Все дни теперь как этот: я просыпаюсь и вспоминаю, что мне сегодня предстоит, что надо успеть, что записать, с кем встретиться. Утренняя тишина захлестывает меня медленными волнами, и я не сопротивляюсь. Я лежу в постели, думаю, дышу, что-то болит, а что-то – нет.
Высовываю из-под одеяла одну ногу, потом другую, спускаю их на пол. Приходит мама с ароматом базилика и свежести, за ней – папа с мятным поцелуем, и сейчас я стою у зеркала с таблетками и йогуртом и сама не знаю, отчего так приятно просыпаться по утрам. Не понимаю, как это раньше я стремилась узнать побольше о том, что творится в мире, а сейчас не перестаю удивляться тому, что у меня под самым носом. Поражаюсь, как это мозг может работать медленно, но притом четко и ясно. Миллионы событий происходят одновременно в доме, во дворе, на горе.
Я рассказывала, что под моим окном свили гнездо славки?
Рассказывала, что папа иногда играет у себя в комнате на гитаре, когда думает, что все спят?
Как в одном человеке могут уживаться столько разных личностей? Как можно хотеть столько всего сразу? Почему все вокруг так добры ко мне?
Стюарт завтра возвращается. Я стараюсь не думать об этом, потому что не хочу, чтобы все стало как раньше. Не то чтобы Стюарт что-то сделал не так, с ним все в порядке, просто он больше не вмещался в эту волшебную комбинацию людей, которые приняли меня такой, какая я есть сейчас. Не знаю, захотел бы он играть в фальшивый теннис или строить дома из палочек. Девушкой Стюарта была ты, Сэм-из-будущего, и я, которая старалась быть тобой. Не знаю, как ему понравится обычная Сэмми, которой я была теперь. И только училась быть собой. Ай, ладно.
Я вышла во двор попрощаться с родными и дождаться миссис Линд и издалека заметила Купа, он шел мне навстречу с миской клубники из маминого сада.
– Привет, Саманта!
– Привет, Купер!
Он бросил мне клубничину. Я подставила руки и, ясное дело, не поймала.
– Ох, прости, – смутился Куп, наклонился и поднял с земли ягоду. Вытер о рубашку и съел. – Я спросил у твоих родителей, можно ли тебе устроить небольшое приключение.
«Последнее приключение в моей жизни», – подумала я, хотя, может, на самом деле и не последнее. Но ведь лучше-то мне не становится. Я стала спокойнее, но мне нисколько не лучше. Думаю, Куп тоже это понимает.
– Ты не против?
– Отлично, я за! – Я поманила Купа с клубникой. Он подошел. Мы умяли всю миску, ягодка за ягодкой, иногда я поднимала голову, чтобы взглянуть на Купа, а иногда – нет.
– Давай сходим к ручью, – предложила я наконец и свистом подозвала Щена. Когда он подбежал, мне вдруг захотелось походить босиком по траве, я села на землю и стала снимать туфли. Процесс оказался долгим. Куп, пока ждал меня, бросал Щену палку. Я протянула Купу руку – и в путь.
Ручей недалеко, по ту сторону шоссе, на дне овражка под низко склонившимися деревьями, и его не разглядишь, пока не подойдешь вплотную. Мы сели рядом, опустив ноги в воду с солнечными бликами.
– Обидно, что я стала медленней бегать, – пожаловалась я.
– Может, и не медленней, – предположил Куп. – В детстве мы оба были колобками, а сейчас ты вернулась к нашей прежней скорости.
Я от души расхохоталась, вообразив, как мы неуклюже катимся к ручью, надув щеки, с разлетающимися волосами, с криком: «У-у-у-ух!»
– Когда бежишь под горку, кажется, что бежишь быстрей, чем на самом деле, правда?
– Это всего лишь гравитация! – ответил Куп, и мы оба засмеялись. Смеялся он низким, глубоким смехом, а потом глянул на меня с прежней безмятежной улыбкой и сказал: – Да.
– Что «да»?
– Просто задумался и последнее слово произнес вслух.
– У меня тоже так бывает, – отозвалась я.
– Давай сходим в магазин! – предложил Куп. – Я с самого начала так и хотел.
– А лучше побудем здесь еще, – ответила я. Хотелось растянуть этот день подольше, насладиться каждым его кусочком.
– Сэмми… как… – начал Куп, но тут же сказал: – Да ладно, ничего.
– А что? – встрепенулась я.
– Как ты ко мне относишься? – выговорил он поспешно.
Он снова повернулся к воде, лица не было видно, и невозможно было угадать его мысли.
Я потупилась.
– Ты Куп, и этим все сказано, – начала я – Ты просто… ты просто есть, и все.
– Ты думаешь, я здесь, с тобой, лишь потому что ты больна? Нет, дело не только в болезни. – Он обхватил руками лодыжки, пальцы дрожали. Странное дело, как мышцы выдают состояние души.
– Нет, – ответила я, и он повернулся ко мне. – Просто я считаю тебя хорошим другом.
– Да, понятно, – кивнул Куп.
В волосах у него запутался жучок. Поймать я его не поймала, просто стряхнула. Куп провел рукой по волосам, там, где их коснулись мои пальцы.
– Жучок, – пояснила я. – Улетел.
Я надвинула на нос очки.
– Мне тебя не хватало, – сказал вдруг Куп и пожал плечами – мол, что тут непонятного?
– И мне тебя не хватало, – ответила я, тоже поспешно. Слишком поспешно для столь глубокого чувства, для столь долгой разлуки. Вот бы он теперь заходил каждый день, ну и пусть ему не нравится Стюарт; вот бы и дальше устраивал нам «приключения» – или хотя бы просто забегал поздороваться. Интересно, почему он это сказал? Я собралась с духом и продолжала: – Мы с тобой отдалились на время, а теперь опять сблизились. Так?
– Да. В общем, так. – Куп смотрел на меня, но не в глаза, а окидывал взглядом меня всю. Я вспыхнула.
Мы встали. Солнце уже вовсю грело воду и камни.
И мы сделали круг, как я рассказывала – наш обычный летний маршрут.
Под гору, к ручью, к магазину – поболтать с Шустрым Эдди (он сказал, что рад видеть нас обоих, но заметил, что «Блейзер» Купа уже не в первый раз превышает скорость; на этот раз он прощает – спасибо, Эдди!). Когда мы зашли в магазин, то оба уже взмокли.
В магазине остались две последние бутылки лимонада «вишня-ваниль».
– Вот и славно, – обрадовался Куп, открывая дверцу холодильника. – Не подеремся.
– Пусти меня сюда, поближе, а то сгорю.
Мы встали плечом к плечу возле самых полок, уткнувшись носами в прохладные бутылки.
И назад, к ручью, пить лимонад! Мою бутылку по дороге растрясли – парень нес ее в кармане, – и когда Куп открыл емкость, нас обрызгало с головы до ног. Мы умылись водой из ручья и стали карабкаться вверх по склону горы. Куп посадил меня на плечи. Я прижалась щекой к его спине. Он был весь мокрый – ну и что?
Когда мы добрались до дома, Куп во дворе продемонстрировал Бетт и Дэви все чудеса Капитана Палкина.
А потом встал на колени и вручил им длинные палки, которые мы подобрали на краю леса.
– Передаю волшебный жезл Капитана Палкина тебе, Дэвиэн Маккой, и тебе, Бетт Маккой.
– Не забывайте, можно быть капитаншами, необязательно капитанами, – объяснила я.
– Подругами всем людям и зверям, – вставил Куп.
– Аминь, – повторила я.
– Амиииииинь! – закричала Дэви и схватила свою палку.
– Аминь, капитанши! – сказала Бетт и взяла свою.
– Именно так, – кивнула я ей.
Мы зашли в дом, и Куп увидел в ванной мою записку самой себе, и спросил: «Что это?»
Я рассказала ему про задумку с зубной щеткой, и ему пришла в голову мысль… пусть лучше сам объяснит.
здравствуй, уважаемая книга памяти, это купер линд, сердцеед любитель тусовок. увидел я, как сэмми клеит на стену записки себе самой, и подумал: неплохо бы по всему дому навешать записок, ей в помощь. да не просто ярлыки, а пусть это будет целая книга памяти дома. может, давние воспоминания оживят и кратковременную память? не знаю, я не врач, но взять, к примеру, ванную – пусть там будут не только инструкции, но и какая-нибудь история из прошлого. скажем, на ванне: «здесь сэмми и купер, когда им было по шесть лет, насыпали в ванну порошка для сока, потому что хотели искупаться в сладкой ванне, и в наказание их заперли дома на две недели». и тому подобное.
Это снова Сэмми. Вот некоторые из них:
На дверце холодильника: Который час? Если сейчас половина двенадцатого – время перекусить, выбирай что хочешь! Если меньше, то ты недавно завтракала. Если больше, подожди немного, мама с папой накормят тебя обедом. А шоколадное молоко – всегда пожалуйста!
Как-то раз Гарри взял упаковку из-под шоколадного молока и смешал в ней клейстер, чтобы сделать «машину времени» и принести в школу на урок естествознания. Написал на ней четко и ясно: «КЛЕЙСТЕР! НЕ ПИТЬ!» – но Сэмми так увлеклась книгой, что, не глядя, схватила коробку и отпила большущий глоток! И выплюнула, и испачкала дверцу холодильника. А пока бегала за тряпкой, Дэви для красоты всю дверцу перемазала блестками. Интересный факт: вот почему дверца холодильника теперь выглядит так, будто ее облевал единорог!
Над собачьей миской: Щена не кормить! Гарри его с утра уже покормил и вечером тоже покормит.
Помнишь, как однажды Купу пришло в голову устроить «щенячью охоту за пасхальными яйцами», только яйца заменить сырыми сосисками? Он спрятал сосиски по всему дому, чтобы посмотреть, унюхает ли Щен. Щен отыскал все, кроме одной, которую мама нашла потом в стиральной машине. Купу до сих пор стыдно.
На моем зеркале: С добрым утром, Сэмми! Скоро зайдут мама с папой, поздороваться с тобой.
Помнишь, как ты сама выбрала это зеркало и столик, когда тебе было шесть лет? Ты жила в этой комнате с Гарри, а когда подошел твой день рождения, то решили, что пора тебе иметь отдельную комнату. И мы поехали в Ливан на блошиный рынок – только ты и мама с папой, малыши остались с миссис Линд, – и ты сразу же присмотрела столик с зеркалом. Родители пытались тебя отговорить – слишком уж он был громоздкий и старомодный для такой маленькой девочки, – но ты упорно стояла на своем, и они доверились тебе, и погрузили его в кузов, и разрешили тебе ехать с ним рядом в кузове до самого дома. Не считая книг, это были твои первые личные вещи в доме.
Сейчас мы зависаем у меня в комнате после ужина. Куп читает справочник по ремонту горнолыжного оборудования – со следующей недели он будет работать на горнолыжной базе в межсезонье.
Он только что ушел на кухню за стаканом воды.
Сегодня я ничего не забыла.
На самом деле в последние пару дней я себя чувствую превосходно – с тех пор как Куп стал заходить.
Что-то сжимается внутри, но это приятное чувство – волнение, трепет – оттого, что уже поздний вечер, а Куп здесь, у меня в комнате. Странно, правда?
Ой, вот он идет!