С минуту мне казалось, будто грядет повторение Чемпионата, только в худшем смысле. «Чемпионат США. Часть вторая». «Чемпионат-2. Деменция возвращается». Только вместо прожекторов – ряды неоновых огней спортзала, а вместо скучающих ребят с родителями – целое море лиц, мои одноклассники; щелкают сотни фотоаппаратов, все застыло в немом ожидании.

Я стояла за кулисами.

Миссис Таунсенд прошлась по сцене, стуча каблучками, и поднялась на кафедру; через плечо у нее была бордовая лента.

– Дамы и господа, дорогие родители, дорогие выпускники, – начала она и помолчала, выждав, пока стихнет гул аплодисментов. – Слово предоставляется вашему спикеру, Саманте Маккой.

Я вышла – нет, выплыла, – нет, взлетела на сцену. Чтобы устоять на ногах, я облокотилась на кафедру, сжала руки.

И обратилась ко всем нашим близким, слившимся в бесформенное пятно:

– Оливер Голдсмит сказал: «Величайшая слава ждет не того, кто никогда не падает, а того, кто, падая, каждый раз встает на ноги».

А потом мозг отключился, но не так, как раньше. Отключились все посторонние мысли, слова и чувства. Мозг будто знал, что для вопросов не время, и скомандовал: «Ладно, раз уж мы здесь – за дело!»

Во время речи я совсем не думала, а только видела. Передо мной, Сэм-из-будущего, вставал ряд картин. Я видела Стюарта напротив меня за столиком в кафе, его взгляд из-под черных ресниц, и как он смеется за бокалом молочного коктейля; спокойное лицо миссис Таунсенд за компьютером; голубой отсвет аквариума на лице Дэви, когда она наблюдала за бойцовой рыбкой.

Десять минут спустя я уже говорила: «И если вам кажется, что силы ваши на исходе, можно спросить себя, где именно вы споткнулись и почему, и дать себе слово никогда больше не падать на том же месте. Для этого мы и учимся, извлекаем уроки – и в школе и в жизни. Но на этом работа не кончается. Если вы упали, вспомните, что впереди еще много хорошего, и, черт подери… – Всеобщий хохот.

Это был экспромт – ничего не поделаешь, вырвалось. Я оглянулась на учителей: одни давились от смеха, другие качали головами.

– И если вы упали, – продолжала я, тоже сквозь смех – то, черт подери, вставайте!

Лица одноклассников вновь обрели четкость.

– Спасибо, – закончила я под одобрительный гул.

И все же самое приятное ждало впереди. А именно, сейчас. Точнее, нет, не сейчас.

Сейчас я в машине, а речь о том, что последовало за торжественной частью.

Помнишь, как я грустила и досадовала, что за каких-нибудь полминуты можно свести на нет целых четыре года работы? Оказалось, я поспешила с выводами, ведь и наоборот тоже бывает.

Грянуло наше последнее «ура», взлетели в воздух выпускные шапочки – будто гановерский выпуск рассыпался, как карточный домик.

Линн Нгуен обернулась и бросилась мне на шею, как давней подруге, и мы обе дали «пять» Уиллу Мэдисону, и все те, кого я до сих пор знала только по именам и по затылкам, подходили ко мне и говорили: «Молодец!» – но даже и это не самое приятное; самое приятное, что мне вдруг вспомнилось, что есть прекрасного в каждом из них, как будто до сих пор я дышала этим, как воздухом, бездумно, неосознанно, а теперь хотелось с ними поделиться и узнать о них все. Нет, не их заветные мечты или мнение о неравенстве в обществе, а их настроение, планы на будущее.

– Линн, ты остаешься здесь, в Верхней долине? Я слышала, у тебя стажировка в журнале.

– Элена, ты выступила потрясающе! А откуда у тебя теннисные туфли на каблуках? Я и не знала, что такие бывают!

– Уилл, ты на следующий год будешь играть за футбольную команду Вермонтского университета?

Я вела светскую беседу, Сэм-из-будущего!

И вскоре все засобирались на вечеринку к Россу Нервигу (меня не то чтобы пригласили, но и не гнали – то есть сказали, чтобы и я тоже приходила), и я хочу пойти.

Не говоря уж о том, что и Мэдди тоже придет. Она пробралась ко мне сквозь ряды стульев, и когда оказалась совсем близко, то не сказала ни слова, только обняла меня, и я ее тоже, что есть силы.

– Прости меня, – сказала я ей прямо в ухо; ее стриженная «ежиком» часть волос была выкрашена в бордовый, цвет Гановерской школы.

– За что? – переспросила она, и мы разжали объятия.

– Прости, если вдруг я тобой пользовалась.

Мэдди невесело улыбнулась.

– И ты меня прости. У меня была дерьмовая полоса в жизни.

– Думаю, ты была отчасти права.

– Но теперь… – Мэдди обвела жестом ярко освещенный спортзал, шумную счастливую толпу. – Теперь это все ерунда. Школа позади. Что нам теперь школа? Тем более тебе.

– Это уж точно! – сказала я и ахнула – внутри будто узел развязался. Еще совсем недавно узел этот был необходим, слишком многое приходилось держать в узде, но Мэдди права – что нам теперь школа?

– Но знаешь, о чем я все равно жалею? – сказала я, запинаясь.

– О чем? – Мэдди насмешливо сдвинула брови.

– Жалею, что не успела с тобой крепче подружиться.

– Не беда! – Мэдди подкинула в воздух шапочку и снова поймала. – Времени у нас вагон!

– Мэдди! – окликнула ее Стасия, стоявшая рядом с родителями. С ними была и Пэт. Я не знала, снова ли Мэдди и Стасия стали подругами, но теперь, как и многое другое, это стало неважно. Главное, Мэдди счастлива.

– Мне пора! – бросила она.

Я схватила ее за рукав.

– Увидимся вечером у Росса Нервига?

Мэдди застыла на полпути к Стасии, разинув рот.

– Сэмми Маккой жаждет повеселиться! – И приложила к губам палец. – Молчу, чтоб не сглазить! Ни слова больше! Да, увидимся вечером.

Когда толпа слегка поредела, меня разыскали родители, бабушка и дедушка, а следом подбежали Гаррисон, Бетт и Дэви, чистенькие, причесанные, принаряженные.

– Ты наша гордость! – воскликнула мама и обняла меня крепко, порывисто, почти до боли.

– Наша гордость! – подхватил папа и обнял нас обеих.

Бетт и Дэви потянулись ко мне с двух сторон худенькими руками, и от них пахло попкорном, который бесплатно раздавали в вестибюле, а Гаррисон потрепал Бетт по макушке со словами: «Это я тебя обнимаю», – и на том спасибо!

Следом подошли бабушка с дедушкой, седые макушки вровень друг с другом. Бабушка протянула мне пухлый конверт, засунутый в книжку «Кэдди Вудлоун» – в детстве я ее любила, без конца просила бабушку почитать мне вслух, и теперь растрогалась до слез.

Поверх их голов, в нескольких шагах от нас, я увидела Стюарта; выглядел он как с обложки модного журнала (или так мне казалось): черный галстук-бабочка оттенял белоснежную рубашку, мою любимую.

Мы встретились глазами и улыбнулись друг другу так широко и радостно, что у меня, честное слово, сердце так и подпрыгнуло, как тогда, после того как он вернулся в Гановер, только на этот раз я не застыла столбом, а наоборот, едва не повисла у него на шее. Он на секунду отвел взгляд, и я, улучив миг, отерла ладонью щеки – вдруг тушь потекла?

Когда я снова посмотрела на Стюарта, он знаком велел мне подождать – из глубины зала ему махали Дейл с родителями. Я подняла большой палец и повернулась к родным с самой кроткой улыбкой, на какую была способна.

– Мама, папа, можно я пойду вечером на вечеринку?

– Молодец, Сэмми; дождалась, пока мы будем в хорошем настроении, – ответил папа, в шутку скрутив Гаррисона.

– Нет, правда! Пожалуйста!

– М-м-м… – протянула мама. – Если хочешь, зови ребят к нам!

– Но…

– Не стоит тебе идти, дружок, – покачал головой папа.

– Ну Марк, отпусти ее. – Погладив меня по спине, бабушка улыбнулась мне. – Она заслужила праздник.

– Ха! – воскликнул папа. – Ты же сама в свое время не пускала меня на выпускной!

– Верно, не пускала, но отец-то пустил! – Бабушка метнула взгляд на деда.

– Да, пустил, – отозвался дедушка и подмигнул мне.

Мама вздохнула.

– Я по твоей милости скоро поседею. – Она указала на меня взглядом. И обратилась к дедушке: – Вы уж не обижайтесь.

– Твоя подружка с ирокезом тоже идет? – спросил папа. – Та, что умеет делать искусственное дыхание?

– Мэдди? Да! – Значит, они почти согласны! Я чуть в ладоши не захлопала от радости. Мэдди еще не ушла. – Мэдди! – крикнула я.

– Что? – отозвалась она.

– Мы сегодня веселимся, да? – Я многозначительно глянула на нее.

– Да! – откликнулась она. – А как же!

Я сказала, что на стоянке меня встретит Стюарт или Мэдди, и мы вместе поедем. Море фотографий, поцелуев, последнее «будь умницей» от мамы с папой – и все разошлись.

И вот я здесь, на стоянке, в машине, которую родители разрешили мне взять с условием, что до полуночи я буду дома.

То, что стряслось на Чемпионате – всего лишь досадная случайность. Очень-очень не вовремя. И даже если это повторится в Нью-Йорке, я смогу объяснить, что со мной. «Такое бывает редко», – скажу я. У меня далеко не самый тяжелый случай.

Даже сейчас, когда я могла бы уже веселиться, я сижу и пишу тебе, потому что уловила закономерность: всякий раз, когда я пишу тебе, Сэм-из-будущего, мне везет. Вот он, секрет успеха. Хотя бы отчасти. В награду за все вечера, проведенные дома и в библиотеке, за ночную зубрежку – сегодня я буду праздновать, и пусть этот вечер не кончается!

Одно плохо: Стюарт уже двадцать минут как уехал, оставив меня наедине с родными. Мэдди тоже уехала. Стюарту я сказала: не волнуйся, поезжай с Дейлом, встретимся на месте. Ну так вот. Думаю, родители разрешили бы мне добираться одной. Куп прислал мне эсэмэской адрес. Подумаешь, всего одна поездка, и голова у меня ясная, как никогда.