Салон этого самолета очень мало походил на…. салон самолета.

По крайней мере, в том виде, каком представляет его подавляющее большинство нормальных людей.

Нечто похожее — но весьма отдаленно — мелькало иногда на экране, если речь шла о жизни президентов и миллионеров.

Удивляться тут было не чему — теперь она была и тем, и другим.

Верилось слабо.

Нельзя сказать, что происходящее казалось ей сном.

Но и абсолютной реальностью оно — вроде как — тоже не было.

Так, нечто среднее между правдой и ложью.

Не ощущения пока, а смутные предчувствия.

Может — сбудутся, и тогда надо будет ко всему этому спешно привыкать.

А может — и нет.

И тогда — слава Богу, не слишком-то и поверила! — не придется мучительно возвращаться к действительности.

Хотя действительность, которая вот уже тридцать три года окружала Лолу Калмыкову, надо признать, была не такой уж страшной.

Она родилась в небольшом южном городе, с рождения была окружена любовью многочисленных родственников, и в первую очередь — мамы. Красавицы, талантливой, как говорили, балерины, вынужденной после рождения дочери покинуть сцену, довольствуясь скромной должностью руководителя танцевального кружка в городском Доме пионеров.

Потом следовала, бабушка — тоже, в прошлом, актриса, правда — драматическая, отыгравшая на сцене местного театра целую вечность — пятьдесят, без малого, лет.

Потом — целая плеяда «двоюродных» — бабушек, дедушек, тетушек, дядюшек, сестер и братьев.

Семья была веселой, дружной, хотя немного безалаберной.

Жили одним днем, ценности духовные ставили много выше материальных, и потому, наверное, испытывали вечные затруднения с деньгами.

Но — не унывали.

Дети в такой обстановке чувствовали себя комфортно.

Единственным семейным «изъяном» было отсутствие Лолиного папы.

Сначала, когда Лола была еще маленькой, но уже начала теребить родственников вопросом: «А где мой папа?», делая при этом ударение на слове — мой — у других детей в семье папы были — ей говорили, что папа уехал в командировку.

Что, собственно, означает таинственная «командировка», Лола не знала, но само слово ей нравилось, и это обстоятельство легко мирило девочку с отсутствием папы.

Позже, когда объяснять затянувшуюся командировку, было уже сложно, бабушка торжественно и скорбно объявила Лоле, что папа был военным и погиб на афганской войне.

Мама при этом отрешенно молчала.

Новую версию Лола приняла также легко, как и предыдущую.

Папу, ей было, отчего-то, совсем не жаль, зато стало жаль маму. Теперь Лола страстно мечтала, чтобы мама, наконец, перестала горевать о нем, и вышла замуж.

Заполучить папу — пусть и не родного — все же хотелось.

Но замуж мама так и не вышла.

Лет в четырнадцати от роду Лола вдруг поняла, что и вторая, бабушкина, версия про папу — «афганца» не выдерживает критики.

В доме не было ни оной фотографии героя.

Ни одной вещи, напоминавшей о нем.

Не было писем.

Семья не получала пенсии, которая — Лола интересовалась этим вопросом специально — полагалась если не матери, то уж, по крайней мере — ей, дочке.

Словом, аргументов накопилось достаточно и однажды, со всей беспощадностью детского максимализма, она потребовала ответа.

Бабушка пыталась что-то сказать, но мама остановили ее слабым движением руки.

— Да. Он не погиб. И вообще не воевал. Просто не захотел с нами жить. Или не смог. Можешь выбрать, что тебя больше устраивает.

— Но почему?

— Когда мы встретились, он уже был женат. А, когда родилась ты, стало ясно, что семью оставить не может.

— Почему?

— Тебе трудно будет понять. Это связано с его работой.

— А кем она работал?

— Начальником…. — мама неожиданно усмехнулась.

— Каким начальником?

— Большим.

Лола закатила истерику.

Первую настоящую истерику в своей жизни.

Она требовала, чтобы ей назвали имя отца, сказали, где он живет и кем работает, она хотела немедленно его увидеть или, по крайней мере, говорить с ним по телефону.

Бабушка со слезами суетилась вокруг.

Но мама была непреклонна.

— Тебе незачем знать о нем больше того, что я уже сказала. И ты не узнаешь.

— Он бросил тебя, бросил…. бросил… бросил…

— Можешь говорить, что угодно.

— Ты не имеешь права…. Я пойду….

— Куда, интересно знать? В милицию? Иди. Насмешишь людей.

Следующий год был трудным.

Лола и без того переживала переходный возраст, вдобавок к этому, она буквально «заболела» отцом.

Вполне возможно, впрочем, что в такую форму вылилась у нее пресловутая болезнь роста.

Скандалы она устраивала теперь довольно часто.

Любое замечание матери или ее отказ выполнить какую— ни— будь просьбу, немедленно оборачивались бурным объяснением со слезами, упреками и угрозами:

— Ты просто боишься, что я найду папу и уйду к нему…. Ты ненавидишь его за то, что он тебя бросил….. И все врешь про него…. Я не верю…

— Но, в таком случае, он и тебя бросил тоже

— Нет, меня он не бросил….

— И где же он?…..

— Ты меня прячешь…. Ты ему тоже врешь….. Я все равно узнаю….

— Узнавай.

Лола, действительно, периодически бралась за поиски.

Дом был перевернут вверх дном, пересмотрены все документы, перечитаны старые письма и открытки, изучены фотографии.

Следов отца не было нигде.

Единственное, чего она не могла себе позволить — мешала гордость, и жалко все-таки было мать — это расспрашивать родственников, соседей и немногочисленных материнских подруг.

Зато бабушку третировала нещадно.

Но та только плакала, и бесконечно повторяла:

— Зачем он тебе, Лолочка, он же отрекся от вас с мамой? Зачем же, деточка, унижаться? Разве тебе не хватает чего— ни— будь в жизни? Мы с мамой все делаем, чтобы тебе было хорошо…. И ничего для тебя не пожалеем… Зачем он нам, сдался, такой….?

— А почему он не платит нам алименты? — однажды спросила Лола. Мысли об отце в этот момент внезапно перескочили с эмоциональной волны на прагматическую.

— Что ты, деточка! Он хотел. Он предлагал нам любую материальную поддержку. И многое другое, можешь мне поверить….

— Что еще за «другое»?!…

— Карьеру мамину устроить. Предлагал — Большой или Мариинку… На выбор. И, квартиру, разумеется, сразу же….

— И что же она, отказалась?

— Разумеется, отказалась! И как можно было поступить иначе? Твоя мама — гордая женщина, и сильная…. Только — несчастная…..

Бабушка залилась слезами.

А Лола почувствовала, как в сердце впивается острая игла жалости, а после — словно кто-то ласково, но крепко взял его теплыми ладонями — сердце сжалось от нежной и бескрайней любви к матери.

И вины перед ней.

Переходный период, судя по всему, близился к завершению.

Отец, а вернее его бледная тень, еще раз возникла на горизонте в тот год, когда Лола заканчивала десятый класс.

Выбор профессии отчего-то давался ей очень сложно.

Глаза разбегались, и хотелось всего сразу.

Манили журналистика, археология, медицина и даже такие, редкие, по тем временам, профессии, как дизайнер и модельер.

На сцену, конечно, хотелось тоже, но в семье этот вариант всерьез не рассматривался никогда: по мнению бабушки — а уж на ее опыт можно было положиться! — актерским талантом Лола не блистала. А быть посредственной актрисой, много хуже, чем не быть актрисой вообще!

Выбор сделан был неожиданно и в самую последнюю минуту.

За полгода до выпускных экзаменов, Лола объявила дома, что собирается поступать — ни много, ни мало! — в институт кинематографии в Москве.

На режиссерский факультет.

Бабушка в ужасе заломила руки:

— Тебя провалят в первом туре! Одумайся. Ты не знаешь, что такое — провал. Это шок. Трагедия. Травма на всю оставшуюся жизнь.

— Не ври, бабуля. Ты сама рассказывала, как тебя освистали на гастролях в Саратове!

— Да, освистали! Но я была уже опытная актриса. С именем. Не прима, конечно, но играла весь репертуар, и все понимали, что — это не мой провал. Пьеса была — ни к черту! Освистали, если хочешь знать, драматурга. И все равно, я переживала страшно. Думала оставить сцену…. Богом клянусь!

— Не оставила же! Я тоже хочу попробовать силы….

— Что ж, пробуй…. Дерзать надо. Я, к сожалению, поняла это слишком поздно…

Мать согласилась неожиданно легко.

А бабушка заключила:

— Вы сумасшедшие — обе!

Однако ж, поздним вечером, когда Лола отправилась в ванную, именно бабушка завела разговор, который Лола подслушала нечаянно — выскочила голышом за пилочкой для ногтей.

Женщины на кухне этого не заметили.

— Единственный раз…. В такой решающий момент…. Ты обязана! В конце концов, речь идет не о тебе, и можно на время отложить принципы в сторону….

— Не знаю, мама. Не уверена, что смогу….

— Что там мочь?! Поднять телефонную трубку? Судьба девочки будет устроена, и я, наконец, умру спокойно….

— Оставь, пожалуйста! И потом, образование — это еще не судьба!

— Но половина судьбы! И подумай только — столица: выставки, театры, общество, наконец…. Ребенок попадет в другой мир. Неужели ты хочешь для нее своей судьбы — чахнуть и стариться в этом захолустье?!

— Нет. Не хочу.

— Дай мне слово! Слышишь, я требую! Дай слово, что позвонишь ему.

— Я попробую.

— Нет, не попробую, а позвоню. Скажи: «Мама я позвоню ему!»

— Мама, я позвоню ему.

— Завтра же!

— Хорошо, завтра. Но почему ты так уверена, что он вообще захочет со мной говорить?

— Ах, не лукавь, пожалуйста. Кокетство тебе уже не к лицу…. Захочет. Ни секунды не сомневаюсь. Еще как, захочет!

Стараясь не шуметь, Лола нырнула в остывшую ванну.

Ей было страшно и….. радостно.

— Госпожа желает чего — ни — будь? — стюард в белом кителе склонился над ее креслом в почтительном полупоклоне

«Желает. Госпожа желает удостовериться, что все происходит на самом деле. Но это желание вы вряд ли сможет исполнить»

Кампари — тоник, пожалуйста.

Он вернулся через минуту, неся на серебряном подносе запотевший стакан, наполненный ярко-розовым напитком.

Кубики льда тихо постукивали о стекло.

— Включить музыку или видео?

— Спасибо, не надо.

— Еще на минуту отвлеку вас, госпожа. Когда желаете обедать? И что предпочитаете — мясо, рыбу, дичь?

Рыбу, пожалуй

Осетрину, форель, стерлядь?

«Интересно, сколько продуктов они за собой таскают?»

— Осетрину.

— Простите, что занимаю ваше время, но мы еще не изучили вкусы госпожи. Жареную? Гриль? На пару? Какой гарнир?

— Жареную. Иовощи.

— Благодарю. Карту вин я принесу позже.

— Спасибо. Как Вас зовут?

— Руслан, госпожа. Я могу идти?

— Да, спасибо.

В глубоком кожаном кресле напротив лежал аккуратный кейс-атташе.

«Даже если все закончится, — подумала Лола, — его-то у меня не отнимут?

Пропади он пропадом, этот самолет с дрессированными стюардами и запасами провизии — на целый ресторан.

В этой черной коробочке — сто тысяч долларов.

На них вполне можно купить новую жизнь

Лола поставила «дипломат» рядом, так чтобы постоянно чувствовать его присутствие.

Сделано это было, скорее всего, подсознательно

Сумма, которой она реально владела сегодня, равнялась четырем миллиардами американских долларов.