Весь следующий день У Чжи потратил на сборы. Прежде всего он с помощью своего ординарца Ли Сяо-хая полностью сменил одежду: были приобретены синие хлопчатобумажные брюки, куртка, соломенные сандалии и доули. Кроме того, он взял с собой верхнюю куртку на вате, в полу которой зашил послание командующего Ли Юй-тина. Так как в провинции Сычуань мужчины носят на голове платки, он решил взять на всякий случай один головной платок. В мешок уложил также синюю гоминдановскую форму и тонкое одеяло. Приготовленные для 4-й армии подарки: военные карты провинции Шэньси, Сычуань и Ганьсу, секретный телеграфный код Шэньсийской армии и опознавательные вымпелы гоминдановских воинских частей он завернул в клеенку и запечатал воском. Для прохода через гоминдановские районы была заготовлена специальная охранная грамота, подписанная Ли Юй-тином, в которой указывалось, что «предъявитель сего выполняет специальное задание командования, и всем постам предлагается беспрепятственно пропускать его через линии заграждения и контрольно-пропускные пункты». Был также подобран специальный проводник.
На следующее утро все приготовления к походу были закончены. После завтрака Ли Сяо-хай доложил своему хозяину, что его любимая лошадь уже оседлана, но У Чжи сказал, что пойдет пешком.
Сяо-хай очень удивился.
— Ведь путь вам предстоит, видно, тяжелый и не близкий, — сказал он огорченно, — и если вы не поедете верхом, то возьмите меня с собой — я вам пригожусь в дороге.
— На этот раз я не могу взять тебя с собой, — ответил У Чжи, примеряя на спине заплечную корзину.
Сяо-хай с обиженным видом отошел к стене.
У Чжи снял корзину и подошел к нему.
— Сяо-хай, на этот раз моя командировка отличается от прежних, предстоит очень сложная и опасная работа, и ты мне будешь только мешать, пойми это!
— Как это я стану вам мешать? Когда я вам мешал?
Сяо-хай служил ординарцем у него уже около четырех лет. Это был честный, преданный и старательный крестьянский парень. У Чжи никогда не забывал о своем тяжелом детстве и юности и поэтому обращался с ним, как с младшим братом. В гоминдановских войсках такие отношения между офицером и солдатом были исключением. С тех пор как У Чжи вступил в коммунистическую партию, он занялся политическим воспитанием своего ординарца. Зерна этого воспитания падали на благодатную почву: отец Сяо-хая был батраком, а самого его отдали в солдаты вместо племянника помещика, которому подошел срок идти в армию. Поэтому Сяо-хай довольно быстро усваивал революционные идеи.
Помимо своих прямых обязанностей, Сяо-хай не раз выполнял различные поручения У Чжи, связанные с подпольной работой, и офицер считал его младшим помощником. Но сейчас он не мог посвятить Сяо-хая в секрет своей командировки.
— Поверь мне, что на этот раз я действительно не могу тебя взять с собой. Если моя работа завершится успешно, то в следующий раз мы непременно поедем вместе. Договорились?
Лицо Сяо-хая просветлело, и У Чжи дал ему последние указания:
— Тебе я поручаю два очень ответственных дела. Первое: если на мое имя придет письмо, то ты его спрячь в маленький чемодан — и никому ни слова. И второе: подыщи где-нибудь поблизости небольшой уединенный домик комнатки на три. Главное, чтобы не было большого шумного двора и чтобы хозяин не имел никакого отношения ни к армии, ни к местным властям. Понятно?
— Понял! Все будет выполнено! — кивнул головой Сяо-хай. Он питал безграничное уважение к У Чжи, который в последнее время стал для него старшим братом и учителем. Зная, как обращаются со своими солдатами другие офицеры, он души не чаял в У Чжи и постоянно стремился доказать ему свою преданность.
У Чжи с его помощью приладил на спине корзину, надел на голову доули, сунул за пазуху пистолет, взял в руку палку, позвал ожидавшего его проводника, и они отправились в путь. Сяо-хай проводил их до реки и возвратился обратно.
Проводником к У Чжи нанялся местный парикмахер — мастер Ян, человек уже немолодой. Военные власти часто использовали его то в качестве проводника, то в качестве связного, в обязанности которого входило также регулярно информировать начальство, о чем говорят в городе. Конечно, все это он делал за соответствующее вознаграждение. И на этот раз У Чжи перед тем, как отправляться в путь, вручил ему два серебряных юаня и предупредил:
— Мы идем на передовую — мне нужно уточнить карту местности! Твое дело — показывать мне дорогу и поменьше болтать.
При виде новеньких блестящих монет у Яна загорелись глаза:
— Господин У Чжи, вы сказали, и этого достаточно, мой рот будет на замке!
В первый день они прошли девяносто ли. Было очень жарко. У Чжи давно уже не совершал таких длительных переходов, и к вечеру он совсем выбился из сил, на ногах вспухли волдыри. К счастью, в этот день их путь лежал через местность, занятую «своими войсками», и поэтому никаких происшествий не произошло.
На следующее утро дорога пошла в гору, и чем дальше, тем труднее был подъем. Лес становился все гуще. Здесь начинался хребет Башань. Горы Башань! Величественные Башань, героические Башань! Новый советский район, 4-я армия, к которым были обращены сейчас взоры и чаяния народа, находились где-то здесь, в этих труднодоступных горах. При мысли об этом У Чжи, забыв об усталости, невольно зашагал быстрее. За один переход они сделали тридцать ли и достигли буддийской кумирни с поэтическим названием «Небесное озеро». Здесь, на возвышенности, на которой всегда свистел ветер, во временном шалаше располагался передовой дозор Шэньсийской армии.
После короткого отдыха У Чжи разговорился с командиром дозора. Оказалось, что высота, на которой стояла кумирня, была пограничной между провинциями Сычуань и Шэньси. Впереди лежал «район смуты и беспорядков», в котором не было твердой власти и где «орудовал» некий Сюй Яо-мин, возглавлявший местный отряд миньтуаней. Известный в этих краях хулиган, помещик по происхождению, Сюй Яо-мин раньше был обыкновенным бандитом, но, продавшись сычуаньским милитаристам, он стал «командиром полка» миньтуаней. Как говорится, «до неба высоко, а до императора далеко». И Сюй Яо-мин был здесь почти полновластным хозяином, с которым никто не мог сладить. Он со своей бандой существовал на средства местных помещиков и действовал безнаказанно: так же, как и в молодости, убивал и грабил крестьян, сам чинил суд и расправу.
Картина, которую нарисовал командир дозора, была не очень приглядной, но У Чжи заранее был готов ко всему, и никакие опасности уже не остановили бы его.
За кумирней дорога спускалась вниз. Прошли еще добрых десять ли, и впереди показалось несколько полуразрушенных соломенных хижин — на карте этот населенный пункт назывался Сихэкоу. Когда подошли поближе, увидели, что вся деревня сожжена. На месте домов остались развалины, кучи пепла, разбросанная и разбитая кухонная утварь, обгорелые детские тапки, халаты… Это была трагическая картина. Вскоре путники заметили навес перед одним из уцелевших домиков, под которым стоял стол и скамейки. Подойдя поближе, они рассмотрели на столе бухгалтерские книги, весы, счеты. Рядом толпилась группа крестьян с заплечными корзинами на спинах. Распоряжался крестьянами какой-то рослый детина. Ему помогали два миньтуаня. Все кричали, и ничего нельзя было разобрать.
У Чжи издали следил за происходящим, и в сердце его закралась тревога: «Что они там делают? Если торгуются, то почему не видно товаров? Но, с другой стороны, для чего здесь счеты, весы?» Он решил спросить у мастера Яна, что все это значит.
— Вы не догадываетесь? Это молодцы Сюй Яо-мина собирают пошлину, — ответил проводник. — В провинции Сычуань люди делают бумагу, собирают древесные грибы; и когда они несут свои изделия на продажу, то здесь их подкарауливают миньтуани…
«Эти бандиты обнаглели и устанавливают пошлины где им вздумается, — с горечью подумал У Чжи, — народ и так задавлен налогами, а они еще издеваются!»
У Чжи и Ян подошли к навесу поближе. Свирепый детина со здоровенной головой и оттопыренными ушами — видимо, главный здесь — был повязан темным платком, из-под которого виднелось загоревшее до черноты лицо со злым выражением холодно поблескивающих глаз. Проводник низко поклонился ему:
— Здравствуйте, господин командир роты Чжан!
— Кто это с тобой? — повернув голову, спросил Чжан.
У Чжи хотел сам ответить на этот вопрос, но проводник опередил его.
— Это офицер из нашего штаба!
У Чжи мысленно выругал проводника: ведь он обещал быть немым, «как могила», а тут лезет вперед! Лучше было выдать себя просто за солдата Шэньсийской армии, но теперь делать было нечего, и, улыбнувшись, он пояснил:
— Офицер, да не из начальства! Чин у меня небольшой. Готовится операция против Красной армии, и меня послали уточнить карту. А для безопасности я переоделся в крестьянскую одежду.
Чжан смерил его взглядом с головы до ног и как бы нехотя вымолвил:
— Скоро здесь будет командир нашего полка Сюй. Ты знаешь его?
— Мне бы очень хотелось увидеться с ним. Откуда прибудет Сюй Яо-мин?
— Из деревни Гуанцзядянь. Он здесь будет обедать.
В этот момент на противоположном склоне горы показался разношерстный конный отряд. Впереди ехал невысокий человек лет сорока. На его темно-желтом лице выделялись карие глаза, острый подбородок и рыжие усы. Он был тощ, как палка. По желтизне кожи можно было безошибочно узнать в нем заядлого опиекурильщика. Сзади на одной лошади ехали два человека, причем передний был крепко связан. Остальные всадники выглядели очень живописно, некоторые из них красовались даже в ярко-красных женских брюках. Вооружение их состояло из винтовок, пистолетов, пик и мечей. Всем своим видом, а особенно неизменными темными платками люди эти походили скорее на обыкновенных бандитов, чем на миньтуаней. Среди всадников виднелись трое накрашенных молодых женщин — все с такими же темными платками на головах.
— Передний это и есть командир Сюй! — шепотом объяснил У Чжи проводник, — а женщины — его наложницы.
У Чжи, опасаясь, как бы мастер Ян не сболтнул чего лишнего, дал ему еще один юань за труды и отправил обратно.
Вглядевшись в связанного пленника, У Чжи по внешнему виду определил, что он студент, и с надеждой подумал, что, может быть, бедняге удастся сбежать от бандитов.
У Чжи зашел в хижину и сел пить чай, уголком глаза наблюдая за тем, что происходит снаружи.
Сюй Яо-мин не спеша слез с лошади, зашел под навес и сел на стул. Толстый конвоир подвел к нему пленного. Перед Сюй Яо-мином стоял, гордо выпрямившись, высокий юноша с открытым лицом, одетый в двубортную теплую куртку из иностранного материала, темные брюки городского покроя, туфли и черные шерстяные носки. Сюй Яо-мин долго и внимательно разглядывал его, потом неторопливо произнес:
— Отвечай только правду! Что ты делаешь в горах?
— Я тебе уже сказал: закупаю товар.
— Какой товар?
— Древесные грибы, бумагу, все что здесь делают.
— Ха-ха! — рассмеялся холодно Сюй Яо-мин, пощипывая свои рыжие усы. — А мне сдается, что ты студент!
— Я же сказал, что торговец!
— Ладно, развяжи-ка его, инструктор Цзян.
Жирный, как боров, «инструктор» быстро развязал пленника, и тот, решив, что его освобождают, радостно улыбнулся. Но Сюй Яо-мин хитро прищурился и, взяв со стола безмен, протянул его молодому человеку:
— Ну-ка, покажи нам, как пользоваться безменом!
У Чжи весь внутренне напрягся: он заметил, что пленник не ожидал такого поворота дела. Только через некоторое время юноша нашелся что ответить:
— У вас здесь, по-видимому, пользуются безменом другой конструкции, чем у нас. Этот я в первый раз вижу.
— Ха-ха-ха!
Этот зловещий смех поверг У Чжи в дрожь. Сюй Яо-мин затянулся из поднесенного ему кальяна с опиумом и сказал:
— Хорошо, будем считать, что мы пользуемся разными безменами. — Он подвинул на край стола китайские счеты и со злостью крикнул: — В таком случае покажи мне, как ты считаешь на счетах!
У Чжи вытер пот со лба. Парень явно врет. И по внешнему виду и по поведению можно было с уверенностью сказать, что он студент. Но что он здесь делает?
Сюй Яо-мин следил за пленником, как лиса за добычей: юноша, как видно, потерял присутствие духа и, изменившись в лице, глухо ответил:
— Почему я должен считать? Я ведь к тебе счетоводом не нанимался.
— Так, так! Ну, теперь все ясно! Я говорил, что ты студент, ты и есть студент! Какой же торговец не умеет считать на счетах? Одно только непонятно. Почему ты не сидишь в городе за книжками, а потащился в наше захолустье? Зачем? Проведать родственников или друзей? Помолиться богу в кумирне? Торговать опиумом? Нет, конечно! Тогда для чего? Ты утверждаешь, что скупать товары, но ведь у тебя и денег нет, на что же ты их собирался покупать? Отвечай правду: что тебе здесь нужно? Иначе я собственными руками искрошу тебя на куски!
— У меня были с собой деньги, но по дороге их отобрали разбойники.
— Еще чего придумаешь? Я пока верю своим глазам! Инструктор Цзян! Обыщи его еще раз, да как следует! — И Сюй Яо-мин закрыл глаза, словно в забытьи, только из кальяна время от времени доносилось бульканье воды.
— Это незаконно! — негодовал пленник. — Какая вы власть?! Сколько раз можно обыскивать, с каких пор торговля стала преступлением?
Бандиты сорвали с юноши верхнее платье, оставив на нем лишь трусы, носки и туфли. Они внимательно осмотрели одежду, прощупали каждый шов, но ничего не нашли. Тогда ему приказали снять носки и туфли, он неохотно повиновался. Инструктор Цзян стал нетерпеливо выворачивать носки, и вдруг из одного выпал небольшой листок бумаги. Пленник и инструктор Цзян одновременно схватились за него и разорвали на две части. Юноша торопливо засунул свою половину в рот.
— Эй вы, дармоеды недобитые! — заорал на миньтуаней Сюй Яо-мин. — Выньте у него изо рта бумагу!
Бандиты свирепо набросились на пленника, пытаясь разнять ему зубы. Из уголков его рта побежала кровь, но судорожным движением он успел проглотить бумагу. Инструктор Цзян подал Сюй Яо-мину оставшуюся половину. Тот долго ее рассматривал, потом холодно рассмеялся.
— Теперь ты не отопрешься! — размахивая у пленника под носом клочком бумаги, крикнул он. — Какое задание дали тебе красные бандиты? Скажешь правду — будешь жить!
«Так он наш товарищ! — с горечью думал У Чжи. — Кто его сюда послал? Может быть, у него задание, подобное моему?»
— Мне больше нечего говорить! — твердо ответил юноша.
Сюй Яо-мин, не вынимая изо рта мундштука кальяна, свободной рукой взял раскаленные щипцы, приблизился вплотную к пленнику и со свистом выдохнул ему прямо в лицо:
— Последний раз спрашиваю, ты будешь отвечать?
— Не буду!
Сюй Яо-мин поднял щипцы и ткнул ими в щеку пленника…
У Чжи не мог сдержать слез. Он был готов броситься на бандитов, чтобы освободить этого мужественного парня, но усилием воли вовремя сдержал себя. Низко опустив голову, он одним глотком допил оставшийся в чашке чай.
А Сюй Яо-мин продолжал свирепствовать:
— Ты думаешь — раз коммунист, так мы тебя не «расколем»? Погоди, попрыгаешь у меня!
— Эй ты, по фамилии Сюй, помни, что всех коммунистов не убьешь, рано или поздно за меня отомстят! Ты своего дождешься!
У Чжи поднял голову и взглянул на молодого человека: все лицо его и руки были в ожогах. Два бандита схватили его и поволокли куда-то, а он все выкрикивал:
— Да здравствует коммунистическая партия! Да здравствует Красная армия!
Этот голос еще долго звучал в ушах У Чжи.
«Негодяй! — подумал У Чжи о Сюй Яо-мине. — Как же мне с ним себя вести? Незаметно уйти? Не выйдет. Пожалуй, чем ближе к врагу, тем безопаснее!»
Приняв решение, он с независимым видом подошел к выходу из хижины. Не успел он показаться в дверях, как «командир роты» Чжан представил его Сюй Яо-мину:
— Это штабной офицер Шэньсийской армии. Они готовятся выступать против красных.
У Чжи наклонил голову в знак приветствия и спросил:
— Вы командир полка Сюй?
Сюй Яо-мин слегка кивнул и произнес:
— Очень рад. Откуда вы прибыли?
— Из Наньчжэна.
— А куда путь держите? — Хитрые глазки Сюй Яо-мина пристально следили за незнакомцем.
— Сюда, в этот район.
— Что же вы собираетесь здесь делать? — все еще недоверчивым тоном спросил он снова.
«От него теперь не отвяжешься! — подумал про себя У Чжи. — Нужно взять инициативу в свои руки». Он ответил:
— Мы готовим наступление на 4-ю армию красных. Я прибыл сюда для уточнения карт и для того, чтобы познакомиться с командиром местного полка миньтуаней господином Сюем. Поэтому прошу вас оказать мне содействие. — И он, не мешкая, засыпал Сюй Яо-мина вопросами: какие населенные пункты удобны для постоя? Где имеются источники воды? Какая местность более пригодна для боевых операций… и так далее.
Вскоре лицо Сюй Яо-мина прояснилось, и враждебность в глазах погасла. В это время накрыли стол, и хозяин гостеприимно пригласил У Чжи пообедать с ним. У Чжи не стал отказываться, и они продолжали свою беседу за столом.
— Скажите, господин Сюй, а вы куда путь держите? — спросил У Чжи к концу обеда.
— В Бэйба.
«Передовые дозоры 4-й армии мне следует искать в районе деревень Бэйба и Пинсиба, — прикинул У Чжи, — пожалуй, безопаснее будет поехать с ним».
— Я также намереваюсь побывать в Бэйба, так что, если позволите, я составлю вам компанию!
Сюй Яо-мин охотно согласился, и после обеда, сев на лошадей, они во главе отряда отправились в путь.
При выезде из разрушенной деревни У Чжи увидел окровавленный труп студента. Отрубленная голова его была надета на сук дерева. У Чжи отвернулся и, глядя на багровеющую полоску заката, мысленно поклялся:
«Спи спокойно, дорогой товарищ! Ты отдал делу коммунизма свою жизнь, но я завершу то, чего не выполнил ты! Твой палач Сюй Яо-мин никуда от нас не денется, рано или поздно, но настанет день, когда ты будешь отомщен!»
В деревню Бэйба они прибыли уже в сумерки. Чувствовалось, что раньше это была довольно большая деревня, но сейчас от нее остались одни развалины. Она пострадала от огня еще больше, чем Сихэкоу. В деревне им навстречу попались несколько истощенных стариков и старух в рванье. Они еле дышали и говорили через силу.
По словам «командира роты» Чжана, здесь были тысячи могил, и даже трудно сказать, сколько людей в них погребено.
«В конце концов какое имеет значение, чьих это рук дело: Сычуаньской армии или этих молодцов — миньтуаней, мертвым беднякам от этого не легче…» — печально размышлял У Чжи. Его заинтересовал верзила Чжан. «Он глуп и, несмотря на свой свирепый вид, кажется, болтлив. Может быть, у него удастся узнать, где можно встретить передовые дозоры 4-й армии?»
Вечером У Чжи постарался устроиться на ночлег в одной комнате с Чжаном. После ужина он подарил «командиру роты» пачку первосортных ханьчжунских сигарет. В горах курили все, что попадется, и настоящие сигареты в блестящей обертке из фольги были здесь большой редкостью. Чжан, подогнув под себя ноги, сидел на кане. Он осторожно держал сигарету между большим и указательным пальцами и курил ее медленно, как говорят, с чувством. Они беседовали при свете небольшой лампочки. Постепенно подойдя к интересовавшей его теме, У Чжи спросил, есть ли какие-нибудь известия о последних действиях Красной армии.
— Коммунистам не справиться с Сычуаньской армией, — сказал Чжан. — Их на днях разбили, и они сейчас удирают. Этим бродягам не на что надеяться, они уже никому не опасны. Да ты, наверно, слышал, что эти красные бандиты пьют человеческую кровь, а жены их в день тратят по нескольку цзиней румян, белил и пудры!
У Чжи не стал рассеивать его заблуждения и только спросил:
— Куда же они удрали?
— В район Куншаньба. Горы Куншаньба — опасное место: там такие бездонные ущелья, что если бросить камень, то даже не слышно, когда он упадет на дно.
— Это какой район Куншаньба — тот, что к югу отсюда?
— Да, теперь это фронт, рубеж между коммунистами и Сычуаньской армией. Ты лучше здесь вблизи покрутись, нарисуй какую-нибудь карту и возвращайся обратно. А то пропадешь ни за грош!
Эти сведения не обрадовали У Чжи — приходилось изменять заранее намеченный маршрут. Как человек военный, он прекрасно понимал, что не так-то просто пересечь линию фронта, особенно если учесть, что он никого не знает в Сычуаньской армии и его могут вообще не пустить на передовую! Что же делать? Он с рассеянным видом слушал болтовню Чжана, которая уже не имела никакого отношения к военным делам.
Наконец У Чжи сказал:
— Время позднее, надо, пожалуй, спать!
Завернувшись в тощее, короткое одеяло, которое закрывало его лишь наполовину, и положив под голову корзинку и пистолет, он лежал, притворившись спящим.
Лишившись слушателя, Чжан погасил лампу и также лег. Не прошло и минуты, как он захрапел.
У Чжи не спалось. Он долго ворочался с боку на бок — допекали какие-то насекомые. Он не выдержал, вскочил с постели и зажег лампу. Взглянув на одеяло, У Чжи вздрогнул: оно все было покрыто блохами. Ложиться снова не имело смысла, он сел на кан, обулся и стал медленно ходить по комнате.
Всю ночь сквозь дыру в оконной бумаге проникал холодный ветер и непрерывно шелестел рваными краями бумаги. Вскоре исчезла луна, и наступила кромешная тьма.
Походив по комнате, У Чжи достал карту, положил ее перед мерцающей лампой и стал внимательно рассматривать. Лампа горела совсем тускло — кончался керосин, и ему приходилось почти водить носом по бумаге, чтобы увидеть на карте обозначения.
Когда керосин в лампе кончился, карта уже была убрана, и он от усталости и изнеможения спокойно вытянулся на кане, не чувствуя укусов блох. Сон наступил сразу, и его спокойное дыхание потонуло в мощном храпе Чжана.