Говоря об Иоанне Скоте Эригене, мы видели, что доктрина андрогина существовала в христианской теологии. Очень явно проступавшая у Эригены и без сомнения разделявшаяся Якобом Беме, она оживает у некоторых менее известных мистиков и экзегетов, которые, оставаясь в рамках христианства, видели причину разделения полов в первородном грехе человека, созданного Богом по своему образу и подобию "мужчиной и женщиной", то есть андропшом.
Мы уже видели, что каббалистическая экзегеза таким же образом толковала библейский мир вплоть до того, что Леон Еврей сближал его с "Пиром" Платона. Развивая близкие идеи, хотя и без прямых отсылок к Платону, исключительно на библейском материале, христианские авторы, начиная с Беме, предпринимали усилия, часто, впрочем, софистического характера, чтобы придать единство различным, часто противоречащим друг другу мотивам, содержащимся в Библии; порой это приводило к синкретизму. В книге Бытия, как и у Платона,
говорится о первочеловеке-андрогине, однако разделение полов трактуется вовсе не как результат первородного греха; оно произошло до него по воле Самого Иеговы, ибо некий изъян в предшествующем семидневном творении показал, что нехорошо Адаму быть одному, и от него, в той же телесной форме, была отделена Ева. Таким образом, два поля существовали до грехопадения Адама, которому, как мы уже видели, никак нельзя придавать "сексуальное" толкование, а заповедь "плодиться и размножаться", как и предписание составить одну плоть с женой, расположены в Книге Бытия до описания собственно адамова неповиновения. Однако теория андрогината привлекала внимание стольких мистиков, что нет смысла искать в их трудах частных разногласий - главное, что мы находим ее в самой Библии. Несмотря на то, что его толкование' очень позднее, Якоб Беме показывает знание не только герметизма как такового, но и разных его проявлений: символической терминологией алхимиков (в понятиях Серы, Меркурия, Селитры, Воды, Огня, Соли и т.д. выражены духовно-космические реальности). Это связано с тем, что Беме выводит проблему андрогината не из тайной еврейской теологии Каббалы но из герметизма, прежде всего из доктрины о Rebis'e, и превращает традиционную тему в одно из многих независимых ответвлении мысли в конечном счете мистериософского и гностического происхождения.
Толкование библейского мифа Якобом Беме следующее. Изначально бытие как таковое было сотворено андрогинным; оно объединяло в себе мужское и женское начало (именуемые Беме Тинктурой Огня и Тинктурой Света). Сон Адама - это не состояние, в которое тот был погружен, когда Бог пожелал извлечь из него Еву, но символ самого первородного греха; Беме делает намек на первоначальное состояние Адама, который, отяготившись своей свободой, отпал от Божественного мира, "прельщенный" природой, "оземлился" и начал деградировать. Некоторые последователи Беме отождествляли этот "сон" с охватившим Адама головокружением, когда он увидел совокупляющихся животных и пожелал того же. Появление полов - следствие этого первоначального грехопадения. Оно было Божественным лекарством, когда Бог, увидя состояние обездоленности и желание, охватившее падшего отныне Адама, дал ему жену, Еву, дабы избежать худшего. Леон Еврей указывал, что первоначальной задачей человека было не разложение, но созерцание Божественного, дававшее ему бессмертие без какой-либо необходимости плодиться. Человек по своей вине стал смертным, и тогда Бог даровал ему способность самовоспроизводиться и Еву как соучастницу в этом - дабы род человеческий не исчез.
Согласно Беме, случай с яблоком и змеем (собственно грех, согласно каноническим текстам) был уже вторым грехопадением, второй его фазой. Вот каково происхождение Евы по этой теории в изложении ученика Беме Й.Й.Вирца: "Увидев животное совокупление, Адам породил Еву своей мысленной силой как магический образ (можно сказать, как своего рода "лихорадку желания" - Ю.Э.), который он сам же сподобил земной субстанцией; Бог вмешался в этот процесс на последней его стадии - вдохнул в Еву "дыхание жизни", дал ей подлинное существование, чтобы двое стали одним.
Во всех этих построениях мы находим характерную дихотомию женского начала, соответствующую доктрине Софии, божественной Девы. Нераздельное бытие начал внутри самого себя соединяется "священным и тайным браком" со "светящимся телом небесной девы Софии"; тот, кто осуществил такое сочетание, способен сообщаться с Богом и управлять любым чудом. Г.Гихтель говорит о Софии как о "свете с душой огня", о самостоятельном бытии, могущем быть отождествленным с "Fiat" (Да будет… - прим. перев.), которым Бог создал каждую вещь, то есть с Его креативным могуществом, которое можно сопоставить с символом Шакти. Ею питаются корни "Древа Жизни", а сама она - "Вода Жизни" (М.Хан). В этом наименовании мы находим совпадения с различными, уже упоминавшимися традиционными символами женского начала. В конце концов София была именована "Небесной Премудростью". Беме и Гихтель высказывали еще одну версию первородного гpexa: "Как и Люцифер, первый человек возжелал господствовать над Девой и тем самым оказался от нее отделенным; от прежнего единства остался лишь сухой, бесплодный огонь. Иные, подобно Готфриду Арнольду, отождествляли его с телесным желанием, оставшимся в человеке от утерянного духовного стремления к "тайной супруге". В любом случае мужчина, любящий разных женщин, на самом деле любит только Деву Софию: только ее желает, но эта любовь и желание объективируется в земной и телесной похоти. "Немощная" земная женщина всего лишь суррогат, и воссоединение, как бы предлагаемое ею, - иллюзия.
Беме считает затворение небесного Эдема, в котором растет Древо Жизни, символом невозможности достижения цели существования через соединение земных полов; это то же самое, что тянуться рукою к плоду, который садовник из нее вырвал; потому человек смешивает Софию и Еву, Деву и Matrix Veneris, притягивающую ложным желанием. Вирц рассматривает вращаемый меч Архангела, охраняющего сад Эдема, как должный подрубить корни животных желаний, чтобы открыть путь к подлинному восстановлению Божественного образа. Переходя к мариологии, он указывает на Божью Матерь как на Жену, дающую рождение не только Своему Сыну, но и душе.
Так, в продолжение библейского повествования, которое христианство вобрало в себя, доктрина андрогината есть ключ к загадке взаимопритяжения полов. Франц фон Баадер произносит такие слова: "Над всеми своими противниками торжествует теология, понимающая грех как распад человека, а искупление и возрождение - как восстановление". Однако, в принципе, доктрина Софии привела к дуалистически-пуританскому аскетизму: стремящиеся к Софии отвергли Еву, земную женщину. Одна исключила другую. Произошло отождествление Софии с Марией и с Самим Христом, Который, по Эригене, соединил в Себе оба пола; получается, что не только мужчина стремится к Софии, но и женщина, как будто она, София, и есть Единое. Все это привело к упрощенному религиозному мистицизму, в котором лишь иногда сквозят некие припоминания. Так было, возможно, у Гихтеля, близкого к эзотеризму - у него можно, среди прочего, найти доктрину тайных телесных центров, очень близкую к йогической и тантрической. Гихтель утверждал: "У нас имеется звездное тело, состоящее только из духовных элементов, которое есть слава Софии и которую оно своею славой непрестанно притягивает". Однако в целом внутри этого течения нет никаких следов конкретного инициатического использования области пола. Единственное, к чему они пришли, - это к оправданию идеализированного брака вместо его аскетического отрицания.
Это оправдание мы находим у одного из самых поздних представителей этого направления Франца фон Баадера. Он писал: "Цель брака как таинство есть взаимное восстановление небесного или ангельского образа, слепком с которого является и мужчина, почему он внутренне, духовно не есть самец, как и женщина - не самка, но вместе они воплощают в себе идею человечества". "Не может не присутствовать, - добавляет Баадер, - элемент священного в этом союзе, ибо он имеет целеположение превыше времени, в бытии вечно правом, тогда как все просто земное или временное не может быть облечено в одеяния таинства и не есть таинство". Так "высшее значение половой любви не может быть сведено к продолжению рода - оно в том, чтобы помочь мужчине и женщине в душе и духе восстановить полный человеческий образ, так сказать, образ изначально божественный". Этот андрогенный образ, исчезнувший после грехопадения, должен быть восстановлен, установлен и закреплен любящими, так что "двое не только воспроизводят себя в третьем, в ребенке, оставаясь сами по себе еще не возрожденными, но оба вместе внутренне рождаются заново как сыны Божии".
Но вне абстрактной схемы Баадер не может указать подлинно посвятительный путь в этой области: христианский дуализм и асексуальный мистицизм остаются при нем. Так, например, мы встречаем у него необычную и даже комическую теорию противопоставления простого объятия любящих их действительно сексуальному соитию, которое, "взятое само по себе, должно было бы быть актом любви супругов, но на деле усиливает безлюбовный эгоизм, ведущий не к союзу - в лучшем случае к равнодушию, а обычно вообще к разделению двух бездуховных космосов, и в конце концов падению в бездну одного вслед другому (Wechselseitiges Ineinander-zu-Grunde-Gehen) в состоянии оцепенения -родной сестры смерти; таков животный акт, который через объятия любящих, через саму любовь может быть изгнан". Баадер ставит это противопоставление в один ряд с противопоставлением христианской мистики андрогина "языческой" теории, в которой появляется образ гермафродита: "Что касается половых сношений самих по себе, то любовь из них изгнана - та самая религиозная любовь, которая одна оживляет любой свободный союз; и, что бы ни выдумывали языческие философы и натурфилософы, ничего общего с восстановлением андрогинной - целостной природы человека не имеет безлюбовное, эгоистическое, оргиастическое влечение мужчины и женщины, озаряющее только самого себя с двойным гермафродическим жаром; в такой паре мужчина и женщина ищут только своего удовольствия - женщина служит орудием для мужчины и наоборот; так удовлетворение полового инстинкта влечет за собой не только презрение к человеку, но и ненависть к нему".
Во всем, что касается доктрины андрогината и метафизики пола в аутентичных источниках, мы легко можем найти несообразности и односторонности, характерные для взглядов Баадера и других цитированных выше авторов, у которых очень глубокое побуждение к пониманию природы влечения полов, основанное на всеобъемлющем мистицизме, сочетается с ясно ощущаемым христианским отвращением к сексуальному опыту. Как.и другие теоретики, Баадер просто плохо понимает реальное значение такого опыта. Взаимный сексуальный эгоизм и ненависть любовников, охарактеризованные им очень жестко, действительно имеют место в профанической любви. Но мы уже вццели, что в оргиастическом опыте, не менее, чем в других формах острого переживания полового союза, разрушение и саморазрушение выступают как фактор "взлома" индивидуальной оболочки и экзистенциально противостоят эгоизму, Selbstsucht, как и фактор "ненависти", о котором также упоминает Баадер. У Баадера (как и у Беме) можно принять миф о первочеловеке, оторвавшемся от Отца, о превращении истинного "огненного" бытия в ложное и то, что это внешнее, упадочное существование должно быть превзойдено, уничтожено, должно исчезнуть. Но мы ничего не узнаем у них о том, как любить, чтобы мистериально восстановить Единое. Общее направление этих авторов мало чем отличается от ортодоксального требования по возможности подавлять сексуальность как проявление животного, а в "чистом браке" любить в Боге, не обращая внимания на сексуальные особенности друг Друга. Наиболее близкий к нам по времени представитель этого христианизированного течения, Н.Бердяев, в соответствии с русским менталитетом переводит проблему в эсхатологическое измерение, относя "восстановление небесного андрогината" к грядущей мировой эпохе.
В заключение можно сказать, что этот круг идей не вполне совпадает с тем, что говорится у Платона; скорее наоборот: обращение к христианству и библейскому мифу мешает построению эффективной метафизики пола, точнее, доктрины, способной установить не только правила иерогамии, но и пути восхождения, причем не в мистической любви, а в конкретных сексуальных отношениях. Дело в том, что в христианстве доктрина андрогината представляет собой зерно, высаженное в совершенно иную почву, вследствие чего оно на этой почве не способно плодоносить. Точки зрения, которые мы можем здесь резюмировать, в целом сводятся к тому, что, если мы будем искать в Еве Софию, но пробуждать ее и соединяться с нею на мистическом плане, помогая ей осуществить свой женский архетип, стать "женой Бога", то мы войдем в пространство, где христианство испытывает сильные гностические влияния.
Походя заметим: было бы интересно проследить происхождение верований Мормонов, согласно которым человек не может достичь после смерти высшей, седьмой ступени блаженства и вступить в божественное бытие, если он не имел жены.