41

Олтмэн совершил два погружения и один раз вынужден был применить пистолет. Во время первого он перепрограммировал ДУМы. Они теперь полностью перешли на автономное управление, и работы по прокладке тоннеля продолжились с огромной скоростью. Однако Олтмэну, до того как они поднялись на поверхность, пришлось стрелять в сопровождавшего его техника.

Напарник уже в скором времени начал проявлять признаки беспокойства, он делался все более и более раздражительным и в итоге сорвался. Олтмэн ждал до последнего, он хотел стопроцентно убедиться, что парень действительно свихнулся, и в результате промедление едва не стоило ему жизни. Руки техника все сильнее сжимались на горле Олтмэна, он чувствовал, что задыхается, когда транквилизатор наконец подействовал; смертельная хватка ослабла, и безумец кулем повалился на пол.

Во второй раз напарником Олтмэна, к его удивлению, стал Стивенс, тот самый психолог. Он прикрепил электроды к голове Олтмэна и к своей и все время, пока батискаф погружался, записывал изменения в излучении мозговых волн.

– Я смотрю, Маркофф со мной согласен. Он тоже полагает, что проблемы с психикой Хендрикса могли быть вызваны воздействием сигнала, – заметил Олтмэн.

Стивенс улыбнулся:

– Мистер Олтмэн, откуда мне знать, что на уме у Маркоффа?

Олтмэн все время оставался наготове и держал руку на пистолете, но похоже было, что Стивенс, как и он сам, не подвержен негативному влиянию таинственного сигнала. Он в течение всей операции сидел скрючившись над своим оборудованием и только время от времени кидал на Олтмэна хитрые взгляды.

– Ну как, удалось что-нибудь выяснить? – спросил Олтмэн.

– Удалось, – кивнул Стивенс. – Хотя я бы добился большего, если бы с одним из нас случился приступ помешательства. Но, подозреваю, вы вряд ли сделаете мне такое одолжение?

Олтмэн покачал головой.

– Ну, я так и не думал. Что ж, возможно, в следующий раз…

В следующий раз компанию Олтмэну составил жизнерадостный механик по имени Дэвид Кимбол, чья задача заключалась в том, чтобы поднять на поверхность тот, первый батискаф, оснащенный буром. Впрочем, о цели их миссии Олтмэн узнал, только когда они уже начали погружение.

– Дело плевое, – говорил Кимбол, поглаживая большой хромированный механизм, который специально для этого погружения был прикреплен к панели управления. – Займет буквально несколько минут. Все, что от нас требуется, – это послать на батискаф электрический импульс.

– И как он сработает?

– При помощи импульса мы откроем задвижки отсеков для хранения балласта. Таким образом, тот будет выброшен, а после этого батискаф всплывет уже сам.

– По вашим словам, это настолько просто, что справился бы и робот, – заметил Олтмэн.

– Справился бы, – не стал возражать Кимбол, – но Маркофф решил: лучше, если это сделаем мы.

– Почему?

– Понятия не имею. Он не объяснил.

«На случай, если что-то пойдет не так», – предположил про себя Олтмэн.

Они достигли дна океана и пошли дальше, в проделанный механизмами тоннель в форме перевернутого конуса. Завершив работу, роботизированные землеройные машины стояли в темноте, словно загадочные статуи. По мере продвижения батискафа стенки конуса постепенно сходились все ближе.

Олтмэн сделал поярче наружное освещение, включил видеокамеры и кинул взгляд на Кимбола. С механиком вроде все было в порядке, хотя он и казался немного взволнованным и слегка нервничал.

«Пока беспокоиться совершенно не о чем», – сказал себе Олтмэн, но для пущей уверенности все же взглянул, стоит ли пистолет на боевом взводе.

– Бывали уже здесь? – спросил Кимбол.

Олтмэн кивнул и добавил:

– Не волнуйтесь, все в порядке.

– Мне показывали видеозапись. А вы видели?

– Видел.

– Я такого и представить не мог, – покачал головой Кимбол. – Думаете, в натуре будет выглядеть так же ужасно?

– Да, – коротко ответил Олтмэн.

Они замолчали. Далеко внизу маячил неясной тенью какой-то предмет. По мере приближения он виднелся все отчетливее.

Это было огромное сооружение – две сужавшиеся к верхушкам колонны странным образом переплетались и вздымались ввысь. Они, похоже, были каменными, но Олтмэн не сомневался, что это скорее искусственный объект, нежели творение природы. Предположение подтвердилось, когда они приблизились: каменную поверхность покрывали значки, странные иероглифы, подобных которым он в жизни не встречал. Они занимали каждый квадратный дюйм, шли извиваясь по массивному основанию и дальше вверх, к двум перекрещенным «рогам». Сооружение в целом при ближайшем рассмотрении оказалось еще более громадным, оно производило впечатление немыслимой древности. Прекрасное и одновременно таившее неуловимую угрозу, оно было абсолютно чужим. Едва увидев его, Олтмэн моментально понял, что это творение не человеческих рук. Но кем и для чего оно создано? И как? На поверхности он не заметил ни единой трещины или стыка; казалось, это был гигантский цельный каменный массив. И его форма что-то напоминала Олтмэну. Вот только он не мог вспомнить что.

И вдруг он вспомнил.

– «Хвост дьявола», – прошептал Олтмэн.

– Вот это хрень, прости господи! – с благоговением в голосе вымолвил Кимбол.

Символы, покрывавшие загадочный объект, то ли сами светились, то ли каким-то особенным образом отражали свет прожекторов батискафа. Олтмэн проверил показания приборов – мощность сигнала была совершенно незначительной.

«Возможно, это хороший знак», – подумал он.

– Как вы думаете, безопасно будет подойти ближе? – спросил Кимбол.

– Что это такое? – не слушая напарника, изумленно протянул Олтмэн. – Кто его создал?

Он на минимальной скорости провел батискаф вокруг сооружения, держась прямо над ним, и сделал снимки во всех возможных ракурсах. Ничего более впечатляющего Олтмэн в жизни не видел. Затем он приблизил изображение в объективе, чтобы сфотографировать крупным планом непонятные символы. Олтмэн готов был и дальше вести исследования, но нервы Кимбола находились на пределе.

– Эта чертова штуковина выводит меня из себя, – признался он. – Давайте закончим наше дело и уберемся отсюда.

Пропавший аппарат лежал возле основания каменной громадины. Олтмэн опустил батискаф еще ниже, приблизился на максимально возможное расстояние и направил луч прожектора в смотровой иллюминатор.

Даже с такого расстояния представшая его глазам картина казалась кошмарной. Повсюду внутри была кровь – она покрывала стены и иллюминаторы, складываясь в причудливый рисунок. Олтмэн быстро отвел луч в сторону, не желая, чтобы Кимбол как следует разглядел жуткий антураж.

Он посветил вдоль борта в поисках внешних повреждений – герметичный затвор люка, похоже, цел. Теоретически аппарат должен был всплыть, хотя и медленно.

– Готовы? – спросил он Кимбола.

– Готов.

Олтмэн осторожно, чтобы случайно не задеть Обелиск, совершил ряд маневров, выбрал подходящее место и послал электрический импульс. Он пришелся точно в цель – корпус озарился сверхъестественным потрескивающим свечением, через несколько мгновений отсеки для хранения балласта открылись, и из них, вздымая со дна облака ила, посыпались свинцовые гранулы. Аппарат стал медленно подниматься. Олтмэн смотрел, как он прошел буквально в полудюжине метров от батискафа и начал исчезать в темноте. Лишенный управления «Ф-7» накренился, а рука-манипулятор бесцельно завращалась вокруг смотрового иллюминатора.

«Готов или не готов – поехали», – подумал Олтмэн, и через мгновение батискаф направился к поверхности следом за быстро удалявшимся аппаратом.

 

42

«Это уже входит у меня в привычку», – невесело ухмыльнулся Олтмэн, осторожно доставая из пробоотборника кусок породы. Кажется, никто ничего не заметил. Внимание всех находившихся в отсеке людей было обращено на поднятый с глубины аппарат: море крови внутри и разложившиеся изуродованные трупы. Маркофф быстро объявил отсек карантинной зоной, однако Олтмэн успел до того выскользнуть вместе со своим трофеем.

Он отнес керн в спальню и приступил к его изучению. Олтмэн не сомневался: это фрагмент артефакта. На вид он казался самым обычным камешком, но Олтмэн никак не мог его классифицировать. На обломке имелся выступ в виде зубчика, и на нем было что-то вырезано или выбито. К сожалению, образец был слишком мал, чтобы уверенно судить, что же он собой представляет.

Вечером он украдкой проскользнул в незапертую лабораторию и провел более тщательный анализ. Материал чем-то напоминал гранит, однако оказался намного тверже – почти как корунд. Одна сторона была ровной и гладкой, и Олтмэн видел, где сделан скол; попутно он задался вопросом, какой инструмент для этого мог быть использован. Местами в камне обнаружились минеральные прожилки, которые показались Олтмэну слишком правильными, чтобы образоваться естественным путем. Но в противном случае возникал вопрос: что это за вещество и каков его генезис? В конце концов, не зная, что и думать, он решил считать их природными образованиями. Олтмэн никогда не слышал о существовании технологии, позволявшей подобные манипуляции со столь твердым материалом.

Олтмэну так и не удалось узнать, что же произошло с экипажем «Ф-7» и что смог выяснить о трагедии Маркофф. После того как в отсеке был объявлен карантин, подводный аппарат исчез и больше нигде не появлялся. Несомненно, Маркофф со своими приближенными облазили батискаф снизу доверху и разобрали по винтику. Олтмэну до смерти хотелось посмотреть целиком запись, сделанную Хеннесси, но его обращенная к Маркоффу просьба осталась без ответа.

Теперь, после подъема «Ф-7» на поверхность, на плавучей базе начались лихорадочные приготовления к извлечению самого артефакта. Любой разговор рано или поздно сводился к обсуждению погребенного в глубине кратера загадочного монолита. Люди казались одновременно заинтересованными и невероятно напряженными. Чем бы ни являлся артефакт, что бы ни скрывалось там, на глубине, его обнаружение сулило нарушить весь привычный порядок вещей, и именно им, находившимся на борту, предстояло первыми вступить в контакт с Неведомым. Импульс возобновился, но теперь он был иным: сигнал шел прерывистый – то появлялся, то исчезал с относительно равными промежутками. Ряд ученых выдвинул предположение, что объект подает сигнал бедствия, однако догадок, кто или что находится в беде, ни у кого не было. Могли существовать и иные объяснения: это неполадки в оборудовании исследователей или же повреждения в самом артефакте. В конце-то концов, он имел очень солидный возраст, и многие – в их числе и Олтмэн – полагали: артефакт настолько стар, что никак не может являться делом рук человеческих. Иначе говоря, он служил недвусмысленным доказательством существования внеземной разумной жизни.

– Если бы вы сами его видели, – говорил Олтмэн Маркоффу во время доклада, – вы бы со мной согласились. В нем нет ничего человеческого.

Сигнал теперь нарушал радио– и видеопередачи, создавал помехи и делал передаваемые изображения размытыми и нечеткими. Нередко во время очередного погружения Олтмэн почти сразу же оказывался вне зоны доступа и оставался без связи бо́льшую часть времени. На глубину он ходил ежедневно, и каждый раз его сопровождал человек из ближайшего окружения Маркоффа, причем никто не проявил ни малейших признаков помешательства. Олтмэн засыпал напарников вопросами в попытке выведать хоть что-то, любую деталь о происходящем. Большинство держало язык за зубами, однако время от времени то один, то другой все же проговаривались.

Однажды, когда Олтмэн проходил по коридору мимо открытой двери лаборатории, его окликнул ученый и, явно перепутав с кем-то, начал задавать вопросы о подъемном механизме. В самом ли деле он такой мощный? Сможет ли он поднять объект? Да, и что с тросом? Какой нужен трос, чтобы вытащить этакую махину?

Олтмэн, сколько мог, поддерживал разговор, но в итоге признался, что не понимает ни слова из того, о чем его спрашивают.

– Вы разве не Перкинс? – удивился ученый.

Олтмэн отрицательно покачал головой.

– Ладно, пустяки. – Обознавшийся ученый быстро ретировался в лабораторию. – Забудьте все, о чем я тут говорил.

Шоуолтер почти так же, как Олтмэн, находился на обочине всеобщей суеты, но он все же лучше разбирался в геофизике, и потому с ним иногда консультировались.

– Сплошные недомолвки и полунамеки, – как-то за кофе шепнул он Олтмэну. – Они думают, что, если будут сообщать мне лишь самый минимум, я не смогу сложить мозаику целиком. Это все было бы так, общайся я только с ними. Но их коллеги тоже другой раз со мной консультируются. И мне известно больше, чем они себе представляют.

– И?..

– Думаю, поднять объект попытаются в самое ближайшее время. Практически все проблемные моменты в теории разрешены. Нужно еще провести несколько тестов, и тогда останется только ждать команды.

Ада тем временем сдружилась с судовыми медиками и даже, когда возникала необходимость, неофициально им помогала. А та возникала все чаще и чаще. Ада рассказала Олтмэну, что случаев бессонницы и галлюцинаций среди ученых и военных становится больше с каждым днем.

– По словам доктора Мерка, это просто из ряда вон. Количество инцидентов, связанных со всякого рода насилием, растет на глазах, оно буквально удвоилось за каких-то несколько месяцев. Число самоубийств выросло просто невообразимо, да и случаев нападений стало значительно больше.

– Время просто тяжелое, – предположил Олтмэн, выступая в роли адвоката дьявола, более привычной как раз для Ады. – Может, все объясняется просто.

– Да нет же, ты был прав! – воскликнула Ада. – Здесь кроется нечто большее. Даже Мерк так считает. Налицо признаки широко распространившейся паранойи: людям мерещатся их умершие родственники, и все больше и больше случаев, когда люди в состоянии, подобном трансу, говорят о каком-то «Слиянии». А придя в норму, никак не могут объяснить, что имели в виду. Буквально все находятся на грани помешательства или паники. Черт бы тебя побрал, Майкл, я уже начала думать, как ты.

Олтмэн кивнул:

– Значит, мои ненаучные изыскания меня не обманывают. Все находятся на грани. Что-то происходит.

– И что, по-твоему, это значит?

– Что это значит? – переспросил Олтмэн. – Если хочешь знать мое мнение, мы в полной заднице.

 

43

Это произошло во время очередного спуска под воду. Компанию Олтмэну на сей раз составил некто Торквато, ученый из ближайшего окружения Маркоффа. Он взял с собой в батискаф простую черную коробочку, самоделку с одним-единственным колесиком и индикатором со стрелкой. Судя по анахроническому облику, вещица вполне могла быть сделана еще в двадцатом столетии. Чтобы скоротать время за погружением, Олтмэн попытался завести непринужденную беседу.

– А вы, насколько я понимаю, ученый? – спросил он.

Торквато пожал плечами:

– Можно сказать и так.

– И в какой области специализируетесь? Геофизика, геология, вулканология? Или что-то более теоретическое?

– Трудно объяснить, – пробурчал Торквато. – Да это и не особо интересно.

Однако Олтмэну было интересно. Он спускался в самое сердце кратера с человеком, который держался все более отчужденно. Что-то происходило.

– И с какой целью вы направляетесь на дно кратера? – не отставал от него Олтмэн.

– Провести измерения.

– А что это у вас за коробочка?

– Эта? – Торквато дотронулся до нее большим пальцем. – Да так, ничего особенного.

Еще несколько вопросов – и Олтмэн сдался. Оставшуюся часть пути они провели в молчании и, добравшись до артефакта, зависли прямо над ним. Роботы сделали подкоп под объект и теперь опутывали его сетью. Та крепилась ко множеству тросов. Впоследствии их должны были присоединить к более прочным и толстым тросам, которые спустят с буксира. Поднимать артефакт планировалось при помощи находящихся еще в стадии разработки чудес кинетической технологии. Потом через специальный шлюз его затащат внутрь плавучей базы.

Сидевший за спиной Олтмэна Торквато несколько раз повернул колесико на коробочке. Стрелка немедленно дернулась и принялась ритмично двигаться по шкале. Торквато буркнул что-то себе под нос и сделал запись на эйчподе.

– Что такое? – поинтересовался Олтмэн.

– Мм, – промычал Торквато, – вы что-то сказали?

Олтмэн начал было повторять вопрос, но Торквато резко его оборвал:

– Опустите батискаф ниже.

– Насколько ниже?

– Посередине между вершиной объекта и основанием.

Олтмэн осторожно опустил аппарат. Стрелка на коробочке, как заметил Олтмэн, продолжала покачиваться, но скорость движения и амплитуда теперь изменились.

– Вот так хорошо, – сказал Торквато. – А теперь можно медленно обогнуть объект, оставаясь точно на этом уровне?

– Попробуем, – откликнулся Олтмэн и на малой скорости повел батискаф вокруг артефакта, время от времени бросая взгляды на коробочку.

Торквато, заметив неприкрытый интерес Олтмэна к прибору, кинул на напарника испепеляющий взгляд и закрыл коробочку рукой.

– Ваша задача – управлять батискафом, – бросил он, – и только.

– Послушайте, приятель, меня не волнуют ничьи секреты. Я понятия не имею, что измеряет эта штуковина. Мне просто скучно.

Торквато не удостоил его ответом. Рассердившись, Олтмэн отвернулся и сосредоточился на управлении – необходимо было удерживать аппарат на расстоянии нескольких метров от артефакта, но при этом не задеть его. Когда он через некоторое время оглянулся, Торквато продолжал заслонять прибор.

«Ну ты и задница!» – подумал Олтмэн.

С Торквато все произошло иначе, чем с другими. Перемены наступили внезапно, практически без предупреждения. Еще мгновение назад он сидел в кресле, прикрывая рукой коробочку, а уже в следующую секунду набросился на Олтмэна.

Как Торквато ухитрился освободиться от сковывавших ноги пут, Олтмэн не понял. Лишь позднее он обнаружил, что ремни были перерезаны – то ли это сделал сам Торквато, то ли кто-то другой. Выяснить так и не удалось, ну а тогда главным образом его волновало то, что в мгновение ока обезумевший Торквато оказался на свободе. Олтмэн попытался выхватить пистолет и выпустить в маньяка заряд успокоительного, но открыл, что Торквато слишком быстр: кобура была пуста, а ствол смотрел прямо на Олтмэна. Он нырнул в сторону, но поздно. Торквато уже нажал на спусковой крючок, и через мгновение из его предплечья торчала стрела со снотворным.

Олтмэн с усилием выдернул ее. Язык моментально онемел и распух. Он вдруг сообразил, что Торквато о чем-то говорит, но разобрать слова было весьма нелегко. Олтмэн моргнул, и образ Торквато расплылся, так что ему с трудом удалось снова сфокусировать взгляд. Безумец, ежесекундно повторяясь, нес околесицу о необходимости Слияния.

Олтмэн вынужден был несколько раз ударить себя кулаком по губам – пока не пошла кровь, – и только тогда он смог ясно видеть и слышать Торквато.

– Ты ведь был здесь, и не один раз, – проводя рукой по щеке Олтмэна, говорил безумец, – но почему-то ничего не почувствовал. Разве ты не слышишь, как он тебя зовет? Неужели ты не ответишь ему?

Когда к Олтмэну вернулось сознание, он обнаружил, что лежит прижавшись к смотровому иллюминатору. Батискаф с работавшим мотором бился о бок артефакта, пока наконец не замер, накренившись. Откуда-то доносились звуки ударов, перемежаемые долгими секундами тишины.

– Заклинило, – услышал Олтмэн бормотание Торквато. – Я стараюсь. Говорю тебе: я стараюсь.

«И что же это за старания?» – со страхом подумал Олтмэн.

Удары возобновились. Олтмэн медленно поднялся на ноги и встал на иллюминаторе. В кабине было чудовищно жарко, дышалось тяжело. Он взобрался на боковую приступку пульта управления и обнаружил, что установка рециркуляции кислорода выведена из строя, а попросту говоря, представляет собой кучу плюющегося искрами металла. Олтмэн предусмотрительно отодвинулся подальше. Теперь не приходилось удивляться, почему воздух такой спертый. Интересно, сколько времени он провел в отключке? Олтмэн опустил голову и поискал глазами хронометр. Тот также не работал.

Прямо у него над головой вдоль потолка протянулась лесенка, ведущая к люку, так что он мог видеть торчавшие из прохода ноги Торквато.

Звуки ударов доносились сверху.

Когда до Олтмэна дошел смысл происходящего, он немедленно покрылся холодным потом.

«Вот дерьмо! Он же пытается открыть люк и утопить батискаф!»

Олтмэн взобрался на стоящее сбоку от пульта кресло и едва не упал, когда оно предательски повернулось. Кресло застонало, словно живое, и на мгновение Олтмэн подумал, что вот сейчас оно сорвется с крепления, но, на его счастье, этого не случилось. Он осторожно поставил поочередно обе ноги на спинку и выпрямился.

Теперь он почти доставал до закрепленной на потолке металлической лестницы. Олтмэн встал поустойчивее, вытянул руки как можно дальше, но пальцы лишь скользнули по ступенькам. Не оставалось ничего другого, как подпрыгнуть, надеясь с первой же попытки ухватиться за лестницу. В противном случае он с грохотом упадет на пол и, несомненно, привлечет внимание Торквато.

Звуки ударов возобновились с новой силой, их сопровождали хриплые выкрики Торквато. Олтмэн подпрыгнул и вцепился в ступеньку. Следующим движением он подтянул ногу и закинул ее за боковину лестницы. Наступила тишина.

Олтмэн неподвижно висел и отчаянно надеялся, что Торквато не обернется.

– Его заклинило! – заорал непонятно кому безумец. – Я пытаюсь! Сколько тебе говорить!

Держась за ступеньки, Олтмэн запрокинул голову и увидел Торквато. Тот лежал распластавшись в проходе, в руке зажат металлический брусок – возможно, стойка или что-то еще, что он выломал из установки рециркуляции. Костяшки пальцев были в крови, и Олтмэн увидел на полу прохода написанные кровью символы, подобные тем, что покрывали поверхность артефакта.

Торквато изо всех сил навалился на штурвал люка, но, не достигнув результата, издал отчаянный вопль. Затем он поднял брусок и снова принялся методично наносить удары по петлям, на которых крепился люк. Олтмэн с облегчением сообразил, что наружное давление слишком велико. Батискафу ничто не угрожает, пока маньяк не расшатает прочные петли или не взорвет люк командой с пульта управления. Что действительно вызывало серьезное беспокойство, так это нехватка воздуха.

Торквато, тяжело дыша, сделал небольшую паузу.

– Очищение, – забормотал он себе под нос. – Да, очищение. Начать все сначала, чистыми и обновленными.

И он возобновил попытки открыть люк. Осторожно, стараясь не шуметь, Олтмэн пополз к проходу. Подобравшись ближе, он вынужден был согнуть руки и максимально подтянуть тело к лестнице, чтобы не задеть спину Торквато. Когда тот в очередной раз выдохся и перестал стучать, Олтмэн оказался прямо над ним. Их разделяло менее фута. Олтмэн чувствовал исходящий от безумного напарника кислый запах пота.

Он задержал дыхание и уставился в точку в нескольких дюймах перед собой. Мышцы начала сводить судорога. Торквато продолжал бормотать что-то невнятное и время от времени негромко хихикал. Олтмэн услышал, как он царапается в люк. Потом безумец издал разочарованный вопль, и удары возобновились.

Олтмэн отпустил лестницу, одновременно оттолкнулся от нее и приземлился на спину Торквато, испытав при этом дикую боль. Он попробовал извернуться поудобнее, но в тесноте прохода сделать это было непросто, к тому же Торквато сам пытался подняться, и в результате на короткий миг лицо и грудь Олтмэна оказались прижаты к лестнице. С громким криком он, собрав все силы, сумел оттолкнуться и придавить-таки Торквато к полу. Упершись плечом в лестницу, он снова попробовал перевернуться, и на сей раз ему это удалось. Торквато лежал на боку и судорожно пытался схватить металлический брус, который он выронил в суматохе и который теперь оказался прямо под ним.

Олтмэн ухватил безумца за волосы и силой впечатал лицом в пол. Торквато зарычал от боли и, сражаясь, как дикий зверь, попытался выскользнуть из-под навалившегося на него Олтмэна. Но тот обхватил его ногами, стараясь удержать на месте, и снова принялся бить головой об пол. Торквато удалось наконец добраться до бруса, он хотел его поднять, но рука была придавлена весом двух тел. Он изловчился повернуть голову, пытаясь посмотреть на Олтмэна, и тот увидел сломанную скулу и поврежденный глаз, из которого обильно хлестала кровь. Он снова ударил Торквато головой об пол, потом еще раз, пока брус не выпал из ослабевших пальцев, а тело не обмякло.

Некоторое время Олтмэн просто лежал ничком на Торквато, держа его за волосы, и пытался восстановить дыхание. Затем, опираясь о стены, он перевернул напарника лицом вверх. Взору предстала малоаппетитная картина: нос и скула были сломаны, превратясь в кровавую кашу. Олтмэн нагнулся и поднес ухо ко рту Торквато. Тот, хотя и едва слышно, дышал.

«И что дальше? – задался вопросом Олтмэн. – Что мне с ним делать?»

Можно было, конечно, связать Торквато, как он проделал это с Хендриксом, но существовала вероятность, что тому удастся освободиться. Главной проблемой, однако, представлялся недостаток кислорода. Поскольку установка рециркуляции была выведена из строя, оставшегося воздуха могло не хватить на время подъема даже одному человеку, не говоря уже о двоих.

«Могу ли я пойти на убийство? Так ли уж сильно мне хочется жить?»

Олтмэн еще раз прокрутил в мозгу все возможные варианты, но ничего иного придумать не смог. Вопрос стоял жестко: или он, или Торквато. Тот, убеждал себя Олтмэн, все равно бы погиб, если бы добился своего и ухитрился открыть люк, поэтому выходило так: либо умрут они оба, либо кто-то один.

Он перевел взгляд на окровавленное лицо напарника. Это сделал он. Да, возможно, у него не было выбора, но в любом случае ответственность лежит на нем. И тут Олтмэн понял, что находится в шаге от того, чтобы взять ответственность и за большее.

Он нагнулся и схватил Торквато за горло. Оно было липким от крови. Олтмэн подождал немного, а потом очень медленно начал сжимать руки.

Он рассчитывал, что все пройдет легко, что находящийся без сознания Торквато так и не придет в себя, просто тихонько скончается. Но уже через несколько секунд глаза напарника вдруг широко распахнулись. Олтмэн усилил хватку. Торквато неистово замолотил руками, нанося Олтмэну удары по плечам и спине. Он резко выгнулся, так что Олтмэн впечатался в стену прохода, но горло противника не отпустил, а только еще сильнее стиснул.

За несколько мгновений до конца Торквато вдруг совершенно ясно посмотрел на Олтмэна неповрежденным глазом – и столько было в его взоре мольбы, так отличался он от взгляда безумца, что Олтмэну пришлось отвернуться, чтобы не видеть этого. Постепенно сопротивление ослабевало, и наконец Торквато вовсе перестал шевелиться. Когда Олтмэн повернул голову и посмотрел на дело своих рук, глаза Торквато уже закатились. Он был мертв.

С трудом Олтмэн выбрался из прохода и спустился по стене на панель управления. Там он перекинул рычаги в противоположное положение, и батискаф начал медленно сдавать назад, прочь от артефакта. Постепенно аппарат выровнялся, и тело Торквато, вывалившись из прохода, шлепнулось на пол.

Олтмэн спрыгнул с панели и занял место в кресле, чтобы управлять подъемом. Участок панели, где находилась кнопка высвобождения балласта, усилиями обезумевшего Торквато был весь смят и поцарапан. Батискаф начал подниматься. Балласт высыпа́лся, но далеко не с такой скоростью, как рассчитывал Олтмэн. Существовала большая вероятность, что, достигнув определенного уровня, батискаф вообще перестанет двигаться вверх и повиснет. Олтмэну в этом случае грозила медленная смерть.

Он записал сообщение о помощи и запрограммировал передатчик непрерывно посылать его в эфир. В сообщении он просил отправить за батискафом спасательную команду и как можно скорее вытащить его на поверхность. Вот только уверенности, что послание достаточно быстро достигнет плавучей базы, у Олтмэна не было. Потом он записал второе сообщение, предназначенное персонально для Ады на случай, если ему не удастся выбраться. В нем он говорил, что любит ее и сожалеет, что все так вышло.

В кабине батискафа становилось непереносимо жарко. Олтмэну не хватало воздуха. Он подумал, что лучше всего заснуть, – во сне он будет меньше расходовать кислород. Еще неплохо бы лечь на пол – может, там будет легче дышать, – но Олтмэн просто сидел сгорбившись в кресле и не отрывал взгляд от того, что некогда было человеком по имени Торквато.

И тут он увидел, как Торквато пошевелил рукой.

Нет-нет, это невозможно. Он мертв.

Олтмэн развернул кресло так, чтобы иметь лучший обзор, и пригляделся к телу. Определенно, Торквато был мертв, он не двигался. Да и как бы он мог?

Рука снова шевельнулась.

– Привет, Олтмэн, – произнес Торквато.

– Ты умер, вот и ступай в мир мертвых, – заявил Олтмэн.

– Это не так просто сделать. Мне нужно, чтобы ты сперва кое-что понял.

– Что понял?

– Вот это.

И Торквато бросился на Олтмэна. Он налетел как коршун и сразу же принялся душить. Олтмэн попытался оторвать руки маньяка, но они намертво вцепились в его горло. Тогда Олтмэн, в свою очередь, также схватил противника за горло и сжал со всей силой, на какую был способен. А потом он потерял сознание.

Придя в себя, Олтмэн обнаружил, что держит за горло труп. Тело Торквато было твердым и холодным – он умер уже достаточно давно.

«Черт возьми, что происходит?» – с тревогой подумал Олтмэн.

Он попытался встать, чтобы убраться подальше от мертвеца, но не смог. Тогда он разжал пальцы, скатился с тела и просто лег рядом. Олтмэн надеялся, что до поверхности осталось уже немного, но определить точное положение батискафа у него не было возможности.

Внезапно он увидел нечто странное. Женщину. Она была очень похожа на Аду, но все же не Ада. Олтмэн убедился в этом, когда присмотрелся получше. Но возможно, это была ее мать – какой он запомнил ее при первой встрече, еще до того, как у женщины обнаружили рак.

«Но это невозможно. Мать Ады умерла. У меня снова начались галлюцинации, как прежде с Торквато».

– Майкл, привет, – сказала женщина.

– Вы не мертвая? – задал неуместный вопрос Олтмэн.

– Как же я могу быть мертвой, если сейчас с вами разговариваю?

На какое-то мгновение ему захотелось просто взять и поверить тому, что она говорит, но уже в следующую секунду Олтмэн почувствовал растущее в душе недоверие.

– Кто вы такая на самом деле? Почему мне кажется, что я вас вижу?

Мать Ады проигнорировала оба вопроса.

– Я пришла, чтобы передать вам послание. Насчет Обелиска.

– Что такое Обелиск?

– Вы знаете, что это. Вы уже много раз оказывались с ним рядом, но почему-то не поддались его влиянию.

Она скрестила указательный и средний пальцы и вытянула руку в направлении Олтмэна.

– Хвост дьявола, – произнес он. – Вы имеете в виду артефакт.

Женщина кивнула:

– Забудьте о нем. Обелиск опасен. Самое главное – его нужно оставить там, где он стоит.

– Черт, я вообще не понимаю, о чем вы, – раздраженно сказал Олтмэн. – Что я должен сделать с этим вашим Обелиском?

– Я говорю не о вас лично, – пояснила мать Ады и развела руки в стороны, – а обо всех людях. Какое бы решение вы ни приняли, последствия затронут всех.

Она задрала подбородок – очень похоже часто делала и Ада. Олтмэну показалось, что его голова сейчас не выдержит чудовищного внутреннего давления и взорвется, но тут же все прошло.

– Что за послание?

– «Слияние» означает «смерть». Вы не вправе поддаваться воздействию Обелиска. Вы не должны позволить ему инициировать Слияние.

– А что означает «Слияние»?

– Это значит, что вы начнете все с самого начала.

– С начала чего? И это касается только меня?

Женщина снова широко распростерла руки:

– Всех вас.

На короткий миг она стала так похожа на Аду, что Олтмэн по-настоящему встревожился.

– Майкл, я вас люблю и рассчитываю на вас. Прошу, помогите мне остановить его. Пожалуйста, сделайте это.

И так же неожиданно, как появилась, мать Ады исчезла. Олтмэн снова попытался встать на ноги, но не смог и упал. Все вокруг померкло, словно он смотрел на мир через туманную пелену. С каждой секундой становилось все темнее, а потом вдруг все разом исчезло.

 

44

Пришел в себя Олтмэн с кислородной маской на лице и в окружении людей в белом, похожих друг на друга как две капли воды. Лица их были скрыты хирургическими масками.

– Наконец-то, – произнес один из «масочников». – Он жив.

– Есть признаки повреждения мозга? – спросил его коллега.

Олтмэн попытался что-нибудь сказать, но язык не подчинился. Один из врачей положил руку ему на плечо. Это оказался Стивенс – Олтмэн узнал его по глазам.

– Просто расслабьтесь. Вам чертовски повезло, что вы остались живы.

Олтмэн закрыл глаза и проглотил слюну. Внезапно мозг пронзила ужасная мысль: что, если все это – просто очередная галлюцинация?

Он хотел пошевелить руками, но не смог. Открыв глаза, панически огляделся по сторонам.

– Он сбит с толку, – сказал один из врачей, – дезориентирован. Не знает, где находится.

Что там говорила мать Ады?

«Вы не вправе поддаваться воздействию Обелиска. Вы не должны позволить ему инициировать Слияние».

Он должен всем рассказать.

– Обелиск, – прошептал Олтмэн.

Маркофф немедленно наклонился над ним.

– Обелиск, – с трудом повторил Олтмэн.

– Обелиск? – переспросил Маркофф. – Что это такое? Он бредит. Сделайте еще один укол.

Олтмэн качнул головой. Или попытался качнуть. Пошевелилась та или нет – Олтмэн не понял. Возможно, его молчаливое пожелание просто игнорировали. Он лежал и смотрел, будучи не в силах ничего сделать, как один из врачей наполняет шприц и выпускает струйку лекарства.

Олтмэн хотел заговорить, но из горла вырвалось только нечленораздельное бульканье.

– Олтмэн, все будет в порядке, – заверил его Стивенс и похлопал по руке. – Мы вам поможем, не волнуйтесь.

В этот момент он почувствовал в руке сильное жжение – это игла пронзила плоть, – но уже в следующую секунду боль исчезла, а рука онемела. Люди в белом еще некоторое время оставались в поле зрения, но вот они начали расплываться, закрутились в водовороте и наконец исчезли без следа.

Когда к Олтмэну в очередной раз вернулось сознание, в комнате находилось всего трое: Стивенс, Маркофф и еще один человек из ближайшего окружения Маркоффа, чьего имени Олтмэн не знал. Он был таким же крупным, как и его босс, – пожалуй, даже шире в плечах, с жестоким, безжизненным лицом. Они стояли рядом с кроватью, но разговаривали настолько тихо, что Олтмэн не мог разобрать ни слова.

Стивенс первым обнаружил, что пациент пришел в себя. Он кивнул в сторону кровати и что-то шепнул остальным. Те сразу же замолчали. Все трое, словно по команде, подошли и уставились на лежащего.

– Олтмэн, – нарушил молчание Маркофф, – вы все еще живы. Можно подумать, вы заколдованы.

Олтмэн собирался ответить, но Маркофф поднял кверху палец, требуя молчать. Он наклонился и сдвинул с лица Олтмэна кислородную маску.

– Вы в состоянии разговаривать?

– Думаю, да. – Олтмэн не узнал собственного голоса.

Он как будто принадлежал не ему. Или ему, но уже в преклонном возрасте.

– Стивенса вы помните, – продолжил Маркофф. – А это офицер Крэкс.

Олтмэн кивнул.

– У меня простая просьба. Я хочу, чтобы вы рассказали мне все-все.

Он так и сделал: поведал все – начиная с момента, когда Торквато внезапно на него напал, и заканчивая посетившими его галлюцинациями.

– Расскажите нам подробнее о галлюцинациях, – попросил Крэкс.

– А это имеет значение? Просто галлюцинации, и ничего более.

– Имеет, – заверил его Стивенс. – На самом деле это очень важный момент.

Олтмэну, который слишком устал, чтобы спорить с ними или что-то выдумывать на ходу, пришлось выложить все подробности. Когда он закончил, мужчины удалились в дальний угол и снова принялись шептаться. Олтмэн прикрыл глаза.

Он уже практически заснул, когда троица вернулась к кровати.

Несколько секунд они просто стояли, уставившись на Олтмэна. Стивенс начал было что-то говорить, но Маркофф взял его за руку и заставил умолкнуть.

– Я хочу, чтобы с этого момента вы рассказывали Стивенсу обо всем, – сказал Маркофф. – Как только у вас появятся сны, галлюцинации – все, что выходит за рамки обычного, вы должны будете немедленно его вызвать.

– Это же безумие, – пробормотал Олтмэн.

– Нет, – покачал головой Маркофф. – Вовсе нет.

А потом они ушли, оставив Олтмэна наедине с невеселыми думами. Он был растерян и напуган, как никогда в жизни.

Но несколько минут спустя дверь открылась, в комнату ворвалась едва не обезумевшая от горя Ада, и мысли Олтмэна потекли по другому руслу.

 

45

После того как Олтмэн едва не погиб в батискафе, его жизнь переменилась. У него возникло ощущение, будто на привычный мир накладывается другой, призрачный. Он все чаще видел людей, которые – он точно это знал – уже умерли: отец, сестра, знакомый учитель, совершивший самоубийство, одноклассник, которого сбила насмерть машина. Они являлись Олтмэну, внешне почти ничем не отличаясь от настоящих, живых людей, и передавали неопределенные, ставящие в тупик послания. Одни выступали против Слияния, призывали поспешить и «сфокусировать внимание в нужном направлении» (как выразился один из «оживших» мертвецов), пока еще не слишком поздно. Другие вели речь о единстве и намекали Олтмэну, что время уже практически ушло, что он не использовал надлежащим образом данные ему возможности и не проявил желания учиться на собственных ошибках. Но и те и другие убеждали Олтмэна оставить Обелиск в покое.

Он рассказал Аде, что видел ее покойную мать. Из-за этой новости она поначалу сильно рассердилась, а после разрыдалась. Наконец, по прошествии нескольких часов, она попросила Олтмэна рассказать о встрече в мельчайших подробностях.

– Но зачем она явилась тебе? – недоумевала Ада. – Почему не мне?

Сутки спустя он проснулся посреди ночи и обнаружил, что Ада сидит на кровати и внимательно на него смотрит.

– Она приходила, – с сияющим лицом сообщила девушка. – Это было словно видение. И она была так же реальна, как ты или я. Она стояла вон там, возле двери.

– Что она тебе сказала?

– Что любит меня. Она сказала: нам нужно оставить Обелиск в покое, вообще забыть о нем. Он наверняка опасен. В любом случае он должен обладать огромными возможностями. Как ты думаешь, что это вообще такое?

Олтмэн сообщил ей все, что знал сам, описал, как Обелиск выглядит под водой.

– Все это взаимосвязано, – выслушав его, сказала Ада. – Истории, гуляющие по городу, видения, которые посещают всех нас, артефакт в центре кратера. Все это звенья одной цепи.

Она испытывала настоящий экстаз оттого, что увидела свою мать. Олтмэн понял: для девушки это было сродни сильному религиозному переживанию. Сам-то он отнесся к встрече с покойницей значительно проще. Остаток ночи Ада провела в приподнятом настроении, была возбуждена. Однако уже наутро ее состояние начало меняться. Она была подавлена и сильно не в духе.

– Ну почему она не может быть здесь все время? – вопрошала Ада. – Почему не может остаться со мной?

– Потому что это была не твоя мать. Да, она вроде на нее похожа, но это не она. Просто галлюцинация.

– Это была моя мать, – заявила Ада. И настолько уверенно прозвучал ее голос, что Олтмэн забеспокоился. – И она мне нужна. Я хочу, чтобы она вернулась.

И как раз когда Ада пребывала в наиболее угнетенном и апатичном состоянии, ее мать явилась снова. Олтмэн в этот момент находился в комнате, рядом с подругой, и также стал свидетелем ее появления. Правда, он увидел не покойную мать Ады, а свою умершую сестру. Впоследствии и Олтмэн, и Ада согласились: что-то произошло, но вот воспринимали и переживали они это по-разному. Им показали именно тех, кого они хотели бы видеть. Слова, сказанные пришельцами, тоже различались; говорили они в манере их реальных прототипов. Так или иначе, с некоторыми интерпретациями, речь их сводилась все к той же неизменной теме – Слиянию, хотя покойные, казалось, не очень четко представляли, что оно собой представляет и как его не допустить.

Олтмэн отнесся к произошедшему с недоверием.

– Все это нереально, – пытался убедить он Аду. – Нами манипулируют, нас используют.

– Я верю своим глазам, – не соглашалась она. – Это было столь же правдоподобно, как и все, что я видела прежде.

Ада так хотела, чтобы ее мать вновь оказалась в мире живых, что не желала слушать возражений. Для Олтмэна являлось загадкой, что девушке предстает одна и та же галлюцинация (или видение, как называла это Ада) – в обличье покойной матери, в то время как ему всякий раз являлся другой человек из тех, кто был некогда дорог. Возможно, все объяснялось просто: он был настроен слишком скептически, чтобы отнестись к появлениям покойников не как к иллюзии, поэтому против него каждый раз пытались изобрести что-то новенькое.

Как и было велено, Олтмэн рассказал Стивенсу о посетивших его галлюцинациях, не забыл упомянуть и видение Ады. Стивенс только покивал и записал его рассказ. Выглядел он неважно: явно был перегружен работой.

– И что, по-вашему, все это значит? – спросил Олтмэн.

Стивенс пожал плечами:

– Вы с подружкой не единственные, кто страдает галлюцинациями. С другими происходит то же самое – и таких случаев становится все больше. К ним приходят мертвецы, причем дорогие и близкие люди – те, кого нельзя не воспринимать всерьез. Некоторые, вроде вас, уверены: это просто галлюцинации. Другие, как Ада, полагают, что это нечто большее.

– Чем бы это ни было, оно хочет, чтобы мы что-то сделали. Но только не знает, как надлежащим образом рассказать.

– Это еще не все, – сообщил Стивенс, у которого случился редкий приступ откровенности. – Наш лазарет переполнен людьми, страдающими от душевных расстройств. Кроме того, число самоубийств возрастает с невероятной скоростью. То ли это нечто хочет, чтобы большинство людей сошло с ума или погибло, то ли информация, которую оно передает, в буквальном смысле уничтожает нас.

Олтмэн обратил внимание на то, какие произошли перемены с находившимися на борту плавучей базы людьми. Среди них росло ощущение, что вокруг творится неладное, причем такое, чего они не в силах даже приблизительно понять. Одни собирались кучками и рассказывали друг другу о собственных встречах с покойниками, рассуждали о том, что рухнула преграда, отделяющая наш грешный мир от небес. Другие только отмахивались от галлюцинаций и заявляли, что они – лишь порождение Обелиска и инициируются испускаемым им сигналом, что это похоже на наркотические видения. Третьи явно испытывали серьезные психические расстройства: они были дезориентированы, уходили в себя, некоторые впадали в буйство.

Олтмэн находился в лаборатории и пытался при помощи графиков понять, совпадают ли периоды его галлюцинаций с моментами, когда сигнал имеет наибольшую мощность. Внезапно через открытую дверь он увидел, как по коридору бегут люди.

Он вышел из лаборатории посмотреть, что происходит. В дальнем конце стоял, прижавшись к двери, ученый по фамилии Майер – один из тех, кого он практически не знал. В руке, в опасной близости от собственного горла, он держал лазерный скальпель.

– Майер, послушай, – попытался успокоить его коллега, – опусти скальпель.

– Не приближайся! – закричал Майер, его глаза бешено вращались в орбитах. – Стой, где стоишь! Ты с ними заодно, я знаю!

– С кем? Майер, опусти скальпель. Я уверен, мы сможем все спокойно уладить.

– Позовите охрану, – сказал кто-то.

Но Майер его услышал.

– Никакой охраны! – закричал он еще громче, потом внезапно метнулся вперед и отсек скальпелем два пальца с руки своего друга-ученого.

Тот завопил от боли и упал на пол. Майер медленно кружился на месте, размахивая скальпелем, пока все не отошли на безопасное расстояние. Тогда он снова поднес инструмент к горлу и прошипел:

– Слишком поздно. Мы все уже покойники или почти покойники. Нам не спастись. Убирайтесь скорее, пока не стали такими же, как они.

Никто не успел ничего сделать, как Майер быстрым, яростным движением полоснул себя по горлу.

Скальпель слегка прижег рану, и несколько мгновений крови не было, но зато потом она хлестнула обильной струей из перерезанной сонной артерии. Майер издал жуткий булькающий вопль, воздух со свистом пошел изо рта и трахеи. Самоубийца шагнул вперед и рухнул ничком.

Через несколько секунд в коридоре появились люди в форме. Они быстро накрыли тело простыней и выпроводили всех прочь.

– Что случилось? – спросил Олтмэн проходившего мимо лаборатории ученого.

– Майер свихнулся, – пояснил тот. – Поднял вдруг крик в лаборатории, что-то о конце света, сломал пипетку и воткнул ее в руку Вестерману. После этого схватил лазерный скальпель и выбежал в коридор.

– Но почему?

Мужчина недоуменно пожал плечами:

– Кто его знает… Вон как на прошлой неделе – охранник взял и пристрелил без всякой причины механика, а потом застрелился сам. Это просто случается.

У Олтмэна вошло в привычку останавливаться рядом с группами людей и прислушиваться к разговорам. Основной темой был Обелиск. Этим словом, которое Олтмэн впервые услышал во время одной из своих галлюцинаций, теперь называли объект практически все на судне. Он не знал, кто первым выдвинул идею, что Обелиск является творением инопланетной технологии, но, так или иначе, она быстро овладела умами, и теперь большинство исследователей придерживалось этой гипотезы. Очень много было разговоров о создателях Обелиска, о том, зачем его здесь поместили, что он собой представляет и, наконец, стоит ли его трогать или лучше оставить в покое.

Как-то Олтмэн шел из своей каюты в отсек для подводных лодок и вдруг обнаружил, что коридор перегородила группа из шести-семи человек, среди которых были как научные сотрудники, так и охранники. Один из них, пожилой ученый, что-то говорил остальным. При виде Олтмэна он умолк.

– Разрешите, – произнес Олтмэн и двинулся сквозь толпу.

Люди расступились, пропуская его. Все это выглядело странно. Олтмэн не сомневался, что помешал чему-то, но вот чему? Может быть, назревает мятеж?

Ответ пришел, когда он начал удаляться от группы. В этот момент ученый возобновил монолог:

– Вы должны освободить свою плоть и соединиться с божественной природой его конструкции…

Это вроде религиозного собрания, догадался Олтмэн. Наверняка какая-то безумная секта, а может быть, здесь собрались представители различных конфессий. Сам он не был религиозен. Только сейчас Олтмэн понял, что не видел на судне ничего напоминающего культовое сооружение. Кто эти люди? Он замедлил шаги и прислушался, пытаясь уловить в разговоре подсказку.

– Чтобы обрести себя, мы сначала должны себя потерять, – вещал новоявленный пророк. – В Слиянии наше единственное спасение. И я слышал его. Он шептал мне: если вы не сможете понять, что означает стать одним целым с Обелиском, вам не обрести вечную жизнь.

Олтмэн невольно вздрогнул при слове «Обелиск», – скорее, он ожидал услышать про какое-нибудь божество. Он зашагал быстрее и, лишь выйдя из коридора, осознал: только что ему довелось стать свидетелем зарождения совершенно новой религии, в основании которой лежал Обелиск. От этой мысли Олтмэну стало по-настоящему страшно.

В последующие дни Олтмэн все чаще слышал в разных местах разговоры на подобную тему, в том числе и от Ады. Их противоположные взгляды на происходившее вокруг Обелиска еще больше, чем нежелание Олтмэна перестать лезть везде и всюду на рожон, послужили причиной взаимного отчуждения. В течение буквально нескольких дней их взгляды на окружающий мир сделались диаметрально противоположными. В какой-то момент Олтмэн сообразил, что они стараются избегать общества друг друга. Он по-прежнему любил Аду, но чувствовал, что теряет ее, и не представлял, как вернуть былые отношения. Несмотря на это, он все же удивился, когда в первый раз увидел Аду в кругу сторонников нового религиозного движения.

– Мы можем поговорить? – Олтмэн выдернул девушку из толпы.

– Я пыталась с тобой говорить, но ты просто не увидишь свет.

– Это не разговор, – возразил Олтмэн, – а проповедь.

Они продолжали пикироваться, и Ада пригрозила, что уйдет от него. И пусть даже Олтмэн понимал: все бесполезно, их отношения заканчиваются, – он согласился, по крайней мере, выслушать девушку.

Теперь Олтмэн наконец ясно понимал истинный смысл новой веры. Ее последователи считали, что Обелиск имеет божественную природу, что он послан самим Господом на благо всему человечеству. «Мы должны в него верить, должны преклониться перед его волей, и тогда он исцелит нас. Он нас объединит, сделает свободными и совершенными». В нелегкое время всеобщей неуверенности и тревоги из-за таинственного артефакта эта причудливая мешанина из христианства и язычества давала людям опору. Олтмэн сообразил, что уже скоро возникнет новая проблема – когда все люди на судне разобьются на два враждующих лагеря, на верующих и неверующих. Как это уже произошло у них с Адой.

Поначалу люди Маркоффа игнорировали религиозные собрания, но со временем, когда они стали многочисленнее и оживленнее, охрана стала их разгонять – очевидно, по приказу сверху. Но эффект оказался прямо противоположным – встречи только участились. Для большинства запрет на проведение собраний являлся признаком того, что военные пытаются от них что-то скрыть.

Между тем подготовка к подъему Обелиска продолжалась. На плавучей базе по-прежнему царило возбуждение, но только теперь одни страстно желали ускорить события, других же терзали мрачные предчувствия. Олтмэн еще дважды совершал погружения в батискафе с целью проверить работу механизмов, присоединявших тросы к сети, которая теперь надежно окутывала артефакт. Оба раза он опускался на дно океана в одиночестве, и оба раза, находясь вблизи Обелиска, видел мать Ады. Она повторила то, что уже говорила прежде, но понятнее от этого смысл ее речей не стал.

– Где именно мы должны оставить Обелиск? – спросил Олтмэн.

– Пока Обелиск подчиняется здешним законам тяготения, он находится там, где должен находиться.

«Интересно, что означает эта чертовщина?» – подумал Олтмэн, а вслух спросил:

– Что будет с нами?

– Вы не должны изучать его, иначе станете жертвами Слияния, – заявила мать Ады. – Впрочем, возможно, уже поздно.

– Что будет значить для нас это Слияние?

– Вы наконец начнете все с самого начала.

– Да что это значит-то?

– Вы потеряете себя и превратитесь в одно целое.

Вернулся на базу он еще более сбитым с толку, чем прежде. В голову закралась мысль: что, если адепты новой религии правы? Что, если Обелиск имеет божественную природу? А может быть, это маячок, предназначенный указывать дорогу представителям инопланетной цивилизации, предвестник нашей гибели?

Но нет, он не из тех людей, кто легко принимает все на веру. Олтмэн не мог сказать, верит ли он в Бога, но он однозначно не являлся сторонником какой бы то ни было организованной религии.

Как-то поздно вечером, когда Олтмэн собирался ложиться спать, в дверь каюты постучали. Ада отсутствовала – возможно, просто скрывалась от него.

Он подошел к двери:

– Кто там?

– Филд. Впусти меня.

Филд? С какой стати он вдруг захотел увидеться? С тех пор как оба оказались на борту плавучей базы, они не очень-то ладили между собой.

Открыв дверь, Олтмэн обнаружил, что Филд явился не один, а с доброй дюжиной людей.

Он с недоумением воззрился на пришедших:

– Что все это значит?

– Нам нужно с тобой поговорить, – объяснил Филд. – Пожалуйста, разреши войти.

Поскольку ничего другого придумать Олтмэн не мог, он впустил их. Люди поочередно с серьезным видом прошли в каюту и почти заполнили ее. Одни сели на кровать, другие остались на ногах.

– Мы пришли просить, чтобы ты нас возглавил, – заявил Филд.

– Возглавить вас? Но в чем?

– Вы видели, – сказал один из пришедших.

Олтмэн не разглядел кто.

– Что видел?

– Обелиск, – ответил Филд. – Ты провел возле Него больше времени, чем кто-либо еще. Мы знаем, что произошло в батискафе. Он убивал других, но тебя всегда оставлял в живых. Мы знаем: Он разговаривал с тобой. Ты – избранный.

– Откуда вам известно, что происходило в батискафе? – поинтересовался Олтмэн.

– У нас есть братья не только среди обычного люда, но и много из числа приближенных к Маркоффу. Ты понимаешь больше, чем кто-либо другой. Ты должен стать нашим вожаком. Ты – наш пророк. Такова воля Обелиска.

– Так, давайте-ка уточним, – сказал Олтмэн. – Вы хотите, чтобы я возглавил вас как пророк вашей религии?

Одобрительный гул пронесся по толпе верующих. Олтмэну показалось, что время едва ли не остановилось, секунды тянулись мучительно. Он попятился и уперся спиной в стену.

– Это вас Ада надоумила?

– Пожалуйста, – взмолился Филд, – скажи нам, что делать!

– Ничем не могу помочь, – отрезал Олтмэн.

Разочарованный стон был ему ответом.

– Или мы недостойны? – не унимался Филд. – Что нам сделать, чтобы стать достойными?

– Знаешь, Филд, ты мне больше нравился, когда сидел по восемь часов в день за своим столом. Да и тогда, признаюсь, я был от тебя не в восторге.

– Ты поведешь нас, – сказал Филд. – Ты не можешь нас оставить.

– Слушай, я не верю в это ваше дерьмо.

Две дюжины изумленных глаз уставились на Олтмэна. Когда он снова посмотрел на Филда, на лице коллеги появилось хитрое выражение.

– Он нас испытывает, – провозгласил тот. – Да, это проверка.

– Я вас не испытываю, – холодно произнес Олтмэн.

Филд улыбнулся:

– Мы все понимаем. Еще не время. Мы будем наблюдать и ждать. Чтобы в нужный момент занять место рядом с тобой.

– Повторяю еще раз, – начал выходить из себя Олтмэн, – я не сторонник вашей веры.

– Но ты им станешь, – уверил его Филд, – я знаю. Возможно, ты пророк поневоле, но тем не менее – пророк. Мне было на этот счет видение.

– Сейчас еще не время, – повторил его слова Олтмэн. – Убирайтесь к черту!

Люди медленно покидали каюту, при этом каждый останавливался и дотрагивался до плеча Олтмэна или пожимал руку, словно эти действия могли принести удачу. У Олтмэна от этих прикосновений по телу побежали мурашки.

 

46

Олтмэн смотрел через иллюминатор батискафа, как роботы заканчивают присоединять тросы к опутавшей Обелиск сети. Тот стоял на дне морском и, хотя и напоминал пойманную в силки птицу, все же имел весьма внушительный вид.

«Вот она, причина всех моих проблем, – размышлял Олтмэн. – И ситуация только ухудшается».

С расстояния всего нескольких метров он видел, как натянулся толстенный трос, до того извилистой змеей убегавший наверх, в темноту и до самого буксира. ДУМы удалили значительное количество грунта по периметру основания Обелиска, но пока было неясно, удастся ли его выдернуть. В глубине души Олтмэн надеялся, что не удастся. Он затаил дыхание. Обелиск накренился, в течение мига Олтмэн был уверен, что сеть сейчас не выдержит и порвется. Она скрипела, медленно раскачивалась и наконец с громким скрежетом, странным образом искаженным толщей воды, вместе с артефактом двинулась к поверхности.

Олтмэн направил батискаф следом. Время от времени он передавал сообщения и указания на расположившиеся поблизости подводные лодки. Те в свою очередь ретранслировали их дальше – на базу. Первое время Обелиск крутился вокруг своей оси – вода свободно струилась мимо извивающихся «рогов», заставляя артефакт вращаться и создавая невидимый глазу водоворот в кильватере. Олтмэн смекнул, что в скором времени это может обернуться серьезной проблемой – если запутаются тросы, – поэтому он отдал команду притормозить подъем, и, когда скорость упала буквально до черепашьей, вращение прекратилось. Теперь Обелиск двигался хоть и медленно, зато ровно.

«Вот так», – удовлетворенно подумал Олтмэн.

Обелиск неспешно скользил сквозь тьму. Только когда он находился уже на половине пути к поверхности, Олтмэн обнаружил, что не испытывает галлюцинаций. Кроме того, впервые за несколько последних месяцев не болела голова. Он проверил показания приборов и установил, что сигнал исчез примерно в то самое время, когда начался подъем артефакта.

«Наверное, мы его отключили, – предположил Олтмэн. – Вероятно, все делаем правильно и именно таких действий от нас ожидали. Может быть, он и подавал сигналы для того, чтобы мы его обнаружили и подняли на поверхность. Возможно, в этом и заключалось его предназначение».

На несколько секунд он успокоился, но потом его начали донимать вопросы, на которые пока не находилось ответов. Если дело обстояло именно так, как Олтмэн представлял себе, тогда в чем смысл всех этих галлюцинаций? И почему чем ближе люди находились к Обелиску, тем сильнее он на них влиял?

«Складывается такое впечатление, что он хочет удержать нас на расстоянии. И что общего со всем этим должны иметь предупреждения мертвецов о Слиянии?»

«Может статься, мы поступили правильно, – решил он, – а возможно, допустили очень и очень большую ошибку».

Уже недолго оставалось до того момента, когда Обелиск окажется на поверхности и его затащат в специальный отсек на грузовом судне.

Вода вокруг по мере подъема становилась светлее, и Олтмэн теперь видел артефакт четко, как никогда прежде. Оказавшись на свету, тот выглядел еще внушительнее – весь покрытый непонятными значками и врезавшимися в камень горизонтальными линиями. И по-прежнему Олтмэн не замечал никаких следов соединений или трещин. Обелиск производил впечатление монолита, сделанного из огромного цельного камня.

Когда расстояние до поверхности составило пятьсот метров, Маркофф отдал приказ остановить подъем.

– Что случилось? – спросил Олтмэн по аудиосвязи. – Эта остановка не предусматривалась планом.

– Мистер Олтмэн, я хочу поблагодарить вас за оказанную помощь, но участие глубоководного аппарата больше не требуется. Возвращайтесь в отсек.

– Что? Послушайте, Маркофф, я бы остался здесь. Если вы не возражаете.

В наушниках надолго воцарилось молчание, а потом с потрескиванием ожил экран и на нем появилось лицо Маркоффа.

– До этого момента вы были для меня неоценимым кадром. Теперь же рискуете превратиться в расходный материал.

– Что происходит? – повторил вопрос Олтмэн.

– Вас это не касается, – отрезал Маркофф.

Олтмэн открыл было рот, но тут же закрыл. Он прекрасно знал, что Маркофф способен без зазрения совести выпустить по батискафу торпеду. Возможно, сейчас самое время уйти на глубину и попробовать смыться.

Маркофф словно прочитал его мысли и добавил:

– Или требуется весомый аргумент, чтобы вы образумились? Например, как насчет вашей подружки?

На мгновение Олтмэн заколебался. В некотором смысле он уже потерял Аду после того, как она отдала всю себя служению новой религии. Когда она окончательно оставит Олтмэна, являлось лишь вопросом времени.

Но как бы то ни было, он все еще любил Аду и не смог бы жить с осознанием того, что стал причиной ее гибели. Он тяжело вздохнул, отключил связь и направил батискаф к поверхности. Висевший в гигантской металлической сети Обелиск скоро исчез позади. По пути наверх Олтмэну встретились три подводные лодки – они тащили новый мощный трос. Другой его конец, как заметил Олтмэн, уходил в громадный отсек плавучей базы, расположенный ниже ватерлинии. Вход в него был закрыт с самого начала экспедиции для всех, кроме людей из ближайшего окружения Маркоффа. Что задумал коварный Маркофф, Олтмэн мог только догадываться.

 

47

Едва выбравшись из батискафа, Олтмэн сразу же направился в отсек, в котором – он знал – должен был разместиться Обелиск. Отсек располагался в центре базы и являлся самым крупным из расположенных ниже ватерлинии. В него вели четыре входа, но три из них, как обнаружил Олтмэн, были намертво заварены. Перед четвертым, основным, уже находился пост из двух охранников. Олтмэн решил хитростью проникнуть внутрь.

– Ребята, мне сейчас нужно быть в отсеке, – заявил он охранникам. – Принимать Обелиск.

– У вас есть пропуск? – спросил первый охранник.

– Вход – строго по пропускам, – прибавил второй.

– Я его оставил в каюте. Понимаете, не хочется опаздывать. Давайте я потом принесу и покажу, идет?

– Без пропуска никому нельзя.

К ним несмело подошел один из ученых, взмахнул кусочком пластика, и охранники молча кивнули ему: проходи. Когда дверь отъехала в сторону, Олтмэн заглянул внутрь и увидел, что там расположен обычный шлюз. Ученый терпеливо дожидался, когда ему разрешат пройти дальше, а тем временем дверь вернулась на место.

– Пожалуйста, – предпринял Олтмэн еще одну попытку, – мне необходимо…

– Мы ведь уже объяснили, – прервал его старший. – Без пропуска входа нет. А теперь двигайте отсюда, не то моментально загремите в карцер.

Олтмэн медленно зашагал по коридору. Войти в отсек пока не удалось, но, возможно, получится хотя бы понять, что там происходит. Он переходил от одной лаборатории к другой, заглядывал в каждую и наконец обнаружил помещение с окном, которое выходило как раз в интересовавший его отсек.

Он подошел вовремя – в днище был открыт люк, и в нем появился Обелиск, его при помощи тросов медленно тянули внутрь. Но вот происходившего непосредственно в отсеке Олтмэн разобрать не мог. Каким-то образом стекло сделали частично непроницаемым, и все, что он видел, – это неясные движущиеся тени, а потом – смутно различимая громада самого Обелиска. Разглядеть подробности не удалось.

– Вот видишь, – радостно провозгласил Филд, – мы же говорили, что ты рано или поздно придешь к вере.

Но Олтмэн вовсе не принял веру. Он по-прежнему считал Филда и его единомышленников ненормальными, однако не собирался произносить это вслух. Обелиск находился на борту плавучей базы менее суток, но за это время на самой базе произошли значительные изменения. Еще до того, как Олтмэн вернулся из последнего подводного рейда, ряду исследователей объявили, что их участие в дальнейших работах не требуется, и они были отправлены на сушу, в научный центр «Дреджер корпорейшн». Последний, по слухам, в настоящее время превратился из исследовательского центра в своеобразный отстойник для ученых, надобность в которых у Маркоффа отпала, но он не хотел отпускать их далеко от себя. Среди отбывшей на материк партии была и Ада, поэтому Олтмэн не смог с ней увидеться и убедиться, что с девушкой все в порядке. Он подозревал, что и сам оказался бы в первых рядах «лишних» ученых, если бы только вернулся немного раньше. Так или иначе, Олтмэну велели собирать вещи; его должны были отправить на берег в составе следующей группы рано утром.

– Мне требуется помощь, – объявил Олтмэн, сжимая спрятанный в кармане фрагмент артефакта. – Обелиску от меня кое-что нужно. Я должен его увидеть.

Лицо Филда помрачнело.

– Он хорошо охраняется. Увидеть его будет очень непросто.

– Помнится, ты говорил, что среди верующих есть и люди из ближайшего окружения Маркоффа.

– Да, верно, – кивнул Филд, – но…

– Это важный момент, – поднял палец Олтмэн. – В противном случае я бы к тебе не обратился. – Он вынул из кармана керн и продемонстрировал Филду. – У меня в руке часть его. Это необходимо вернуть.

Филд протянул руку и осторожно дотронулся до камешка.

– Можно подержать? – спросил он с благоговейным восхищением.

Олтмэн молча протянул образец. Филд принял его в обе ладони, как новорожденного ребенка. Лицо его озарила такая радость, что Олтмэн даже немного испугался. Глядя на «реликвию», Филд принялся тихонько напевать то ли песню, то ли молитву – не разобрать слов, – а потом, с неохотой вернув керн, опустился перед Олтмэном на колени.

– Встань. И никому ни слова о том, что́ я собираюсь сделать.

Но Филд подняться не пожелал.

– Спасибо, что избрал меня, – склонил он голову. – Я сделаю все, что в моих силах, лишь бы помочь тебе восстановить целостность Обелиска.

Около трех часов ночи в дверь постучали. На пороге стояли Филд и человек в черной одежде – знак того, что он принадлежит к «внутреннему кругу» Маркоффа. Под мышкой незнакомец держал сверток. Олтмэн подумал, что вроде бы знает пришедшего.

– Генри Хармон, – представил его Филд. – Мистер Хармон, это Майкл Олтмэн.

– Я знаю, кто он, – сухо заметил Хармон. – Вы уверены, что это абсолютно необходимо?

Олтмэн кивнул. Хармон бросил ему сверток, в котором оказалась точно такая же одежда, как и на нем.

– Надевайте.

Олтмэн уставился на одежду.

– И как это поможет? – спросил он Хармона. – Разве меня не узнают?

– Все может быть, но они не попытаются нас остановить. Пока на вас форма, никто пропуск не спросит. Если у нас и возникнут проблемы, то после. Но придется рискнуть.

Олтмэн оделся, и они вышли из каюты.

Филд поплелся следом, но Хармон резко обернулся и покачал головой. Филд с выражением глубочайшего разочарования на лице вынужден был убраться восвояси.

Хармон сверился с часами.

– Там дежурят четыре охранника: два снаружи и два внутри. Все вооружены. Нам повезло: те, что внутри, – наши единомышленники. Хотя наверняка этого утверждать нельзя. Ну а другие двое – чужды вере. Сменяются они примерно через пятнадцать минут, и тогда уже наши не смогут помочь. Если мы задержимся дольше чем на десять минут, вполне вероятно, что один из охранников проявит любопытство и позвонит куда надо, чтобы удостовериться в наших полномочиях. Все понятно?

– Угу, – кивнул Олтмэн.

– Вот вам пропуск. Подделка, конечно, не идеальная, но охрана снаружи не станет его разглядывать. А те, что дежурят внутри, сделают все, как я им скажу.

Хармон оказался прав. Охранники снаружи, похоже, совсем не удивились, что кому-то взбрело в голову посреди ночи увидеть Обелиск. Они посмотрели на Хармона, потом скользнули взглядом по обоим пропускам и жестами разрешили войти. Дежурившие внутри охранники не удосужились сделать даже этого; когда Хармон с Олтмэном вошли в отсек, они тихо ретировались к противоположной стенке.

Глазам вошедших сразу предстал Обелиск. Вдоль стен был сооружен ряд мостиков, чтобы желающие могли рассмотреть с близкого расстояния любой участок поверхности артефакта. Массивный и грозный, он возвышался посреди отсека. Сейчас очертания не искажала вода, и Обелиск производил впечатление еще более огромного и неземного. Обелиск, казалось, излучал энергию.

А еще он был опасен.

В то же самое время в Олтмэне проснулся и решительно заявил о себе ученый. Перед ним находился уникальный объект, и ему не терпелось приступить к исследованию. Обелиск являлся продуктом невероятно развитой технологии – причем технологии, предшествовавшей человечеству.

Олтмэн достал эйчпод и включил видеозапись.

– Что вы делаете? – зашипел Хармон. – Никому не разрешается снимать Обелиск!

– Я за этим сюда и пришел.

– Но это запрещено!

Олтмэн только пожал плечами и перестал обращать на Хармона внимание. Пусть попробует помешать, если хочет. Сначала он заснял объект целиком, потом крупным планом запечатлел две ближайшие грани. Все это время он пытался найти место, откуда был вырезан лежавший сейчас в кармане керн, но так и не смог.

Ему казалось, что он только-только начал, когда Хармон схватил его за рукав и прошептал:

– Нам пора.

Олтмэн кивнул, сунул эйчпод обратно в карман и направился к выходу. Хармон шел за ним по пятам. Он коротко кивнул «своим» охранникам, и те заняли прежние места. Другим, дежурившим снаружи, он отдал честь.

– Скажите, зачем вам нужно было снимать его? – спросил Хармон по пути назад. – Я борюсь с желанием доложить обо всем начальству.

– Это важно, – ответил Олтмэн. – Поверьте мне. Вы сами все увидите.

Через пять минут он был уже в своей каюте и спешно складывал вещи. Фрагмент Обелиска он собирался прихватить с собой. Всю информацию с эйчпода Олтмэн на всякий случай переписал на флеш-карту и спрятал ее за подкладку куртки. Покончив со сборами, он лег на кровать и стал ждать.

Сон не шел. Едва Олтмэн закрывал глаза, как видел Обелиск, который внушительной громадой нависал над ним. Он был величественный и опасный; он что-то хотел от людей. Но почему же Ада поклонялась ему? Ведь поклонение означает только то, что ты отдаешь себя целиком в чью-то полную власть и рассчитываешь на милосердие. А Обелиск – Олтмэн угадывал это – вовсе не был способен на доброту.

Уже скоро, через час-два, в дверь постучат, его проводят на катер и отправят на берег, в центр «Дреджер корпорейшн». Олтмэн лежал, уставившись в темноту, и предавался размышлениям. По возвращении на материк он сможет обо всем забыть, сделать вид, что его больше не волнует судьба Обелиска, и предоставить Маркоффу возможность творить с артефактом все, что заблагорассудится, а сам потихоньку вернется к привычной жизни. Но был и другой вариант: он придумает, как тайком вынести видеозапись и показать ее всему человечеству; попытается сделать так, чтобы Обелиск превратился из игрушки для военных в объект совместного изучения специалистами из разных стран.

Первый вариант будет означать безопасность, возможность вести более или менее нормальную жизнь. Не исключено, что удастся восстановить отношения с Адой. Быть может, со временем, вдали от Обелиска и насылаемых им галлюцинаций, не преследуемая более призраком умершей матери, она придет в себя, восстановит душевное здоровье. Все еще может наладиться. При условии, конечно, что военные не учинят ничего с артефактом.

Если выбрать второй путь, его могут ожидать серьезные опасности и даже смерть. Маркофф со своими бандитами не раздумывая прикончит и его, и Аду, если они превратятся, выражаясь языком Маркоффа, в расходный материал.

Но Олтмэн уже знал, какой путь выберет. Он всегда относился к числу людей, которые не ищут себе спокойной жизни. Теперь оставалось только придумать, как предать гласности все, что ему известно.

 

48

Маркофф просматривал файл за файлом в поисках хороших новостей, но пока ничего обнадеживающего не находил. Обелиск оставался безразличен ко всем попыткам вступить с ним в контакт.

Ученые испробовали уже все возможные способы, какие только пришли им на ум, провели множество экспериментов. Команда криптологов пыталась расшифровать загадочные символы, покрывавшие Обелиск, но, поскольку никто не имел представления, какую информацию они могут содержать, дело практически не сдвинулось с мертвой точки. На Обелиск пробовали воздействовать электрическим током – безрезультатно. Его подвергали облучению радиоволнами, микроволнами, электромагнитными волнами. Однако артефакт упорно не желал отзываться.

Или почти не желал. Обелиск, по сообщениям исследователей, снова испускал сигнал – хотя и очень слабый, но его все же можно было зафиксировать. Впрочем, одни ученые, работавшие с Обелиском, его замечали, а другие – нет. Как докладывал Маркоффу Стивенс, ученых, обнаруживших сигнал, начали посещать их мертвые родственники – так же, как это произошло на глубине с Олтмэном. Все они с различными вариациями пытались передать одно и то же послание. Смысл его сводился к тому, что Обелиск следует оставить в покое и не стараться использовать в своих целях. Ученые терялись в догадках, что все это может означать, поэтому они просто сообщали об увиденном и услышанном Стивенсу, а после принимались горячо обсуждать новости между собой. Одни говорили, что это предупреждение и нужно понимать его буквально: никто не смеет дотрагиваться до Обелиска, никто не должен пытаться постичь его тайны, в противном случае на свободу могут вырваться такие силы, которые никто не способен даже вообразить. Возможно, полагали другие, все дело в том, что люди еще не готовы, но как только они докажут, что достойны, Обелиск раскроет все свои секреты.

В лагере последних народу прибывало с каждым днем. Мистическая вера в Обелиск овладевала умами людей. Адепты новой религии собирались вместе при первой же удобной возможности и все больше разжигали в себе убеждение, что Обелиск служит вратами к вечной жизни и единению с божественным началом. Некоторые утверждали, что именно это и подразумевается под «Слиянием». До настоящего времени движение религиозных фанатиков сдерживалось военизированной охраной, однако Маркоффу стало известно, что и среди последних тоже объявились верующие. На горизонте замаячила реальная угроза потерять контроль над проектом.

Сейчас требовалось только найти какой-то простой способ овладеть силами, скрытыми в Обелиске. И сделать это нужно было быстро. Маркофф не сомневался: с помощью приобретенных новейших технологий откроется прямая дорога к неограниченной власти, фактически к единовластию на Земле, не говоря уже о Луне. И даже во всей Солнечной системе.

Но вот теперь группа религиозно настроенных ученых выступила с предложением ввести строгие правила насчет того, как следует изучать Обелиск. Допустимы, видите ли, могут быть только «почтительные взаимоотношения» с артефактом, и ничего такого, что могло бы ему навредить или заставить его думать плохо о человечестве в целом. «Нам нужно показать Обелиску, что мы его достойны, и тогда он станет нашим добрым наставником». Все это звучало как несусветная чушь, и Маркофф без малейших раздумий отверг просьбы адептов, но заставить людей молчать было не в его власти. Даже несмотря на то, что Маркофф категорически не принял выдвинутые предложения, в отношении находившихся на борту к Обелиску произошли ощутимые перемены. Похоже было, что большинство испытывает едва ли не священный трепет перед артефактом. Маркофф не мог скрыть изумления. Вокруг что-то происходило, и ему это не нравилось – на самом деле он никогда прежде не сталкивался с подобными вещами. Необходимо было срочно искать выход из ситуации.

Он вызвал по видеосвязи Крэкса. Тот откликнулся практически мгновенно – очевидно, сидел перед монитором и ожидал звонка.

– Вам удалось ознакомиться с материалом? – спросил Крэкс.

– Да. Какие будут рекомендации?

– Однозначный отказ рассматривать любые предложения. Стоит нам начать, и уже не остановимся. Они просто психи, и нечего церемониться с ними.

– На этом дело не закончится, – заметил Маркофф.

– Возможно. Но у нас есть оружие, а у них нет.

– Хорошо. Не теряйте бдительности.

Через два дня на связь с Крэксом вышел охранник, дежуривший в отсеке с Обелиском.

– Сэр, здесь ученые, – запинаясь, доложил он. На заднем плане Крэкс слышал многоголосый гул. – Они протестуют и не хотят уходить.

– Заставьте их убраться, – бросил Крэкс.

– Сэр, это не так-то просто. Их здесь очень много. Мы вынуждены были вызвать подкрепление. Что нам делать?

– Ничего не предпринимать до моего прибытия, – приказал Крэкс и прервал связь.

К тому времени как он появился в отсеке со своими людьми, ситуация обострилась. Ученые, возглавляемые невысоким толстяком по фамилии Филд, окружили Обелиск. Они взялись за руки и пытались удерживать охранников на расстоянии. Последние стояли, опустив оружие. У многих был совершенно растерянный вид.

– В чем дело? – с ходу спросил Крэкс. – Что произошло?

– Вам нужно спросить вот его. – Один из охранников показал на Филда.

– Хорошо.

Крэкс вытащил из кобуры плазменный пистолет и подошел к стоявшему среди других ученых Филду:

– Что все это значит?

– Вы получили наши требования? – спросил Филд.

– Мы с ними ознакомились, но не приняли.

– Здесь мы для того, чтобы охранять Обелиск, пока вы их не выполните.

– Значит, бунт? Можете не сомневаться: для вас это плохо кончится.

Несколько человек переглянулись и зашушукались. Крэкс, правда, ожидал, что таковых окажется больше. Филд вроде слегка занервничал, но голос оставался твердым.

– Мы делаем то, что считаем правильным.

– Правильнее всего будет разойтись по каютам.

– А вы тогда прислушаетесь к нашим просьбам? – спросил Филд.

Крэкс спокойно встретил его взгляд и сказал:

– Не задавайте вопросов о том, чего не понимаете. Я еще раз прошу вас покинуть отсек и разойтись по каютам.

Филд сглотнул слюну и покачал головой.

«Да, глядя на этого толстяка, и не скажешь, что он может быть таким непреклонным, – подумал Крэкс. – Вера творит с людьми удивительные вещи».

– Повторяю последний раз, – отчеканил Крэкс. – Больше упрашивать не буду.

Филд начал обильно потеть. Глаза его как будто потускнели, но выражение решимости их не покинуло. Он сжал губы в тонкую белую полоску и снова покачал головой.

Крэкс улыбнулся, приподнял пистолет и выстрелил Филду в ногу.

Толстяк, вопя от боли, кулем рухнул на пол, и в отсеке мгновенно воцарился хаос. Кто-то из ученых выстрелил, пучок плазмы пронесся совсем рядом со щекой Крэкса, подпалил ему волосы и угодил прямо в лицо стоявшему позади охраннику. Окровавленный и ослепленный, тот упал. Крэкс присел и выстрелил в ногу еще одному адепту. Вокруг занялась беспорядочная пальба.

Внезапно Крэкса осенила идея. Он направил пистолет прямо на Обелиск и нажал на спусковой крючок. На поверхности артефакта вспыхнуло и несколько секунд плясало голубое пламя.

Потом Крэкс метнулся к корчившемуся на полу Филду, опустился с ним рядом и повернул голову ученого, чтобы тот мог видеть Обелиск. А потом выстрелил еще раз.

– Нет! – пришел в неописуемый ужас Филд. – Вы его повредите! Не стреляйте!

– Велите им прекратить! – крикнул в ответ Крэкс. – Велите им бросить оружие и сдаться, иначе я прикажу всем охранникам расстреливать эту штуковину.

И чтобы подтвердить серьезность намерений, он выпустил в Обелиск третий заряд.

Внезапно Крэкса захлестнула волна чудовищной боли. Голова, казалось, вот-вот взорвется. Он судорожно попытался вдохнуть. Со всеми, кто находился рядом, творилось то же самое. Филд заверещал, а потом закричал своим сторонникам, чтобы послушались его приказа, прекратили насилие и сложили оружие. Поначалу плохо соображавшие от боли люди ничего не поняли, но постепенно пришли в себя и застыли, словно остолбенев. Крэкс зарычал и поднял руку, давая охранникам команду не стрелять.

Господи, как же у него трещала голова!

– Ради блага Обелиска мы должны сдаться, – обратился к коллегам Филд, кривясь от боли в ноге. – Опустите оружие, братья. Прекратите сопротивление.

С изумлением Крэкс наблюдал, как все беспрекословно подчинились Филду.

«Вот еще одно доказательство тому, – удовлетворенно подумал он, – что религия – опиум для народа».

В последующие двадцать минут охранники препровождали арестованных бунтовщиков в карцер, а подоспевшие медики оказывали помощь раненым. Четверо были убиты: два охранника и двое ученых. Крэкс приказал отнести тела в морг.

Крэкс улыбался. Такого веселья он не испытывал со времен военных действий на Луне. День выдался прямо-таки радостный. Еще бы голова не болела, и можно было бы сказать, что жизнь прекрасна.

 

49

– Снова началось, – сказал Олтмэн. – Импульс. Я уверен.

Он сжимал голову руками. Ада, очевидно, тоже страдала, но не так сильно. Она лишь рассеянно потирала лоб.

– Уверен?

– Да.

– Значит, я ее снова увижу? Мама придет?

Олтмэн отвернулся с разочарованным видом. Они с Адой находились на материке, в исследовательском центре, который, как они выяснили сразу же по прибытии, превратился в нечто наподобие лагеря для интернированных. Лаборатории опустели, в них остался лишь минимум необходимого оборудования. Из центра был только один выход на волю, и его днем и ночью, сменяя друг друга, охраняли те трое, что в свое время доставили Олтмэна на свидание с Маркоффом. Казалось, с тех пор прошли уже годы. Имена всех троих начинались с буквы «Т». Терри был тщедушного телосложения и очкарик, но постоянно таскал с собой крупнокалиберную пушку. Тим и Том, оба здоровые как лоси, были братьями и, вероятно, близнецами.

В первый же день Олтмэн предпринял попытку выйти за пределы центра, но его остановили. Он попробовал объяснить:

– Я только хотел…

– Никого не впускать, никого не выпускать, – прервал его очкастый Терри. – До тех пор, пока босс не отдаст другой приказ.

Когда он попробовал выйти в другой раз, дежуривший у дверей то ли Тим, то ли Том не стал ему ничего говорить, а просто втолкнул обратно. Когда же Олтмэн начал качать права, он незамедлительно получил кулаком в живот.

– Вали отсюда, – лаконично приказал то ли Тим, то ли Том.

Всего в центре было заперто человек двадцать, в том числе почти все ученые, работавшие прежде в Чиксулубе, за исключением Филда и почему-то Шоуолтера. Пытались продолжать исследования, которыми занимались на плавучей базе, но в отсутствие надлежащего оборудования это было невозможно. Поэтому они довольствовались тем, что сравнивали свои наработки и делились полученной информацией.

Многие, как и Ада, стали адептами нового учения. Большинство относилось к пастве Филда, и они с уважением поглядывали на Олтмэна, признав в нем пророка поневоле.

– Я избран Обелиском, – доверительно поведал ему ихтиолог по фамилии Агасси. – Не знаю почему, но это факт.

– Почему вы мне об этом рассказываете?

– Я знаю: вы говорите с ним. Спросите его обо мне.

И другие также подходили к Олтмэну в надежде получить благословение или знак свыше. Поначалу он пытался отговариваться, что это невозможно, что никакой он не пророк, но убедить глубоко веривших людей было практически невозможно. В итоге Олтмэн пришел к выводу: лучше с таинственным видом наплести им какую-нибудь ерунду или наскоро благословить, и тогда его скорее оставят в покое.

После разговора с Агасси стало ясно: этими людьми будет очень легко управлять. Так, он может сказать Агасси, что Обелиск поручил ему особую миссию и она заключается в повиновении Олтмэну. В центре находилось достаточно адептов, чтобы попробовать, играя на вере, выбраться с их помощью на волю. Однако Олтмэну тяжело было решиться на такой шаг. Если они сейчас предпримут попытку освободиться, возможно, и удастся одолеть стоящего на часах у дверей одного из трех «Т», но прежде он может ранить или убить нескольких человек. Меньше всего Олтмэн хотел, чтобы на его совести оказались новые жертвы.

Скуд, хотя оборудования и материалов катастрофически не хватало, все же сумел, используя, в частности, позаимствованные из охранной сигнализации провода, собрать простенькую аппаратуру, которая могла, пусть и с высокой погрешностью, измерить мощность импульса. Замеры подтвердили: действительно, сигнал вновь стал четким и мощность его возрастала.

– Сказать точно, насколько он усилился, я не могу, – извиняющимся тоном пояснил Скуд. – Аппаратура слабовата.

– Хорошо, – сказал Олтмэн, – но даже с учетом этого вы можете утверждать, что он усилился?

– С этой аппаратурой ручаться не могу, – продолжал упорствовать Скуд.

Но, как оказалось, Олтмэну и не требовалось подтверждение шведа. Достаточно было посмотреть на перемены в поведении людей – одни замыкались, уходили в себя, другие, наоборот, становились вспыльчивыми и неспокойными, – а кроме того, он продолжал регулярно встречать призраков.

«Помоги нам! – умоляли они. – Помоги нам соединиться в одно целое!»

Олтмэн часами размышлял, что же он может сделать. Необходимо предать происходящее огласке, но как? Выбраться из здания невозможно.

И вот однажды глубокой ночью, прохаживаясь по коридору, он обратил внимание, что дежуривший у входной двери близнец разговаривает сам с собой. Тим (или Том) жестикулировал, обращаясь к пустому месту, потом протянул вперед винтовку и выпустил ее из рук. С громким лязгом она упала на пол, но здоровяк даже не обратил на это внимания. Он развернулся и припустил по коридору, не удостоив Олтмэна и взглядом. Выход на волю был свободен.

Олтмэн не колебался ни секунды. Он бросился к себе, сунул в карман бумажник, эйчпод, схватил Аду за руку, и они бегом направились к выходу. У дверей по-прежнему никого не было, ключ торчал в замке. Трясущимися руками он повернул ключ и распахнул дверь.

«А что, если это ловушка? – лезла в голову назойливая мысль. – Может, и ловушка, а может, мой единственный шанс».

Он перешагнул порог и побежал, волоча за собой не желавшую никуда уходить Аду. На бегу Олтмэн планировал дальнейшие действия: на машине или автобусе выбраться из города, потом – на самолет и в Североамериканский сектор. Нужно поторопиться, и, если удастся отсюда вырваться, он поведает миру всю правду.

 

50

Тим стоял на посту и наблюдал за наружной дверью, когда перед ним появился отец. Явление не особенно удивило Тима, если не учитывать тот факт, что отец вот уже двадцать лет как умер, да и до того жил в нескольких тысячах миль отсюда.

– Тим, привет.

Отец курил трубку и был одет в неизменный свитер, который, казалось, вообще не снимал. Ну, иногда, быть может, и снимал.

– Папа, что ты здесь делаешь?

– Пришел повидать тебя.

– Папа, не нужно было этого делать. Зачем нарываться на неприятности?

– Тим, я о тебе беспокоился. О тебе и о твоем брате.

– Но почему? С Томом все в порядке, со мной тоже. Мы оба работаем, получаем хорошие деньги.

– Дело не в этом, – произнес отец и глубоко затянулся. – Тут, сынок, понимаешь, какая штука. Я даже не знаю, как это и сказать, но… ты уверен, что готов?

– Готов к чему?

– Сынок, раз ты спрашиваешь, значит не готов. А твой брат?

– Да я с ним об этом не разговаривал, – ответил Тим. – В общем-то, я даже не уверен, что понимаю тебя.

– Здесь скоро все изменится, вот в чем дело. В какой команде ты будешь играть, сынок? Окажешься ли ты в команде победителей? У тебя хороший бросок?

– Папа, я бы предпочел команду победителей, – горячо произнес Тим. – Хочется думать, что у меня хороший бросок.

– Но вот твой брат… Мне кажется, он выбыл из игры, такие дела. Ты готов его заменить?

– Том? – Тим повысил голос. – Что случилось с Томом?

– Не знаю, как правильнее объяснить… – начал отец. – В общем, разговаривали мы с ним, а в следующее мгновение он уже перестал мне отвечать. Он слушал одновременно и меня, и тренера противника. Думаю, он совершенно запутался. Вел себя точно как в детстве. Том всегда был склонен неправильно меня понимать. Но ты же не станешь так делать, Тим?

– Папа, где Том? Скажи мне, что случилось с Томом?

Но отец уже исчез, просто растворился в воздухе. А может быть, он по-прежнему находился здесь, только был сейчас у него за спиной. Он всегда стоял позади, вне поля зрения.

– Папа? – позвал Тим. – Папа?

Он беспокойно вышагивал туда-сюда, ни на мгновение не переставая думать о Томе. Том был старшим братом (он родился на девять минут раньше), и Тим неизменно относился к нему с уважением. И они всегда заботились друг о друге. Братья будто и не являлись полноценными личностями, если второй в этот момент отсутствовал. Словно в паре они были одним целым, а поодиночке вроде даже и не существовали, поэтому охранять одному выход из научного центра порой было очень тяжело.

Что сказал папа? Что Том перестал отвечать на его вопросы? Может быть, он просто рассердился на отца? Тим не понимал, как можно рассердиться на отца, ведь он был таким замечательным. Но вот Том прежде частенько сердился и иногда даже не разговаривал с папой. Может быть, так ведут себя все старшие братья?

Но если все не так просто? Вдруг случилось что-то еще? Он обязан пойти и убедиться, что с Томом все в порядке. В конце концов, разве Том в подобной ситуации не поступил бы так же? А если он этого не сделает и после окажется, что с Томом что-то случилось, как он сможет когда-нибудь простить себя?

Оставалось только решить одну проблему. Его поставили сюда охранять вход, и нужно на время своего отсутствия найти кого-то, чтобы приглядел за дверью.

– Папа, – позвал Тим, – можешь мне помочь?

– Сынок, какие могут быть вопросы! – Отец был занят тем, что разжигал трубку. – Что для тебя сделать?

– Возьми вот это. – Тим протянул ему винтовку.

Отец не смог удержать оружие и выронил на пол. Но Тим не стал беспокоиться по этому поводу. Он подумал, что папа вполне может поднять винтовку позже, когда раскурит трубку.

– Если кто-нибудь приблизится, накачай его до отказа свинцом.

– Будет сделано, сынок, – оскалился в улыбке отец и помахал Тиму рукой.

«Да, сэр», – подумал Тим и поспешил по коридору на поиски Тома.

Нет, отец классный чувак, без базара, – он все прекрасно понимает. Далеко не каждому так везет с родителями.

Прежде чем увидеть брата, Тим почувствовал его запах – хотя сначала и не догадался, что запах имеет к нему отношение. Просто он учуял кровь и понял, что пахнет из их с Томом комнаты.

Тим пригнулся и на цыпочках вошел в комнату, каждую секунду ожидая нападения. Но никто на него не набросился.

Том лежал на кровати спиной к двери.

– Том, папа сказал: ты не захотел с ним разговаривать. Что-то случилось?

Том лежал молча.

– Том? – снова позвал Тим.

Но Том не только не отвечал, он еще и не шевелился. Тим подступил ближе и коснулся плеча брата.

Том по-прежнему никак не реагировал. Тиму вдруг стало тяжело дышать. Он потянул брата на себя, и тот перевернулся безвольной куклой. Тим с ужасом увидел, что горло Тома перерезано, а в руке он сжимает нож.

 

51

– Вы видели это? – спросил Стивенс.

Крэкс пришел вместе с ним и встал чуть сзади.

– Видел что? – уточнил Маркофф.

Стивенс подошел к головизору и включил запись.

– Передано буквально сию секунду. Посмотрите.

Все трое подошли к экрану, на котором транслировалось выступление Олтмэна на пресс-конференции. Внизу бегущая строка сообщала: «Ученый обвиняет военных в сокрытии фактов», а затем – «Существование внеземной цивилизации доказано». Олтмэн рассказывал на весь мир об Обелиске и экспедиции.

– Где это? – резко спросил Маркофф.

– В Вашингтоне.

– И как, черт его побери, он оказался в Вашингтоне? – обратился Маркофф к Стивенсу, а тот, в свою очередь, посмотрел на Крэкса.

Крэкс пожал плечами.

– Упущение охранников. Но это были не мои люди, – заявил он. – Наследие Таннера.

– …Все данные, что объект является первым свидетельством существования внеземной жизни, – доносился с экрана голос Олтмэна. – Но его должны исследовать не военные. Нет, это работа для ученых из всех секторов. Специалистам со всего света необходимо объединиться и…

Олтмэн исчез с экрана, и его сменили изображения самого Обелиска. Запись была сделана в отсеке плавучей базы.

– Какого?.. Откуда у него эта запись? – спросил разъяренный Маркофф.

– Не знаю, – произнес Крэкс.

– Тогда найдите того, кто знает!

– …Военные хотят сохранить все в тайне, – утверждал с экрана Олтмэн. – Они намерены единолично контролировать изучение Обелиска, чтобы, применяя инопланетные технологии, производить оружие. Этого нельзя допустить. Должно быть проведено всестороннее открытое исследование артефакта, чтобы определить его назначение и возможность использования.

Внизу экрана снова появилась бегущая строка. На этот раз текст был следующий: «Майкл Олтмэн: провокатор или ненормальный?»

Крэкс уже направлялся к двери, когда Маркофф велел ему остановиться. Стивенс что-то втолковывал боссу, но говорил он очень тихо, да и стояли оба довольно далеко, так что Крэкс не разобрал ни слова. Он увидел только, как Маркофф кивнул раз-другой.

– Отставить, – скомандовал Маркофф Крэксу. – Этим займетесь позже, когда вернетесь. А сейчас выясните, в каком отеле остановился Олтмэн, и любым способом устройте так, чтобы нам достался соседний с ним номер. Отберите трех человек. Мы должны быть в самолете пятнадцать минут назад. Необходимо устранить эту проблему немедленно.