Перво-наперво Влад Хватко активировал на своем наркоме особый режим полного «экранирования» (увы, столь удобная функция имелась лишь у служебных наркомов), после чего внимательно, ни разу не перебив, выслушал племянника, лишь изредка вставлял замечания типа: «так-так», «ага», «понятно». Когда Георгий аль-Рашид закончил свой рассказ, дядя долго молчал, смакуя коньяк и причмокивая с видом ценителя. Официантка принесла кофе. Он, так же молча, проводил ее взглядом.

— Ну, Влад Сулейманович? Что скажешь? — первым не выдержал аль-Рашид.

— Скажу, что удивлен, — Хватко постучал пальцами по краю фужера, — удивлен, что за сто тридцать лет никому, понимаешь, не пришло в голову сопоставить столь очевидные факты.

— Так ведь поначалу и сопоставлять было особенно нечего, — пожал плечами Георгий, — должна была сложиться определенная статистика.

— Сумма смертей? Пожалуй, ты прав.

— Пока не забыл, дядя Влад, у меня к тебе будет просьба. Как я уже сказал, восемь из тринадцати «усыновленных» померли не своей смертью — двое покончили с собой, остальные стали жертвами несчастных случаев…

— В том числе Инвойс.

— Да, Инвойс Омаров в их числе; остальных скосили разные болезни. Так вот, я хочу в первую очередь выяснить все, что только возможно, именно об этой восьмерке. Из данных дознания — ведь, полагаю, какое-никакое расследование в таких случаях обязательно — мне нужны сведения об их ближайших родственниках.

— Зачем?

— Если по тем случаям и проводились какие проверки, так впустую. Да и вообще я уже выяснил, что с муносынками не связано ни одной криминальной истории. Поэтому не питаю особенных надежд отыскать хоть что-то в проверочных материалах. А родственники — совсем другое дело! Редко какие из них бывают удовлетворены результатами подобных расследований. Ты это лучше меня знаешь. Наверняка у них имеются свои версии тех преждевременных смертей. Вдруг да услышу от них что-нибудь стоящее?

— Ладно, сделаю. Займусь этим сам, — кивнул Влад Сулейманович и вдруг залпом опрокинул коньяк в рот, болезненно вздрогнул и, несколько со стоном, прибавил: — Славно огорчило! — Огорчившись, он продолжил: — Однако, полагаю, на нынешнем этапе не стоит подключать к твоему расследованию официальные органы. Но можешь рассчитывать на мою всемерную поддержку. Я, видишь ли, — Влад Сулейманович заговорщически понизил голос, — тоже имею в этом деле… интересец. Правда, мне любопытственны несколько другие аспекты деятельности Корпорации, но…

— Нанобиотехнологии? — догадался Георгий.

— В яблочко. Но не только. В смысле, не только НБТ. — Хватко значительно помолчал, как бы с сомнением разглядывая Георгия, но потом махнул рукой. — Ладно! Буду играть в открытую. В конце концов, если уже и тебе, родному племяннику, не доверять, то… Короче, мой интерес простирается также на область генной и биоинженерии, синтетической биологии и… И вообще на любые манипуляции с человеческими эмбрионами и стволовыми клетками.

— Иначе говоря, ты хочешь поймать Корпорацию на нарушении Международной конвенции по биоэтике, пресловутой Конвенции «Трех No»? — уточнил аль-Рашид.

— Снова в десятку. Только об этом — молчок! Дело в том, что я, как и ты, действую в данной ситуации не от имени государства, а в интересах, гм… частного лица. Точнее, группы частных лиц. Еще точнее, некой общественной организации…

— Постой, постой… дай-ка сам угадаю… ВСМЦ? Вселенский Совет Монотеистических Церквей?

— Тсс! — округлил глаза Влад Сулейманович и даже огляделся по сторонам. — Ты чертовски догадлив, Жорж.

— А разве это не противоречит Закону о прокуратуре?

— Вот именно! Но порой, чтобы удовлетворить нашу законность, приходится слегка — хе-хе! — нарушить ее же, понимаешь, девственность. Ну не тебе же, Жорж, это, ядрен-матрен, объяснять! — Хватко заговорщически подмигнул. — Тем паче когда у меня в руках будут доказательства, что Корпорация действительно покусилась на Конвенцию «Трех No» — о-о-о! — тогда уж ее не спасут ни большие капиталы, ни высокие покровители! Она просто-напросто перестанет существовать. А весь причастный менеджмент откомандируют в подводную тюрьму Гуантанамо. ООН и особенно Американское Содружество Наций с такими, знаешь ли, не церемонятся, нет… У ВСМЦ также имеются весьма эффективные способы воздействия на нарушителей Конвенции: вселенская анафема автоматом лишит их всяких мирских прав и сделает изгоями в любой из стран АмСоНа и ЕэСа. А уж окажись они в пределах юрисдикции Великого Исламского Халифата… Публичное побивание камнями покажется им верхом милосердия! В ВИХлифате духовные ценности блюдут как нигде… Даже эмиграция в синтоистскую Японию их не спасет: что у нашего Европейского Сообщества, что у АмСоНа — с Подводной империей заключены договоры о выдаче еретиков. Остается только Срединная империя да Индия.

— Индия — это вряд ли. Хоть и язычники, но к Конвенции «Трех No» тоже присоединились.

— Да? Я и не знал, — удивился Хватко.

— Темнота! Три года уже как.

— Значит, останется им, бедолагам, только СрИм, — удовлетворенно констатировал Влад Сулейманович.

— Не так мало на самом деле, — покачал головой Георгий, — от Китайских морей до Ледовитого океана — почитай, большая половина Евразии.

— Н-да… там-то, в Срединной, им будут рады-радешеньки. Эти узкоглазые всякую, понимаешь, еретическую дрянь у себя привечают, особенно если эта ученая дрянь. И почему мы их до сих пор терпим?

— Наверное, оттого и терпим, что благодаря этой «еретической дряни» у них сильнейшая армия мира. Говорят, и андроиды и биотанки самовосстанавливающиеся, и… чего там только нет. Кое-что из имперского арсенала мне и самому довелось повидать — во время службы на Восточно-Уральской границе… Помню, наш загранотряд в очередной раз расширял сан-полосу отчуждения, вдоль их Сибирского Улуса. Чтобы, значит, какая-нибудь генномодифицированная дрянь от них к нам не переползла… И вот мой взвод — случайно, без приказа и умысла — заступил на имперскую территорию. Случайно-то случайно, однако углубились мы, надо признать, довольно капитально: километров эдак на десять. Ну, сбились с курса, заплутали, проще говоря. Электроника в приграничье, сам знаешь, из-за инфоблокады порой изрядно глючит… М-да… мне тогда показалось, что все вокруг нас — и звери, и насекомые, и даже растительность, — вся тамошняя природа… как бы это сказать? обладает собственным разумом, что ли. И разум этот весьма и весьма враждебный: смотрит за тобою сотнями глаз, шпионит, старается навредить… Вот тогда я и узнал, что такое «жгучая туча Джучи» — на тот момент одна из последних разработок военного ведомства Каракорума… Сперва оно казалось простым облачком на горизонте; но облако росло, росло… превратилось сначала в тучу, потом — в грозовой фронт… а в конце концов закрыло едва не все небо, от края до края… Когда же «туча» достигла нашего расположения, а попросту говоря, нас накрыла, стало видно, что на самом деле это саранча. Громадная стая вставшей на крыло саранчи! Ну и ладно бы: саранча и саранча — кузнечики, мать их!., правда, раз эдак в пятнадцать больше обычных, к тому же оснащенные нехилыми жвалами — такими, что способны запросто оттяпать зазевавшемуся бойцу руку… В последнем мы убедились, когда рой выпустил «язык» и десантировал несколько тысяч своих кобылок аккурат нам на головы. Ну, мы ка-ак дадим по туче из всех стволов разом!..Кто ж знал, что каждая ихняя особь представляет собою еще и баллончик с серной кислотой? Тебе приходилось когда-нибудь очутиться под сернокислотным ливнем? Но я тебе вроде уже рассказывал про это… Нет? Э-эх, да разве только в одной армии дело! Между прочим, — заметил аль-Рашид, тряхнув браслеткой наркома, — таких допотопных будильников никто из сримских солдат уже и двадцать лет назад не таскал; у каждого нукера за левым ухом имелся разъем вживленного нейроинтерфейса и — постоянная связь с товарищами по тумену, с взводным-кешиктеном, с багатуром-ротным и нойоном-тысячником; и так — вплоть до общеордынского командования. А в тех войсках, которые предназначены для непосредственного контакта с противником, — ну десант, пехота, к примеру, — так вот, нукеры этих родов войск снабжены силовыми имплантатами. И если доходит до рукопашной, любой сримский боец может полдюжины наших, как кегли, раскидать.

— А ты что, тоже хотел бы — разъем за ухом?

— Боже упаси! Но и в СрИме такие штуки полагаются только военным, а как нукер отслужит свое — интерфейс удаляют.

— Откуда ты, ядрен-матрен, столько про них знаешь, скажи на милость? — прищурился Хватко.

— А у меня принцип: противника следует изучать. И уважать.

— И вражеские голоса слушать, — подмигнул дядя.

— И вражеские голоса слушать, — не стал спорить Георгий. — Я к тому веду, что у нас вон даже подкожный микрочип — уже уголовно наказуемое деяние. Полагаешь, это правильно, да? И прогресс ведь тормозится, а потом, скольким бы, к примеру, параличным и прочим инвалидам вживленные микрочипы облегчили жизнь, а?

— Это ересь, — отрезал Хватко. И, помолчав, добавил: — Ты бы, племяш, со своими… размышлизмами, понимаешь, того… поаккуратней. Фильтруй, с кем можно, а с кем — нет.

— Вот я и фильтрую.

— Вот и молодец, и правильно… Кстати, давай — за победу губернского оружия! У тебя налито? Ну, будем! — Крякнув и закусив, Влад Сулейманович добродушно погрозил аль-Рашиду вилкой. — А на Луне-то мы все ж таки надрали твоим, бля, хваленым сримцам задницу, и препорядочно, ядрен-матрен!

— Кто спорит? — пожал Георгий плечами. — Только надрали не мы, а АмСоН — Американское Содружество Наций. И вообще, когда это было? Семьдесят пять лет назад, еще в двадцать первом веке. Потом, вспомни: в то же самое время, только здесь, на Земле-матушке, империя окончательно оттяпала у нас Забайкалье с Дальним Востоком, всю Сибирь и Зауралье в придачу. Помнишь, чем закончилась третья селеновая? СрИм отказалась от своих притязаний на лунные месторождения гелия-3, а АмСоН взамен закрыло глаза на все имперские завоевания в Азии; между прочим, даже не поинтересовавшись нашим на сей счет мнением; да еще вынудили нас признать суверенитет Золотой Орды! И вот что я тебе, дядя Влад, скажу: сримцы только выжидают подходящего момента, чтобы взять космический реванш…

— Устанут ждать! Вот им, понимаешь, а не гелий! — раскипятился Хватко и, свернув дулю, сунул ее зачем-то племяннику под нос. — На-ка вот! Пускай выкусят! На чужой роток не сымай порток!

— Ладно… — примирительно махнул рукой аль-Рашид, — хрен с ними, со сримцами. Вернемся к нашим химерам. Ведь ты, дядя Влад, если выведешь Корпорацию на чистую воду, как раз, пожалуй, станешь героем. Причем в еэсовском масштабе. Этаким санатором человечества, искоренителем сатанинской мерзости. Я правильно понимаю?

— Возможно, — усмехнулся Влад Сулейманович. — Ты против?

— Материальная составляющая, опять же… — в свою очередь подмигнул дяде Георгий. — Насколько знаю, ВСМЦ перестает считать деньги, как только заходит речь о посягательствах на божественную монополию.

— И это тоже, — не стал спорить Хватко. — Запас кармана не трет и мешка не дерет. Короче, соединив наши усилия, мы сможем достичь большего, согласен?

— И давно ты, позволь спросить, работаешь на вселенцев? — вопросом на вопрос ответил Георгий.

— А вот это тебя не касается! — отрезал Хватко. — Потом, ты прекрасно знаешь, Жорж, тут дело не в деньгах. Не в одних деньгах. Я боец идейный… Просто мне больно видеть, когда попираются догматы веры. Больно и обидно, понимаешь ты это?! Кстати, давай-ка за-а… Матерь нашу… всёл… всюл… всел-лен-скую! Церковь. Да!

— Да мне, пожалуй что, хватит, — засомневался Георгий. — Завтра надо быть в форме.

— Брось! Кто пьян да умен, два угодья в том! — как-то рассыпчато засмеялся дядя.

Аль-Рашид с некоторым удивлением заметил, что Хватко, обычно весьма воздержанный, на этот раз порядочно-таки захмелел.

— А правду говорят, — осушив свой бокал во здравие Вселенской Церкви, спросил Георгий, — что были времена, когда Священное Писание не являлось неотъемлемой частью нашего уголовного и гражданско-мирского законодательства?

— Правду, — кивнул Влад Сулейманович, со смачным чавканьем зажевывая долькой лимона. — Но давно… лет двести назад. Еще до-о… — тут он покрутил над головою вилкой, — объединения Церквей… Может, раньше. В общем, когда нами еще президенты правили… или их как-то по-другому… Короче, до Бр… Мр… Бр-рис Николаича… в том — предыдущем — тысячелетии.

— А почему вообще, — вновь перебил дядю Георгий, — произошло это объединение Церквей? И зачем?

— Как, ядрен-матрен, почему? — воскликнул Хватко, трезвея от возмущения. — Что значит зачем? Из-за реальной угрозы генетического Апокалипсиса — гуманитарной катастрофы общемирового масштаба, вот почему. Чтобы, понимаешь, этот самый… Апокалипсис… того… предотвратить! Вот зачем. Тогда ведь вопрос стоял жестко, ребром стоял вопрос: сохранится человечество как биологический вид или его заменят трансгенные мутанты всех мастей… И он еще меня темнотой попрекает! А сам дремучий, как таежные джунгли… Поначалу ведь никаких серьезных запретов в области биотехнологий не существовало; те же, которые имелись, никто особенно не блюл. Клонирование и генетическое проектирование потомства уже чуть ли не на поток поставили. Хочется тебе, к примеру, чтоб твой будущий сын, кроме как на тебя самого и… ну, короче, родителей, еще, скажем… на какого-нибудь Эйнштейна или, там, Наполеона походил — базара нет! В эмбрион вводился соответствующий ДНК — Наполеона или другого кого, по желанию заказчика, и — пожалуйте, получите! Аль-Рашид-Буонапарте, хе-хе-хе… Единственное условие — чтобы было из чего желаемый ДНК выделить. То бишь нужно сначала отыскать кости, а еще лучше — мягкие ткани того Наполеона. Вон, теперешнюю династию императоров Срединной именно так и вывели… Но сейчас не о них речь… А о чем сейчас речь?.. Ага! И вот в конце концов настал «час икс», когда Отцам Церквей стало понятно: еще чуть-чуть, еще один маленький шажок — и человек, как образ и подобие Божие, с лица земли просто — фьюить! — исчезнет. А люди превратятся в чьи угодно подобия, только что не Господа Вседержителя нашего. Одновременно сделалось очевидным и то, что без единой идеологии, причем идеологии государственной, эти пагубные процессы уже не остановить… Кстати, последней каплей стали опыты профессора Браилова и эти его трансгенные химеры, тебе, надо полагать, хорошо памятные. Если до Браилова эксперименты с людьми ограничивались клонированием и евгеникой, то бишь попытками «улучшить» человеческую породу, наладить массовое производство, ядрен-матрен, гениев, то наш сбрендивший вивисектор зашел того дальше — принялся, понимаешь, добавлять в человеческие эмбрионы генетический материал иных животных видов… то есть нечеловеческие гены, понимаешь? Какие угодно, вплоть до ДНК медуз и тараканов… А то и вовсе не животных даже, а, скажем, растений или грибов… Гряло поколение уже не людей, пускай и полученных искусственным путем, а трансгенных монстров, уродливых мутантов всех мастей и форм, каковые только могло измыслить воспаленное воображение так называемых генных инженеров, этих врагов человечества, возомнивших себя творцами новых биологических видов… Улицы наших городов грозили заполонить ожившие персонажи древних легенд и страшных сказок. Собственно говоря, это в конце концов и случилось. Или почти случилось. Помнишь, Жорж, браиловских-то химер?

— Да-а… уж, — мрачно усмехнулся аль-Рашид, — такое не вдруг забудешь.

— Хе-хе! Какое там — забудешь! Мне они до сих пор, бывает, снятся — бррр! — особенно себеки.

— Правда? Мне тоже, — признался Георгий.

— Что меня нисколечко не удивляет… Ядрен-матрен! — вздохнул Влад Сулейманович. — А славные были времена, — неожиданно и довольно непоследовательно заявил он, освежая коньяк себе и племяннику. — Несмотря ни на что — славные… Облавы, зачистки, погони, перестрелки… Или, может, просто мы с тобою моложе были, ядрен-матрен? А теперь все это уже история давно минувших дней… «СМЕРХ» упразднен… расформировали за ненадобностью, понимаешь…

— Понятное дело: химер ведь не осталось, — пожал плечами Георгий.

— А ты уверен? — хмыкнул Хватко.

— В смысле? — Аль-Рашид поднял брови. — Уверен в чем?

— Что их не осталось.

— Ну-у, знаешь… Что значит, уверен — не уверен? Просто химеры перестали давать потомство. Их третье поколение оказалось стерильным, вот и все. Это же научно установленный факт. Может, когда бы знали об этом заранее, так и «СМЕРХ» не потребовался бы… Тех из химер, что представляли опасность, — изолировать, ну а прочие сами бы повымерли.

— А ты слыхал про то, что в Крысятнике они по сию пору водятся? Говорят, видели их там, ядрен-матрен… и псеглавцев, и лепрехунов, и пасюкменов с арахнидами, и даже якобы себеков.

— Ну уж нет! — возмутился Георгий. — Только не себеков. Последнего из их племени я прикончил вот этими вот руками…

— Руками? Себека?! — недоверчиво ухмыльнулся Хватко.

— Ну да… у меня тогда патроны как раз вышли… пришлось переломить гадине хребет.

— Ядрен-матрен! — восхищенно покрутил головою Влад. — Заяви мне такое не ты, а кто другой — назвал бы мудозвоном… Ну хорошо, возможно про себеков это, понимаешь, того, брехня. А кто таков ихний Песий Царь? А? Что за чудо-юдо, понимаешь?

— Басни! — отмахнулся Георгий. — Пустые россказни! Сам я, дескать, не видал, но мой приятель слышал от хорошего знакомого, покойного мужа моей жены…

— Проехали! — в свою очередь махнул рукой Влад Сулейманович и снова наполнил бокалы. — Хватит уже, ядрен-матрен, про химер, да еще за едой… К чему мы, вообще, об этих сблевышах браиловских вспомнили-то? Про чего мы до них… на чем я, понимаешь, до того, до себеков, остановился?

— На объединении Церквей.

— Точно! — обрадовался Хватко. — Объединение Церквей… Вот тогда, значицца, и собрались главы всех религий, которые Единого Господа чтят, — христианства, ислама и иудаизма, — в Ватикане. И создали Всемирный Совет Монотеистических Церквей. И договорились…

— До чего они договорились, я знаю, несмотря на всю свою дремучесть, — ехидно заметил аль-Рашид. — А «Путь Гонгрения» входит во все школьные программы. Ты начал говорить, что еще раньше были-де времена, когда…

— Ах да! — спохватился Влад Сулейманович, залпом, по-гусарски, опрокинув в рот содержимое бокала. — Сам меня с темы сбил… Так вот, тогда почти все наши миряне — представляешь?! — были этими, как их? Тьфу, шайтан, забыл! На языке, прям, вертится… постой, постой… А-а, вспомнил! А-те-ис-тами, вот кем! Так называли тех, кто в Господа не веровал… м-да… Страшные это были времена, темные… — Влад Сулейманович печально прикрыл отяжелевшие веки, вздохнул, задержал дыхание и лишь потом, на выдохе (отчего фраза приобрела дополнительное трагическое звучание), уточнил: — Дикие, друг Жорж, времена тогда были!.. Ведь они, атеисты, какие?

— Какие?

— Такие! Им ведь, атеистам, все, понимаешь, дозволено…

— Почему? — не понял аль-Рашид.

— А потому! Ведь тут всего только один шаг! Посуди сам: если человек не верует, значит, и Бога не боится… Чего его бояться, когда того как бы и нет, верно?

— Логично.

— А если страха-то божьего в душе нету, выходит — все можно! все дозволено! Есессс… ес-тес-твен-но, такой атеист запросто прирежет собственных родителей, изнасилует, понимаешь… сестру, даже, ядрен-матрен, ограбит хозяина!., и закончит на каторге.

Или самоубийством. Они, атеисты, тем все и заканчивали. — Влад Сулейманович вновь сокрушенно вздохнул. — Слава богу, когда Борис Николаевич стал нашим Первым Пожизненным Губернатором, он все это безобразие пресек: перво-наперво ввел обязательное преподавание основ религии уже в начальных классах, потом выкинул из школьной программы лжеучение этого… как его? Ну да — Дарвина! Затем запретил атеистам занимать госдолжности и особенно работать в сфере образования. Чтоб молодежь, понимаешь, не портили. А после и уголовную ответственность предусмотрел… От так от, друг Жорж, а ты говоришь!..А теперь ответь-ка мне прямо: согласен работать со мною на пару или как?

— Почему нет? — пожал плечами Георгий. — Если это поможет моему расследованию… Я хоть и не такой идейный, однако ж Вселенскую Церковь чту.

— Стало быть, по рукам?

— По рукам.

— Вот и славно, — обрадовался следователь. — А наш союз мы назовем… назовем… «Союзом Меча и Кинжала»! Годится?

— Очень оригинально, — согласился аль-Рашид, подавляя улыбку. — Который же из нас двоих меч?

— Ядрен-матрен! Я, понятное дело, олицетворяю собой меч правосудия, ну а ты — кинжал частного сыска. Хе, хе, хе! Аллегория такая, понимаешь, — еще больше развеселился Влад Сулейманович. Но тут же сурово насупил брови. — Только имей в виду, Жорж, не мне тебе говорить, что сейчас поставлено на кон.

— Неужто судьба человечества? — притворно ахнул Георгий.

— Насрать на человечество! Наши с тобой жизни, вот что! Корпорация — это, понимаешь, не жук на палочке, это… — он значительно покрутил вилкой, — это Корпорация! Поэтому вопрос сегодня стоит так: на кону не деньги, не карьера, а именно что жизнь… Я зна-аю, ты любишь провоцировать противника. Но поверь, в данном случае это было бы неудачной мыслью, крайне неудачной… — Следователь некоторое время молчал, задумчиво разглядывая племянника. — Кстати, давай с тобой уговоримся вот еще о чем.

— О чем же?

— Давай так: если тебе не подфартит и уммовцы тебя как-нибудь, понимаешь, того… — Хватко сделал недвусмысленное движение вилкой к горлу, — я за тебя с них взыщу. Как следует, по полной, ядрен-матрен, программе! Око за око, зуб за зуб, согласно Писанию. Ну а коли мне фортуна изменит, тогда ты с ними посчитаешься. По-родственному. Добро?

— Идет, — согласился аль-Рашид. — Одно только: в себе-то я уверен…

— Я тоже, — хихикнув, перебил Влад Сулейманович, — в тебе уверен.

— Да? — удивился Георгий. — Позволь спросить почему?

— Потому что ты оч-чень злопамятный человек. Вот почему. И дьявольски мстительный. И болезненно самолюбивый. И…

— Ну будет, будет! — остановил его аль-Рашид. — Не люблю грубой лести. Так вот, повторюсь: относительно меня можно быть уверенным. А сдержишь ли ты свое слово, дядя Влад?

— Хе! — прищурился Хватко с хмельной ухмылкой. — А тебя это волнует?

— И весьма, — кивнул Георгий.

— Но почему?

— Ты же сам заметил, что я дьявольски мстителен, — пожал плечами аль-Рашид. — Это чистая правда. Причем мстительность моя простирается и за-а… пределы человеческого существования.

— Чего-чего? — не понял Влад Сулейманович.

— А того… я хочу быть уверенным, — терпеливо пояснил Георгий, — что моя смерть не останется неотмщенной.

— Ядрен-матрен! Как же тебя, понимаешь, убедить? Ну хочешь, я поклянусь… э-э-э… да вот хоть своею служебной карьерой!

— Не хитри! — усмехнулся Георгий.

— Ну, чем же тогда, ядрен-матрен?!

— Поклянись спасением души, — серьезно ответил аль-Рашид. — Тогда поверю.

— Да-а, — раздумчиво покивал Хватко, — это клятва серьезная… спасением души! — эк ведь куда хватил! Да-а… И-эх! А-ах! Шайтан с тобою. — И, приложив правую руку к сердцу, а ладонью левой прикрыв коньячный бокал, Влад Сулейманович произнес с пьяной торжественностью: — Клянусь спасением бессмертной души моей, что… в случае чего… сполна за тебя с этими… гнидами муновскими… рассчитаюсь… Доволен?

— Вот уммовцы-то не знают! — рассмеялся Георгий. — Иначе бы точно в штаны наложили!

— Ну ладно… — Влад Сулейманович вдруг снова посуровел. — Давай вот чего… давай на посошок — да мне пора уже…

После ухода дяди Георгий заказал себе графинчик юлки, решив как следует расслабиться. Тем более уже сейчас было ясно, что утренней головной боли ему не миновать. Да и дело, за которое он взялся, неожиданно приняло слишком интересный оборот… То-то и оно, что слишком: слишком много интересов всеразличных могущественных сил переплелось в этом на первый взгляд заурядном деле. А он, Жорж, похоже, попал, как кур в ощип… Здесь уже пахнет не банальной уголовщиной, а политикой. И не то чтобы она, политика то бишь, его вовсе не интересовала — напротив, он всегда старался быть полноценным мирянином, а потому внимательно следил за перипетиями борьбы двух ведущих эсгеэсовских партий — этатистов и теократов, — наблюдая, как те поочередно сменяют друг дружку в Ближней Думе и Госсовете; более того, считая себя убежденным этатистом, он добросовестно ходил на все выборы, дабы отдать голос за свою партию. Просто до сих пор принципиально не лез в политику… Гм… может, и впрямь, пока не поздно, оставить все это? Бросить к чертям свинячьим и сенатора Гоголадзе с его муносынком, а заодно попов дядюшкиных послать куда подалее? Что они ему? Честно говоря, в отличие от своего родственника и старинного приятеля Хватко, к вопросам религии Георгий относился гораздо, гм, прохладнее. И по барабану ему было, взаправду ли уммовцы нарушают Конвенцию «Трех No», вторгаясь тем самым в епархию Господа… Хотя, конечно, как старый милицейский работник (пускай и бывший) откровенной ереси одобрить не мог. А клонирование и прочие подобные художества, в чем давно подозревали Корпорацию, — это ересь безусловная. Попытки подменить Творца всякими хитрыми научными кунштюками иначе как уголовно наказуемой ересью не назовешь…

Ну так как? Что?.. Риск, опять же. Опасность лишится давно отлаженного образа жизни, благодаря которому он мог пользоваться относительной свободой и — главное! — не зависеть от всяких свинорылых начальников, мнящих себя хозяевами судеб… Георгий задумался, прислушиваясь к своим ощущениям: нет, никакого страха, а тем более каких-то сожалений он не чувствовал. Даже напротив: его буквально переполняли азарт и эдакое особенное возбуждение: вот оно! наконец-то! стоящее дельце! Все же как ни рассуждай об устоявшемся быте и прочих прелестях, а выслеживать неверных мужей и блядующих жен ему порядком обрыдло.

По правде говоря, нормальное течение жизни не только не удовлетворяло, но и глубоко угнетало живой ум аль-Рашида; однообразная череда рутинных обязанностей, дел, дней — вся эта мертвящая предрешенность жизненного цикла — постоянно порождала в его душе некое затаенное беспокойство и тревогу. Кроме того, почти не проявляя этого внешне, он был весьма честолюбив и не желал мириться с тем, что означенный ему на земле срок проведет, так и не вырвавшись за рамки будничного, умеренного существования. Всякая умеренность вообще порядком раздражала Георгия. Он искренне полагал, что за этим понятием прячется лишь душевная леность, и был глубоко убежден, что эту самую умеренность провозгласили добродетелью для того, чтобы утешить незначительных, обладающих только скромными достоинствами людей. И хотя к собственным талантам он относился достаточно критично, мириться с тем, что ему суждено пройти жизненный путь никем не замеченным, так и не выйдя за границы умеренного бытия, не желал…

Порою он, как и Влад, с невольной ностальгией вспоминал годы работы в подразделении специального назначения «СМЕРХ». Не то чтобы, случись у него такая возможность сейчас, он вновь побежал бы записываться в бойцы «СМЕРХа». Нет, конечно. Отнюдь не все воспоминания тех лет носили приятный характер. Иные из них ему хотелось бы просто забыть, а кое о каких своих поступках он даже искренне сожалел. Но все-таки, все-таки… Черт возьми! Уж лучше каждый божий день рисковать своей жизнью и отнимать чужие, чем киснуть в болоте повседневной реальности. Что касается сути его деятельности в «СМЕРХе», она если не исчерпывалась, то вполне объяснялась расшифровкой аббревиатуры этого спецназа. «Смерть химерам» — вот что означало название их сверхсекретного боевого отряда. И смерховцы исполнили эту задачу-максимум на совесть, за какие-то два года подчистую истребив всех трансгенных «птенчиков» Браилова. Что бы там Влад сегодня ни болтал про Крысиный округ и Песьего Царя.

Когда графин опустел на две трети, Георгий взглянул на наручный комп — половина второго ночи. Мысли его теперь текли плавно и вместе с тем мощно, как полноводная река, совсем не путаясь, а выстраиваясь в цепь логичных, простых и мудрых в своей простоте умозаключений. Он глубоко вздохнул, отдаваясь их приятному течению, и прикрыл отяжелевшие веки…

Почему у него такое чувство, словно он что-то упустил сегодня? Возможно, нечто важное… надо бы вспомнить… Ах, да! Кольцо. Кольцо, а точнее, перстень Оферты Романовой. И гравировка на нем, странным образом совпадающая с оттиском на его печатке. Георгий задумчиво посмотрел на свой перстень. Может ли это быть чем-то значимым? Или все-таки простое совпадение? Уж больно рисунок-то редкий — глаз, но не обычный, человеческий, а с узким вертикальным зрачком, да еще с руками вместо ресниц. Хотя, с другой стороны, ее-то кольцо являлось, похоже, банальным украшением, тогда как перстень аль-Рашид а имел небольшой секрет и представлял собой нечто вроде нательного мини-оракула…

Золотой перстень с алмазной печаткой достался аль-Рашид у от матери. А к той перешел от сожителя — отца Георгия. Во всяком случае, Георгий всегда так думал. Во-первых, перстень был мужской, к тому же велик матери (потому-то она и носила его на цепочке, как кулон или амулет). Во-вторых, всякий раз, когда мать рассказывала ему о Симоне — так звали его отца, — то непременно трогала этот перстень, нервно теребя пальцами. Правда, случалось это сравнительно редко. И не то чтобы она не любила о нем вспоминать. Просто рассказывать-то было особенно нечего — их совместная жизнь продлилось всего пару месяцев. Или около того. Аль-Рашид даже не был уверен, действительно ли отца звали Симоном. Короче говоря, о своем родителе Георгий знал совсем мало. Ну, что до встречи с матерью работал он на военном заводе инженером. А потом как-то внезапно разбогател — наследство получил или другое чего — и работу, понятное дело, бросил; еще, что нрав имел веселый, легкий; подарки ей любил делать… Вот, собственно говоря, и все.

Сам же Георгий отца не помнил — тот погиб за шесть месяцев до его рождения. Несчастный случай — попал в автомобильную аварию. Официально пожениться они с матерью так и не успели. Хотя кто знает, возможно, этот шаг и не входил в планы его родителя. Мать как-то проговорилась, что отец нравился многим женщинам. Да и сам был весьма до них падок. Дядя Влад тоже как-то в пьяной откровенности заявил, что «папаша твой, вечная ему память, еще тот был «ходок», в каждую дырку норовил, понимаешь, затычку вставить». Ходок там или нет, но к Рахили (так звали мать Георгия) он, с ее же слов, относился по-доброму. И этого было достаточно, чтобы Георгий думал об отце с теплотой.

Мать Георгия в молодости слыла женщиной очень эффектной, настоящей красавицей. Поэтому, когда сожителя не стало, она сумела выйти замуж, даже будучи с ребенком на руках. Однако счастья это ей не принесло.

Отчим Георгия — ограниченный, сильно пьющий лавочник из Черного округа — патологически ревновал ее ко всем без разбору и частенько бил. Поначалу из ревности, а потом, с годами, уже просто так, в силу привычки.

И вот однажды — аль-Рашиду исполнилось к тому времени лет пятнадцать — отчим в очередной раз принялся избивать Рахиль, по-скотски, без всякой внятной причины. А когда Георгий попытался вступиться, решил поучить заодно и пасынка. Первым же ударом пудового кулака отчим сломал ему нос. Эта ошибка стала для него роковой. Аль-Рашид смутно помнил, что произошло потом. И как в его руке оказался нож. Хотя что удивительного? Ведь он в то время постоянно таскал его в заднем кармане брюк, иначе по их округу ходить было опасно да и не принято. Короче говоря, когда матери удалось его остановить, было уже слишком поздно. Для отчима.

Мать сама оттащила тело мужа наверх и уложила в постель. Утром, когда приехали «скорая» и милиция, она объяснила, что муж воротился домой, как обычно, пьяный и сильно избитый (это, впрочем, не являлось редкостью), а придя, молча завалился спать и уже не проснулся. Ну а то, что он ко всему был еще и порезан, обнаружилось только поутру, когда она стала его будить и увидела промокшие от крови простыни. Как ни странно, милицию эти объяснения удовлетворили. Вероятно, как самые простые. Хотя, скорее всего, и в тот раз не обошлось без родственного вмешательства материного брата — Влада Сулеймановича. Он и до случившегося неоднократно предлагал сестре «разобраться» с «этим говнюком», как он называл ее муженька. Но Рахиль, по одной лишь ей ведомой причине, категорически запрещала Хватко вмешиваться в ее семейные дела. Женскую логику порой понять невозможно.

Вот после тех событий мать и отдала Георгию отцовский подарок. И заодно рассказала, что у того есть имя, причем женское — Вёльва. А еще о том, что перстень этот — с секретом: стоило только произнести кодовую фразу: «Ну, старая, гадай!», как Вёльва выдавала нечто вроде зарифмованного прорицания. Любопытная электронная игрушка, понятное дело, не более того. Да и что это были за «предсказания»? Так, почти бессмысленная, пустяшная игра слов… Хотя порою аль-Рашиду казалось, что они и впрямь сбываются. Как бы то ни было, а со временем «советоваться» с Вёльвой вошло у него в привычку. Ну стучат же иные, чуть что, по дереву. Или через левое плечо плюют. Видно, обставлять свою жизнь ритуалами и разного рода условностями — в природе человека. К тому же за прошедшие двадцать шесть с лишним лет перстень намертво врос в палец, так что расстаться с ним он не мог при всем желании. Во всяком случае, без медицинского вмешательства.

А нос у Георгия зажил. Только сросся неправильно. Обращаться к врачу в этих обстоятельствах мать побоялась.