Мэдди заехала за мной в двухдверной «Тойоте», подняв тучу пыли и сигналя, чтобы не задавить Щена. Июнь был на исходе – самое настоящее лето: жара, солнце, всюду пчелы, с кормушки для колибри стекает липкий сахарный сироп. Дело было в субботу; Мэдди дала «пять» Гаррисону, Бетт и Дэви, всем по очереди, махнула маме, которая полола грядку, и умчала меня прочь с горы.

Мы подкатили к ее дому, где под плакатом «Поздравляем, Мадлен!» Мэддины родственники – копии Мэдди, только кто постарше, кто помоложе, и прически у всех разные, – потягивали лимонад. Очутившись в толпе едва знакомых людей, я чуть не запела, как Дэви: «Жизни карусель…»

Свобода! Никто меня ни о чем не спрашивал. Я просто сидела на веранде на качелях и уплетала печенье с шоколадной крошкой; иногда подбегала Мэдди, и мы перешучивались, или она рассказывала, как пытается соблазнить соседа по этажу.

Когда Мэдди взялась перечислять, какие предметы выбрала, я прикусила язык. Опять про учебу! Сил моих нет все это выслушивать!

Я вежливо кивала, но при всяком упоминании об университете меня скручивало в бараний рог. Замаячила тень Марианы Олива, всплыли ее слова: «Изучать надо все». Нет, я уже не тешила себя надеждой, что все могу. Не могу, знаю, что не могу.

Но вот чертовщина! В каждом письме от секретаря Нью-Йоркского университета, в каждой печати сквозила надежда, сверкала ярким павлиньим хвостом!

Когда одна из тетушек отозвала Мэдди в сторону, я заметила Купа: он и тот тип, которому Мэдди когда-то врезала, подливали себе в бокалы лимонад.

Когда Куп тоже меня заметил, я махнула ему, и он подсел ко мне на качели. С минуту мы оба молчали. Я вспомнила, что так и не угостила его обещанными кексами, когда он меня подвозил.

– Qué pasa, Сэмми? – Куп чокнулся со мной бокалом лимонада. Одним из последних предметов, что мы изучали вместе, был испанский, начальный уровень, в первый год в Гановерской школе. Перед каждым уроком Куп вот так меня приветствовал.

– Nada, zanahoria.

Куп слегка опешил.

– Как ты сказала: «ничего, морковка»?

Я хихикнула.

– Забыла, как по-испански «засранец».

– Все еще злишься на меня за то, что придрался к этому, как его, Стюарту?

– Называй его просто Стюарт.

Куп закатил глаза.

– Все еще злишься за то, что я придрался к Стюарту?

– Не знаю, – ответила я. – Думала, это ты на меня злишься. Ты с того дня так и не заходил.

– Думал, ты обиделась.

– Обидеться-то обиделась, и все-таки ты был прав. – Я вдохнула поглубже. – Я ему все рассказала.

– И? – Куп поднял брови, голос звенел тревогой, будто он готовился принять очередной удар.

– Стюарт меня не бросил. – Я запнулась. – По крайней мере, пока. Даже по хозяйству нам помогает. Вот мои родители и не просили твою маму заходить.

– Вот это да!

– Он, конечно, не все время торчит у меня, – уточнила я. – Ему по-прежнему надо много писать. А еще он подрабатывает в клубе каноистов.

Куп кивнул, пожал плечами, помолчал.

– Ну и хорошо, – выдавил он наконец.

Мы оба заулыбались, только у Купа улыбка вышла немного печальная, не знаю почему.

Так или иначе, ссора наша отгремела – мы поняли, что помирились, вот и все. Как в тот раз, когда я через много лет снова впустила его к нам в кухню. С тем же успехом мы могли бы ссориться из-за того, кому облизывать ложку из-под сдобного теста!

Со двора донесся Мэддин ликующий вопль. Мы с Купом повернули головы.

Мэдди только что получила от матери и тети очередной подарок к окончанию школы: темно-синюю трикотажную рубашку с капюшоном и вышивкой «Университет Эмори».

Я пыталась побороть зависть, порадоваться за подругу, но, наверное, лицо все-таки выдало мои чувства. Мне невольно подумалось: «На ее месте могла быть и я».

– Qué pasa? – спросил опять Куп, вглядываясь в мое лицо.

Я кивком указала на Мэдди в надежде, что он поймет.

Он понял.

– Пора мне домой, – сказал Куп. – Тебя подвезти?

– Да вроде бы Мэдди собиралась меня попозже подбросить до дома…

Куп метнул взгляд на Мэдди.

– Ты уверена, что дотерпишь до конца?

Мэдди отрывала от рубашки рукава – она их не любит. Когда с рукавами было покончено, Мэддина тетя потрясла ими над головой. Мэдди натянула капюшон и в шутку замахала на нее кулаками. Тетя хлестнула Мэдди рукавом, и они принялись гоняться друг за другом по двору.

– Да уж, это, похоже, долгая песня. – Я посмотрела на Купа, и мы рассмеялись.

Я оставила на обеденном столе подарок для Мэдди – машинку для стрижки волос фирмы «Ремингтон» последней модели, которую заказывала в интернет-магазине, – и мы улизнули через черный ход.

Мы запрыгнули в «Блейзер».

– Во сколько тебя ждут дома? – спросил Куп, когда заводил машину.

– Через пару часов, не раньше, – отозвалась я. До темноты оставался час – предзакатный час, когда на солнце еще тепло, а в тени уже прохладно. Еще час-другой свободы. Я пристегнула ремень.

Куп покосился на меня, когда мы выезжали на шоссе.

– Махнем на карьер?

Я задумалась. Во-первых, где Куп, там всегда толпа. Вдобавок, он, скорее всего, захочет расслабиться, а я не сяду в машину к человеку, который выпил.

– Не-а, – ответила я. – Попраздновали, и хватит. Слишком много печенек. – Куп хохотнул. – Я упилась в стельку, – добавила я в шутку пьяным голосом, и Куп еще сильнее расхохотался.

– Давай совсем ненадолго туда заедем. Расслабимся, вспомним детство.

Воздух был такой ароматный, свежий, сыроватый. Когда я сказала Стюарту, что больше всего люблю здешний воздух, то не соврала.

– Ладно, – согласилась я, и Куп притормозил, развернулся. – Ничего, если я позову Стюарта?

Куп медлил с ответом.

– Тебе он понравится, когда его узнаешь поближе, – добавила я, хлопнув его по плечу.

– Конечно, – процедил Куп и улыбнулся сжатыми губами.

Когда мы съехали с восемьдесят девятого шоссе и остановились у берега, Стюарт прислал сообщение: не приеду, много работы, чуть позже перезвоню.

– Похоже, Куп, будем с тобой вдвоем, – сказала я.

Держась друг за дружку, мы перелезали с камня на камень и наконец очутились на островке посреди небольшого водопада, чьи струи то встречались, то расходились. Мы перебирали воспоминания о нашем детстве, о временах без телефонов и Интернета, когда приходилось и поскучать. В те годы наши родители не могли себе позволить отправлять детей в лагерь, и нас с Купом заставляли нянчиться с малышами. Мы с ума сходили от тоски и занимались черт знает чем. То есть, тем же, что и все дети, только мы с ним всегда старались придумать что-нибудь сумасшедшее.

Мы надрывались от смеха, вспомнив, как однажды сказали Бетт, что она не девочка, а призрак, и тут Куп спросил:

– Когда мы с тобой перестали дружить?

– Гм… – Я глубоко вздохнула. – Не считая того дня, когда тебя выгнали из бейсбольной команды? – Помню его глаза в тот день, пустые, потухшие.

– Ах, да, – поспешно ответил Куп. – Да, – повторил он. – Спасибо за… – Он умолк, откашлялся. – Спасибо, что никому не проболталась.

Я промолчала. Что-то внутри меня подсказывало: «Нет, только не сейчас».

– Я бы ни за что… да… В школе я никому не рассказала, – наполовину соврала я.

– Нет, еще раньше. – Куп не ошибся, это стало лишь последней каплей.

– Думаю, это произошло постепенно, но припоминаю один случай… – начала я. Купер повернулся ко мне лицом, оперся локтями о колени, весь внимание. – В первый год в Гановерской школе. Еще до того, как тебя… как ты ушел из команды. Помню, ты должен был зайти и помочь мне присмотреть за малышами, но так и не пришел. И даже не извинился. Я и решила: ну и черт с ним.

– Да? – Куп глянул на свои руки, отер невидимую грязь.

– А на испанском ты пересел от меня к Саре Гилмор. И в школе с тобой стало и не поговорить.

Куп дергал плечами, кривил губы, подбирая слова. Я ждала, что он станет оправдываться – мол, дел было по горло, или скажет, какая я была зазнайка (что правда, то правда). Ну сказал бы хоть что-нибудь!

– Я был гаденышем, – ответил Куп.

– Да уж, – кивнула я и торжествующе хихикнула. – Ты уж извини, но приятно слышать, что ты это признаешь.

Куп открыл рот, будто собирался что-то добавить, но промолчал. Он вскочил, перепрыгнул с камня на камень и, подбоченясь, поднял к небу кулак.

– Помнишь?! – крикнул он.

Помню, конечно. В детстве этот жест означал, что Куп – уже не Куп, а КАПИТАН ПАЛКИН! Капитан Палкин – друг всем людям и животным. Главная его сила… в палке! Но! Палка может служить и мечом, и тростью, и флагом, чтобы обозначать владения, и волшебным жезлом.

– КАПИТАН ПАЛКИН! – воскликнула я смеясь. – А палки-то у тебя и нет!

Стоя на камне, я потянулась к воде, высматривая, не плавает ли поблизости какая-нибудь деревяшка, но попалась лишь пустая пивная жестянка. Я бросила ее Купу; «палка» явно была коротка.

Куп лег на живот и выловил жестянку из воды.

– КАПИТАН ПАЛКИН! – взревел он, и эхо прокатилось до самого водопада.

Я вторила ему фальшиво-торжественным голосом, как в детстве:

– ДРУГ ВСЕМ ЛЮДЯМ И ЖИВОТНЫМ!

– ДРУГ ВСЕМ ЛЮДЯМ И ЖИВОТНЫМ, ВКЛЮЧАЯ СЭММИ МАККОЙ! – заорал Куп.

Я улыбнулась ему. Он смял жестянку.

– ЭТО ПРАВДА? – спросил он и указал на меня остатками жестянки. – ПРОСТИ, ЧТО Я БЫЛ ТАКОЙ СКОТИНОЙ. ТЕПЕРЬ МЫ СНОВА ДРУЗЬЯ?

– Да, – кивнула я. – Конечно, друзья.

Я не совсем понимала, что это означает, особенно сейчас. Не считая нашего трепа на карьере, я не представляла, что нам с Купом делать вместе. И все-таки в тот миг я чувствовала, что он мой друг – лохматый, запыхавшийся, рад неизвестно чему.

– КРИЧИ ВО ВЕСЬ ГОЛОС, ЧТОБЫ ЭТО СТАЛО ПРАВДОЙ, – велел Куп.

Я сложила руки рупором.

– КАПИТАН ПАЛКИН – ДРУГ ВСЕМ ЛЮДЯМ И ЖИВОТНЫМ, ВКЛЮЧАЯ СЭММИ МАККОЙ!

Капитан Палкин еще раз поднял к небу кулак, перескочил на камень, где стояла я, и превратился обратно в Купа.

Мы сели в «Блейзер». Вспоминали, как Капитан Палкин возомнил себя лучшим в мире прыгуном с деревьев и сломал ногу. А потом, поскольку палки из костылей вышли отличные, в очередной раз превзошел себя и сломал другую ногу. Когда мы подъезжали к моему дому, то хохотали как ненормальные.

– Подожди, – сказал Куп, когда я уже отстегнула ремень. И, глядя на мой дом, продолжал: – Было и у меня такое время.

– Какое? – не поняла я.

– Когда я решил, что дружбе нашей конец. То есть я и сам был виноват. Но. Поняла, о чем я? – Он смотрел на меня, стиснув руль.

Я стала вспоминать.

– В тот раз, когда я на испанском при всех указала тебе на ошибку?

– Нет, еще до того.

Я вспомнила средние классы.

– Когда я не поверила, что у тебя аллергия на пчел?

Куп засмеялся.

– Не-а.

– Говори же.

– Когда… – начал он, откашливаясь. – Летом, после восьмого класса, когда я тебе позвонил. И пригласил поужинать в кафе «У Молли». Да, в пятницу вечером. И обещал за тебя заплатить карманными деньгами. А ты ответила… ну как, припоминаешь?

– Ох… Да. – Я помнила довольно смутно, как он нес чушь по телефону, а потом еще пару недель сторонился меня, но в конце концов вся история забылась. – Я решила тогда, что ты что-то задумал, хочешь меня разыграть. А потом решила, ты на меня разозлился за то, что я не пошла.

– Я не злился, Сэмми. – Куп снова оглянулся на мой дом. – Но мои чувства были задеты. – Он опять откашлялся. – Мои детские чуй-ства! Чувства восьмиклассника! – добавил он. – Ха-ха!

– Ох! – Я со вздохом выбралась из машины, оперлась на открытую дверцу. Я, кажется, поняла, на что намекал Куп, но не была до конца уверена и сказала: – Ох, черт, Куп… Прости меня.

Он покачал головой, пытаясь отшутиться:

– Да ладно тебе. Так, вспомнилось. Небольшой экскурс в прошлое.

Мама уже открыла дверь, поджидая меня.

– Ну, до скорого? – спросила я, пытаясь сгладить неловкость.

– До скорого, – отозвался Куп.