Переводы В. М. Алексеева воспроизводятся по изданиям: Китайская классическая проза в переводах акад. В. М. Алексеева. М.: ГИХЛ, 1959; В. М. Алексеев. Китайская литература / Избранные труды. М.: Наука, 1978.- Прим. ред.

 

ГАДАНЬЕ О ЖИЛЬЕ

Когда Цюй Юаня изгнали, он целых три года не мог снова свидеться с князем своим. Он истощил свой ум, все сердце выложил свое и все-таки был отстранен и затемнен клеветником. В сердце было совсем неспокойно, и в думе заботной - смущенье большое; не знал он, за кем и за чем идти. И направился он повидаться с великим гадателем Чжэн Чжань-инем и сказал ему так: "У меня на душе есть сомненья. Поэтому я бы хотел, чтобы вы, уважаемый, их разрешили". Чжань-инь тогда торжественно и чинно раскладывать стал цэ, гадательную траву, и пыль стер с гадального щита священной черепахи гуй. Сказал: "Почтеннейший, вы что такое изволите приказать?" А Цюй Юань: "Мне быть ли искренне искренним, честно открытым, с простым и преданным сердцем? Иль мне отойти в суету и заботы мирские, чтоб этим нужду прекратить? Заняться ли мне очисткой земли от травы, сорняков, чтобы после усердно пахать? Или мне обойти всех могущественных людей, чтоб имя составить себе? Мне стоит ли словом прямым говорить, без утайки, и за это опять подвергаться беде? Иль надо идти за пошлым богатством и чином, чтобы было приятно пожить кое-как? Мне стоит ли, право, высоко вздыматься и там пребывать, чтоб мне свою правду в себе уберечь? Или мне говорить "да" и "так", льсти другим, "хи-хи-хи", "хе-хе-хе" и подслуживаться к влиятельным женам? Мне нужно ли честным быть, чистым, прямым и негнущимся мужем, чтобы вечно себя сохранять в чистоте? Иль нужно всегда извиваться, скользить и крутиться, как жир помады, как гладкий ремень, чтобы обвить, округлить все утлый уступы? И должен ли я горделиво, достойно держаться, словно скакун, пробегающий тысячу ли? {Ли - китайская мера, сейчас равная примерно половине километра.} Иль, быть может, мне лишь полоскаться, нырять в воде, словно утке какой-то? Идти за волною то вверх, то вниз, воровато себе свою жизнь сохраняя? Мне стоит ли соперничать в той же упряжке с известнейшим Цзи-рысаком? Иль мне лишь плестись по следам бесполезной, усталой клячи? Мне нужно ли будет в размахе сравниться с крыльями Желтой Цапли? Иль надо мне с курочкой-утицей вместе драться за пищу свою? Вот в этом всем - чт_о_ принесет мне счастье и что грозит мне неудачей? Что надо отвергнуть, что надо принять мне? Весь мир пребывает в грязи и нечист. И крылья цикады тяжелыми стали, а тысячи цзюней {Цзюнь - мера веса, равная сейчас приблизительно 18 кг.} - легки. Желтого золота колокол брошен, разрушен совсем, котел же из глины громами гремит. Клеветник воспарил и занял все выси, а достойный ученый остался бесславным. О горе, о горе! Кому ведома честность моя, чистота?"

Чжань-инь тут, стебли отложив гадальных трав, отказался отдела, сказал: "Говорят, что и чи {Чи - мера длины, содержащая 10 цуней, т. е. 32 см.} может быть коротенек и цунь {Цунь - мера длины, равная в настоящее время 3,2 см.} может быть длинноват. Бывает и с вещью, что нужного в ней не хватает; бывает и с мудрым, что он кое в чем не прозорлив. Бывает с гадальным расчетом, что он не доходит до дела. Бывает, что духи в иных вещах не прозрели. Вашу душу, почтенный, учесть, намеренья ваши, почтеннейший, осуществить - не может об этом дознать совершенно ни щит черепахи, ни стебель травы...".

 

ОТЕЦ-РЫБАК*

Напевные строфы

Когда Цюй Юань был в изгнанье своем, он блуждал по затонам Реки * и бродил, сочиняя стихи *, у вод * великих озер. Мертвенно бледен был вид его и тело - сухой скелет. Отец-рыбак, увидя его, спросил: "Вы, государь, не тот ли самый сановник дворцовых родов? Как же вы дошли до этого?" Цюй Юань сказал: "Весь мир *, все люди грязны, а чистый один лишь я. Все люди везде пьяны, а трезвый один лишь я... Вот почему я и подвергся изгнанию". Отец-рыбак ему: "Мудрец не терпит стесненья от вещей. Нет, он умело идет вместе с миром вперед или вслед миру меняет путь*. И если все люди в мире грязны, почему ж не забраться в ту самую грязь и зачем не вздыматься с той самой волной? А если все люди везде пьяны, почему б не дожрать барду и не выпить осадок до дна?.. К чему предаваться глубоким раздумьям, высоко вздыматься над всеми людьми? Ты сам накликал на себя свое изгнанье". Сказал Цюй Юань: "Я вот что слыхал *: тот, кто только что умылся, непременно выколотит пыль из своей шапки; тот, кто только что искупался, непременно пыль стряхнет с одежды. Как же можно своим телом чисто-чистым принять всю грязную грязь вещей? Лучше уж тогда пойти мне к реке Сян, к ее струям, чтобы похоронить себя во чреве рыб* речных. Да и можно ль тому, кто сам белейше-бел, принять прах-мерзость окружающих людей?"

Отец-рыбак лишь еле-еле улыбнулся *, ударил по воде веслом, отплыл. Отъехал и запел:

Когда чиста цанланская * вода-вода *,

В ней я могу мыть кисти моей шапки,

Когда ж грязна цанланская вода-вода,

В ней я могу и ноги свои мыть...

И удалился, не стал с ним больше разговаривать.

Введение. Эти цы по форме отличаются от цы У-ди, но помешены в японской антологии после них, как скорее отнесенные к этому типу, чем наиболее яркие его представители. Я лично думаю, что вернее утверждать здесь иерархический принцип: от государей к подданным.

В переводе я старался дойти до полной простоты оригинала, сохраняя, как всегда, его параллелизмы и ритмы и оттеняя неритмические места. Чередование размеров, по-моему, не нуждается в графической отметке их в виде отдельных строк-стихов, ибо это все же не стихи в собственном смысле слова.

Автор. Это произведение приписывается (вряд ли основательно) тому самому поэту Цюй Юаню (Цюй Пину), о котором в нем и речь, жившему в IV в. до н, э. (340-278), автору блестящего и всеми всегда прославляемого ряда поэм под общим именем "В тоске" ("Лисао"). Его биография, которая несложна и некоторыми китайскими современными учеными считается недостоверной, хотя и помещена в столь капитальном историческом труде, как "Книга истории" ("Шицзи") Сыма Цяня, гласит, что он заведовал генеалогическими документами княжеских родственников, был ими оклеветан перед князем, который изгнал его из дворца и столицы. И вот поэт воспел свое негодование на оклеветавших его врагов и на все неправды мира в звучных стихах, бродя по пустынным берегам рек и озер, которых очень много в тех местах (удел Чу). По-видимому, это произведение скорее о нем говорит, чем от него исходит. Далее мнения расходятся по поводу того, что описываемое есть факт, и большинство считает это поэтическим иносказанием, одним из весьма распространенных в то время, особенно у современника Цюй Юаня Чжуан-цзы, у которого, кстати, есть глава того же названия и близкий к данной теме фантастический рассказ.

 

Примечания

С. 130. Отец-рыбак (юй-фу) - выражение, построенное мною по типу отец-дьякон, отец-ключарь, отец-пасечник и т. д., ибо речь идет хотя и не о христианском монахе, но, во всяком случае, об ученом отшельнике, ушедшем из знатного и богатого мира и принявшем на себя смиренный вид простого рыбака. Исторической правды, как я уже сказал, в этом произведении доискиваться не стоит, притча есть только притча, одна из многих, сильно распространенных в тогдашней китайской литературе, несомненно, под непосредственным даосским влиянием. Кроме образа рыбака опрощенный дао-исповедник принимает еще образы землероба, дровосека, пастуха, фигурирует под вымышленными именами, такими, как "Опустелый" (Цзы-сюй), "Где такой имеется Учитель" (У-ю сяньшэн), "Не тот" (У-ши гун) и т. д. Встреча с этими резонерами-моралистами особо важных исторических лиц вроде Конфуция и, ранее его, отшельника времен императора Яо (чао-фу - "отец-гнездовик") и других - обычный литературный прием, дающий возможность резкой всесторонней критики слишком ортодоксального и становящегося вялым героя.

Река (цзян) - по одной из версий, Сянцзян, на юге Китая.

Сочиняя стихи - и напевая их тою или другою мелодией. Глагол инь имеет значение: напевать стихи, свои или чужие. При напеве китайцы стараются избегать грубых концовок-рифм и предпочитают останавливаться на цезуре, так что рифма, говорящая сама за себя (ибо она только в китайском языке не ограничивается ассонансом, а имеет значение музыкальной ноты), остается намеренна как бы в тени, что создает в общем двойной эффект.

С. 130. У вод, т. е. скрываясь в зарослях, чтобы не попадаться на глаза населения.

Весь мир, все люди - вся эта тирада, как и последующая, пародирует и близко перифразирует Лао-цзы (ок. VI в. до н. э.). "Люди мира светленькие-светленькие, я ж один словно во тьме; люди мира чистенькие-чистенькие, я ж один грязным-грязен" и т. д.

Книга Лао-цзы ("Даодзцзин"), как известно, учит о полном и решительном противопоставлении сверхчеловека, дао-исповедника (дао-человека,- шэнжэнь, гучжи шань вэй шичжэ) банальным людям, предпочитающим букву устава и морали великим, бесконечным озарениям и внешнюю чистенькую обрядность внутренним мощным зовам дао, пребывающего в Великом Хаосе и Великой Мути, к отречению от пошлого мира и всех его условностей.

Вслед миру меняет путь и формы своей жизни, применяясь к жизни и к создаваемым ею условиям.

Я вот что слыхал - эти же фразы повторены и у позднейшего писателя Сюнь Цина (Сюнь-цзы) и, вероятно, имеют общий источник в древней пословице.

С. 131. Похоронить себя во чреве рыб - конфуцианские критики клеймят подобный выход из положения и считают поэта ненастоящим конфуцианцем. Однако и отец-рыбак, отшельник и потому не конфуцианец, тоже явно и с благословения автора, кто бы он ни был, глумится над поэтом и торжествует над ним. Таким образом, это произведение занимает промежуточное положение элементарной морали, протестующей против мирского зла, и в антологию попало по своей художественной, хронологически выдержанной ценности, но с суровыми репликами позднейших критиков. Один из них говорит: "Что, если бы Цюй Юань мог слышать речи Конфуция о следовании за временем и покорности судьбе? Быть может, он стал бы и сам правоверным конфуцианцем! Он понял бы, что в жизни удачи и неудачи - дело не человека, а небесного предопределения и не стал бы над этими вопросами раздумывать, а тем более в ожесточении на всех и на вся кидаться в воду". Другой, наоборот, восхваляет поступок Цюй Юаня и клеймит отца-рыбака за бесчеловечную жестокость (бу жэнь).

С. 131. Отец-рыбак еле-еле улыбнулся - этой фразы в основном историческом повествовании у Сыма Цяня нет, как и всей концовки, которая действительно имеет вид приставленной как вывод последующим автором, ибо смысл этой песни говорит о том, что надо служить только при благородных ("чистых") правителях, а от разрухи в государстве убегать от людей (так, как он сделал это сам), и, таким образом, вместо противоречия как бы вторит поэту-пессимисту.

Цанлан - название двух гор и реки, из них вытекающей, которая в дальнейшем носит название Хань (Ханъ-цзян).

С. 131. Когда чиста цанланская вода - песня, цитируемая в этом же виде и в книге Мэн-цзы (372-289 до н. э.), но с иным выводом.

 

Переводы Л. З. Эйдлина воспроизводятся по следующему изданию: Цюй Юань. Стихи. М.: ГИХЛ, 1954.- Прим. ред.

 

СМЕРТЬ ЗА РОДИНУ

В руках наших уские копья,

На всех носорожьи латы.

Столкнулись в бою колесницы,

И мы врукопашную бьемся.

Знамена закрыли солнце,

И враг надвигается тучей.

Летят отовсюду стрелы.

К победе воины рвутся.

Но враг в наш отряд вклинился,

Ряды наши смять он хочет.

И падает конь мой левый,

И правый мечом изранен.

Увязли в земле колеса;

Как в путах, коней четверка.

Вперед! И нефритовой палкой

Я бью в барабан звучащий.

Нахмурилось темное небо,

Разгневался Дух Великий.

Суровые воины пали,

Тела их лежат на поле.

Кто вышел, уже не вернется;

Ушедшие не приходят.

Померкла для них равнина,

Исчезла дорога в далях.

Они не расстались с мечами,

Не бросили циньских луков.

И пусть обезглавлено тело, -

Душа не хранит упрека.

Мужи настоящей отваги,

Высокой воинской чести!

Их - сильных и непреклонных -

Никто покорить не может.

Пусть умерло смертное тело,

Но дух остается вечным.

Отважные души павших

И там, среди душ - герои.

 

ПЛАЧУ ПО СТОЛИЦЕ ИНУ

Справедливое небо,

Ты закон преступило!

Почему весь народ мой

Ты повергло в смятенье?

Люди с кровом расстались,

Растеряли друг друга,

В мирный месяц весенний

На восток устремились -

Из родимого края

В чужедальние страны

Вдоль реки потянулись,

Чтобы вечно скитаться.

Мы покинули город -

Как сжимается сердце!

Этим утром я с ними

В путь отправился тоже.

Мы ушли за столицу,

Миновали селенья;

Даль покрыта туманом, -

Где предел наших странствий?

Разом вскинуты весла,

И нет сил опустить их:

Мы скорбим - государя

Нам в живых не увидеть.

О деревья отчизны!

Долгим вздохом прощаюсь.

Льются - падают слезы

Частым градом осенним.

Мы выходим из устья

И поплыли рекою.

Где Ворота Дракона?

Их уже я не вижу.

Только сердцем тянусь к ним,

Только думой тревожусь.

Путь далек, и не знаю,

Где ступлю я на землю.

Гонит странника ветер

За бегущей волною.

На безбрежных просторах

Бесприютный скиталец!

И несет - меня лодка

На разливах Ян-хоу.

Вдруг взлетает, как птица.

Где желанная пристань?

Эту боль в моем сердце

Мне ничем не утишить,

И клубок моих мыслей

Мне никак не распутать.

Повернул свою лодку

И иду по теченью -

Поднялся по Дунтину

И спустился по Цзяну.

Вот уже и покинул

Колыбель моих предков,

И сегодня волною

На восток я заброшен.

Но душа, как и прежде,

Рвется к дому обратно,

Ни на миг я не в силах

Позабыть о столице.

И Сяпу за спиною,

А о западе думы,

И я плачу по Ину -

Он все дальше и дальше.

Поднимаюсь на остров,

Взглядом дали пронзаю:

Я хочу успокоить

Неутешное сердце.

Но я плачу - земля здесь

Дышит счастьем и миром,

Но скорблю я - здесь в людях

Живы предков заветы.

Предо мною стихия

Без конца и без краю,

Юг подернут туманом -

Мне и там нет приюта.

Кто бы знал, что дворец твой

Ляжет грудой развалин,

Что Ворота Востока

Обратятся в руины!

Нет веселья на сердце

Так давно и так долго,

И печаль за печалью

Вереницей приходят.

Ах, дорога до Ина

Далека и опасна:

Цзян и Ся протянулись

Между домом и мною.

Нет, не хочется верить,

Что ушел я из дома,

Девять лет миновало,

Как томлюсь на чужбине.

Я печалюсь и знаю,

Что печаль безысходна.

Так, теряя надежду,

Я ношу мое горе.

Государевой ласки

Ждут умильные лица.

Должен честный в бессилье

Отступить перед ними.

Я без лести был предан,

Я стремился к вам ближе,

Встала черная зависть

И дороги закрыла.

Слава Яо и Шуня,

Их высоких деяний,

Из глубин поколений

Поднимается к небу.

Своры жалких людишек

Беспокойная зависть

Даже праведных этих

Клеветой загрязнила.

Вам противно раздумье

Тех, кто искренне служит,

Вам милее поспешность

Угождающих лестью.

К вам бегут эти люди -

Что ни день, то их больше,

Только честный не с вами -

Он уходит все дальше.

Я свой взор обращаю

На восток и на запад,

Ну когда же смогу я

Снова в дом мой вернуться!

Прилетают и птицы

В свои гнезда обратно,

И лиса умирает

Головою к кургану.

Без вины осужденный,

Я скитаюсь в изгнанье,

И ни днем и ни ночью

Не забыть мне об этом!

 

Переводы А. И. Балина воспроизводятся по изданию: Китайская литература. Хрестоматия / Древность. Средневековье Новое время. М.: Учпедгиз, 1959.- Прим. ред.

 

ЗЛОЙ ВИХРЬ

Мне скорбно, что вихрь жестокий злобно качает

травы,

В сердце моем печальном не заживает рана.

Малая капля яду приносит смерть человеку,

Только дохнет осень - и облетают листья.

Мысли мои постоянно обращены к Пэн Сяню, -

Мне ли забыть заветы высоких его стремлений?

Можно ли скрыть от мира чувств своих перемены?

Может ли долго длиться время лжи и обмана?

Уже, собираясь в стаи, птицы кричат и звери,

Уже аромат теряют травы, цветы и листья.

Рыбы блестят на солнце яркою чешуею,

А водяные драконы скрывают свое сиянье.

Чай не растет на поле вместе с чертополохом,

Ирисы и орхидеи отдельно благоухают.

Только мудрые люди держатся друг за друга,

И слава их, безусловно, переживает столетья.

Когда я пытаюсь представить величие наших

предков,

Они мне кажутся в небе плывущими облаками.

Если я вижу, что где-то мудрые ошибались,

Тогда я, стихи слагая, пытаюсь сказать об этом.

Мысли мои неизменно с древними мудрецами,

Которые, наслаждаясь, срывали душистый перец.

И я грущу поневоле, и тяжело вздыхаю,

И, вдалеке от мира, все время о нем тревожусь.

Холодные слезы льются из глаз моих утомленных,

Одолевают думы, и я не сплю до рассвета.

И вот уже ночь уходит, казавшаяся бесконечной,

Стараюсь забыть о грусти и все же не забываю.

И я покидаю ложе и выхожу из дома.

Брожу и брожу бесцельно, наедине с собою.

И, покоряясь горю, опять тяжело вздыхаю,

Гнев разрывает грудь мне, но вырваться он

не может.

Узел печали жгучей крепко в душе завязан,

Тяжесть тоски и горя спину мою сгибает.

Отламываю ветку, чтоб заслониться от солнца,

Вихрь меня гонит дальше, и я повинуюсь вихрю.

От прежних времен остались только смутные тени,

Иду, а душа клокочет, словно котел кипящий.

Гляжу на свою одежду, яшмовые подвески,

И ухожу все дальше, почти лишенный сознанья.

Тянется год за годом медленной чередою

И постепенно возводят к старости и кончине.

Высох цветок душистый, стебель его обломан,

Нет и не будет больше тонкого аромата.

Мне от печальных мыслей вовеки не излечиться,

Знаю: меча сильнее злой клеветы обида.

Лучше уж мертвым телом плыть по волнам

холодным,

Чем испытать при жизни горечи безысходность.

Сироты вечно стонут и проливают слезы,

Изгнанный сын уходит и не вернется к дому.

Те, кто скорбят в печали и лишены опоры,

Будут всегда стремиться следовать за Пэн Сянем.

Я на скалу подымаюсь, вдаль устремляю взоры,

Извилистая дорога - скрывается где-то в скалах.

В угрюмой стою пустыне безмолвием окруженный,

Хочу ни о чем не думать, но думаю поневоле.

Печаль меня охватила, нет радости и в помине,

Живу - и от лютой скорби не в силах освободиться.

Дух мой зажат в оковы - не вырвется он на волю,

Связано мое сердце - никто его не развяжет.

Мир, окутанный мглою, кажется бесконечным,

В густой пелене скрываясь, он цвета лишен и

формы.

Если заглушены звуки, разве ты их не услышишь?

Жизнь, убитая скорбью, может ли продолжаться?

Дальнюю даль вовеки нам не дано измерить,

Как не дано связать нам расплывчатые туманы.

Скорбь, угнетая душу, становится постоянной,

И только воспрянув духом, можно ее рассеять.

Мне хочется прыгнуть в волны, прыгнуть и плыть

по ветру

И посетить жилище, оставленное Пэн Сянем.

Стою у самого края скалы, за которой пропасть,

И кажется мне: сижу я на радуге семицветной.

Гляжу, охватить желая великий покой простора.

Легким прикосновеньем глажу синее небо,

Вдыхаю росы прозрачной сладкие испаренья,

Медленными глотками пью серебристый иней.

Я отдыхаю в скалах, где феникс гнездо построил,

И, вздрагивая внезапно, кричу я и просыпаюсь.

Стою на хребте Куэньлуня, гляжу на туман

плывущий.

Стою на хребте Миньшаня, смотрю на Цинцзян {*}

далекий.

{* Цинцзян - название реки в провинции Хубэй.}

Клубятся туманы и тучи, гром изрыгая грозный,

Слышу, как подо мною бурные плещут волны.

Сеть голубого неба протянута в бесконечность,

Нет у нее опоры, нет у нее предела.

Нет у нее границы, сверху нету и снизу.

Вихрь меня вдаль уносит - где же остановлюсь я?

Взмахивая крылами, парю в голубом просторе.

Вздымаюсь и опускаюсь, вправо лечу и влево.

Я двигаюсь непрерывно, лечу я непроизвольно,

Следуя колебаньям таинственных сил природы.

Вижу, на юге пляшут огненных туч волокна,

Вижу, как на востоке дымка зари струится...

Вижу, на севере дальнем иней и снег сверкают,

Слышу, на западе плещут волны озер пустынных.

Бью скакуна наотмашь плетью из ярких молний,

Так что мой конь могучий мчится быстрее ветра!

Я устремляюсь в горы, туда, где жил Цзе Чжи-туй {*}

опальный,

{* Цзе Чжи-туй (VII в. до н. э.), Бо И (деятель эпохи

легендарных императоров Шунь и Яо) - сановники, пребывавшие

в опале.}

Туда, где в лесах дремучих след свой Бо И * оставил.

В душу мою глубоко врезаны впечатленья,

Хочет душа покоя, но нет его и не будет.

Мне грустно, что предки были грубыми и

простыми.

Мне больно, что их потомки мелко себялюбивы.

Хотел бы уплыть я в море по Хуэйхэ широкой,

Хотел бы я в этом мире последовать за Цзы-сюем {*}.

{* Цзы-сюй (VI в. до н. э.) - государственный деятель,

жестоко казненный за слишком смелые предсказания

о падении княжества У.}

Гляжу, как река струится, вся в островках зеленых,

Скорблю о Шэнь Бао-сюе {*}, который исчез

бесследно.

{* Шэнь Бао-сюй - чуский сановник периода Чуньцю

(VI в. до н. э.), вошедший в историю как подлинный

патриот и бескорыстный человек. Оказав услугу

государству, отказался от награды и бесследно скрылся.}

Ведь если давать советы, а князь их не хочет

слушать, -

Какую пользу приносит высокое положенье?

Сердце мое от боли не в силах освободиться,

Думы тревожат разум, и нет им конца и краю.

 

МНЕ ЖАЛЬ УШЕДШИХ ДНЕЙ

Как не жалеть мне о днях, что прошли

В вечное царство теней?

Они мне дарили доверье, и я

Славил величие дней, -

Я повелениям князя внимал,

А князь становился мудрей.

Когда в стране установлен закон, -

Богата она и сильна.

Когда повелитель мудрый в стране, -

Врагов не боится она.

И если секреты в тайне держать, -

Непобедима страна.

Знаю, что совесть моя чиста:

Не выдал я тайн никому,

Но все ж клевета и зависть врагов

Меня погрузили во тьму, -

И государь гнев обрушил свой,

Моленью не вняв моему.

Льстецами был ослеплен государь:

Разум затмился его,

Поверил он слухам, лжи, клевете, -

И я в пучине невзгод,

И я на чужбине, а он позабыл,

Что был ему верным слугой!

О боги, за что оклеветан я,

Грязной неправдой облит?

Зачем на верную смерть обрекать

Честного сына земли?

О боги, за что ж оклеветан я?

Сердце мое болит.

Тот, кто боится света, пусть

Пользуется темнотой.

Пусть я в далекой ссылке, и все ж

Не сдамся врагам ни за что.

К глубинам Юаня и Сяна лицом -

Без страха я брошусь в поток.

Кругом неудачи. Пусть слава моя

Погибла, - скорблю об одном:

Доныне мой государь не прозрел, -

Не видит, что под окном

В саду сорняки разрослись, а трав

Нет ароматных в нем.

О боги, я искренним был слугой,

Хотел свои чувства открыть,

Я думал, что лучше погибнуть, чем зря

Существованье влачить, -

И если еще я колеблюсь, ну что ж, -

Успею глаза закрыть.

Слыхал я, что в рабстве страдать довелось

Сановнику Байли Ци {*}.

{* Байли Ци - сановник цяньского правителя

Му-гуна (VII в. до н. э.).}

Мудрый Лей-ван был мясником

И шкуру сдирал с овцы;

Песни в далеком пути распевал,

Быков погоняя, Нин Ци.

Но если не встретились в жизни бы им

Чэн Тан или У-ван,

Разве мир услыхал бы о них?

Забвенье - как цепкий бурьян.

Цзы-сюя {*} правитель один погубил,

{* Цзы-сюй, или У Цзы-сюй, - см. коммент.

к с. 154.}

Сомненьями обуян.

Был предан Цзе-цзы {*} и умер, горя

Факелом жарким в лесу, -

Поздно ошибку князь осознал,

Поздно пролил слезу.

Горы Цзашаня прах мудреца,

Как груз драгоценный, несут.

{* Цзе-цзы, или Цзе Чжи-туй, -

один из семи спутников Чжун Эра,

сын цзиньского князя, изгнанного

своим отцом. В 636 г. до н. э.

Чжун Эр, став цзиньским князем,

наградил своих товарищей по изгнанию,

но обошел Цзе Чжи-туя. От обиды

последний удалился в лес, когда же

его пригласили ко двору, он отказался

явиться. Князь приказал поджечь лес;

Цзе Чжи-туй обнял дерево и сгорел.}

Друга к жизни не возвратит

Белый траур одежд,

Реками слез не вернуть назад

Светлых своих надежд.

Во имя долга мудрый умрет,

Отверженный стадом невежд.

О, боги! Кто б наши поступки сумел

Проверить хотя бы раз?

Зловоние лжи, черный чад клеветы

Развеять по ветру пора,

Вырвать колючий чертополох

Из кровоточащих ран!

Зачем умирать ароматной траве

В зарослях сорняков?

Едва ее иней покроет, она

Никнет уж стебельком...

О царь, зачем ослепил ты себя

Лестью клеветников!

Они утверждают, что аромат

В венках совсем ни к чему,

Что только женщины в мире одни

Завидовать могут ему,

Лишь женщины, и, к несчастью, они

Схожи с развратной Му-му {*}.

{* Mу-му - наложница легендарного

императора Хуан-ди, некрасивая и

завистливая.}

Пускай красота подобна Си-ши {*},

{* Си-ши, или Си-цзы, - красавица,

жившая в V в. до н. э. в княжестве

Юэ, трагически погибшая от руки

своего повелителя Фань Ли, который

утопил ее в Сучжоуском озере.}

Растопчут они и ее, -

Я чувство свое захотел раскрыть, -

Завяло сердце мое;

Хотел поступки свои объяснить -

В груди опалы копье.

И боль с каждым часом сильней и сильней,

Все горше обида мне, -

Изгнанником сколько ж томительных дней

Я пребываю во тьме?

О, если бы все оказалось сном, -

Все позабыть во сне!

Если ты скачешь на скакуне,

Поводья в пути обронив,

В легкой ладье без весла несут

Потоки тебя сквозь дни, -

От пропасти ты никак не свернешь,

Царь неба не сохранит.

Презрев справедливость законов страны,

Несешься в водоворот,

Надеясь на ум свой, ты к бездне летишь,

А там крутой разворот...

О государь мой, остановись, -

Вспомни про свой народ!

Я ж, прерывая течение строк,

Броситься в омут готов,

Мне жаль, что ослепший мой государь

Не сможет узнать о том.

 

ПРИЗЫВАНИЕ ДУШИ

Быть бескорыстным я хотел на свете

С дней юности своей, чтоб на пути

Чтить справедливость, ум и добродетель,

И счастье в этом мире обрести, -

Быть бескорыстным я хотел на свете,

Но плачу я, скорблю в минуты эти.

Развратный мир враждебен мне во всем:

И князь меня не испытал на деле, -

Бич неудач всю душу мне иссек,

И душ своих не удержал я в теле...

Всего превыше чтил я добродетель,

Быть бескорыстным я хотел на свете.

Услышав скорбь мою, великий Царь небес

Сказал вещунье Ян, призвав ее к себе:

"Помочь мне человеку захотелось,

Что утерял сегодня две души {1},

Своим гаданьем возврати их в тело,

Чтоб в тяжком горе вечно не скорбел он,

В отдохновенье на земле пожил".

Вещунья Ян ответила смиренно:

"Я ведаю лишь снами, Царь небес,

А человеку в этой жизни бренной,

Боюсь, остался краткий час забвенный, -

И он умрет, но, верная тебе,

Я души отыскать все ж постараюсь".

И воззвала она, с небес спускаясь:

"Душа, вернись, вернись, душа,

Чтоб твой властитель вновь дышал!

Зачем же в четырех краях

Витает где-то тень твоя?

Как можно родину забыть,

В пучину бедствий погрузить

Себя? Вернись, душа, вернись

С восточной стороны, где дни

Родятся, чтоб сгорать в лучах.

Той стороне не доверяй:

Там девять солнц на небесах

Плывут и плещут через край

Небесной чаши, - там руда

И камни плавятся всегда.

Душа, вернись, вернись, душа, -

Тебя сожжет могучий жар,

Поглотит хищный великан

Восточных стран, коварных стран.

Душа, вернись в родимый край,

Той стороне не доверяй!

Душа, вернись, вернись, душа!

И юг покинь, страну чужих страстей.

Там лбы узорами привыкли украшать,

Там стряпают похлебку из костей.

И человечину приносят в жертву богу, -

Вернись, душа, к родимому порогу!

Там змеи ядовитые в песках,

Удавы в тех краях девятиглавы, -

Ужель ты хочешь гибнуть в их тисках?

Вернись, душа, под сень родной дубравы.

Душа, вернись, вернись, душа!

Иди обратно, о, иди обратно!

Ты слышишь, слышишь, как шуршат

Пески зыбучие? И гром невероятный

Грохочет вдруг, - то пробудился Запад

И тянется к тебе пустынь когтистой лапой.

Сгоришь, растаешь, сгинешь навсегда,

И если чудом пощадит беда

Тебя в пути, - не избежать пустыни.

От мерзких тварей кровь по жилам стынет:

Здесь каждый муравей слону подобен

И осы толще бочек и черны,

У жителей один бурьян в утробе

И зноем язвы их опалены.

Воды захочешь - где ее найти?

К источнику родному возвратись.

Вернись, душа, душа, вернись, -

В родимых струях охладись!

Душа, вернись, вернись, душа!

На Севере не вздумай оставаться:

Там каждый шаг бураны сторожат,

Превыше гор там льдины громоздятся,

Метели злобные летят на сотни ли, -

Вернись, душа, к цветам родной земли.

Вернись, душа, душа, вернись!

На небо ты не торопись:

У девяти застав {2} Небесного владыки

Погибнешь в пасти тигров саблеклыких.

Девятиглавцы рыщут в небесах,

В день вырывая девять тысяч елей,

Там волки хищные блуждают по лесам, -

Ужель желаешь, чтоб тебя заели?

Смотри, - играют мертвой головой,

Безглавый труп влекут к зловонной бездне.

Вернись, душа, земные слушать песни,

Душа, вернись, к полям, в родной покой!

Душа, вернись, постой у берегов!

Не опускайся и в столицу Мрака:

Там у князей по девяти рогов -

Острей клыков взбесившейся собаки.

Трехглазые, с тигриной головой,

В крови их пальцы, спины толстокожи,

И тело их с быком могучим схоже...

Душа, вернись к обители родной!

Душа, вступи в врата Инчена {3}

Устал уж заклинатель ждать,

Чтоб путь к обители священной

Тебе с любовью начертать.

Наряд готов, и в путь пора,

Трех княжеств чудо-мастера

Трудились над твоим нарядом, -

Прими его, сердца порадуй.

Душа, приди, приди обратно

В жилище прежнее свое, -

И на земле и в небе хладном -

Тебя опасность обовьет.

Лишь в отчем доме на покое

Пребудешь ты. Вернись, вернись!

Просторны залы и покои,

Балконы пестрые в тени.

И в девять ярусов беседки

На горы дальние глядят.

Резных дверей златые сетки

Распахнутыми ждут тебя.

Сад обежав, поток вернулся, -

Тебе не страшен летний зной.

Нарцисс под ветром встрепенулся.

Благоуханною волной

Сквозь залы ветер пролетает,

Где ярко-красны потолки,

Где стены солнце отражают,

И золотые мотыльки

Вкруг над циновками порхают.

Где многоцветная одежда

Висит на яшмовых крюках,

И жемчуга росою нежной

Горят, как звезды в небесах.

За стенкой - из циновок ложе,

Шелк полога - прозрачней струй.

В хитросплетеньях всевозможных

Шнуры на нем.

Как поцелуй

Любимых губ, ласкает тело

Благоуханный жар свечей.

О, сколько ж редкостных вещей

Вновь обрести тебя хотели б!

Шестнадцать молодых служанок -

Не отыскать нежнее стана -

Одежды легкие одев,

Идут к тебе тебя забавить,

Наскучат - прикажи оставить, -

Немало их, невинных дев,

Подобных тем, которых иньский

Любил когда-то Чжоу Синь! {4}

Они на женской половине

Влекут тебя в ночную синь.

Те девы ловки и проворны;

Как серны из долины горной,

В хоромах сказочных твоих

Глаза смущенно опускают -

Пунцовых роз стена живая, -

Прими, душа, услуги их!

А кроме этих, есть еще

Красавицы в покоях тайных, -

Сияют очи горячо,

Бровь тонкая. Необычайной,

Горячей страстью грудь полна,

Когда порой в стыдливой неге

Стоят пред ложем. Как волна,

Взлетают перья алкиона,

Что служат пологом тебе.

Там киноварные балконы

На белокаменном столбе.

Посмотришь вверх - резные балки

С фигурами драконов, змей.

У пруда аромат фиалки,

Чтоб задышать полней-полней.

Там зацветает белый лотос

Среди каштанов водяных,

Кувшинок светлых позолота

В чуть слышном шелесте волны.

Ждет, в пестрых шкурах барсов, свита

Тебя под своды галерей,

В колясках, лотосом увитых,

Вельможи ждут. Иди скорей!

В оградах редкостных деревьев

Летают пчелы по цветам.

Душа, вернись в обитель древних, -

Зачем тебе скитаться там?

И все весельем огласится, -

Лишь приходи. Здесь ждут давно

И рис, и спелая пшеница,

И золотистое пшено.

Горьки и солоны приправы,

Остры и сладки - все тебе!

Хрящи в ароматичных травах,

Барашек, словно лебедь, бел.

Отвар, что в царстве У {5} готовят,

Пусть будет горьковат слегка,

Зато в сосудах наготове

Сок ягодный. Из родника

Вода чистейшая в сосудах.

Подливкой будет полит гусь,

И гордый лебедь ляжет блюдом

Здесь, на хрустальном берегу.

Большой накормят черепахой...

Вернись, душа, душа, вернись!

Еды приятен пряный запах,

И он тебя не осквернит.

Здесь всяческих сластей без счета:

Мед золотой в янтарных сотах,

Крылатый кубок будет полн

Густой наливкой цвета яшмы,

Прохладой вин наполнят чаши,

Ковром цветов устелют пол.

Вернись, вернись в свое жилище,

Вернись, душа! Мы ждем, мы ищем.

Еще в разгаре шумный пир:

Бьют музыканты в барабаны,

И песни, словно сок тюльпанов,

В благословенный льются мир.

Поют: "Чрез реку переправа",

А после: "С лотосом в руке" {6},

О, пира звонкая приправа

Подобна солнечной реке!

Уже красотки опьянели,

Румяны лица от вина.

Глаза лукаво заблестели,

И взгляды - зыбкая волна.

В своих узорчатых одеждах

Они прелестнее весны, -

Какая мысль таится в веждах?

Какие сказочные сны?

Неизъяснимо кудри вьются

Вокруг изящной головы.

По восемь в ряд, - поют, смеются

Танцовщицы, - сейчас польются

Флейт звуки в танцах огневых.

Они скользят, стройней бамбука,

В волшебном танце царства Чжен

Сплетая шелк одежд и руки,

Блистая чашами колен.

Дрожит чертог от звуков дивных, -

То зазвенел родной напев

Неповторимого мотива

Солнцеподобных чуских дев.

Он чист, величествен и плавен, -

В нем пенье с музыкой слилось,

Чтоб край отеческий прославить,

Край белых лотосов и роз.

Напевы райские рокочут,

Сменяя песню царства У,

Садится каждый, где захочет:

Отбросив правила, хохочет

Мужчина с женщиной в ряду.

Они о вежестве забыли

И пояс тканый распустили,

Чтоб вновь отведать всех сластей.

Уселись вэйские шалуньи {7},

Как в ветвях птицы-щебетуньи,

Средь очарованных гостей,

Что вне себя от их причесок, -

Таких красавиц в свете нет:

Стройны и гибки, словно лозы,

Белы, как лилии в весне.

Вот шахматы слоновой кости,

А там играют в "шесть костей".

Все разделились. Ставят гости

За ставкой ставку. Кто смелей,

Тот победит, воскликнув звонко;

"Пять белых", но опять зовут

Гостей к столу удары гонга,

Вновь струны тонкие поют.

Ах, от вина не оторваться

Ни в ночи темь, ни ясным днем!

Вновь кубки пенные искрятся

Неподражаемым огнем.

И восковые свечи ярко

Горят в подсвечниках витых,

А на востоке встала аркой

Заря, и в росах все цветы.

О, если б трепет мысли страстной

Стихом певучим зазвенел, -

Воспел бы ты земное счастье -

Единодушие воспел!

Исчерпаны вина услады,

Теперь ликуй, что дома ты

Вернись, душа, испить всю радость

Земной, единственной мечты!

Вот что хочу сказать я в заключенье:

Иду на юг я раннею весной.

Луцзяна {8} вод не радуюсь теченьем

И ни байджи, душистою травой.

Иду на юг я, государем сослан,

Зеленой ряски листики в воде.

Ни на лугах, ни в благовонных соснах -

Себе приюта не найду нигде.

Я вдаль гляжу - как все вокруг пустынно,

Лишь где-то вправо от меня Чанбо {9}.

Иду на юг изгнанником безвинным, -

Сжимает сердце тягостная боль.

Здесь с князем мы, на каменистом склоне,

Охотились под сполохи зарниц.

Тогда скакали вороные кони

И тысячи летели колесниц.

От фонарей, развешенных повсюду,

Багровый отблеск лег на лик небес.

Покорный переменчивой судьбе,

И в царстве Мрака дней тех не забуду.

Я всех смирил, восстановил порядок

И колесницы вправо повернул.

Струной крученый повод натянув,

Я в дикой скачке мчался с князем рядом.

Князь-государь пустил стрелу искусно

И носорога черного спугнул...

Но звезды движутся, и день во мрак нырнул,

И больно мне, и мне сегодня грустно.

Цветы прибрежные на тропах зацвели,

И вся дорога скрылась под водою, -

Разлив Янцзы на много-много ли

Необозрим, лишь яркою листвою

Клен шелестит у берега. Мой взор

Напрасно ловит прошлого виденья.

О, сколько вод река несла с тех пор

Чрез дальние и чуждые владенья!

Я ничего не вижу из того,

О чем здесь Ян-кудесница вешала,

И лишь весна мне сердце освещала, -

Ей не избыть томленья моего...

Вернись, душа, приди, душа, восстань,

Сюда, ко мне, в погибельный Цзяннань {10}!

1 Китайцы верили, что каждый человек имеет две души. Одна из них "душа разума", после смерти человека улетает, другая, "душа тела", погибает вместе с человеком. Призывание души - обряд, совершаемый с целью водворить "душу разума" в таблицу предков или вернуть ее в тело.

2 По китайским поверьям, во дворцах как земных, так и небесных владык должно быть девять ворот, или застав.

3 Инчен, или Ин, - столица царства Чу.

4 Чжоу Синь, или Чжоу-ван (1154-1222 гг. до н. э.), - последний правитель династии Инь.

5 Царство У - название удельного княжества на юго-востоке Китая во времена Цюй Юаня.

6 "Чрез реку переправа" и "С лотосом в руке" - названия песен.

7 Вэйские шалуньи - девушки родом из княжества Вэй.

8 Луцзян - река в провинции Аньхой.

9 Чанбо - местность близ реки Луцзян.

10 Цзяннань - местность к югу от реки Янцзы.

 

Переводы А. Е. Адалис воспроизводятся по следующему изданию: Цюй Юань. Стихи. М: ГИХЛ, 1954. - Прим. ред.

 

ВОПРОСЫ К НЕБУ

Каков был довременный мир -

Чей может высказать язык?

Кто Твердь и Землю - "Верх" и "Низ"

Без качеств и без форм постиг?

"Был древний хаос", - говорят *.

Кто четкости добился в нем?

В том, что кружилось и неслось,

Кто разобрался? Как поймем?

Во тьме без дна и без краев

Свет зародился от чего?

Как два начала "инь" и "ян"

Образовали вещество? *

"Девятислойный" небосвод

Когда послойно разберут?

Все чьим-то создано трудом!

Кем начат этот вечный труд?

К чему привязаны концы

Небесной сети? И навес

На чем же держится? И где

Тот "стержень полюса небес"? *

Пусть небо на "восьми столпах", -

Юг и Восток на чем * - скажи?

Пусть "девять" в небе этом "сфер", -

Где их разделы, рубежи?

Изгибов будто бы у сфер

Премного - сколько же, точней?

Кто вздумал все это рассечь

На равных дюжину долей?

Кто держит солнце и луну,

Кто звездам утвердил часы,

Дал выход солнцу из Тангу *,

Заход - за скалами Мынсы? *

Как в мерах истинных длины

Путь солнца за день рассчитать?

Умерший месяц почему

Потом рождается опять?

Откуда родом лунный свет?

Иль всякий раз бывает он

Утробой зрелою луны

Для смерти заново рожден?

Могла ли девять сыновей

Родить безмужняя Нюй-ци?

И где Бо-цян * теперь? И где

Жилище духа Хуэй-ци? *

Светло от солнца почему?

Без солнца почему темно?

При поздних звездах, до зари,

Где скромно прячется оно?

Стремился Гунь, но не сумел

Смирить потоки!.. Почему

Великий опыт повторить

Мешали все-таки ему?

Ведь черепаха-великан

И совы ведьмовской игрой

Труд Гуня рушили!.. За что

Казнен владыкою герой?

О Гунь!.. Где горы перешел?

Ведь скал отвесы, что ни шаг!

Как был он магом оживлен?

В медведя обращен, - но как?

Для проса черного и то

Расчистить надо поле впрок!..

За что ж был так унижен Гунь

И бревна он таскал в поток?

В горах Юйшаньских заточен,

Томясь, три года ждал суда...

Иль не был сыном Гуня - Юй?

Что ж Юйя обошла беда?

Над воспринявшим труд отца -

Гром вечной славы за двоих!..

Но в чем различие, ответь,

Меж способами действий их?

Бездонных рек разлив - потоп! -

Где Юй взял землю для запруд?

Тонули девять округов...

Как насыпь вырастил он тут?

Ин-лун-дракон его учил, -

И карту начертил хвостом!

Чем Гунь был все-таки велик?

Чем Юй прославился потом?

Толкнув Бучжоу, Кан-хуэй *

Всю землю сдвинул, - и для рек

Одна дорога - на восток...

Что ж море не наполнят ввек?

Кто рекам русла проложил?

Что истинный оплот земли?

Что ж землю с севера на юг

В длину измерить не могли?

С востока к западу земля

Длинней? Не рано ли решать?

Всех гор превыше Куэньлунь! -

Где ж там садам Сяньпу * дышать?

Хребты восходят до небес, -

Но смерена ли высота?

Четыре выхода у Врат

Небесных, - но зачем Врата?

Есть входы с четырех сторон, -

Но часто Запад под замком,

Порою Северный закрыт...

Откуда ж тянет холодком?

В краю, что солнца не видал,

Кто светит? Иль Чжу-лун-дракон?

Чем светят жохуа-цветы, -

Си-хэ * не ждут на небосклон?

Где летом должен быть мороз?

Где для зимы жара - закон?

Где каменный есть лес? - не сжечь!

Где у зверей людская речь?

Рогатые драконы где, - в какой такой стране, -

Прогуливающиеся

С медведем на спине?

Как девятиголовых змей найти хотя бы след? -

То возникают, то их нет!..

Страна бессмертных где? И что

Всего милей им на земле?

О, где марсилия цветет -

Девятилепестковым цветом, подобным нашей конопле?..

И какова величина

Змеи, глотающей слона?..

Где горы дальние Саньвэй *

Хэйшуй-реке закрыли путь?

Где долголетия трава *,-

Смерть обещает обмануть?

Где рыболюди? Птицы где

С когтями тигров? Где стрелой

Сбил солнце Хоу И *? Но где

Перо жар-птицы золотой?

На подвиг император Юй

Был небом избран, - тем силен.

В Тушане * деву как нашел?

В Тайсан * ли с ней явился он?

Любовь их к браку привела,

Потомство начали плодить!..

Как мог привычек разнобой

Их страсть так скоро охладить?

Сын Юя, Ци, услал Бо И *,-

Вернув, привел его к беде, -

А сам во благо для себя

Все беды обращал везде?

Жертв благодарственных дымок

Бо И вдыхал бы вместе с ним!..

За что судьба гнала Бо И, -

Ци - счастьем был всегда храним?

Во храме Ци произносил

Все "Девять дум" и "Девять од"...

Что ж в камень обратилась мать?!

Что ж раскололся камень тот?

Спасти от чудищ землю Ся

Был послан Хоу И стрелок...

Зачем же, застрелив Хэ-бо *,

С речной царицею возлег?

Лук с перламутровой резьбой

Смерть кабану Фын-си * принес, -

Чем мясо жертвы Хоу И

По вкусу небесам пришлось?

Стрелок вторую взял жену,

За то Хань Чжо он был убит, -

Но съел Хань Чжо его зачем?

Иль ревность жарко так палит?

С прической дивною Хэн Э *

Оделась радугой цветной. -

Зачем, как ведьма, как Чунь-ху,

Вдруг стала Хоу И женой?

Питье бессмертия добыв,

Гонимой стала почему? -

Все формы - дело "инь" и "ян",

Без них не статься ничему!

Частицы "ян", покинув плоть,

Как жизнь уносят - не пойму?..

Коль сам Пин-хао - дух Дождей -

Червеобразен, - для чего?

Коль ветром властвует Фэй-лянь, -

Что ж вид оленя у него?

Как черепахи три снуют

По дну, а горы не качнет? -

Качнет, когда на черепах

Лун-бо * охотиться начнет?

К добру ли Цзяо, сын Хань Чжо,

Золовку старшую манил,

Что пса науськал Шао Кан *

На Цзяо и потом казнил?

Для Цзяо платье сшив, Нюй-ци

В одном покое с ним спала...

Как обезглавить там ее

Шпионка царская могла?

Как мягкость к близким Хоу И

В Хань Чжо коварном объяснить?

В Чжэньсюньской * битве флот врага

Как Цзяо удалось разбить?

Пускай в походе на Мыншань

Цзе-ван * красавиц двух добыл, -

Жену зачем он утопил?

Казнен Чэн Таном * вскоре был...

Ведь в отчем доме юный Шунь

Отлично жил холостяком?

Что ж Яо сразу на двоих

Женился от родни тайком?

По чуть приметному ростку,

Как о плодах гадать? Кто прав?

Верх башни в десять этажей *

Кто строил, дело увенчав?

Фу-си *, вступая на престол,

Кого из мудрых почитал?

Все ликов семьдесят Нюй-ва * -

Змеиной девы - кто считал?

Хоть старшим был владыка Шунь, -

Почетом брата окружил *,

А тот - о пес, о негодяй! -

Мечтал убить его - и жил?!

Тай Бо с Чжу Юном *, беглецы,

Достигли Южного хребта...

Кто мог бы знать, что их спасет

Двух незнакомцев доброта?

Всегда супы из лебедей - верховному владыке дар, -

И в чашах яшмовых всегда Цзе-ван их в жертву

приносил!

Наследник именитых Ся -

За что же он низложен был?

Владыка ведь верховный сам спустился, чтобы все

узнать!..

Как повстречал его И Инь? * И как наказан был

Цзе-ван?

Как стали рушиться дворцы?

Каков был праздник у крестьян?

Ди-ку супруге был не люб,

И в башне стала жить Цзянь Ди *,-

Подарок птицы почему

В восторге скрыла на груди?

Ван Хай, наследовавший Цзи *,

Путем отца хотел идти,-

Так почему он в И * погиб,

Лишился стад и слуг в пути?

О радостях любви Ван Хай

Супругу князя И просил...

Он перед ложем был убит!..

Кто приказал? Кто доносил?

Ван Хэн - второй наследник Цзи, -

Где он стада и слуг нашел?

За брата что ж не отомстил?

К врагам за милостью пришел?

Шунь дважды танец боевой

Сплясал с оперенным щитом!..

Но мяо * - племя бунтарей -

Чем он привлек к себе потом?

О эти мяо! - Вот народ

Широкогрудых толстяков!

Чем объедаться так могли?

Их образ жизни был каков?

Когда Цзя Вэй взошел на трон,

О мире не мечтал совсем:

Род И он уничтожил весь, -

Но упивался злом зачем?

О, как же это? Обольщал

Супругу брата младший брат,

Он старшего мечтал убить *, -

А сам потомством стал богат?!

Подался на восток Чэн Тан,

На земли рода Шэнь вступил...

Искал слугу, нашел жену!..

Не сам ли озадачен был?

Слуга рожден был у реки *

В дупле шелковицы пустом...

За что князь Шэнь решил женить

И заклеймить его рабом? *

Цзе-ван Чэн Тана заточил...

За что он вверг его в тюрьму?

Чэн Тан о злом не помышлял! -

Кто злое нашептал тому? *

Был не решен поход князей, -

Зачем они к Мынцзинь * сошлись?

Летают клином журавли, -

Кто строем их выводит ввысь?

Когда был Чжоу-ван убит,

Люй Вана Чжоу-гун * корил,

Сам побежденных навещал!..

Как, мягкий, царство покорил?

Сам царь небесный так решил -

Дал иньцам в Поднебесной власть.

О зло! Где вспыхнула война,

Династии судила пасть?

Кто побудил князей бряцать

Оружием наперебой?

Коней понесших не сдержать -

Ни пристяжных, ни коренной!

Любил пространства Чжао-ван *,

На юг вели его пути...

Где смысл, когда б он даже мог

Фазана белого найти?

Му-ван *, изъездивший страну,

Еще был легче на подъем, -

Всю Поднебесную узнал! -

А подданным что толку в том?

На рынке хвалят свой товар

Два чудотворца, что есть сил!..

Чем кончил чжоуский тиран? *

Чем Бао Сы развеселил? *

Всевышнего изменчив нрав!..

Как знать, казнит иль наградит?

Вождем был циский Хуань-гун *,

Владычествовал, - но убит!

Где, кем был иньский Чжоу-ван

Сбит с толку, разума лишен,

Что верить стал клеветникам

И не внимал мудрейшим он?!

Преступником ли был Би Гань *,

Чье сердце вскрыли напоказ?

Как льстец Лэй Кай преуспевал,

К чинам и золоту стремясь?

Едина правда мудрецов, -

Творят различно мудрецы:

Мэй Бо * - тот брошен был в рассол.

Не ложно ль буйствовал Цзи-цзы? *

Не странно ль? Первенцу семьи

Владыка мира смерть судил!

Так как же Хоу Цзи * на льду

Укрыт был сенью птичьих крыл?

Он знаменитым стал стрелком,

Стал полководцем, был в чести,

Дрожал царь неба перед ним! -

Зачем же допустил расти?

Бо Чан * в одежде травяной

Кнутом - не скипетром владел! -

Как сверг династию пастух?

Где человечьих сил предел?

Весь иньский люд зачем бежал

За южный склон Цишаньских гор?

В Дэ Цзу * влюблен был Чжоу-ван,

Чем заслужил людской укор?

Бо Чан, мы знаем, принял "дар" *,

Что иньский Чжоу-ван прислал, -

Зачем всевышнего молил,

Дабы он иньцев не спасал?

Жил в Чаогэ мясник Люй Ван, -

Чем вдруг прославился простак?

И почему, о нем узнав,

Вэнь-ван обрадовался так?

Когда походом против Инь

Шел чжоуский У-ван опять, -

Зачем отца останки вез,

Врагов спешил атаковать?

Меж двух наложниц Чжоу-ван

Повесился... Но в чем же суть? -

Закрыл лицо полой, страшась

На Землю и на Твердь взглянуть?

Всю Поднебесную давно

Царь неба людям даровал, -

Как допускает, чтобы князь

Ее у князя вырывал?

Слугой Чэн Тана был И Инь,

Цзе-вану отдан был потом...

Что ж верность первому хранил,

Шел, как в родимый, в иньский дом? *

Был изгнан в юности Хо Люй *,

Ходил с запятнанным лицом...

Но почему же, возмужав, -

Стал знаменитым храбрецом?

Царь неба за фазаний суп

Хранил Пэн Цзу * за веком век...

Ужель обманутых надежд

Восьмисотлетний не избег?

Сонм царств - средь четырех морей...

Как терпит небо их раздор?

Ведь мелки пчелы, муравьи! -

Отколь их сила и напор?

Смеялась девушка зачем

В горах над сборщиками трав?

Их мать кормила молоком,

Шу Ци и с ним Бо И * признав!..

В чем радость встречи над рекой?

Чем сроден у обоих нрав?

Брат младший старшему давал

Сто колесниц за злого пса! -

Чем объяснялся их обмен

И почему не удался?

Час поздних сумерек, гроза...

Чего бояться?.. Путь - домой.

О чем молить? Пусть я не горд,

Что может дать владыка мой?

Зачем спасаться между скал?

Хо Люй нас разве победил? *

Развратница - Юнь-гуна дочь!

Цзы Вэнь ей разве сыном быт?

Ду Ао братоубийцей стал, -

Как мог? Считался слабым он!

Сюнь Юнь Ду Ао погубил, -

Зачем за кровь превознесен?!

 

Примечания

В произведении "Вопросы к небу" Цюй Юань высмеивает ученых-схоластов, которые спорили и добивались разрешения вопросов, которые, по мнению поэта, может "разрешить только небо", которое, по понятиям древних китайцев, считалось высшим божеством.

С. 177. "Был древний хаос", - говорят... - По китайской натурфилософии, первоначально в мире существовал хаос, потом светлые частицы поднялись кверху, и образовалось небо, а тяжелые частицы опустились вниз, и образовалась земля.

...как два начала "инь" и "ян" образовали вещество? - По натурфилософским воззрениям древних китайцев, изложенным в "Ицзине" ("Книга перемен"), вся жизнь и развитие в природе происходят на основе борьбы противоположных сил "инь" (мрак) и "ян" (свет).

С. 178. ..."стержень полюса небес"? - Древние китайцы делили небо вдоль (по меридианам) и поперек (по параллелям), которые будто бы образуют сетку, прикрывающую землю наподобие шатра. В центре неба стоит стойка, подпирающая небо, как шатер.

С. 178. ...пусть небо на "восьми столпах", Юг и Восток на чем? - По понятиям древних китайцев, небо подпирается восемью столпами, то есть восемью горными вершинами. На юге и востоке Китая гор нет, и поэт спрашивает, на чем же там держится небо?

...Тангу - по китайской мифологии, ущелье, из которого восходит солнце.

...Мынсы - река с крутыми скалистыми берегами, за которыми солнце прячется на ночь.

С. 179. ...Бо-цян - злой дух болезней в китайской мифологии.

...Хуэй-ци - добрый дух.

С. 181. ...Кан-хуэй - имя титана в китайской мифологии. Во время битвы с другим титаном Кан-хуэй упал и головой задел гору Бучжоу, служившую одной из опор неба. В результате этого земля накренилась к юго-западу, а небо осело на юго-востоке.

...Сяньпу - священная гора в хребте Куэньлунь.

С. 182. ...Си-хэ - возница солнца в китайской мифологии, олицетворяемая в образе девушки.

С. 183. ...Саньвэй - горы в провинции Ганьсу, через которые протекала сказочная река Хэйшуй. Эта река якобы изменила свое русло, и во времена Цюй Юаня уже не было известно, где она протекает.

...долголетия трава. - По преданию, трава долголетия росла на берегах сказочной реки Хэйшуй.

С. 183. ...Хоу И - легендарный стрелок из лука, живший при императоре Яо. Предание говорит, что в те времена на небе одновременно всходило десять солнц, а на земле появились баснословные чудовища и звери с головой дракона, огромные кабаны и змеи, причинявшие бедствия народу. По приказу императора Яо стрелок Хоу И застрелил девять солнц на небе и девять чудовищ на земле. С тех пор осталось только одно солнце.

...Тушань - название гор, через которые император Юй якобы прорыл канал. Здесь же он взял себе в жены девицу по имени Тушань.

...Тайсан - название местности, где родился Ци, сын и приемник Юйя.

Бо Я - сановник императора Шуня, затем - Юйя. Когда умер Юй, он поручил Бо И все государственные дела. Когда на престол вступил Ци, сын Юйя, Бо И был сослан в горы Цишань. Через два года он был возвращен из ссылки и принял государственные дела.

С. 184. Хэ-бо - дух реки Хуанхэ. Как говорит легенда, стрелок Хоу И выбил ему стрелами глаза и взял себе его жену, повелительницу реки Лошуй.

Фын-си - баснословное чудовище, изображаемое в виде огромного кабана.

Хэн Э - волшебница из дворца богини Сиван-му. Стрелок Хоу И просил у нее эликсир бессмертия. Хэн Э похитила эликсир и бежала из дворца Луны, а затем стала женой Хоу И. Впоследствии она никак не могла укрыться от лунного света.

С. 185. Лун-бо - название водяного духа.

Шен Кан - правитель династии Ся (XXII в. до н. э.). Его отец, предыдущий правитель Сян, был убит сыном Хань Чжо, по имени Го Цзяо.

С. 186. Чженьсюнь - название древнего княжества, находившегося на территории нынешней провинции Шаньдун. В 2120 г. до н. э. это княжество было уничтожено войсками династии Ся под командованием Го Цзяо, сына Хань Чжо.

Цзе-ван (1818-1784 гг. до н. э.) - последний правитель династии Ся.

Чэн Тан - основатель династии Инь (1783-1134 гг. до н. э.). Пытался удерживать Цзе-вана от бессмысленной жестокости, но тот не слушал его советов. Тогда Чэн Тан возглавил восстание и сверг Цзе-вана.

...верх башни в десять этажей, - Имеется в виду башня, сооруженная Чжоу-ваном, последним правителем династии Инь в XII в. до н. э. Чжоу-ван увлекался строительством, возводил башни и дворцы и украшал их яшмой и драгоценными камнями. Это истощало казну и ухудшало и без того тяжелое положение народа, что и послужило одной из причин народного восстания, в результате которого пала династия Инь.

Фу-си - имя сказочного императора древности, который якобы изобрел китайскую письменность.

Нюй-ва - сестра сказочного императора Фу-си. Легенда говорит, что у нее было тело змеи и человеческая голова и она за день совершала семьдесят превращений. Когда во время битвы титанов Кан-хуэй опрокинул гору Бучжоу и небо обвалилось на северо-западе, Нюй-ва поддержала и укрепила его. Ей же приписывается множество чудес, и в том числе создание человека из куска глины.

С. 186. ...почетом брата окружил. - Имеется в виду младший брат легендарного императора Шуня, по имени Сян, который все время мечтал убить Шуня. Шунь, наоборот, относился к брату с уважением и, как только вступил на престол, подарил Сяну во владение земли Юби (в нынешней провинции Хунань).

С. 187. ...Тай Бо с Чжу Юном - сыновья чжоуского правителя Тайвана, который был дедом Вэнь-вана, основателя династии Чжоу.

И Инь - один из мудрых сановников Чэн Тана, основателя династии Инь. Как гласит предание, когда после смерти Чэн Тана на престол вступил его сын Тай Цзя, известный своей глупостью и распутством, И Инь отстранил его от власти и заточил в Тунговом дворце. Через три года Тай Цзя раскаялся в своем поведении и был возвращен на престол.

Цзянь Ди - имя девицы, якобы жившей при легендарном императоре Ди-ку, который впоследствии на ней женился.

С. 188. Цзи - сын чжоуского Тай-вана, деда основателя династии Чжоу.

И - название древнего княжества.

С. 188. Мяо - название племен, живших на юго-западе Китая. Предание говорит, что, когда император Шунь вступил на престол, он изгнал племена мяо в горы Саньвэй. Впоследствии мяо подняли восстание, и будущий император Юй по приказу Шуня совершил против них карательный поход.

С. 189. ...старшего мечтал убить. - Поэт имеет в виду Сяна, который мечтал убить своего старшего брата - императора Шуня.

...слуга рожден был у реки. - Намек на И Иня, который, как говорит предание, родился в дупле тутового дерева на берегу реки.

...заклеймить его рабом. - Речь идет об И Ине, который был рабом, до того, как благодаря своим способностям сумел выдвинуться и занять высокое положение при дворе.

...злое нашептал тому - то есть, кто толкнул Чэн Тана поднять восстание и свергнуть Цзе-вана.

...Мынцзинь - название переправы в провинции Хэнань, у которой чжоуский У-ван собирал князей в поход против династии Инь в 1122 г. до н. э.

С. 190.... Чжоу-гун - сын чжоуского Вэнь-вана. Помог чжоускому У-вану уничтожить власть династии Инь. Занимал высокие должности при преемнике У-вана - Чэн-ване (1115-1078 гг. до н. э.). Ему приписывается упорядочение этикета и музыки, а также свадебных и похоронных обрядов.

С. 190. ...Чжао-ван (1052-1002 гг. до н. э.) - правитель династии Чжоу.

...Му-ван (1001-955 гг. до н. э.) - правитель династии Чжоу. По преданию, у него была восьмерка самых быстроногих в мире коней.

С. 191. ...Чжоуский тиран. - Имеется в виду Ю-ван (781-770 гг. до н. э.) - правитель династии Чжоу. При нем пала династия Западная Чжоу.

...чем Бао Сы развеселил? - Бао Сы - наложница Чжоуского Ю-вана. От нее родился сын Ю-вана по имени Бо Фу. После этого Ю-ван устранил законную царицу Шэньхоу и наследника престола И-цзю и сделал царицей Бао Сы, а своим преемником - Бо Фу.

Предание говорит, что Бао Сы никогда не смеялась, и Ю-ван всячески старался ее развеселить. Однажды он приказал зажечь на городских стенах сигнальные огни, якобы оповещая жителей о нападении врага. Все соседние князья бросились на помощь городу. Бао Сы, наблюдавшая за всей суматохой, вдруг рассмеялась. Но в другой раз, когда на город было действительно совершено нападение, князья не явились на помощь по сигналу, так как думали, что сигнал подан по капризу Бао Сы. В результате город был захвачен противником, Ю-ван убит, а Бао Сы уведена в плен.

Циский Хуань-гун - один из могущественных гегемонов (предводителей союза князей) периода Чуньцю (VIII-V вв. до н. э.).

С. 191. Би Гань - дядя иньского Чжоу-вана. Би Гань пытался удерживать Чжоу-вана от жестокостей и разврата. Однажды Би Гань в течение трех дней подряд не уходил из дворца, пытаясь образумить правителя. Выведенный из себя, Чжоу-ван воскликнул: "Я слышал, что в сердце мудрецов бывает семь отверстий!" Он приказал вскрыть грудь Би Ганя, чтобы посмотреть его сердце.

Мэй Бо - владетельный князь, живший во времена Иньского Чжоу-вана. Отличался честностью и прямотой. Неоднократно пытался удерживать Чжоу-вана от жестокостей, но Чжоу-ван отказывался слушать советы. Настойчивость Мэй Бо разгневала Чжоу-вана, он приказал казнить его и засолить его труп.

Цзи-цзи - дядя иньского Чжоу-вана. Пытался удерживать Чжоу-вана от жестокостей, но не имел в этом успеха. Тогда Цзи-цзи притворился сумасшедшим и был продан в рабство по приказу Чжоу-вана.

С. 192. Хоу Цзи - министр земледелия при императоре Шуне, обоготворенный впоследствии под именем бога земледелия.

Бо Чан - отец основателя династии Чжоу - У-вана.

Дэ Цзу - наложница иньского Чжоу-вана, помогавшая ему во всех бесчинствах. Когда чжоуский У-ван уничтожил династию Инь, Дэ Цзу была казнена.

...Бо Чан, мы знаем, принял "дар". - Намек на то, как иньский Чжоу-ван убил сына Бо Чана по имени Бо И, сварил суп из его мяса и послал этот суп в подарок Бо Чану.

С. 193. Иньский дом - династия Инь, основанная Чэн Таном в 1783 г. до н. э.

Хо Люй - правитель княжества У, один из гегемонов периода Чуньцю (VIII-V вв. до н. э.).

Пэн Цзу - сановник легендарного императора Яо, по преданию проживший восемьсот лет.

С. 194. Бо И и Шу Ци - сыновья иньского правителя Гучжу-цзюня. Перед смертью отец назначил своим наследником Шу Ци. Но после смерти отца Шу Ци отказался от наследства в пользу своего брата Бо И. Бо И не принял наследства, ссылаясь на волю отца, и покинул княжество. Шу Ци вслед за ним тоже ушел из дома и поступил на службу к чжоускому У-вану, как это уже сделал его брат Бо И. Когда У-ван собирался в поход против иньского Чжоу-вана, братья пытались удержать его от этого шага. Но это им не удалось. Когда У-ван уничтожил династию Инь, Бо И и Шу Ци устыдились, что служат человеку, погубившему их родину. Они ушли в горы Шоуян и умерли там голодной смертью.

Это событие относится к XII в. до н. э.

С. 195. Хо Люй ведь нас не победил. - Имеется в виду война между княжествами У и Чу, происходившая в конце VI в. до н. э. В результате этой войны войска княжества У заняли столицу царства Чу - город Ин. Чуский правитель Чжо-ван вынужден был бежать. Однако в это время на тыл врага было совершено нападение. Войска княжества У вынуждены были отступить. В результате чускому Чжао-вану удалось возвратиться в столицу и вновь занять престол.

Н. Федоренко

В. Панасюк

 

Переводы А. А. Ахматовой воспроизводятся по изданию: Цюй Юань. Стихи. М.: ГИХЛ, 1954. - Прим. ред.

 

ПРИЗЫВАНИЕ ДУШИ

Я с юных лет хотел быть бескорыстным

И шел по справедливому пути,

Всего превыше чтил я добродетель,

Но мир развратный был враждебен ей.

Князь испытать меня не мог на деле,

И неудачи я терпел во всем,

Вот отчего теперь скорблю и плачу,

Вот отчего я душ своих лишен.

Так Царь небес к вещунье обратился:

"Внизу я вижу человека,

И я хочу ему помочь,

Без душ обеих он остался *,-

Ты их, гадая, отыщи".

Вещунья Ян в ответ сказала:

"Я ведаю лишь снами, Царь!

Мне трудно твой приказ исполнить.

И для гаданья краток срок.

Боюсь, что он умрет скорее,

Чем души я верну ему".

И воззвала, с небес спускаясь:

"Душа, вернись, вернись, душа!

Зачем, покинув тело господина,

Душа, ты бродишь в четырех краях?

Зачем ты родину свою забыла *,

Всем бедствиям себя подвергла ты?

Душа, вернись, вернись, душа!

Восточной стороне не доверяйся,

Там великаны хищные живут

И душами питаются людскими;

Там десять солнц всплывают в небесах

И расплавляют руды и каменья,

Но люди там привычны ко всему...

А ты, душа, погибнешь неизбежно.

Душа, вернись, вернись, душа!

Той стороне не должно доверяться!

Душа, вернись, вернись, душа!

И в южной стороне не оставайся!

Узорами там покрывают лбы,

Там человечину приносят в жертву

И стряпают похлебку из костей.

Там ядовитых змей несметно много,

Там мчатся стаи великанов-лис;

Удавы в той стране девятиглавы.

Вся эта нечисть там кишмя кишит,

Чтоб пожирать людей себе на радость.

Душа, вернись, вернись, душа!

Иди обратно, о, иди обратно,

Там оставаться никому нельзя!

Про вредоносность запада послушай:

Повсюду там зыбучие пески,

Вращаясь, в бездну льются громовую.

Сгоришь, растаешь, сгинешь навсегда!

А если чудом избежишь несчастья,

Там все равно пустыня ждет тебя,

Где каждый муравей слону подобен,

А осы толще бочек и черны.

Там ни один из злаков не родится,

И жители, как скот, жуют бурьян.

И та земля людей, как пекло, жарит...

Воды захочешь, - где ее найти?

И помощь ниоткуда не приходит,

Пустыне необъятной нет конца...

Приди обратно, о, приди обратно,

Замедлив там, столкнешься ты с бедой.

Душа, вернись, вернись, душа!

На севере не вздумай оставаться:

Там громоздятся льды превыше гор,

Метели там на сотни ли несутся...

Приди обратно, о, приди обратно,

Там долго невозможно пребывать...

Вернись, душа, душа, вернись!

Душа, не торопись взойти на небо:

Там тигры ждут у девяти застав *,

Они грызут людей, с земли пришедших.

Девятиглавцы рыщут в небесах,

В день вырывая девять тысяч елей.

Там волки глаз не сводят с человека

И стаями скитаются вокруг,

Они играют мертвой головою

И к бездне тело бедное влекут.

Царю небес они о том доносят,

Затем идут спокойно на ночлег.

Взлетев туда, себя навек погубишь...

Душа, вернись, вернись, душа!

Не опускайся и в столицу Мрака *:

Там у князей по девяти рогов,

Острее их рога всего на свете,

Их спины толсты, пальцы их в крови,

И за людьми они гоняться любят -

Трехглазые, с тигриной головой,

И тело их с быком могучим схоже,

И человечину они едят...

Душа, вернись, душа, приди обратно,

А то несчастья ты не избежишь!

Душа! Вступи в врата Инчэна *,

Здесь заклинатель ждет тебя,

Чтоб указать тебе дорогу,

И твой наряд уже готов.

Над ним без устали трудились

Трех княжеств чудо-мастера.

Чтоб вызвать душу, все готово -

И причитанья начались.

Душа! Приди, приди обратно

В жилище прежнее свое.

И на земле и в небе дальнем -

Везде опасностей не счесть!

Уже твой образ в отчем доме,

Там в тишине ты отдохнешь.

Просторны залы и покои,

Балконы пестрые легки,

И в девять ярусов беседки

На горы дальние глядят,

Резные двери в позолоте,

Резные брусья над дверьми.

Здесь зимние теплы хоромы,

Прохладен дом твой в летний зной;

Сад обежав, поток вернулся,

Сверкает и журчит вода,

Омыта зелень светлым ливнем,

Нарциссы нежит ветерок,

Он пролетел сквозь зал и спальни,

Где ярко-красны потолки,

Где отражаются циновки

В отполированной стене

И разноцветная одежда

Висит на яшмовых крюках.

Украсил жемчуг покрывала:

Они пестреют и блестят;

За стенкой из циновок ложе,

Шелк полога над ложем бел

И яркими увит шнурами,

Что бесподобно сплетены.

О, ты увидишь в тех покоях

Так много редкостных вещей...

Горят, благоухая, свечи.

Все пышно... И все ждет тебя.

Шестнадцать молодых служанок

Придут, чтоб угождать тебе.

Наскучат - замени другими, -

Немало есть невинных дев,

Подобных тем, которых иньский

Когда-то Чжоу Синь * любил!

Те девы ловки и проворны, -

Искусно кудри причесав,

Они на женской половине

В хоромах сказочных твоих

Служить готовы господину,

Смущенно взоры опустив,

Их речь с приличьями согласна,

А, кроме этих, есть еще

Красавицы в покоях тайных, -

Их очи влажны, бровь тонка,

И гордостью их взор сияет,

Когда пред пологом твоим

Они порой стыдливо медлят,

Готовые служить тебе!

Там полог в перьях алкиона

Высокий украшает зал,

Там киноварные балконы,

Темно-оливков цвет стропил.

Посмотришь вверх - резные балки

С фигурами драконов, змей.

Присядь и погляди в окошко -

Блеснут извилины пруда,

Где зацветает лотос белый

Среди каштанов водяных

И стеблей золотых кувшинок:

Все это движимо волной.

А свита в пестрых шкурах барсов

В пологой галерее ждет.

Уже приехали вельможи

В своих колясках расписных.

Вокруг цветы благоухают

В ограде редкостных дерев.

Душа, вернись, приди обратно,

Зачем тебе скитаться там?

Тебя родные с честью встретят,

Обильный приготовят пир, -

И рис, и спелую пшеницу,

И золотистое пшено.

Горьки и солоны приправы,

Остры и сладки - все тебе!

Там жирные хрящи разварят

И будет горьковат слегка

Отвар, как в царстве У * готовят...

Тебе барашка подадут,

Сок ягодный на стол поставят,

Подливкой будет полит гусь,

Большой накормят черепахой

И лебедями угостят!

Еды приятен запах пряный...

Лепешек рисовых гора

И всяческих сластей без счета.

Крылатый кубок будет полн

Густой наливкой цвета яшмы.

Потом отцедят, охладят

И разольют гостям по кубкам

Прохладно чистое вино.

Вернись, вернись в свое жилище!

Здесь будешь ты превознесен.

Еще в разгаре пированье,

А музыкантши стали в ряд,

Они забили в барабаны

И песню новую поют.

Поют: "Чрез реку переправа",

А после: "С лотосом в руке" *.

Уже красотки опьянели,

Румяны лица от вина,

Веселый блеск в глазах лукавых,

А взгляды - словно зыбь волны,

В своих узорчатых одеждах

Они прелестнее всего!

Неизъяснимо кудри вьются

Вокруг изящной головы.

По восемь в ряд плясуньи стали,

Чтоб танец царства Чжэн плясать.

Они скользят, стройней бамбука,

Склонясь, касаются столов,

Переплетаются подолы...

Гром барабана, флейты плач.

Дрожит чертог от этих звуков,

Но раздался родной напев -

Он чист, величествен и плавен.

Сменяя песню края У,

Рокочут цайские напевы,

И пенье с музыкой слилось.

Мужчины с женщинами вместе,

Отбросив правила, сидят, -

Они о вежестве забыли

И распустили пояса.

Уселись вэйские шалуньи *

Средь очарованных гостей,

Что вне себя от их причесок, -

Таких красавиц нет нигде!

Вот шахматы слоновой кости,

Еще игра есть в "Шесть костей";

Все разделились, ставят ставки, -

Здесь самый смелый победит,

"Пять белых" звонко восклицая, -

Играют в кости целый день.

Но снова в колокол удары,

Вновь струны звонкие поют.

Ах, от вина не оторваться

Ни ночью им, ни ясным днем!

И восковые свечи ярко

В витых подсвечниках горят.

Свои заветнейшие мысли

В стихи изящные облечь -

Вот радость для людей достойных!

Единодушие воспеть.

Исчерпаны вина услады,

Теперь ликуй, что дома ты.

Вернись, душа! Приди обратно,

В обитель прежнюю вернись!"

Вот что сказать хочу я в заключенье:

В начале года, раннею весной,

Иду на юг я, государем сослан,

Растет трава душистая байчжи,

Зеленой ряски листики на водах.

Мой дальний путь через Луцзян * лежит,

И вот, по заливным лугам шагая,

Я вижу справа от себя Чанбо *,

Я вдаль гляжу - как все вокруг пустынно,

А помню, с князем на охоте был...

Тогда скакали вороные кони

И тысячи летели колесниц;

От фонарей, развешанных повсюду,

Багровый отблеск лег на лик небес.

Не отставали пешие от конных

И за собой охотников вели.

Я всех смирил, восстановил порядок

И колесницы вправо завернул.

Мы с князем мчались к озеру, друг друга

Стараясь в скачке дикой перегнать.

Князь-государь пустил стрелу искусно

И носорога черного спугнул...

Как неизбежно дни сменяют ночи,

Ход времени ничем не удержать...

Прибрежные цветы взросли на тропах,

И вся дорога скрылась под водой.

Разлив Реки * широк необозримо,

Лишь ветки клена над водой видны.

Я сотни ли окидываю взором, -

Но ничего не вижу из того,

О чем здесь Ян-кудесница вещала,

И лишь весна тревожит сердце мне...

Вернись, душа, приди, душа, обратно,

Сюда, ко мне, в погибельный Цзяннань *!

 

Примечания

С. 206. ...без душ обеих он остался. - По китайским верованиям, у каждого человека есть две души "хунь" и "по" - душа разума и душа тела. Одна со смертью человека улетает на небеса, а другая остается с телом и погибает вместе с ним. Обряд призывания души совершается после смерти человека, чтобы умилостивить улетевшую на небо душу и поселить ее в таблице предков, а также в случаях болезни, обморока и т. д.

С. 207. ...родину свою забыла.- Родина умершего, то есть царство Чу.

С. 209. ...у девяти застав - то есть у девяти ворот дворца небесного владыки.

...не опускайся и в столицу Мрака - то есть в подземный мир, в преисподнюю.

С. 210. Инчэн, или Ин, - столица царства Чу.

С. 212. Чжоу Синь, или Чжоу-ван (1154-1122 гг. до н. э.) - последний правитель династии Инь, известный своим развратом.

С. 213. ...царство У - название удельного княжества на юго-востоке Китая во времена Цюй Юаня.

С. 214. ...поют: "Через реку переправа", а после: "С лотосом в руке" - название песен.

С. 215. ...вэйские шалуньи - то есть девушки родом из княжества Вэй.

С. 216. Луцзян - название реки в провинции Аньхой.

Чанбо - название местности неподалеку от реки Луцзян.

С. 217. Разлив Реки.- Имеется в виду река Янцзы.

Цзяннань - местность к югу от реки Янцзы.

(Расположение стихов соответствует традиционному порядку расположения произведений Цюй Юаня, принятому в китайских изданиях).

Н. Федоренко

В. Панасюк

 

Из цикла "Девять гимнов". ГОРНОМУ ДУХУ

Живу одна

В ущельях гор.

Трава душистая - мои наряды,

Стан подпоясан стеблями нюйло.

В глазах - таится смех,

Играет легкая улыбка на устах.

Царевич обо мне тоскует,

Красой и статью очарован.

Я запрягаю красных леопардов,

Несутся кошки дикие вослед.

Травой синьи увита колесница,

И древко флага - ветвь цветущая корицы.

Шилань, душистая трава, - моя одежда,

А пояс - стебли ароматные духэн.

Сорвав благоухающую ветвь,

Я подарю ее тому, о ком мечтаю.

Моя обитель - сумрачная роща,

Там никогда не виден неба свет,

Опасен путь к тебе и труден,

На встречу опоздала я.

Как одиноко

Стою я на вершине горной!

Вниз уплывают облака,

Кружась, клубятся.

Все глубже сумерки,

Ночная тьма сменяет день.

Восточный ветер поднимается,

И боги посылают дождь.

Останься, милый,

Меня печаль томит.

К закату годы клонятся,

О кто же меня заставит зацвести?!

Траву душистую, что трижды в год цветет,

В горах я собираю.

Каменьев груды громоздятся,

Сплетаются ползучие лианы.

Я на царевича в обиде,

Печалью и тоской удручена.

Ему ж и вспомнить недосуг о милой.

Живу в горах,

Вокруг благоухают травы.

Пью воду горных родников;

Скрываюсь от жары под сенью кипарисов.

Любимый в думах обо мне,

Колеблется, сомненьями охвачен.

Грохочет гром,

Дождь застилает небо тьмою.

Кричат и плачут обезьяны,

В ночи рыдают черные мартышки.

Взвывает ветер, деревья стонут,

Тебя я вспомню -

И в душе лишь горечь расставанья.