Вечером комиссар вручил У Чжи сто долларов для закупки необходимых товаров и мешочек драгоценных раковин, имевших хождение наряду с деньгами. Сяо-пэй принес маленькую мартышку с красной мордочкой. Это был умный, но шаловливый зверек. Стоило мартышке на что-нибудь обидеться, как она тут же начинала кусаться. Но У Чжи быстро подружился с ней, угостив ее орехами и горными абрикосами. Он прозвал мартышку Краснушкой. Вскоре она стала отзываться на эту кличку и, завидев У Чжи, прыгала ему на плечи.

Ранним утром следующего дня они двинулись на лошадях в путь. Комиссар и Сяо-пэй провожали их. Комиссар просил обоих офицеров быть осторожными, рекомендовал, прежде чем принять какое-то решение, хорошенько обсудить все «за» и «против». Проехав вместе с ними около пятнадцати ли, он тепло распрощался и повернул обратно. Дальше их провожал один Сяо-пэй.

У Чжи за время пребывания в советском районе больше всего имел дела с комиссаром, и тот произвел на него глубокое впечатление. Сюй И-синь сообщил У Чжи, что в молодости комиссар работал и учился во Франции, где и примкнул к революционному движению. Возвратившись в Китай, он довольно долго был на подпольной работе, а его жена до сих пор томится в гоминдановских застенках, и даже местопребывание ее неизвестно. Сюй И-синь рассказал также, как во время Западного похода комиссар болел малярией. Бывало, проводит он совещание с командирами, а сам весь дрожит. Однажды в период очень сильных боев он собрал командиров и комиссаров партизанских отрядов. Сидят они в комнате, ждут, а его всего трясет, словно осиновый лист на ветру. Он, заикаясь, начинает говорить, а рука дрожит так, что никак не может указать на карте нужный пункт. Когда перевалили через горы, стало ему совсем худо, но он продолжал писать воззвания и приказы, проводить совещания. Участвовал в боях, да еще и товарищей подбадривал. Он ни на минуту не прекращал работы, и в конце концов болезнь отступила.

Сяо-пэй тоже подтвердил, что не было среди бойцов и командиров человека, который бы не уважал и не любил комиссара.

Навстречу путникам непрерывным потоком двигались народные носильщики с трофеями. В их песнях чувствовался боевой задор. Одна песня сменяла другую, и У Чжи с наслаждением вслушивался в знакомые, но так редко слышанные им мелодии. Вот молодой женский голос запел:

И тут же мужские голоса весело подхватили:

Казалось, что песня доносится отовсюду. У Чжи впервые услышал ее в дни Наньчанского восстания. Ему тогда было немногим более десяти лет, и он был только удивлен этой песне, зато сегодня воспринимал ее совсем по-иному: он ощущал всем своим существом и ее мелодичность и оптимизм, пронизывающий каждую ее строчку.

Невольно У Чжи задумался о своей собственной судьбе. С раннего детства познал он нужду и горе, и не было в его жизни ни одного по-настоящему радостного дня. После того как он примкнул к революционному движению, ему поручили очень ответственную секретную работу, и он не мог принимать участия ни в партийных собраниях, ни в массовых митингах. Лишь тонкая ниточка связывала его с партийным руководством. Ежеминутно, ежесекундно он был начеку. И, конечно, все это не могло не наложить свой отпечаток на его характер. Вероятно, он казался своему новому попутчику несколько замкнутым.

Поздно вечером путники остановились у соломенной хижины. Дальше на лошадях ехать было нельзя. Они втроем переночевали в хижине, а на следующее утро Сяо-пэй распрощался с ними и повел лошадей обратно.

У Чжи и Сюй И-синь отправились дальше пешком. Так прошли они около десяти ли. Перед ними возвышался склон большой горы. У Чжи по многим признакам определил, что здесь недавно был ожесточенный бой. Они медленно подымались на перевал. Здесь еще не успели осыпаться траншеи окопов, не были разобраны завалы. Окопы тянулись далеко.

Сюй И-синь пояснил, что дней десять назад командование Сычуаньской армии, решив, что здесь слабое место в обороне Красной армии, начало наступление своими главными силами. Части 4-й армии умышленно отошли и сосредоточились на флангах. Противник был окружен и отброшен.

У Чжи молча осматривал место недавнего боя — траншеи, залитые почерневшей кровью, поваленные деревья, трупы вражеских солдат: наверно, все эти солдаты были крестьянами и пошли в гоминдановскую армию, чтобы спастись от голодной смерти. Но в армии им платили не больше двух юаней в месяц, а иногда вместо жалованья выдавали по три-четыре ляна опиума. И самое главное — чанкайшистские офицеры не ставят ни во что жизнь своих солдат, и те во время боя погибают часто просто из-за неразберихи.

Такие горестные мысли не покидали У Чжи весь день. Они шли и шли вперед и везде видели разрушенные отступившим врагом деревни, сожженные дома. На всем пути их преследовал тяжелый запах войны — запах разлагающихся трупов и пожарищ, запах крови и пороха. Они прошли не меньше сотни ли, прежде чем смогли остановиться на ночлег в уцелевшей деревне.

Только к полудню следующего дня они достигли небольшой деревушки Чжоуцзяба — последнего поста Красной армии. Здесь они пообедали, сняли военное обмундирование и переоделись в крестьянскую одежду, повязав головы зелеными платками. Сюй И-синь чувствовал себя очень непривычно в крестьянской куртке и штанах.

— Сразу и не разберешь, кто я — мужчина или женщина, — смеялся он, повязывая голову платком. — А ты хоть и с обезьяной, а на поводыря мало похож.

Командир роты передового охранения Ван детально ознакомил их с обстановкой. Он рассказал, что накануне в пяти ли от деревни произошла стычка с дозором противника, во время которой погибли три наших бойца. Поэтому следовало быть осторожными.

— При встрече с гоминдановцами ты внимательно следи за мной, — предупредил У Чжи своего спутника. — И самостоятельно ничего не предпринимай.

— Ты думаешь, у меня сразу душа в пятки уйдет? — рассмеялся Сюй И-синь. — Я, как и ты, воспитан армией, и неожиданности меня не пугают.

Попрощавшись с Ваном, они двинулись дальше. Впереди шел У Чжи. На душе у него стало тоскливо. Они шли по такой же земле, что и вчера, — это была их родная земля, но с каждым шагом они теряли свою свободу и не могли даже громко разговаривать. Здесь приходилось следить за каждым своим шагом, за каждым движением, ибо в любой момент могли появиться враги.

Через пять ли они увидели следы недавней схватки. Здесь пролилась кровь троих товарищей, геройски отдавших свою жизнь за родину. И хотя оба они никогда не видели этих людей, сердца их сжались от боли.

Дорога становилась труднее. На их пути то и дело попадались огромные валуны. Толстые стволы бамбука свечами уходили в небо, и заросли его становились все гуще. Высокие пальмы своими кронами, словно огромными зонтами, закрывали небо. У Чжи вспомнил, что по имеющимся сведениям банда Чэнь Гуй-шэня промышляет еще и пальмовым волокном, и подумал, что с каждой такой пальмы можно содрать не меньше сотни цзиней волокна.

С большой палкой в руках и с обезьянкой на плече У Чжи с трудом пробирался сквозь заросли. Никакой тропы давно уже не было, и они шли наугад. С лиц их в три ручья стекал пот, горло пересохло, но источника им не попадалось. Медленно двигались они вперед, как вдруг увидели невдалеке рослого крестьянина средних лет, который рубил небольшое дерево.

— И-синь, как ты думаешь, стоит нам подойти к нему, расспросить о дороге и о воде? — шепотом спросил У Чжи.

— Я думаю, стоит. Ты видишь, он машет топором, как заправский лесоруб, значит человек простой. К тому же нас двое, а он один.

У Чжи согласился с доводами товарища, открыто подошел к дровосеку и спросил:

— Скажи, почтенный, как пройти в селение Циншиянь?

— А что вам там нужно? — насупив брови, ответил незнакомец.

— Вообще-то нам нужно в Наньчжэн, но дорога туда идет через эту деревню.

— Вон оно что! — Он показал им дорогу и снова принялся за свое дело.

— Мы очень хотим пить, есть тут где-нибудь неподалеку вода?

— По этой дороге вам попадется родник.

Поблагодарив дровосека, они продолжали свой путь. Вскоре действительно показался небольшой ручеек, сбегавший по камням вниз. Достав кружки, они зачерпнули воды и с жадностью стали пить, с каждым новым глотком ощущая, как прибавляются их силы.

Мартышка тоже утолила жажду и весело запрыгала по стволу бамбука. Она всю дорогу забавлялась: то скакала по деревьям, то кувыркалась на спине У Чжи.

Освежившись, путники пошли веселее. Вскоре они попали в густой темный лес. Медленно пробирались они сквозь чащу деревьев, как вдруг неожиданно откуда-то донесся звонкий девичий голос:

Чем дальше, тем голос певицы был слышен отчетливее. «Чудеса! — удивлялся У Чжи. — Что в этих зарослях может делать девушка? Да и где она сама?» Они осмотрелись, но вокруг не было ни души. Песня неожиданно оборвалась.

— Кто бы это мог петь? — недоумевал У Чжи.

— Народ в этих местах музыкальный, особенно девушки.

— И они поют даже в одиночку?

— Боится одна в лесу, вот и поет!

— Неправда! — послышалось сверху. — Я пою просто так, и страх тут ни при чем.

Оба путника в изумлении посмотрели вверх и только сейчас увидели на толстом суку молоденькую девушку с блестящим топориком в руках. Она рубила ветки. Голова ее была повязана косынкой, а воротник и обшлага курточки обшиты блестящей тесьмой. На темном лице задорно блестели живые глаза. Она время от времени украдкой поглядывала на пришельцев. У Чжи редко приходилось встречать девушек, которые держались бы так независимо при незнакомых людях.

— Вэй, — запрокинув голову, крикнул он ей, — ты можешь нам показать дорогу?

Девушка прекратила работу, уперлась ногой в ствол и нагнула голову.

— А куда вы идете?

— В Циншиянь!

— Идите в ту сторону, — она показала рукой на север, — выйдете из лесу — пойдете направо, увидите на горе кумирню, минуете ее, и там же рядом деревня.

— Спасибо тебе! — сказал У Чжи и пошел в указанном ею направлении.

Вслед ему послышался вопрос:

— А чем вы занимаетесь?

У Чжи обернулся и крикнул:

— Собираем лекарственные растения!

— Какие?

— Хватит тебе болтать с ней, — сердито зашептал Сюй И-синь, — смотри, еще наживешь беды! — И они пошли дальше, притворившись, что не расслышали вопроса.

Выйдя из лесу, они свернули направо и вскоре действительно увидели кумирню на холме. Уже у самой кумирни они заметили двух человек непонятной наружности. Один из них — ростом повыше — стоял перед входом в кумирню, другой — тщедушный, с рябым от оспы лицом — стоял на обочине дороги с длинным ножом в руках, каким обычно в деревнях колют свиней. Увидев путников, он поспешно спрятал нож за спину и, подождав, когда те подойдут поближе, спросил:

— Откуда идете?

У Чжи со словами: «Держись на отдалении, а я пойду поговорю с ними!» — подошел к ним ближе и вызывающим тоном ответил:

— Из Юньмыньгуаня! — Он хорошо знал, что здесь проходит только одна дорога — в этот самый Юньмыньгуань, занятый гоминдановцами.

— Красноармейцы вам по дороге не попадались? — спросил Рябой.

— Нет!

— А куда путь держите? — снова спросил Рябой и сделал шаг вперед.

«Наверно, гоминдановские разведчики…» — подумал У Чжи. Но их всего двое, можно с ними и построже разговаривать.

За пазухой лежал пистолет, но пускать его в ход У Чжи без особой нужды не хотелось. Он грозно замахнулся палкой и крикнул:

— Стоять на месте! Не сметь приближаться ко мне! Еще один шаг, и я переломаю вам кости!

— Мы из отряда Летающего тигра, как ты смеешь грозить нам! — Рябой вынул из-за спины нож, а другой бандит, размахивая пистолетом, поспешил ему на помощь.

Сюй И-синь, видя, что У Чжи приходится туго, выхватил свой пистолет и подбежал к нему. Еще секунда, и не миновать бы схватки, но тут из-за деревьев раздался девичий голос:

— Чжан Чжань-у, ты что это?

— Ничего, Сян-цзы!

У Чжи повернул голову и увидел, что из лесу с вязанкой дров выходит девушка, которую они видели на дереве. Вид у нее был сердитый.

— Ничего?! Я не слепая и не глухая! Надо сначала думать, а потом делать! Строит из себя бог знает что!

— Пойдем, брат Рябой, ко мне, выпьем! — сказал второй.

Они повернулись и ушли.

— Вы ведь идете в Циншиянь? — обращаясь к У Чжи, спросила девушка. — Нам по дороге.

«Странная девушка! — недоумевал У Чжи. — Что она за человек? Почему эти два бандита ее послушались?» Спросить он не решался, и ему ничего не оставалось, как молча следовать за девушкой.

Она держалась несколько в стороне, но время от времени посматривала на них.

Между тем солнце уже спустилось за гору, и его последние лучи позолотили нежную фигуру девушки. Хотя она была и небольшого роста, но очень стройная. Большую вязанку дров она несла легко.

Девушка первой нарушила молчание:

— Но что же вы за люди в конце концов? Мне кажется, что не лекарственные травы вы тут ищете.

У Чжи бросил быстрый взгляд на своего спутника и с приветливой улыбкой ответил:

— Да, никаких трав мы не собираем.

— Что же вы тогда делаете?

— Мы офицеры Шэньсийской армии, посланы сюда по делам службы, — ответил У Чжи и, осмелившись, спросил: — А тебя как зовут?

Девушка смутилась и тихо ответила:

— Чжу Сян-цзы.

— Скажи нам, почему эти два человека испугались тебя? — спросил Сюй И-синь.

— Побоялись, чтобы я не рассказала об этом своему дяде.

— А кто твой дядя?

— Чэнь Гуй-шэнь.

— Тот самый Чэнь Гуй-шэнь, которого зовут Летающим тигром? — быстро произнес У Чжи.

— Да! А вы его знаете?

У Чжи вспомнил, что он кое-что слышал в подпольной организации о «Красном братстве», и сделал вид, что хорошо знает ее дядю.

— Встречаться нам не приходилось, но я много слышал о нем и знаю, что он пользуется большой властью в горах Фэйхушань. Мы с ним единомышленники.

Девушка бросила на него взгляд и с улыбкой ответила:

— Раз вы единомышленники моего дяди, то прошу вас отдохнуть у нас дома.

«Лучшего и не придумаешь!» — обрадовался он в душе.

Впереди показалось небольшое селение, окруженное деревьями, и девушка сказала:

— Это и есть Циншиянь.

В деревне она ввела их в большой двор, где росли два гранатовых дерева, увешанных крупными плодами, а все стены и навес были унизаны бобовыми стручками. Девушка скрылась в доме, оставив спутников во дворе.

Вскоре на пороге появился высокий старик лет шестидесяти с бородой. Заросшее лицо, большие глаза и густые брови придавали ему зловещий вид. Голова его была повязана платком, в руке он держал два больших грецких ореха.

— Чэнь Гуй-шэнь! — представился он.

После обмена традиционными любезностями хозяин пригласил гостей в дом.

Дом был покрыт бамбуком, и все внутри — кровати, стол, стулья, чашки и даже трубка — тоже сделано из бамбука.

Сюй И-синь в этой ситуации должен был играть роль ординарца — он взял мартышку и вышел во двор.

У Чжи спокойно уселся в кресло, а сам вспоминал все, что слышал или читал раньше о «Красном братстве». На лице его появилась легкая улыбка, и он обратился к хозяину:

— Почтенный брат Чэнь, на этот раз меня в ваш район привели дела службы, и я решил специально нанести вам визит. Все мы братья, и если дома опорой нам служат отец и мать, то в чужих краях мы опираемся на помощь друзей. В Сычуани я никого не знаю и уповаю только на помощь почтенного брата!

Глаза хозяина буквально сверлили гостя.

— Ты старший брат или военный?

— Мы единомышленники.

— С какой ты горы?

— С горы Ветра.

— Из какой секты.

— Из секты Преданная Луна.

— Какие свечи жжете?

— Которые никогда не сгорают.

— Какую воду пьете?

— Воду реки Ханьцзян.

Дальше хозяин расспросил гостя о «четырех мостах» и «четырех столбах».

У Чжи на все вопросы отвечал легко, без затруднения. Хозяин остался доволен его ответами и обращался с ним, как с другом. Он познакомил У Чжи со своей женой — женщиной лет сорока, острой на язык и, как выяснилось, довольно хитрой.

— Ты не стесняйся, — говорил Чэнь Гуй-шэнь, — говори, что тебе нужно! В наших горах стоит только упомянуть мое имя — люди трепещут.

— Я еще буду в ваших горах и успею надоесть почтенному брату! — ответил У Чжи, думая о своем.

Тем временем Чжу Сян-цзы хлопотала по хозяйству. Хотя она и приходилась родственницей хозяину, но была совсем не похожа на его собственную дочь. «Ординарец» Сюй И-синь помогал ей: колол дрова, растапливал плиту. Время от времени они перебрасывались несколькими словами. Из этой отрывочной беседы Сюй И-синь узнал, что у хозяина есть дочь. Она моложе Сян-цзы на год, но ничего делать не умеет, ленивая и лакомка. Целые дни просиживает на пороге и щелкает семечки. Никто в деревне не зовет ее иначе, как «Дурочка». Сян-цзы сказала также, что в восточной стороне двора есть флигель из трех комнат, в котором обычно живут гости хозяина. В деревне Циншиянь всего десятка два дворов. Крестьяне существуют за счет охоты, продажи дров, лекарственных трав, грецких орехов и изделий из бамбука. Люди действительно очень боятся Чэнь Гуй-шэня.

Хозяин угощал гостей мясом убитого на охоте лося, жареными перепелками и маисовой водкой. У Чжи, в свою очередь, угостил хозяина захваченными с собой лакомствами. После сытного ужина Чэнь Гуй-шэнь потребовал себе трубку с опиумом, а гостей проводил в отведенную им комнату восточного флигеля.

Сян-цзы заранее привела ее в порядок и принесла туда лампу. Так как в горах даже летом ночи холодные, она приготовила для гостей жаровню с углем.

— Садись, отдохни немножко, — предложил ей У Чжи, — мы и сами все сделаем.

Девушка села на низенькую бамбуковую скамеечку и молча начала раздувать огонь в жаровне.

— Ты каждый день ходишь за дровами? — спросил У Чжи, любуясь ее раскрасневшимся личиком.

— Если идет сильный дождь или снег, то не хожу.

— А дорогу хорошо знаешь? Заблудиться не боишься?

Девушка улыбнулась.

— Я с девяти лет хожу с отцом и на охоту и за дровами, так что хорошо изучила наши горы. Конечно, очень далеко заходить мне не приходилось.

У Чжи понравилось, что она охотно отвечает на все вопросы, и он заговорил с ней о ее дяде. Из рассказа девушки он выяснил, что Чэнь Гуй-шэнь здесь живет в старом доме тещи, а в горах Дабашань имеет еще один дом, который он довольно часто навещает и где подолгу живет.

«Это нам может пригодиться», — подумал У Чжи.

Вскоре девушка взяла свою скамеечку и вышла из комнаты, оставив гостей одних. У Чжи поплотнее закрыл дверь, задул лампу и стал обсуждать с Сюй И-синем все, что им удалось узнать за день.

— Я думаю, что эта деревня подойдет для нашего перевалочного пункта, — шепотом излагал свои соображения У Чжи. — Отсюда хорошая дорога к вам. Кроме того, здесь нейтральная зона, и наша работа не вызовет слишком больших подозрений.

— Ты прав. Фактически это ничейная территория, и отсюда всего один день пути до наших передовых постов. Лучшее место найти трудно. Но потребуется известное время, чтобы все наладить. Тебе следует поддерживать самые лучшие отношения с семьей Чэнь Гуй-шэня: и с самим хозяином, и с хозяйкой, и с Сян-цзы, и даже с Дурочкой. А я постараюсь прощупать почву у местных жителей. Нам надо иметь здесь свои уши и глаза.

— Хорошо, если завтра хозяин попросит нас еще погостить у него, то мы «пустим лодку по течению»! Но если он нас не оставит, тогда что?

— А мы все равно останемся! Ты скажешь, что простудился или еще что-нибудь придумаешь. Так или иначе, а завтра мы с места не двинемся.