Этой ночью ей неожиданно приснился старик.

Прежде она никогда не видела его во сне.

Даже в те дни, когда билась над загадкой рукописи, пытаясь найти ответ, зашифрованный в непонятном обрывке неоконченного труда.

С той поры минуло уже довольно много времени.

Рукопись хранилась в ее бумагах, но, всякий раз, когда пожелтевшие страницы вдруг попадались на глаза, тихий, но хорошо различимый голос произносил: «Не время!».

Разумеется, голос звучал всего лишь в ее сознании.

Однако, она всегда прислушивалась к тому, что советовал внутренний голос.

И, надо признать, ни разу об этом не пожалела.

Рукопись благополучно укладывалась на прежнее место.

Время шло.

Сон был легким и очень похожим на явь.

Не было в нем гнетущего ощущения ирреальности, которое так переполняет иные сны, что после пробуждения тревога долго еще плещется в сознании, рождая недобрые предчувствия и смутные страхи.

Этой ночью все происходило иначе.

Снилось ей, будто встретились они снова в маленьком нормандском городке на прохладном побережье Атлантики.

Была весна.

И погода не разгулялась еще вполне, как подобает на взморье.

Небо было не то, что хмурым, но бледным.

Солнце — сдержанным.

А прозрачная дымка над морем, то и дело норовила обернуться легкомысленной тучкой и пролиться несерьезным: мелким и быстрым дождем.

Оба они понимали, что встреча их несколько противоречит действительности и потому происходит как бы за пределами ее измерений.

Она ни на минуту не забывала, что он давно уже мертв.

Он знал, что в эти минуты, она находится очень далеко, за тысячи километров от сонного приморского городка.

И, тем не менее, они говорили друг с другом.

Не было горечи в этой беседе.

И даже грусти не было.

А была — тихая, спокойная радость.

Все же расщедрилась судьба — довелось им еще раз увидеть друг друга.

Будто однажды патриархальную тишь городка нарушило вторжение целой стаи шумных, галдящих людей.

Толпа журналистов прибыла в отель вслед за известным писателем, который неизвестно зачем явился в нормандскую глушь.

Если искал покоя и одиночества, отчего позволил журналистам увязаться вслед?

Если, напротив, хотел блеска и гомона, почему не отправился на модный курорт?

Впрочем, души звезд еще большие потемки, нежели души простых смертных.

А поступками их движут порой самые невообразимые помыслы.

Старика шум раздражал.

Ей же, напротив, было интересно.

— С этим ничего не поделаешь. Журналисты обожают культовые фигуры. А его называют «властителем дум». ЛОМ-ом. Лидером общественного мнения

— Чушь несусветная!

— Почему это — чушь?

— Думам своим человек сам хозяин, или властитель, как вы изволите выражаться. И никто более. Бывает, конечно, что чужие мысли завладевают некоторой частью сознания. Но ведь только — некоторой! О какой власти, позвольте, может идти речь? А этот ваш… лом… властитель, к тому же из числа дрессированных кумиров…. Это факт очевидный.

— Дрессированный кумир? Это еще что за зверь такой?

— Это — не зверь. Это как раз — таки человек. Кумир толпы. Вроде вашего беллетриста.

— Но почему — дрессированный?

Некоторое время он медлили с ответом.

Потом заговорил.

— Вы никогда не задумывались о том, как удается управлять такой массой разных людей?

— Это же просто — существуют законы, на страже которых….

— Да-да, это, действительно, просто. Но ведь законы регламентируют далеко не все области жизни.

— Я бы сказал, малую толику.

— А все прочее?

— Любовь, дружба, счастье, нравственность, красота….

— Разве можно установить здесь единые параметры возможного и допустимого? Разумеется, нет.

— Разные социумы, национальные и возрастные различия.

— Что есть красота для богатого пожилого американца, адвоката, к примеру?

— А для молодого русского колхозника?

— В Росси больше нет колхозов.

— И бедных в России тоже нет?

— Есть, разумеется. И гораздо больше, чем следовало бы. \

— Так счастье в представлении бедной русской женщины и богатой француженки — это ведь совсем не одно и то же. Вы согласны?

— С этим невозможно не согласиться. Но существуют традиционные представления, обычаи, наконец.

— Верно. Для удобства назовем все это общественным сознанием. Вас не раздражает этот термин?

— Нисколько.

— Прекрасно. И как же удается управлять общественным сознанием, оно ведь, как мы уже выяснили, так многолико?

— Я думаю, что для этого, как раз, и вырабатывается идеология, потом возникает пропаганда. И всякие менее серьезные штучки, реклама, например….

— Умница! Но как проводится идеология? С рекламой понятно, но это, действительно менее серьезные штучки.

— Есть, наверное, разные способы.

— Способы, действительно, существуют разные.

Один из них — «дрессированные кумиры». Ну или ЛОМы, как вы называете их теперь.

Смотрите.

У каждого социума есть свои кумиры. Артисты и спортсмены, писатели и поэты, журналисты и публичные политики.

Словом те, кого опрометчиво называют «властителями дум».

Теперь представьте, что некто задумал внедрить в один из социумов — скажем так — новую традицию или привычку, или мысль.

Кто более всего подходить для проведения идеи?

Кому быстрее поверят?

За кем потянутся?

— За ЛОМОм, кумиром. Но где гарантия, что кумир захочет агитировать за эту самую идею?

— Хороший вопрос. Гарантии нет. А чтобы она была, кумира следует дрессировать.

Разумеется, не уведомляя об этом.

Постепенно, как дрессируют животных, приучать его думать и поступать определенным, нужнымобразом.

И чувствовать, буквально не лету, в воздухе, ловить приказ.

Здесь, как и в обычной дрессуре, в ход идут кнут и пряник.

— А если кумир не поддается дрессировке?

— Его заменяют.

— С этим почти никогда не бывает проблем. Толпа любит новых кумиров. Есть кстати, более легкий путь. Он даже не требует дрессировки. Толпе предлагают уже готового кумира. Он же, в свою очередь, сознательно или нет — не суть важно, готов исполнить любую волю хозяина.

— А если толпа не примет подсадного кумира?

— Примет.

— Он ведь будет отвечать ее чаяниям.

— Поверьте, это совсем не сложно, рассчитать, кто в ближайшее время будет востребован — ну, к примеру — молодой интеллектуальной элитой.

Итак, посредством нехитрых расчетов мы воссоздаем примерный образ будущего кумира.

Скажем, это писатель, создающий примерно вот такие романы, язык его таков, биография примерно такова, лет около….

И так далее….

Приглядываемся к тем, кто соответствует этим параметрам, но еще не вкусил славы. Мы ведь прогнозировали будущее. Набирается с десяток непризнанных гениев.

Теперь смотрим, кто из них наиболее управляем, гибок? Иными словами, готов стать послушным проводником нашей политики.

Останавливаем выбор на N.

Он подходит больше других.

Что ж, другим придется уступить нашему избраннику дорогу.

Бедолаги!

С ними начинают случаться самые неприятные вещи — от мелочей, до серьезных осложнений и даже трагедий.

Перед N же, напротив, загорается зеленый свет.

Все у него получается.

А если, вдруг, и случиться какая неприятность, словно невидимая, добрая сила вытащит его из передряги.

И скоро — он знаменит.

Кумир.

И совершенно в нашей власти, хотя не подозревает об этом.

Наступает время, и нам что-то нужно от молодой интеллектуальной элиты.

Скажем, предстоит принять закон, который каким-то образом ее затронет.

Или нам нужны ее голоса на выборах.

Что потребуется для этого?

Очень немногое.

Всего лишь подтолкнуть кумира, а вернее кумиров — ибо одному, здесь, понятно, не справится — к мысли о том, что этот закон нужен, а кандидат предпочтителен. Остальное — они сделают сами.

Все просто, как видите.

Ловкость рук и никакого «мошенства». Так говорили фокусники во времена моей юности.

— Но вы не фокусник.

— Не стану спорить.

— И значит, я должна поверить в то, что вы мне сейчас рассказали?

— Нет, дорогая моя, ничего вы не должны. Можете верить. Можете считать все это моим стариковским бредом.

— Но как я могу поверить в то, что люди, перед которыми преклоняются миллионы, которых любят, обожают, боготворят…. всего лишь марионетки, безвольные проводники чужой воли?

— Те, кто создал бессмертные творения искусства, покорил вершины в спорте, кто делает мировую политику, наконец — на самом деле послушные зверушки, которыми правит кнут дрессировщика?!

— Не только кнут, но и пряник тоже, вы, похоже, не слишком внимательно меня слушали.

— И потом — разве я говорил обо всех? И разве кумирами становятся исключительно возвышенные творцы? Куда, скажите на милость, вы дели массовую культуру? Забыли, в полемическом азарте? Напрасно.

Толпа, как правило, не способна по достоинству оценить шедевры.

Ее кумиры просты, безыскусны и не отягощены интеллектом.

Они легко поддаются дрессуре.

— Но кто же дрессировщик?

— Правительства? Спецслужбы? Какие-то мировые синдикаты?

Тайные ложи? Масоны?

— Масоны здесь не при чем. И, к слову, пора уж, наконец, оставить их в покое. Дурная привычка, все мировые катаклизмы немедленно списывать на счет масонов. Им бы хотелось, конечно, такого могущества, спору нет.

Да куда там!

Что же касается, правительств, спецслужб, международных корпораций…..

Да, разумеется.

И они тоже.

Но — всюду люди.

И у каждого, возможно, есть свой кумир….

Джин, выпущен из бутылки, но кому он служит на самом деле?…

Тихий мелодичный звон неожиданно разлился в воздухе и прервал старика.

Но он не рассердился.

Только поднял предостерегающе указательный палец вверх и загадочно улыбнулся.

— Что это, Лев Модестович? Вам запрещают говорить?

— Запрещают? Что вы, Леночка, милая моя! Запреты популярны в вашем мире, здесь в них нет никакого толку. Все уже совершено.

— Тогда что же?

Он не ответил.

И снова загадочно улыбнулся в ответ.

Улыбка его стала несколько отстраненной.

Казалось, он больше не замечает ее, и улыбается вовсе не ей, а какому-то своему мимолетному, теплому воспоминанию.

А звон, между тем, продолжался.

— Елена Павловна? Я, кажется, разбуди вас. Простите. Но уже полдень.

— Да, конечно…. Здравствуйте. Кто это?

— Аникин.

— Здравствуйте, Игорь Константинович.

Звонил главный редактор издательского дома.

Того самого, что проводил конкурс.

Победителем которого стал…

Впрочем, вспоминать о победителе этого злополучного конкурса Елене Павловне Корсаковой совсем не хотелось.

Однако, пришлось.

— Еще раз простите, что разбудил. Есть повод. Думаю, он меня реабилитирует.

— Вы решили заключить со мной контракт?

— Не я. То есть и я, конечно, тоже. Но дело не во мне. Вчера конкурсная комиссия окончательно остановила на вас свой выбор. Поздравляю!

— То есть как это — на мне? А Неведомский? Вы же сами подписали письмо.

— Знаете, Елена Павловна, мне бы не очень хотелось говорить на эту тему. Откровенно говоря, там какая-то непонятная, если не сказать — темная — история. В общем, господин Неведомский отозвал свою работу и от участия в конкурсе отказался.

— Но почему?!!

— Елена Павловна, официально он не объяснил своего поступка. Правилами это не возбраняется. А повторять сплетни — уж, извините! — мне бы не хотелось. Да и вам-то что за дело до его приключений?! Откровенно говоря, мы с самого начала отдавали предпочтение вашей работе, но….

— Что за «но», Игорь Константинович? Извольте все же объясниться, это касается непосредственно меня. И я хочу знать!

— Ну, как вы не понимаете? Было определенное давление. Из разных инстанций — коммерческих, политических…. Пресса, опять же! Вы ведь знаете Неведомского, он горы способен свернуть на своем пути. А на пути конкурентов — воздвигнуть….

— Тогда, я тем боле хочу знать, что с ним произошло. Отчего это вдруг инстанции отступились? Я гор не сворачивала, и уж тем более — не воздвигала!

— Что вы, голубушка! Ни у кого и в мыслях нет ничего подобного. Ваша репутация, слава Богу!.. Ну, хорошо-хорошо…. Чтобы вас успокоить, возьму грех на душу. Говорят, его уличили в каких-то неблаговидных делах. То ли он эту работу у кого-то списал. То ли — купил. В общем, не его это работа. Он испугался. И отозвал.

— Да кто уличил— то?! Работы ведь обсуждались только на вашей комиссии?

— Вот уж не знаю! Ничего больше не знаю! Мы не уличали. Увольте! Но работу он отозвал. Да что вы, в конце концов, так всполошились из-за этого фанфарона?! О своем будущем думать надо! Такие перспективы! Такие открываются горизонты! Вы, что же, не рады?!

Конечно, она была рада.

Вот только странный сон….

Впрочем, сейчас, проснувшись окончательно Елена Павловна совсем не уверена была в том, что виденное ею во сне, не приключилось на самом деле.

Когда-то давно, на прохладном побережье Ла-Манша.

Разве тогда не говорил ей этих слов странный старик?

Определенно, говорил!

А как же — иначе?…

Снова звонит телефон.

Секретарь из ее офиса очень взволнована, вроде даже — плачет:

Елена Павловна, вы не смотрите телевизор?

Нет. Что случилось?

Горина погибла!

Как погибла?!!!

Взорвали торговый центр. Ну, этот, новый, в центре…. Террористический акт. А они, оказывается, были в ресторане….

Кто — они?!!!

Горина и Сергей Макеев. Он — с телевидения….

Женщина, не дослушав, опустила трубку…..

«Джин выпущен из бутылки, но кому он служит?

Вот в чем вопрос….»

Апрель— июнь 2001 года.

P. S. — Этот роман полностью является вымыслом автора.

Совпадение имен, названий, и некоторых ситуаций с именами реально существующих лиц и ситуациями, имевшими место в их жизни, может быть только случайным.