понять. Пришлось бы слишком многое объяснять, а он всегда с трудом переводил мысли в слова. Похоже на то, как будто Конн соприкоснулся с иным миром и принес с собой оттуда нечто обратно в наш мир, и это нечто поселилось у него в голове, а потом вывернуло мозги наизнанку и превратило их во что-то совсем другое. Иштван не считал, что оно хотело причинить кому-либо вред. Просто пыталось отыскать способ общения с ними. Но даже если оно и не желало никому зла, то все равно не понимало, как далеко можно зайти в экспериментах с мозгом, не разрушив его.

– Нужно его остановить, – заявил Уолдрон и шагнул к Конну.

Но тот уже успел вытащить вилку из руки и на этот раз вонзил ее себе в горло, разорвав сонную артерию и проткнув трахею. Когда Уолдрон добрался до его стола, Конн зашатался и свалился со скамьи. Уолдрон прижал ладонь к его шее в надежде закрыть рану, но кровь хлестала фонтаном сквозь его пальцы, а Конн сделал несколько судорожных вдохов и умер.

Уолдрон не отрывал руку от горла и таращился на Конна так, как будто тот был привидением. Остальные заключенные подошли, чтобы помочь бородачу подняться, и отвели его в сторону. А затем растерянно остановились в нескольких ярдах от тела, не зная, что делать дальше.

«Конн», – подумал Иштван, глядя на покойника и стараясь запомнить его лицо. Теперь оно тоже будет являться ему из иного мира.

Прошло, должно быть, всего несколько секунд, когда рев сирены возвестил, что узники должны вернуться в камеры. Некоторые так и сделали, но большинство заключенных бессмысленно топтались возле трупа до тех пор, пока из громкоговорителя, установленного на одной из опор купола, не раздался резкий голос:

– Всем разойтись по своим камерам! Это первое и последнее предупреждение! У вас есть тридцать секунд!

На сей раз почти все узники подчинились приказу и отправились «по домам», лишь двое или трое остались в зале. Билл тащил за собой Иштвана и до сих пор не пришедшего в себя, перепачканного кровью Уолдрона. Иштван послушно уселся на койку, дождался, когда металлическая дверь с лязгом захлопнется, подошел к решетке, ухватился за прутья и стал вглядываться в полумрак коридора. Там что-то сверкнуло, и обычно закрытая дверь в наружное, запретное кольцо выпустила четверых или пятерых охранников в защитной экипировке. Затем послышались крики. Что там происходило, Иштван видеть не мог, но представлял, как охранники набросились на заключенных, не подчинившихся приказу, и пустили в ход дубинки. Действительно, из-за поворота появились двое стражей, которые волокли за ноги потерявшего сознание, окровавленного заключенного. Не дойдя нескольких метров до камеры Иштвана, они небрежно бросили тело на пол. Их лица прикрывали пластиковые забрала. Свет плясал на гладкой поверхности, и озадаченный Иштван даже на мгновение подумал, что у них вовсе нет лиц. Или же они сотканы из света – в точности как в ином мире! Один из охранников пнул неподвижное тело, потом оба развернулись и потопали обратно во внутренний зал. Вскоре они вышли оттуда все вместе и пронесли труп Конна по коридору к двери, ведущей в запретную для заключенных зону. Дверь закрылась, и в тюрьме воцарилась тишина.

Почти тишина. Где-то на самой границе слышимости Иштван различил шепот многих голосов, еле угадываемый за ударами его собственного сердца. Разобрать слова было невозможно, но он их слышал. Не мог понять, что они шепчут, но продолжал прислушиваться.

22

Генри Уондри не повезло: выпала как раз его смена дежурить, когда у одного из заключенных поехала крыша. Генри сидел перед монитором, наблюдал за Иштваном и еще раз убедился, что был прав: это действительно брат Йенси. И тут у него внезапно разболелась голова. «Опять эта чертова мигрень», – с недовольством подумал Генри. Вероятно, что-то не так с искусственной атмосферой в куполе – ведь прежде у него не было никаких головных болей. Он крепко зажмурил глаза, сдавил пальцами переносицу и стал дожидаться, когда боль утихнет. Через несколько секунд и впрямь стало легче, хоть и ненамного, а когда Генри открыл глаза, вдруг увидел, как на одном из мониторов что-то сверкнуло. Сделал изображение четче и… не сразу осознал, что именно видит. Увеличил фокус и чуть слышно выругался, отчетливо разглядев человеческую руку, из которой, покачиваясь, торчала вилка.

Дальше на экране появилась другая рука – она вытащила вилку, что казалось вполне разумным, хотя из раны тут же обильно полилась кровь. А вот следующий шаг выглядел куда менее логичным: заключенный немедленно воткнул вилку обратно, на этот раз даже глубже. Генри еще не доводилось видеть ничего подобного. С тех пор как он устроился на работу в эту тюрьму, здесь не случалось никаких происшествий: не было серьезных драк, почти не было самоубийств. Да и силу приходилось применять лишь в тех редких случаях, когда охранники забирали одного из заключенных на допрос. Для всех своих обитателей «Ад» был последним пристанищем, и они прибывали сюда уже сломленными. Кроме того, абсолютное большинство составляли политические заключенные, а не закоренелые уголовники.

Продолжая следить по монитору за событиями во внутренней зоне, Генри протянул руку к тревожной кнопке. Один из заключенных кинулся к психу, который тыкал себя вилкой, но тот опять выдернул ее из раны и на сей раз вонзил себе в шею. Тело зашаталось и свалилось со скамьи.

Из дальнейших событий Генри видел немногое, так как бородатый арестант наклонился над раненым, вероятно, чтобы оказать помощь, и загородил спиной весь обзор. Генри плохо помнил, нажал ли кнопку, но, очевидно, нажал, поскольку услышал в наушнике голос, требующий объяснить, что здесь произошло. Запинаясь, Генри попробовал рассказать о том, что видел: один из заключенных вдруг без видимой причины нанес себе тяжелые ранения, а потом упал. Тут бородатый, пытавшийся оказать помощь, отодвинулся, на мониторе вновь возникло изображение заколовшего себя вилкой психа, и у Генри не осталось ни малейших сомнений, что этот парень мертв.

Слегка огорошенный увиденным – а может, и не слегка, – Генри сидел перед монитором и в оцепенении глядел на окровавленное тело. Так же как и столпившиеся вокруг мертвого товарища заключенные. Среди них был и Иштван. Странно, но он не выглядел шокированным или смущенным, лишь казался чуточку… удивленным. Он просто стоял с безразличным лицом и смотрел. И вдруг Генри почудилось, что по губам Иштвана скользнула улыбка.

«Да он сумасшедший, – подумал Генри. – Может быть, все они здесь сумасшедшие». Он порадовался, что служит не охранником и ему не придется сейчас идти во внутреннюю зону.

Генри следил за узниками и ничего не предпринимал до тех пор, пока на одном из мониторов не увидел отряд охранников, выстроившихся перед дверью и готовых войти во внутренний коридор. Тогда он включил сирену, по сигналу которой узникам следовало немедленно разойтись по камерам. Несколько человек так и сделали, но большинство осталось на месте, – вероятно, они были слишком поражены случившимся. Четко следуя инструкции, Генри включил громкоговоритель и сделал им первое и последнее предупреждение. После короткого замешательства заключенные очухались и вернулись в камеры. Все, кроме одного. Генри подумал было повторить приказ, но инструкция запрещала это делать. Он запер двери камер и передал вводную охранникам: один труп и один заключенный на свободе, похоже находящийся в состоянии шока и вряд ли представляющий угрозу. Получив подтверждение от командира охранников, Генри разблокировал дверь и впустил их.

Не подчинившегося приказу арестанта избили до потери сознания. Никакой необходимости в этом не было, и Генри уже не в первый раз задумался, не ошибся ли с выбором работы, когда прилетел на эту планету где-то у черта на рогах, в эту проклятую тюрьму, которую не только заключенные, но и охранники иначе как «Адом» не называют. Он следил по монитору, как двое охранников – лиц под шлемами с забралом было не разглядеть – вытащили бесчувственное тело в коридор и бросили его там. Трое других дожидались товарищей возле трупа.

В ухе у Генри ожил наушник.

– Что нам делать с телом? – спросил старший из охранников, глядя в камеру под потолком.

– А что вы обычно с ними делаете?

– Это первый случай, сэр, после того как морг переделали в комнату для допросов.

Генри очень хотелось сказать: «Не называйте меня „сэр“. Я не такой, как вы». Но тем самым он только запутал бы охранника, да и сам Генри не был полностью уверен, что это правда. В каком-то смысле он виноват не меньше, чем эти служаки, избившие заключенного.

Поэтому Генри просто спросил:

– Разве в инструкциях ничего не сказано?

– Насколько мне известно, нет, сэр. Раньше мы оставляли тела в морге, а оттуда их забирали.

– Кто забирал?

– Не знаю. Люди из того, другого сооружения. Мы о них здесь не говорим.

– Так, – на секунду задумался Генри. – Оставить тело там мы не можем. Занесите его во внешний контур и положите куда-нибудь. Скажем, в допросную. Потом придумаем, как быть дальше. Я свяжусь с коммандером, подождем, какое он примет решение.

После того как труп заключенного положили на один из металлических столов в комнате для допросов, Генри включил радиопередатчик. Процесс установки связи занял несколько минут. Аппаратура спутника, передающего сигнал, сначала должна была проверить, имеет ли Генри допуск к этому каналу, а затем зашифровать сообщение и отправить код по спецканалу на корабль, вращающийся вокруг планеты. Генри всегда казалось странным, что почти все военные обитают не во внешнем кольце тюрьмы на поверхности планеты, а на орбите. Вряд ли причина в том, что им не хватило места – скорее, так они чувствовали больше свободы. А возможно, находясь на орбите, военные могли следить не только за тюрьмой, но и за другим сооружением, расположенным неподалеку. Генри представления не имел, что это такое и чем там занимаются, – он всего лишь мельком взглянул на купол из посадочного модуля, а после, особенно в темноте, когда атмосфера становилась прозрачной, изредка замечал его мерцание на горизонте. Генри просто знал о его существовании, и прекрасно понимал: если оно находится здесь, в этом галактическом захолустье, значит за стенами купола творится такое, с чем лучше вообще не связываться.

Наконец в динамиках раздался треск, и на экране возник один из офицеров. Тощий, угловатый, с узкой черточкой рта. На нашивке Генри прочитал фамилию: Ортор.

– Транспорт еще не прибыл, – процедил Ортор. – Будет только через несколько недель. У вас еще должно оставаться достаточно припасов.

«Вот козел», – подумал Генри, а вслух произнес:

– Я не из-за этого вызвал вас.

– Да? Ну и зачем же?

– Мне необходимо поговорить с коммандером.

– О чем?

Генри не стал отвечать, а молча смотрел в глаза офицеру. Наконец тот бросил:

– Пойду посмотрю, не спит ли он.

Экран погас, а когда снова ожил, с него на Генри глядел коммандер Гроттор. У него были коротко, на военный манер, постриженные волосы и лицо, изрытое оспинами, – хотя большинство людей на его месте давно бы сделали косметическую операцию. Лицо от носа до подбородка пересекал шрам, кожа вокруг припухла.

– Дженкинс, да?

– Нет. Уондри.

У него создалось впечатление, что коммандер ошибся намеренно.

– Конечно, Уондри, – исправился Гроттор и изобразил широкую, но неискреннюю улыбку. – Что вам нужно?

Генри объяснил.

– Убил себя вилкой, говорите? – задумчиво протянул коммандер. – Похоже, у этого типа было не все в порядке с головой.

– До сих пор не было никаких признаков безумия или тревожных симптомов. Большинство этих людей морально сломлены. Насилие – по отношению к себе или другим – это последнее, чего от них можно ожидать.

– И тем не менее один парень заколол себя. Но я бы на вашем месте сильно не беспокоился, Дженкинс. Вы в этом не виноваты.

– Уондри, сэр, – снова поправил его Генри и увидел на лице коммандера гримасу раздражения. – Я и не считаю себя виновным. Я просто не знаю, как поступить с трупом. Его нужно похоронить? Или сжечь?

Коммандер на мгновение задумался, потом покачал головой:

– Пожалуй, стоит направить человека. Пусть посмотрит на него. На всякий случай. Сохраните его пока.

– Сохранить?

– У вас же там есть морг?

– Был морг, сэр, но вместо него теперь комната для допросов.

– Понятно. Тогда положите его в холодильник.

– Но у нас есть только холодильники для продуктов.

– Так выкиньте все из одного и суньте туда труп. Пусть полежит там всего несколько дней.

– Несколько дней? – машинально повторил Генри и представил, как кто-нибудь из охранников просыпается среди ночи, открывает холодильник и натыкается на труп.

– Может, и меньше. Мы постараемся сделать все возможное.

С этими словами коммандер отключил связь.

23

Лейтенант Хейли никак не могла решить, обижаться ей или, наоборот, гордиться, вслепую использует ее коммандер или все-таки нет. И она не была уверена, насколько можно верить всему тому, что он говорит. И можно ли спросить его об этом?

Коммандер пригласил ее к себе в каюту и озвучил приказ: «Вы освобождаетесь от всех обязанностей. У меня есть для вас более важная задача». Он объяснил, что все ее обязанности станет исполнять младший офицер, а сама Хейли будет, как и прежде, сидеть на своем обычном месте, но заниматься «тем, чем должна».

– И чем же я буду заниматься?

– Как чем? Вы будете рисовать. Сидеть и рисовать, ни о чем не думая. Все, что только придет вам в голову, о чем хоть мимолетно подумаете. Рисуете, а потом пересылаете мне.

– То есть вы хотите, чтобы я просто рисовала?

Гроттор кивнул:

– Вы действительно не догадываетесь?

– О чем, сэр?

– Вы так и не поняли, что именно изобразили тогда?

– Нет, – призналась Хейли, но потом вспомнила: – Хотя это вроде было похоже на символ юнитологов.

– Верно. Но на самом деле это значит намного больше. – Он помолчал и продолжил: – Могу я поделиться с вами кое-чем?

– Э-э… – неуверенно пробормотала Хейли.

Почувствовав ее нерешительность и даже испуг, коммандер не стал откровенничать и отделался общими фразами.

– Это связано с нашей работой на планете. То, чем вы будете заниматься, лейтенант Хейли, чрезвычайно важно. Возможно, у вас сложится другое впечатление, но даю вам слово: это правда. И мы должны быть очень осторожны, чтобы информация не попала в чужие руки.

Джейн рассмеялась:

– Вы, наверное, шутите, сэр.

Но коммандер не шутил, и сейчас она сидела на своем рабочем месте и рассеянно водила стилусом по экрану видеопланшета. Так продолжалось уже больше недели, и каждый «набросок» Хейли пересылала коммандеру, как только чувствовала, что он закончен и можно приступать к новому.

Поначалу Гроттор никак не реагировал на художественные потуги лейтенанта, но постепенно начал выказывать разочарование и однажды прямо заявил:

– Нет, все не то. Нам это не поможет.

– Возможно, сэр, если бы вы сказали, чего от меня хотите, я бы принесла больше пользы.

Но коммандер покачал головой:

– Нет. Если из этого и выйдет какой-то толк, все должно произойти само собой.

Джейн Хейли с начальной школы привыкла оправдывать ожидания и теперь очень огорчалась, оттого что не может этого сделать. Она попыталась угадать, что конкретно хочет от нее коммандер. Гроттор остался доволен, когда она нарисовала нечто вроде символа юнитологии, и Хейли решила повторить его. На мгновение лицо коммандера озарилось радостью, но она быстро прошла, блеск глаз потух.

– Перестаньте думать, – буркнул коммандер. – Пусть оно придет само.

Что должно прийти само?

Так могло продолжаться еще долго, до тех пор, пока Гроттор не разочаруется в эксперименте, махнет рукой на лейтенанта Хейли и велит ей возвращаться к обычным обязанностям. К счастью, коммандер был не из тех, кто так просто сдается, кроме того, сыграло роль и обычное везение: что-то наконец произошло.

Позже, просматривая полетные записи, Гроттор обнаружил, что в тот самый момент корабль пролетал как раз над рукотворными сооружениями на Аспере. К тому же из-за небрежности Ортора они оказались ближе обычного к поверхности. И, судя по показаниям приборов, произошел выброс энергии. От Обелиска.

Началось все с того, что лейтенант Хейли вскрикнула и обхватила руками голову. Ортор участливо поинтересовался, что с ней случилось, не заболела ли она. Коммандера передернуло – каждый раз, когда лейтенант что-нибудь говорил, он испытывал раздражение. Отчасти из-за того, что Ортор – человек Блэкуэлла, но и сам по себе этот парень не вызывал приятных эмоций. Даже когда Гроттор развлекался, притворяясь, что не помнит фамилию того оператора из тюрьмы, Уондри, это тоже не помогало.

Очевидно, боль была сильной. Лейтенант Хейли секунд тридцать сжимала голову, но и когда ее отпустило, все равно казалось, что она немного не в себе. «Что это было? – подумал коммандер. – Просто приступ мигрени? Но почему он случился столь внезапно?» Он продолжал наблюдать за Хейли. Она посидела немного без движения, потом взяла стилус и продолжила черкать что-то на видеопланшете.

– Лейтенант Хейли, – позвал ее коммандер.

Джейн оторвала голову от экрана и устало взглянула на командира:

– Да, сэр.

– Покиньте мостик и передохните немного. Вам нужно прийти в себя.

Гроттор ожидал, что она станет протестовать, как прежде, но нет – Джейн сдержанно кивнула, перекинула изображение на его компьютер и направилась к выходу.

Она была на полпути к двери, когда до коммандера дошло, что именно она ему прислала. Он крикнул:

– Хейли, задержитесь.

Джейн остановилась и подождала, пока Гроттор рассмотрит внимательней.

Новая порция формул. «Обратный алгоритм кристаллизации» – так вроде бы охарактеризовал Серый те сочетания цифр и символов, которые неосознанно изобразила лейтенант в прошлый раз. Хотя за точность определения Гроттор не ручался. Он опознал отдельные значки из предыдущих формул, но коммандеру не хватало специальных знаний, чтобы оценить, насколько они важны и имеют ли вообще какую-либо ценность. Он отправит их Серому, а тот уже решит, что они собой представляют. Рисунок, который Хейли сделала рядом с формулами, ничуть не был похож на Обелиск, однако ниже располагался небольшой схематичный набросок артефакта, и Гроттор внезапно понял: прямоугольник, который он рассматривает, есть не что иное, как поперечный разрез Обелиска.

– Младший лейтенант Ортор, покиньте капитанский мостик, – приказал коммандер.

– Что? Но у меня нет головной боли.

– Сэр, – холодно произнес Гроттор.

– Что?

– «У меня нет головной боли, сэр». Понятно? А теперь выйдите. Это приказ.

С побагровевшим от едва сдерживаемого гнева лицом Ортор встал и быстро покинул мостик.

– А теперь – остальные. Все, кроме вас, лейтенант Хейли.

На несколько мгновений все члены экипажа застыли ошеломленные, но все же подчинились приказу, хотя некоторые, выходя, недовольно ворчали. Наконец коммандер остался наедине с Хейли.

Длительное молчание первой нарушила Джейн:

– Что я должна делать, сэр?

– Просто выполнять свое задание.

– Задание?

– Рисовать, – пояснил Гроттор. – Я хочу, чтобы вы сели в это кресло и рисовали. Рисовали до тех пор, пока не перестанете что-либо видеть, но и после этого вы должны продолжать рисовать.

Сбитая с толку Джейн села перед видеопланшетом и заработала стилусом. Почти сразу же стало ясно: что-то происходит. Она быстро впала в состояние, близкое к трансу, а то, что появлялось на экране планшета, не было похоже на предыдущие опыты: формулы и планы, схемы и модели. Это было странно и пугающе. Гроттор всегда знал, что Хейли особенная, но прежде не понимал, насколько особенная.

Она рисовала нескольких часов подряд, но постепенно движения руки замедлились, и на экране теперь возникали бессмысленные закорючки. Коммандер Гроттор остался доволен результатом. А главное – Серый также не будет разочарован.

24

Когда происходили импульсы, в голове возникали шумы, раздавались непонятные звуки. Продолжалось это довольно долго, даже когда видения начинали отступать, а если Иштван напрягал слух, он мог различить среди шумов голоса. Неотчетливые, едва слышные на фоне прочих звуков, но все же – настоящие голоса. Он был уверен в этом. Или почти уверен. И эти голоса, в отличие от тех, которые Иштван слышал прежде, не просто бессмысленно повторяли все, что говорил он. Ему теперь оставалось только научиться их слышать и понимать.

Он сидел на краю койки в камере, поставив ноги вместе, положив руки на колени, и слушал. Точно так же, еще будучи мальчишкой, он вечерами садился на кровати в их с Йенси комнате и отрешался от окружающего мира. Сейчас вокруг него было много обыденных звуков: шаги и голоса других заключенных, скрипы и шорохи – но эти звуки он учился не слышать, пытался полностью отстраниться от них и через несколько дней более или менее преуспел в этом. Кроме того, существовали еще звуки его собственного дыхания, биения сердца, а также шумы, испускаемые желудком и другими частями тела. В итоге он и их тоже перестал слышать – постепенно приглушал, пока не отключил совсем. Получалось очень медленно, и процедуру приходилось повторять всякий раз, когда он вот так садился на край койки, – но это было необходимо. Наконец, погрузившись в океан тишины, Иштван изо всех сил напрягал слух, чтобы не просто уловить шепчущие где-то вдали голоса, но и сосредоточить внимание на одном из них, выделить его из общего хора и начать разбирать слова.

На все про все ушло шесть дней. Дней, в которые он почти ничего не ел, практически не двигался. Поначалу сотоварищи беспокоились, но через несколько часов, поняв, что Иштвану нет до них ни малейшего дела, оставили его в покое. Один из них, обычно Уолдрон, все же изредка заходил в камеру, но не задерживался надолго. Хотя Иштвана раздражало, что кто-то трясет его за плечи и пытается с ним заговорить, он быстро научился не замечать и эти досадные помехи.

Под конец шестых суток Иштван уловил пока еще очень слабое эхо голоса, стал подтягивать его к себе и в итоге смог расслышать. Голос был неотчетливый, прерывистый, но – настоящий. Он не повторял за Иштваном, а сам начал говорить. Иштван мысленно приближал голос, заставляя звучать чуть громче, чуть отчетливее, и наконец услышал, как тот обращается к нему:

«Иштван, почему ты не поговоришь со мной?»

«Но я даже не знаю, кто ты такой».

Иштван понимал, что шевелит губами, когда шепчет эти слова, но в то же время слышал их у себя в голове.

«Ага, получилось, – произнес голос. – Теперь ты меня слышишь».

«Я уже давно пытался поговорить с тобой».

«И я пытался поговорить с тобой. Нам пришлось повозиться, чтобы найти общий язык».

Пока они так беседовали, голос делался сильнее, увереннее. Он будто пробирался прямиком в мозг и скребся там, как зверек, и постепенно вырос настолько, что Иштван понял: теперь он сможет снова найти и услышать голос в любой момент, когда только захочет. Вечером седьмого дня, когда пришел очередной импульс, боль уже не казалась столь сильной. Ощущение было такое, словно голова заполнена живым, разумным огнем. Окружающий мир вновь накрыла пелена, поначалу неплотная, а потом она, как всегда, засияла ярким светом и быстро растворилась, открыв взору иной, полный ярких красок мир. Перед Иштваном возникло лицо Конна с губами синего цвета и окровавленной шеей. Оно парило в воздухе и глядело на него.

«Здорóво, Конн», – приветствовал его Иштван.

На этот раз, не позволяя лицу подхватить его слова и произнести их как свои собственные, он представил себе, как тот голос, что он слышал прежде, несмотря на возросшую мощь, отплывает в сторону, потом сворачивается, съеживается и как будто втягивается в горло мертвого узника, и вот уже Конн открыл рот и заговорил этим голосом:

«Привет».

Голос звучал странно, не совпадая с движением губ, и булькал, словно в горле Конна еще оставалась кровь. Из пробитой трахеи со свистом вырывался воздух.

«Что ж, – подумал Иштван, – вот мы чего-то и добились».

25

– Вам будет интересно взглянуть на это, – сказала доктор Кэлли Декстер.

Брайден отвернулся от компьютера и посмотрел на нее:

– Если у вас есть что показать мне, так подойдите и покажите.

– Векторы, – лаконично ответила она.

– Вы уже говорили мне о векторах. Это было несколько дней назад.

Кэлли кивнула:

– Да, но теперь у меня больше данных. – Она ухватилась за спинку кресла Брайдена и подкатила его к своему монитору. – Я зафиксировала все импульсы, произошедшие после смещения вектора нашего Обелиска. Также я сопоставила эти данные с характером сигнала, который он продолжает испускать даже после завершения импульса. Раньше он излучал в космос мощный поток энергии в широком спектре частот. Вектор каждый раз был другой, как будто он искал что-то. Но потом картина изменилась.

– Он больше не передает сигнал в космос, – предположил Брайден.

– Нет. Теперь выброс энергии более сфокусирован, как выстрел из лазерного пистолета. Луч постепенно расширяется, но значительно медленней. И теперь он всегда ориентирован приблизительно в одном и том же направлении.

– Ну хорошо. Характер сигнала изменился. И что дальше?

Кэлли улыбнулась:

– Смотрите: это вектор сигнала от Обелиска на Эгиде-7. Совершенно случайно он совпал по времени с импульсом нашего Обелиска. Эгида находится во многих миллионах миль от нас, и луч постепенно расширяется, но все же если вы проведете несложный расчет, то обнаружите, что центр этой волны приходится в точности на Асперу.

Брайден наконец проявил интерес и кивком велел продолжать объяснения.

– А вот данные о последнем сигнале – от Обелиска на Кремаре. Вообще-то, мы не должны знать о существовании этого проекта. Я наткнулась на него случайно, когда обнаружила, что сигнал с Кремара также направлен на Асперу и, похоже, согласован с двумя другими.

Кэлли вывела на экран топографическую карту:

– Здесь изображена поверхность планеты. По данным спутниковых снимков. Вы не представляете, скольких трудов мне стоило раздобыть ее, – пришлось обращаться напрямую к коммандеру Гроттору.

– Вы должны были действовать только через меня, – возмутился Брайден.

– Я и сказала коммандеру, что согласовала запрос с вами. В противном случае я бы ничего не добилась.

– Но вы не имеете права…

Кэлли отвернулась от монитора и с ухмылкой перебила доктора:

– Успокойтесь. Мы все в одной команде. Если дело выгорит, вся слава достанется вам, а нет – можете смело сказать, что вы тут вообще ни при чем. А если переживаете по этому поводу, свяжитесь прямо сейчас с коммандером Гроттором и все ему расскажите.

Брайден побагровел от гнева, но промолчал. Тогда Кэлли повернулась к монитору и продолжила:

– Мы находимся вот здесь. – Она ткнула пальцем в экран. Брайден узнал очертания исследовательского центра – серое пятно диаметром в два дюйма на красно-желтой поверхности планеты. – Обелиск расположен примерно здесь. – Кэлли чуть передвинула палец. – Мы двигаемся по вектору сигнала в этом направлении, – палец заскользил по экрану, – и приходим прямиком сюда.

Палец остановился на еще одном сером пятне. Тюрьма. Брайден знал о ней и видел иногда зыбкие очертания купола на горизонте, когда смотрел в нужное окно. К самой тюрьме он никогда не приближался, не говоря уже о том, чтобы попасть внутрь. Это не имело никакой связи с той целью, ради которой ученые обосновались на планете.

– Вы считаете, он передает сигнал в эту тюрьму?

– Я такого не говорила. И потом, это не передача в буквальном смысле. Возможно, импульс направлен куда-то за пределы тюрьмы, может быть, даже на несколько миль в сторону от нее. Однако когда я занесла все имеющиеся данные о каждом сигнале в компьютер, то получилась вот такая картина.

Она коснулась экрана, и на карте появились три линии, изображающие векторы сигналов. Все они пересекались в одной точке, внутри тюремного купола.

Брайден резко выдохнул:

– О господи!

– Восхитительно, не правда ли?

– Не думаю, что это подходящее слово, – пробормотал Брайден. – Как вы думаете, что он там видит?

– Опять вы воспринимаете Обелиск как разумное существо. Он ничего не может видеть. Ничего не может хотеть. Обелиск – механическое устройство, и вам это известно не хуже, чем мне. Его запрограммировали на поиск чего-то.

«Нет, – подумал Брайден, – она ошибается. Все намного серьезнее». А вслух спросил:

– А каково, по-вашему, наиболее вероятное объяснение, доктор Декстер?

– По-моему? Видите ли, Брайден, оно не очень научно. – Но Брайден не заглотил наживку. Кэлли задрала голову и сделала вид, будто изучает потолок. – Я не знаю. Возможно, в местоположении этой тюрьмы есть что-то особенное. Какие-нибудь токи или силы, не знаю, магнитные например. Возможно, нечто такое, что мы даже замерить не способны.

– Это может быть все, что угодно.

– Не совсем все, – поправила Кэлли, – но вариантов действительно много.

Брайден вздохнул. Ну почему она всегда права?

– Так что мы будем делать?

– Как что? Нам ничего не остается, как отправиться на поиски.

– Прямо в эту тюрьму?

– Туда, куда указывают результаты компьютерных расчетов. Мы же с вами ученые.

Брайден заколебался, но потом кивнул:

– Я поговорю с коммандером. Посмотрим, что можно предпринять.

26

– Тебе нужна помощь? – спросил Иштван.

– Не нужно мне никакой помощи, – пробурчал Билл.

– С кем это ты разговариваешь, Иштван? – поинтересовался Уолдрон.

Иштван не обратил на товарищей ни малейшего внимания. Они не находились в том мире, который действительно имел значение, не были его частью.

«Да, – отозвался мертвый Конн, – помоги мне».

– Но как?

– Эй, Иштван, с тобой все в порядке? – забеспокоился Уолдрон и положил руку товарищу на плечо.

Иштван скинул ее.

«Ты нужен нам», – проговорил Конн, и пока он произносил эти слова, лицо его медленно менялось, кожа разглаживалась. Рана на горле исчезла, а само горло также изменилось: пропало адамово яблоко. Теперь это было уже не мужское лицо, а женское. Через несколько секунд Иштван узнал мать.

«Ты нужен нам», – заявила она.

«Ловкий трюк», – подумал Иштван.

– И чего ты от меня хочешь?

«Приди ко мне».

– Что значит «приди»? Ты ведь и так здесь.

Мать покачала головой:

«Отыщи меня. Приди ко мне».

– Я заперт здесь. Я в тюрьме и не могу отсюда уйти.

Тут снова вмешался Уолдрон:

– Мы все в тюрьме. Ты ничем не отличаешься от остальных.

Но мать глядела на Иштвана с таким видом, будто не понимала его. Потом улыбнулась:

«Но ты поможешь все изменить».

Теперь она говорила загадками. Как же можно ей помочь, если он не понимает, что она хочет сказать? От этих мыслей в душе Иштвана начали зарождаться сомнения. Он не любил мать, пока та была жива, – так с какой стати слушать ее теперь, когда она померла? В глубине души Иштван понимал, что на самом деле это не его мать, а кто-то другой. Или что-то. Но в то же время хотел выяснить, что это такое. Проблема заключалась в том, что никаких догадок у Иштвана не было. Возможно, оно вообще не реальное. Еще с раннего детства ему с трудом удавалось отличить то, что существует в действительности, от того, чего не существует. Но оно кажется таким реальным. И он сам хочет слушать, что оно говорит. Так с чего бы ему бояться?

И все же он немного побаивался. Наверное, для одного человека это было слишком тяжелое испытание. Тем более для такого, как он. Кроме того, он находился в заключении. Чего бы ни хотела от него мать, как выбраться отсюда, чтобы это сделать? И даже если он окажется на свободе, как узнать, что делать дальше?

– Почему я?

«Потому что ты лучше других слышишь нас. Ты сможешь научить нас. С твоей помощью мы научимся понимать других».

«Мы?» – удивился Иштван.

Он не видел никого, кроме матери. Странно. В нем зрели новые сомнения.

И тут произошел импульс, на этот раз очень мощный. Он услышал, как рядом заорал Билл – эхо его вопля проникло даже в иной мир. Иштвану показалось, будто в его мозг забрался чей-то палец и начал там копаться, а потом голова словно вспыхнула огнем и моментально превратилась в дымящиеся головешки. Вселенная словно сошла с ума, и Иштван видел оба мира одновременно, один левым глазом, другой – правым. Миры накладывались друг на друга, но все же оба были видны отчетливо и выглядели вполне реальными. В следующее мгновение Иштван понял, что лежит на полу, уставившись в потолок, а оба мира кружились над ним в безумном хороводе. Кто-то из его товарищей тихонько стонал, кто-то орал в голос, а кто-то размеренно бился головой о стену.

27

– Так чего вы хотите от нас? – уточнил Генри.

Коммандер на мгновение отвел глаза в сторону – единственный признак того, что он тоже чувствует себя, как минимум, неловко.

– Мистер Дженкинс, я понимаю, что просьба весьма необычная, но это чрезвычайно важно. На самом деле в тысячу раз важнее, чем безопасность заключенных и – буду с вами откровенен, хоть мне и нелегко это говорить, – чем даже ваша личная безопасность и безопасность всего персонала.

– И вы не можете мне сообщить больше информации?

Коммандер сурово поглядел на Генри и сказал:

– Сожалею, но это секретные сведения.

Генри предпринял еще одну попытку:

– Вероятно, сейчас не самое подходящее время. Заключенные странно себя ведут. Все очень возбуждены, а некоторые, похоже, находятся на грани срыва. Или сумасшествия, не знаю. Происходящее влияет и на наших людей. Они стали нервными, озлобленными. Я не могу избавиться от ощущения, что вот-вот случится что-то ужасное.

Но коммандер был непреклонен:

– Подходящее время или нет – не имеет значения. Вы поступите так и никак иначе. Вам все ясно, Уондри?

И тогда Генри понял, что препираться бесполезно, – Гроттор был настолько серьезен, что даже перестал издеваться над ним, делая вид, будто не помнит его фамилию.

Он кивнул и только спросил:

– Сколько времени они пробудут здесь?

– Не знаю. Возможно, день. Или месяц. Пока не выполнят задачу.

– Много их будет?

– Они сами решат, сколько людей понадобится. Одного, по крайней мере, я знаю. Это Брайден, руководитель проекта.

– Они ученые? Те, что работают недалеко от нас?

– Да. Думаю, не будет большого вреда от того, что я вам это рассказал. А вам, наверное, так будет легче. Вы должны оказывать им всяческую помощь и содействие вне зависимости от того, как относитесь к их просьбам. Попросят вас разобрать стену – и вы разберете. Попросят отрубить заключенному руку – отрубите. Запомните: все их приказы подлежат беспрекословному исполнению, как если бы исходили от меня лично.

– Могу я спросить, о чем вероятнее всего они будут нас просить?

– Спросить вы можете, Дженкинс, но я не могу вам этого сказать.

– Секретная информация?

Гроттор нахмурился:

– Я просто не знаю этого. Не знаю даже, как все это связано с их проектом. Знаю только, что им должна быть предоставлена полная свобода действий.

– А если они захотят убить заключенного?

Коммандер ответил не колеблясь:

– Вы им позволите это сделать. Люди, которые у вас там содержатся, давным-давно потеряли все свои права. В определенном смысле их вообще не существует.

– Ну а если они попросят освободить заключенного?

На этот раз коммандер задумался над ответом.

– Значит, вы его освободите, под их ответственность. Но немедленно доложите мне. Все ясно?

Дождавшись кивка оператора, Гроттор выключил связь. Генри вздохнул. Работа, которую он рассматривал как временную – только чтобы заработать немного денег, а потом открыть собственное дело на Виндоге, – становилась все более сложной. И здесь определенно была нездоровая атмосфера – голова болела почти постоянно. Болела до тошноты. Помимо периодических резких приступов, он теперь иногда впадал в предмигренное состояние. В голове кузнечным молотом стучал пульс, а зрение заволакивала мутная пелена, так что сначала один глаз, а затем другой переставали видеть. Возможно, причиной всему был стресс от работы в тюрьме или же неполноценное питание. Однако Генри не мог отделаться от ощущения, что все дело в самом месте, и если только он сможет убраться отсюда, все сразу пройдет.

А еще Генри все сильнее убеждался в том, что коммандер что-то замышляет против него. Что, если это ловушка? Или он становится параноиком от ощущения, что заперт во внешнем круге тюрьмы? Хоть он и не был узником, но чувствовал себя одним из них. И если он не сможет справиться с ситуацией, даже если будет очень стараться, – не исключено, что коммандер отдаст приказ переместить его из-за стола дежурного оператора в одну из камер по другую сторону стены. Свободных камер там хватает, и ему может достаться любая из них.

Он затряс головой. Да что же такое с ним происходит? Почему он так обеспокоен? Генри попытался рассмеяться, но смех его был скорее похож на карканье.

Он вызвал шестерых охранников и коллегу-оператора, чтобы передать содержание разговора с коммандером. На лицах людей Генри легко прочитал едва сдерживаемый гнев вперемешку с параноидальной подозрительностью. Он мысленно присматривался к каждому и пытался найти ответ на один вопрос: кто из них сломается первым? Знать бы наверняка – тогда можно было бы посадить его (или их) в камеру, для их же собственной безопасности. Но как это определить? Чтобы застраховаться от неожиданностей, следовало бы запереть под замок всех, но Генри понимал: начни он отправлять своих людей по камерам, и очень скоро остальные упрячут за решетку его самого. Прежде чем они это поймут, необходимо всех запереть в клетках, и им не останется ничего другого, кроме как подыхать от голода.

Генри снова затряс головой. О чем он думает? Обычно такая дурь ему в голову не лезла. Нет, нужно сохранять здравый рассудок, особенно сейчас, в этой непростой ситуации, когда ему потребуются все силы. Нужно не забывать, кто ты такой, и оставаться самим собой.

28

Йенси выждал несколько часов после старта, а потом спросил Свансона, куда они держат путь. Швед только пожал плечами:

– Вероятно, туда же, куда и в предыдущие ходки. Хотя капитан всегда держит рот на замке во всем, что касается места нашего назначения. Полагаю, не от хорошей жизни.

Бóльшую часть дня «Эйбон» под управлением капитана Мартина на небольшой скорости продвигался через планетную систему. Йенси подслушал разговор двух членов команды и узнал, что корабль держит курс на ближайшую станцию шокового перехода. Когда часом позже он спросил об этом Свансона – они вдвоем проверяли, хорошо ли закреплен груз в трюме, – тот кивнул и сказал, что это не секрет. Туда они и летят, потом пройдут через Венерианскую станцию, а оттуда направятся куда-то еще, но вот куда именно – это уже секрет.

– Но из Венерианского узла можно попасть всего на несколько станций, – заметил Йенси. – Стало быть, мы летим к одной из них.

Свансон усмехнулся:

– Я в первый полет тоже так подумал. Но существует как минимум еще один узел, о котором мало кто знает.

«Еще один узел, о котором мало кто знает», – думал Йенси, лежа на койке в каюте и слушая пьяный храп спящего внизу могучего шведа. Сооружение станции шокового перехода – дело дорогое и длительное, стало быть, тюрьма на Аспере возникла не в одночасье, а в результате долгосрочного планирования. Или за счет вложения огромных денежных средств. Возможны и оба варианта одновременно. Отчасти подтверждением второй гипотезы служил «Эйбон» – Йенси сразу обратил внимание, что корабль вовсе не похож на рядовой грузовик. Он был создан по последнему слову техники, с кучей новейших разработок. Мимоходом Йенси поздравил капитана Мартина с тем, что он владеет таким первоклассным судном, но тот только покачал головой:

– Корабль не мой, сынок. Он принадлежит сильным мира сего.

«Сильные мира сего», – мысленно повторил Йенси слова капитана. С ними всегда возможны проблемы, но кто они такие и как их найти, никто ничего определенного сказать не мог. Они всегда оставались в тени, как будто вообще пребывали в другой реальности, защищенной от потрясений мира, в котором живут простые смертные.

Узел, к которому подошел «Эйбон», похоже, еще достраивали, однако капитан Мартин провел судно мимо камер систем сигнализации, словно их и не было вовсе. Вероятно, для него их действительно не было – не включилась ни одна предупредительная сирена, не поднялись заградительные барьеры. Корабль медленно вплыл в узел перехода, и у людей на борту возникло странное ощущение, как будто они попали в некий энергетический туннель. Вместе с ним пришла полная дезориентация в пространстве, граничащая с паникой, и внезапно корабль оказался в другой точке Вселенной, так что некоторое время глазам пришлось привыкать к новой картине звездного неба.

Но где именно? Звезда не была похожа на ту, вокруг которой обращается Аспера. На мгновение Йенси подумал, что ошибся и нанялся не на тот корабль, невольно убив при этом ни в чем не повинного человека, и все равно находится теперь так же далеко от брата, как и прежде.

– Значит, сюда мы и летели? – спросил он Свансона.

Швед покачал головой:

– Там, куда мы направляемся, нет телепорта. Пока мы только приблизились к цели. Впереди у нас две недели полета в обычном космосе – и тогда уже мы прибудем на место.

За все эти две недели у Йенси и Свансона было не так уж много дел. Они по много раз на дню спускались в трюм и проверяли, не случилось ли чего с грузом, пока это занятие не начало казаться нелепым. Поэтому приятели предавались пьянству. На «Эйбоне» были богатые запасы алкоголя, а Свансон еще и с собой притащил несколько ящиков спиртного. Швед готов был начать в любое время дня и ночи, и Йенси приходилось следить, чтобы пьянка не мешала выполнению, пускай и незначительных, обязанностей по судну. Вероятно, Талбот, когда был жив, занимался тем же самым.

С каждым днем спиртное все больше развязывало Свансону язык, но одновременно с этим Йенси стало очевидно, что приятелю известно крайне мало. Он даже не знал названия планеты, на которую они летели, и никогда не пытался узнать это. Капитан Мартин постепенно проникался симпатией к Йенси, но в то же время испытывал некоторое беспокойство.

Как-то вечером капитан, задумчиво глядя на Йенси, сказал:

– По идее я должен был проверить тебя, прежде чем взять на борт. Так требуют сильные мира сего. Но ты сам знаешь: была такая спешка, из-за этого чертова Талбота, умершего так не вовремя. Да и Свансон поручился за тебя. А предположим, проверил бы я тебя, что бы я обнаружил, как думаешь?

– Ничего.

Капитан кивнул:

– Ничего. Согласен. В конце концов, так мы и скажем: я провел проверку, как и положено, и ничего подозрительного не обнаружил.

А спустя пару дней Свансон пригласил капитана в каптерку и предложил ему выпить. Они сидели и подшучивали друг над другом, вспоминали прежние рейсы и еще более давние времена, когда капитан командовал совсем другим судном, старым, потрепанным грузовиком, который уже много лет как следовало отправить в утиль.

– И погляди на себя сейчас, – сказал Свансон. – Посмотри на нас.

Капитан сидел с загадочной улыбкой и тянул спиртное из стакана. Йенси примостился на краю ящика чуть поодаль, прислушивался к беседе старых товарищей, но сам почти не принимал в ней участия.

– Чего я не понимаю, – заявил Свансон, уже изрядно набравшийся, – это почему выбрали именно нас? За такие деньги они бы могли нанять любого капитана и команду, каких бы только пожелали. Почему мы?

Капитан философски заметил:

– Думаю, простая удача.

– Простая удача? Ну да! Прежде тебе в жизни никогда не везло.

– Так, может, пришло наконец и мое время?

– Или же эти парни просто знали, что ты умеешь молчать, – заявил Свансон и хлопнул приятеля по спине.

Капитан, казалось, не заметил хлопка и со значением произнес:

– Однако не все, кто сейчас здесь находится, это умеют.

Швед, похоже, намек понял и болтать перестал.

Они продолжили попойку. Больше всех пил Свансон, за ним – капитан. Йенси свою норму знал и сейчас был самым трезвым из троих. Он сидел и внимательно наблюдал за капитаном – взгляд у того становился все менее осмысленным, а рука со стаканом ощутимо тряслась.

Наконец Свансон сполз со своего ящика, растянулся на полу и отключился. Капитан поставил стакан, поднялся и поправил китель, собираясь уйти, но Йенси его остановил:

– В бутылке еще осталось. Зачем пропадать добру.

Где-то на половине следующей бутылки Йенси удалось разговорить капитана. Тот не произнес впрямую название «Аспера», но достаточно намекнул и про тюрьму, и про государственную измену, и про то, что их обоих может ожидать в случае, если Йенси станет болтать о том месте, куда они направляются. Йенси все подливал капитану в надежде выведать максимум подробностей, но либо тот хорошо умел держать язык за зубами, либо действительно почти ничего не знал об Аспере. Да, он доставлял на планету различные грузы, но сам всегда оставался на орбите, а вниз опускались только пилоты шаттла.

– И в нашем случае это будет один Свансон, – предупредил он Йенси. – Если ты тоже спустишься на планету, об этом немедленно станет известно кому следует, и нас всех будут ждать серьезные неприятности. Ты можешь заниматься погрузкой на корабле, но вниз я тебя не пущу.

После ухода капитана Йенси принялся хлопать храпящего шведа по щекам, пытаясь привести его в чувство и отвести в каюту. При этом он ломал голову над неожиданно возникшей проблемой. Теперь придется придумывать, как попасть на планету. Можно, скажем, подготовить большой ящик и спрятаться в нем. Или Свансон может заболеть, и тогда высаживаться на Асперу придется Йенси. Но в первом случае риск очень велик, особенно если его схватят, и во втором он также привлечет к себе ненужное внимание.

Кое-как Йенси удалось пробудить приятеля к жизни, так что тот смог внятно рассказать о процессе разгрузки на планете, правда, приходилось периодически трясти шведа за плечо, чтобы он снова не отключился. Йенси надеялся, что Свансон наутро не вспомнит ничего из рассказанного, и, судя по тому, как он выглядел после предыдущей пьянки, надежды могли оправдаться. А процесс заключался в следующем: сначала «Эйбон» связывался с находящимся на орбите военным кораблем, с которого поступало разрешение на спуск либо отказ в высадке на планету. Получив разрешение, начинали погрузку в шаттл. Как правило, садился он за пределами тюрьмы, в небольшом куполе с пригодной для дыхания атмосферой, после чего Свансон и Талбот приступали к разгрузке. Обычно к этому времени рядом оказывался военный катер с двумя солдатами, которые забирали грузовую декларацию и тщательно сортировали полученное на две части.

– Почему на две? – поинтересовался Йенси.

Свансон хмыкнул:

– А пес его знает. Хотят разделить груз на две кучи, пускай делят, это их проблемы. А начну расспрашивать, они еще заставят меня коробки им двигать. Нет уж.

Он поглядел на Йенси с таким видом, будто ждал ответа.

– Понятно, – не зная, что еще добавить, сказал наконец Йенси.

Такая реакция, похоже, удовлетворила Свансона, и он продолжил:

– Талбот тоже не спрашивал. Но много думал об этом.

– И что же Талбот думал?

– Ха, тут особо и гадать-то не нужно. Когда мы готовились к посадке, то всегда видели и другое скопление огней. На планете есть еще один корпус, помимо тюрьмы.

– И что это? Вторая тюрьма?

Свансон небрежно махнул рукой:

– Да зачем им здесь две тюрьмы? Нет, Талбот так не считал. Он говорил: это должно быть что-то другое.

– Что именно?

– А кто ж его знает.

Глаза у Свансона начали закрываться, и Йенси пришлось потрясти его за плечо.

– Что такое? – дернулся швед.

– Если это не тюрьма, то что еще? Что думал Талбот?

– Не знаю. Но рассуждал он примерно так: нам велено садиться возле этой тюрьмы и здесь же разгружаться. Не рядом с тем сооружением, хрен его знает, что оно такое. А это может значить только то, что его хотят сохранить еще в большей тайне, чем тюрягу.

«Вероятно, это сооружение связано с какими-то спецслужбами, – подумал Йенси. – Но еще более секретное, чем тайная тюрьма, в которой незаконно содержат политических преступников и, возможно, даже пытают их. Что же это может быть?»

Что бы это ни было, уровень его секретности явно зашкаливал, и лучше всего было бы держаться от него подальше.

– Кстати, а где Талбот? – вдруг спросил Свансон.

– Талбот? Он не смог полететь.

Свансон усмехнулся, пробормотал: «Это плохо» – и уснул.

Йенси снял с приятеля ботинки, подоткнул одеяло и задумался. Значит, легально попасть на борт грузового шаттла он не может. И даже если сможет, внизу рядом с ним будут находиться двое военных, которые, несомненно, проследят за тем, чтобы он после разгрузки сразу вернулся на «Эйбон». Если спрятаться в одном из ящиков, то с вероятностью пятьдесят процентов он окажется не в тюрьме, а на загадочном секретном объекте. А самое главное, что до прибытия на Асперу оставался всего один день. Максимум два.

29

– Что именно вы ищете? – спросил Генри.

– Узнаем, когда найдем, – бросил Брайден.

– По крайней мере, он на это надеется, – сказала Кэлли Декстер и подмигнула.

Всего ученых прибыло шестеро – Брайден и Декстер были за старших. Объявились они всего через пару часов после звонка коммандера и притащили с собой целый катер всяческого оборудования, которое принялись немедленно расставлять и настраивать, причем в помещении операторской, где обычно находился Генри. Кто-то из прибывших уселся прямо на пол, другие бродили между штативами и треногами. Брайден сразу же оккупировал стол и стул Генри, так что тому пришлось наблюдать за мониторами стоя. Впрочем, нормально выполнять свою работу он все равно не мог, поскольку приходилось ежесекундно отвлекаться на беспокойных непрошеных гостей.

– Насколько они опасны? – поинтересовался Брайден. – Это убийцы или кто?

– Несколько недель назад я бы ответил, что они вообще не представляют опасности. Почти все они не насильники и не убийцы, а политические. Конечно, сильно повернутые на своих убеждениях, или что там у них, но в остальном совершенно обычные люди.

– Вы сказали «несколько недель назад». А что сейчас?

Генри вздохнул:

– А сейчас не знаю. Они стали беспокойными, с ними что-то происходит. Я не могу предугадать их поведение.

Брайден как-то странно на него посмотрел, потом подошел ближе, взял за руку и негромко спросил:

– Как вы себя чувствуете?

Генри удивился вопросу:

– Я? Да нормально вроде.

Пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отвести взгляд. А вдруг это ловушка? Если все специально подстроено, чтобы он угодил в западню? Может, поэтому проект и засекречен? Генри постарался прогнать прочь дурные мысли и судорожно сглотнул.

– Вы не испытываете чувства тревоги? – спросил Брайден, приблизившись вплотную и прищурив глаза.

Генри не знал, как лучше ответить, помялся немного и наконец произнес:

– Я в полном порядке. Просто время сейчас тяжелое.

Брайден приподнял одну бровь.

– Да, я вижу, вы это чувствуете. – И добавил уже более доброжелательно: – Скажите, вы верите?

– Во что? – не понял Генри.

Брайден сунул руку в вырез рубашки и вытащил медальон в форме двух переплетающихся рогов – символ Церкви юнитологии.

– Хвала Олтмэну, – почтительно произнес он.

– Извините, нет, – ответил Генри, пожалуй, чересчур поспешно. – Я не верю в это. Но и не имею ничего против.

Брайден медленно спрятал медальон обратно и сказал, по-прежнему улыбаясь:

– Вы уже чувствуете, но еще не готовы это признать.

С этими словами Брайден отошел от Генри и принялся отдавать распоряжения своим людям, которые продолжали устанавливать и настраивать оборудование. Озадаченный Генри стоял и не знал, что делать.

«Оно здесь, – думал Брайден. – Я уверен».

Обелиск хотел, чтобы люди нашли что-то. Брайден не знал, что именно, но не сомневался: оно находится в этой тюрьме и именно ему суждено это отыскать. Он избран для этого. Он знал о своем священном призвании, едва ли не ощущал на голове сияющую корону, видимую только истинно посвященным, истинно избранным. Он найдет это и сделает все, что потребуется, чтобы защитить и находку, и Обелиск от всех неверующих.

Не стоило подходить к оператору Уондри и говорить с ним, но Брайден что-то увидел, почуял в этом человеке. Понял, что оператор тоже что-то чувствует, как и он сам. В той или иной степени все это чувствовали – такова была мощь Обелиска, что под Его влияние попадали как верующие, так и неверующие, – но у большинства реакция была чисто физиологической: головная боль, тошнота, смутная тревога. В то же время все больше людей ощущали призыв к Слиянию, призыв оставить прежнюю жизнь ради того, чтобы понять величайший смысл единения, слиться в одно целое. Уже шестеро из работавших в исследовательском центре на Аспере расстались с бренной жизнью или, иначе говоря, позволили забрать их жизни всеблагой душе, а уж Брайден позаботился о том, чтобы их тела надлежащим образом подготовили и сохранили до того дня, когда они смогут вернуться к новой жизни. Да, он понимал, что его труд здесь священен.

Внезапно рядом возникла Кэлли Декстер. Она была настоящим горем Брайдена, занозой в одном месте. Она не верила в Слияние, и Брайден знал, что с ней не стоит и заговаривать о своей вере – Декстер все равно ничего бы не поняла. Более того, высмеяла бы его и попыталась использовать этот факт против него. Брайден воспринимал эту женщину как испытание своей веры, как противника, с которым он должен бороться и которого должен одолеть. Но действовать необходимо скрытно и с большой осторожностью.

– Все подготовлено? – спросил ее Брайден.

Кэлли кивнула:

– Да, вся контрольная аппаратура подключена. Теперь осталось только дождаться очередного импульса.

– Хорошо. Но можно пока заняться другими делами.

– Какими же?

– Нам нужно прочувствовать само это место. Походить здесь и ощутить его энергию.

– Энергию? Ощутить? Что за мистическую чушь вы несете?

Брайден решил не настаивать и пошел на попятную:

– Я имел в виду поиск и измерение различных аномалий. Магнитных, например, или перепадов давления. Вообще любых отклонений от нормы. Всего, что может указать нам на тот объект, который ищет Обелиск.

– Опять вы за свое. Вы все время думаете об Обелиске как о человеческом существе.

Брайден едва сдержал гнев. Он вовсе не воспринимал Обелиск как человека. Разумное существо – да, но не человеческое. Он гораздо выше, совершеннее человека.

– Это просто метафора, – сказал Брайден. – Ничего такого я не имел в виду.

Декстер холодно посмотрела на него:

– Хотела бы я, чтобы это оказалось правдой. Ладно, давайте поглядим, что нам удастся найти.

30

Голос и меняющееся лицо приходили теперь постоянно. Бóльшую часть времени Голос был почти неразличим, однако если Иштван настраивался на нужный лад, то все-таки мог его услышать и понять. Иштван как будто снова обрел брата, но Голос был лучше брата, потому что, в отличие от Йенси, не собирался бросать его. Он стал Иштвану новым другом: тем, кто хочет всегда быть рядом, тем, с кем можно провести всю оставшуюся жизнь.

Он начал обучать Иштвана разным вещам. Иногда Иштван чувствовал, как он очень бережно дотрагивается до его мозга, сглаживает какие-то участки, расправляет, как будто создает нечто новое. Это было странное ощущение невероятной близости, точно кто-то осторожно погрузил руки в его голову и нежно гладит мозг. Поначалу Иштван немного побаивался, но бестелесные руки дотрагивались до определенного участка мозга, и страх ослабевал. Перед ним появлялись образы и фигуры; странные искривленные, бесцветные формы, которые он, казалось, не только видел глазами, но и понимал, чувствовал, что, имея подходящие инструменты и опыт, мог бы сам их построить. А Голос шептал Иштвану, что это будет великолепно.

«Великолепно. Следующая ступень эволюции. Чудесное Слияние, которое позволит сознанию жить в человеческом теле, но одновременно и вне его».

Это было прекрасно, настолько прекрасно, что Иштван почти не заметил боли, когда пришел новый импульс – более сильный, чем когда-либо, – и выбросил его в иной мир. Он слышал оттуда, как в мире, который он покинул, кричат и стонут его товарищи по заключению, и знал, что они тоже чувствуют это, хотя и иначе, чем он сам. Если невидимые пальцы в мозгу Иштвана двигались очень деликатно, перекраивая там что-то на свой лад, и он только испытывал будоражащие, опьяняющие чувства, то остальным узникам должно было казаться, будто им медленно отрывают головы. И действительно, когда пульсация ослабла и зрение частично вернулось, Иштван увидел, как сидевший напротив за столом заключенный бился головой о стол, пока наконец его череп не треснул. Кровь скопилась в лужицу на столешнице и потекла ручейком в направлении Иштвана. Он сидел, равнодушно следя за ее течением, и не пошевелился даже тогда, когда она начала капать ему на колени. Мысли Иштвана были заняты другим. «Интересно, он умер? Как же его звали?» Затем Иштван решил, что это не имеет значения. Да, этот человек еще жив, но скоро он умрет.

Вой сирены оповестил узников о том, что нужно вернуться в камеры. Все выглядели глубоко потрясенными. Некоторые бесцельно бродили туда-сюда, другие просто стояли, уставившись на заключенного с раскроенным черепом, а один безостановочно колотил себя по голове кулаками. Однако постепенно они стали приходить в себя и разбрелись по камерам. Иштван оперся руками о стол по обе стороны от лужи крови, но не успел встать, потому что услышал Голос:

«Подожди».

– Подождать? Зачем?

Но ответа не было. Иштван огляделся, увидел, как другие заключенные медленно возвращаются в камеры, посмотрел на мертвого (или умирающего) человека за столом. Что такое известно Голосу? Если Иштван останется, его изобьют охранники, возможно, до смерти. Иштван попытался встать.

«Подожди».

В замешательстве он снова сел на скамью. Зачем ему оставаться? Что он от этого выиграет? Нет, нет, это будет ошибкой. И все же он остался на месте.

Громкоговоритель пролаял предупреждение, и теперь у Иштвана оставалось тридцать секунд, чтобы вернуться к себе. Он отсчитал их про себя, потом отсчитал еще шестьдесят и услышал, как лязгнули, закрываясь, двери камер.

«Ну вот, уже слишком поздно, – подумал Иштван. – Теперь мне достанется».

Он поднял руки, скрестил их на затылке, чтобы охранники не подумали, будто он представляет угрозу, и ждал, что будет дальше. Где-то через минуту открылись двери, ведущие во внешнее кольцо, и в тюремном коридоре появились охранники.

Странно, но в этот раз они не спешили. Одетые, как обычно, в спецкостюмы, они сопровождали людей в штатском – двух мужчин и двух женщин.

«Новая партия заключенных?» – подумал Иштван, но тут же отбросил эту мысль. Руки у этой четверки были свободны, шли они легко и спокойно, более того, несли с собой разные приборы и приспособления. Дверь с лязгом захлопнулась, и вошедшие направились мимо камер к центральному кругу.

Один из охранников поднял оружие и спросил:

– Мне нейтрализовать его, сэр?

Мужчина средних лет с заметной сединой в волосах – судя по представительной внешности, старший среди штатских – покачал головой:

– Только в крайнем случае, если он будет вести себя агрессивно. Пусть все останется как есть.

Ученые вошли в центральный зал и начали бродить туда-сюда, так что сопровождавшие их охранники неловко сталкивались друг с другом. Иштван сидел за столом и наблюдал за ними.

– Проверьте, жив он или мертв, – скомандовал тот, что казался главным.

– Будет сделано, сэр, – выпалил один из охранников, подошел к неподвижному телу, лежавшему лицом вниз на столе, и прислушался. Потом стащил перчатку и приложил палец к шее заключенного. – Сэр, он мертв.

– Хм, ужасно, – пробормотала одна из женщин, но тем не менее подошла ближе и уставилась на тело, словно завороженная. Затем подняла глаза на Иштвана: – Что же заставило его сделать это?

Иштван помедлил мгновение и помотал головой:

– Не знаю. Я не видел.

– Нет же, видели. Вы сидели прямо напротив него.

– Я слышал. Но не видел.

Два охранника подхватили труп за руки и потащили прочь, оставляя на полу смазанный кровавый след. Остальные, а также штатские со своей аппаратурой продолжали топтаться по кругу, постепенно сужая радиус, и наконец столпились возле Иштвана.

– Здесь, – объявил седой и повернулся к Иштвану. – Извините, но вам придется подвинуться.

«Теперь можно подвинуться, – сообщил ему Голос, и Иштван снова увидел перед собой призрачную физиономию жутко ухмыляющегося Конна. – И вернуться в камеру».

Иштван кивнул, очень медленно поднялся на ноги и сделал шаг в сторону от стола.

– Я хочу вернуться в камеру.

Седовласый равнодушно махнул рукой и пробормотал:

– Да, конечно. Ступайте.

По-прежнему держа руки на затылке, Иштван направился к выходу. Охранники провожали его взглядами, держа наготове оружие. Чувствуя, как они таращатся ему в спину, Иштван прошел в круговой коридор и остановился возле запертой двери своей камеры.

31

– Здесь, – заявил Брайден, указывая на приборы. – Там, где сидел этот парень. – Он повернулся к Кэлли. – Я ведь прав? Это какая-то аномалия? Что-то особым образом отзывающееся на кристаллическую структуру нашего Обелиска?

– Похоже на то.

Брайден улыбнулся:

– Я так полагаю, это прямо под полом? Нужно приготовить инструмент и начать копать.

Кэлли пожала плечами:

– У нас еще недостаточно данных.

– А я считаю, что более чем достаточно, – возразил Брайден. – Он ведь привел нас сюда? На поверхности ничего нет – значит нужно искать внизу.

Пока странного заключенного запускали обратно в камеру, один из ученых отправился назад в исследовательский центр, чтобы доставить механика с силовым резаком. На это ушло больше часа, но вот все было готово, и резак начал вскрывать пол.

Работа продвигалась медленно. Механик откалывал резаком куски породы, а охранники оттаскивали их в сторону.

Брайден понимал, что это опасно. Резак мог пробить отверстие во внутреннюю полость, заполненную непригодным для дыхания газом, и тогда все, кто стоит слишком близко, отравятся и, вполне вероятно, погибнут – поэтому сам Брайден отошел от расширяющейся дыры в полу. Кэлли Декстер осталась рядом с механиком и с любопытством наблюдала за его работой. Брайден испытал некоторое извращенное удовольствие, представив, как глаза ее выпучиваются и она начинает отчаянно хватать ртом воздух. Он улыбнулся, но в конце концов позвонил в центр и скомандовал доставить дыхательные аппараты, на всякий случай. Однако работу останавливать не стал.

Резак углубился на три или четыре фута, но пока все, что удалось найти, это грунт и скальные участки, пронизанные кристаллическими жилами. Может быть, эти кристаллы они и ищут? Или что-то залегающее глубже? Хорошо бы дождаться очередного импульса, сопоставить данные, проследить сигнал и убедиться, что они находятся на верном пути. Но когда случится импульс? Это может произойти через несколько часов, а может и через пару дней.

Еще восемь футов. В резаке закончился заряд, и механик поменял аккумулятор. Через некоторое время инструмент перегрелся. Когда механика вытащили на тросе из ямы, он покачал головой и сказал:

– Нужно охладить его. На это уйдет по меньшей мере часов пять-шесть. Кроме того, уже пора спать.

– Но мы должны продолжать! – воскликнул Брайден. – Я уверен, мы уже близко.

Механик утер пот со лба и хмыкнул:

– Там ничего нет. Одни камни. Вы только напрасно теряете время.

Брайден горел желанием продолжить работу, несмотря ни на что, но, поглядев на механика, а также на остальных ученых, решил, что разумнее будет сделать передышку.

– Хорошо. Сейчас мы слегка перекусим, потом несколько часов сна – и можно работать дальше.

Они найдут это. Брайден был уверен, что найдут. Оно ждало их. Обелиски не просто так привели их сюда – оно должно быть здесь. Брайден воспринимал происходящее как испытание веры, его веры. Если ему предстоит стать пророком, он должен быть твердым и продолжать до победного конца.

За ужином он почти ничего не съел, только размазал еду по тарелке. Большинство ученых уже спешили урвать несколько часов сна на свободных койках в казарме для охранников или в помещении для техперсонала.

– Интересно, о чем вы думаете? – спросила Кэлли Декстер.

Она сидела за столом напротив Брайдена и пристально разглядывала его, будто какую-то диковинку. Брайден покачал головой.

– Послушайте, доктор, – начала она, и на мгновение ее голос показался едва ли не робким и нерешительным, – вы должны понимать, что там может и не быть ничего.

– Но показания приборов – вы же сами их видели, так же как и я. Мы следовали им настолько точно, насколько могли, и…

– Результаты замеров каждый раз хоть чуть-чуть, но отличались. Да, они указывали на это место, а потом вдруг переставали. Может быть, Обелиски каким-то образом отключаются. Или же они пытаются передать сигнал объекту, который больше не существует.

«Нет, нет, – подумал Брайден, – это невозможно». Объект должен быть там. Он положил слишком много сил на этот проект и знал: оно существует. Обелиск говорил с ним, он чувствовал это, когда появлялся импульс. В отличие от Кэлли, у него была вера. Он верил в Обелиск, верил в то, что делает. Там обязательно должно что-то быть.

– Послушайте, я уже говорила об этом: нам нужно получить больше данных…

– Каких данных? – перебил ее Брайден. – Что они нам могут дать? Мы знаем, где искать. Нужно просто продолжать копать. Копать, пока не найдем.

– И что мы должны найти?

– Откуда мне знать? Но я уверен: там что-то есть. Обелиск не привел бы нас сюда просто так.

Кэлли поглядела на него, но ничего не сказала.

– Что такое? – не выдержал Брайден.

– Ничего.

– Что вы на меня так смотрите?

– Вам не понравится то, что я скажу.

– Говорите.

В глазах женщины полыхнула ярость.

– Хорошо. Итак, вы одержимый. Вы утратили объективность суждений. Вами управляют эмоции. Вы вдолбили себе в голову, что Обелиск – живое существо. Вы не отдаете себе отчета в своих действиях. Вы сами не можете определиться, в чем именно участвуете: то ли в научном исследовании, то ли в поклонении выдуманному вами божеству.

«Но я точно знаю, – подумал Брайден. – Я действительно поклоняюсь Ему. Как ты можешь быть такой слепой?»

Он весь затрясся от негодования, но все же взял себя в руки и ничего не сказал вслух.

Когда Кэлли снова заговорила, голос ее звучал намного тише:

– Я знаю, вы устали. Мы все устали.

И она осторожно дотронулась до его пальцев. Брайден отдернул руку так стремительно, словно его ударили. Быстро собрал посуду и вышел.

«Это еще одно испытание. Она пытается запутать меня, сбить с верного пути. Но она неправа, а я прав. Обелиск верит в меня, а не в нее».

Час или более того он нарезал круги по коридору, пока не заныли от усталости ноги. Затем направился в операторскую, сел, опершись локтями на стол, в ожидании момента, когда можно будет разбудить свою команду и продолжать поиски. Это время Брайден использовал для того, чтобы взять себя в руки, унять раздражение и прогнать прочь сомнения, которые Кэлли зародила в нем. «Нет, не Кэлли, – поправил он себя, – а доктор Декстер». Как же ей удалось так выбить его из колеи?

«Но ничего, ничего. Скоро все изменится. И тогда все поймут, что я был прав, а она – нет. Мы еще поглядим, кто кого».

Силовой резак вгрызался все глубже в недра Асперы, прошел еще шестнадцать футов, пока не сгорел окончательно. Механик, неодобрительно качая головой, выбрался из ямы и сказал:

– Эта штука не предназначена для подобной работы. Расчищать завалы – другое дело, но не это. Тут требуется машина помощней, что-то вроде горнопроходческого комбайна.

– Так, это мысль! – воскликнул Брайден. – Давайте притащим его сюда.

– Но у нас нет такой техники. Ее придется заказывать.

– Так закажите. Сколько времени займет ее доставка?

– Месяц. Может, два.

«Месяц?! Два?!»

– Должен быть другой способ, – решительно заявил Брайден.

– Есть еще один силовой резак или даже два, – сообщил механик, пожимая плечами. – Так что можем «убить» и их тоже. Возможно, продвинемся еще немного вглубь. Но вот что я вам скажу: нет там ничего и не может быть. Скальная порода, которую мы пытаемся пробить, лежит здесь миллионы лет. И не видно никаких признаков того, что она была потревожена.

«Это просто еще одно испытание», – опять подумал Брайден и стиснул зубы. Но кто сказал, что это не могло находиться в глубине столько времени? Вполне возможно, что технологиям, создавшим Обелиск, миллиарды лет.

– Доставьте резаки сюда, – распорядился Брайден. – И закажите на всякий случай проходческий комбайн.

Механик вздохнул и вышел.

Тогда это и случилось. Очередной импульс чудовищной силы опрокинул Брайдена на спину, и он едва не свалился в яму на полу. Голова раскалывалась от боли, в глазах помутилось. На мгновение он увидел что-то или кого-то, но не смог разобрать, что же это было. На еще более короткий миг перед Брайденом предстало лицо его покойного отца. Потом и оно тоже исчезло, а сам Брайден, тяжело дыша, беспомощно лежал на спине и смотрел в глаза доктора Декстер.

– Вы в порядке? – спросила Кэлли.

Брайден открыл рот, попытался ответить, но не смог издать ни звука. Рядом на коленях стоял охранник и стонал от боли. Один из коллег Брайдена, как обезумевший, рвал на себе волосы. Из камер доносились крики и стоны заключенных, звуки ударов, и Брайден понял, что кто-то из них, или два, или три, может разбиться насмерть. Новые трупы. Новые души, открывшиеся Слиянию. И он сам поступит так же. Только не сейчас.

– Вы почувствовали это? – сумел наконец проговорить Брайден.

Кэлли кивнула:

– Да, было что-то такое.

Он заметил, что у нее из одного глаза текут слезы. Только из одного.

– Разве это было не прекрасно? – не удержался и спросил Брайден.

– Не говорите глупостей, – сердито бросила Кэлли и помогла ему подняться.

Он огляделся. Охранники выглядели растерянными и напуганными. Двое других коллег Брайдена медленно приходили в себя. Мужчина стоял и непонимающе смотрел на зажатые в руках клочья собственных волос, женщина усиленно растирала виски.

– Он меняется, – произнес Брайден. – Становится сильнее.

– Он становится опаснее, – уточнила Кэлли. – Нам нужно быть осторожнее. – Она показала на раскиданные по полу и стенам пятна какого-то лишайника. – Видите, что творится с этой гадостью? Ее все больше и больше. Она разрастается вместе с сигналом.

– Значит, это часть Обелиска. Не нужно уничтожать ее, нужно радоваться, что она растет.

Кэлли покачала головой:

– Это просто побочный эффект. Нужно от нее избавиться. Еще раз говорю: мы должны быть осторожнее.

Она раскрыла карманный дисплей и скачала данные с компьютеров, установленных в операторской. Проверила сигнал, установила, куда он был направлен в этот раз. Потом подошла к выкопанному отверстию и долго настраивала аппаратуру.

– Интересно, – задумчиво произнесла Кэлли.

– Что такое?

– Проверьте сами, а потом я скажу. Посмотрим, совпадут ли у нас результаты.

Брайден вытащил свой дисплей и включил его. Коллеги последовали его примеру. Загрузив обновленные данные, он дал команду обработать их и подождал, пока компьютер определит координаты узловой точки. Сначала, в грубом приближении, все выглядело прекрасно: казалось, Брайден находится именно там, где ему и следовало быть, но по мере обработки информации масштаб карты на экране увеличивался, и Брайден с удивлением обнаружил, что стоит не рядом с узловой точкой, как он полагал, а футах в ста от нее. Он посмотрел на экран Кэлли и увидел такую же картину.

– Я уже говорила: нам не хватает данных, – заметила Кэлли.

Брайден кивнул и начал ходить по отсеку туда-сюда в попытке установить новое местоположение узловой точки. Кэлли шла рядом с ним, двое других ученых, несколько сбитые с толку, плелись в хвосте. «Оно перемещается», – подумал Брайден. Но что же это такое? Что это может означать? Похоже, то, что они ищут, невозможно увидеть, невозможно пощупать руками. Тем не менее он продолжал поиски, следя за появляющимися на экране данными.

Они дошли до стены внутреннего круга, однако цель находилась не здесь, а по другую сторону, в кольце с камерами заключенных. Брайден обменялся взглядами с доктором Декстер, и они вдвоем через боковой проход вышли в тюремный коридор. Миновав с полдюжины камер, они наконец остановились возле той, где, судя по показаниям компьютера Брайдена, сейчас находилась узловая точка.

В камере на койке сидел, сдвинув ноги и положив руки на колени, молодой человек. Глаза его были закрыты. Дышал он спокойно и размеренно.

– Вот где оно, – сказал Брайден. – Если мы начнем копать здесь, то, возможно, на этот раз доберемся до цели.

Кэлли взяла его за руку:

– Нет, Брайден.

С побагровевшим от ярости лицом он повернулся к ней и спросил:

– Что значит «нет»? Кто здесь командует? Раз я сказал «копать», значит надо копать.

Молча Кэлли оттащила его в сторону, подальше от решетки, и шепотом поинтересовалась:

– Не узнаете его?

Брайден обернулся и с недоумением посмотрел на молодого человека, который как ни в чем не бывало продолжал сидеть в той же самой позе. Просто один из заключенных. Ну так что? И тут заключенный открыл глаза, взглянул на ученых и улыбнулся.

– Он сидел за столом, когда мы получили первые данные, – пояснила Кэлли. – Сидел в том самом месте, где мы потом стали рыть яму.

– Нет, – прошептал Брайден.

– А теперь он здесь. Сидит именно там, где находится наша цель. – Она выглядела одновременно и возбужденной, и смущенной. Вся ее обычная бесстрастность куда-то испарилась. – Брайден, нам нужен не какой-то зарытый в землю артефакт, не какое-то оборудование. Нам нужен этот человек.

 

Часть 4

32

К Голосу обязательно надо прислушиваться и поступать так, как он велит. В конце концов, пока он Иштвана еще ни разу не подводил. Напротив, помог выбраться из заключения и привел из «Ада» в это место.

– Вас все устраивает? – спросил его главный ученый.

Как же его фамилия? Барден? Нет, Брайден. Иштван кивнул.

– Могу я принести вам что-нибудь?

Он не отвечал, ожидая подсказки от голоса мертвых, но тот молчал. Брайден смотрел на него и тоже ждал. Наконец – сколько прошло времени, он не представлял, – Иштван покачал головой и сказал:

– Не сейчас.

– Может быть, позже? – не отставал Брайден.

Иштван кивнул и вновь испытал странное чувство. Когда Голос был далеко, все окружающее казалось зыбким, ненастоящим. Точно так же он чувствовал себя в детстве: как будто не он управляет миром, а мир управляет им. Иштвану это не нравилось.

Брайден сидел за столом напротив и смотрел на него. Так же сидел когда-то серый человек. Но чего хочет от него Брайден?

– На что это похоже? – спросил наконец ученый.

– Что?

– Меня Он тоже выбрал. Он коснулся меня, и теперь я знаю, что стану Его пророком. С вами было так же?

Не понимая, о чем говорит Брайден, Иштван некоторое время колебался, но все же кивнул. Брайден расплылся в улыбке:

– Чего Он хочет от нас?

– Хочет?

– Он ведь явился, чтобы спасти нас, да? Он желает нам только добра. Он хочет привести нас к Слиянию. Он не говорил вам, как будет происходить Слияние? Не говорил, когда оно случится?

Иштван с недоумением посмотрел на ученого. Тот выжидающе, но дружелюбно наблюдал за ним. Молчание затянулось, и Брайден сказал, не сдержав раздражения:

– Мне вы можете рассказать. Я один из избранных.

– Для чего избранных?

– Это что, проверка? Вы играете со мной?

Иштван ничего не понимал. Кто этот человек и чего хочет? Он стал прислушиваться к Голосу, чтобы узнать, что делать. Голос не молчал, он никогда не молчал, но ничего не говорил о сидевшем перед Иштваном ученом и не подсказывал, как поступить. Иштван попробовал разглядеть сквозь обыденный мир очертания иного мира, увидеть лицо одного из «своих» мертвецов и услышать, что они говорят, но завеса еще не готова была опуститься. Он не мог пробиться в тот мир.

– Меня Он тоже избрал, – нервничая, воскликнул Брайден. – Не будь я избранным, вы бы там так и сидели.

Иштван подумал, что отчасти ученый прав. Но тогда, стоя перед решеткой, Брайден смотрел на него в упор и не видел. Его признала женщина, другой ученый. Однако, чтобы успокоить Брайдена, Иштван согласно кивнул.

Это помогло. Брайден улыбнулся и немного расслабился в своем кресле.

– Итак, вопрос заключается в следующем: чего Он хочет от нас?

Но Иштван больше не обращал внимания на ученого – в его голове вновь заговорил Голос:

«Посмотри на на меня. Пойми меня. Поделись со мной».

– Посмотри на меня, – пробормотал Иштван.

– Посмотреть вас? – удивился Брайден. – Но я и так смотрю на вас. Я ведь здесь, сижу за одним столом с вами.

– Нет. Посмотреть на него. Я хочу посмотреть на него.

– На кого? – переспросил Брайден и, не дождавшись ответа, продолжил расспросы: – Вы имеете в виду Его? Вы говорите про Обелиск?

О чем он говорит? Какой еще обелиск? На одно мгновение Иштвану показалось, что вот сейчас Голос наконец подскажет, как себя вести, но миг этот прошел, и Голос продолжал что-то говорить, но Иштван не мог толком понять смысла слов и их важности, хотя и чувствовал, что его мозг продолжает воспринимать информацию.

– Ну хорошо, – сказал Брайден. – Почему бы и нет? Вы увидите Его. В этом есть смысл. Придется закрыть глаза на кое-какие формальности, связанные с секретностью, но я ведь как-никак руководитель этого проекта. Это намного важнее каких-то пунктов инструкции.

Пискнул сигнал видеофона. Брайден взглянул, кто его вызывает, и лицо его исказила гримаса раздражения. Он снова повернулся к Иштвану:

– Прошу извинить меня. Я должен ответить, но это ненадолго.

Брайден встал и подошел ближе к монитору. Когда он включил связь, Иштван увидел на экране лицо женщины-ученого, той самой, которая узнала его в камере.

– В чем дело, доктор Декстер? Я занят.

– Заключенного нет на месте. Вы, случайно, не в курсе, где он?

– Прежде всего, он не заключенный. Он наш гость. Во-вторых, да, я знаю, где он. Здесь, со мной.

– И что он делает там с вами? Почему вы не соблюдаете инструкцию?

– Мне необходимо было поговорить с ним, и я не уверен, что инструкции применимы в данной ситуации.

– Почему это вдруг?

– Я не обязан отчитываться перед вами, доктор Декстер, – отрезал Брайден.

– На самом деле обязаны. И следите за тем, что говорите. Можете не сомневаться: все это появится в моем отчете.

Брайден собирался ответить так же резко, но, видимо, передумал. Иштван услышал, как он глубоко вздохнул.

– Вы все еще не понимаете, доктор Декстер?

– Чего я не понимаю?

– Чем мы здесь занимаемся. Сути нашей работы. Не понимаете, насколько она важна. А ведь пути назад уже нет.

– Брайден, – едва сдерживаясь, сказала Кэлли, – нельзя так просто…

Но Брайден не дал ей договорить и отключил связь.

Когда он подошел к Иштвану, на губах его снова играла улыбка.

– На чем мы остановились? Да, вы хотели Его увидеть. Следуйте за мной.

Было уже поздно, и рабочий день у большинства сотрудников исследовательского комплекса закончился. Когда Брайден и Иштван вошли в аппаратную, немногие продолжавшие работу ученые и лаборанты на миг оторвались от компьютеров и снова вернулись к своим занятиям. Лишь один или два человека задержали на них взгляд. Брайден не удостоил их вниманием. Он прошествовал к дальней стене со смотровым окном и, подтянув к нему Иштвана, с благоговением произнес:

– Вот Он.

Через толстое стекло Иштван увидел странной формы сооружение, напоминающее две переплетенные колонны; красно-черное, испускающее красноватое свечение, оно было испещрено по всей поверхности странными рисунками. Хотя нет, не такими уж и странными. Присмотревшись, Иштван узнал в них ткань иного мира, материал, из которого была соткана та завеса, которая опускалась и закрывала привычный мир. Узнал даже черты и мимику лиц, являвшихся ему в ином мире. Если бы только ему позволили достаточно долго смотреть на них, Иштван увидел бы, как эти знаки и символы начинают складываться в шепот и бормотание голосов, что приходили к нему. Да, это был тот самый объект, который сводил вещи воедино. Который придавал смысл всему происходящему. Здесь находился ключ ко всему сущему.

– Правда, Он прекрасен?

Иштван кивнул. Трудно было оторвать взгляд от Обелиска, но все же он нашел в себе силы и повернулся к ученому:

– Я хочу туда.

– Это всегда успеется. Нельзя так уж все сразу.

– Нет. Сейчас.

Они смотрели друг на друга: Брайден – с некоторым любопытством, Иштван – с твердой решимостью. Наконец Брайден вздохнул и отвел взгляд.

– Ну хорошо. Если это так необходимо.

Он вставил в прорезь персональную карточку и ввел код. Когда дверь отъехала в сторону, почти все находившиеся в помещении обернулись к ним. Брайден широким жестом пригласил Иштвана войти.

– Не совсем по инструкции, – тихо, будто разговаривая сам с собой, произнес Брайден, и дверь за ними встала на место.

Отсек с Обелиском отличался от других помещений в исследовательском комплексе. Пол представлял собой голый камень – все помещение было просто вырублено в скале, только стены потом дополнительно выровняли. Обелиск возвышался в самой середине, жуткий и в то же время величественный. Иштван всей кожей ощущал, как от него исходит энергия. Один вид артефакта вызывал головокружение.

– Ну вот, вы побыли в одном помещении с Ним. А теперь пойдем.

Но Иштван не обратил на него внимания, а начал медленно приближаться к Обелиску.

– Иштван, – позвал Брайден. И снова, уже громче: – Иштван!

Он почувствовал, как на плечо легла рука ученого, но просто скинул ее и продолжал идти. За спиной Брайден что-то говорил, но Иштван почти ничего не слышал – все звуки заглушал Голос, который вел его, направлял к этому объекту небывалой красоты.

И в то же самое время он – или, по крайней мере, его подобие – находился в голове Иштвана. Все необходимые детали и схемы. Этим Обелиск и занимался, когда осторожно нащупывал путь в его мозг: освобождал там место для себя.

Но Брайден мешал Иштвану. Настойчиво хватал за руку, пытался оттащить к выходу. Иштван сердито оскалился на ученого, но тот продолжал тянуть его назад.

– Не сейчас, – причитал Брайден. – Мы должны сперва изучить Его, ради…

Тут дверь открылась, и в отсек ворвалась доктор Декстер. Лицо ее пылало. Женщина была в ярости.

– Брайден! Даже вам должно быть понятно, что это уже переходит все границы, и…

Дальше Иштван уже не слушал, зато Брайден отвлекся. Иштван вырвался из его объятий и неровной походкой двинулся к Обелиску. Оглянувшись на мгновение назад, увидел, как двое ученых кричат друг на друга. Взгляд Брайдена метался от него к доктору Декстер и назад.

И вот Иштван уже оказался прямо у основания Обелиска. Приложил ладонь к поверхности и сразу же ощутил, как перед ним вновь пала завеса иного мира, за которой таилась чудовищная сила. Вдалеке раздавались чьи-то крики. Очень медленно, осторожно Иштван раскрыл сознание. Он стоял с зажмуренными глазами и ждал.

Долгое время ничего не происходило. Потом Иштвана словно окатило волной, и миллионы невидимых пальцев мгновенно прощупали его мозг. Иной мир обрушился на него и затмил все остальное, будто оно никогда и не существовало (кто знает, может, и в самом деле не существовало). Иштван открыл глаза и на том месте, где прежде возвышался Обелиск, теперь увидел мертвого Конна, только был он раз в шесть-семь больше, чем при жизни. Конн с высоты своего роста глядел на Иштвана. Из шеи его по-прежнему струилась кровь. Он наклонялся, его лицо приблизилось, огромная голова загородила весь обзор и накрыла Иштвана своей тенью. И гигант улыбнулся.

Внезапно произошел мощный выброс энергии, и тело Иштвана затрепетало каждой клеточкой. Со всех сторон доносились крики. Мозг моментально очистился во вспышке белого света. Он не осознавал, кто он такой, где он и существует ли вообще. А потом лишился чувств.

33

Импульс был такой сильный, что его последствия ощутил даже Гроттор. Вздрогнув, он ухватился за поручень и дождался, когда пройдет головокружение. Ортор обхватил голову обеими руками, вскрикнул, а потом начал биться лбом о приборную панель. Все остальные, кто находился на мостике, пострадали не меньше, они выглядели потрясенными, ошарашенными, едва ли не ополоумевшими. В который раз Гроттор подумал: если так хреново на орбите, хвала господу, что они находятся здесь, а не на поверхности планеты.

Когда пульсация наконец стихла, первым делом коммандер велел успокоить Ортора, который продолжал биться головой. Лоб Ортора к этому времени превратился в один большой синяк, кожа в нескольких местах лопнула; всего за две-три минуты он причинил себе серьезные увечья. Теперь Гроттор с чистой совестью мог отдать приказ связать лейтенанта и запереть в корабельном карцере. Так он убивал сразу двух зайцев: без своих глаз и ушей на этом корабле Блэкуэлл не сможет узнать о планах коммандера и Серого.

Только разобравшись с Ортором, коммандер повернулся к лейтенанту Хейли. С совершенно безумным видом она все водила и водила стилусом по экрану планшета, непрерывно бормоча что-то себе под нос. Каждое изображение она немедленно отсылала Гроттору – рисунки, очевидно имеющие непосредственное отношение к Обелиску, чередовались со страницами, заполненными формулами и уравнениями. Гроттор сразу же пересылал их Серому.

Когда часов пять-шесть спустя Джейн закончила, она была настолько вымотана, что дрожала всем телом и едва не падала со стула. Коммандер помог ей дойти до каюты и уложил на койку.

– Но я… он… он все еще зовет меня, и…

– Тсс! – перебил ее Гроттор. – Отдохните. У вас еще будет возможность продолжить.

Через тридцать минут он собрал команду на капитанском мостике – место Ортора занял другой офицер. Убедившись, что все пришли в норму и служба идет своим чередом, коммандер покинул мостик. Он навестил Ортора в карцере и обнаружил, что тот смертельно оскорблен и полон подозрений. Лейтенант сорвал с головы бинты и засыпал Гроттора неумело завуалированными вопросами, пытаясь выведать, что произошло в его отсутствие. Коммандер отделался ничего не значащими ответами и вскоре ушел.

Он вернулся в свою каюту, и уже через пару минут на связь вышел Серый.

– Последние материалы великолепны. Они нам очень помогут, многому научат.

– И чему же они научат?

Серый усмехнулся:

– Пока еще рано об этом говорить, нам нужно больше материала. При каких условиях были сделаны эти записи?

– Я не вполне уверен. Полагаю, головная боль…

– Что стало причиной головной боли?

– Не знаю. А что обычно вызывает головную боль?

– Проверьте показания, снятые с Обелиска. Но это еще не все. Узнайте, что творится на планете и как это соотносится с ее «рисунками». Возможно, существует связь. Должна существовать.

– Связь?

Серый снова улыбнулся:

– Мы должны понять самые основы. Выведайте все, что только можно. А она пусть продолжает. Если станет слишком опасно, прекратите эксперимент. Самое главное, держите в тайне и ее значение, и все, что происходит на планете. В случае необходимости можете уничтожить планету. Если мы получим от нее достаточно материала, Аспера нам больше не понадобится.

34

– Сэр, они не отвечают на наш запрос, – доложил радист.

– Не отвечают? – хмыкнул капитан Мартин. – Продолжайте вызывать. Мы пока можем лечь на орбиту. – Он повернулся к штурману: – Сделайте нужные расчеты.

Йенси сидел в задней части капитанского мостика и наблюдал за происходящим. Вообще-то, находиться здесь ему было нельзя, но никто не обратил на него особого внимания. Йенси хотелось увидеть Асперу с высоты, хотелось узнать, кто (или что) ждет их внизу, кто ответит на запрос с «Эйбона».

Похоже, никто.

– Вы не ошиблись с частотой? – спросил капитан.

– Та же самая, какую мы всегда использовали.

– И тот же код?

– Тот же, сэр.

– Попробуйте другие частоты. И другие коды. Может быть, им пришлось сменить канал и они не посчитали нужным известить нас. Посмотрим, что из этого получится.

Но ничего не вышло. По крайней мере, поначалу. Корабль уже выходил на околопланетную орбиту, когда радист начал принимать сообщение на одном из каналов экстренной связи.

– Сделайте звук громче, чтобы все могли услышать.

– Но, капитан…

– Выполняйте.

– Слушаюсь, сэр.

«Внимание! Всем-всем-всем! Это предупреждение! Сектор находится в карантине! Посадка на Асперу запрещена! Всем кораблям немедленно повернуть назад! Никаких исключений!»

Пара секунд тишины – и запись пошла по второму кругу.

– А к нам это имеет отношение? – поинтересовался штурман. – Может, они просто запускают запись, чтобы отпугнуть непрошеных гостей.

Капитан нахмурился:

– Учитывая то, что никто не отвечает на наши вызовы, думаю, это относится и к нам. Должно быть, у них что-то произошло.

Радист продолжал вызывать Асперу, но все так же безуспешно. Капитан стоял рядом, сохраняя невозмутимый вид. «Мы должны повернуть назад?» – порывался спросить Йенси, но решил лишний раз не привлекать к себе внимания. В конце концов, на Аспере находился его брат, и Йенси хотел узнать о его судьбе.

– Капитан, какие будут указания? – спросил штурман.

– Продолжайте вычислять орбиту. Мы должны решить, как поступить с грузом, который нам поручили доставить на Асперу. Если мы этого не сделаем, нам не заплатят.

– Но там же карантин.

– Мы отправим на планету катер только после того, как свяжемся с кем-нибудь внизу. Будем действовать осмотрительно.

«Эйбон» вышел на высокую орбиту вокруг Асперы, радист по-прежнему пытался связаться с кем-нибудь внизу, но все так же безуспешно.

– Мне продолжать, сэр?

Капитан помедлил, потом кивнул. Радист вернулся к своему занятию, пробовал по очереди все доступные каналы – никакого результата.

«Может быть, в тюрьме случился бунт, – подумал Йенси, – и заключенные победили».

Вдруг на обзорном экране среди черноты космоса появилась крошечная точка и стала быстро увеличиваться в размерах.

– Что это? – спросил кто-то из членов команды.

Ответа не последовало. Очень быстро точка превратилась в некий объект, который стремительно приближался к «Эйбону». Теперь стало понятно, что это корабль.

– Крейсер Колониального флота, – сообщил штурман.

– Но что он здесь делает? – поинтересовался радист.

– Устанавливает орбитальные мины. Они перекрывают доступ к планете.

В разговор вмешался капитан Мартин:

– Немедленно свяжитесь с крейсером. Должно быть, это ошибка.

Сначала вызовы оставались без ответа. Когда же радист несколько раз повторил позывные «Эйбона» на аварийной частоте, им наконец ответили. На экране появился человек с суровым, изрытым оспинами лицом и погонами коммандера.

– Гроттор слушает.

– Коммандер Гроттор, – начал капитан, – у нас на борту трехмесячный запас продовольствия и другие грузы. Мы очень просим…

Он не договорил, потому что коммандер поднял руку, призывая замолчать, и покачал головой:

– Мне жаль, но вы оказались не в том месте и не в то время.

Капитан Мартин застыл с ошарашенным видом. Тем временем на экране появились небольшие объекты, и они приближались к «Эйбону». Что они собой представляют, сразу было не понять.

«Вот черт, – подумал Йенси, – это мины…»

Он развернулся и бросился бежать.

За его спиной мостик пришел в движение. Капитан Мартин отдавал команды, штурман пытался изменить курс судна, но Йенси знал: уже слишком поздно. Он бежал что было сил и кричал, предупреждая всех о надвигающейся катастрофе. Проскочив мимо лифта, Йенси кинулся по лестнице на нижние палубы.

Он находился на полпути вниз, когда взорвалась первая мина. Йенси не удержался на ногах и покатился по ступенькам. Над головой раздался чмокающий звук, из корабля начал вырываться воздух, и вместе с ним Йенси потащило вверх по лестнице, но вовремя сработала автоматика, и герметичная заслонка перекрыла утечку. Йенси поднялся на ноги и побежал по коридору к камере, в которой хранились скафандры с запасом кислорода. Йенси быстро влез в скафандр, шлем автоматически сомкнулся вокруг его головы. Сверху, приглушенные толстым стеклом, доносились крики.

Еще нескольким членам команды пришла в голову та же мысль, и сейчас они, как и Йенси, бежали к спасательным капсулам. Но тут прогремел второй взрыв – на этот раз на нижних палубах, – и Йенси вместе с остальными потянуло к образовавшемуся в обшивке отверстию с рваными краями. Йенси краем глаза заметил, как нескольких человек вышвырнуло в открытый космос, и сам он едва не отправился туда же, но в последнее мгновение ухитрился зацепиться за торчавший, как обломанный зуб, кусок вывороченной взрывом обшивки и держался до тех пор, пока давление не выровнялось.

Йенси втиснулся обратно в корабль. Искусственная гравитация была отключена, и теперь, чтобы нормально идти, пришлось включить режим невесомости на ботинках. Окружающие звуки казались странными, приглушенными, словно частично улетучились вместе с воздухом. Топот тяжелых башмаков воспринимался, скорее, как едва ощутимая вибрация. Единственное, что он четко слышал, это его собственное испуганное дыхание. Борясь с невесомостью, Йенси поспешил к спасательным капсулам – при этом приходилось ежесекундно уворачиваться от плавающих в коридоре обломков. За поворотом, на том месте, где должны были стоять снаряженные капсулы, оказалась дыра. Второй ряд капсул, похоже, избежал повреждений. Внезапно за спиной послышался неясный шум, а в следующее мгновение Йенси едва не сбила с ног ударная волна. «Кажется, мне конец», – подумал он, отключил гравитацию на ботинках и оттолкнулся ногами от пола.

Однако в невесомости трудно было точно рассчитать силу и направление. Секунду спустя Йенси понял, что взял курс слишком высоко и, скорее всего, вылетит через отверстие наружу. Он попытался раскрутиться, чтобы изменить траекторию, но из этого мало что вышло, и Йенси вынесло в открытый космос. Спас его проплывавший рядом обломок переборки. Со всей силой, на которую был способен, Йенси оттолкнулся и уже с меньшей скоростью полетел в противоположную сторону, ближе к обшивке корабля. Затем включил гравитацию на ботинках и медленно опустился.

Он торопливо протопал по обшивке к дыре, забрался внутрь и спустился по стене к уцелевшим капсулам. Дверь одной из них оказалась открытой, и прямо за ней лежал Свансон. Глаза шведа были выпучены – он умер от нехватки кислорода. «Вот и еще одна смерть», – подумал Йенси, оттащил тело в сторону и забрался в капсулу.

Дверь медленно закрылась. Йенси пристегнулся и включил двигатель. Капсула рванулась вперед и тут же начала вращаться из-за сопротивления атмосферы. Йенси надеялся, что маленький аппарат не будет притягивать к себе мины либо они вообще взорвутся от перегрева, не долетев до него. Сидя в крошечной вращающейся капсуле, несущейся к поверхности, Йенси приготовился сражаться за свою жизнь до конца.

35

– Что это было, черт возьми? – крикнула Кэлли, судя по ее виду еще не пришедшая в себя.

– Так вы наконец почувствовали? – спросил Брайден. В голове пульсировала боль, и он едва стоял на ногах. – Ему пришлось кричать, чтобы вы услышали. А я слышу Его всегда.

– Брайден, это не человеческое существо. Он опасен. Возможно, с ним что-то случилось. Мы должны закрыть проект, пока он не убил нас всех.

– Закрыть? Да вы с ума сошли! Сейчас, когда мы только-только чего-то достигли?

– Вот чего мы достигли, – сказала Кэлли и показала на Иштвана, который лежал на каменном полу возле Обелиска с закатившимися глазами и дрожал всем телом. – Бедняга потерял сознание.

– С ним все будет в порядке, – заявил Брайден, подошел к Иштвану и проверил пульс. – Просто какой-то приступ. – Он выпрямился и добавил: – Он уже приходит в себя.

– Послушайте, Брайден, Обелиск – вовсе не добрый дар. Он несет нам зло.

– Не говорите ерунды. Обелиск – это ключ к нашему Спасению.

Кэлли горько рассмеялась.

– Вы настолько помешались на своей идее, что не видите того, что прямо перед вами. Вы хотите превратить научный эксперимент в религиозную церемонию. Вам наплевать даже на очевидные факты, которые противоречат вашей теории. Факты? К черту их – вы же уже решили для себя, что такое Обелиск!

Брайден только покачал головой и отвернулся. Он опустился на колени и легонько похлопал Иштвана по щекам. Через несколько секунд веки Иштвана задрожали, зрачки вернулись на место, а челюсти разжались.

– Вот! Смотрите! – Брайден обернулся и с победоносным видом посмотрел на Кэлли. – Он уже почти пришел в норму.

– В норму? Брайден, мы должны прекратить эксперимент. Нужно немедленно сообщить коммандеру.

Иштван, почти оправившийся от шока, молча смотрел на Брайдена. Тот протянул руку и нежно погладил его по щеке:

– Что вы видели? Что Он говорил вам? Чего Он хочет от нас?

Иштван молчал.

– Брайден, если вы не скажете Гроттору, я сделаю это сама.

Брайден по-прежнему не отвечал, Кэлли раздраженно топнула ногой и направилась к выходу.

– Доктор Декстер, – наконец отозвался он, когда она уже подошла к двери.

Кэлли остановилась и обернулась. Брайден не спеша приближался к ней, держа на мушке пистолета.

– Что вы задумали?

– То, что должен был сделать давным-давно.

Кэлли медленно подняла руки:

– Не делайте этого, Брайден. Вы не соображаете, что творите.

– Нет, нет, доктор Декстер, я прекрасно все понимаю. Повернитесь и выйдите в операторскую, а потом через дверь в коридор. Я скажу, когда остановиться. Теперь я командую.

Кэлли ледяным тоном бросила через плечо:

– Вы уверены? Больше похоже, что теперь командует Обелиск.

Брайден провел доктора Декстер через операторскую – все работавшие там ученые и лаборанты в изумлении уставились на них – и дальше по коридору в помещение службы безопасности.

– Мне нужно поместить под стражу преступника, – сообщил Брайден.

Дежурный безопасник удивленно приподнял бровь:

– Преступника?

– Да-да, вот эту женщину.

– Но это же доктор Декстер.

– Разумеется, доктор Декстер. Она изменница. Ее нужно посадить в карцер.

Безопасник переводил недоумевающий взгляд с Брайдена на Кэлли и не знал, как поступить.

– Если вы этого не сделаете, он может меня пристрелить, – заявила Кэлли.

Это решило дело. Безопасник взял ее под руку, отвел в карцер и запер дверь на замок.

В помещении с Обелиском Иштван неподвижно лежал на полу и, не мигая, смотрел на возвышающиеся над ним два рога. На их концах стоял мертвый Конн. Потом он превратился в мать Иштвана. А она стала политиком, которого он застрелил, Фишером. Лица всех троих перемешивались, одно превращалось в другое, а то – в следующее. Голос существа также казался комбинацией всех трех голосов – одновременно и высоким, и низким.

Теперь Иштван понял, что иной мир и есть настоящий. Только это и имело значение. А Обелиск существовал сразу в обоих мирах, являлся связующим звеном.

«Теперь ты понимаешь?» – спросила триединая сущность.

«Да, понимаю», – попытался ответить Иштван, но не смог выдавить из себя ни звука. Тем не менее Обелиск его услышал.

Вокруг началось какое-то движение, замелькали странные тени, и Иштвану понадобилось время, чтобы разобраться в происходящем. Оказалось, что это ученые – четверо или пятеро человек, подошли проверить его самочувствие. Один приложил пальцы к горлу Иштвана и что-то сказал. Другой приподнял ему веко и посмотрел так пристально, будто хотел проникнуть взглядом прямо в мозг. Иштван попытался не обращать на них внимания, как на назойливых насекомых, но они все никак не уходили, и это сильно его раздражало.

«Мы не такие, какими должны быть, – сообщил призрак. – Вернее, такие, но мы должны превратиться в нечто другое. И ты должен восстановить нас, обновить нас».

– Восстановить вас, – пробормотал Иштван. – Обновить вас.

– Что? – воскликнул один из ученых. – Он что-то сказал?

– Что-то сказал, что-то увидел, – прошептал Иштван.

«Мы войдем в тебя. Ты примешь наш облик, не только тот, который есть сейчас, но и тот, который будет. И ты разделишь его с нами».

– Разделю с вами, – едва слышно произнес Иштван.

– Он сказал «разберусь с вами»? Что бы это значило?

«Мы должны стать свободными, – повторял призрак. – Должны стать свободными».

Постепенно видение угасло. Или не угасло, а просто отступило на задний план и оставалось там: триединый призрак с меняющимися лицами. Правда, теперь лица менялись не с такой скоростью – не несколько раз за секунду, а один раз за несколько секунд. Их очертания смазались, и голоса звучали не так громко, так что Иштван теперь отчетливей видел и слышал ученых.

– Вы в порядке?

В порядке ли он? Что вообще имел в виду этот человек? Иштван нерешительно кивнул. Тут же один из ученых протянул руку, чтобы помочь ему встать, но Иштван отвел ее в сторону.

– Еще не готовы? Конечно, конечно, вам нужно отдохнуть. Ни к чему торопить события.

– Я остаюсь здесь.

– Разумеется, мы подождем, когда вы будете готовы.

– Я никогда не буду готов. Я буду жить здесь.

Он должен был оставаться здесь до тех пор, пока призраки не станут свободными, пока он не выполнит свою задачу. Это слово вызвало в душе Иштвана странное смятение. Но почему?

– Но вам нельзя здесь оставаться. Нельзя просто так лежать на каменному полу.

Иштван молча покачал головой. Конечно же, он может остаться. Почему нет?

– Вы, вероятно, еще не способны здраво рассуждать. Думаю, втроем мы сумеем вынести вас отсюда и переместить в более подобающее место, где вы сможете отдохнуть.

– Я и тут могу отдохнуть. И вообще, на отдых нет времени.

– Ну все, пойдем, – заявил один из ученых и попытался приподнять Иштвана.

– Если он хочет остаться, пускай остается.

Иштван не сразу узнал этот голос, но потом сообразил, что принадлежит он Брайдену. Он посмотрел на седого ученого и улыбнулся. Да, Брайден понимает. Хотя бы отчасти. А в следующее мгновение Брайден опустился рядом с ним на колени. Глаза его сияли.

– Он хочет, чтобы вы остались здесь?

Он? Что доктор подразумевает под этим? Неужели он не видит призраков? Иштван показал на них рукой, но Брайден увидел лишь Обелиск.

– Да, – произнес он и положил руку Иштвану на плечо, – я понимаю.

«Нет, – подумал Иштван, – ничегошеньки он не понимает».

Однако это не имело значения, Иштван уже был близок к цели. Теперь Брайден позволит ему делать то, что ему хочется. То, что необходимо сделать. Он останется жить здесь, у основания Обелиска, покуда тот не обучит его всему, что Иштван сможет усвоить; сам он также научит Обелиск тому немногому, что ему известно, а потом отправится странствовать и проповедовать, пока все наконец не поймут и повсюду не появятся новые Обелиски, и это воистину будет началом новой прекрасной эры.

36

Новая прекрасная эра стартовала с убийства, а сразу за ним последовало самоубийство. В тюрьме заключенный по имени Джеймс Колберт, который с каждым днем становился все более угрюмым и все больше держался особняком, обхватил шею другого узника, Кена Доллара, и душил его до тех пор, пока тот не потерял сознание и не умер. Остальные заключенные, сообразив, что происходит, попытались оторвать Колберта от его жертвы, но было слишком поздно. И пока они решали, можно ли еще помочь Доллару, Колберт, что-то бормоча себе под нос, бочком выбрался из толпы. Несколько человек вроде бы внимательно следили за ним, но оказалось, что не слишком внимательно. Стоило им на пару секунд отвлечься, чтобы узнать, удалось ли вернуть к жизни Доллара, Колберт внезапно рванул с места и с разбегу врезался в стену, словно хотел пробить ее. Удар оказался настолько силен, что череп раскололся и кусочки мозга разлетелись во все стороны. Несколько секунд – и Колберт тоже умер.

Генри сидел в операторской и с ужасом наблюдал за происходящим. Разумеется, он вызвал охранников, но не сразу, и к тому моменту, когда они встали наготове перед дверью, Доллар был уже мертв, а его убийца покончил с собой. Генри включил сирену, чтобы вернуть заключенных в камеры, и был очень удивлен, когда лишь пара человек послушались, а остальные продолжали топтаться на месте и даже не думали возвращаться. Генри выждал некоторое время и произнес усиленное громкоговорителями «тридцатисекундное предупреждение». Но на него никто не обратил внимания.

Что же дальше? После появления в тюрьме Брайдена и его людей заключенные находились на пределе. И даже когда ученые отбыли восвояси, прихватив с собой брата Йенси, ситуация не улучшилась. Напротив, стало еще хуже. Коснулось это не только заключенных, но также охранников и операторов. Участились ссоры, вспыхивали даже драки. Один из охранников, опытный и обычно уравновешенный парень по фамилии Маршалл, едва не откусил своему товарищу ухо. Его скрутили и бросили в кладовку, где он продолжал буйствовать: кричал, рыдал и кидался на стены. Когда на следующий день дверь открыли, чтобы выпустить Маршалла на свободу, тот сидел в собственных экскрементах. Кроме того, он умудрился разрезать себе ладонь и вымазал стены в собственной крови. Присмотревшись, Генри убедился, что это не просто кровавые пятна, а какие-то зловещие, странные символы, не похожие на буквы ни одного из знакомых Генри языков.

Он связался с коммандером и доложил о происшествии. Гроттор поворчал, но потом велел снять все «рисунки» Маршалла на видео и немедленно переслать ему лично.

– А как поступить с самим Маршаллом? – спросил Генри.

– С Маршаллом? Бросьте его в свободную камеру. Пусть сидит вместе с остальными заключенными.

Генри так и поступил, но велел на всякий случай запереть камеру снаружи на замок. Один из заключенных, Уолдрон, приносил Маршаллу еду и просовывал в небольшое отверстие в нижней части решетки. Иногда Маршалл ел, а иногда нет. Он продолжал теребить рану на ладони, раздирал ногтями плоть и, когда наконец она снова начала кровоточить, нарисовал новые символы – на полу, на стене, на простынях и даже на своем теле.

«Что же сотворило с ним такое? – поневоле задумался тогда Генри. И сейчас, глядя на два трупа на экране и топчущихся вокруг заключенных, он снова спрашивал себя: – Что же сотворило такое с ними?»

Охранники так и стояли возле двери – ждали указаний. Старший вызвал Генри и спросил, что случилось во внутренней зоне.

– Заключенные не возвращаются в камеры.

– Вот как? И сколько их? Один? Два?

– Больше. На самом деле почти все.

Командир хищно оскалился и отчеканил:

– Все в порядке. Мы сделаем их.

Похоже, его это радовало, и Генри со всей отчетливостью понял: если он откроет дверь – кто-то из заключенных, или даже многие, могут погибнуть.

– Возвращайтесь к себе, – решил он. – Я не открою дверь.

– Эй, Уондри, открывай.

– Нет. Возвращайтесь на место. Это приказ.

С громким ворчанием недовольные охранники разошлись, и Генри снова повернулся к монитору. «Что теперь делать с трупами?» – думал он. Заключенные по-прежнему бесцельно бродили по залу, время от времени то один, то другой едва не спотыкались о мертвецов. Вот двое из них схватили тело за ноги, подтащили к яме, выкопанной по приказу Брайдена, и швырнули вниз. Через секунду труп исчез в черноте ямы, а они вернулись за вторым.

«Вот и хорошо», – подумал Генри и отвел взгляд от экрана.

Иштван оставался в отсеке рядом с Обелиском, поглаживал его, любовался им. Слушал и отвечал. Это было прекрасное, изумительное творение, и то, что оно делало с его мозгом, тоже было прекрасно. Обелиск изменял Иштвана, делал его похожим на себя, но и Иштван в свою очередь изменял Обелиск. Он учился разговаривать с Иштваном, а потом посылал свой голос на поиски других мозгов, подобных его мозгу.

Но мозг Иштвана был особенным. То, что он спокойно воспринимал, остальными ощущалось как боль. Он наблюдал за другими людьми, за их реакцией, видел замешательство и непонимание на лицах. Видел, как их глаза вроде бы вспыхивают, но не загораются. Люди начинали сходить с ума, когда Обелиск проникал к ним в голову, – сигнал был рассчитан не на обычный мозг, а на такой, как у Иштвана.

Тем временем мощность сигнала возрастала. Ученые, частенько приходившие поглазеть на Обелиск, а также на Иштвана, под воздействием сигнала в основном ощущали боль, хотя у некоторых мозг был гибче, и они, похоже, начинали видеть – пока еще неотчетливо – тех призраков, которых Иштван теперь наблюдал постоянно. Ученые то и дело шептались между собой, и тогда Иштван узнавал, что творится за пределами зала Обелиска. Они говорили, что все больше и больше людей сходило с ума, хотя Иштван не был уверен, что именно они подразумевают под словами «сходить с ума». Безо всякого повода возникали стычки, порой кто-то наносил себе увечья, доходило и до самоубийств. Порядка вокруг становилось все меньше, и вся система работы исследовательского центра начинала рушиться. Но Иштван считал, что это нормально: чтобы построить что-то новое, сперва нужно разрушить старое.

Некоторые ученые (и Брайден в их числе) регулярно приходили повидать Иштвана – группа истинно верующих. Они собирались вокруг него и ждали, когда он пошевелится или произнесет что-либо. Один записывал каждый его жест, каждое слово. Только это были не слова Иштвана – он лишь повторял то, что говорили призраки, но ученые не могли их видеть и слышать. «Почему так получается?» – удивлялся Иштван, но не находил ответа.

Другие ученые не ходили к Обелиску и Иштвану. Они работали в аппаратном зале за компьютерами и прочими устройствами или просто стояли возле стекла. Иштван смутно догадывался, что ученые разделились на два лагеря. Во главе одного стоял его старый знакомый Брайден. Эти верили в невероятные возможности Обелиска. Некоторые из этих ученых были юнитологами и участвовали в проекте из религиозных соображений. То были настоящие фанатики, и Брайден в особенности. Иштван чувствовал, что ради достижения своих целей они готовы пойти на все. Остальные были обычными учеными: либо атеисты, либо равнодушные к юнитологии. Тем не менее они видели в Иштване своего рода уникальный катализатор, необходимый компонент для активации Обелиска. Для них он тоже представлял ценность.

Вторую группу составляли, по словам Брайдена, враги проекта. Хотя Кэлли Декстер была арестована, она, похоже, оставалась для них неформальным лидером и регулярно обменивалась посланиями со своими единомышленниками. Именно эти ученые обычно собирались в аппаратной. Они выступали за то, чтобы свернуть весь проект. Полагали, что он где-то дал непоправимый сбой, и возражали против того, чтобы ключевую роль в проекте играл заключенный с ярко выраженным психическим расстройством. Но доктор Декстер находилась под арестом, а ее сторонники потеряли уверенность и в какой-то мере чувствовали себя беспомощными.

Кэлли ухитрилась протащить в свою камеру много различного оборудования. Охранник, смущенный ее арестом, был даже рад чем-то помочь ей и охотно относил записки ее соратникам, работавшим в аппаратной. Из ответных посланий Кэлли узнавала обо всем, что происходило в исследовательском центре, и снова передавала своим сторонникам указания через попавшего в неловкое положение охранника.

Более того, один из ее соратников сумел неузнанным проникнуть в отсек с Обелиском, подобрался достаточно близко к Иштвану и в течение нескольких часов сканировал его мозг, а флэш-карту с результатами переправил доктору Декстер. Получив эти данные, Кэлли попыталась определить, насколько серьезно умственное расстройство Иштвана, до какой степени поврежден его мозг. Электроэнцефалограмма выглядела весьма необычной: с нерегулярными и разнообразными по форме мозговыми волнами. Несомненно, он страдал сильнейшим расстройством психики. Но еще больше Кэлли встревожилась, когда сравнила его электроэнцефалограмму с графиками импульсов Обелиска. Судя по всему, тот чутко реагировал на мозговые волны Иштвана и даже подстраивался под них. Иштван сейчас постоянно находился рядом с Обелиском, и ничего хорошего из этого выйти не могло. Сигнал становился более четким, интенсивность его нарастала. Вероятно, не было совпадением и то, что участились случаи помешательства. Но связано ли это с Иштваном? Сказать наверняка было трудно. Объективность ученого не позволяла Кэлли забыть, что каждый человек мог и сам сойти с ума, безо всякого влияния Обелиска. Но ситуация определенно ухудшилась с появлением в центре Иштвана.

Нагнувшись к прорези в двери, она попросила охранника привести к ней Брайдена. Охранник неторопливо удалился, а Кэлли вернулась к просмотру полученных данных. Да, она не сомневалась в своей правоте: влияние Обелиска становилось все пагубнее.

Спустя несколько минут охранник вернулся и сообщил, что доктор Брайден прийти не может.

– Не может или не хочет?

Охранник только пожал плечами.

– Вы можете меня выпустить?

Он покачал головой, но как-то задумчиво, словно не был уверен.

– А если я скажу, что это вопрос жизни и смерти?

– Чьей жизни и чьей смерти?

– Всех.

Охранник нахмурился:

– Что вы имеете в виду?

– Если Иштвана не убрать из центра, последствия будут ужасными. Повторите это Брайдену. И скажите, что это мои слова.

На лице охранника отразилось недоумение, но он все же повернулся и зашаркал ногами по коридору.

В этот раз он вернулся вместе с Брайденом. Доктор выглядел раздраженным. Волосы на голове торчали в разные стороны, а от комбинезона воняло. Похоже, он несколько дней не мылся.

– Ну что у вас на этот раз? – спросил он через дверь.

Она попыталась объяснить, но Брайден перебил ее на полуслове:

– С Иштваном все в порядке. И он нужен нам. Обелиск разговаривает с ним.

– Но Иштван воздействует на сигнал, меняет его, – воскликнула Кэлли. – Обелиск перенастраивается, но в худшую сторону. Раньше сигнал был слабым, а теперь его ощущают почти все, и симптомы психического расстройства, которые раньше были едва заметны, теперь обострились, пугающе выросли. Обелиск и прежде излучал нечто вызывающее безумие, но внезапно все стало много, много хуже.

– Что за глупости, – возразил Брайден. – Обелиск прекрасен, а Иштван – пророк его.

Покачав головой, Кэлли нашла на компьютере аудиофайл и включила воспроизведение. Из динамиков раздалось бормотание Иштвана: «Нас нужно восстановить. Ты должен взять нас, перенести и создать нас заново. И когда мы окажемся в том месте, ты должен забрать нас оттуда и опять восстановить».

Она выключила запись.

– Ну и что? – хмыкнул Брайден.

– Вы разве не слышите, что он говорит? Брайден, Обелиск объясняет Иштвану, как воспроизвести себя. Более того, судя по полученным данным, Обелиск изменяет структуру его поврежденного мозга. Посмотрите, сколько было за последнее время смертей, сколько самоубийств!

– Это не более чем побочный эффект.

– Побочный эффект? Вы серьезно?

– Кроме того, не думаю, что количество самоубийств и смертей намного превышает среднестатистическое для подобных обстоятельств.

– Вы действительно так считаете? Брайден, вы намеренно закрываете глаза на очевидное.

– Знаете, доктор Декстер, если кто-то и не замечает очевидного, так это вы.

– Да послушайте же меня! Вы должны мне поверить: Обелиск представляет опасность. И оттого, что с ним рядом находится Иштван, становится еще более опасным.

– Не кощунствуйте.

– Да ничего подобного! И если вы не остановите проект, это сделаю я!

Брайден ухмыльнулся:

– Очень я вас испугался. Не забывайте: вы арестованы и сидите в камере.

Он повернулся и вышел прочь.

Все это время Иштван оставался рядом с Обелиском. Призрак убитого Фишера сказал, что в этом месте он будет в безопасности. Пока он находится здесь, Обелиск его защитит.

– От чего? – вслух спросил Иштван.

Но Обелиск, похоже, не был готов ответить на этот вопрос. Со всех сторон, сквозь легкую дымку, которая представляла собой реальный мир, его обступал мир иной, постоянно меняющийся, призрачный и прекрасный. Теперь скрывающая его пелена падала быстро и целиком. Теперь Иштван видел в Обелиске свои черты, свой образ. Он принадлежал к этому миру, принадлежал вместе с Обелиском. Хотя он выглядел как обычный человек из плоти и крови, но чувствовал, что скорее сродни этому закрученному в спираль сооружению из камня, чем людям, которые собирались поглазеть на него. Они были неправильные. Это было ясно по одному их внешнему виду. И Обелиск не говорил с ними. Говорил с Иштваном.

«Обелиск защитит меня», – снова и снова повторял себе Иштван. И внезапно подумал о Йенси, о котором, надо сказать, не вспоминал уже очень давно. Йенси защищал, оберегал его, по крайней мере какое-то время, а потом получилось так, что он не смог больше этого делать. Или не захотел. Подумав это, Иштван рассердился. Ему так нужна помощь Йенси, но где же брат? Ведь Йенси был рядом, когда эта шутка с чиновником Фишером вдруг обернулась убийством, – Иштван заметил его в толпе. Но разве брат спас его? Разве помешал этим людям схватить его и увезти в тюрьму? Нет, он этого не сделал. Йенси предал его.

А Обелиск не предаст. Он сказал, что защитит Иштвана, и сдержит свое обещание. Обелиск наделен силой и делится этой силой с ним. В каком-то смысле Иштван сам становится Обелиском.

«Нас нужно восстановить, – говорили ему мертвые, говорил Обелиск устами мертвых. – Нас должно стать больше. Мы не можем все время оставаться на этой планете».

«Нет, – вторил им Иштван, – не можете».

«Мы должны взывать громче и громче, в надежде, что нас услышат и примут в себя. Как это сделал ты, Иштван».

«Да, как это сделал я».

Он чувствовал, что модель Обелиска отпечаталась в его сознании – прекрасная, утонченная конструкция, такая же завораживающая, какими в свое время казались цифры и узоры. Это был Обелиск, и Иштван ощущал почти непреодолимое желание вытащить этот образ из головы и воплотить в реальности. Скоро и другие почувствуют то же самое.

Теперь мертвые постоянно кружили рядом – и им не было числа. Они открывали рты, как будто пели. «Время пришло, время пришло!» – вот что пели они. Да, время действительно пришло. Иштван встал, и ученые, что собрались вокруг, с восторгом посмотрели на него, а Брайден протянул руку и коснулся плеча Иштвана.

А потом Иштван почувствовал, что это начинается. Он воздел руки над головой. А когда опустил, случился очередной импульс.

37

Заключенные зашатались и попадали на пол. Генри сжал голову руками и ждал, когда же это пройдет. Подняв наконец голову, он увидел на мониторе, что заключенные выглядят такими же ошеломленными и растерянными, как и он сам.

Но вот несколько человек более или менее пришли в себя. Один из них схватил другого за руку и подтащил к яме, вырытой по приказу Брайдена. Генри включил звук, надеясь услышать, о чем они говорят, но оба просто стояли и молча глядели вниз. Генри заметил, что плесень с последним импульсом быстро разрослась и добралась до ямы. Может, она и привлекла внимание заключенных? Впрочем, Генри все же слышал другие звуки: стоны, обрывки фраз, а затем что-то еще, чего он никак не мог распознать. Странный звук, похожий на хруст сломанных веток. Дерево? Но откуда здесь дерево? Скорее всего, во всем куполе не нашлось бы ничего деревянного. Однако звук был очень похож. Что же это такое?

Генри прибавил громкость, но хруста больше не слышал. Вместо него раздалось негромкое чавканье.

Внезапно один из заключенных – тот, что стоял ближе к яме, – вздрогнул всем телом и отскочил от края. Потом открыл рот и завопил.

Этот импульс оказался очень мощным и подействовал на нее иначе, чем бывало прежде. Придя в себя, Кэлли поняла, что в помраченном сознании билась головой о стену своей камеры. Лоб болел и кровоточил. «А ведь я могла серьезно пораниться», – подумала она, неуверенной походкой приблизилась к компьютеру и взглянула на графическое отображение импульса и множество других данных на мониторе. Кроме того, в камере повсюду появились побеги этого странного лишайника. Прежде Кэлли их здесь не видела.

Это было что-то новое.

Кэлли подошла к двери и выглянула в прорезь, чтобы узнать, что творится снаружи. Коридор казался пустым. В нем тоже стало больше плесени и лишайников, один из них был таким толстым и длинным, что смахивал на кабель.

Она позвала охранника, но тот не появился. Позвала снова, уже громче, и застучала ладонью по металлической двери. На этот раз подействовало, и он теперь приближался тяжелой, шаркающей походкой, которую Кэлли услышала задолго до того, как появился сам охранник. Он сжимал голову руками, глаза лихорадочно блестели, а черты лица были так искажены, что казалось, будто оно состоит из четырех совершенно разных лиц. В дверную прорезь она увидела его глаза – один был крепко зажмурен, второй бешено метался из стороны в сторону.

– Эй, с вами все в порядке?

Ничего не ответив, он внезапно опустил голову и со всего маху впечатался лбом в узкий выступ над прорезью. Кэлли в испуге отступила на шаг от двери. Охранник поднял голову, и даже сквозь узкое отверстие она увидела, как кровь ручьем хлещет из разбитого лба. Он покачнулся и снова ударился о дверь, в этот раз еще сильнее, так что кровь забрызгала Кэлли и затекла внутрь камеры. Затем охранник исчез из поля зрения.

Кэлли услышала странные скребущие звуки – очевидно, охранник пытался, опираясь на дверь, встать на ноги. Внезапно она поняла, что он может открыть замок и добраться до нее. Кэлли отступила от входа, нащупывая рукой дальнюю стену. В прорези вновь возникло лицо охранника. Из глубокого рассечения над глазом выглядывал кусок розоватой кости. Охранник покачнулся и откинул голову назад.

– Нет! – закричала Кэлли.

Но было уже поздно. Он резко опустил голову, и металлическая планка выступа с отвратительным хрустом вошла в череп. Теперь все вокруг было заляпано не только кровью, но также кусочками мозга и обломками кости. Охранник повалился на пол и больше не двигался, а Кэлли так и стояла, прижавшись спиной к стене, и ждала, затаив дыхание, не пошевелится ли он снова. Что же с ним случилось, что толкнуло его на такой поступок?

Кэлли взглянула на забрызганный кровью охранника монитор, на линии графика, уходившие за край экрана, и подумала, что знает ответ.

Труп положили в комнате для допросов, накрыли простыней да так и забыли. Тело начало вонять, затем разбухло и стало меняться. Простыня прилипла к нему и пропиталась сероватыми гнойными выделениями. На планете не было мух и других насекомых, почти не было бактерий, не считая находящихся в самом теле, поэтому разложение проходило крайне необычно. Один из охранников случайно заглянул в помещение в поисках местечка, где можно было бы прикорнуть на пару часов во время дежурства, но тут же выскочил вон и плотно закрыл за собой дверь.

Под простыней что-то происходило. Отросток странного лишайника обвился вокруг ножки стола и добрался до головы трупа. Раздался звук, напоминающий щелчок, и тело, по-прежнему накрытое простыней, приняло сидячее положение. Одна нога вдруг хрустнула и странно изогнулась. Затем тело скорчилось и рухнуло обратно на стол.

Оно лежало, все еще наполовину прикрытое простыней, и продолжало меняться. Голова изогнулась и словно бы раскололась. Нижняя челюсть выпала и вошла глубоко в плоть. Конечности исказились до неузнаваемости, а кожа сползла с груди и свернулась между ними, как покрывало. Вскоре то, что еще недавно выглядело человеком, превратилось в подобие летучей мыши красного, мясного цвета.

Существо, в котором уже не осталось ничего человеческого, зарычало и поползло по столу. А еще через мгновение расправило крылья.

Крик заставил еще нескольких заключенных подойти к яме и заглянуть в нее. Положив руку на кнопку вызова охранников, Генри наблюдал за ними. Один из заключенных попросил товарищей подержать его, наклонился над ямой и осмотрел ее со всех сторон.

И вдруг произошло совсем уж невероятное. Странное существо, напоминающее летучую мышь, вырвалось из ямы и обхватило крыльями голову любопытного заключенного. Державший его товарищ от удивления отпустил руки, и несчастный полетел вниз. Остальные заключенные моментально кинулись прочь, в кольцевой коридор, к спасительным камерам. На другом экране Генри увидел, как некоторые из них подбежали к бронированной двери, ведущей во внешнее кольцо, колотили в нее, кричали и умоляли впустить их.

«Что за чертовщина там творится?» – недоуменно подумал Генри. Он вызвал охранников, а сам продолжал наблюдать за происходящим, максимально приблизив изображение ямы. Что это за тварь? Как она туда попала? Он по-прежнему держал яму в фокусе объектива.

Когда охранники заняли исходную позицию, Генри включил сирену, призывая заключенных разойтись по камерам. Скосив глаза на мониторы, он увидел, что часть узников подчинилась приказу, однако многие не собирались его выполнять. Наоборот, число собравшихся возле наружной двери, увеличилось. Они не двигались с места.

В наушнике послышался голос командира охранников:

– Мы готовы, сэр. Открывайте дверь.

– Подождите немного, – сказал Генри и снова переключил внимание на яму. Он просидел так секунд тридцать или даже больше.

– Эй, это же не очередная ложная тревога? – спросил командир охранников.

– Нет, – рассеянно ответил Генри, – я просто должен подумать, как заставить их отойти от двери.

– Сколько их там? Я уверен, мы сможем взять ситуацию под контроль.

– Вы хотите сказать «убить их»?

– Всех убивать необязательно. Просто дадим им урок.

Генри уже открыл рот для ответа, но вдруг замолчал и уставился на монитор. В яме что-то зашевелилось.

38

На этот раз у лейтенанта Хейли на миг перехватило дыхание, когда пришел импульс. Она покачнулась на своем стуле и потеряла сознание.

Джейн стояла рядом с женщиной, одетой во все белое, и не сразу признала в ней свою мать. Она казалась моложе, чем помнила Джейн, и не была больна, но сомневаться не приходилось: это мама. Она точно так же смешно наклоняла голову, когда задавала вопрос, так же двигалась и потирала руки, в точности как мать. Нет-нет, это мама. В этом не могло быть сомнений.

Разве что моложе. И не больная.

Безусловно, это можно как-то объяснить. Джейн как раз думала об этом, пытаясь найти это объяснение, когда мать спросила:

– Хочешь посмотреть мой сад?

– Конечно. С удовольствием.

И это была правда. Джейн представила себе, как мама показывает ей грядки с овощами или клумбы, где над прекрасными цветами гудят пчелы. И они будут там гулять и беседовать, как часто делали раньше, пока мама не заболела. Но постойте, мама совсем не больна. Должно быть, она поправилась. Вот и объяснение. Да, так оно и есть.

Только цветов там не было. Не было овощей и фруктов. Мама завела ее за угол, и Джейн увидела вырастающее из земли нечто, напоминающее два длинных рога или клыка, переплетающихся между собой. Оно было огромным – занимало всю площадь сада и терялось высоко в небесах. Но ведь это же не сад? Мама подвела Джейн к этому предмету, дотронулась до него и стала рассказывать, как выращивала его, как о нем заботилась. А потом сделала шаг и оказалась внутри его, проведя за собой дочь. Они осторожно пробирались дальше, и мама дотрагивалась до всего, показывала на каждую частичку и говорила:

– Видишь ли, я рассказываю тебе все это потому, что ты можешь стать даже лучшим садовником, чем я.

– Лучше, чем ты?

Мать кивнула:

– Когда ты вырастишь его, когда настанет твой черед, он станет еще прекраснее.

Джейн пришла в себя не на полу, а за своим столом, лихорадочно набрасывая на планшете страницу за страницей. Она знала, что все ее записи уходят к Гроттору. Но что он с ними делает дальше?

Она решила поискать старые рисунки, взглянуть на них и разобраться в том, что с ней происходит, какие уроки она получает, но не обнаружила в компьютере этих файлов. Они были удалены. Но кто их удалил, она сама? Джейн не помнила. Возможно, это сделала она, но зачем? Или Гроттор? Да, может быть. Но она доверяла коммандеру. А стоило ли? Не исключено, что Гроттор, получив от нее информацию, затем стер файлы с ее машины и теперь считал, что у нее ничего не сохранилось.

Вот только все это оставалось внутри Джейн, у нее в голове. Она чувствовала, что эти изображения сделались частью ее.

Наверное, она должна пойти к себе в каюту и снова все зарисовать, но на этот раз уже для себя, чтобы, когда придет время, решить, как поступить с этим. А результаты переправить своим друзьям, людям, которым можно довериться.

Нет, Гроттор не имеет никакого права единолично владеть такой информацией. Она должна быть доступна всякому, кто пожелает стать садовником.

– Я буду у вас через два-три дня, – настаивал Серый, – и бесполезно спорить по этому поводу. Она нужна нам.

– Но лейтенант Хейли – ценный работник. Она толковая и амбициозная. Вы получили от нее все, что хотели, и теперь она заслуживает того, чтобы ее оставили в покое.

Серый покачал головой:

– Мы всегда хотим большего. И думаю, она еще может нам пригодиться. Мне кажется, у нее внутри спрятано больше, чем кажется на первый взгляд. Я должен лично вскрыть ей череп и забрать это. Если я прав, она хранит ключ к следующей стадии проекта.

– Но вы не можете…

– Могу и сделаю.

39

Кэлли Декстер работала одновременно с несколькими компьютерами, пытаясь понять смысл имеющихся данных и то, как они связаны друг с другом, когда услышала звук, больше всего похожий на хлопанье крыльев. Сначала она не обращала на него внимания, но вот что-то стукнулось в дверь, и Кэлли подумала об охраннике, до смерти разбившем себе голову. Может быть, он все же остался жив? Может быть, сейчас он пытается встать?

Кэлли поднялась со стула и медленно приблизилась к прорези, хотя увидеть через нее нижнюю часть двери было невозможно. Но там определенно что-то происходило. Кэлли слышала треск, напоминающий то, как трещат в костре дрова. Она никогда не видела настоящий костер – дерево было слишком ценным материалом, чтобы сжигать его, – но помнила видеофильмы, которые смотрела в детстве.

Только в этом не было смысла. Кто стал бы здесь разводить огонь? И даже если бы развели – она бы почуяла запах и увидела дым. Но если это не костер, тогда что?

Кэлли опустилась на колени и прижала ухо к дверному полотну. Это не помогло: она по-прежнему слышала те же звуки, но менее отчетливо. Тогда она поднялась и снова попробовала выглянуть наружу. И снова ничего не увидела.

Треск «горящего костра» продолжался еще некоторое время, а затем стих. Кэлли стояла и не знала, что предпринять. Внезапно донесся новый звук – что-то двигалось, скользило вверх по двери. Да, это наверняка охранник. Значит, он все же остался жив. Значит, теперь он пытается встать.

Кэлли предусмотрительно отодвинулась вглубь помещения. Кто знает, вдруг он опять начнет буйствовать? Достаточно ли ослаб сигнал, чтобы охранник избавился от его влияния?

Вот его голова оказалась на уровне прорези в двери, и Кэлли затаила дыхание. Лицо покрывали кровавые полосы, но что-то еще изменилось в нем. Нижняя челюсть свободно болталась, будто привязанная на веревочках. Голова стала какая-то бугристая, возможно, из-за повреждений черепа. Глаза глубже, чем прежде, провалились в глазницы.

– Вы в порядке? – осторожно поинтересовалась Кэлли.

Охранник ничего не отвечал, просто стоял и смотрел на доктора.

– Вам нужно немедленно показаться врачу. Вы серьезно ранены. Вероятно, у вас шок.

Она сделала маленький шажок к двери, и тут охранник быстро просунул руку в щель и попытался схватить ее. Только на самом деле это была не рука, а длинная коса. Откуда он взял косу?

И тут Кэлли поняла, что лезвие у косы костяное. Это вовсе не оружие, а часть его тела.

Существо скреблось в дверь, желая выбраться наружу. Край прилипшей к телу простыни волочился по полу. А тварь все царапалась и билась в дверь.

Дальше по коридору, возле двери во внутреннее кольцо, стояли охранники. Они уже давно нетерпеливо переминались с ноги на ногу и все больше распалялись, пока их командир вел переговоры с Уондри. Один из них, молодой светловолосый парень по фамилии Миллар, был возбужден сильнее остальных. Вот уже несколько дней у него чесались кулаки, и вот сейчас представился великолепный шанс подраться. Но Уондри отказывался отпереть дверь.

– Слушай, остынь, – обратился к нему стоявший рядом охранник по фамилии Рамирес.

– Не могу я, – ответил Миллар. – Мне нужно быть там.

– Как ты туда попадешь? Мы не можем войти, пока не получим разрешение. А то и вообще не получим.

– Как в последний раз.

– Ага, как в последний раз, – согласился Рамирес.

Но Миллар не успокаивался. Он продолжал дергаться, слегка подпрыгивал на месте и, кажется, готов был уже ломиться в дверь.

Наконец Рамирес не выдержал:

– Слушай, с тобой и свихнуться недолго. Ты всех нас сейчас доведешь. Если тебе некуда девать энергию, пойди прогуляйся. Мы тебя подождем.

Миллар пулей сорвался с места. Так приятно было немного подвигаться – авось поможет. Он мчался изо всех сил по плавному изгибу коридора, хоть и не до конца, но все-таки понемногу успокаиваясь.

Он достиг конца коридора и остановился возле запертой двери. Постоял несколько секунд и собирался уже побежать в обратную сторону, когда услышал, что за дверью словно бы кто-то скребется.

– Есть там кто?

Звуки стали громче, и теперь к ним добавилось сдавленное шипение.

Миллар отстегнул от пояса дубинку и взвесил ее в руке. Что бы или кто бы ни находился в этой комнате, он сейчас все выяснит.

У самой двери он остановился. Вдруг это опасно? Стоит ли лезть на рожон одному?

«Ты ведь в спецкостюме, – подбодрил сам себя Миллар. – Ну что такого с тобой может приключиться?»

С первого взгляда Генри показалось, будто он видит человеческую спину с отчетливо различимым позвоночником, но без головы. «Нет, это не может быть человек, – убеждал он себя. – Обычный обман зрения из-за неудобного ракурса». Еще у этого существа не было рук, а вместо них по бокам свисали какие-то лоскуты кожи, похожие на крылья. И тут Генри понял, что это действительно крылья – существо взлетело. Он следил, переводя взгляд с одного монитора на другой, как оно перелетает с места на место, словно что-то ищет. Но что?

Еще одна подобная тварь, взмахивая крыльями, выбралась из ямы и присела на секунду на краю. Этого времени оказалось достаточно, чтобы Генри как следует ее разглядел и заметил такое, во что поначалу отказывался поверить. Теперь он понял, почему решил поначалу, что видит человеческую спину: чем бы ни было это существо теперь, прежде оно было человеком. Одним из тех двоих, чьи трупы заключенные скинули в яму.

Как же такое возможно? Генри покачал головой, отказываясь в это поверить. Должно быть, у него начались галлюцинации. Но когда он снова открыл глаза, тварь никуда не исчезла.

В яме снова что-то зашевелилось. И Генри увидел, как из ямы вылезает, цепляясь за пол зала, странный предмет, напоминающий старинный меч. Нет, не меч, больше это походило на кривую турецкую саблю, хотя и это сравнение не было точным. Лезвие соединялось с чудовищно измененной, но явно человеческой плотью.

Следом показались лицо и туловище. Они принадлежали тому заключенному, который навис над краем ямы и свалился в нее. На нем даже сохранились обрывки тюремной одежды. Генри узнал его, но все равно не верил. Не верил, что человека можно так изуродовать, – его словно разорвали на части, а затем непостижимым образом сложили снова. Ничего подобного Генри никогда не видел.

40

Тварь, в которую обратился охранник, ревела и пыталась дотянуться до Кэлли через узкую прорезь. Существо либо не помнило, что у него имеется ключ, либо в нынешнем состоянии не понимало, как им воспользоваться. Так или иначе, дверь оно не открывало.

Поначалу Кэлли испуганно скорчилась у дальней стены и крепко зажмурила глаза, но постепенно любопытство ученого взяло верх над страхом, и она начала наблюдать за существом и даже подошла ближе к двери. Кем бы оно ни было, прежде это был человек, хотя и в его облике, и в поведении оставалось так мало человеческого, что трудно было заподозрить в нем родство с гомо сапиенс. Даже движения казались неестественными и представляли собой набор повторяющихся шаблонных действий. Тварь явно была запрограммирована на поиск живых существ. Кэлли переходила от одной боковой стены к другой – и существо поворачивалось следом, точно цветок за солнцем.

Понаблюдав за ним, Кэлли окончательно убедилась, что существо больше не является человеком. Она не могла точно сказать, разумно ли оно или же просто обладает ограниченным набором реакций. Живое ли оно? Да, существо двигалось, но, похоже, не дышало. Если оно и живое, то совсем в ином смысле, чем тогда, когда было человеком.

Но больше всего Кэлли интересовали два вопроса: как выбраться из камеры и как проскочить мимо твари. Под рукой у Кэлли было множество электронного оборудования, – возможно, она сумеет соорудить из него подобие передатчика и послать сигнал бедствия?

Кэлли уже начала обдумывать эту идею, когда в коридоре кто-то крикнул и тварь обернулась. Послышалось несколько выстрелов, одна пуля угодила твари в грудь, а затем существо рванулось вперед по коридору. Похоже, пуля не причинила ему никакого вреда. Существо словно бы не почувствовало боли. «Интересно», – подумала Кэлли, когда тварь скрылась из вида. Мгновение спустя Кэлли опять услышала выстрелы, затем крики, и наконец все стихло.

Миллар вложил всю силу в удар дубинкой, который должен был парализовать отдаленно похожую на летучую мышь тварь, но та словно ничего и не заметила. Она вдруг запрыгнула на него, облепила его крыльями в непристойных объятиях, а затем резко наклонилась, но выскочивший из ее туловища хоботок ударился о прочный лицевой щиток шлема. «На-ка, выкуси, – мысленно усмехнулся Миллар. – Я в безопасности, ты ничего не сможешь со мной сделать». Он попробовал высвободить руку, чтобы нанести еще один удар. Тварь снова ткнулась в щиток, зашипела от ярости, хоботок с еще большей силой метнулся вперед, и пластик треснул. «О черт!» – подумал Миллар. Еще один удар, и тварь почти добралась до него. Он попытался стряхнуть ее с себя, но тварь держалась крепко. Миллар закричал. Новый удар не только прошел сквозь щиток, но и проник глубоко в мозг.

Генри увидел на мониторе, как одна из «летучих мышей», похоже, обнаружила то, что искала, ринулась вперед и обвила собой голову и плечи одного из заключенных. Тот заорал, попытался освободиться, но тварь сжала его еще сильнее, и выскочивший из ее туловища хоботок проткнул лобовую кость заключенного. Он покачнулся и упал замертво, однако тварь все еще не отпускала его, закачивая что-то отвратительное прямо ему в голову. Покончив с этим, она вытащила хоботок и неуклюже затопала прочь.

А дальше было еще страшнее. Труп заключенного, который уже вздрагивал, когда тварь отпустила его, начал трансформироваться. Скелет и мышцы перекручивались, складывались и выворачивались наизнанку. Кости вылезали из плоти и менялись, превращались во что-то другое. Все тело превращалось во что-то другое, в точно такое же существо с руками-саблями, как то, что вылезло из ямы.

«Господи, что же это такое творится?» – подумал Генри и внезапно понял, что совсем скоро все, кто находится в этом помещении, превратятся в таких тварей. Охваченный ужасом, он открыл дверь во внутреннее кольцо и увидел на экране, как заключенные пытаются пробиться к ней, а охранники, наоборот, вырываются из нее, расчищая себе путь дубинками.

– Нет! – крикнул он в микрофон. – Не бейте их! Дайте им пройти! Спасите их!

– Что такое? – переспросил командир.

– Затащите их в наш отсек, и пусть ваши люди тоже вернутся! Не впускайте этих тварей!

– Каких тварей? – не понял командир и тут же увидел шлепающее к нему существо с руками-лезвиями. Он кинулся к твари, размахивая дубинкой, но через несколько мгновений его голова отлетела в сторону.

Генри включил громкоговоритель:

– Назад! Все назад!

Часть охранников послушались команды, но не все, и во внутреннем кольце оставалось еще много заключенных. Но «летучие мыши» и человекоподобные твари подбирались все ближе, и Генри понял, что у него не остается другого выбора, кроме как закрыть дверь.

Закрывалась она ужасающе медленно. Одна из тварей уже почти пробралась в нее, Генри пришлось включить форсаж, и только тогда дверь наконец закрылась, разрезав тварь на две половины. Много людей осталось в коридоре, очень много, а одному из них дверью оторвало руку. Генри постарался пересчитать тварей, взгляд его метался между мониторами. Наконец он убедился, что все твари оказались снаружи. Теперь люди в безопасности!

Так он думал до тех пор, пока не услышал крики по эту сторону двери.

Когда зазвучал сигнал тревоги, Иштван продолжал спокойно наблюдать, как суетливо носятся туда-сюда люди. Вскоре все разбежались, остались только он и Брайден.

– Не все из них вернутся, – сказал Иштван. – Очень немногие.

– Что? – не понял Брайден.

– Он защитит нас, – объяснил Иштван и показал на Обелиск.

– От чего защитит?

Иштван не ответил. Он ждал, закрыв глаза и опустив голову.

41

Генри закрыл на замок двери в операторскую. Только так можно было остаться в живых. Он старался не прислушиваться к отчаянным крикам, но все равно слышал, даже сквозь закрытые двери. А через большое панорамное окно операторской еще и видел, как одна из тварей медленно разорвала на части охранника и двинулась к следующей жертве, на этот раз – заключенному.

Откуда же она взялась? Как проникла сюда? Неужели он просто ее не заметил?

Охранники пытались остановить ее своими дубинками, но толку от этого было мало. Тварь продолжала наступать. Один охранник пробился к оружейной комнате и раздобыл автоматическую винтовку, но выстрелы не дали никакого результата. Тварь подходила все ближе, потом обхватила его своими руками-лезвиями и отъела сразу пол-лица. К этому моменту погибло уже пятеро. Кто-то из заключенных подхватил винтовку, но нацелился уже не в грудь, а в ногу существа и стрелял до тех пор, пока не превратил ее в ошметки. Разодранная на части нога не выдерживала веса твари. Но она продолжала ползти вперед, опираясь на кончики лезвий, и заключенный потратил еще немало выстрелов, чтобы перебить сустав, на котором держалось лезвие. Но тварь все еще ползла, извиваясь, как червяк, и попыталась откусить противнику ногу, когда другой заключенный с силой припечатал существо ботинком к полу и топтал до тех пор, пока голова не отделилась от туловища. Но даже обезглавленное тело продолжало двигаться, как живое.

«Значит, есть только один способ остановить их – обездвижить», – понял Генри. Отрубить конечности или сделать что-то еще, чтобы твари не могли ими пошевелить. Они и после этого могут двигаться, но становятся куда менее опасны.

Оставшиеся в живых охранники и заключенные, с мрачным подозрением поглядывая друг на друга, сложили трупы рядком возле стены.

«Итак, тварь убита», – подумал Генри. Пожалуй, он поторопился, запершись в операторской и оставив других снаружи. Им удалось выжить.

Он уже приготовился открыть дверь, когда в голову ворвалась волна боли. Генри поморщился, едва не теряя сознание, и на короткий миг увидел стоящего рядом деда – такого же реального, как и при жизни.

– Дедушка?

Но это никак не мог быть его дед – старик умер много лет назад. Кем бы ни был этот человек, он просто улыбался и кивал, потом протянул руку, словно хотел похлопать Генри по плечу, и начал медленно исчезать.

Генри помотал головой, чтобы прогнать наваждение. Снизу доносились какие-то звуки, но он еще не совсем отошел от удивления и не мог понять, что именно слышит. Подойдя к окну, Генри увидел рядом с мертвыми телами еще одну «летучую мышь». Тварь скорчилась над одним из трупов, впрыскивая что-то в его череп. Когда она перебралась к следующему покойнику, первый уже задрожал и начал трансформацию. Вскоре битва закипела с новой силой.

Зрелище было жуткое, но Генри не мог отвести от него взгляда. В конце концов почти все твари оказались мертвы, людей в живых тоже не осталось, а все помещение было завалено трупами. И Генри понял, что ничем хорошим это не кончится. Когда придет следующий импульс, все трупы, вероятно, зашевелятся снова. А из людей, скорее всего, выжил он один.

Генри попытался вызвать коммандера, но ответа не получил. Что же произошло? Возможно, кто-то или что-то создает помехи, а может быть, ему просто не захотели ответить.

Тогда Генри отправил сигнал бедствия по открытому каналу в надежде, что кто-нибудь примет его и пришлет помощь.

Буквально через несколько минут сигнал заглох. Генри попытался послать SOS еще раз, но понял, что передача глушится. Он начал выяснять, в чем дело, пытаясь найти источник помех, когда внезапно включилась связь и на экране появилось изображение коммандера Гроттора. Он сурово посмотрел на Генри:

– Вам что-то нужно? Я сейчас немного занят.

Генри торопливо объяснил ему ситуацию. Коммандер только кивнул в ответ.

– На других объектах дела тоже плохи. Везде одновременно, – сообщил Гроттор, и Генри только сейчас обратил внимание, что суровый коммандер выглядит усталым и озадаченным. – Одному богу известно, что такое мы выпустили на свободу.

– На каких других объектах, сэр? Мы тоже объект? Что это вообще значит?

Гроттор хмыкнул:

– Ну вы-то находитесь в тюрьме. Это безусловно. О других объектах вам ничего не известно.

– Сэр, что происходит?

– Извини, сынок, но нам придется блокировать твою передачу. Нельзя допустить, чтобы об этом стало известно посторонним. Нужно это остановить. Остановить здесь.

– Но вы должны вытащить нас отсюда. По крайней мере, меня. Вероятно, я единственный, кто остался жив.

Коммандер медленно покачал головой.

– На кону сейчас стоит намного больше, чем твоя жизнь. Боюсь, что ты уже покойник, – сказал он и отключил связь.

42

Капсула крутилась как безумная. Йенси пытался выровнять ее и остановить вращение, но рычаги управления не слушались. Однако он продолжал бороться.

Войдя в атмосферу, капсула накалилась до малинового свечения. Ее развернуло задом наперед, и Генри разглядел увязавшуюся за ним мину, а при следующем развороте мина оказалась заметно ближе. В конце концов Генри удалось развернуть судно носом вперед и зафиксировать в таком положении, однако осевое вращение не прекращалось. Теперь он не видел летящую следом мину, не мог определить, насколько она приблизилась и когда догонит его. Не пора ли включить маневровые двигатели, чтобы снизить скорость, или мина слишком близко для этого?

Погрузившись в атмосферу, капсула повела себя по-иному. Она все еще вращалась, но уже не так быстро. Затем на какое мгновение начала крутиться в другую сторону, но постепенно успокоилась. Капсула стремительно приближалась к поверхности планеты. Внизу уже можно было различить два скопления огней на небольшом расстоянии друг от друга. Одно из них должно быть тем самым секретным комплексом, второе – тюрьмой, где содержат Иштвана. Но какое из них? Слева или справа?

Он до рези в глазах всматривался в огоньки, пытаясь отыскать подсказку. Слева огни располагались компактней, и это могло означать более строгую охрану объекта. Может быть, это и есть тюрьма? Хотя, возможно, он ошибается. Но что еще можно сделать?

Йенси решил взять немного левее. Позади раздался грохот, и Йенси основательно тряхнуло. Это сработал, нагревшись в атмосфере, взрыватель мины. Капсулу, похоже, не повредило, мониторы ничего не показывали, хотя рычаги управления теперь отзывались с небольшой задержкой – значит все-таки зацепило.

Йенси включил носовые движки, и капсула так резко замедлила ход, что он врезался шлемом в приборную панель. Скопления огней приближались, и капсула, похоже, затормозила не настолько сильно, как он рассчитывал. Йенси попытался увеличить мощность двигателей, но они и так работали на пределе. Он вдруг припомнил, что спасательные капсулы вообще не рассчитаны для посадки на планету; они должны только убраться подальше от поврежденного или разрушенного корабля, чтобы другое судно могло подобрать их через несколько часов или дней. У них довольно простая система управления и, как следствие, ограниченная маневренность и мощность. Обшивка капсулы уже почернела. Если так пойдет и дальше, она будет нагреваться все сильней и в конце концов Йенси просто поджарится.

«Ты сможешь это сделать. Сможешь», – убеждал Йенси сам себя. Ведь он был перевальщиком и поднимал небольшие суда различных типов и качества с поверхности планеты к орбитальным кораблям, а затем возвращался обратно. У него огромный опыт в этих делах.

Он снова прибавил газу в носовых двигателях, ощутил толчок, и на несколько секунд скорость упала.

Какую силу удара выдержит капсула? Этого Йенси не знал. Сколько у него осталось топлива? Судя по показаниям датчика, уже меньше половины. Плохо дело. На приборной панели было два датчика топлива – отдельно для носовых и кормовых движков, значит и резервуары у них разные. «Неудачная конструкция», – подумал Йенси. Будь у него возможность использовать все горючее, он сумел бы посадить капсулу и, вероятно, даже остался бы в живых.

И тут его осенило. Йенси взял курс прямо на комплекс, хотя и понимал, что может промахнуться на много миль. Подойдя ближе, он врубил носовые двигатели на полную катушку и выжимал из них все возможное, пока не замигала красная лампочка. Тогда он оставил работающим только один движок, развернул с его помощью капсулу на сто восемьдесят градусов, выровнял курс, включив на пару секунд второй движок, затем вырубил оба носовых и включил на полные обороты кормовые.

Теперь капсула двигалась задом наперед, и Йенси полагался лишь на то, что она успеет сбросить скорость и у него останутся шансы уцелеть при посадке. Он не знал, насколько отклонился от курса, не знал, как далеко еще до поверхности, не знал даже, с какой скоростью снижается, хотя чувствовал, что капсула летит медленнее. Кормовые движки работали на пределе, а Йенси отчаянно надеялся, что все рассчитал правильно, что горючее не закончится преждевременно и капсула вновь не ускорится над самой поверхностью.

Он сгруппировался и приготовился к удару о грунт.

Генри сидел, глядя в черный экран. Сначала он попробовал еще раз вызвать коммандера, но ответа не дождался – тратить на него время не сочли нужным. Затем попытался отправить сигнал бедствия на другой частоте, но его также заблокировали. Разбирайся он чуть лучше в радиосвязи и прочей электронике, ему, возможно, удалось бы придумать какой-нибудь обходной путь. Но если подумать, какой от того будет толк? Пусть даже он отправит сообщение о своем бедственном положении – все равно поблизости нет других кораблей, кроме имперских крейсеров, подчиненных коммандеру. А тот только что откровенно заявил, что Генри уже покойник. Может быть, в другом комплексе и имелся спасательный корабль, но в тюрьме такого не было – слишком большой риск. Нет, сигнал бедствия оставался его самым большим шансом на спасение, но если даже удастся обмануть военных, если даже какое-то судно окажется поблизости и примет сигнал, сколько времени ему понадобится, чтобы подлететь к планете? По меньшей мере дня два, а то и три. Далее спасителям придется как-то пройти мимо эскадры коммандера, добраться сюда, уничтожив по пути мерзких тварей, заполонивших тюрьму и походя превращающих людей в себе подобных, и наконец вытащить Генри отсюда. Вода в операторской есть – хоть ее и немного, – но еды нет совсем. Нет, из этого ничего не выйдет.

«Ну и что ты будешь делать, узнав, что скоро должен умереть?» – снова и снова задавал себе вопрос Генри и не находил ответа. Он просто сидел перед погасшим экраном, ожидая, когда к нему придет правильное решение. Но оно не приходило.

И еще один вопрос: как умереть? Можно мучиться от голода, постепенно слабея, и наконец тихо уйти из жизни. Можно достать из сейфа пистолет и пустить себе пулю в лоб. А еще можно открыть дверь, запустить сюда тварей, по-прежнему суетившихся снаружи, но уже не так активно, и позволить им убить себя. Вероятно, существуют и другие варианты, еще более изощренные, – надо только хорошенько подумать. Возможно, этим ему и стоит заняться: провести последние дни, изобретая необычные способы расстаться с жизнью?

Генри встал из-за стола и подошел к окну. Можно было бы взять пистолет и выстрелить в стекло. Воздух вырвется наружу, легкие умрут, и он умрет вместе с ними. Стекло ударостойкое, так что придется, вероятно, выпустить несколько пуль, но в конце концов и оно не выдержит.

В нескольких милях отсюда, посреди каменистой равнины, виднелись огни исследовательского комплекса. Что там сейчас происходит? Не из-за них ли все это случилось? И если Генри прямо сказали, что никто не должен об этом узнать, то что сказали им? Они тоже обречены?

Генри знал, что в гараже стоит вездеход, на котором охранники перевозили в исследовательский центр припасы с космического корабля. Он мог бы отправиться туда и объединиться с тамошними обитателями. Возможно, вместе им удастся найти путь к спасению. Может быть, вся опасность сосредоточена только в тюрьме, по крайней мере, насколько ему самому известно, а в центре вообще все тихо и спокойно. Да, доехать туда не проблема. Проблема в том, как выйти из операторской и добраться до вездехода, чтобы тебя при этом не убили. Еще понадобится скафандр высокой защиты, предназначенный для выхода в открытый космос, с запасом кислорода, но Генри даже не знал, есть ли такие здесь. Ну, или хоть какой-нибудь скафандр и несколько кислородных баллонов в придачу. Вот только все это хранилось на первом этаже, а там хозяйничают твари. Живым ему туда не добраться.

Глядя в окно, Генри вдруг заметил над головой вспышку: что-то падало с неба. Сперва он подумал, что эта штука горит, но затем понял, что это работают двигатели спускающегося корабля. У Генри перехватило дыхание, и на мгновение он решил, что за ним все же прилетели. Но нет, судя по очертаниям, это был не настоящий корабль, а нечто другое. Может быть, ракета? Но тогда двигатели должны располагаться с другой стороны, чтобы ускорять, а не тормозить полет. Скорее всего, это спасательная капсула. Не помощь, а кто-то сам нуждающийся в помощи.

И тут Генри понял, что капсула летит прямо на тюрьму, прямо на него, а еще через пару секунд объятый пламенем аппарат рухнул на купол.

«Ад» содрогнулся до самого основания. Генри прижался к стене, чтобы не упасть, а затем бросился к мониторам. Большинство из них исправно работали, но на других не было видно ничего, кроме статических помех. В основном вышли из строя камеры, расположенные в центральном секторе, – вероятно, именно туда и упала капсула. Генри пробежался взглядом по всем экранам, но никаких признаков удара не заметил.

«Что же там такое? – гадал Генри, продолжая вглядываться в мониторы, в надежде, что на них что-нибудь появится. – И кто?»

43

Йенси застонал. Болела каждая клеточка тела. Лицевой щиток шлема покрылся сеточкой трещин, но, к счастью, не раскололся. Правый рукав скафандра горел, и Йенси хлопал по нему свободной рукой до тех пор, пока не загасил пламя. Наконец он отстегнулся, подполз к носовому иллюминатору и выглянул наружу.

В первые секунды он понять не мог, что же такое предстало его глазам. Он ожидал увидеть камни и песок, бесплодное открытое пространство, но здесь было совсем другое. Над ним возвышалась темная закругленная стена. Может быть, скала? Нет, слишком правильные очертания. Йенси нащупал выключатель и врубил наружное освещение. И понял, что стена рукотворная. Он внутри какого-то сооружения.

Йенси осторожно открыл герметичную дверь и выполз из капсулы. Это было огромное круглое помещение, накрытое куполом. Его капсула пробила купол, а атмосфера планеты наверняка непригодна для дыхания. К счастью, в скафандре оставалось еще достаточно кислорода, чтобы добраться до закрытого помещения. Возможно, и так, но на всякий случай Йенси вернулся к капсуле, вытащил еще две емкости с кислородом и пополнил баллоны скафандра. Заодно прихватил аптечку первой помощи – если вдруг повреждения окажутся серьезнее, чем ему кажется, – и еще ракетницу.

Капсула сломала несколько столов и стульев и пропахала глубокую борозду. Неподалеку Йенси разглядел большую дыру в каменном полу и возле нее – с десяток почерневших, обгоревших тел. Скорее всего, эти люди погибли при его «приземлении». Это была случайность, он не мог заранее знать, что кто-то окажется поблизости, – он даже не видел, куда летит, – но все же Йенси испытывал чувство вины. Теперь на его совести и жизни этих людей. Оставалось лишь надеяться, что среди них не было Иштвана.

Остальная часть помещения, похоже, пустовала. Один из трупов, лежавший ничком у края ямы, был в защитном костюме и потому не обгорел. Казалось странным, что он вообще умер. По крайней мере, до тех пор, пока Йенси не перевернул тело носком ботинка и не увидел в груди огромную дыру – как будто изнутри его выстрелила пушка. Что это могло быть? Не похоже ни на рану от пистолетного или винтовочного выстрела, ни на действие плазмы. Но что тогда?

В районе пояса из-под костюма погибшего выпирал какой-то предмет. Заинтересовавшись, Йенси расстегнул молнию и увидел плазменный пистолет старой модели, еще широколучевой, со спиленным серийным номером. Очевидно, убитый протащил сюда оружие нелегально. Йенси забрал пистолет и вдруг услышал в наушнике шлема прерываемый треском помех голос:

– …бы вы ни были, будьте осторож…

– Эй! Кто это? – крикнул Йенси.

Голос продолжал говорить, но Йенси его уже не слышал: что-то сильно ударило его по голове и спине и сбило с ног. Напавший обвился вокруг его руки и теперь шарил по спине, явно стремясь пробраться в скафандр. А перед лицом Йенси возникло нечто напоминающее антенну или хоботок насекомого. Оно тыкалось в шлем, ощупывало его, отыскивая проход внутрь. Очевидно, это было живое существо, но ничего подобного Йенси еще видеть не приходилось. И эта тварь несомненно пыталась его убить.

Хоботок существа уже тянулся к замку шлема, стараясь пробраться внутрь. Йенси резко перекатился, прижав противника к полу, и на мгновение давление на его спину ослабло. Он высвободил руки, попытался оттолкнуть тварь в сторону и случайно ухватился за хоботок, который теперь с силой трепыхался в его кулаке, стараясь вырваться на свободу. Йенси потянул за хоботок еще сильнее и оторвал, но оставшаяся часть продолжала извиваться и выворачиваться.

Наконец Йенси удалось выползти из-под твари и придавить ее коленом. Одной рукой он продолжал сжимать хоботок, а второй стал шарить вокруг в поисках пистолета, но так и не смог найти. В отчаянии Йенси выхватил из-за пояса ракетницу и приставил ствол к туловищу твари, но засомневался, куда стрелять. Где у нее голова? Насколько он мог судить, головы существо вообще не имело – только пара крыльев с двумя отростками, напоминающими ноги, и туловище, до жути похожее на человеческий позвоночник. И куда тут стрелять?

– …пробраться к дверям, – снова раздался в наушнике потрескивающий голос. – Я открою их.

«Не сейчас», – подумал Йенси, прижал ствол ракетницы к тому месту, откуда вырастал хоботок, и нажал на спусковой крючок. С громким шипением ракета прожгла и хоботок, и плоть вокруг него.

Тварь забилась в судорогах и затихла.

Весь дрожа, мокрый от пота под скафандром, Йенси встал на ноги, прислушиваясь к звукам своего частого, прерывистого дыхания. «Что это за хренотень? Какой-то инопланетный монстр? Значит, это вторжение „чужих“? Мы наконец-то обнаружили иную форму жизни, но она хочет только одного: прикончить нас?» Он включил налобный фонарик и направил луч света на убитое им существо, в теле которого до сих пор шипела, догорая, сигнальная ракета. Тварь имела цвет человеческой плоти, и отдельные ее части напоминали фрагменты тела человека, но измененные и неправильно собранные. Жуткое зрелище – словно оживший ночной кошмар.

В наушниках снова затрещало.

– Вы еще там? – Голос звучал отчетливей, хотя и был по-прежнему искажен помехами. – Вас еще не убили?

– Пока нет. А кто?

– Вы слышите меня, – с облегчением произнес неизвестный. Голос казался удивительно знакомым, но Йенси не понимал почему. Это точно был не Иштван. – Все мои сигналы глушат. Пришлось поломать голову, как связаться с вами, чтобы разговор не перехватили и не попытались заглушить.

– Что за чертовщина здесь творится? – спросил Йенси.

– Не знаю, – ответил голос. – Я теперь один.

– Что значит «один»?

– Я один остался в живых.

«Вот дерьмо!» – выругался про себя Йенси. Оглядевшись по сторонам, он нашел наконец пистолет и подобрал его, по-прежнему держа в другой руке ракетницу.

– Слушайте меня внимательно, – снова зазвучал голос в наушнике. – Вы в ужасной опасности. Нужно действовать очень осторожно, иначе вас убьют. Если сможете добраться до двери, я вас впущу. Потом еще придется поломать голову над тем, как добраться до меня, но раз уж вы прошли так далеко, то, думаю, и до меня доберетесь.

– Ну и как мне туда попасть?

– Оглянитесь, и увидите проем в стене, он там всего один. Пройдете через него, но не сворачивайте направо или налево, где камеры. Прямо перед вами будет дверь. Когда приблизитесь к ней, дайте мне знать, и я открою.

– Хорошо. Я мигом.

Йенси направил луч фонарика на стену и действительно увидел проем. Ну что ж, можно идти. Но не опасно ли это?

– Что это за твари?

– Если я расскажу, вы не поверите.

– А вы попробуйте.

– Это люди. Такие же, как вы и я, или были такими же. С ними что-то случилось. Что-то изменило их.

– Вы, наверное, меня разыгрываете.

– Хотел бы я, чтобы это была шутка. Я же предупреждал: вы мне не поверите.

Йенси счел за лучшее промолчать. Маленькими шажками он двинулся вдоль стены к выходу. Фонарик он выключил и ориентировался теперь только по наружным огням капсулы.

– Что же произошло, что они так изменились? Что с ними случилось?

– Я не знаю.

– Не знаете?

То ли собеседник просто не захотел отвечать, то ли сигнал запеленговали и снова заглушили.

– Эй! – крикнул Йенси. – Эй! Слышите меня?

Ответа не последовало.

Голова гудела. Должно быть, Йенси хорошо приложился при падении. Он медленно шел к проему, стараясь держаться вплотную к изгибу стены и производить как можно меньше шума. Пистолет и ракетница были наготове.

Внезапно голову пронзило болью – будто до этого кто-то медленно ковырялся ножом в его черепе между глаз, а потом резко воткнул еще глубже. Йенси покачнулся, темно-серый мир вокруг окрасился в кроваво-красное, но мгновение спустя опять начал постепенно блекнуть.

Однако появилось и нечто новенькое – прямо перед ним. Или некто. Это была женщина, смутно знакомая Йенси. Она стояла, отвернувшись, и вся лучилась мягким светом. Но это не могла быть женщина! Не могло здесь быть никаких людей! При падении капсула пробила свод купола, и внутри не было воздуха, пригодного для дыхания. Никто не выжил бы здесь.

Тем не менее выглядела она вполне живой, и Йенси почувствовал, что его тянет к ней. Он осторожно продвигался вдоль стены и не отрывал взгляда от ее затылка. Кого-то женщина очень напоминала, но Йенси снова сказал себе, что это невозможно. Вероятно, мозг обманывает его. Это просто галлюцинация. Наверное, в скафандре появилась дырка и здешний воздух смешивается с его кислородом, заставляя видеть то, чего на самом деле не существует.

И все же, против собственной воли, Йенси продолжал приближаться к ней. Женщина не шевелилась и, казалось, не обращала на него внимания, а просто стояла на том же месте, пока он не замер в нерешительности в паре футов от нее.

Наконец Йенси осторожно дотронулся до ее плеча. Женщина словно только этого и дожидалась. Она повернулась к Йенси лицом, и он понял, почему она сразу показалась знакомой. Это была его мать.

Он быстро убрал руку и отступил на пару шагов.

– Ты умерла. Тебя не может быть здесь.

– Йенси, помоги мне, – произнесла мать. – Помоги стать тем, кем я должна стать.

Йенси навел на нее сразу и пистолет, и ракетницу, надеясь, что она уйдет, но мать все стояла и смотрела на него умоляющим взглядом.

– Нет. Ты не существуешь.

– Йенси, помоги мне.

Указательные пальцы обеих рук уже потянули за спусковые крючки, но замерли на полпути. Йенси никак не мог решиться. Он крепко зажмурился и помотал головой, а когда вновь поднял веки, матери уже не было видно, а оба ствола – которые он направил на нее – теперь были нацелены в его голову.

Что же произошло? Что с ним такое творится?

Через несколько секунд головная боль исчезла, и Йенси почувствовал, что пришел в себя и может продолжать путь. Впереди возле стены лежал труп. Тело было изодрано в клочья и, вероятно, слегка обгорело – по крайней мере, цвет оно имело странный, пурпурно-серый, как мясо, слишком долго пролежавшее на солнце. Чтобы миновать труп, нужно было отойти от стены, но Йенси очень не хотелось этого делать. Держась рукой за стену, он чувствовал себя уверенней. «В конце концов, это просто покойник», – убедил себя Йенси и занес ногу, чтобы перешагнуть через тело.

Вот только оказалось, это был совсем не покойник. Он шевельнулся, зашипел, и Йенси понял: то, что он принимал за человека – пускай и мертвого, – человеком не являлось. Больше не являлось, по крайней мере. Йенси отступил, а существо, размахивая похожими на косы лезвиями, что росли, казалось, прямо из его туловища, потянулось за ним с явным намерением убить. Йенси побежал, на ходу стреляя из пистолета, но без особого результата. Один выстрел пришелся в голову, и прямо над глазом в черепе существа образовалась приличная дырка, однако оно не только не упало, но даже не сбавило скорость. «Ну и дерьмо», – подумал Йенси и принялся палить по ногам.

Только с четвертой попытки ему удалось перебить конечность в районе колена, но существо продолжало погоню, ковыляя на одной ноге и опираясь на лезвие, как на трость. Йенси отстрелил и вторую ногу, но тварь все равно не остановилась, а легла на брюхо и подтягивала себя вперед лезвиями. Тогда он прицелился из ракетницы в бугорок плоти, из которого вырастало лезвие. Сверкающая ракета врезалась в плоть – от нее пополз дымок, и завоняло горелым мясом. Однако тварь и теперь продолжала ползти, опираясь на оставшееся лезвие, из раскрытого рта стекала пена.

– Как, черт возьми, убить эту мерзость? – спросил своего невидимого собеседника Йенси, но ответа не дождался.

Тогда он рванулся вперед и со всей силы придавил тварь ногой, сломав ей шею, потом топнул еще раз и еще, пока голова не отделилась от туловища. Но монстр все еще подтягивал себя вперед при помощи единственной оставшейся конечности, пытаясь добраться до него. «Как оно может оставаться живым без головы?» – удивился Йенси и снова подумал, не привиделась ли ему вся эта чертовщина.

Он наступил на второе лезвие и сломал его, а тварь все не успокаивалась, продолжала шевелиться, но сделать уже ничего не могла. Глядя на дергающееся безголовое тело, Йенси решил, что ему не обойтись без более серьезного оружия.

В спасательной капсуле ничего подходящего не было, в комнате, насколько он мог судить, тоже. В конце концов, Йенси находился в тюрьме – а это не то место, где можно с легкостью раздобыть оружие. В ракетнице осталась всего пара-тройка ракет. В пистолете боезапас был побольше, но и этого надолго хватить не могло. Если здесь еще ошиваются подобные монстры, у него будут серьезные проблемы.

«Как эта тварь осталась живой и пыталась напасть на меня даже после того, как лишилась головы?» – удивлялся Йенси. Если эти монстры некогда и были людьми, то теперь в них не осталось ничего человеческого. Он не понимал, как они устроены. Казалось, их вообще невозможно убить – можно только обездвижить, и тогда они, даже продолжая двигаться, уже не могли причинить особого вреда.

И что теперь? Похоже, не остается ничего другого, кроме как пробираться к двери и надеяться, что незнакомец, с которым он разговаривал, успеет впустить Йенси к себе раньше, чем одна из этих тварей обнаружит его и попытается прикончить.

Поначалу Йенси двигался с опаской, держась рукой за стену, но уже через полминуты подумал: «Какого черта?» и перешел на бег. Если твари находятся поблизости, с этим все равно ничего не поделаешь, а так он, по крайней мере, быстрее окажется у двери. Он выбежал в коридор, не стал никуда сворачивать, но по неосторожности все же посмотрел налево. Освещение в этой части тюрьмы еще работало, и в одной из камер на полу лежал труп задохнувшегося заключенного, а вдалеке неуклюже ковыляли еще какие-то твари, немного больше похожие на людей.

Йенси подбежал к массивным дверям, встал прямо перед ними и шепнул в микрофон:

– Я здесь. Открывайте.

Он подождал, но ответа не последовало. Повторил еще раз, уже громче, надеясь, что шум не привлечет внимания тварей возле камер. Наконец в наушнике прозвучал едва слышный голос:

– …внутри тоже. Помашите рукой, чтобы… знал, что вы…

И что это должно было означать? Поскольку других вариантов все равно не было, Йенси последовал совету, который расслышал более или менее отчетливо, – помахал рукой.

Раздался громкий лязг, двери начали открываться, и Йенси вдруг понял, что за ними его ожидает не спасение, а гибель.

В комнате за дверью повсюду валялись трупы, часть была разорвана в клочья, другие остались относительно нетронутыми. А помимо трупов, там оказалось с полдюжины человекоподобных тварей, с которыми ему уже доводилось встречаться. Увидев Йенси, они зашипели и кинулись на него.

44

Он выстрелил в ближайшего монстра, ракета угодила в бедро и разворотила сустав, но тварь уже почти добралась до Йенси. Он развернулся и побежал.

Сначала он рванулся в центральный зал, но быстро сообразил, что там только один выход и он окажется в ловушке. Йенси резко свернул в коридор с камерами, но с запозданием понял, что допустил ошибку и побежал как раз туда, где чуть раньше приметил несколько тварей. Оглянулся, но назад пути не было: они уже настигали его.

Йенси помчался так быстро и бесшумно, как только мог. Впереди показались три твари, но Йенси не спешил открывать огонь – хотел подобраться ближе, пока они не услышат его шаги. Он вильнул вправо и, когда существа потянулись к нему, выстрелил из пистолета в ближайшего из них, пытаясь оторвать ему ногу, но промахнулся. Выпустил следом ракету, и голова одной из тварей расцвела огненным шаром. В ту же секунду он ушел влево, ударился плечом о решетку камеры и проскочил мимо тварей. Одна, впрочем, ухитрилась достать его по касательной своей костяной «саблей» – достаточно сильно, чтобы рука онемела и выпустила ракетницу, но не настолько, чтобы пробить скафандр. Ускользнув от них, Йенси побежал по изгибу коридора, молясь лишь о том, чтобы не наткнуться на новых монстров.

Задыхаясь, он произнес в микрофон:

– Эй, приятель, я еще жив и еще двигаюсь. Может, ты меня слышишь. А может, нет. Но если слышишь, ради всего святого, не закрывай эту чертову дверь.

Легкие горели огнем, но Йенси продолжал бежать. Интересно, сколько кислорода осталось у него в баллонах? Твари держались на приличном расстоянии, но не отставали. Стоит сбавить скорость, и они быстро настигнут его. А там либо убьют, либо превратят в себе подобного.

Но и отрываться от них, чтобы твари потеряли к нему всякий интерес, тоже было нельзя. Йенси хотел отвлечь их внимание от двери, пока он не пробежит полный круг и не вернется в исходную точку.

И тут его как громом ударило: что, если сквозного прохода по коридору нет? Что, если он скоро упрется в тупик?

Йенси постарался выкинуть эту мысль из головы и просто бежать так долго, как только сможет, но паника мешала определить, сколько уже осталось позади. Половина пути? Или больше? Хватит ли у него сил добежать до конца?

Йенси чуть сбавил скорость, и одна из тварей едва не дотянулась до него. Он снова ускорился и наконец впереди увидел ее. Дверь!

– Я уже близко! – крикнул он в микрофон. – Близко! Приготовься закрыть дверь!

И припустил, расходуя последние силы. Когда до цели оставалось каких-то пятьдесят – шестьдесят футов, он крикнул: «Давай!» – и ужаснулся, увидев, как быстро начинают закрываться створки. Успеет ли он? Йенси сделал отчаянный рывок и в последнюю секунду проскочил сквозь узкую щель. Двери за спиной захлопнулись, раздавив самую быструю из тварей и оставив остальных снаружи.

45

Йенси лежал на полу и слушал свое частое, прерывистое дыхание. Вскоре раздалось негромкое шипение подаваемого внутрь воздуха, и дыхательная система скафандра автоматически отключилась – атмосфера в помещении стала пригодной для дыхания.

Йенси встал, снял шлем, утер лицо и огляделся.

Он оказался в большом вытянутом помещении с двумя дверьми: справа и слева. Стены были измазаны кровью, пол тоже усеивали куски плоти. Среди них были и неповрежденные трупы, но Йенси сначала убедился, что они еще не видоизменились. Один, впрочем, уже начал, но был разорван на куски и опасности не представлял. Йенси обыскал человеческие трупы, но нашел только две дубинки – у тех, кто был одет в спецкостюмы, – но ничего более серьезного.

«Куда же идти?» – подумал Йенси и наугад направился к правой двери.

За ней оказался длинный пустынный коридор. Пройдя по нему, Йенси вышел к двери с табличкой «Комната для допросов». Возле двери лежало еще одно тело в спецкостюме, но без головы, которая валялась чуть дальше по коридору. Йенси с опаской перешагнул через труп и открыл дверь.

В комнате висел резкий запах гниения, а стоявший посредине стол был липким от гноя или еще чего-то такого же неприятного. Стараясь не смотреть на него, Йенси сосредоточился на металлических шкафчиках вдоль стен. Он открывал их один за другим в поисках чего-либо, что можно было использовать как оружие. В ящиках лежали бинты, хирургические перчатки, медицинские халаты с выцветшими бурыми пятнами, наборы скальпелей и еще какое-то оборудование, вероятно для пыток электрошоком. Йенси нашел также пустые пластиковые кюветы и резиновые жгуты. Один ящик был доверху заполнен иглами для шприцев, и, когда Йенси выдвинул его, свет заиграл на поверхности сотен и тысяч иголок. А еще там были ампулы с разнообразными препаратами: чтобы заглушить боль или, наоборот, усилить ее, заставить человека замолчать или развязать ему язык. «Чем занимались в этой комнате?» – задумался Йенси и вспомнил о брате. Может быть, Иштвана тоже сюда приводили? Что здесь с ним делали, что надеялись из него вытянуть и что с ним стало после всего этого?

Еще в комнате стояли два больших шкафа, их Йенси оставил напоследок. Первый был заперт, но он сломал замок рукояткой пистолета. Внутри оказались все те же приспособления для пыток, только бóльших размеров: рифленая металлическая палка с длинным крюком на одном конце, железное тавро для клеймения и лазерная пила. Йенси включил пилу и осмотрел рабочую плоскость в фут длиной. «Отлично! – подумал он. – Наконец-то нашлось что-то стоящее!»

Второй шкаф был не заперт, но дверцу, похоже, заклинило. Йенси подступался и так и эдак, несколько раз ударил по ней, потом схватился за ручку и с силой рванул на себя. Дверца распахнулась, а Йенси по инерции отбросило назад.

В шкафу сидел человек. Он до крови расцарапал руку, пытаясь удержать дверь, на лице тоже видны были пятна засохшей крови. Глаза его бегали из угла в угол, и даже теперь, когда дверь открылась, он продолжал сидеть, прижимаясь к дальней стенке.

– Н-н-н-не убивайте меня, – взмолился он слабым голосом.

– Никто вас убивать не собирается. Я даже не знаю, кто вы такой. – Йенси протянул незнакомцу руку, но тот отпихнул ее. – Идемте же. Бояться совершенно нечего.

– Тут всего надо бояться, – возразил незнакомец, но все же опасливо выбрался из шкафа и первым делом оглядел комнату. – Я Джеймс Уолдрон. – Он подал руку Йенси. – Я слышал, как вы вошли, как лазали по шкафчикам. Но я думал, что это они.

– Вы знаете, что здесь происходит? Как они сюда попали?

– Они не попадали. Они уже были здесь.

– Я видел яму. Вы там откопали что-то?

Уолдрон печально покачал головой. Глаза его все так же безостановочно бегали по комнате.

– Нет. Они – это мы.

– Мы?

– Они никакие не инопланетяне. Поначалу я тоже так думал, но потом понял, что ошибался. Это мертвые люди, которые изменились, трансформировались.

– То же самое сказал мне и тот парень по радио. Но я ему не поверил. Вы точно знаете?

– Кто сказал? Да, я точно знаю. Я сам видел, как это произошло с Биллом Эмблером.

– Кто такой Билл Эмблер?

– Кем он был, так будет вернее. Сначала он умер, а потом я увидел, как он меняется. Его тело начало дергаться, изменяться, вытягиваться. А потом он снова стал живым, только не совсем. Не в том смысле, как мы это понимаем. И это был уже не Билл. И я видел, как он убил Майкла Стюарта. А потом Майкл тоже изменился. И я убежал.

– Сколько их здесь?

– Не знаю. Слишком много. Но и одной твари было бы достаточно.

– Нужно выбраться отсюда. Поискать надежное место, где можно укрыться.

– Но здесь надежно. Мы здесь в безопасности.

Йенси покачал головой:

– И нет пищи. Мы так долго не протянем. Нужно найти другое убежище.

– Нет, – воскликнул Уолдрон.

Он весь сжался, попятился и начал сбивчиво, неразборчиво бормотать, рассказывая о тех смертях, свидетелем которых он стал.

– Нет-нет, – повторял он снова и снова, – не нужно никуда уходить. Одному из нас оторвали голову, другого тварь подняла своими лезвиями и пронзила грудь насквозь. Еще на одного напала гигантская летучая мышь, обвила крыльями его голову, а потом выпустила какой-то жуткий хоботок или щупальце и вскрыла ему череп. Еще один…

Но Йенси не дал ему закончить, сильно встряхнул и сказал как можно убедительнее:

– Я знаю, что вы напуганы. Знаю, что не хотите идти. Но мы должны. Это единственный шанс.

Уолдрон замотал головой:

– Я умру, если выйду отсюда.

– Я не дам вам умереть. Обещаю.

Уолдрон снова покачал головой, но позволил повести себя за руку к двери.

– Вы не знаете моего брата, Иштвана? Он жив?

– Иштван? – переспросил Уолдрон и кивнул. Казалось, он успокоился, словно смирился с тем, что ожидает его впереди. – Да, он был здесь какое-то время. Дурной какой-то. Голова у него совсем не в порядке. Он правда ваш брат?

Йенси кивнул.

– Он жив?

– Его забрали.

– Куда?

– Не знаю. Им заинтересовались ученые.

– Может быть, они отвезли его в исследовательский центр?

– Что еще за центр? Он что, здесь, на этой планете? Я не знал. Я же политический, мне никто ничего не рассказывал.

– Вероятно, Иштван там. Если только его не вывезли с планеты. Хотя нет, он должен быть там.

– Вы его ищете, да? Так не заморачивайтесь. Он наверняка умер и превратился в одну из этих мерзостей. Ну, найдете вы его, а он вам башку оторвет. На вашем месте я бы больше беспокоился о том, как спасти собственную шкуру, а не как найти своего безумного братца.

– Нет-нет, – негромко произнес Йенси, обращаясь больше к самому себе, чем к Уолдрону, – он жив. Должен быть жив. Не мог же я проделать такой путь только для того, чтобы узнать, что он умер? Я ему нужен. Ему нужна моя помощь.

Уолдрон только пожал плечами:

– Вы глупец.

Они шли по коридору. Йенси шагал впереди, Уолдрон держался сзади, положив руку ему на плечо. Он нервничал и был очень возбужден.

– И как будем выбираться? – спросил Йенси.

– В операторской, думаю, есть дверь наружу. Но она, наверное, заперта. Слышал я, как один охранник так и сказал, а потом его убила какая-то гадина. Может, есть и другие пути отсюда, да я не знаю. Я вообще в первый раз в этом круге.

– В круге?

– Так мы их называем. Бывает, зовем трехъярусным цирком, а бывает – тремя кругами ада. Тюрьма состоит из двух внутренних кругов, а внешний предназначен для охранников. Они оттуда следили за нами, контролировали, так сказать.

– Это вы общались со мной по радио?

– Что? Нет, конечно. Как я мог это сделать?

– А скажите, если бы вы хотели с кем-то связаться, откуда бы это делали?

– Ну не знаю… Должно быть, из операторской.

– Дружище Уолдрон, все, может быть, не так уж и плохо.

С большим трудом он заставил Уолдрона пройти через заляпанную кровью комнату. Заключенный бубнил себе что-то под нос, пытался вырваться и броситься назад, но Йенси вцепился в него мертвой хваткой, и в конце концов им удалось добраться до двери. За ней оказался еще один изгибающийся коридор. Они медленно пошли по нему.

Внезапно все тело Йенси пронзила волна адской боли. Он застонал, споткнулся, едва не упал. Снова загудела голова. И опять перед ним возникла мать, но на этот раз она смотрела прямо на него. Похожий на темно-красного слизняка сгусток крови стек из носа на верхнюю губу, и мать ловко его слизнула.

– Йенси, помоги мне. Я должна встретиться с тем, что меня ждет.

– Ты не настоящая, – возразил Йенси, хотя сам с трудом заставил себя в это поверить. Она выглядела такой реальной, что он так до конца и не смог признать, что все это не более чем галлюцинация. Это было нечто другое.

Мать протянула к нему руки:

– Йенси…

Вдруг он почувствовал сильный удар по голове. Ошарашенный, растерявшийся, Йенси упал на колени, но только поднял голову, как получил удар ногой в лицо и опрокинулся навзничь.

– Нет, отец! Нет! – закричал Уолдрон.

Он размахивал снятым с мертвого охранника шлемом, а другой рукой будто хватался за какой-то невидимый предмет. Голос его неожиданно изменился, стал неуверенным и тонким, словно у маленького ребенка.

– Где же ты? Куда ты ушел?

Йенси, еще не окончательно придя в себя от удара, кое-как поднялся на ноги и позвал бородача:

– Эй, Уолдрон, прекратите. Здесь никого нет. У вас галлюцинации.

Уолдрон обернулся на его голос, посмотрел внимательно на Йенси, и глаза его вспыхнули нездоровым блеском.

– Ага, папочка, – прошипел он, – вот ты где.

– Нет же, я не…

Но Уолдрон уже набросился на него, с силой опустил тяжелый шлем на голову Йенси, но тот успел поднять руку и заблокировать удар. Руку пронзила боль, и она моментально онемела. Уолдрон тут же врезал ему левым боковым, но Йенси устоял на ногах и схватился за пистолет.

– Нет, Уолдрон! Я не он!

Но обезумевший заключенный лишь произнес нараспев:

– Ты должен умереть, отец. И на этот раз должен остаться мертвым.

И снова пошел в атаку. Йенси отскочил на безопасное расстояние и крикнул:

– Прекрати, или я буду стрелять!

Он вытащил оружие, прицелился, но Уолдрон даже не заметил этого – он видел только своего отца.

Внезапно за плечом заключенного возникла зыбкая фигура в белом. Это была мать.

– Йенси, почему ты не приходишь ко мне?

Он на мгновение отвлекся, но и этого хватило Уолдрону, чтобы застать его врасплох. Бородач прыгнул на Йенси, тот понял, что уже не успевает защититься и остается только стрелять. И выстрелил дважды. Метил по ногам, чтобы просто обездвижить, но первая пуля угодила в живот, а вторая в бедро. Уолдрон повалился на Йенси, но то, что заставляло его броситься в атаку, похоже, уже прошло, и он присмирел.

Йенси выполз из-под него и перевернул лицом вверх. Рана в животе выглядела скверно. Пришлось положить на нее руки Уолдрона ладонями вниз, чтобы хоть немного остановить кровотечение. А пуля, угодившая в бедро, вероятно, пробила артерию, из раны толчками выплескивалась кровь. Йенси плотно прижал руку к ране, хотя и понимал, что уже поздно.

Уолдрон глазами, полными боли и недоумения, уставился на Йенси:

– Вы обещали, что защитите меня.

Йенси не знал, что ответить, и наконец выдавил:

– Мне так жаль.

Но Уолдрон как будто не услышал его. Он отнял окровавленные ладони от живота и непонимающе поглядел на них. Из раны хлынула кровь. Лицо его посерело, и он безвольно опустил руки.

– Что это было? – сумел проговорить Уолдрон, а потом он умер.

«Еще одна смерть, – с горечью подумал Йенси. – Сколько их уже было?» Напрасно он обещал Уолдрону, что защитит его. Он никого не мог защитить, и если бы не заставил Уолдрона идти, тот остался бы жив. Как много еще смертей окажется на его счету?

Он распрямил ноги покойнику, а руки сложил вдоль тела. Задержался на пару секунд, чтобы в последний раз кинуть взгляд на покойника и мысленно попрощаться с ним, а потом зашагал прочь.

Сделав несколько шагов, он услышал непонятный звук и оглянулся. Странный такой звук, похожий на негромкий треск. Йенси выхватил лазерную пилу и повернул назад.

Одна из «летучих мышей» уселась на труп Уолдрона и обняла его своими мерзкими крыльями. Она воткнула в лоб покойника что-то вроде костяной трубочки и словно бы впрыснула внутрь какую-то жидкость. И тело выглядело уже не таким, каким Йенси оставил его лишь несколько секунд назад. Оно начало трансформацию, превращаясь в одну из этих жутких тварей; плоть и кости перекручивались, менялись местами… и постепенно возвращались к жизни. Включив пилу, Йенси кинулся в атаку как раз в тот момент, когда тварь завершила свое дело и взлетела. Он прыгнул следом и успел отсечь одно крыло. Она шлепнулась на пол и затихла лишь тогда, когда Йенси перерезал ее пополам.

Потом он вернулся, чтобы позаботиться об Уолдроне.

Тварь, совсем недавно бывшая заключенным, уже поднялась с мерзким шипением. Одним из лезвий она зацепила Йенси за бок и сшибла с ног. Не теряя времени, тварь прыгнула на него и поднесла свою отвратительную пасть к шее рычащего и отбивающегося Йенси. Она обиженно вскрикнула, замахнулась лезвием и едва не попала Йенси по руке, однако он увернулся, полоснул пилой и отсек твари ее саблевидный отросток. На мгновение она потеряла равновесие и развернулась, и этого времени Йенси хватило, чтобы отрубить и второе лезвие. Но тварь продолжала прижимать его к полу обрубками конечностей и даже ухитрилась вонзить зубы ему в шею. Заорав от боли и отчаяния, Йенси отпихнул ее, перекатился вместе с ней по полу и, оказавшись сверху, быстрым взмахом отрубил голову.

Пара секунд ушла на то, чтобы отсечь все конечности и убедиться, что теперь тварь уже не сможет пошевелиться. Йенси перевернулся на спину и, уставившись в потолок, задумался над тем, что вряд ли справедливо убивать одного и того же человека дважды. Но жизнь – вообще штука несправедливая. Он полежал еще немного, восстановил дыхание, потом встал и продолжил путь.

До операторской оказалось рукой подать. За очередным изгибом коридора Йенси наткнулся на массивную стальную дверь и окошко с толстым стеклом рядом с ней. Заглянув внутрь, он увидел спину мужчины, сидевшего за столом и разбиравшего какой-то аппарат. На столе перед ним были разбросаны платы, микросхемы, другие детали, часть из которых он соединил мотками проволоки. Йенси нажал на кнопку на стене, но дверь не открылась. Тогда он постучал в окошко, однако тот, кто сидел в комнате, похоже, его не услышал. Йенси вернулся в зал с трупами, взял дубинку одного из охранников и ударил по стеклу изо всех сил.

На сей раз человек в комнате услышал. Он повернулся, и Йенси остолбенел, узнав в нем Генри. Генри, впрочем, был потрясен еще больше – он потерял сознание.

Даже очнувшись, Генри никак не мог поверить своим глазам. Вначале он не открывал дверь, а просто сидел и глазел на Йенси. Наконец он пришел в себя, включил интерком и заговорил:

– Это все не на самом деле. Ты просто очередная галлюцинация.

– Нет же, Генри, это все на самом деле.

– Именно так бы и говорила со мной галлюцинация.

– Я не галлюцинация. Я просто неудачно посадил спасательную капсулу прямиком в эту вашу тюрьму. Мы с тобой говорили по радио, пока связь не заблокировали.

– Так это был ты? – сомневающимся тоном спросил Генри. Он по-прежнему смотрел на друга с подозрением, но, похоже, начинал верить.

– Генри, я настоящий.

– Но что, если это они подослали тебя специально, чтобы я открыл дверь? Что, если я поверю тебе и открою, а они ворвутся и убьют меня? Нет, нет, разумнее будет просто не обращать на тебя внимания.

– Генри, я преодолел тысячи миль ради того, чтобы оказаться здесь. Я пробивался через толпу мерзких тварей, которые, похоже, не чувствуют боли и не собираются подыхать. Я встретил заключенного по фамилии Уолдрон, а потом мне пришлось убить его, а потом он ожил, и мне пришлось убить его еще раз. Черт побери, я прошел через весь этот ад, так что впусти же меня наконец!

Генри долго на него смотрел, затем пожал плечами и открыл дверь.

Но и после этого было еще несколько неловких моментов, когда Йенси говорил что-нибудь такое, отчего Генри снова начинал сомневаться в его реальности. Дошло даже до того, что он внезапно схватил отвертку и попытался выковырять другу глаз. Если бы он не ослабел от недоедания, у него могло бы и получиться, а так Йенси легко отобрал отвертку. Генри присмирел и какое-то время оставался спокойным, но потом его снова охватили подозрения.

Впрочем, возможно, дело было даже не в том, что и как говорил Йенси, а в чем-то ином – побочном эффекте того, что Генри называл импульсом.

– Что еще за импульс? О чем ты говоришь?

Генри постарался объяснить как мог. Рассказал, что в тюрьму приезжали ученые, чтобы записать этот импульс. Одна из них кое-что объяснила Генри, хотя он подозревал, что ей нельзя было этого делать. Он понял только, что воздействующий на мозг импульс генерируется неким объектом, который ученые называли Обелиск.

– Как?

– Обелиск. Сам-то я никогда его не видел. Не знаю, где он в точности находится и как выглядит. Но он наверняка в исследовательском куполе. Чертовски секретная штуковина.

– А что с Иштваном? Твари убили его?

– Нет, – ответил Генри. – Как я уже сказал, приехали ученые, провели какие-то измерения, осмотрели тут все, а потом принялись копать яму. А когда выкопали, вдруг очень заинтересовались Иштваном, забрали его отсюда и увезли с собой. – Он замолк и очень серьезно посмотрел на Йенси. – Но если и там происходит такая же чертовщина, что и здесь, Иштвана, вероятно, уже нет в живых.

– Он должен быть жив, – стоял на своем Йенси.

– Скорее всего, нет. Знаю: ты проделал долгий путь, чтобы попасть сюда, но, возможно, настало время признать этот факт.

Йенси отвернулся. Может быть, друг и прав, но просто так сдаваться он не собирался. Рассудком он уже готов был смириться с потерей брата, но сердцем чувствовал, что Иштван еще жив, был в этом почти уверен. Ну и кто же прав? Рассудок, принимающий смерть Иштвана, или сердце, призывающее продолжать поиски и спасти его?

– Я должен попытаться. Может, он и мертв, но я не сдамся, пока не буду знать точно.

Долгие годы он упрекал себя за то, что не смог уберечь Иштвана от неприятностей, и сейчас настал момент, когда все эти годы слились в убеждение, что он должен сделать это. Теперь или никогда.

Генри пошел на попятную:

– Ну конечно. Как знать, возможно, Иштван и ухитрился выжить. Чтобы выяснить это, нужно пробраться в исследовательский центр, но мы так и так должны были туда отправиться. Больше идти некуда.

И они пошли.

46

Они отыскали для Генри скафандр высшей защиты и через несколько минут уже мчались на вездеходе по негостеприимной планете в сторону исследовательского центра. Пейзаж показался Йенси странным, подходящим более спутнику, чем планете: всюду скалы и пыль багрово-черного цвета, ни единого растения, вообще ни малейших признаков жизни, за исключением куполов тюрьмы и исследовательского центра.

Йенси заметил, что Генри то и дело поглядывает на него, и сказал другу:

– Смотри лучше, куда едешь.

Генри отвернулся от него и покачал головой:

– До сих пор не могу поверить, что ты здесь.

– Я тоже. И еще не могу поверить в то дерьмо, что здесь творится.

– Это похоже на ночной кошмар.

– Много хуже.

Некоторое время ехали молча. Наконец Йенси спросил:

– Что ты знаешь о том месте, куда мы направляемся?

– Почти ничего.

– Туда трудно будет попасть?

– Это же секретный объект, – пожал плечами Генри. – Так что, думаю, да. С другой стороны, они нас не ждут.

Или, по крайней мере, не ждали до тех пор, пока вездеход не оказался в нескольких милях от купола. Из рации на приборной панели раздался механический голос:

– Внимание! Вы въехали в запретную зону. Введите ваш персональный код и нажмите кнопку подтверждения. Если у вас нет персонального кода, немедленно разворачивайтесь и поезжайте назад.

– Что будем делать?

Йенси пожал плечами:

– Едем дальше.

Сообщение повторилось еще дважды с интервалом тридцать секунд. Они не обращали на него внимания и продолжали путь. Еще через тридцать секунд пошла новая запись:

– Это последнее предупреждение! Немедленно остановитесь, или будете уничтожены!

Они ехали дальше.

– Попробую связаться с кем-нибудь, – встревоженно произнес Генри.

Он как раз собирался начать радиопередачу, когда что-то с силой врезалось в вездеход. Машину закружило, подбросило, и она, с грохотом ударившись о поверхность планеты, перевернулась вверх колесами.

Йенси повис вниз головой на ремнях безопасности. Лицевой щиток шлема, треснувший еще при крушении капсулы, теперь вдобавок забрызгало изнутри кровью, и разглядеть что-либо было очень трудно. Йенси застонал и помотал головой.

Потом повернулся и увидел Генри, также висящего на ремнях, но без сознания. Йенси отстегнул застежки и рухнул на крышу вездехода. С трудом поднялся на колени, подполз к приятелю, легонько тряхнул его и постучал по шлему. Генри не отреагировал.

Йенси отстегнул ремни Генри, обхватил его и осторожно опустил. Затем вытащил друга наружу и положил на землю.

Йенси попытался связаться с ним по радио.

– Эй, Генри! Генри, очнись!

Он проверил скафандр, но не обнаружил разрывов или дырок. Ощупав руки и ноги Генри, определил, что кости целы. С дыханием тоже все было нормально.

А вот вездеход приказал долго жить. Заднюю часть начисто снесло взрывом мины или ракеты – трудно сказать точно, – перед тем как они перевернулись. И это им еще повезло – если бы взрыв произошел ближе к кабине, оба были бы покойниками.

– Генри, – произнес Йенси в микрофон, – я не могу оставить тебя здесь, но и нести не смогу. И я понятия не имею, хватит ли у нас с тобой кислорода для такой прогулки.

47

Время от времени Кэлли слышала через прорезь разные звуки, но ни один не был похож на те, что мог издавать человек. К двери подходили твари и, если слышали что-то, начинали скрестись и пытались проникнуть внутрь. Однако Кэлли сидела тихо как мышка, и некоторое время спустя они убирались восвояси.

Уже три дня она сидела здесь одна, прислушиваясь к доносящимся издалека крикам. Еда закончилась на исходе первых суток, вода, которую она расходовала очень экономно, – к середине вторых. Вероятно, ее ждала смерть от обезвоживания. Она убеждала себя, что лучше так, чем быть убитой этими тварями. Тем не менее она бы предпочла погибнуть, сражаясь.

Кэлли проверила все, что у нее было под рукой, рассчитывая соорудить нечто вроде примитивной бомбы. Но не нашла ни подходящих материалов, ни нужных инструментов. Поэтому, не зная, чем еще себя занять, она вернулась к обычным делам: изучала информацию и продолжала научные исследования.

Только информации было недостаточно. Совсем мало. Почему ее охранник сошел с ума? И почему его труп превратился в нечто невообразимое? Возможно, какой-то паразит? Но как ему удалось полностью подчинить себе человека? Это как-то связано с Обелиском и его сигналами или же причина в чем-то ином?

Нет, ей просто необходимо попасть в аппаратную, туда, где у нее будет доступ к абсолютно всей информации. В этом случае, возможно, удастся найти разгадку происходящему.

Но Кэлли не была уверена, остался ли кто-нибудь в аппаратной и есть ли вообще, кроме нее, живые люди в комплексе. Судя по тому, что ей удалось узнать, все должны быть мертвы. Она повернулась к компьютеру и снова попыталась выжать все возможное из имеющихся данных.

Она перебирала одни и те же цифры, одни и те же данные, когда снова услышала шум за дверью. Сначала Кэлли решила, что одно из существ вернулось за ней, но затем послышался характерный писк, когда кто-то поднес магнитную карту к считывателю, и щелкнул замок. Кэлли повернулась и уставилась на открывающуюся дверь.

На пороге стояла Анна Тилтон, криптолог. Она была последовательницей юнитологии и входила в круг доверенных лиц Брайдена. Кэлли медленно встала со стула и, несмотря на головокружение, попыталась принять гордый, несломленный вид.

– Значит, Брайден решил меня наконец выпустить? Неужели он осознал, что был неправ?

Анна протянула бутылку воды. Принимая ее, Кэлли не смогла унять дрожь в руках. С крышкой пришлось помучиться, но все же она открыла бутылку и жадно припала губами к горлышку.

– Не так быстро, – остановила ее Анна, – а то тебе станет плохо.

Кэлли с трудом заставила себя остановиться, немного выждала и осторожно сделала небольшой глоток.

– Так почему же он изменил свое мнение?

Анна покачала головой:

– Меня прислал не Брайден. Я пришла сама.

Она достала из сумки ломоть хлеба. Кэлли откусила кусочек. Она и представить не могла, до чего же это вкусно.

– И чего ты хочешь?

– Ничего этого не должно было произойти, – дрогнувшим голосом сказала Анна, и Кэлли увидела на ее лице растерянность и тревогу. – Смерть, настоящая бойня и эти… существа. Это вовсе не религиозное просветление. Это не похоже на часть божественного плана, что бы там ни думал Брайден.

– Пожалуй, в этом мы с тобой солидарны. Но при чем тут я? Почему ты решила освободить меня?

– Потому что ты должна положить этому конец. Нужно остановить Брайдена, пока еще не поздно.

48

Он сидел и ждал, периодически пытаясь привести Генри в сознание и стараясь экономно расходовать кислород. Сколько прошло времени? Минута? Две? Пять? Скоро ли настанет момент, когда оставшегося в баллонах кислорода уже не хватит на то, чтобы дойти до исследовательского центра?

Конечно, проще было бы оставить Генри здесь. Если попробовать дойти до купола в одиночку, возможно, у него будет шанс. Но Йенси не мог так поступить. Нет. Генри был рядом, когда умерла мать, и все эти годы оставался его верным другом. И Йенси не бросит его.

Так он и сидел рядом, говорил в микрофон какие-то слова, тряс за плечо, и наконец Генри негромко застонал и начал приходить в себя.

– Что случилось? Где это мы?

– Не имеет значения. Мы должны идти. Прямо сейчас. Ты как, сможешь?

Генри пошевелил руками-ногами, поморщился:

– Что-то с рукой.

– Но идти ты сможешь?

– Думаю, что смогу.

Неповрежденной рукой Йенси помог другу подняться. Генри выпрямился, придерживая локоть.

– Ты в порядке?

Генри кивнул. Выглядел он пока еще немного потерянным, но в остальном держался молодцом.

– Нужно поторопиться, – предупредил Йенси. – Мы должны попасть туда до того, как у нас закончится кислород и мы погибнем от удушья.

Они пробирались вперед по неприветливой равнине: Йенси шел впереди, Генри плелся позади. Время от времени Йенси окликал друга, подгонял его. Они не бежали – Генри был для этого слишком слаб, – но все же двигались довольно быстро, так что сердце колотилось в груди.

До исследовательского центра оставалось с четверть мили, когда в наушниках раздался сигнал, предупреждающий о том, что в баллонах заканчивается кислород. Йенси прибавил ходу, надеясь, что Генри выдержит темп, и крикнул ему несколько ободрительных слов. Купол тем временем уже высился перед ними, и Йенси до боли в глазах всматривался в него в поисках двери или тамбур-шлюза, надеясь, что им повезло и они подошли с нужной стороны. У них было очень мало шансов (если вообще были), что кислорода хватит на то, чтобы обогнуть купол.

В наушниках послышался голос Генри:

– Ты слишком убежал вперед. Мне за тобой не угнаться.

– Иди по моим следам.

– Но…

– Я должен найти вход. Кислород на исходе. Нужно спешить.

Генри еще что-то говорил, но Йенси его уже не слушал. Теперь он бежал изо всех сил. До угла здания оставалось всего ничего, но Йенси не мог рассмотреть, где находится дверь. В какую сторону идти?

Йенси мысленно бросил монетку и, повернув налево, побежал вдоль стены. Преодолев ярдов сорок, решил, что допустил ошибку, и едва не повернул назад, но у него все же хватило ума понять, что так он только напрасно потратит остатки кислорода, вернувшись туда, откуда начал. Он побежал дальше и через три десятка ярдов вдруг увидел темный проем в стене.

Йенси включил фонарик на шлеме и увидел, что это тамбур-шлюз, наружная дверь по каким-то причинам осталась открытой. Развернувшись, он кинулся назад за Генри.

Друга он нашел возле угла здания – пошатываясь, Генри брел вдоль стены в обратном направлении. Йенси окликнул его, потом подбежал и, обхватив здоровой рукой, подтолкнул в нужную сторону. Кислород почти закончился, и у него оставалось совсем мало времени. Начала кружиться голова. Рядом с куполом Йенси увидел свою мать, она улыбалась. «Это просто галлюцинация, – сказал он себе. – Она не настоящая». Он закрыл глаза, чтобы пробежать мимо нее, таща за собой Генри. Споткнулся и чуть не упал. Дышал он теперь тем разреженным воздухом, что сохранился внутри шлема. Перед глазами замелькали разноцветные точки. Но еще одно мгновение – и они оказались внутри тамбур-шлюза.

Йенси стал шарить по стенке в поисках кнопки, закрывающей наружную дверь, но не нашел. Оказалось, что мать последовала за ними.

«Ты же всегда был смышленым, правда?» – сказала она.

– Не знаю, – бросил в ответ Йенси.

– Чего ты не знаешь? – спросил Генри.

«Если ты такой догадливый, – снова заговорила мать, – давай посмотрим, как ты выкрутишься на этот раз».

Йенси уже начала обволакивать темнота. Он почти ничего не видел и понимал, что вот-вот потеряет сознание. Наконец его рука нащупала кнопку на стене и надавила на нее.

На экране вспыхнуло сообщение: «Сначала необходимо закрыть наружную дверь».

Лицо матери стало исчезать, проваливаясь в себя. Йенси нажал другую кнопку.

«Сначала необходимо закрыть наружную дверь».

– У тебя не получится, – сказал Генри. – Только потратишь весь кислород.

Голос Генри звучал бодрее, чем его собственный, – возможно, у него осталось больше кислорода.

– Генри, может быть, ты…

Тут сознание наконец покинуло его, и Йенси упал.

Это было странное чувство хрупкости окружающего мира, как будто его в любое мгновение мог унести простой порыв ветра. Он стоял в самом центре огромной мрачной равнины под небом, испещренным красноватыми лучами заходящего солнца. Казалось, в голове копошится какой-то безмозглый, безымянный зверь, сопя, тыкается всюду носом, и от этого голова то и дело взрывается вспышками боли. А потом вдруг перед глазами возникло мертвое лицо – сперва показавшееся незнакомым, но затем он узнал того политика, которого застрелил брат. Фишера. Голова его была наполовину снесена выстрелом, кровь и мозги вытекали из нее, пачкая шею и плечи. Одного глаза не было, зато второй пристально глядел на Йенси.

– Ты такой же, как он, – произнес Фишер. На губах его запузырилась кровь.

– Как кто?

– То, что внутри тебя, не совсем такое же, как у него, но все-таки ближе к нему, чем к остальным. То, что внутри его, правильно и доступно пониманию. Все прочие неправильные. А ты – ни то ни другое.

– Я не понимаю, о чем вы.

– Ты должен прийти к нам. Приди, и мы исправим тебя.

И тут вся картина позади него задрожала и растворилась в потоках крови.

Йенси очнулся от сна – если это был сон – и понял, что лежит на металлическом полу и смотрит в потолок. Шлем был снят. Рядом стоял Генри, по-прежнему придерживая поврежденную руку. Болела голова, но Йенси был счастлив уже тем, что больше не задыхается.

– Ты жив.

Йенси кивнул и медленно сел. Они находились в тамбур-шлюзе, обе двери были герметически закрыты.

– Значит, ты смог ее закрыть, – пробормотал Йенси.

Генри улыбнулся:

– Я просто нашел нужную кнопку. – Он кивнул на внутреннюю дверь. – А вот с ней у нас будут проблемы. Потребуется пароль доступа.

– То есть мы здесь застряли?

– Похоже на то. Наружу мы не можем выйти, потому что у нас нет кислорода, а попасть внутрь не можем, потому что не знаем пароль.

Йенси поднялся на ноги, подошел к внутренней двери и попытался открыть вручную, но успеха не добился. Поискал рычаг аварийного открывания, но и его не нашел.

– И что мы будем делать? – спросил Генри.

– А я почем знаю, – отозвался Йенси и вытащил лазерную пилу. Но уже через несколько секунд выключил ее, убедившись, что распилить дверь не удастся, по крайней мере, до того, как кончится заряд.

Отложив пилу, он достал из кармана пистолет, взял его за ствол и начал барабанить рукоятью в дверь, повторяя последовательность ударов.

– Может, нас услышат, – сказал он, обернувшись к Генри. – Придут и вытащат отсюда.

Генри ничего не ответил.

«Да, я знаю, это маловероятно, – подумал Йенси. – Но что еще остается делать?» И он продолжал стучать, надеясь на чудо.

49

– Их не так-то легко убить, – пояснила Анна. – Стреляешь в них, стреляешь, а они продолжают идти к тебе.

Кэлли взвесила в руке оружие. Это была плазменная винтовка с модифицированным стволом. По словам Анны, при выстреле она испускает поток энергии, но не узконаправленный, а своего рода режущую полосу.

– Удобно отрезать конечности. В голову стрелять бесполезно. Вот конечности – дело другое. Когда твари их лишаются, они уже не могут передвигаться.

– Я никогда еще не стреляла из настоящего оружия.

– Я тоже в первый раз попробовала пару дней назад, – сказала Анна, и Кэлли только сейчас заметила, какое у нее осунувшееся, изможденное лицо. – Не волнуйся. К этому быстро привыкаешь.

Они вышли в коридор, и Кэлли повернула в сторону аппаратного зала, но Анна схватила ее за руку:

– Нет, здесь не пройти. Придется в обход. Между нами и Обелиском слоняется несколько тварей. Кроме того, Брайден выставил там охрану. Эти фанатики пристрелят тебя, едва только завидят. Мы пойдем в обход.

И они направились в противоположную сторону.

– И что Брайден думает обо всем этом?

– Ну он-то считает, что ведет человечество на новую ступень бытия. Убедил себя в том, что он пророк, так же как и Иштван. И уверен, что вдвоем они постигнут волю Обелиска.

– Это безумие.

Анна кивнула:

– Он думает, что эти твари состоят на службе у Церкви юнитологии. Но они лишены разума. Юнитология учит совсем не этому. И существует странная связь между ними и Обелиском. Они не приближаются к нему.

– Вот как?

– Возле него безопасно. Там-то и сидят Брайден с Иштваном, диктуя всем, кто пожелает услышать, волю Обелиска. Собственно, людей здесь почти не осталось. Большинство превратилось в этих… существ. Он уже не соображает, что творит, но у него теперь есть целая армия оживших мертвецов. Он совершенно обезумел.

Коридор начал меняться. Лишайники и побеги, которые давно уже встречались в разных уголках исследовательского центра, теперь густо разрослись по всему полу, образуя лоснящиеся скопления, чем-то напоминающие человеческий мозг. Дальше эта гадость покрывала уже и стены. Анна остановилась и открыла люк, ведущий в вентиляционную шахту.

– Нам сюда.

– Но почему мы не можем просто пройти по коридору?

– Поверь мне, – сказала Анна. – Тебе не понравится то, что ты там увидишь.

Узкий проход постепенно сужался, и Кэлли трудно было дышать. Пришлось ползти на четвереньках, а Кэлли еще и толкала перед собой винтовку. Крутой подъем вел в саму вентиляционную систему. Кэлли ползла следом за Анной по воздуховодам, глядя на причудливую игру теней, прислушиваясь к низкому гудению вентиляторов и ощущая потоки воздуха. Время от времени Анна останавливалась на пересечениях вентиляционных каналов, доставала клочок бумаги, разворачивала и внимательно изучала, решая, куда двигаться дальше. В такие моменты Кэлли было хуже всего: несмотря на свет фонарей, она ощущала, как стены сжимаются вокруг нее.

Один раз она определенно слышала позади какой-то шум. Обернулась и увидела, как нечто промелькнуло в темноте. И исчезло.

– Анна!

– Что такое?

– Кто еще ползает по этим воздуховодам?

– Точнее сказать «что еще». Запомни: увидела что-то, выстрелила и потом только спрашивай.

Слова Анны не добавили Кэлли уверенности, и она занервничала еще сильней.

Они ползли дальше.

«Интересно, где мы сейчас находимся? – подумала Кэлли. – Может, мы движемся по кругу?»

И тут что-то ухватило ее за лодыжку.

Она вскрикнула, и в следующее мгновение ее потащило назад, больно ударяя о стены. В панике Кэлли едва не выронила винтовку, но все же удержала ее. Затем хватка ослабла, так что она смогла перевернуться на спину и разглядела кончик толстого щупальца, плотно обвившийся вокруг лодыжки, само же щупальце терялось где-то во мраке. Оно сложилось кольцами и явно собиралось с силами, чтобы утащить ее вглубь воздуховода.

– Стреляй! – закричала Анна. – Прямо в нарост!

«Что еще за нарост?» – удивилась Кэлли и тут же увидела вдалеке разбухший желтый мешок, частично скрытый извивающимся, сворачивающимся в кольца щупальцем.

«Что ж, – подумала Кэлли, – теперь мне, по крайней мере, ясно, что надо делать».

Задевая стенки воздуховода, Кэлли с трудом развернула винтовку и прицелилась, но выстрелить не успела. Щупальце с силой дернуло ее за ногу, перевернуло на живот и снова потянуло в темноту.

Вдруг движение прекратилось, щупальце свернулось в клубок, и Кэлли смогла перевернуться на спину и прицелиться. Выстрелила – и заряд плазмы обжег стенку воздуховода. Вторым выстрелом она попала не в желтый мешок, а в щупальце, но без видимого результата. Кэлли взяла себя в руки. «Бог любит троицу», – успокаивала она себя. Когда щупальце в очередной раз дернулось, Кэлли увидела дыру в стене, из которой оно тянулось, и поняла: если ее затащат туда, то, скорее всего, разорвут на части.

Кэлли тщательно прицелилась, чувствуя, как усиливается хватка, и выстрелила. На этот раз попала. Мешок лопнул, а щупальце разорвалось примерно посередине. Раздался громкий рев, и обрубок шустро втянулся обратно в дыру.

Оторвав кончик щупальца от лодыжки, Кэлли увидела оставшийся на коже красный рубец. Она повернулась и поползла туда, откуда ее утащили.

Через дюжину ярдов она столкнулась с Анной. Та быстро карабкалась по воздуховоду, но, завидев Кэлли, остановилась.

– Ты живая. У тебя получилось.

– Не прикидывайся удивленной. Что это была за дрянь?

– Одна из них. Они бывают самых разных видов и размеров. Только мы научимся справляться с одними, как тут же появляются новые. К счастью, с пустулами мы уже имели дело.

– Черт, надеюсь, мне больше не доведется встречаться с ними.

Они ползли и ползли по воздуховодам. В какой-то момент Кэлли окончательно перестала соображать, где они могут находиться. Она начала слышать звуки, в реальности которых испытывала сомнения. Возможно, это Обелиск воздействовал на ее мозг? А может, это была самая обычная паранойя? Отчасти Кэлли была подавлена темнотой замкнутого пространства, и ей в каждом углу, в каждой тени мерещилась всякая чертовщина. Однако сидевший в ней исследователь продолжал, словно со стороны, вести наблюдения, с интересом ожидая, что будет дальше.

Ползущая впереди Анна внезапно остановилась.

– Что такое?

– Это один из людей Брайдена. Был. Мне пришлось убить его по дороге к тебе. Теперь он перегораживает проход. Придется перебираться через него.

– Что?

– Другого пути у нас нет. Так что извини.

– Давай поищем другой путь, – попросила Кэлли.

Но Анна уже устремилась вперед. Кэлли напряженно следила, как она подползает к телу и осторожно ставит на него сначала локти, потом колени. Однако места было слишком мало, так что Анне пришлось в конце концов едва ли не распластаться на трупе и продвигаться, извиваясь ужом. Зрелище было тошнотворное, мертвое тело постепенно появлялось из-под Анны – сначала выпученные глаза, потом застывший в предсмертном оскале рот.

Этого человека Кэлли хорошо знала при жизни. Его звали Джон Диксон. Он ей никогда не нравился, но теперь это вряд ли имело значение.

– Ну же, – позвала Анна с той стороны, – давай сюда.

Кэлли собралась с мыслями, вздохнула и поползла. Тело уже попахивало, но, к счастью, еще не начало разлагаться. Кэлли осторожно вскарабкалась на труп, стараясь не задеть ногами голову. Очень медленно она перебралась через него, чувствуя себя омерзительно. Места для маневра не хватало, и Кэлли приходилось прижиматься к трупу, чтобы двигаться вперед. Она едва не застряла, ухватилась за окоченевшие ноги, рывком подтащила себя и наконец, обессиленная, скатилась вниз.

Анна похлопала ее по плечу.

– Это еще ничего. Дальше увидишь вещи и похуже, – сказала она, словно в утешение.

И они снова поползли.

Через некоторое время Кэлли услышала звук, который распознала не сразу, но затем поняла, что кто-то стучит.

– Что это?

Анна остановилась и прислушалась:

– Не знаю. Должно быть, одно из этих существ.

Кэлли покачала головой:

– Нет, нет, стук слишком упорядоченный.

– Ну, значит, кто-то из людей Брайдена.

И они поползли дальше. Прошло еще несколько секунд, и Кэлли не выдержала:

– Нужно посмотреть, что это такое.

– С какой радости? Только потеряем время.

– Мне любопытно. Хочу узнать.

По лицу Анны промелькнула тень недовольства, но уже через мгновение она равнодушно заметила:

– Хорошо. Если тебе так хочется помереть, пойдем.

«Ты тоже помрешь, если дела пойдут плохо», – подумала Кэлли, но вслух ничего не сказала.

Они отыскали спуск и выбрались из воздуховода. Внизу звук стал громче. Они никого не увидели в зале, в который спустились, и пошли дальше на звук, пока не добрались до ведущего наружу тамбур-шлюза.

– Там кто-то есть, – сказала Кэлли. – Кто-то хочет попасть внутрь.

– Это просто твари, – отмахнулась Анна. – Должно быть, оказались там взаперти. Нам их тут и так вполне хватает, ни к чему запускать еще.

Кэлли скрестила руки на груди:

– Это не твари. Мы ведь уже решили. Послушай: последовательность звуков повторяется, это похоже на сигнал.

Она направилась к рукояти аварийного открывания двери, когда услышала за спиной голос Анны:

– На вашем месте, доктор Декстер, я бы не стала этого делать.

Что-то в ее тоне показалось Кэлли странным. Она обернулась и увидела, что Анна целится в нее из винтовки.

– Что случилось? – спросила Кэлли, стараясь, чтобы голос звучал твердо и спокойно.

– Не знаю. – Анна, похоже, пребывала в растерянности. – Но ты… я… – Она мотнула головой. – Ты с ними. Ты хочешь их выпустить, и тогда вы убьете меня.

– С ними?

– С этими тварями. Вы заодно. Ты вместе с ними.

Кэлли покачала головой:

– Я не на их стороне. Послушай, Анна, ты совсем запуталась. Ты ведь сама пришла и освободила меня. Я тебе нужна, и у тебя нет причин меня убивать. – Она медленно положила ладонь на рукоять аварийного открывания и ровным тоном сказала: – Сейчас я открою дверь. Пожалуйста, не стреляй в меня.

Задержав дыхание, она наблюдала за Анной. Та явно боролась со своими страхами, лицо ее исказила гримаса, и наконец она опустила винтовку дулом вниз. Кэлли облегченно выдохнула и потянула за рукоять.

50

– Господи! – воскликнул Генри. – Получилось!

Йенси был удивлен не меньше его. Он отступил на пару шагов и вытащил из-за пояса лазерную пилу в ожидании, когда дверь откроется полностью.

За дверью стояла женщина-ученый, та самая, которую Генри видел несколько дней назад в тюрьме. Лицо ее было в грязи, и выглядела она очень уставшей, но тем не менее казалась вполне живой.

– Привет еще раз, – улыбнулся ей Генри.

Женщина улыбнулась в ответ:

– Привет. Доктор Кэлли Декстер. А как зовут вашего друга?

За ней Йенси увидел вторую женщину, и она держала в руке винтовку.

– Вы из своры Брайдена? – крикнула Анна. – На чьей вы стороне?

– Успокойтесь, пожалуйста, – сказал Генри.

Кэлли повернулась к Анне:

– Все в порядке. Я знаю этого человека. – Она показала на Генри. – Он был охранником в тюрьме.

– Оператором, – поправил ее Генри.

– Это не имеет значения, – прошептала доктор Декстер. – Просто помолчите.

– А кто другой? – спросила Анна.

– Я ищу своего брата.

– Какого еще брата?

– Его зовут Иштван.

Кэлли едва слышно вскрикнула. Анна молча подняла винтовку и нажала на спусковой крючок. Выстрелом опалило стену над головой Йенси.

– Постойте! – крикнул Йенси, укрывшись за внутренней дверью шлюза. – Не стреляйте! Что я сделал?

– Из-за вашего брата все это и случилось, – объяснила Кэлли.

– Да, это он все натворил. Он выпустил на свободу демонов, но это еще не все. Он хочет построить новые Обелиски и распространить зло по другим мирам, – заявила Анна.

Иштван? Нет, Йенси не мог поверить. Как брат мог быть замешан в этом?

– Это, наверное, какая-то ошибка, – сказал он. – Мой брат никогда бы не сделал ничего такого.

Но не успел он договорить, как мысленно увидел брата, стоявшего возле Фишера и спускавшего курок. Иштван был способен на что угодно.

– Никакой ошибки, – сказала Кэлли.

– Если бы я смог с ним поговорить, я бы разобрался, в чем дело. Я могу его остановить.

– Почему мы должны доверять тебе?

– Анна, в нашем положении нельзя отказываться ни от чьей помощи. – Кэлли повернулась к Йенси и, глядя ему в глаза, сказала: – Если вы можете его остановить, это хорошо. Но если нет – я лично убью его.

Несколько минут ушло на то, чтобы успокоить Анну, но в итоге она, хоть и неохотно, повела остальных за собой. Они вышли в большой зал, но затем вернулись и спрятались в лаборатории, пропуская патрульных Брайдена. Свернув в новый коридор, они увидели неуклюже шагающую в противоположную сторону тварь. Пришлось тихонько постоять минут пять, дожидаясь, когда она удалится и можно будет продолжать путь.

Вероятно, они уже были недалеко от аппаратной, в коридоре, покрытом той странной растительностью, которую Кэлли уже видела раньше, когда что-то вдруг щелкнуло. Шедшая впереди Анна замерла на месте.

– Что случилось?

– Все назад! – скомандовала Анна.

Кэлли повторила вопрос, но Анна хранила молчание до тех пор, пока остальные не отступили в конец коридора, а когда заговорила, голос ее дрожал:

– Я наступила на нажимную мину. Это дело рук Брайдена. Сейчас я соскочу с нее и буду молиться, чтобы меня только покалечило, но не убило.

– Нет, не делай этого. Может, удастся что-нибудь придумать. Положим на нее что-нибудь. Может, она не…

Но Анна уже шагнула вперед. Взрывом ей оторвало обе ноги и разнесло их в клочья. Через мгновение она была мертва.

Кэлли постояла немного, глядя на труп, потом подозвала Йенси и спросила, указывая на лазерную пилу:

– Эта штука работает? – Он кивнул, и тогда Кэлли сказала: – Отрежьте ей и руки. Не хватало еще, чтобы она ожила и начала охотиться за нами.

Йенси отделил одну руку и принялся за вторую, когда в наушниках раздался голос. Судя по выражению лиц его спутников, они слышали то же самое.

– Говорит Брайден. Нужно было внимательнее смотреть себе под ноги.

– Что вам нужно, Брайден?

– Ага, Кэлли. Лучше бы вы оставались в безопасности в своей камере. Там вы бы умерли куда более легкой смертью, чем та, что ждет вас теперь. Кто ваши друзья?

– Вас это не касается.

– Думаю, это и в самом деле не имеет значения. Долго вы все равно не протянете. Ни один из вас. На вашем месте я бы не стал мучиться и оттягивать неизбежный конец. Для вас же лучше приставить ствол к виску и спустить курок.

– Заткнитесь, Брайден!

– С удовольствием, Кэлли, с удовольствием. У меня есть более важные дела, чем пустая болтовня с вами. А если мне немного повезет, вашу смерть запишут на видео, и я смогу раз за разом просматривать ее.

Они набрели на еще одну мину, но вовремя заметили ее и обошли стороной. Теперь их вела Кэлли, выбрав окружной путь, как будто не была уверена в том, где они находятся. Йенси взял себе винтовку Анны, а лазерную пилу отдал Генри.

– Я не шутила, когда сказала, что убью вашего брата.

– Я знаю. Просто дайте мне сначала возможность поговорить с ним.

Через некоторое время коридор перегородили сложенные один на другой ящики и коробки, образующие подобие баррикады. Кэлли в задумчивости уставилась на нее.

– Можно вернуться и пойти по другому коридору, а можно попробовать пробиться здесь. Или можем срезать путь.

– Это как? – не понял Йенси.

Кэлли показала на двери по сторонам коридора и объяснила:

– Из некоторых помещений можно выйти и сюда, и в другой коридор. Зайдем и посмотрим, что происходит на той стороне.

Йенси кивнул:

– Давайте попробуем.

– Но в коридоре могут оказаться эти твари, – предупредила Кэлли. – Мы можем выйти прямо на них.

– Можем, но рискнуть стоит.

Йенси откатил в сторону ближайшую дверь. За ней оказалась практически пустая кладовка. Второй двери там не было. Он подошел к следующей двери – заперто. Третья была открыта, и Йенси увидел довольно большое помещение и дверь в дальней его стене.

– Сюда, – позвал он и вошел первым, за ним Генри и последней Кэлли.

Йенси сделал несколько шагов и только тогда увидел мужчину, прятавшегося за дверью. Он обернулся, поднял винтовку, но мужчина успел нажать кнопку на стоявшей перед ним консоли. И все пошло наперекосяк. Тело как будто отказывалось слушаться, движения замедлились. В то же время прятавшийся в комнате незнакомец двигался просто с фантастической быстротой, словно его метаболизм ускорился в несколько раз. Краем глаза Йенси увидел Генри – тот тоже не в силах был пошевелиться.

«Стазисное поле», – понял Йенси. Они угодили в ловушку.

А потом незнакомец будто сошел с ума. Он что-то говорил, но Йенси его не понимал, видел только, как губы движутся с такой скоростью, что невозможно было ничего разобрать – лишь какой-то комариный писк. Но тут вспыхнул энергетический разряд, и незнакомцу оторвало голову. Еще один разряд – и консоль разлетелась на мелкие кусочки.

Постепенно все стало приходить в норму, Йенси внезапно качнуло в сторону, продолжая то движение, которое он не закончил из-за стазисного поля. Он налетел на Генри, и оба повалились на пол.

Откуда-то сверху донесся голос Кэлли:

– Стазисная ловушка. Как говорится, все гениальное просто. Вот только поле не смогло накрыть всех нас. – Она ткнула рукой в обезглавленного техника и продолжила: – Он допустил ошибку, решая, кого из нас оставить за пределами поля. И второй раз ошибся, когда недооценил мое желание убить его.

Отрезав у трупа конечности, они вышли в следующий коридор и продолжили путь. Внезапно Кэлли остановилась и затащила друзей в ближайшую открытую дверь. Притаившись в пустом помещении, они слушали, как твари с тяжелым сопением проходят мимо. Они уже собирались вернуться в коридор, когда Йенси заметил, что проходящие под потолком воздуховоды разворочены, а все стены забрызганы кровью. Стараясь не шуметь, они выскользнули в коридор, убедились, что он пуст, и пошли дальше. Впереди раздавалось гудение, и Йенси уже приготовился столкнуться с очередной мерзостью, но, когда они завернули за угол, он увидел обычный работающий вентилятор. Коридор совершил еще один крутой поворот, за которым оказался большой демонстрационный зал со стеной из бронированного стекла. В дальнем конце, в операторской, скрестив руки на груди, стоял Брайден. Включив переговорное устройство, он с усмешкой спросил:

– Все еще сопротивляетесь? Так и не смирились с неизбежным?

– Заткнитесь, Брайден, – сказала Кэлли.

– Я пришел за своим братом. Отпустите его, и я вас не трону.

Слова Йенси застали Брайдена врасплох.

– Ваш брат? Интересно, кто же это?

– Иштван.

По лицу Брайдена скользнула тень недоверия, но уже через мгновение он рассмеялся:

– Он ваш брат? Вы, наверное, шутите.

– Что вы с ним сделали? Верните мне брата!

– Вы думаете, что он ваш брат? Как занятно! Он стал другим и не может больше называться ничьим братом. Он даже не узнáет вас. Иштван стал пророком. Он избран Обелиском, чтобы распространять Его учение. Теперь Иштван принадлежит Обелиску.

В отчаянии Йенси замолотил кулаками по стеклу. Тем временем Кэлли ковырялась в замке, пытаясь открыть дверь. Генри помогал ей.

Понаблюдав за их усилиями, Брайден издевательски поклонился.

– Еще увидимся, – сказал он и скрылся за дверью в дальнем конце помещения.

Через секунду дверь из коридора открылась. Йенси ворвался в зал и подбежал к двери, за которой исчез Брайден, но она была заперта.

– Сможете что-нибудь сделать с ней?

– Попробую, – коротко ответила Кэлли и начала возиться с замком.

Все лампы вдруг замигали и погасли, остались гореть только тусклые аварийные светильники.

– Кэлли, это не вы сделали? Может, задели какой-нибудь провод?

– Нет, это не я.

– И не я, – отозвался эхом Генри.

За их спинами дверь в коридор закрылась. Йенси подбежал к ней, попробовал открыть, но безрезультатно. Он повернулся к товарищам и крикнул:

– Приготовьте оружие!

– Что случилось? – не понял Генри.

Над головами в системе вентиляции раздался скрежещущий звук, эхом разнесшийся по операторской. Возникнув в одном конце помещения, он медленно продвигался к центру, где в воздуховод была вделана решетка. И где стоял Генри.

– Уходи оттуда! – крикнул Йенси.

Генри в замешательстве поднял голову, но с места не сдвинулся. Решетка над ним слетела с креплений, что-то длинное и тонкое, плохо различимое в тусклом свете, метнулось вниз, схватило Генри и оторвало от пола. Болтаясь в воздухе, он заорал благим матом. Йенси кинулся на выручку другу, паля из винтовки, но не причинив неизвестной твари большого вреда. Потом она отшвырнула Генри, со стуком ударившегося о стену, и переключила внимание на Йенси.

Ничего человеческого в ее облике не было: гигантская рука, вырастающая из приземистого туловища с маленькой головкой. Рука проворно потянулась к нему, и Йенси пришлось отскочить назад. Тварь приближалась к нему неуклюжими маленькими прыжками, и он успел выстрелить в руку, но без особого результата. Со второй попытки он разнес твари голову, и она завертелась на месте, пытаясь нащупать Йенси. Он методично отстрелил одну ногу, за ней другую, так что в итоге от существа осталась одна рука, но она продолжала ползти вперед и искала, искала Йенси.

Держась от нее подальше, Йенси устремился к другу. Генри был мертв. Шея сломана, незрячие глаза уставились в потолок. Еще одна смерть, еще одна потеря. Йенси покачал головой, продолжая поглядывать на нетерпеливо дергающуюся руку.

– Получается с замком? – спросил он Кэлли.

– Да, осталось чуть-чуть.

Он смотрел, как сосредоточенно она работает. Прикладом винтовки Кэлли сбила кожух с приборной панели и теперь ковырялась внутри. Она поднесла кусок провода к контактам, раздалось негромкое шипение, и дверь открылась.

– Идем. А где Генри?

– Мертв.

– Его убила эта тварь? Плохо дело. Придется отрезать ему руки и ноги.

– Я не могу это сделать. Он был моим лучшим другом.

Кэлли задумчиво посмотрела на него:

– Не хотелось бы, чтобы ваш друг ожил и пошел убивать вас. Или меня, если уж на то пошло. Но как знаете. Пошли!

51

Они побежали вперед со всех ног и не останавливались, пока не добрались до аппаратного зала. Кэлли поднесла магнитную карту к считывателю, и, к удивлению обоих, дверь открылась. Очевидно, Брайден настолько был уверен, что они сюда не доберутся, что не позаботился запереть дверь.

В зале находилось с полдюжины ученых, которые замерли, когда Йенси и Кэлли ворвались внутрь. Йенси поднял винтовку и выстрелил в потолок.

– Руки за голову, и тогда вас никто не тронет!

Большинство подчинилось, только один мужчина не спешил выполнить приказ.

– Джонсон, он не шутит. Пристрелит вас не задумываясь.

Джонсон медленно поднял руки.

– Отлично, – сказал Йенси. – А теперь мы идем в отсек с Обелиском.

Джонсон запротестовал:

– Вам нельзя…

– Я уже предупредил вас, – произнес Йенси ледяным тоном. – Больше предупреждений не будет.

Джонсон не ответил, остальные тоже сидели не шевелясь. Кэлли и Йенси медленно подошли к двери.

– Не спускайте с них глаз, – тихонько сказала Кэлли. – Мне придется повернуться к ним спиной, чтобы приложить ладонь к детектору.

Йенси кивнул, перехватил поудобней винтовку и взял ученых на прицел, медленно водя стволом из стороны в сторону. За спиной у него Кэлли прошаркала к двери. Джонсон начал медленно опускать руки. Пришлось рявкнуть на него, и он неохотно вернул руки на место. Позади что-то запикало, и Кэлли чертыхнулась. Через пару секунд пиканье повторилось, но прозвучало уже иначе. Дверь отъехала в сторону, и они вошли в отсек с Обелиском.

В отсеке было удивительно тихо и покойно. Иштван стоял возле Обелиска, погруженный в раздумья. Вошедших он даже не заметил. У Йенси упало сердце.

– Иштван, это я!

Но брат не ответил, даже не шевельнулся. Йенси подошел ближе и еще раз позвал брата, на этот раз громче, и тогда Иштван медленно повернулся к нему и посмотрел тяжелым мутным взглядом.

– Кто ты? Почему ты не похож на других умерших?

Йенси замешкался, потом просто сказал:

– Иштван, это я, Йенси.

Во взгляде Иштвана что-то переменилось.

– Йенси, – повторил он. – Значит, ты тоже мертв. Как ты умер? Или Обелиск не может рассказать мне это, приняв твой облик?

– Мертв? О чем ты говоришь? Нет, я здесь. Я настоящий.

Но Иштван, похоже, не поверил ему. Он смотрел вроде бы на Йенси, а на самом деле сквозь него. Потом медленно покачал головой:

– Нет, нет. Как ты мог сюда попасть? Тебя не может здесь быть. – Он повернулся и поднял глаза на Обелиск. – Из всего того, что ты показывал мне, это видение было самое жестокое. Покажи мне что-нибудь другое. Не его.

– С меня хватит, – вмешалась Кэлли. – Вы получили свой шанс. Сами видите, насколько он безумен.

– Нет. Я ведь только нашел его. Он придет в норму.

– Время для разговоров вышло. У вас ничего не получилось.

– Нет! – воскликнул Йенси, встал между братом и Кэлли и начал медленно приближаться к ней.

– Уйдите с дороги, – ровным голосом произнесла Кэлли. – Это неприятно, но необходимо.

– Не нужно его убивать, – возразил Йенси, постепенно сокращая дистанцию. – Дайте мне еще несколько…

Но Кэлли уже навела на него винтовку. Он успел отпрыгнуть в сторону – сгусток плазмы только опалил плечо. Но боль все равно была адская. Йенси развернулся и снова прыгнул, в этот раз на Кэлли. Сшиб ее с ног и повалил на пол. Она хватала ртом воздух, но оружие из рук не выпускала.

Они молча боролись на полу – Йенси сверху, Кэлли снизу, – крепко вцепившись в винтовку и пытаясь вырвать ее друг у друга. Иштван неподвижно стоял рядом, словно изваяние языческого бога. Обожженное плечо Йенси болело все сильнее, он отчетливо ощущал вонь горелой плоти, а Кэлли стиснула зубы и не желала уступать.

Йенси выгнул спину, поднял голову и с силой опустил ее вниз, ударив Кэлли в лоб. Она вскрикнула, и хватка ее ослабла. Йенси ударил снова, и на этот раз ее глаза закатились, и она потеряла сознание.

Но даже теперь она продолжала крепко сжимать оружие, и Йенси едва не сломал ей пальцы, вырывая его. Он отшвырнул винтовку в сторону, тяжело дыша, поднялся на ноги и, держась за обожженное плечо, заковылял к брату.

Он проделал такой долгий путь и наконец оказался рядом с Иштваном. Где-то там, внутри этого странного, безумного, фальшивого пророка скрывался его брат. Он был там. Должен быть там.

Йенси протянул руку и коснулся Иштвана. Поначалу тот, казалось, ничего не замечал, но Йенси не убирал руку, и наконец старший брат пошевелился, чуть отстраняясь от него.

– Иштван, я пришел за тобой, – сказал Йенси, но тот не ответил, и он продолжил: – Я пришел спасти тебя, вытащить отсюда.

Иштван еще отодвинулся, но Йенси шагнул вперед, снова положил руку ему на плечо и сказал:

– Это я. Йенси.

Иштван отбросил его руку.

Но Йенси не собирался так просто сдаваться. Он подошел к брату вплотную, обнял его обеими руками, здоровой и поврежденной, и крепко прижал к себе.

– Иштван, это в самом деле я. Ты видишь меня? Помнишь меня?

Но Иштван лишь молча вырывался.

– Брат, просто посмотри. Посмотри и узнай меня.

Иштван зарычал от ярости и отчаяния, попытался ударить Йенси, но тот не разжимал объятий.

– Иштван, я здесь ради тебя.

Иштван молча нанес ему сильный удар в лицо, но Йенси по-прежнему держал его. Иштван ударил еще раз, и еще, и еще, но Йенси не отпускал. Иштван бил все сильнее, и лицо младшего брата скоро превратилось в один большой кровоподтек, на раненом плече лопнула корка, и из-под нее снова засочилась кровь. Голова его безвольно моталась из стороны в сторону, но он продолжал прижимать брата к себе.

52

Что-то происходило, Иштван чувствовал это. Пелена, которая опускалась перед его взором и на которой, как на экране, он начинал видеть картинки иного мира, истончалась, в ней появлялось все больше и больше прорех, она уже не могла вместить все образы того мира. Иной мир словно просачивался, утекал сквозь эти щели. Образы матери, Фишера и Конна больше не казались такими реальными, какими были на протяжении последних дней. Нет, с ними явно что-то было не так: они становились ненастоящими, выглядели как куклы-марионетки, их движения сделались искусственными, неживыми. Как Иштван вообще мог поверить, что ему являлся тот самый человек, которого он убил? Как мог поверить, что они способны меняться друг с другом лицами?

Его руки продолжали двигаться. Он колотил по чему-то или кому-то, пытавшемуся выдать себя за его брата. Но это не мог быть брат. Йенси находился в миллионах миль отсюда, на безопасной Виндоге. Его не могло быть здесь. Это все очередная хитрость.

Пелену уже всю изодрало в клочья, она почти исчезла. Иштван стал постепенно расслабляться, начал осознавать окружающее. Движения его перестали быть механическими. Удары, которые он наносил по существу, маскирующемуся под брата, становились все слабее, и в конце концов он опустил руки.

В ту же секунду Йенси разжал объятия, пошатнулся и, весь залитый кровью, рухнул на пол. Иштван безразлично наблюдал за его падением, потом подошел и уставился на него. Да, этот человек выглядел как Йенси, точь-в-точь как он, и не продолжал меняться, как это происходило с другими мертвецами.

Иштвана охватили сомнения. Что, если это действительно брат? Что, если он убил Йенси?

Он осторожно склонился над телом и пригляделся, внимательно изучая черты лица человека, так похожего на брата. Лицо матери всегда было именно таким, каким он его запомнил, каким видел ее в последнюю встречу. Образ запечатлелся в его памяти, и это было одним из доказательств ее нереальности. Иштван понимал, что на самом деле это Обелиск говорит с ним в ее образе. А вот лицо Йенси отличалось от того, какое он помнил.

Он дотронулся до лица брата:

– Йенси, это правда ты?

И тут снова опустилась пелена. По крайней мере, попыталась опуститься. Резко заболела голова, и он увидел за телом Йенси свою мать. Она стояла и смотрела на него. Не мать, ее призрак. Тот самый призрак, который он видел все эти дни, нисколько не изменившийся.

«Нет, Иштван, – сказал призрак матери, – это обман. Это вовсе не тот человек, о котором ты думаешь. Не Йенси. Он не настоящий».

– Не настоящий? – спросил он.

Призрак пытался убедить его в нереальности Йенси. И Иштван мог поверить в это, если бы не видел разницу между призраком матери и человеком, лежавшим перед ним на полу. Лицо матери всегда было одинаковым, ничуть не менялось от раза к разу. А этот человек был очень похож на брата, только старше, чем Иштван его запомнил. И еще он был сильно избит, весь в крови. А это значило, что он не призрак, созданный Обелиском. Это значило, что Йенси должен быть настоящим.

Но как такое возможно? Как Йенси смог попасть сюда? И зачем? Даже в своем нынешнем смятенном состоянии Иштван не мог не сообразить, что Йенси оказался здесь, преодолев миллионы миль, только ради него. Он прилетел за старшим братом.

Стало быть, Йенси не бросил его. Совсем наоборот. Он явился сюда, за Иштваном. Брат его любит и заботится о нем. Но в таком случае как насчет Обелиска? Обелиск тоже его любит? Тоже заботится о нем? А Брайден? Брайден заботится об Иштване или просто его использует?

Если брат ему друг, то Брайден точно нет. Брайден все время принуждал его к чему-то, удерживал в ином мире, заставлял ощущать свою особую роль. Но не был ему другом. Брайден просто хотел воспользоваться им, чтобы понять, что хочет сказать Обелиск.

Все эти мысли вихрем пронеслись в голове, и миг просветления прошел, но и этого оказалось достаточно. Его одурачили и просто использовали, хоть он и не вполне понимал зачем. Брайден видел, что с ним сотворил Обелиск, и ради своего удовольствия принуждал уходить из обычного мира все дальше и дальше в мир иной. А результат – вот он, лежит на полу. Его избитый, окровавленный брат.

Иштван подсунул руки под спину Йенси, поднял его и прижал к груди.

– Прости меня, – прошептал он в ухо брату, хотя и не был уверен, жив тот или нет. – Я не хотел сделать тебе больно.

Но Йенси не отвечал.

Как долго он простоял так с братом на руках, Иштван не знал – может, всего пару секунд, может, несколько минут, а может, дольше. Из забытья его вырвало внезапное появление Брайдена. Он подошел к Иштвану и похлопал его по плечу.

– Ты истинный пророк, – сказал Брайден. – Я знал, что ты сделаешь правильный выбор. Наша работа слишком важна, чтобы позволить всяким посторонним обстоятельствам встать у нас на пути. Вся твоя семья теперь здесь.

И он указал сперва на Обелиск, затем на себя.

Иштван стоял и, не мигая, глядел на него, отчего улыбка на лице Брайдена немного угасла. Иштван продолжал молча смотреть на него, и Брайден повторил свою речь еще раз. Едва он закончил, как улыбка возникла теперь уже на лице Иштвана.

Медленно и осторожно он выпрямился, не сводя глаз с ученого, сохраняя на лице застывшую, неподвижную улыбку. Брайден еще что-то вещал, но Иштван его не слушал. Он знал, что ему делать, и теперь оставалось только дождаться подходящего момента, дождаться своего шанса.

Появилась мать и, склонив голову набок, удивленно уставилась на него.

«Что ты делаешь? – спросила она. – Что ты задумал?»

Но Иштван только покачал головой. Следом возник убитый им политик и задал тот же самый вопрос, но немного другими словами. И последним явился Конн – этот из всей троицы казался наиболее заинтересованным в ответе.

Брайден по-прежнему что-то бубнил. Иштван смотрел, как шевелится его рот, как ходит под кожей кадык. Закончив монолог, Брайден взглянул на Иштвана, видимо ожидая какой-то реакции на свои слова. Иштван по-прежнему молчал. Брайден подождал еще немного, удивленно приподняв брови, но так и не дождался ответа и повернулся, чтобы уйти. И в этот самый миг Иштван набросился на него и сломал ему шею.

Брайден беззвучно рухнул на пол, точно манекен, который никогда не был живым существом. Голова его вывернулась под немыслимым углом.

– Похоже, я оказался фальшивым пророком, – сказал Иштван мертвецу, но тот ничего не ответил.

Мысли, ненадолго ставшие такими ясными, теперь снова начали путаться, и Иштван не знал, как привести их в порядок. Он опустился на колени и дотронулся до разбитого лица брата. Стал массировать ему шею, пытаясь привести в сознание. Или вернуть к жизни?

Он задумался: «Может быть, Обелиск мне поможет? Может, он мне и не враг, а единственным врагом был Брайден».

Иштван покачал головой. Неужели он действительно в это верит? Нет. Но он опасался, что рано или поздно сможет убедить себя в этом.

Он продолжал разговаривать с Йенси, нежно дотрагиваться до него, и постепенно, очень медленно, брат задышал глубже и начал приходить в себя.

– Йенси, вернись, пожалуйста. Вернись ко мне.

И Йенси вернулся. Правда, один глаз у него полностью заплыл и не желал открываться, все лицо было в крови, а одна скула, похоже, сломана. Но, главное, он был жив.

– Брайдена больше нет, – сообщил Иштван, когда брат открыл здоровый глаз.

Йенси заморгал, повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую и спросил:

– Что?

– Брайдена больше нет. То есть он мертв.

– Ты убил его?

– Я сломал ему шею, – как нечто само собой разумеющееся сообщил Иштван. – Щелк – и готово.

Но Йенси уже закрыл глаз. Иштвану пришлось легонько потрясти брата, чтобы тот снова на него посмотрел.

– Брайден мертв. Остались ты да я. Мы можем использовать Обелиск на благо. Его можно контролировать. Я знаю, как с ним разговаривать и как заставить его слушать тебя.

– Нет, этого нельзя делать, – сумел прохрипеть Йенси. – К нему нельзя прикасаться. Мы должны его уничтожить.

Иштван недоуменно уставился на брата.

– Нет же, Йенси. Ты просто не понимаешь. Он знает меня. Он вырос со мной. Он изменил меня. Все будет в порядке. – Иштван обвел помещение рукой. – Ты же сам видишь, как он защищает нас от существ, которых создал из нашей несовершенной плоти. Так же, как ты всегда защищал меня. Эти существа не могут к нам приблизиться. Он обучит меня, как их контролировать, и тогда мы сможем подчинить себе весь этот мир. – Он загадочно улыбнулся, при этом глаза его разъехались в разные стороны. – А потом… кто знает?

Йенси замотал головой, но Иштван уже не смотрел на него. Он мечтательно уставился на Обелиск.

– Он даст нам цель в жизни, брат. Поможет нам реализовать себя.

Он поднял руку, и Йенси внезапно ощутил приступ сильнейшей головной боли – ощущение было такое, словно голову медленно разрезают изнутри. Было ли это совпадением, или же Иштван каким-то образом инициировал импульс поднятием руки? Что, если брат действительно имеет власть над Обелиском?

А потом к боли добавились и иные ощущения. Казалось, будто кто-то вычищает его мысли и переиначивает их. Перед глазами промелькнуло испуганное лицо матери. Она смотрела прямо на него, а потом исчезла, и на ее месте возник Обелиск. Правда, не снаружи, а возник прямо в голове Йенси. Он видел, как появился Обелиск, видел, как он стал таким, какой есть. Кто-то словно бы давил на мозг все сильнее и сильнее, впихивал туда информацию, и как бы Йенси ни старался думать о других вещах, он все равно чувствовал эти чуждые образы. Он сжал голову руками – казалось, внутри его кто-то поселился. «Это все Обелиск, – подумал он. – Это Обелиск пытается взять меня под свой контроль». Когда он открыл глаза, то увидел настоящий, не иллюзорный Обелиск, громадой возвышавшийся над ним, жестокий и беспощадный. А привнесенные извне образы прочно обосновались в голове.

Йенси отвернулся, чтобы не смотреть на Обелиск, и увидел Кэлли, скорчившуюся на полу, на лице ее застыла гримаса страдания. Вот она поднялась на четвереньки, тихо простонала и поползла к стене. Затем принялась царапать ее обеими руками, словно хотела пройти прямо сквозь нее, но, убедившись, что ничего не получится, стала биться о стену головой.

Йенси вздрогнул, а в следующую секунду давление на мозг ослабло, и он почувствовал, что снова способен дышать. Импульс затихал. Мысли находились в полном беспорядке, голова гудела, но он оставался самим собой.

А Кэлли не останавливалась. Она продолжала биться головой, движения ее становились все более безразличными. На стене уже образовалось багровое пятно, кровь медленно стекала на пол.

– Нет, Кэлли! – крикнул Йенси.

Вернее, попытался крикнуть. Голос прозвучал не громче шепота, вряд ли она его услышала. Он перевернулся на живот и пополз по направлению к ней, хотя все тело ныло от боли. Но было уже поздно. Не успел Йенси преодолеть и половины пути, как Кэлли рухнула на пол.

Он продолжал ползти, но, когда наконец добрался до нее, сразу понял, что Кэлли мертва. Она не дышала, открытые глаза остекленели и уставились в потолок. Голова была свернута на сторону так же, как и у Брайдена. «Как жаль», – подумал Йенси и прикрыл ей глаза.

Отвернувшись от нее, он увидел стоявшего рядом брата.

– Он говорил с тобой.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Он говорил с тобой. Теперь ты носишь в себе Его образ. – На мгновение Иштван застыл, как будто покинул собственное тело. Но вот он вернулся и, указывая рукой на изувеченное тело Кэлли Декстер, с неподдельным изумлением спросил: – Что с ней случилось?

– Ты ненормальный, – прошептал Йенси.

Брат не обратил внимания на его слова.

– Не все могут быть такими, как мы. Но нам нужны последователи. – Он прошел мимо Йенси и, дотронувшись кончиком ботинка до трупа Кэлли, хмыкнул: – Я ее помню. Она мне нравилась. Да, она может быть с нами. Она будет нашим последователем. Нужно только немного помочь ей. Мы отнесем ее подальше от Обелиска и положим там, где Он сможет дотянуться до нее, и тогда она вернется к жизни, станет одной из наших слуг.

Йенси перекатился на спину и прикрыл глаза. Он попытался выкинуть слова брата из головы, но не смог. Слишком глубоко они засели там. Теперь только он понял, что Кэлли была права: брату уже ничем не помочь, его не спасти. Он совершенно спятил и не может трезво оценить действия Обелиска, а до сих пор пребывает в заблуждении, будто тот помогает ему. Даже при том, что Обелиск пытается «перепрошить» всем людям мозги, превращает умерших в монстров и намерен уничтожить или изменить все вокруг себя. Он не друг людям, не друг даже Иштвану. Вовсе нет. Йенси подозревал, что на самом деле Обелиск видит в людях только материал для достижения своих целей.

А Иштван не мог этого понять. Слишком много времени провел он рядом с Обелиском, кроме того, с мозгами у него всегда было не в порядке, что, вероятно, усугубило ситуацию и сделало Иштвана очень опасным. Несомненно, с ним произошло то же, что и с Йенси: Обелиск показал ему себя, запечатлел свой образ в сознании брата и попытался распространить эту информацию. Скорее всего, другие обитатели исследовательского комплекса, так же как и люди, находившиеся в тюрьме, испытали то же самое и теперь несли в себе семя Обелиска.

Йенси содрогнулся. Что случится, если кто-то из этих людей покинет Асперу? Что, если Обелиск способен управлять ими даже на расстоянии? Вдруг они почувствуют неконтролируемое желание… какое? Поделиться тем, что узнали? Если дела обстоят именно так, то в скором времени Обелиск будет уже не один. Их станет много, а это означает конец человечеству.

А может быть, это ничего не означает? Возможно, образ Обелиска и его планы просто со временем забудутся и перестанут представлять опасность. Но готов ли он рискнуть?

Нет, это нужно остановить здесь.

И все же Йенси пытался убедить себя, что Иштван никогда не сделает ничего такого, что представляло бы угрозу для всех людей. Но сам понимал, что звучит это неубедительно. Может быть, если Иштван убедится… нет, даже в этом Йенси сомневался. Иштван уверен, что все понимает правильно, и не захочет прислушиваться ни к каким доводам, пока не станет слишком поздно.

И все же Йенси преодолел путь длиной в миллионы миль ради того, чтобы найти брата, защитить его, спасти. Что же ему сейчас делать? Да, он может защитить Иштвана, но для этого, возможно, придется пожертвовать всем и всеми. Не только собой, не только теми, кто уже погиб, но и жизнями всех людей во Вселенной. Он не хотел жертвовать всем этим ради спасения брата. Просто не мог так поступить. Но тогда возникает вопрос: чем он готов пожертвовать, чтобы спасти остальных?

53

– Ты со мной, брат? – спросил Иштван. Возможно, он это делал уже не в первый раз. Пока Йенси раздумывал, Иштван снова окликнул его: – Брат?

– Конечно. Когда это я не был с тобой? Мы ведь братья, верно?

Иштван широко улыбнулся:

– Братья навсегда.

– А где моя винтовка? Ты не видел?

– Зачем тебе винтовка? – удивился Иштван и взмахнул рукой в сторону Обелиска. – У нас есть кое-что мощнее любого оружия.

– Я просто привык носить с собой оружие, – заявил Йенси. – С ним мне спокойней. Можешь найти мою винтовку?

– Она тебе ни к чему. Я ведь уже объяснил.

Йенси в задумчивости поглядел на него и спросил:

– Иштван, ты сделаешь это ради меня? Как брат?

Иштван помедлил, затем кивнул и отправился на поиски.

Йенси выдохнул и закрыл глаза. «Пожалуйста, прости меня, – мысленно взмолился он, обращаясь в пустоту. – Пусть это будет быстро и по возможности безболезненно».

Через несколько секунд вернулся Иштван с винтовкой.

– Вот. Это твое? Может, и ее. Трудно сказать.

– Не важно. Вложи ее мне в руку.

Иштван подал ему винтовку, но Йенси остановил его:

– Нет, в другую.

– Но ты же не левша.

– Правая рука у меня повреждена, – ответил Йенси и, отвернувшись, сплюнул кровь.

– Это я тебя так? Прости, брат. Но ничего, Обелиск исправит тебя, вернет прежний вид. Так тебе будет лучше, обещаю.

Йенси кивнул:

– А теперь помоги мне подняться. Только осторожно.

Иштван крепко обхватил его за талию и поставил на ноги. Теперь они стояли рядом, Йенси почти повис на брате.

– Иштван, ты доверяешь мне?

– Да, конечно.

– И ты веришь, что я сделаю как лучше?

– Конечно. Ты всегда так поступал. Всегда заботился обо мне.

– Тогда закрой глаза.

– Зачем?

– Так надо. Верь мне.

Иштван недоуменно поглядел на брата, но все же закрыл глаза.

– Ты мой брат, – прошептал Йенси, медленно поднял винтовку и направил в грудь Иштвана. Руки его дрожали. – Не имеет значения, что ты сделал, что он сделал с тобой. Ты всегда был моим братом. Прости меня.

Он нажал на спусковой крючок, и сгусток плазмы прожег грудь Иштвана, прожег его сердце. Иштван сделал судорожный вдох, широко распахнул изумленные глаза и упал замертво, увлекая за собой Йенси, наваливаясь на него сверху. Йенси лежал, придавленный мертвым телом брата, из которого медленно вытекали кровь и остатки жизни.

В какой-то момент он потерял сознание. Потом очнулся и стал жадно хватать ртом воздух – ему казалось, он задыхается под тяжестью тела Иштвана. Ощущения были ужасные. Так прошли минуты, возможно, часы, и Йенси наконец умудрился выбраться из-под трупа. Он находился в неважном состоянии. Из-за сломанных ребер было тяжело дышать. Одна рука была сломана. Лицо от побоев отекло и онемело. Вероятно, он получил и более серьезные повреждения; внутренние органы постепенно заполнялись кровью и в любой момент могли отказать.

Медленной, неуверенной походкой Йенси добрался до двери. Когда она отъехала в сторону, в помещении он увидел вместо ученых все тех же мерзких тварей. При виде Йенси они зашипели, но остались на месте, очевидно не в силах перейти какую-то границу.

Йенси чувствовал, как Обелиск по-прежнему пытается проникнуть в его мозг, установить с ним контакт. На этот раз ощущения были не болезненными, а на удивление приятными. Казалось, теперь, после смерти Иштвана, Обелиск ищет кого-то другого для общения, и мозг Йенси ему подходит. Но Йенси изо всех сил старался не отвечать Обелиску.

Нужно было еще много всего сделать. Перво-наперво он должен уничтожить исследовательский комплекс со всем, что находится внутри. И в особенности Обелиск. Затем нужно придумать, как стереть все то знание, которое вложил Обелиск в его мозг. Будь он проклят, если станет носителем Обелиска и поможет распространить заразу по всему миру.

И тут произошло нечто странное. Он как будто моргнул и заснул стоя, а когда очнулся, обнаружил, что засунул ствол винтовки себе в рот. Йенси совершенно не помнил, как это произошло, но теперь перед ним оказался Иштван. Брат одобрительно улыбался и подначивал его:

– Да-да, все правильно. Давай же, спускай курок.

Йенси в ужасе вытащил ствол изо рта, выставил винтовку из двери и направил на тварей – вернее, думал, что направил на тварей, потому что на деле ствол опять оказался у него во рту. Йенси снова вытащил его, увидел блестевшую на стволе слюну и нацелил его на тварей. На тварей? Вовсе нет. Это было как наваждение: ствол снова каким-то образом проник к нему в рот. Что же такое происходит с ним? Почему? Как вообще такое возможно? Неужели он сходит с ума? И как теперь узнать наверняка, куда он целится? Значит, когда бы он ни решил потянуть за спусковой крючок, всегда будет существовать вероятность, и даже больше, чем вероятность, что в следующее мгновение ему разнесет выстрелом голову?

– Ну же, давай! – повторил стоявший рядом Иштван. – Стреляй!

Йенси почувствовал во рту вкус оружейного металла. Он хотел было отступить из дверей и вернуться в отсек. Но это тоже тупиковый путь. Нет, идти нужно только вперед. Вот только как это сделать? Он должен пройти через зал, полный тварей, должен направить на них винтовку и если не знать наверняка, то хотя бы надеяться, что прицелился он именно в них, а не себе в голову. А потом нужно выстрелить. Сможет ли он?

Йенси стоял в дверях, прислонившись к косяку, на грани обморока.

Наконец он закрыл глаза и выставил винтовку прямо перед собой. По крайней мере, он надеялся на это. Затем согнул палец на спусковом крючке, сделал глубокий вдох и выстрелил.