1

А потом это началось снова. Сперва во мраке появилась небольшая светящаяся точка, находящаяся на большом расстоянии. Он смотрел на её, пытаясь определить, приближалась ли она, либо же, наоборот, отдалялась, но точно сказать было нельзя. Он смотрел на неё долгое время, или же — у него только сложилось ощущение, что это было долго, пока она вновь не исчезла.

Тьма. Монотонная и непрерывная тьма. Но также — ощущение тела. Собственного тела, его границ.

Я мёртв, подумал он. Это ад.

Далее была затяжная пауза, в течение которой ничего не происходило. Светящаяся точка вернулась вновь. В действительности он не заметил её повторное появление как таковое, он просто знал, что она там, и знал, что находится она там уже некоторое время. Он смотрел на неё. На этот раз она медленно увеличивалась. Медленно направлялась к нему. Неожиданно она стала мучительно яркой.

Предметы вокруг неё начали обретать форму. Тонкая серебристая оболочка появилась там, откуда исходил свет. Нечто розоватое образовалось вокруг неё, что представляло собой, начинал он медленно понимать, человеческую руку.

— Незначительный отклик, — произнёс голос, ровным, неизменным тоном. — Увеличь дозу.

Он что-то почувствовал, что-то жалило его куда-то тело. Внезапно он смог пошевелить мышцами на своём лице.

Где я? пытался спросить он, но то, что вышло из его уст, было лишь искажённым, невнятным звуком.

— Вот так, — сказал другой голос. Свет отступил назад и он увидел лицо, наполовину скрытое под хирургической маской. Позади него находились другие лица, вероятно, всего около полдюжины.

— Где я? — спросил он, и на этот раз из него исходили слова.

— Ты жив, — сказал приглушённый голос через хирургическую маску. — Это всё, что тебе нужно знать.

Он попытался переместить свою руку, но обнаружил, что она стянута ремнем. Его вторая рука была закреплена тоже, как и его ноги. Выгнув спину, он с усилием попытался освободиться от ремней.

— Ну, ну, — сказал голос. — Ты не сможешь разорвать их. Просто расслабься. — Хирургическая маска повернулась к кому-то позади. — Ступай к Маркову, — сказала она. — Скажи ему, что Альтман очнулся.

По всей видимости, он снова погрузился в сон. Когда он открыл глаза, над ложем находились три человека, глядящие на него сверху вниз: Кракс, Марков и Стивенс.

— Мои поздравления, Альтман, — сказал Кракс. — Похоже, ты всё ещё жив.

Когда он открыл рот и заговорил, его голос хрипел, а горло ужасно болело. — Ты убил Аду, — сказал он.

— Нет, — ответил Кракс. — Она сама покончила с собой. У неё начались галлюцинации, а затем она перерезала себе горло. Она не была достаточно сильна. Она не была достаточно ценной.

— Ценной? — переспросил Альтман.

— Нам нужно немного поговорить, — сказал Марков.

Альтман прищурил глаза. Он посмотрел на него, с осторожностью.

— Мы поговорили с твоим приятелем Хармоном, — сказал Кракс. — Он рассказал нам обо всём, что произошло.

— Ты утопил Обелиск, — сказал Стивенс. — Зачем ты это сделал?

— Он был опасен, — ответил Альтман, его голос был едва громче шёпота.

— Он не опасен, — заявил Кракс. — Он священен.

— Ты ненормальный, — ответил Альтман.

— Нет, он прав, — сказал Стивенс. — Я боюсь, что это тот вывод, к которому пришли все трое из нас.

Альтман слегка повернул свою голову в направлении Маркова. Было больно поворачивать ею.

— Ты не веришь в это, так ведь? Как ты можешь верить, что он священен, сейчас, когда ты видел на что он способен?

Марков одарил его натянутой, сверкающей улыбкой.

— Он создал жизнь, — сказал он. — Я видел это своими собственными глазами, видел, как он берёт мёртвую плоть и возвращает её к жизни.

Возможно, на самом деле он не верит, подумал Альтман. Или, возможно, он только притворяется, что верит: такой себе способ, чтобы подчинить остальных своей воле. Так же, как я провернул это с Хармоном.

— Но что это за жизнь? — спросил Альтман. — Она была чудовищна.

— Вероятно, имел место некоторого рода сбой, — сказал Стивенс. — Должно быть, Обелиск каким-то образом получил повреждение. И как бы элементарно это ни звучало: всё, что нам нужно сделать — это починить его.

— Или, если не починить, то создать новый, — добавил Марков.

— В конце концов, — сказал Стивенс, — всё указывает на то, что, когда он изначально работал, тысячелетия тому назад, он сформировал жизнь на земле. Как только мы получим Обелиск, который будет работать должным образом, это позволит нам эволюционировать за пределы нашей смертной формы. Это приведёт нас к вечной жизни.

— Нет, это не так. Это далеко не так. Вы ошибаетесь, — прошептал Альтман. — Он не был повреждён; он делал именно то, что намеревался сделать. Он намеревался уничтожить нас.

— Тогда почему же он остановился? — спросил Стивенс. — И почему он остановился, когда ты начал транслировать ему его же собственный код, показывая, что ты понял, как воспроизвести его?

— Как ты узнал об этом?

— Ты же не думаешь, что мы покинули комплекс, не убедившись, что сможем записывать всё, что в нём происходит, не так ли? — спросил Кракс. — Мы наблюдали за всем. У нас есть отснятый материал всего происходившего.

Но Альтман просто покачал головой.

— Вы ошибаетесь, — сказал он. — Обелиск уничтожит нас.

— Обелиск хочет помочь нам, — утверждал Стивенс. — Хармон рассказал нам о том, что ты выяснил: Обелиск хочет воспроизвестись. Он сломан и, должно быть, он знает об этом. Он хочет, чтобы мы воссоздали его снова, и таким образом он сможет помочь нам. Но мы будем совершенствовать технологию, Альтман. Мы создадим Обелиск, который будет работать, а затем сделаем его ещё лучше. — Он наклонился поближе. Альтман мог почувствовать на своём лице дыхание этого человека, мог увидеть в глазах мужчины признаки фанатизма, которые разоблачали его внешнее спокойствие.

— Нет сомнений, существуют и другие Обелиски, где-то, в иных мирах, — сказал Стивенс. — Они будут вести нас вперёд. В тоже время, мы сделаем всё возможное, чтобы попытаться понять этот Обелиск и сделать его дубликат.

— Ты выполнил немалую работу и тем самым помог с этим, — сказал Марков.

— Но этот Обелиск затоплен, — безрассудно сказал Альтман.

— Он был затоплен и раньше, — сказал Марков, — но мы подняли его. Ты знаешь это, как никто другой. Всё, что ты сделал — это замедлил неизбежное, слегка утопив его на несколько недель, возможно, месяцев.

— У вас нет результатов исследований, — сказал Альтман. — Всё должно было быть уничтожено водой и давлением. Вам придётся начать всё сначала.

Кракс покачал головой.

— Альтман, — сказал он. — Ты такой наивный.

— Помнишь Хармона? — сказал Марков. — Как ты думаешь, чем он занимался всё то время, пока был в отсеке с Обелиском? Он всё записывал, заботясь о том, чтобы никакие данные не были утеряны. А затем он унёс всё это в своём кармане. Если бы ты додумался проверить его карманы или просто оставил его умирать, то тогда бы ты мог нам помешать. Но ты не сделал этого. Ты слишком доверчив, Альтман. У нас есть всё необходимое.

— У нас также есть все исследования Гута, — сказал Стивенс. — Мы можем узнать из них, что послужило причиной поломки Обелиска и выяснить, как это исправить. Пока ты был без сознания, мы провели наши первые эксперименты по синтезу и воспроизведению ДНК существ. Герметизированные лаборатории, разнообразные устройства безопасности. Мы подошли к этому вопросу более осторожно, чем Гут, хотя, скорее всего, в его опрометчивости были виноваты галлюцинации.

— И, откровенно говоря, — сказал Кракс, — наблюдая, как ты изо всех сил пробираешься между этих существ, научило нас очень многому о том, как можно контролировать их. Мы не продвинулись бы так далеко без твоей помощи.

— Вы совершаете ужасную ошибку, — прошептал Альтман.

Он был очень уставшим. Он был беспомощным, ничего не мог поделать. Но, может быть, скоро… Всё, что ему было нужно — это восстановить свои силы. Как только он отдохнёт, он сделает всё, что сможет, только бы остановить их.

— Если вы не оставите эту затею, это будет означать конец человечества. Возможно, не сразу, но скоро.

— Это именно то, на что мы надеемся, — сказал Стивенс. — Если мы продолжим, то достигнем следующего этапа эволюции. Мы уже не будем людьми; мы будем лучше, чем люди.

— Прощай, Альтман, — сказал Марков. — Ты был достойным противником. Но в этот раз ты проиграл.

Как только все трое вышли, врач, который сопровождал их до двери вернулся и прошептал на ухо человеку в хирургической маске. Тот кивнул головой, а затем наполнил и подготовил шприц для инъекций. Он вколол его в руку Альтмана. Мир приобрёл серые тона и медленно начал исчезать.

 

2

Когда он проснулся, он всё ещё был закреплён ремнями к кровати. Он был один в маленькой комнате, что-то наподобие тюремной камеры. Он попытался вырваться из ремней, но они были крепкими.

Он заснул, он проснулся, он заснул снова. Время от времени заходила медсестра и меняла пакет раствором, висящий рядом с ним. Его голова пульсировала. Однажды, когда пришла медсестра, она достала небольшое карманное зеркальце и поднесла его так, чтобы он мог себя увидеть. Его голова была в бинтах. Он едва узнавал своё собственное лицо.

— Вот, смотрите, — сказала медсестра и указала на его макушку. — Это то место, которое вы повредили в результате несчастного случая.

— Несчастного случая? — переспросил он.

— Да, — сказала она. — Когда вы подскользнулись и упали.

— Это не был несчастный случай, — сказал он.

Она улыбнулась. — После травмы головы иногда события могут казаться искажёнными, — сказала она.

— Нет, — сказал он. — Я точно знаю, что произошло.

Её улыбка выглядела наигранной, поддельной.

— Я не должна говорить с вами, — сказала она. — Таковы правила. — Она неспешно отступила назад и вышла за дверь.

Через несколько минут дверь открылась и зашёл мужчина со шприцем для инъекций.

Когда он проснулся снова, он находился уже в другом месте, в месте, которое не просто походило на тюремную камеру, а являлось ею. Бинтов на голове уже не было, хотя опухоль и заживающая рана всё ещё оставались. Они освободили его от ремней и оставили лежать на полу. Он неуверенно поднялся на ноги, от недостатка нагрузки его мышцы ослабли.

Комната была белой, без ориентиров или иного убранства. Здесь была дверь, маленькая, в середине одной из стен. Высоко над ним, вне досягаемости находилась камера слежения. Небольшой туалет в углу, сразу возле него аппарат подачи пищи.

Он подошёл к двери и постучал в неё.

— Эй! — позвал он. — Эй! — А затем прислонился ухом к двери. Никаких звуков.

Он подождал, попытался вновь. Ничего не происходило. Потом еще раз. Всё ещё ничего.

Проходили часы, затем дни. Единственный шум, который исходил не от него самого, был глухой стук, когда из аппарата время от времени поступала пища. Для него не было никакой возможности, чтобы контролировать её поступление, ни единой кнопки для нажатия. Просто внезапно раздавался глухой стук и там появлялась еда. Тару от пищи он оставлял и она медленно заполнила одну из сторон комнаты.

Он чувствовал себя, словно он был последним человеком на земле. Ему казалось, что он сходит с ума.

Он уходил всё глубже и глубже в себя, придавал всё меньше и меньше внимания внешнему миру.

А затем начали возвращаться мёртвые, один за другим, чтобы составить ему компанию. Все люди, за смерть которых он чувствовал ответственность, сидели вокруг него, осуждали его. Здесь были Ада и Филд, Хендрикс и Хэммонд, а ещё другие, которых он не смог распознать. Был только он, его вина и мёртвые.

А затем он очнулся, чтобы обнаружить, что больше он не находится в этой комнате, что вместо этого, он сидит в кресле за большим столом. Его руки были пристёгнуты наручниками к подлокотникам кресла. Напротив него, с другой стороны стола, находились Марков и Стивенс.

— Привет, Альтман, — сказал Марков.

Сперва он не ответил. Это было странно, находиться в одной комнате с живыми людьми, почти невыносимо. Он не мог поверить, что это происходит на самом деле.

— Альтман, — сказал Стивенс. Он щёлкнул своими пальцами. — Сюда, Альтман. Сфокусируйся.

— Вас здесь нет, — сказал Альтман. — Вы галлюцинации.

— Нет, — сказал Стивенс. — Мы здесь. А даже если и не здесь, какой вред тебе будет от того, что ты поговоришь с нами?

Он прав, сказал сам себе Альтман. Какой вред от этого будет? А потом он вспомнил Хеннесси, умер от того, что слушал галлюцинации; Хендрикс, умер от того, что слушал галлюцинации; Ада, умерла от того, что слушала галлюцинации. И так далее, и далее, и далее. Его глаза наполнились слезами.

— Что с ним не так? — спросил Марков.

— Мы сломали его, — сказал Стивенс. — Я говорил тебе, что это слишком долго. Мы настоящие, Альтман. Что мы должны сделать, чтобы доказать тебе, что мы настоящие?

— Вы не можете этого доказать, — ответил Альтман.

— Да сделай что-нибудь, Стивенс, — сказал Марков. — С ним совсем не забавно в таком состоянии.

Стивенс метнулся вперёд и дал ему крепкую оплеуху, затем ещё раз. Альтман дотянулся и коснулся своей щеки.

— Ты чувствуешь это? — спросил Стивенс слегка насмешливым голосом.

Чувствовал ли он это, либо же ему только казалось, что он ощущает это — он не знал. Но он должен был сделать выбор: либо говорить с ними, либо игнорировать их.

Он пребывал в нерешительности до тех пор, пока Стивенс, или галлюцинация Стивенса, ещё раз не дал ему пощёчину.

— Ну? — спросил тот.

— Да, — ответил Альтман. — Возможно, вы настоящие.

И когда он сказал это, это было почти как, если бы они стали ещё более настоящими. Но если бы он настоял на том, что всё же они являются галлюцинациями, не могло ли тогда случиться обратного? Могли ли они в таком случае просто исчезнуть?

— Так-то лучше, — сказал Марков, в его глазах появился блеск.

— Где Кракс? — спросил Альтман.

Марков увильнул от прямого ответа.

— Кракс совершил ошибку, став расходным материалом. То, для чего мы здесь находимся, это поговорить, Альтман, о тебе.

— Обо мне?

— Мы должны были выяснить, что с тобой делать, — сказал Стивенс. — Ты причинил много неприятностей.

— Тот трюк, который ты провернул в Вашингтоне, — сказал Марков. — Это был крайне дурной тон. Я хотел прикончить тебя за это.

— И почему ты этого не сделал?

Марков бросил короткий взгляд на Стивенса.

— Хладнокровие одержало победу, — сказал он. — Но, как оказалось, это была ошибка.

— Я первым признал это, — сказал Стивенс.

— И когда ты вернулся, лучше не стало, — продолжил Марков. — Ты вмешался в эксперименты, причинил огромные повреждения имуществу, сделал всё, чтобы стать у нас на пути. После неудачи, произошедшей на плавающем комплексе, я подумал: ну, они разорвут его на куски и превратят в одного из своих, а я буду сидеть дома со своим попкорном и леденцом, наблюдая всё это на экране. Но этот вариант тоже не прокатил. Вместо этого, ты потопил научно-исследовательский центр стоимостью в миллиарды долларов.

— И мы чуть было не прикончили тебя, когда подобрали вас с Хармоном из лодки, но Марков хотел, чтобы твоя смерть была чем-то выдающимся, — сказал Стивенс.

— Да, — сказал Марков, — чем-то выдающимся.

— Вы оба сумасшедшие, — сказал Альтман.

— Ты уже прежде использовал это определение, — сказал Марков. — Тебе нужно придумать оскорбление получше.

— Хочешь услышать о наших планах?

— Нет, — сказал Альтман. — Отправьте меня обратно в камеру.

Стивенс проигнорировал его.

— Как только мы раскроем секрет Обелиска, как только мы воссоздадим новый Обелиск, мы поделимся им с общественностью. Но до этого, мы дадим им немного ощутить это на вкус, нечто, что подготовит их к грядущему.

— И здесь в игру вступаешь ты, — сказал Макрофф.

Стивенс кивнул.

— Запримеченный в таком свете, ты хорошо сыграл нам на руку. Сейчас для нас не достаточно просто верить. Поскольку это вопрос о спасении рода человеческого, мы должны распространять нашу веру. А какой лучший способ для этого может быть, нежели основать официальную религию? Таким образом, когда придёт время, они будут готовы.

— Не все в полной мере должны знать того, что происходит на самом деле, — сказал Марков. — Более того, будет лучше, если лишь немногие из нас действительно будут знать подробности: только избранный внутренний круг. Всегда лучше, чтобы сохранить небольшую загадку, вводить людей в курс дела медленно, постепенно. И при этом сохранить власть в правильных руках.

Альтман обнаружил, что его руки дрожат.

— Но я уже дал этому огласку, — сказал он. — Я вышел на общественность. Люди будут знать.

— Да, ты уже дал огласку, — сказал Стивенс. — И спасибо тебе за это. То, что ты обнародовал это, означает, что правительство что-то скрывает, что-то, о чём люди должны знать. Подумай об этом. Мы пересмотрели весь отснятый материал, все интервью, которые ты давал. Ты был достаточно противоречив относительно того, что был ли Обелиск чем-то, чего нужно бояться, либо же чем-то, что нужно изучать, и поэтому твои ответы остались расплывчатыми. Мы можем обыграть любые твои комментарии так, как мы хотим. К тому времени, когда мы закончим с тобой, твоя маленькая выходка не только не навредит нам: ты будешь считаться святым. Ты первый дал этому огласку, Альтман — ты тот, кто всё это начал. Все будут верить, что ты был тем, кто основал эту религию.

— Я никогда не пойду на это, — сказал Альтман, им овладевал ужас.

Марков засмеялся.

— Мы никогда и не говорили, что нам нужно, чтобы ты пошёл на это, — сказал он.

— Как и любой пророк, ты будешь больше полезен для нас мёртвым, чем живой, — сказал Стивенс. — Как только ты умрёшь, мы сможем позволить правде — нашей правде — разрастись вокруг твоего имени, и ты ничего не сможешь с этим поделать. Ты будешь чем-то большим, нежели простой человек. Мы напишем истории о тебе, священные писания. Мы сотрём все факты о тебе, которые нам не угодны и подгоним под то, что нам нужно. Твоё имя навеки будет связано с Церковью Юнитологии. Ты станешь прославлен, как наш основатель.

— Что позволит нам оставаться в тени и добиваться своей цели, — добавил Марков. — И я должен признаться, что нахожу весьма ублажающим думать, что твоё имя руководит движением, которое ты так старательно пытался уничтожить. Это почти заставляет все неприятности, которые ты причинил, казаться стоящими того.

— Тебе это никогда не сойдёт с рук, — сказал Альтман.

Марков улыбнулся, обнажая кончики своих зубов.

— Ты в действительности сам не веришь в то, что говоришь, — сказал Стивенс. — Конечно же, нам всё сойдёт с рук.

— Итак, официально ты стал расходным материалом, — сказал Марков. — И мы решили пожертвовать твоё тело науке. У нас запланирована для тебя особо ужасающая смерть.

— Ты найдёшь это занятным, — сказал Стивенс. — Используя тип генетического материала, синтезированного Гутом, мы разработали образец, с которым, мы заинтересованы, чтобы ты встретился. Это было достигнуто путём объединения материала из трёх человеческих трупов с ДНК. Мы назвали его в честь одного из трупов. Мы называем это — Кракс. Результаты, с чем, я уверен, ты, вероятно, согласишься, весьма впечатляющие.

Альтман попытался рвануть через стол, но в результате только опрокинулся вместе с креслом. Он лежал, прижавшись лицом к полу.

Через некоторое время Марков и Стивенс встали со своих кресел и подняли его вертикальное положение.

— Кракс, кстати, лгал тебе, когда говорил, что не убивал твою подружку, — сказал Марков. — Как её звали? А, не имеет значения, я полагаю. Он прикончил её. Как всегда, неуравновешенный характер. Именно поэтому он стал расходным материалом.

Альтман не ответил.

— Так что это твоя мотивация, — сказал Стивенс. — Месть. Убей Кракса и смерть Ады будет отомщена. Должно получиться хорошее шоу. — Он улыбнулся. — Это кажется достойным, не так ли? Подходящий для тебя способ, чтобы встретить свою конец? Кто может попросить что-нибудь большее?

— Возможно, ты думаешь, что мы собираемся бросить тебя туда беззащитным, — сказал Марков. — Если ты действительно так думаешь, то ты ошибаешься. У нас есть для тебя оружие. — Он потянулся в свой карман и вытащил ложку, принудительно вручив её Альтману в кулак. — Вот так, — сказал он. — Удачи.

А затем, без лишних слов, парочка поднялась и вышла из комнаты.

 

3

Помещение, в которое они его бросили, было округлое, около шести метров в диаметре. Они затолкали его через проход с герметизированной дверью и оставили там, сжимая своё нелепое оружие, в течение длительного времени. Он попытался сделать его немного менее нелепым, скребя им о стену и затачивая его край, придавая ему остриё, делая из него импровизированный нож.

Комната для наблюдений находилась прямо над головой, такого же размера и формы, что и помещение ниже. Стеклянный потолок нижней комнаты служил, как стеклянный пол верхней. Вверху он мог видеть Стивенса и Маркова, маячащие над ним. Они попивали из бокалов шампанское и улыбались.

Одно дело — быть убитым, размышлял Альтман, но умереть, зная, что после твоей смерти дурная слава запятнает твоё имя, это совершенно другой случай. Иногда лучше быть старым пьяницей в обносках и не иметь имени.

Внезапно вторая дверь камеры открылась, разоблачая тёмный коридор. Он оставался на месте, вблизи двери, через которую его затолкали, ожидая появление чего-то, не двигаясь.

Мир — это ад, подумал Альтман. Ты можешь сделать всё правильно и обмануть смерть, а затем всё разрушить одним неверным шагом. Такие, по-видимому, были условия жизни. По крайней мере, его жизни.

Неожиданно его достиг запах. Он был из разряда гниющего зловония, вонючий до крайности. Альтмана затошнило.

А затем он услышал тяжёлый, скрежещущий звук и существо втащило себя через дверь.

Когда оно входило, то скребло о стороны прохода. Он мог видеть, здесь и там, напоминания о том, что некогда это было человеком: нога, которая была растянута и расщеплена, теперь выступала из сустава гигантской, хитиновой руки твари. Пальцеобразные щупальца тряслись над её лицом. И там, посреди её пульсирующего живота, находилось крупное затвердение на коже, похожее на кричащее лицо Кракса.

Оно протолкнуло остальную свою часть в комнату и завыло.

О, Боже, подумал он. Пусть это будет галлюцинация. Пусть это будет сон. Позволь мне проснуться.

Он закрыл глаза, потом открыл их снова. Существо всё ещё было здесь. Оно заревело, а затем атаковало.