Когда мой автомобиль подъезжает к ночному клубу, снаружи уже ожидает толпа фотографов.

— Мне подъехать к заднему входу, сэр? — спрашивает шофер. Он не такой нахальный, как некоторые из этих водителей Банка. У одного даже хватило наглости попросить у меня автограф.

— Задние ходы — для слуг, — бросаю я. — Все в порядке.

Я проверяю свое отражение в окне машины. Хотел бы я поблагодарить суррогата, которая меня сотворила.

Нет скул более совершенных, чем мои. Две расстегнутые верхние пуговицы на моей рубашке — проверено. Немного одеколона — проверено. Я улыбаюсь своей самой дьявольской ухмылкой, приглаживаю волосы и открываю дверь машины.

Я тут же окружен.

— Гарнет! Гарнет, сюда!

— Улыбнитесь нам!

— Правда ли, что вы нанесли ущерб в тридцать тысяч диамантов отелю Уолефорд?

— Сколько скандалов сможет пережить Дом Озера, прежде чем вы нанесете непоправимый урон его репутации?

Это фраза заставляет меня остановиться. Я поворачиваюсь и кидаю на фотографа пронзительный взгляд.

— Мне льстит, если вы думаете, что я способен разрушить репутацию дома, который существует с момента основания Одинокого Города, — говорю я. У мужчины хватает порядочности выглядеть пристыженным.

На его место приходит другой репортер. — Купит ли ваша мать суррогата на завтрашнем аукционе? — спрашивает она.

Кто-то всегда должен все испортить, спрашивая меня о моей матери. Как будто это единственное, чем я хорош.

— Моя мать не делится своими планами со мной, особенно когда речь идет о рождении детей. У нее руки уже заняты одним, как вы все быстро всегда подмечаете. — Все смеются над этим, пока я захожу внутрь.

Они кричат мне вслед, пытаются выведать больше, но я воспринимаю их вопросы как капли дождя, скатывающиеся с моей спины, падающие на землю и исчезающие в никуда. Меня не волнует то, что думают обо мне репортеры Банка.

Когда-нибудь я стану Герцогом Озера.

Мне плевать на чужое мнение.

Клуб называется «Призовая Жемчужина» — не особенно умное название, но заведение новое и получило хорошие отзывы.

Меня, конечно же, пригласили на большую вечеринку-открытие, но ночь перед Аукционом настолько скучна, что я подождал несколько дней, чтобы мне нашлось занятие, и это не было связано с тем, чтобы находиться рядом с матерью.

Она всегда особенно ужасна прямо перед Аукционами, хотя она никогда не покупает суррогата. Но в этом году она стала абсолютным кошмаром.

Поэтому после того, как она и мой отец отбыли во дворец Розы, чтобы скоротать там вечер, я решил, что самое время нагрянуть в Банк. Я не был здесь неделю после инцидента в отеле Уолефорд, а Жемчужина может быть такой скучной. К тому же все девушки там либо слишком чопорные, либо слишком заняты своими компаньонами. Девчонки Банка — лучшая партия.

Я не часто чувствую жалость к отцу, но сейчас именно этот случай. На скольких ужинах перед Аукционом он побывал? О чем они вообще там говорят? Как выглядят суррогаты? Я не могу придумать ничего более скучного, чем суррогат. Они редко говорят, а когда они это делают, то ограничиваются «да, моя госпожа» и «нет, моя госпожа».

Их водят везде, как щеночков, и никто их не замечает по большей части. По крайней мере, обычные слуги занимаются интересными вещами, например, лгут моей матери или крутят интрижки друг с другом.

Какой-то огромный мужчина в длинном пальто с поклоном открывает дверь, и меня приветствует порыв теплого воздуха с примесью духов и пота. Освещение в этом месте сказочное — в центре потолка висит одна большая люстра из тысяч маленьких стеклянных шариков. Вокруг танцпола расположены круглые столы, на каждом из них — маленькие лампы розоватого оттенка с золотой бахромой, а сзади — подсвеченная барная стойка; стеклянные бутылки блестят зеленью, янтарем и синевой.

Играет духовой оркестр, и танцпол наполнен телами — молодежью Жемчужины и богатеями Банка. Одна девушка мне подмигивает, когда партнер кружит ее.

Я пробираюсь к бару, и люди расступаются, иногда признавая меня рукопожатием или поклоном. Люди Банка любят притворяться, что они лучшие друзья королевской семьи. Я не возражаю, если смогу побыстрее выпить.

— Чем я могу быть полезен вам этим вечером, сэр? — спрашивает бармен. Он хорош — лишь малейший след узнавания присутствует в его глазах, когда он видит меня.

— Виски, — говорю я, и он кивает.

— Гарнет! — Ко мне, спотыкаясь, подходит Пери, пьяный уже как обычно. Пери — из дома Ручья, и я думаю, он всегда считал, что мы должны быть друзьями, основываясь только на этом. Как будто ручей и озеро — это одно и то же. Его полное имя Перидот, и я не виню его за прозвище. Думаю, я бы покончил с собой, если бы Мать назвала меня так глупо.

— Полегче, Пери, — говорю я, когда он сильно склоняется к девушке рядом с ним. Она красивая, но слишком белокурая на мой вкус.

— А он ничего, — хихикает она. — Привет, я Лейси. — Она отправляет мне испепеляющий взгляд, который, я готов поспорить, она практиковала дома.

— Мы заказали стол; я все думал, когда ты приедешь, — говорит Пери. — Пойдем.

Я забираю у бармена свой напиток и бросаю пару диамантов на барную стойку. Проходя сквозь толпу, мы подходим к небольшому отсеку позади. Из присутствующих — Джаспер из дома Долины с двумя брюнетками по обе стороны от него. Коренастый парень из банка по имени Марвер обнимает рукой пухлую блондинку — он быстро встает, чтобы пожать мне руку. Его мать управляет одним из лучших компаньонских домов Банка.

А прямо по соседству с единственным пустым местом сидит потрясающая красотка — волосы, словно полированная медь, короткое голубое платье, которое обрамляет ее изгибы в правильных местах, темно-красные губы… Она непристойно мне улыбается.

— Это место занято? — спрашиваю я, и она смеется. Это низкий смех, возбуждающий во мне желание.

— Вовсе нет, — говорит она. — Что ты пьешь?

— Виски, — говорю я, поднимая бокал.

— Я тоже, — говорит она, улыбаясь в очередной раз и поднося свой фужер к моему.

Кажется, я влюбился.

— Гарнет, ты знаком с Циан? — говорит Марвер. — Ее отец заведует Вестником Одинокого города.

— Так что следи за своим языком рядом с ней, — говорит Пери, слишком уж карикатурно подмигивая. Я хочу задушить его.

Он портит мне игру до того, как у меня появится шанс начать.

Но Циан просто смеется. — Сегодня все строго между нами, я обещаю, — говорит она. Проведя рукой по моему бедру, она смотрит мне прямо в глаза и выпивает остатки своего напитка.

— Еще? — спрашиваю я. Она улыбается.

Когда я просыпаюсь на следующее утро, кажется, будто моя голова уменьшилась вдвое от нормального размера, а мой язык похож на наждачную бумага.

— Тьфу. — Я перекатываюсь по кровати и падаю на пол. Я все еще в своем костюме, но рубашка полностью расстегнута. Ботинок остался только один.

Что случилось прошлой ночью?

Я пытаюсь вспомнить детали, но все как в тумане. Циан прижимается ко мне на танцполе, бутылки виски и шампанского прибывают к столу, Циан толкает меня в темноту, наши губы встречаются…

Я распахиваю глаза. Мы пошли куда-то. Одни, вместе. Я помню, как она расстегивала мою рубашку. Я помню, как я расстёгивал ее платье.

О нет. Я же не… Я хватаюсь за промежность, будто она может мне сказать, что я нарушил единственное королевское правило, которое я абсолютно не могу нарушить. Я нарушал все остальные, но не это. Секс до свадьбы? И с девушкой из Банка? Я потеряю свое наследство, титул, вообще все.

Я зову лакея. Мне нужны кофе, еда. Может, я ничего не сделал. Может, мы лишь немного позабавились. Кажется, я помню, что обещал ей что-то, ее смех, а затем слезы. Это была новая машина? Скорее всего. Или приглашение в Королевский Концертный Зал?

Я с гудящей головой поднимаюсь на ноги и, спотыкаясь, бреду в ванную, включая там кран. Моему лицу так приятно под струей теплой воды. Я рассматриваю свое отражение — глаза красные и опухшие, волосы спутаны.

— Что ты наделал? — спрашиваю я себя.

Слышен стук в дверь. — Входите! — зову я, вытирая лицо полотенцем. — Надеюсь, Зара сделала сегодня крепкий кофе.

Но когда я появляюсь в своей комнате, вижу, что завтрак принес не лакей. Аннабель.

Даже если бы лицо Аннабель не было одним из самых выразительных, что я когда-либо видел, предельно ясно, что я попал. Держу пари, ни один из лакеев не хотел рисковать, имея дело со мной сегодня.

— Что я сделал? — спрашиваю я.

Она ставит поднос на мой кофейный столик и пишет на своей доске.

Машина.

— Я разбил ее? — Я не помню, как ехал домой прошлой ночью.

Аннабель закатывает глаза.

Озеро.

— Я заехал на ней в озеро? — Она кивает. — Наше озеро? — Еще один кивок. — Ну, что же. Это первый раз.

Затем я ничего не могу поделать — я начинаю смеяться. Образ лица моей матери, когда она просыпается в день аукциона, смотрит в окно и видит машину сына в своем драгоценном озере, слишком бесценен.

Аннабель подходит и бьет меня своей доской.

— Ой! Эй!

Не смешно.

— Извини, прости.

Рискованно.

— Знаю, — говорю я. — Я больше не буду этого делать.

Она смотрит на меня.

— Я обещаю, — говорю я, и рисую пальцем Х на месте сердца. Так она всегда обещала мне, что не будет жаловаться на меня, когда мы были детьми, и я попадал в переделки за то, что писал ругательства на стенах бального зала или связывал вместе шнурки Отца.

Аннабель дарует мне небольшую улыбку, и я знаю, что прощен. Затем она поднимает крышку с подноса.

Запах горячей копченой говядины и картофеля — словно приветственный зов для моего желудка. Аннабель знает мою любимую похмельную еду.

— Говядина на завтрак? — говорю я. — Ты — спаситель.

Она широко раздвигает шторы моей комнаты, и я вижу темно-золотой свет — солнце начинает садиться.

— Я спал весь день?

Аннабель поднимает одну бровь.

Что слчлс прошлой ночью.

— Ничего, — говорю я. — Я не… ничего страшного.

Я вижу, что она мне не верит. Я вгрызаюсь в свой сэндвич, и ее лицо грустнеет. Она покидает комнату, молчаливая, как призрак.

Поздним вечером Уильям, один из лакеев, приходит с новостями.

— Что такое? — спрашивая я раздраженно, когда он стучит в дверь.

— Ваша мать, сэр. Она вернулась с Аукциона.

— И мне не все равно, потому что…

В этом и смысл — я остаюсь в своей комнате, чтобы избежать ее. Кроме того, если я буду двигаться слишком много, мне кажется, что меня вырвет.

Уильям сглатывает ком в горле. — Она не одна, сэр. Она купила суррогата.