41

Он совершил два погружения, транквилизатор пришлось использовать лишь однажды. В первое погружение они перепрограммировали MROV-ы, переключив их в автопилот, и раскопки ускорились в разы, но пришлось выстрелить в техника, сопровождающего его, еще до того, как они всплыли.

Мужчина подал ему изрядное количество заблаговременных предупреждений, становясь всё более и более несдержанным, а затем в конце концов набросился на него. Альтман не спешил с транквилизатором, пока полностью не уверился, что его напарник неконтролируем, и, как результат, чуть не опоздал. Более того, мужчина попытался задушить его до смерти, но транквилизатор подействовал, его руки медленно ослабли и он рухнул.

Вторым напарником, как ни странно, был Стивенс, психолог, который подсоединил электроды к своей и Альтмана головам, считывая изменения в их электроэнцефалограммах, пока они погружались.

— Итак, я полагаю, это означает, что Марков согласен со мной, что психические проблемы Хендрикса могли быть вызваны сигналом, — спросил Альтман.

Стивенс улыбнулся. — Откуда мне знать, что думает Марков, мистер Альтман? — ответил он.

Альтман всё время оставался наготове, держа одну руку на транквилизаторе, но, как и он, Стивенс, казалось, не испытывал каких-либо неблагоприятных воздействий. Он просто склонился над своим оборудование и оставался так, время от времени поднимая голову на Альтмана и улыбаясь.

— Узнали что-то? — поинтересовался Альтман.

— Да, — ответил Стивенс. — Но я узнал бы больше, если бы у кого-то из нас случился приступ. Не думаю, что вы хотели бы сделать мне такое одолжение, не так ли?

Альтман покачал головой.

— Я так не считаю, продолжил Стивенс, — Может потом, в другой раз.

В следующее погружение Альтман отправился вместе с веселым инженером по имени Дэвид Кимбол, который должен был извлечь бурильный батискаф. Альтман не был об этом уведомлен и узнал это уже во время погружения.

— Это будет несложно, — сказал Кимбол, поглаживая большой хромированный агрегат, который прикрутили к панели управления только для этого погружения. — Дело пары минут. Все что нам необходимо сделать, это направить электрический импульс на батискаф.

— И что это даст? — спросил Альтман.

— Это откроет замки, на которых крепится балласт, — сказал Кимбол. — Батискаф выпустит балласт и уже сможет подняться самостоятельно.

— Звучит несложно. Это смог бы выполнить и робот, — сказал Альтман.

— Робот-то мог, — сказал Кимбол, — но Марков посчитал, что будет лучше, если это сделаем мы.

— Почему? — удивился Альтман.

— Не знаю. Он не сказал, — ответил Кимбол.

На случай, если что-то пойдёт не так, мысленно добавил Альтман.

Когда Альтман и Кимбол достигли дна, они продолжили углубляться в вырытую роботизированными экскаваторами воронку. Выполнив свою работу, экскаваторы теперь неподвижно стояли словно странные статуи в темноте. Батискаф все опускался, а стены воронки медленно сужались вокруг.

Увеличив яркость прожекторов и включив камеры, Альтман взглянул на Кимбола. Казалось, что он в порядке, хоть и выглядел немного рассеянным и слегка нервным. Альтман решил, что пока нет поводов для беспокойства, но для полной безопасности проверил боевую готовность пистолета с транквилизаторами.

— Ты уже спускался сюда? — спросил Кимбол.

Альтман кивнул: — Беспокоиться не о чем.

— Мне показали ту видеозапись. Ты ее видел?

— Да, — ответил Альтман.

— Даже не знаю, что думать, — сказал Кимбол. — Полагаешь, там все действительно настолько плохо как на записи?

— Угу, — подтвердил Альтман.

Они замолчали. Там внизу, они могли наблюдать нечто необычное, расплывчатая форма, которая постепенно становилась более чёткой.

Это было огромное сооружение из двух скрученных, обвивающих друг друга колонн, уходящих ввысь. Казалось, что оно было сделано из камня. У Альтмана не осталось никаких сомнений, что сооружение было рукотворным явлением, а не природным. Когда он приблизился, его догадка подтвердилась: оно было покрыто символами, странными иероглифами, непохожими на те, какие Альтман когда-либо видел. Они покрывали каждый дюйм объекта, извиваясь вниз вокруг него и взвиваясь к двум одинаковым остриям. Сооружение было массивным и создавало впечатление очень древнего. Будучи одновременно великолепным и чем-то угрожающим, оно выглядело абсолютно чужеродным. Альтман сразу же понял, что оно было создано не человеческими руками. Для чего его построили? Как? В камне не было ни выбоин, ни трещин, ни стыков, словно это был монолитный гигантский кусок. А форма?! Она напомнила Альтману о чем-то. Но о чем?

И вдруг он понял. — Хвост дьявола, — прошептал он.

— Срань Господня, — произнес Кимбол с трепетом.

Символы то ли люминисцировали, то ли как-то по-особому отражали свет прожекторов батискафа. Альтман проверил дисплеи. Сигнал был незначительным. Наверное, это хорошо, подумал он.

— Как ты думаешь, нам не опасно приближаться? — спросил Кимбол.

— Что же это? — размышлял Альтман вслух. — Чьих рук это творение?

Он медленно повел батискаф по кругу прямо над объектом, снимая его со всех сторон. Ничего более впечатляющего он в жизни не видел. Он увеличил изображение на камере, чтобы поближе снять один из символов. Он бы продолжал снимать и дальше, если бы не Кимбол, чья нервозность начала возрастать.

— Мне не по себе. Давай уже вытащим ту подлодку и уберемся отсюда, — сказал Кимбол.

Затонувший батискаф был прямо возле основания артефакта. Альтман спустился глубже и приблизился, насколько это было возможным и посветил прожектором в его иллюминатор.

Даже отсюда было видно, что внутри кабины творился ночной кошмар: кровь залила окна и стены, образуя неясные узоры. Альтман скорее отвернул прожектор, чтобы Кимбол не успел это все увидеть.

Он осветил корпус затонувшего батискафа в поисках следов повреждений, но понял, что герметичность не нарушена. В принципе, хоть и медленно, но его можно было поднять.

— Ну что, готов? — спросил он Кимбола.

— Готов, — ответил тот.

Альтман переместил свой батискаф, чтобы не задеть Обелиск, а затем выпустил электрический импульс. Тот поразил бурильный батискаф, корпус которого засветился жутким электрическим свечением. Затем балластные камеры начали опустошаться, посыпая дно свинцовыми шариками и поднимая облако ила. Медленно батискаф начал подниматься. Альтман наблюдал, как тот приближается, проходит мимо них всего лишь в шести метрах и уходит вверх. Батискаф накренился и Альтман увидел оторванную руку, прокатившуюся по внутренней стороне иллюминатора.

Он оценил, когда можно будет двигаться следом, и затем пустил свой батискаф в погоню.

 

42

Это уже становится привычкой, подумал Альтман, осторожно извлекая из пробоотборника кусок камня. Похоже, никто не заметил. Все были слишком заняты кабиной бурильного батискафа, отмывая её от крови и разложившейся плоти, а также извлекая оттуда изуродованные тела. Марков быстро закрыл площадку на карантин, но не раньше, чем Альтман покинул её, утащив с собой образец.

Он отнёс его к себе в спальню, чтобы исследовать. Он был уверен — этот кусок был из самого артефакта. По внешнему виду он напоминал обычный камень, но какой именно породы — Альтман сказать не мог. На нём была метка: нечто вырезанное или нанесённое на поверхность, но образец был слишком мал, чтобы дать чёткое определение того, что же это было.

Проскользнув среди ночи в незапертую лабораторию, Альтман провел над образцом тесты. Материя по структуре напоминала гранит, но, в отличие от него, была более твердой, почти такой же твердой, как корунд. Альтман удивился, что резаки не вышли из строя, добывая этот образец. В составе камня оказалось много полезных ископаемых, пожалуй, даже слишком много, чтобы это было похоже на явление природы. Но если ископаемые не были естественными, тогда какими? Окончательно запутавшись, Альтман решил взять за предположение, что составные минералы были все-таки природными образованиями, так как он все равно не мог себе представить технологию, которая бы позволила таким образом работать с твердой породой, чтобы создать что-то подобное этому образцу.

Что бы не случилось с теми двумя в батискафе, и что Маркову удалось выяснить об этом, Альтману никогда бы не сказали. Попав под карантин, бурильный батискаф исчез и больше не появлялся. Несомненно, Марков и круг его доверенных лиц продолжали тщательно обследовать его. Альтману не терпелось посмотреть полную версию видео от Хеннесси, но его запрос к Маркову не получил ответа.

Теперь, когда батискаф был поднят, плавающий комплекс лихорадило от приготовлений к поднятию самого артефакта. Разговаривать теперь было невозможно, потому что все разговоры сводились к монолиту, лежащему на дне кратера. Все люди на станции выглядели одновременно возбуждёнными и крайне нервозными. Что бы это ни было, что бы ни находилось там внизу, оно могло изменить всё, и они будут первыми, кто вступит с этим в контакт. Сигнал возобновился, но, похоже, вещание теперь отличалось, периодически то появляясь, то исчезая с достаточно регулярными всплесками. Некоторые исследователи считали, что это был сигнал бедствия, хотя кто или что посылало этот сигнал, никто не смел предположить. Возможно, это был результат сбоя части технического оборудования, неисправности самого артефакта или даже выхода его из строя. В конце концов, он был очень-очень древним. И многие верили, в том числе и Альтман, что артефакт был настолько стар, что просто никак не мог быть создан людьми, а это доказывало его внеземное происхождение.

— Если бы вы его только видели, — сказал он Маркову на своём допросе, — вы бы согласились со мной. Там нет ни капли человеческого.

Сигнал пульсации теперь препятствовал радио- и видеосвязи, создавая статический шум в средствах коммуникации и рябь в изображении. Часто, спускаясь в батискафе, Альтман очень быстро становился недоступным из-за помех и оставался в недосягаемости большую часть погружения. Ему приходилось пилотировать батискаф ежедневно, с несколькими доверенными лицами Маркова, никто из них не подавал никаких признаков безумия. Каждому из них он задавал вопросы, пытаясь хоть что-нибудь узнать. В основном они держали рот на замке, но время от времени о чём-нибудь да и проговаривались.

Когда Альтман проходил мимо одной из лабораторий, его окликнул один ученый, с кем-то перепутав, и стал расспрашивать о подъемном механизме. Надежен ли он? Сможет ли он нормально поднимать? Какой нужен трос для этого механизма?

Альтман как можно дольше попытался подыграть собеседнику, но в конце концов признался, что не знает, о чём тот говорит.

— Вы разве не Перкинс? — удивился ученый.

Альтман покачал головой.

— Не берите в голову, — сказал учёный, быстро удаляясь в свою лабораторию. — Забудьте всё, что я вам говорил.

Шоуолтер тоже, как и Альтман, был почти не при делах, хотя, из-за его глубоких познаний в геофизике, к нему периодически обращались.

— Всегда только небольшое количество информации, — признался вполголоса Шоуолтер Альтману за чашкой кофе. — Они думают, что если будут выдавать мне лишь маленькую часть информации, я не смогу до всего додуматься сам. И так бы оно и было, если бы я имел дело только с ними, но их коллеги тоже иногда консультируются со мной. Так что я знаю больше, чем они могут себе представить.

— Ну и? — спросил Альтман.

— Думаю, совсем скоро артефакт поднимут, — сказал Шоуолтер. — Почти все теоретические вопросы решены. Ещё несколько тестов и останется только ждать команду о поднятии артефакта.

Тем временем Ада подружилась с командой медицинских сотрудников и даже неофициально им помогала, когда не хватало рук. А такое случалось все чаще и чаще. Ада рассказала ему, что на плавающем комплексе сейчас просто пик заболеваний бессонницей и галлюцинациями среди ученых и солдат.

— Доктор Мерк сказал, что ранее он не встречал ничего подобного, — утверждала Ада. — Насилие и жестокость встречаются на плавучем комплексе во всех возможных проявлениях, и количество инцидентов удвоилось по сравнению с тем, что было несколько месяцев назад. Количество суицидальных попыток просто взлетело, а частота нападений изрядно увеличилась.

— Сейчас довольно напряженный период, — сказал Альтман, играя роль адвоката дьявола, которую обычно брала на себя Ада. — Возможно, в этом всё дело.

— Нет, ты был прав! Это нечто большее! — заявила Ада. — Даже Мерк так считает. Наблюдается широкое распространение паранойи, у экипажа судна появляются видения, в которых они видят своих умерших родственников, и всё больше и больше людей в состоянии транса говорят о каком-то «Воссоединении», а потом, придя в себя, не могут толком объяснить, что же это такое. Почти все на грани срыва. Да чтоб его, я уже и мыслю, как ты!

Альтман кивнул. — Тогда мое ненаучное расследование подтверждается, — сказал он. — Все раздражены. Что-то здесь творится.

— И как ты думаешь, что всё это значит? — спросила Ада.

— Что это значит? — переспросил Альтман. — Ну если ты спрашиваешь, то скажу, что дела наши хреновы.

 

43

В очередной раз Альтман отправился в погружение, на этот раз с исследователем по имени Торквато, некто из внутреннего круга Маркова. При себе тот имел незамысловатый чёрный ящик ручной сборки с одним единственным регулятором и иглой для считывания показаний. Технология была достаточно стара, поэтому прибор мог быть сделан ещё в двадцатом веке. Пока они погружались, Альтман решил поболтать, чтобы скоротать время.

— Так ты, тоже какой-то учёный? — спросил он.

Торквато пожал плечами: — Можно и так сказать.

— Геофизика? — спросил Альтман. — Геология? Вулканология? Или что-то более теоретическое?

— Сложно так просто объяснить. Да и не особо это интересно.

Но Альтману было интересно. Он опускался в самое сердце кратера вместе с человеком, который умышленно «мутил воду». Что-то происходило.

— И что же заставило тебя сегодня отправиться сюда? — спросил Альтман, стараясь выглядеть непринужденным.

— Да так… несколько измерений, — ответил Торквато.

— А ящик для чего?

— Этот? — переспросил Торквато, указывая на ящик своим большим пальцем. — А, ничего особенного.

Ещё несколько вопросов и Альтман сдался. В молчании они спустились к артефакту и заняли позицию точно над ним. Роботизированная техника уже откопала основание артефакта и сейчас была в процессе закрепления его в сеть. Сама сеть была прикреплена к серии тросов, которые в конечном счёте будут подсоединены к более толстым и крепким тросам на грузовом судне. Артефакт будет поднят с помощью технологии образующегося кинетического поля. Он должен быть обезапасен, а затем через водяной шлюз доставлен на плавающий комплекс.

Торквато повернул единственный регулятор на своём ящике против часовой стрелки. Игла тотчас же ожила, осуществляя постоянные, ритмические движения вдоль своего графика. Торквато хмыкнул и что-то записал в свой голопод.

— Что там? — спросил Альтман.

— А? Ты что-то сказал? — спросил Торквато.

Когда Альтман попытался повторить вопрос, Торквато перебил его, попросив опустить батискаф ниже.

— Насколько ниже?

— На половину его высоты, — сказал Торквато.

Альтман осторожно сдвинул батискаф вниз. Он увидел, что считывающая игла чёрного ящика продолжала подпрыгивать, но её ритм и амплитуда изменились.

— Вот так хорошо, — сказал Торквато. — А теперь, можешь медленно двинуться по кругу, оставаясь на той же глубине?

— Могу попытаться, — сказал Альтман. Он медленно повёл батискаф вокруг монолита, время от времени поглядывая на ящик.

Когда Торквато заметил, что Альтман смотрит, он бросил на него испепеляющий взгляд и с этого момента начал закрывать показания рукой.

— Ты здесь в качестве водителя и не более того, — сказал Торквато.

— Послушай, дружище, — сказал Альтман, — я же здесь не секреты ворую. Я даже не имею ни малейшего представления, что эта штука делает. Я просто пытаюсь убить время.

Торквато не удосужился ответить. Альтман раздраженно отвернулся, сосредоточив своё внимание на том, чтобы вести батискаф в пределах нескольких метров от монолита, не касаясь его. Когда он вновь посмотрел на Торквато, тот все еще закрывал показания рукой. Вот задница, подумал Альтман.

Манера, в какой Торквато тронулся умом, отличалась от других случаев, намного более непредсказуемо, почти без каких-либо предостережений: только что он сидел на месте, заслоняя иголку чёрного ящика рукой, как в следующий миг он уже напал.

Каким образом Торквато смог высвободиться из сдерживающих ноги ремней, в тот момент Альтман понять не мог, однако позднее он выяснил, что они были перерезаны, сделал ли это Торквато, либо же кто-то другой, он так никогда и не узнал. В мгновение ока Торквато оказался свободным, и это сейчас было главной проблемой. Альтман хотел вытащить пистолет с транквилизатором и выстрелить дротиком, но Торквато был слишком быстр, поэтому, когда Альтман схватился за кобуру, та оказалась пустой, а пистолет уже целился в него самого. Альтман нырнул в сторону, но выстрел был уже произведен, а дротик торчал у него из руки.

Он дотянулся второй рукой и с усилием выдернул дротик. Его язык уже распух во рту. Внезапно Альтман осознал, что Торквато разговаривает с ним, и хотя он уже не вполне ясно разбирал его слова, кое-что он все-таки мог понять. Он моргнул и образ Торквато расфокусировался, лишь постепенно становясь более-менее чётким. Мужчина неясно и беспрерывно говорил о необходимости Воссоединения.

Альтман сделал усилие, укусив себя до крови за внутреннюю сторону щеки, и тем самым сумел сосредоточиться.

— Ты же бывал здесь множество раз, просто рядом с ним, — сказал он Альтману, поглаживающему свою щёку. — Неужели ты ничего не ощутил? Неужели ты не слышишь, как он зовет тебя? Ты не ответишь ему?

Когда он очнулся, то обнаружил себя прижатым к иллюминатору: батискаф упёрся в артефакт; его двигатель всё ещё продолжал работать, пока тот стоймя не наклонился вниз. Откуда-то доносился шум повторяющихся, громких ударов, чередующийся с продолжительными периодами затишья.

— Заело! — услышал Альтман бормотание Торквато. — Я пытаюсь, говорю же тебе, пытаюсь!

Пытаешься что? — стало интересно Альтману.

Стук начался снова. Альтман медленно подтянулся, становясь ногами на иллюминатор. В кабине было необычно тепло и чрезвычайно душно. Он вскарабкался на панель управления и встал на нее. Рециркулятор кислорода вышел из строя и походил на кучу мятого металла, от него летели искры. Альтман постарался не прикасаться к нему. Ничего удивительного, что стало так душно. И сколько же времени он был без сознания? Он посмотрел вниз на панель управления, пока его глаза не нашли хронометр. Но тот тоже не работал.

Лестница, ведущая к шлюзу, была прямо над ним, находясь теперь в горизонтальном положении вдоль потолка, который некогда был кормой, из шлюзового прохода он мог видеть торчащие ноги Торквато.

Стук возобновился.

— Вот дерьмо! — подумал Альтман. Он почувствовал, как внутри него все опустилось. — Торквато пытается открыть люк! Он хочет затопить батискаф!

Он взобрался на боковое сидение и чуть ли не свалился с него, когда оно повернулось. Раздался короткий скрип, и Альтман подумал, что сидение не прикреплено к палубе, но оно выдержало. Он осторожно поставил на него обе ноги и выпрямился.

Оттуда он почти мог дотянуться до закрепленной металлической лестницы. Он поймал равновесие и вытянулся насколько мог, но его пальцы лишь коснулись её. Ему нужно было подпрыгнуть в надежде, что его пальцы все-таки ухватятся за перекладину с первого раза и он сможет удержаться. В противном случае он с грохотом обрушится вниз и тем самым привлечёт внимание Торквато.

Стук донёсся вновь, а Торквато вторил ему пронзительным криком. Альтман подпрыгнул и ухватился за перекладину. Он забросил ногу вверх, умудрившись зацепиться за боковой поручень лестницы ещё и лодыжкой. Стук прекратился.

Неподвижно Альтман завис на месте, надеясь, что Торквато не обернётся.

— Заело! — выкрикнул Торквато, обращаясь, по всей видимости, в пустоту. — Говорю же тебе — я пытаюсь!

Держась за лестницу, Альтман запрокинул голову назад и увидел Торквато, который с такого положения казался ему перевёрнутым вверх тормашками. Он лежал плашмя в шлюзовом проходе, держа в руке кусок арматуры, возможно, распорку, нечто стащенное из останков кислородного рециркулятора. Его костяшки пальцев были окровавлены и Альтман мог видеть символы, подобные тем, что были на артефакте, нарисованные кровью по всему проходу.

Торквато с усилием потянул за вентиль, а затем издал небольшой плач разочарования. Он занёс над головой арматуру и начал вновь ударять ею по люку; по его петле.

Давление слишком высокое, с облегчением понял Альтман. Если только он не раздолбает петлю или воспользуется панелью управления, чтобы вывести люк из строя, затвор будет держать. Куда более беспокоящей была угроза недостатка воздуха.

Тяжело дыша, Торквато остановился. — Очищение, — бормотал он. — Да, очищение. Начать сначала, обновлённым и свежим.

Он продолжил колотить по люку. Альтман осторожно начал карабкаться по лестнице в сторону шлюза. Когда он достиг определённой точки, ему нужно было согнуть руки, подтягиваясь ближе к лестнице, чтобы не задеть спину Торквато. К этому времени Торквато снова сделал паузу, Альтман висел прямо над ним, между их телами было меньше тридцати сантиметров. Альтман мог почувствовать запах резкого пота, исходившего от мужчины.

Он затаил дыхание, уставившись в лестницу, находившуюся в нескольких сантиметрах от его лица, мышцы его рук охватывал спазм. Торквато продолжал что-то бормотать себе под нос, тихонько посмеиваясь. Альтман услышал звук возни с люком, плач разочарования, а затем стук начался снова.

Он отпустил лестницу и одновременно изо всех сил оттолкнулся от неё, обрушившись вниз на спину Торквато. Боль была адская. Не смотря на ограниченное пространство, Альтман попытался перевернуться к нему лицом, но Торквато тоже не бездействовал и сделал попытку подняться; на мгновение лицо и грудь Альтмана оказались прижаты к лестнице. С криком Альтман оттолкнулся вниз так сильно, как только мог и Торквато под его давлением рухнул. Альтман снова начал поворачиваться, ударяясь своим плечом о лестницу, и на этот раз у него получилось. Сейчас Торквато был наполовину развёрнут и на ощупь искал свой металлический брусок, который выпал у него из руки и теперь был под ним.

Альтман схватил его голову за волосы и с силой долбанул ею вниз. Торквато завопил, сопротивляясь изо всех сил и пытаясь выползти назад из прохода. Альтман обхватил его ногами и не отпускал, пытаясь не дать ему уйти, расшибая его лицо о пол. К этому моменту Торквато уже достал арматуру и пытался воспользоваться ею, но его рука всё ещё была прижата его телом. Он повернул свою голову, насколько это было возможно, пытаясь посмотреть на Альтмана, Альтман увидел его раздолбанную скулу, глазницу и кровь, которая омывала его глаз. Он снова долбанул его голову о нижнюю стенку, затем ещё раз, пока арматура не выскользнула из пальцев Торквато и его тело прекратило любую активность.

Некоторое время Альтман так и лежал на нём, держа его за волосы, пытаясь отдышаться. Ударяясь о тесные стены, он до конца перевернул Торквато лицом вверх. Само лицо сейчас больше напоминало месиво, нос и скула сломаны, покрытые жидкой массой. Альтман поднёс своё ухо к его рту. Его дыхание было слабым, но оно всё ещё присутствовало.

И что теперь? подумал Альтман. Что мне с ним делать?

Он мог связать его, как это он сделал с Хендриксом, но всегда остаётся вероятность, что он высвободиться. К тому же сейчас была проблема посерьёзней — нехватка кислорода. Со сломанным рециркулятором кислорода, чтобы добраться до поверхности, воздуха, вероятно, не хватит даже для одного человека, не говоря уже о двоих.

Разве я убийца? размышлял Альтман. Разве я такой человек, который готов убить кого-то, лишь бы остаться в живых самому? Он ещё раз всё обдумал, рассмотрел иные альтернативы, но ничего другого на ум не приходило. Либо Торквато, либо он.

Торквато, говорил он себе, умер бы в любом случае, если бы достиг своей цели и открыл люк, поэтому вопрос стоял так: либо они оба мертвы, либо мёртв только один из них.

Он посмотрел на окровавленное лицо, находившееся подле него. Это он сделал это. Возможно, у него не было выбора, но в любом случае, он сделал это и несёт за это ответственность. И что самое ужасное, понял он — собирается понести ответственность за ещё большее.

Он протянул руки и положил их на горло Торквато. Оно было липкое от крови. Он позволил им побыть в таком положении, а затем осторожно начал сдавливать.

Сперва он подумал, что это будет легко, что Торквато просто медленно перейдёт из состояния бессознательности к смерти, не пробудившись. Но через несколько мгновений, глаза Торквато внезапно раскрылись. Альтман сдавил сильнее. Руки Торквато начали колотиться и трястись, ударяя Альтмана по плечам и рукам. Он прогнул свою спину, толкнув Альтмана в стену прохода, но Альтман не отпускал, сдавливая ещё сильнее.

В последний миг перед смертью, в неповреждённом глазу Торквато зажёгся какой-то лучик надежды, который Альтман не мог не заметить. Человек взывал к нему. Альтман закрыл свои собственные глаза и отвернул голову в сторону. Постепенно, он почувствовал, как движения Торквато замедлились, а затем и вовсе прекратились. Когда он в конце концов снова открыл свои глаза, глаза Торквато в своих глазницах закатились назад. Он был мёртв.

Волочась, он выбрался из прохода, спустился вниз по стене и забрался на панель управления. Оттуда он дал винтам обратный ход, в результате чего батискаф начал сдавать назад, отрываясь от артефакта. Медленно он начал выравниваться, тело Торквато выскользнуло из шлюзового прохода и рухнуло на пол.

Альтман слез с панели управления, уселся в кресло и начал процесс подъёма батискафа. Механизм сброса свинцовых шариков был заклинен, панель управления вокруг него была в рубцах и вмятинах, которые оставил Торквато. Судно начало подниматься; шарики медленно высыпались, но не так быстро, как он надеялся. К тому же всё ещё оставалась вероятность, что когда он достигнет определённой плотности воды, судно полностью прекратит движение и он зависнет на месте, медленно умирая.

Он записал сообщение о бедствии, зациклил его и пустил в эфир. В нём он просил их прийти за батискафом и как можно быстрее поднять его на поверхность. Получат ли они его вовремя, он не знал. Просто на случай, если у него ничего не получиться, он записал ещё одно сообщение для Ады, в котором говорил, что любит её и сожалеет, что так вышло.

Стало очень тепло. Ему не хватало воздуха. Он подумал, что лучшее, что он мог бы сейчас сделать, это заснуть. Таким образом он расходовал бы меньше кислорода. Он размышлял о том, чтобы опуститься на пол подводной лодки, полагая, что воздух внизу может быть немного лучше.

Но он просто оставался на месте, развалившись в кресле, уставившись на останки Торквато.

А затем внезапно, он увидел, что рука Торквато двигается.

Невозможно, подумал Альтман. Он мёртв.

Альтман развернул своё кресло так, чтобы он мог лучше его видеть, внимательно наблюдая. Нет, он мёртв, он не мог двигаться, как бы он смог?

И тогда рука пошевелилась снова.

Привет, Альтман, сказал Торквато.

— Возвращайся к мёртвым, — сказал ему Альтман.

Это не так просто, как кажется, сказал Торквато. Сперва мне нужно, чтобы ты кое-что понял.

— Понял что?

— Это, — сказал Торквато и рванул вперёд.

Торквато вскочил на него, сдавливая ему горло. Он попытался вырваться из его рук, но они слишком крепко вонзились в его шею. Он вцепил свои руки в шею Торквато, сдавливая изо всех сил; а затем потерял сознание.

Когда он пришёл в сознание, то обнаружил свои руки на шее трупа. Труп был жёстким, холодным и был мёртв уже очень долгое время. Что происходит? задавался он вопросом.

Он попытался встать, чтобы убраться от трупа, но не смог. Он убрал свои пальцы, откатился в сторону и разлёгся прямо возле него. Он надеялся, что находится уже близко к поверхности, но отсюда этого узнать было нельзя.

Вдруг он увидел нечто странное. Женщину. Она была очень похожа на Аду, но это была не она. Это стало очевидно, когда он взглянул поближе. Но, возможно, это была её мать, ещё тогда, когда он впервые встретил её, прежде чем у неё обнаружили рак.

Но это невозможно, подумал он. Мать Ады мертва.

У меня снова галлюцинации, подумал он. Так же, как было с Торквато.

Привет, Майкл, сказала она.

— Разве ты не мертва? — спросил он.

Как я могу быть мертва, если я здесь с тобой?

На мгновение он просто хотел принять как должное, то что она говорила, но потом почувствовал, как в нём возрастает сопротивление.

— Кто ты в действительности? — спросил он. — Почему у меня галлюцинации о тебе?

Мать Ады проигнорировала его вопросы. Я пришла, чтобы передать тебе сообщение, сказала она. Об Обелиске.

— Что ещё за Обелиск?

Ты знаешь, что это, сказала она. Ты приближался к нему множество раз, но каким-то образом ты сопротивлялся ему.

Она скрестила указательный и средний пальцы, держа руку в его направлении.

— Хвост дьявола, — сказал он. — Ты имеешь в виду — артефакт.

Она кивнула. Нужно забыть о нём. Обелиск опасен. Прежде всего необходимо оставить его там, где он был найден.

— Я не понимаю, какого чёрта ты говоришь, — сказал Альтман. — Какое отношение я имею к Обелиску?

Не только ты, сказала она и широко раскинула свои руки. Все вы. Независимо от того, какой выбор будет сделан, это коснётся всех вас.

Она склонила свою голову в манере очень похожей на то, как это часто делала Ада. Огромное давление возросло в его голове; а затем исчезло.

— Так что за сообщение? — спросил Альтман.

Воссоединение — это смерть, сказала она. Вы не должны поддаваться Обелиску. Вы не должны позволить ему начать Воссоединение.

— А что значит, это Воссоединение?

Это означает, что в конечном итоге нужно будет начать с нового начала.

— Начало чего? И только я?

Она снова широко раскинула руки. Вы. Все вы, сказала она. А затем, всего на несколько мгновений, она показалась почти один в один похожей на Аду, что очень взволновало его. Я люблю тебя, Майкл, сказала мать Ады. Я рассчитываю на тебя. Пожалуйста, помоги мне остановить его. Пожалуйста, не допусти ошибки.

После чего, так же быстро, как и появилась, она исчезла. Он снова попытался встать, но упал на спину. Мир вокруг его начал темнеть, как если бы он смотрел через чёрную вуаль. Медленно становилось ещё темнее, а потом, внезапно, всё исчезло.

 

44

Он проснулся с закреплённой на лице, кислородной маской, окруженный группой одинаковых по внешнему виду мужчин, одетых в белое, их лица закрывали хирургические маски.

— Ему удалось, — сказал один из них. — Он жив.

— Какие-нибудь признаки повреждения головного мозга? — спросил другой.

Альтман попытался заговорить, но не смог проронить ни единого слова. Один из докторов положил руку ему на плечо. По его глазам, он догадался, что это был Стивенс.

— Просто расслабься, — сказал он. — Тебе повезло, что ты жив.

Он закрыл глаза и сглотнул. А затем его посетила ужасная мысль: А что, если это была просто еще одна галлюцинация?

Он попытался пошевелить своими руками, но не смог. Он открыл глаза, отчаянно оглядываясь вокруг.

— Он сбит с толку, — услышал он, как говорил один из них. — Дезориентирован. Он не знает, где он находится.

Как там она говорила? Вы не должны поддаваться Обелиску. Вы не должны позволить ему начать Воссоединение. Он должен был сказать им.

— Обелиск, — прошептал он. Марков наклонился поближе. — Обелиск, — повторил Альтман.

— Обелиск? — спросил Марков. — Что за Обелиск? Он несёт бред. Дайте ему ещё один укол.

Альтман покачал головой. Ну или, по крайней мере, попытался. Двигалась ли его голова или нет, он сказать не мог. Тем не менее либо она не двигалась, либо они проигнорировали его. Не будучи в состоянии что-либо сделать, он наблюдал, как один из них наполнил шприц и подготовил иглу.

Он попытался заговорить, но вместо речи последовал лишь гортанный, невразумительный вопль.

— Всё будет хорошо, — сказал Стивенс, похлопывая его по руке. — Не волнуйся, Альтман, мы здесь, чтобы помочь тебе.

А затем он почувствовал укол, когда игла проткнула его плоть. На мгновение его рука запылала, после чего оцепенела. Некоторое время люди в белом всё ещё находились здесь; затем они медленно начали расплываться, объединяясь в нечто единое, и в конечном счёте полностью исчезли.

Когда он вновь пришёл в сознание, комната была пуста, за исключение трёх человек: Стивенса, Маркова и ещё одного мужчины из внутреннего круга Маркова, имя которого он не знал. Он был таким же крупным, как и Марков, но толще, с ожесточённым, плоским лицом. Они стояли по одну сторону от кровати, переговариваясь шёпотом, который Альтману невозможно было разобрать.

Стивенс был первым, кто заметил, что он очнулся. Он указал на него и что-то прошептал. Двое других замолчали. В унисон, все трое подошли ближе и пристально поглядели на него сверху вниз.

— Альтман, — сказал Марков. — Всё ещё живой. Похоже, ты любимчик фортуны.

Альтман начал было отвечать, но Марков приложил палец к своим губам, чтобы остановить его. Он наклонился к нему и снял кислородную маску.

— Ты чувствуешь, что можешь говорить? — спросил Марков.

— Думаю, да, — сказал Альтман. Его голос прозвучал так, словно он больше не принадлежал ему или принадлежал кому-то, кто являлся им, но значительно старше.

— Ты помнишь Стивенса, — спросил Марков. — А это офицер Кракс.

Альтман кивнул.

— Это очень просто, — сказал Марков. — Я хочу, чтобы ты всё мне рассказал.

Альтман так и поступил, начиная с момента, когда Торквато внезапно напал на него и дошёл до своих галлюцинаций.

— Расскажи нам подробнее о этих галлюцинациях, — сказал Кракс.

— А это важно? — спросил Альтман. — Это были просто галлюцинации.

— Это важно, — сказал Стивенс. — Более того, это имеет огромное значение.

Итак, Альтман, слишком уставший, чтобы спорить или сочинять новую ложь, рассказал им. Когда он закончил, все трое мужчин отошли в дальний конец комнаты и снова начали перешёптываться. Альтман закрыл глаза.

Он был уже на грани того, чтобы опять погрузиться в сон, когда они вернулись.

Несколько мгновений они просто пристально смотрели на него. Стивенс уже было начал что-то говорить, но Марков коснулся его руки и остановил его.

— Я хочу, чтобы с этого момента ты всё рассказывал Стивенсу, — сказал он. — Любые сны, галлюцинации, всё, что полностью выходит за рамки обычного; ты тотчас же должен будешь обратиться к Стивенсу.

— Это безумие, — сказал Альтман.

— Нет, — сказал Марков, — не безумие.

А затем они ушли, оставив Альтмана со своими тяготами. Сейчас он чувствовал себя ещё более озадаченным и встревоженным, чем когда-либо.

Но несколькими минутами спустя, дверь открылась и в комнату забежала, переполненная чувствами, Ада; после чего все его мысли были о ней.

 

45

После того, как он чуть не погиб в батискафе, его жизнь словно подменили, как если бы мир, который он знал, частично был перекрыт иным, призрачным миром. Он начал видеть ещё больше мёртвых людей, которых он когда-то знал: своего отца, сестру, учителя, который был близок к тому, чтобы покончить жизнь самоубийством, старого друга, которого ещё в средней школе сбил автомобиль. Они появлялись, на вид почти неотличимы от живых, и передавали расплывчатые, а иногда приводящие в замешательство, сообщения. Некоторые выступали против Воссоединения, призывая его поспешить и правильно сосредоточить своё внимание (как выразился один из них), прежде чем станет слишком поздно. Другие говорили о единстве, внушая ему, что так или иначе время уже упущено, что он неправильно воспользовался предоставленными ему ресурсами и не показал ни единого намёка на то, что учится на своих ошибках. Все убеждали его оставить Обелиск в покое. Он рассказал Аде о том, что видел её мать. Сперва это её рассердило, потом она заплакала. Но затем, спустя несколько часов она попросила его рассказать о этой встрече поподробней.

— Но почему ты? — спросил она. — Почему не я?

Днём позже он проснулся посреди ночи и обнаружил, что Ада пристально на него смотрит. — Я видела её, — сказала она, её лицо сияло. — Словно видение. Она была столь же реальна, как ты или я. Она стояла вон там, у двери.

— Что она сказала тебе?

— Что она любит меня. И что нам нужно оставить Обелиск в покое, забыть, что мы когда-то нашли его. Похоже, что он опасен. Или, во всяком случае, могущественен. Как ты думаешь, что это — Обелиск?

Он объяснил ей то, что ему было известно, описал ей, как этот Обелиск выглядел под водой.

— Это всё связано, — сказала она. — Городские истории, эти видения, которые у нас появляются, артефакт в центре кратера. Я уверена в этом.

Сперва она была в состоянии экстаза от того, что повидалась со своей матерью. Для неё это было, понял Альтман, в некоторой степени почти религиозное переживание, которое для его таким не являлось. Оставшуюся часть ночи она была одержима, ликовала. Но на следующее утро её настроение начало изменяться. Она стала угрюма и подавленна.

— Почему она не может быть здесь всегда? — спросила Ада. — Почему она не может остаться со мной?

— Но это не она, — сказал Альтман. — Оно похоже на её, но это не она. Это галлюцинация.

— Это была она, — уверенно ответила Ада; и что обеспокоило его. — Она нужна мне. Я хочу её вернуть.

И как раз тогда, когда Ада была в состоянии наибольшей депрессии и апатии, её мать вернулась. В это время Альтман находился в комнате рядом с ней и тоже это видел. Только то, что он увидел, было не её покойной матерью, а его мёртвой сестрой. Они оба согласились, что что-то произошло, но восприняли это по-разному. Каждое из видений предстало в облике того, кого они хотели бы увидеть. Сказанные им слова также отличались, фразы подгонялись под манеру того, как говорила сама особа, когда она всё ещё была жива. Но с небольшой разницей в трактовке всё сводилось к одному главному событию — Воссоединению, хотя на счёт того, что же это такое, или что можно сделать, чтобы остановить его, умершие были менее вразумительны.

Альтман не доверял им.

— Они не настоящие, — пытался объяснить он Аде. — Они манипулируют нами, используют нас.

— Я знаю, что я видела, — сказал Ада. — Она была настолько же реальна, как и всё то, что меня окружает.

Ада настолько сильно хотела вернуть свою мать из мёртвых, что просто не желала его слушать. Было странно, размышлял Альтман, что в её галлюцинациях — или видениях, как она их называла — постоянно присутствовала мать Ады, когда его собственные продолжали меняться от одного любимого человека к другому. Но, возможно, так получалось потому, что он слишком скептически относился к галлюцинациям и воспринимал их не более, чем иллюзию, поэтому что-то продолжало пробовать на нём различные стратегии.

Как и было ему приказано, Альтман рассказал Стивенсу о своих галлюцинациях, упомянув также и о Аде. Стивенс только записывал, то что он говорил и кивал. Он выглядел усталым, переутомлённым.

— Как ты думаешь, что всё это значит? — спросил Альтман.

Стивенс пожал плечами.

— Ты и твоя подружка не единственные, у кого они появляются, — сказал он. — Остальные испытывают то же самое всё чаще и чаще. И всегда только мёртвые люди, которых они любили — те, кого они захотят воспринять всерьёз. Некоторые, как ты, полагают, что это просто галлюцинации. Другие, как Ада, верят, что это нечто большее.

— Чтобы это ни было, оно хочет, чтобы мы кое-что сделали, — сказал Альтман. — Но оно не знает, как это чётко сформулировать.

— И не только это, — сказал Стивенс; это был один из тех редких случаев, когда его пробивало на откровенность. — Наша больничная палата переполнена людьми, страдающими от психозов, а также наблюдается чрезвычайно высокий уровень самоубийств. Либо оно хочет, чтобы многие из нас сошли с ума и умерли, либо, говоря буквально, оно истребляет нас.

Он заметил значительные перемены в том, как люди взаимодействуют друг с другом на борту плавающего комплекса. Было нарастающее ощущение того, что что-то происходит, что-то, чего они не могли понять. Некоторые люди начали объединяться в группы, делясь своим опытом общения с мёртвыми, предполагая, что границы между небесами и землей нарушены. Другие просто игнорировали галлюцинации, воспринимая их, как результат влияния сигнала, излучаемого Обелиском, подобно наркотическому воздействию. У третьих же, похоже, наступил психоделический кризис: они стали замкнутыми, сбитыми с толку и даже ожесточёнными.

Он был в лаборатории, составляя график периодов, когда сигнал пульсации был максимальным, и пытаясь определить, совпадало ли появление у него галлюцинаций с ними по времени, когда через открытую дверь он заметил людей, бегущих по коридору.

Он вышел, чтобы получше рассмотреть и увидел в дальнем конце, прижатого к двери и теперь уже окружённого толпой, учёного по имени Мейер, некто, кого он не очень хорошо знал. В своей руке тот держал лазерный скальпель, очень близко к своему собственному горлу.

— Сейчас же, Мейер, — пытался сказать другой учёный. — Положи скальпель на пол.

— Не подходите! — выкрикнул Мейер. Его взгляд был диким и метался из стороны в сторону. — Просто держитесь на расстоянии! Я знаю, вы заодно с ними!

— С кем — «с ними», Мейер? — спросил мужчина. — Положи скальпель, и я уверен, что мы сможем во всём разобраться.

— Позовите охранников, — сказал кто-то.

Но Мейер услышал. — Никаких охранников! — выкрикнул он и бросился вперёд, отрезав два пальца своего товарища лазерным скальпелем.

Мужчина закричал и повалился назад, Мейер крутанулся, размахивая скальпелем, пока все немного не отодвинулись от него. Он поднёс скальпель обратно к своему горлу.

— Уже слишком поздно, — прошипел он. — Мы все покойники или почти покойники. Мы не сможем избежать этой участи. Лучше уйти сейчас, прежде чем вы станете одним из них.

И вдруг молниеносным, ужасающим движением он резанул скальпелем по своему горлу.

Сперва рана не кровоточила, скальпель слегка прижёг её, но потом кровь начала пульсировать, густой поток хлынул из его разорванных сонных артерий. Он издал жуткий, булькающий крик, воздух странно прошипел из его рта и разреза на горле, а затем он сделал шаг вперёд и рухнул.

Через несколько мгновений охранники были на месте, пряча тело и оттесняя всех в сторону.

— Что случилось? — спросил Альтман одного из учёных, проходящих у его двери.

— Мейер сошёл с ума, — сказал мужчина. — Он начал кричать в лаборатории по поводу конца света, а затем проткнул руку Вестермана сломанной пипеткой. После чего схватил тот лазерный скальпель и прибежал сюда.

— Но почему?

Мужчина пожал плечами.

— Кто его знает, — сказал он. — Это так же, как тогда на прошлой неделе, когда охранник застрелил техника без какого-либо повода, а потом застрелился и сам. Такое происходит без причин.

Иногда он оказывался у края группы, слушая их разговоры. В центре внимания, как правило, был Обелиск; название, которое Альтман узнал из своей галлюцинации, также прижилось среди остальных. Альтман не знал, кто первым предположил, что Обелиск был творением инопланетных технологий, но идею подхватили быстро и теперь многие из исследователей на плавающем комплексе были убеждены в этом. Было немало предположений по поводу создателей Обелиска: почему его оставили здесь, что бы это означало, и должны ли они вмешиваться в это или же им нужно оставить его в покое.

Однажды, на пути из своей комнаты вниз к отсеку подводной лодки, он обнаружил, что проход заблокирован. Шесть или семь человек собрались в коридоре, их группа состояла из учёных и охранников. Один из них, старший учёный, обращался к остальным. Когда он увидел, что приближается Альтман, он замолчал.

— Извините, — сказал Альтман и медленно начал проталкиваться, люди немного отодвинулись, позволяя ему протиснуться. Это было странно. Он был уверен, что прервал что-то, но что именно, он не знал. Возможно, бунт?

Ответ пришёл, когда он достиг края группы и учёный продолжил свою речь.

— Вы должны освободить свою плоть и соединиться с божественной природой этого творения…

Какая-то религиозная встреча. Без сомнения, некая сумасшедшая секта, или, возможно, представители разных вероисповеданий собрались вместе. На плавающем комплексе он не видел ничего похожего на часовню, хотя Альтман, как человек не религиозный, до этого момента не придавал этому значения. Он замедлил шаг, продолжая слушать, пытаясь понять, кто были эти люди.

— Мы должны потерять себя, чтобы обрести себя вновь, — сказал учёный. — Воссоединение наше единственное спасение. Ибо я слышу это в его шёпоте. Пока вы не осознаете, что значит стать единым с Обелиском, вы не обретёте вечную жизнь.

Слово Обелиск, прозвучавшее в момент, когда он ожидал услышать упоминание Бога, заставило его вздрогнуть. Он поспешно продолжил свой путь. Только тогда, когда он покинул коридор, до него дошло, что только что он был свидетелем появления какой-то новой религии, которая основывалась на Обелиске. Эта хрень заставила его изрядно испугаться.

* * *

В последующие дни он подслушивал такие разговоры всё чаще и чаще, даже от Ады. Их противоположные взгляды на Обелиск отдалили их друг от друга ещё больше, чем его нежелание прекратить делать вещи, которые могут быть опасны. В течение нескольких коротких дней их мировоззрения стали радикально отличаться. В определённый момент он понял, что они начали избегать друг друга при первой же возможности. Он всё ещё любил её, но он чувствовал, как теряет её, и не знал, как вернуть её обратно. Несмотря на это, он по-прежнему был удивлён, когда впервые увидел её у края одной из религиозных групп.

— Мы можем поговорить об этом? — спросил он Аду, оттаскивая её от толпы.

— Я пыталась поговорить с тобой об этом, — сказала она, — но ты просто не желаешь увидеть просвета.

— Это не разговор, — сказал он. — Это проповедь.

Они спорили и бранились, и Ада пригрозила уйти от него. И хотя он знал, что это безнадёжно, что их отношения были в процессе умирания, он согласился, по крайней мере, выслушать её.

Из того, что рассказала Ада, он сформировал чёткое представление о философии верующих: они верят, что Обелиск священен, что он был послан им Богом, во благо человечества. Мы должны верить в него и склониться перед его волей, и тогда он исцелит нас. Он объединит нас, сделает свободными и совершенными. Странная смесь Христианства и язычества, это дало людям нечто, что позволяет им держаться перед лицом неизвестности и тревоги о Обелиске. Вскоре, понял Альтман, появится новая проблема, когда все на борту, так же как он и Ада, разделятся на верующих и неверующих.

Поначалу охрана Маркова игнорировала это, но по мере того, как группы разрастались и становились более активными, они начали пресекать их, предположительно по приказу Маркова. Но, похоже, это только вызвало у людей желание собираться ещё чаще: многим это показалось признаком того, что существовало нечто, что военные скрывают от них.

Тем временем планы по поднятию Обелиска продолжались. По-прежнему было очень много волнения, но оно преобразовалось, с одной стороны, в рвение, и в опасение, с другой. Альтман опускался в батискафе ещё дважды, оба раза в одиночку, оба раза проконтролировать, как роботы подсоединяют тросы к сетке, которая теперь уже содержала в себе Обелиск. И дважды, зависая у дна океана, его посещала галлюцинация с матерью Ады. Она повторяла то, что говорила ранее, но в этот раз её слова были расплывчатыми.

— Где именно мы должны оставить Обелиск? — спросил он её.

Обелиск, пока он хранится внутри этой области гравитации — там, где он должен быть.

Что, чёрт возьми, это значит? задался он вопросом.

— Что с нами будет? — спросил он.

Вы не должны изучать его. Если вы ослушаетесь, вы поддадитесь Воссоединению, заявила она. Хотя, возможно, уже слишком поздно.

— Если мы воссоединимся, что произойдёт?

В конечном итоге вы должны будете начать с нового начала.

— Что это значит?

Вы станете одним целым и потеряете себя.

Он вернулся обратно на поверхность, чувствуя себя ещё в большем замешательстве, чем раньше. Он подумал, что, возможно, верующие были правы. Что Обелиск был чем-то божественным. Он размышлял: А что, если это маяк для инопланетной расы, нечто, что призовёт их к нам, предвестник нашей собственной гибели?

Нет, он был не из тех людей, которые так легко поддаются вере. Он не знал, верит ли он в Бога, но к организованной религии он уж точно доверия не питает.

* * *

Однажды поздним вечером, когда он уже готовился ко сну, а Ады нигде не было видно — вероятно, скрывалась от него — раздался стук в дверь. Он подошёл к двери.

— Кто там? — спросил он.

— Филд, — ответил голос за дверью. — Впусти меня.

Филд? Что ему от меня нужно? Они не очень ладили ещё с того момента, как впервые попали на плавающий комплекс.

Когда он открыл дверь, то обнаружил Филда в окружении ещё двенадцати человек.

— Что это? — спросил Альтман, увидев их.

— Нам нужно поговорить с тобой, — сказал Филд. — Пожалуйста, позволь нам войти.

Не зная, что ещё сделать, Альтман впустил их. Один за другим они торжественно зашагали внутрь, останавливаясь в выбранном месте или садясь на кровать, заполняя комнату.

— Мы пришли к тебе, чтобы просить возглавить нас, — сказал Филд.

— Возглавить вас? Возглавить вас для какой цели?

— Ты видел его, — сказал кто-то из толпы, Альтман даже не заметил, кто.

— Видел кого?

— Обелиск, — сказал Филд. — Ты провёл возле него столько времени, как никто другой. Мы знаем, что произошло в подводной лодке. Когда он убил остальных, то оставил тебя в живых. Мы также знаем, что он разговаривает с тобой. Ты был избран.

— Как вы узнали, что произошло в подводной лодке? — спросил Альтман.

— У нас есть собратья не только среди обычного населения, — сказал Филд. — Среди нас есть много приближённых к Маркову. Ты понимаешь больше, чем кто-либо. Ты должен вести нас. Ты наш пророк. Такова воля Обелиска.

— Позвольте мне уточнить, — сказал Альтман. — Вы хотите, чтобы я повёл вас, как пророк вашей религии?

Ропот согласия трепетом донёсся от них. Для Альтмана время, казалось, приобрело мучительно медленный ход. Он попятился назад, пока не упёрся в стену.

— Это Ада надоумила вас на это? — спросил он.

— Пожалуйста, — сказал Филд. — Скажи нам, что делать.

— Ни за что, — ответил Альтман.

Рокот недовольства зазвучал из толпы.

— Разве мы недостойны? — спросил Филд. — Что мы должны сделать, чтобы быть достойными?

— Вы мне нравились больше, когда всё, что вы делали — это сидели за своим столом в течение восьми часов в день, — сказал Альтман. — И вы не совсем мне нравитесь теперь.

— Ты должен возглавить нас, — сказал Филд. — Ты не можешь покинуть нас.

— Я не верю в это дерьмо, которым вы занимаетесь, — сказал Альтман.

Они уставились на него, изумлённые. Когда он посмотрел обратно на Филда, то увидел лукавое выражение его физиономии, обрушившееся на его собственное лицо.

— Это испытание, — сказал Филд. — Он испытывает нас.

— Я не испытываю вас, — спокойно ответил Альтман.

Филд улыбнулся.

— Мы поняли, — сказал он. — Время ещё не пришло. Мы будем наблюдать и ждать. Когда наступит час, мы будем готовы прийти на твою сторону.

— Я говорю ещё раз, — сказал Альтман. — Я не верующий.

— Но ты будешь им, — сказал Филд. — Я знаю. Ты можешь быть сопротивляющимся пророком, но всё же ты пророк. Я видел это в своём видении.

— Время ещё не пришло, — сказал Альтман. — Выметайтесь к чёрту.

Один за другим они направились к выходу, каждый, останавливаясь, чтобы прислонить свою ладонь к его руке, или пожать её, прикасаясь к нему, как если бы он был каким-то талисманом удачи. У Альтмана по телу пробежали мурашки.

 

46

Он наблюдал из батискафа, как роботизированная техника заканчивала подсоединять Обелиск к тросам. Он покоился здесь перед ним, связан и переплетён, но всё ещё почему-то завораживающий, несмотря на металлическую сетку, покрывающую его. Вот она причина моих проблем, размышлял он. И теперь мои проблемы будут только усугубляться.

Зависнув в пяти метрах над Обелиском, он наблюдал, как натягивался большой трос, описывая дугу и устремляясь вверх в темноту, к находящемуся выше судну. MROV-ы откопали основание Обелиска, но сдвинется ли он с места, предвидеть было нельзя. В некоторой степени Альтман надеялся, чтобы он никуда и не сдвинулся. Он затаил дыхание. Обелиск порядочно просел в сети, и на мгновение он подумал, что она не выдержит. Сеть заскрипела и медленно закачалась во тьме, Обелиск оторвался от земли, издав громкий скрежет, который странно искажался водой, и начал подниматься.

Он последовал за ним, передавая сообщения и корректировки на серию подводных лодок, которые, в свою очередь, ретранслировали их вверх на поверхность. При поднятии, Обелиск начало закручивать: вода, как и следовало ожидать, обтекала вокруг двух его спиралей, заставляя Обелиск вращаться и создавая невидимый вихрь на его пройденном пути. Это может, понял Альтман, вскоре стать проблемой, потому что так спутаются тросы. Поэтому он снизил темп буксировки до черепашьего хода и она прекратилась. Спустя некоторое время, Обелиск двигался правильно, поднимаясь медленно, но прямо вверх.

Вот и всё, подумал Альтман.

Медленно Обелиск поднимался сквозь тьму. Только тогда, когда они уже были на полпути к поверхности, Альтман понял, что у него не было галлюцинаций. Впервые за несколько месяцев его голова не болела. Он проверил показания и обнаружил, что сигнал прекратил вещание примерно в то время, когда началось поднятие Обелиска.

Может быть, мы отключили его, подумал он. Возможно, мы что-то делаем правильно, возможно, это было именно то, что мы должны были сделать. Может быть, он транслировал сигнал для того, чтобы мы нашли его и доставили на поверхность. Может быть, это и было его целью.

На мгновение он почувствовал уверенность в этом, а затем его начали одолевать вопросы, которые так и остались без ответов. Если бы это было действительно так, то для чего вообще были все эти галлюцинации? И почему они поражают людей наиболее интенсивно, когда те приближаются к Обелиску? Это больше похоже на то, как если бы он хотел держать нас на расстоянии. И как насчёт всех этих предупреждений мёртвых о Воссоединении?

Возможно, мы сделали нечто правильное, подумал он, или, возможно, мы допустили огромную ошибку.

Скоро они будут рядом с поверхностью, и Обелиск поднимут на само грузовое судно. Вода уже изменилась, тьма отступала, и он мог видеть Обелиск настолько чётко, как не видел никогда до этого. Находясь в освещении, он производил ещё большее впечатление; покрытый символами и бороздчатыми, тёмными линиями, вырезанными в самом камне. Он по-прежнему не видел никаких признаков стыков или разломов. Всё ещё казалось, что он был сформирован из одного большого камня.

Когда до станции оставалось пятьсот метров, Марков приказал остановить поднятие груза.

— Что не так? — спросил Альтман по звуковому каналу. — Это не похоже на то, как было запланировано.

— Спасибо вам за вашу помощь до этого этапа, мистер Альтман, — сказал Марков. — Глубоководное судно больше не требуется. Возвращайтесь в отсек подводной лодки.

— Что? Я думаю, что я могу остаться здесь, Марков, если ты не против, — сказал Альтман.

Последовала продолжительная пауза, а затем включился видеоэкран. Он увидел лицо Маркова.

— До этого момента ты был для меня весьма полезен. Теперь же ты рискуешь стать расходным материалом.

— Что происходит? — спросил Альтман.

— Это тебя не касается, — ответил Марков.

Альтман уже открыл рот, но тут же его закрыл снова. Он знал, Марков способен торпедировать батискаф. И, возможно, сейчас настало время для побега: уйти на глубину и направиться в какое-то безопасное место.

Как если бы он мог читать мысли Альтмана, Марков добавил:

— Тебе нужна какая-то причина, чтобы вести себя хорошо? Как насчёт твоей подружки?

На мгновение он засомневался. В некоторой степени он уже потерял Аду из-за Обелиска, из-за её желания быть одной из них. Это был лишь вопрос времени, когда он окончательно её утратит.

Тем не менее, он всё ещё любил её, и никогда себе не простит, если она умрёт из-за его. Со вздохом он прервал связь и направился к поверхности, оставив позади Обелиск, висящий в своей огромной металлической сетке. На пути вверх он проплыл мимо трёх подводных лодок, которые тянули новый трос. Он мог видеть, что тот тянулся обратно к гигантскому подводному отсеку плавающего комплекса, отсеку, доступ к которому был закрыт для всех, кроме Маркова и его внутреннего круга, ещё с тех пор, как они прибыли на судно. О том, что задумал Марков, Альтман понятия не имел.

 

47

Как только он покинул батискаф, он направился в отсек, который, насколько ему было известно, должен стать хранилищем для Обелиска. Расположенный в центре и самый большой из подводных отсеков, к нему вело четыре прохода. Но три из них, он обнаружил, были заварены и наглухо запечатаны. У четвёртого, главного входа, к этому времени уже стояло два охранника. Чтобы попасть внутрь, он попытался блефовать.

— Мне нужно внутрь, — сказал он, — чтобы поднять Обелиск.

— У вас есть пропуск? — спросил один из охранников.

— Без пропуска никто не пройдёт, — сказал второй.

— Я оставил свой пропуск в своей комнате, — сказал он. — Я не хочу опоздать. Я потом принесу его и покажу вам.

— Нет пропуска, нет входа, — сказал охранник.

В это время ещё один мужчина, учёный, пройдя бочком мимо Альтмана, мелькнул своим пропуском, и охранник одобрительно кивнул. Альтман наблюдал, как дверь отъехала в сторону, но за ней он увидел лишь шлюзовую камеру. Мужчина зашёл внутрь, ожидая, и дверь закрылась.

— Пожалуйста, — сказал Альтман. — Мне нужно…

— Мы уже говорили тебе, — сказал первый охранник. — Нет пропуска, нет входа. А теперь или ступай отсюда, или я брошу тебя в карцер.

Альтман направился обратно по коридору. Он не смог попасть внутрь, но, может быть, по крайней мере, он сможет получить некоторое представление о том, что происходит. Он ходил из лаборатории в лабораторию, проверяя двери, пока не нашёл помещение, у которого было окно, выходящее на отсек.

Выглянув, он увидел Обелиск, зависший прямо внизу отсека, который медленно поднимали верх, внутрь помещения. Но сам отсек он рассмотреть не мог. Что-то было сделано, чтобы затуманить стекло. Он мог лишь видеть расплывчатые формы и распознавать движение, а затем, когда Обелиск начали затягивать внутрь, его тёмную, поднимающуюся форму, но не более.

— Видишь, — сказал Филд, — мы знали, что ты изменишь своё мнение в пользу истины.

Альтман не менял своего мнения. Он по-прежнему считал, что Филд и его верующие ненормальные, но не видел смысла говорить это самому Филду. Обелиск пребывал на станции менее чем двадцать четыре часа, но с тех пор, как он был поднят и обеспечен охраной, вся обстановка на станции изменилась. Даже ещё до того, как он вошёл в отсек подводной лодки, некоторые научные работники были объявлены несущественными и отправлены обратно в наземный комплекс ДреджерКорп, который, по слухам, теперь служил не столько как научно-исследовательский центр, сколько как тюрьма-хранилище для учёных, в которых Марков не нуждался, но которых в большой мир отпускать не хотел. Ада была среди них, это означало, что ему не выпал шанс увидеть её и убедиться, что с ней всё в порядке. Альтман подозревал, что он тоже был бы среди них, если бы его батискаф прибыл чуть раньше, поскольку ему сказали, чтобы упаковывал свои вещи, и что он будет среди группы исследователей, которых отправят в начале следующего утра.

— Мне нужна помощь, — заявил он, держа руку на куске Обелиска, который он носил в своём кармане. — Есть что-то, что он хочет от меня. Я должен увидеть его.

Лицо Филда помрачнело.

— Он охраняется, — сказал он. — Это очень трудно — увидеть его.

— В тот вечер ты сказал, что некоторые из верующих состоят во внутреннем круге Маркова.

— Да, — сказал Филд, — это правда. Но…

— Это важно, — сказал Альтман. — Я бы не просил тебя, если бы это не было так. — Он вытащил из своего кармана кусок и показал его Филду. — Это его часть, — сказал он. — Её нужно вернуть.

Филд протянул руку и очень осторожно коснулся его.

— Могу я подержать его? — спросил он, его голос был полон благоговения.

Альтман протянул ему кусок. Он нежно взял его в обе руки, словно держал новорожденного ребёнка, его лицо озарилось радостью, на что Альтману было страшно смотреть. Вполголоса он начал напевать образцу тихую песнь, нечто, что Альтман не мог разобрать, а затем, неохотно, Филд вернул его обратно. Он встал на колени перед Альтманом.

— Встань, — сказал Альтман. — И никому ни слова о том, что я намереваюсь сделать.

Но Филд отказался подниматься.

— Благодарю за то, что избрал меня, — сказал он, склонив голову. — Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе снова сделать Обелиск единым.

Примерно в три часа ночи раздался стук в дверь. Это был Филд и ещё один человек с ним, который носил чёрное одеяние, что означало его принадлежность к внутреннему кругу Маркова, под своей рукой он держал пакет. Альтман отчасти узнал его.

— Это Генри Хармон, — сказал Филд. — Мистер Хармон, Майкл Альтман.

— Я знаю, кто это, — холодно ответил Хармон. — Вы уверены, что это абсолютно необходимо?

Альтман кивнул. Хармон бросил ему пакет. Альтман разорвал его и увидел комплект одежды, идентичный тому, что был на Хармоне.

— Одевай, — сказал он.

Альтман уставился на него.

— Как это поможет? — спросил он. — В любом случае, разве они не узнают меня?

— Возможно, — ответил Хармон, — но они не будут пытаться остановить нас. До тех пор, пока на тебе униформа, в твоём пропуске они не усомнятся. Если у нас и будут проблемы, они будут позже, и это тот риск, который я на себя беру.

Он переоделся, и они отправились.

Филд последовал за ними, но Хармон быстро обернулся, покачал своей головой, и Филд с выражением разочарования на лице пропал из виду.

Хармон посмотрел на свой хронометр.

— У входа всего четыре охранника, двое у двери снаружи и двое внутри отсека, все вооружены. Нам повезло: двое охранников внутри с нами, хотя это далеко не общеизвестно. Но двое снаружи — нет. Смена караула примерно через пятнадцать минут, после чего неизвестно, чем это всё закончится. Если мы останемся дольше, чем на десять, появится большая вероятность того, что один из охранников может что-то заподозрить и сделает звонок, чтобы проверить наш допуск. Всё понятно?

— Да, — ответил Альтман.

— Вот твой пропуск, — сказал он. — Это не самое лучшее решение, но охранники снаружи должны только взглянуть на него. Люди внутри сделают всё, что я скажу.

Хармон был прав. Охранники снаружи помещения, казалось, почти не удивились тому факту, что кто-то пришёл посреди ночи, чтобы увидеть Обелиск. Они посмотрели на Хармона, затем мельком взглянули на оба пропуска и махнули им проходить внутрь. Охранники внутри даже не побеспокоились насчёт этого, предусмотрительно удалившись в другой конец помещения, как только они вошли.

Он был здесь. Серия узких мостиков была сооружена вдоль стен, чтобы можно было легко добраться и внимательно рассмотреть любую его часть. Массивный и возвышающийся, он господствовал над всем помещением. Смотря на него не из воды, Альтман полностью ощутил весь его объём и причудливость. Это не походило ни на что, когда-либо виденное им, какой-то невероятный объект, который тем не менее находился здесь. Могущество, казалось, исходило из него. Он был опасен.

В то же самое время он почувствовал, как в нём пробуждается жажда учёного. Это было поразительно, он искренне желал изучить его. Часть чрезвычайно продвинутых технологий, нечто, предшествовавшее человечеству.

Он достал свой голопод и начал снимать его на видео.

— Что ты делаешь? — прошептал Хармон. — Никому не разрешено снимать его.

— Это то, для чего я пришёл сюда, — ответил Альтман.

— Но это запрещено.

Альтман пожал плечами, после чего игнорировал его. Либо Хармон попытается остановить его, либо нет. Сначала он снял всю структуру в целом, затем пробежался крупным планом по сторонам, располагавшимся наиболее близко нему. Когда он с этим закончил, он попытался обнаружить место, откуда был изъят кусок камня, лежавший у него в кармане, но не мог найти его.

Ему казалось, что он только начал, когда Хармон схватил его за руку. — Мы должны идти, — прошептал тот.

Альтман кивнул. Он спрятал свой голопод обратно в карман и вместе с Хармоном, который тянул его за собой, направился к двери. Хармон один раз кивнул охранникам внутри и они вернулись на свои позиции. Охранники снаружи отдали ему честь.

— Зачем тебе было нужно снимать его? — спросил Хармон, когда они ушли. — Я уже почти был готов сдать тебя.

— Это важно, — ответил Альтман. — Доверься мне. Ты увидишь.

Пять минут спустя он снова был в своей комнате, торопливо упаковывая вещи. Кусок камня он сохранил при себе. Просто на всякий случай он скопировал данные со своего голопода на карту памяти и спрятал её в подкладке пиджака. После чего лёг в постель и стал ждать.

Но сон не наступал. Каждый раз, когда он закрывал глаза, он видел Обелиск, который возвышался над ним. Он был могущественен, он был опасен, он что-то хотел от них. Почему Ада поклоняется ему? Поклонятся ему, было всё равно что полностью вверить себя на его милосердие. Но Альтман чувствовал, это было нечто такое, чему милосердие было неведомо.

Вскоре, через час или два, раздастся стук в дверь, он будет сопровождён на катер и отправлен обратно в наземный комплекс. Альтман уставился вверх, в темноту, размышляя. Как только он будет там, он сможет забыть обо всём этом, притвориться, словно Обелиск уже не его проблема, и пусть Марков делает с ним всё, что пожелает, в то время как он сможет вернуться к своей обычной жизни. Или же он мог бы придумать способ, как тайно вынести видеоматериал, на котором запечатлён Обелиск, представить его на обозрение широкой общественности, и попытаться сделать Обелиск вопросом международного научного исследования, а не игрушкой для военных.

Первый вариант означал бы безопасность, шанс провести более-менее нормальную жизнь. Может быть, он смог бы наладить свои отношения с Адой. Возможно, со временем, находясь в тысячах километрах от Обелиска, изолированная от галлюцинаций её матери, она начала бы приходить в себя. Она бы прекратила думать об этом, снова обретя здравомыслие. Всё бы могло оказаться хорошо. То есть, как будто этой истории с Обелиском никогда и не было.

Второй вариант может означать опасность, даже смерть. Марков и его головорезы, не колеблясь, убьют и его, и Аду, если они станут, как любит говорить Марков, расходным материалом.

Альтман уже знал, какой вариант он выберет. Он никогда не относился к тем, кто предпочтёт безопасный путь. Сейчас всё, что ему нужно было сделать, это придумать, как донести новость до общественности.

 

48

Марков переходил от одного голографического файла к другому. До сих пор ничего. До сих пор Обелиск ни на что не реагировал и отказывался отвечать.

Они испробовали всё, что только могли придумать. Они начали экспериментировать над ним. Команда криптологов пыталась расшифровать символы на Обелиске, но так и не выяснив, к чему отнести эти обозначения, они не достигли никакого прогресса. Они подвергли его воздействию электрического тока, безрезультатно. Они попытались облучить его, воздействовать на него радиоволнами, микроволнами, электромагнитными волнами. Ничего, всегда ничего.

Или почти ничего. Обелиск, как сообщили ему исследователи, снова возобновил вещание. На данный момент очень слабое, но оно определённо присутствует. Некоторые из учёных, которые работают над Обелиском, похоже, заметили это; другие же — нет. Со слов Стивенса, тех, кто это заметил, начали посещать умершие родственники ещё тогда, когда Альтман был в батискафе, во всех случаях присутствовало одно и то же сообщение с некоторыми вариациями: оставьте Обелиск в покое, не пытайтесь использовать его. Сами учёные понимали это не лучше, чем он сам, и после того, как о сообщении стало известно Стивенсу, они начали строить между собой догадки насчёт того, чтобы это могло значить. Это было предостережение, как считали некоторые, и должно пониматься буквально: никто не должен касаться Обелиска, никто не должен пытаться использовать эту технологию; если они ослушаются, они высвободят нечто, о чём даже не могут себе представить. Но, возможно, это просто было то, к чему они ещё не были готовы, считали другие, что как только они покажут себя достойными, секреты Обелиска раскроются перед ними.

Причём последние пошли ещё дальше. Мистическое верование в то, что Обелиск начал расти. Всякий раз, когда они могли, верующие собирались вместе и подготавливали себя, будучи убеждёнными в том, что Обелиск — это путь к вечной жизни и единения с Богом. Некоторые доказывали, что это и было то, что понималось под Воссоединением. — До этого времени движение сдерживалось охранниками, но даже некоторые из них, понимал Марков, начали становиться верующими. Он был в опасности потерять контроль над своим проектом.

Им нужно было найти простой способ, как подчинить силу Обелиска и сделать это быстро. Он был уверен, что единожды обузданная, эта технология приведёт его к огромному могуществу, даже господству над миром, не говоря уже о Луне. Даже над солнечной системой.

Но сейчас группа учёных-верующих пытается нарушить строгие правила процедуры исследования Обелиска. Должно допускаться только уважительное взаимодействие с Обелиском, ничего, что может угрожать ему, повредить или стать причиной ухудшения его мнения о человечестве. Нам нужно показать Обелиску, что мы достойны его настолько, чтобы он начал нас обучать. Это был смехотворный список требований, и Марков не раздумывая отклонил его, но он не мог оградить людей от разговоров. Были ощутимые перемены в том, как люди пытались сблизиться с Обелиском, не смотря на то, что Марков отказал верующим в их требованиях. Более того, он был удивлён тому, как много людей на объекте чувствуют, казалось, почти религиозное благоговение по отношению к Обелиску. Что-то изменялось, отклонялось от курса таким образом, чтобы не соответствовать его обычной тактике. Он должен был придумать способ, чтобы исправить положение дел.

Он набрал по видеосвязи соединение с Краксом. По тому, как быстро тот ответил, стало ясно, что он ждал вызова рядом с монитором.

— У вас уже была возможность просмотреть материал? — спросил Кракс.

— Да, — ответил Марков. — Каковы ваши рекомендации, офицер Кракс?

— Категорический отказ выполнения любого из их требований. Если мы хоть раз пойдём на уступки, мы никогда не остановимся. Они сумасшедшие. Они не станут терпеливы.

— На этом дело не закончится, — сказал Марков.

— Возможно, — сказал Кракс, — но у нас есть огневая мощь, а у них нет.

— Хорошо, — сказал Марков, — проследи за этим.

Два дня спустя Кракс получил звонок от одного из охранников в отсеке с Обелиском.

— Это учёные, сэр, — сказал тот. Кракс мог слышать непрекращающийся шум ропота толпы на заднем фоне. — Они протестуют. Они не покинут отсек.

— Заставь их уйти, — сказал Кракс.

— Это не так просто, как кажется, — сказал охранник. — Их очень много. Нам пришлось вызвать подкрепление. Что нам делать дальше?

— Не делайте ничего, пока я не доберусь туда, — ответил Кракс и отключился.

К тому времени, когда Кракс и его команда достигли отсека, дела стали ещё серьёзней. Учёные, возглавляемые пухлым мужчиной по имени Филд, окружили Обелиск. Они, взявшись за руки, пытались удержать охранников на расстоянии. Охранники держали своё оружие наготове. Многие из них были заметно расстроены.

— Что это такое? — спросил Кракс одного из охранников. — Что произошло?

— Вам нужно спросить вот этого, — ответил тот, указывая на Филда.

— Отлично, — сказал Кракс. Он вытащил свой плазменный пистолет из кобуры и направился вперёд к шеренге, где стоял мужчина.

— Что всё это значит? — спросил он.

— Мы отправили вам наши требования, — ответил Филд.

— Мы прочли их и отклонили, — сказал Кракс.

— Мы здесь, чтобы защитить Обелиск, пока вы не согласитесь с ними.

— Затеяли бунт, так значит? Это, несомненно, закончится плачевно для вас.

Несколько человек в ряду зашуршали и переглянулись, хотя и меньше, чем надеялся Кракс. Филд выглядел немного нервничающим, но когда он говорил, его голос всё ещё оставался непоколебимым.

— Мы пытаемся делать то, что правильно, — сказал он.

— То, что правильно для тебя и твоих приятелей, — сказал Кракс, — это разойтись по своим каютам.

— Значит, вы признаете наши требования? — спросил Филд.

Кракс хладнокровно встретился с ним взглядом. — Вы не должны вмешиваться в то, о чём понятия не имеете, — сказал он. — Я прошу вас снова, чтобы вы расцепились и ушли.

Филд сглотнул, а затем покачал головой.

Честно говоря, подумал Кракс, глядя на этого парня, никогда и не скажешь, что в нём столько решимости. Но вера делает людей непредсказуемыми.

— Я прошу ещё один раз, — сказал Кракс. — После этого я закончу с просьбами.

Филд начал обливаться потом. Его взгляд казался удивительно остекленевшим, но всё ещё решительным. Он плотно сжал губы в белую полоску и покачал головой.

Кракс улыбнулся. Он слегка приподнял пистолет и выстрелил Филду в ногу.

Филд рухнул на пол, крича, и помещение погрузилось в хаос. Плазменный луч, выстреленный одним из верующих, промелькнул у щеки Кракса, опалив ему волосы, и поразил, находящегося позади него, охранника в лицо. Тот повалился вниз, окровавленный, ослеплённый. Кракс пригнулся и выстрелил другому учёному в ногу. Выстрелы мелькали туда и обратно с обеих сторон.

А затем у Кракса появилась идея. Он выстрелил прямо в Обелиск, видя, как голубое пламя шмякнулось о его поверхность и замерцало, прежде чем совсем исчезнуть.

Он метнулся вперёд к Филду, где тот лежал, корчась от боли, и опустился возле него на колено. Он схватил голову Филда и силой повернул к Обелиску, а затем выстрелил снова.

— Нет! — закричал Филд, явно ужаснувшись от этого. — Ты повредишь его! Не надо!

— Скажи им, чтобы остановились! — выкрикнул Кракс. — Скажи им, чтобы сложили своё оружие и сдались или я сделаю так, что каждый охранник здесь будет стрелять в него. — И чтобы показать, что он не шутит, Кракс выстрелил в Обелиск третий раз.

Внезапно его охватила боль, он чувствовал, словно его голова была готова взорваться. Он задыхался. С людьми вокруг его было то же самое. Филд вопил, а затем начал кричать верующим, чтобы они послушали его, чтобы прекратили насилие, чтобы сложили своё оружие. Сперва верующие были слишком отвлечены болью, но постепенно они совладали над собой и остановились, словно ошеломлённые. Кракс выкрикнул и поднял свою расправленную ладонь, чтобы остановить своих охранников от возобновления стрельбы. Боже, его голова раскалывалась от боли.

— Для блага же Обелиска, мы должны уступить битву, — сказал Филд, морщась от боли в ноге. — Сложите своё оружие, братья. Не сопротивляйтесь.

Кракс был поражён, когда увидел, что все без исключения послушались его.

Ещё одно доказательство, подумал он, что религия — это тупик.

Следующие двадцать минут были потрачены, чтобы заключить верующих под стражу и позаботиться о раненных. Было четверо погибших: двое охранников и двое учёных. Он приказал оттащить их в морг.

Кракс улыбнулся. У него не было такого веселья со времён лунных перестрелок. Это был очень забавный день. Если бы только его голова не так сильно болела, было бы вообще идеально.

 

49

— Она возобновилась, — сказал Альтман. — Пульсация. Я уверен в этом.

Когда он говорил это, то держался за голову, очевидно, от боли. Ада тоже потирала свой лоб, хотя немного рассеяно, она не страдала так сильно.

— Ты уверен?

— Абсолютно, — ответил он.

— Тогда я увижу её снова? Моя мать вернётся?

Альтман отвернулся, разочарованный. Они находились в наземном комплексе, который стал, как они сразу же обнаружили, больше похож на центр задержанных, нежели на научно-исследовательское учреждение. Их лаборатории были пусты, содержали только самое элементарное оборудование. Существовал только один выход из центра, и тот охранялся и днём и ночью чередующимися тремя мужчинами, которые в своё время приструнили его для Маркова, прежде чем он попал на плавающий комплекс. У всех были имена, которые начинались на — Т. Терри был худощавый, в очках, но носил с собой крупнокалиберный пистолет. Двое других, Тим и Том, были братьями: крупные мужчины, которые выглядели достаточно похожие, чтобы понять, что они близнецы.

В первый же день Альтман попытался выйти наружу и был остановлен. — Но мне просто нужно… — хотел было объяснить он.

— Никто не входит и не выходит, — сказал, носящий очки, Терри. — Таковы правила, до тех пор, пока босс не скажет иначе.

Когда он попытался позже, с Тимом или Томом на дежурстве, то встретил менее словесный отказ: его просто оттолкнули назад, а затем, когда Альтман продолжил упорствовать, получил удар кулаком в живот.

— Проваливай, — сказал Тим или Том.

В комплексе их находилось, наверное, около двадцати, в том числе почти все учёные из Чиксулуба, за исключением Филда и, по некоторым причинам, Шоуолтера. Они пытались продолжить исследования, которыми они занимались на плавающем комплексе, но без надлежащего оборудования, это было невозможно. Вместо этого они сверяли свои записи, делились информацией и наработками.

Как и Ада, многие из них стали верующими. Многие из них были частью паствы Филда и смотрели на Альтмана с почтением, признавая его, как сопротивляющегося пророка.

— Обелиск избрал меня, — сообщил ему «по секрету» ихтиолог по имени Агассис. — Я не знаю почему, но я знаю, что это так.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Я знаю, ты разговариваешь с ним, — сказал Агассис. — Спроси его обо мне.

С остальными была та же история, они подходили к нему, надеясь на какой-то знак или благословение. Сперва он пытался объяснить им, что это невозможно, что он не пророк, но было достаточно трудно убедить их в этом, поэтому он придумывал несколько загадочных слов или быстро бормотал какое-нибудь благословение, чтобы они оставили его в покое.

Общаясь с Агассисом, он понял, что ими было довольно просто манипулировать. Он мог сказать ему, что тому была предначертана роль, и эта роль заключалась в повиновении Альтману. Здесь было достаточно верующих, чтобы он мог воспользоваться их доверием и заставить помочь ему сбежать от сюда. Но он не решался. Если бы они попытались уйти сейчас, то смогли бы одолеть любого из трёх охранников, находящегося на дежурстве, но не прежде, чем несколько из них будет ранено или убито. И последнее, что ему хотелось, это ещё больше смертей на своей совести.

* * *

Не смотря на нехватку оборудования, Скаду кое-как удалось создать ограниченный набор исследовательского оснащения, отчасти снимая провода с системы безопасности, и в результате получилось даже что-то для выполнения грубых измерений импульса. И теперь он был в состоянии подтвердить, что — да, действительно, пульсация возросла и функционировала интенсивней.

— Но я не могу в точности сказать, насколько интенсивней, — говорил Скад. — Существуют ограничения оборудования.

— Да, — сказал Альтман, — но даже в рамках этих ограничений, ты можешь подтвердить, что она выглядит более интенсивной.

— И всё же возможности оборудования ограничены, — настойчиво утверждал Скад.

Но, как оказалось, Альтману и не нужно было подтверждение Скада. Он мог это сказать и по тому, как люди вокруг него изменялись, становясь либо замкнутыми, либо ожесточёнными. И по тому, что он продолжал испытывать кризисные припадки и сталкиваться с призраками.

Помоги нам, умоляли они. Сделай нас едиными.

Он размышлял, задавался вопросом — что он мог сделать? Ему нужно было выйти на общественность, но как? Он не мог сбежать.

А затем неожиданно, однажды поздней ночью, прогуливаясь по коридору, он обнаружил, что, стоящий на дежурстве у входной двери, охранник, Тим или Том, разговаривает сам с собой. Альтман наблюдал, как тот указывал куда-то в пустое пространство, а потом схватил свою винтовку и выпустил её из рук. Она с грохотом упала на пол; он просто оставил её валяться, а затем быстро направился по коридору, мимо Альтмана, даже не взглянув на него. Дверь никто не охранял.

Не колеблясь, он схватил свой бумажник, свой голопод, Аду за руку и сразу же бросился бежать. И правда, у двери всё ещё никого не было, а ключ оставался в замке. Дрожащими пальцами он повернул его и открыл дверь.

А что, если это ловушка? не мог он отделаться от мысли. Может быть, это и ловушка, но это также может быть мой единственный шанс. Он переступил порог и побежал, таща за собой Аду против её желания. Он уже составлял свои следующие шаги: машиной или автобусом из города, а затем на самолёте обратным рейсом в североамериканский сектор. Ему нужно действовать быстро, но если он справиться, люди узнают. Пришло время выйти на общественность.

 

50

Тим был на дежурстве, стоя на страже у входной двери, когда появился его отец. Это не удивило Тима, находясь в неведении, что его отец был мёртв вот уже в течение двадцати лет и при жизни пребывал в нескольких тысячах километров от него.

Привет, Тим, сказал тот. Он курил свою трубку, на нём был свитер, который он всегда носил. Ну, не всегда, но часто.

— Папа, — сказал он, — что ты здесь делаешь?

Я пришёл, чтобы повидать тебя.

— Тебе не нужно было этого делать, Папа. Тебе не нужно было утруждать себя.

Я беспокоился о тебе, Тим, сказал тот. О тебе и о твоём брате.

— Но почему, Папа? С Томом всё в порядке. Я тоже хорошо справляюсь. Мы оба работаем. И мы зарабатываем хорошие деньги.

Дело не в этом, сказал его отец, глубоко затягиваясь своей трубкой. Просто дело в том, ну, я не знаю, как сказать, сынок, но ты уверен, что ты готов?

— Готов для чего, Папа?

Если ты спрашиваешь это, значит ты не готов, сынок. А как насчёт твоего брата?

— Я не говорил с ним об этом, — ответил Тим. — И я даже не уверен, о чём ты вообще говоришь.

Всё вокруг собирается измениться, сынок, сказал его отец. В какой команде ты будешь? Хочешь ли ты быть в команде победителей? Достаточно ли у тебя задора?

— Я хочу быть в команде победителей, Папа, — пылко ответил Тим. — Я думаю, у меня достаточно задора.

Твой брат, я думаю, что он, возможно, выбыл из игры, сказал его отец. Ты готов заменить его?

— Том? — спросил он, повысив голос. — Что случилось с Томом?

Я не могу точно сказать, ответил его отец. Одно время мы с ним вели беседу, как в следующий миг он прекратил говорить со мной. Он слушал тренера противников в то же самое время, что и меня. Я думаю, что он запутался. Это слишком похоже на то, когда вы ещё были детьми. Том всегда имел склонность неправильно понимать, что я говорю. Ты ведь так не поступишь, не так ли?

— Где Том, Папа? Скажи мне, что случилось с Томом.

Но его отец уже ушёл, растворился в воздухе. Или, возможно, он всё ещё был здесь, только где-то позади него, всегда за ним, просто вне поля зрения.

— Папа? — позвал он. — Папа?

Некоторое время он с тревогой расхаживал вперёд и назад, но он не мог перестать думать о Томе. Том был его старшим братом, родился на девять минут раньше, он всегда смотрел на него с уважением. И они всегда присматривали друг за другом. Это походило на то, как если бы они не были полноценными людьми, пока другой из них не будет рядом, как если бы вместе они были два человека, но по отдельности не было бы даже одного. Это приводило к тому, что охранять дверь комплекса одному порой было очень тяжко.

О чём говорил отец? О том, что Том перестал говорить с ним. Может быть, он просто зол на Папу. Тим не понимал, как можно злиться на Папу, ведь он такой замечательный человек, но Том часто так делал, а иногда даже переставал с ним разговаривать. Может быть, это была неотъемлемая часть того, чтобы быть старшим братом.

Но, возможно, это было нечто большее. Возможно, что-то ещё было не так. Его обязанностью было проверить Тома. В конце концов, разве Том не сделал бы то же самое для него? И если он этого не сделает, а затем окажется, что с Томом что-то случилось, как он тогда сможет простить себя?

Была только одна проблема — дверь. Он охранял её. Ему нужен был кто-то, кто присмотрит за дверью, пока его не будет.

— Папа, — спросил он, — ты сможешь помочь?

Конечно, сынок, ответил его отец. Он как раз раскуривал свою трубку. Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Возьми это, — сказал Тим и протянул ему винтовку. Его отец не смог удержать оружие и уронил на пол. Ничего, подумал Тим, он подымет её позже, после того как закончит со своей трубкой. — Если кто-то подойдёт, — сказал он. — Нашпигуй их свинцом.

Его отец усмехнулся. Будет сделано, сынок, сказал он и слегка помахал ему рукой.

Да, сэр, подумал Тим, когда направлялся по коридору в поисках Тома. Без сомнений, его отец был молодчина. И он это хорошо понимал. Не всем повезло иметь такого отца.

Он почувствовал запах своего брата ещё до того, как увидел его, хотя сперва он и не знал, что это был его брат. Всё, что он знал, это то, что пахло кровью. И исходил этот запах из их комнаты.

Он пригнулся и двинулся внутрь, балансируя на подушечках своих ног, ожидая чьей-то атаки. Но никто не нападал.

Его брат был в своей постели, повёрнут на бок.

— Том, — обратился он к нему. — Папа сказал, что ты не разговариваешь с ним. Что-то случилось?

Том ничего не ответил.

— Том? — переспросил он.

Но Том не только ничего не отвечал, он даже не шевелился. Тим подошёл и коснулся его плеча.

Оно было холодным на ощупь. Внезапно у Тима перекрыло дыхание. Тим потянул его на себя и тот перевернулся к нему полностью; Тим увидел, что его горло было перерезано, а в руке находился нож.

 

51

— Ты уже видел это? — спросил Стивенс.

Кракс был рядом с ним, стоял позади.

— Видел что? — спросил Марков.

Стивенс потянулся и включил видеоизображение.

— Это только что транслировали, — сказал он. — Свежак.

Они стояли вместе и наблюдали.

На экране показался Альтман перед подиумом на пресс-конференции. Бегущая строка внизу экрана гласила: УЧЕНЫЙ ОБВИНЯЕТ ВОЕННЫХ В УКРЫВАТЕЛЬСТВЕ, а затем ВНЕЗЕМНАЯ ЖИЗНЬ ПОДТВЕРЖДЕНА? Альтман описывал Обелиск и экспедицию.

— Откуда это? — спросил Марков.

— Вашингтон, округ Колумбия, ответил он.

— Как, чёрт возьми, он добрался до Вашингтона, округа Колумбия? — повернулся он к Стивенсу, который в свою очередь посмотрел на Кракса.

Кракс пожал плечами:

— Небрежность охраны, — сказал он. — Но не мои люди, — заявил он. — Оставшиеся от Таннера.

«… всякое доказательство того, о чём мы говорим, это первое подтверждение внеземной жизни,» сказал Альтман. «Но это не то, что должно изучаться военными. Это нечто, что должно быть исследовано учёными со всех секторов, союзом экспертов со всего мира…»

Изображение Альтмана исчезло и сменилось изображениями самого Обелиска, снятыми внутри подводного отсека.

— Откуда, мать его, он достал это? — спросил Марков.

— Я не знаю, — сказал Кракс.

— Выясни, кто знает!

«… военные хотят утаить его.» утверждал Альтман. «Они хотят контролировать исследование, с тем чтобы использовать инопланетные технологии для производства оружия. Мы не можем позволить этому случиться. Должен быть составлен общественный запрос об использовании Обелиска и его назначении.»

Под ним бегущая строка содержала слова: МАЙКЛ АЛЬТМАН: РАЗОБЛАЧИТЕЛЬ ИЛИ ПАРАНОИК?

Кракс уже направился к двери, когда Марков остановил его. Тихо перешёптываясь, тот о чём-то говорил со Стивенсом, оба находились достаточно далеко, чтобы Кракс ничего не мог услышать. Он видел, как Марков кивнул, затем снова кивнул.

— Отставить предыдущий приказ, — сказал Марков Краксу. — Ты сможешь побеспокоиться об этом, когда вернёшься. Выясни, в каком отеле остановился Альтман и любыми средствами забронируй нам номер в соседней с ним комнате. Дополнительно подбери ещё троих человек. Я хочу, чтобы мы были в воздухе уже через пятнадцать минут. Мы должны искоренить эту проблему прямо сейчас.