Видимо, он несколько переборщил с «расслаблением», поскольку очнулся уже не в «Звезде Вифлеема». Георгий недоуменно огляделся. Он что, отключился? Или задремал? Во всяком случае, вспомнить, как и за каким дьяволом его занесло в эту забегаловку, не мог совершенно. А осознал он себя с кружкой пива в руке, причем явно не первой. Ну, это уж никуда не годится, огорчился аль-Рашид. Сколько раз зарекался не понижать градус, а вот поди ж ты — пиво после водки! Теперь похмелья не миновать.

Со всех сторон гудели и бубнили пьяные, пропитанные вином голоса. Табачный чад, запахи водки, рыбы, потных немытых тел… И покрывающий все прочие «ароматы» дурманяще-кислый пивной дух. Все это создавало специфическую атмосферу дешевого кабака, тошнотворную и томительную одновременно. Он осмотрелся повнимательней. Ага, обстановка знакомая, наверное, он уже бывал здесь раньше. Скорее всего, закусочная где-то на окраине Черного округа.

За одним столиком с ним, подпирая голову руками и опустив свой волосатый шнобель в кружку, сидел мятый старик. Нос его — такой же перекошенный и смятый, как сам хозяин, — порос жесткой темной щетиной, причем росла она прямо на переносье, а не торчала из ноздрей, как это водится у людей светских. Старикан имел вид задумчивый и умиротворенный; его заскорузлые от жира пальцы с толстыми, изъеденными грибком ногтями ковырялись в копченом леще, который источал весьма подозрительное амбре. Георгий обнаружил, что добрая половина этой рыбины лежит перед ним, более того — рыбный вкус ощущался и во рту. Он немедленно сплюнул и отодвинул леща подальше.

— Понравился? — спросил его старикашка, который, очевидно, и угостил Георгия этой тухлятиной. — То-то!

Поймав его взгляд, старик подмигнул Георгию, словно старому знакомому, и добавил:

— Ну что, Жорж, еще парочку?

Домой, домой, подумал Георгий, окончательно приходя в себя. Отхлебнув пива, чтобы избавиться от неприятного привкуса рыбы, он придвинул недопитую кружку хлебосольному соседу и собрался уже вставать, как вдруг ощутил на себе чей-то пристальный взгляд.

Странное тягостное предчувствие сковало ему грудь: вот-вот должно случиться что-нибудь эдакое… нехорошее. Он сунул руку во внутренний карман пиджака — бумажник на месте; осторожно скосил глаза влево, откуда почувствовал взгляд, — за столиком у окна сидели двое, ничем особо не примечательные: один — худощавый высокий негроид; второй — плотный большеголовый азиат. Вот они-то и пялились на Георгия, причем безотрывно и как бы выжидательно.

Ему был знаком подобный взгляд — оценивающий и холодный. Так рассматривают будущую жертву. Что ж, он прилично одет и неприлично пьян — подходящий объект для ночной охоты. Все-таки гопники, подумал Георгий. Или, может, просто дожидаются, когда уснет, подсядут рядышком, словно друзья-приятели закадычные, и обшмонают. Подтверждая его догадку, те переглянулись многозначительно, а негроид, почти не скрываясь, указал кивком в его сторону — дескать, подходящий лох. И его ответный взгляд они сразу заметили. Азиат так даже ухмыльнулся в лицо, дескать, да, это мы тобой интересуемся — ну, и что ты сделаешь?

А поглядим еще, разозлился Георгий, еще поглядим, кто обнову справит, а кого черт задавит. Закурив сигарету, он подпер рукой голову и расслабленно прикрыл глаза, всем видом демонстрируя пьяное отупение.

Только вот пьян он уже не был. Организм Георгия имел способность, о которой его новые знакомцы знать, естественно, не могли: сколько бы он ни выпил, в какой бы стадии опьянения ни пребывал, если возникала действительно жизненная необходимость, хмель слетал с него почти сиюсекундно.

Правда, во время такого быстрого вынужденного отрезвления настроение у него сильно портилось. Иначе говоря, когда он трезвел, то раздражался, а когда раздражался — бывал не прочь мазануть кому-нибудь по харе.

— Так я выпиваю твою, — уточнил тем временем старик, цепляя предложенную кружку.

— Пей, — рассеянно кивнул Георгий. Раздражение его стремительно нарастало. А голову, как всегда в такие моменты, словно распирало изнутри. — Ты вообще кто?

— А? — выдохнул тот, залив пиво в ротовое отверстие.

— Давно я тут, говорю, сижу?

— Чо? — опять переспросил дед, чавкая лещом.

— Глухота большой порок, вот чо… Кто ты такой, спрашиваю!

— Хто, хто… дед Пихто! Э-эх… — Старикан, кажется, обиделся. И неожиданно, дурашливо пожимая плечами, проблеял: — Моя ми-илка как буты-ылка… ну а я как пузырек!

— Ладно… счастливо оставаться, пузырек, — пробормотал Георгий, вставая, и, чуть качнувшись, направился к выходу. Пульсация в голове усиливалась.

Замешкавшись у зеркальной входной двери, убедился, что те двое поднимаются следом, и шагнул в московские сумерки.

Теперь он просто мог нырнуть в подземку и затеряться в хитросплетениях городского чрева. Вместо этого Георгий свернул в безлюдный переулок и медленно побрел во тьму.

Он свернул еще несколько раз, всегда выбирая самые узкие и наименее освещенные ответвления. Здесь не было офисных зданий или госучреждений, соответственно отсутствовала вероятность попасть в поле зрения видеоглаз. Конечно, наружное наблюдение зачастую устанавливали и на жилых зданиях, но все же в Черных кварталах это являлось скорее исключением, чем правилом. Заблудиться Георгий не боялся: ему, коренному москвичу, причем выходцу именно из этих мест, была знакома здесь едва не каждая улочка, каждый тупик и каждая помойка.

Но вот он уже шагает совсем один, и только редкие окна домов освещают ему путь. Вялый внешне, он оставался напряжен, точно мина-растяжка, поджидающая неосторожную жертву; злоба черным тарантулом копошилась у него внутри. Хотя, если бы его спросили, из-за чего он так озлился, вряд ли дождались бы внятного ответа. Такое случалось с ним и раньше: связь между его сознанием и поступками иногда странно истончалась, становясь опосредованной и замысловатой. А кончалось все выплеском бешеной агрессии, превращавшим его едва ли не в берсерка.

Собственно, из-за этих-то периодических приступов внезапной ярости ему и пришлось в свое время оставить службу в органах. «В отношениях с коллегами неоправданно агрессивен, патологически жесток к нарушителям» — таково было заключение квалификационной комиссии. Аль-Рашид хорошо знал, о чем порой шептались за его спиной сослуживцы. Дескать, три года работы в «СМЕРХе» окончательно свернули ему крышу, превратили в отмороженного киллера, эдакую ходячую гильотину. И что, дескать, человека ему замочить — все одно что муху прихлопнуть.

Но сам Георгий на сей счет не заблуждался: «СМЕРХ» лишь помог реализоваться, а точнее, просто дал выход его природной склонности к насилию. Именно там, в отряде специального назначения «Смерть химерам», он получил ежедневную — и притом законную — возможность, что называется, «слетать с катушек», спуская свою ярость с поводка; возможность калечить, а то и отнимать чужие жизни. И тем самым странным образом наполнять собственную жизнь смыслом и содержанием, которых ему постоянно недоставало.

Тогда, после увольнения, дядя Влад здорово помог ему: без его связей и прямой материальной помощи Георгию никогда бы не открыть частного сыскного агентства. Кроме того, именно Хватко убедил его обратиться к психокорректору. И что удивительно, это неплохо сработало. Даже очень неплохо! Во всяком случае, со временем он научился управлять своей агрессией, отсрочивая, а при необходимости и вовсе пресекая очередной приступ, давя его в самом зародыше одним лишь усилием воли. Да, это было не простым делом. Но, как оказалось, вполне реальным. Правда, после такого насилия над собственной психикой Георгий на сутки, а то и более, совершенно выходил из строя: чувствовал себя разбитым физически и морально — полнейшей развалиной. Поэтому гораздо проще было контролировать свое психическое состояние с помощью таблеток — он носил их с собой постоянно. И периодически принимал.

Любопытно, что занятия с психокорректором одновременно открыли ему, что, оказывается, он может не только задавить в себе приступ бешенства (или, по определению того же психокорректора, «пресечь переход сознания в «режим берсерка»), но и наоборот — искусственно спровоцировать его наступление.

Так вот, сегодня он решил выпустить своего личного джинна на волю. Георгий отлично понимал, что делать такое, хотя бы изредка, необходимо. Иначе в один прекрасный момент он просто-напросто «слетит с катушек». Окончательно и уже безвозвратно.

Георгий прислушался: так и есть, метров в пятидесяти позади слышны шаги двух пар ног. Значит, они не оставили свою затею. Что ж, пускай — это их выбор.

Он достал «портсигар» и вытряхнул в рот сразу две красных пилюли. Сказать по правде, доктор ему их не прописывал. Аль-Рашид сильно подозревал, что вообще ни один врач не смог бы выписать подобное снадобье. Тем не менее оно было весьма эффективным: таблетки белого цвета моментально возвращали ему радость жизни и уверенность в себе; зеленые — успокаивали, ну а красные наполняли его взрывной энергией и придавали мышцам упругость и силу.

Еще один поворот в арку — и он уперся в глухую кирпичную стену, тупик. Мрак, кислый помоечный запах московской подворотни и, разумеется, никаких видеоглаз — то, что надо… Георгий медленно закурил сигарету, потом досчитал про себя до пяти, глубоко затягиваясь, чтобы восстановить сбившееся дыхание, — и повернулся лицом к преследователям. Никого. Однако ни разочарования, ни облегчения он испытать не успел — два темных силуэта одновременно загородили арочный просвет.

Он курил и молча ждал. Парочка секунду помедлила, а потом направилась к нему. Не доходя шагов четырех, они остановились, и худощавый негроид задал ритуальный вопрос:

— Закурить не найдется?

Георгий не успел еще подобрать достойный ответ, как азиат резко оборвал подельника:

— Хорош базарить — дело делай! — И добавил: — Смотри, светает уже…

Вещественной демонстрацией сути этого дела явился извлеченный им из кармана виброкаст. Одновременно Георгий уловил сухой свист — из опущенного вниз кулака негроида прыгнул узкий клинышек ослепительно белого свечения — лазерный нож! Его удивило, что при этом не прозвучало обыкновенных требований: выкладывать кредитки, назвать номера пин-кодов, — словно целью их был не банальный разбой, а убийство.

— Помолись напоследок, — неожиданно предложил азиат, сделав шаг вперед и отводя руку с виброкастом.

Неправильные какие-то гопники, успел подумать Георгий.

— Да, — хихикнув, поддержал негроид своего напарника. — Скажи: «Святой Мун, прости засранца!»

Наверное, именно эти слова стали последней каплей, окончательно затуманившей Георгию разум. Как если бы в его голове щелкнула клавиша «Enter», загружая особый режим сознания. Пульсация крови в висках сделалась почти невыносимой, и он уже не мог — даже если бы и захотел — справиться с захлестнувшей его волной серебряной ярости; хищно пригнувшись, он оскалил зубы и рванулся навстречу азиату.

Как всегда в таких случаях, ему показалось, что движения противника замедлились. Кулак с виброкастом вяло, будто преодолевая сопротивление сгустившегося воздуха, поднялся ему навстречу, и он без труда перехватил занесенную для удара в висок руку, с хрустом заломил, одновременно зацепил нападавшего за брючный ремень и, оторвав от земли, швырнул на негроида.

Глаза азиата удивленно расширились, когда нож не успевшего среагировать товарища вошел ему в поясницу, но негроид без церемоний смахнул его в сторону, удлинил лазерный клинок до максимума, выставил его перед собой и коброй метнулся на Георгия.

И вновь Георгию бросок этот показался неуклюже медленным — он лишь чуть отступил вбок, уходя от клинка, и легко поймал запястье наглого мокрушника. Второй рукой он сжал ему шею в плотном захвате и стал методично долбить коленом в живот и пах до тех пор, пока негроид не обмяк, а нож, погаснув, не выскользнул из его ослабевших пальцев. Тогда он взял его двумя руками за голову, подтянул к кирпичной стене и попытался этим импровизированным тараном пробить в ней брешь. Несмотря на многократные попытки, стена выдержала. Зато череп негроида вместо глухого стука стал издавать противные хлюпающие звуки. Он еще пару раз приложил его о камень и разжал руки. Тот мягко осел на засранный асфальт.

За спиной послышался стон и кряхтение. Это азиат пытался подняться, упираясь левой рукой о землю, а правой держась за порезанные почки.

Разбежавшись, Георгий пнул по круглой башке, как по мячу. Раздался хрусткий звук — и круглоголовый завалился на спину.

Отдышавшись, он внимательно огляделся: тела обоих налетчиков словно уменьшились в размерах, съежились и казались теперь какими-то… незначительными, что ли, даже жалкими. В воздухе висел тяжелый запах крови, мочи и помойки.

Азиат лежал неподвижно, голова была повернута под неестественным углом. Вероятнее всего, сломаны шейные позвонки. А вот второй из нападавших еще проявлял признаки жизни: его ноги и руки шевелились, точнее, конвульсивно подергивались. Но он тоже был мертв.

Георгий подошел ближе. Со смесью любопытства и отвращения наклонился чуть не к самому лицу. Да, мертв — совершенно очевидно. Голова негроида напоминала сейчас грецкий орех, по которому ударили молотком, но от скорлупы пока не очистили. Волосы напитались кровью и слиплись в однородную массу, вокруг головы по земле медленно растекалась густая жижа, в темноте казавшаяся черной… а что это за желтоватые кусочки? Неужели мозги? Он брезгливо отпрянул.

Аль-Рашид обессилено прислонился к выщербленной стене. Как обычно, выйдя из «режима берсерка», он чувствовал себя совершенно опустошенным. Однако никаких сожалений по поводу случившегося не испытывал. Во-первых, это отнюдь не было его дебютом и он хорошо знал: если уж приступ ярости захватил его целиком, сопротивляться бесполезно; во-вторых, или они его, или он их — вопрос стоял именно так.

Прикурив потухшую за время драки сигарету, Георгий расстегнул штаны и не спеша помочился.

За этим занятием он не мог видеть, как из разбитого, запачканного кровью рта азиата выскользнуло нечто, напоминающее стальную сороконожку с одним светящимся глазком; сороконожка встала на хвост, словно пытаясь получше разглядеть аль-Рашида, а потом юркнула в самый дальний угол загаженной подворотни, скрывшись среди куч какого-то подозрительного тряпья, битых бутылок, использованных кондомов и всякой прочей пакости.

А через минуту после его ухода в подворотню зашли два джентльмена в строгих костюмах, молча, с профессиональной сноровкой осмотрели трупы и поспешили вслед за Георгием.

Едва они свернули за угол, как им в спины раздалось приглушенное шипение вроде кошачьего и по отвесной стене дома головою вниз проворно спустилось странное создание: человеческая фигура, голая и безволосая, обтянутая морщинистой кожей пепельно-серого цвета; от больших пальцев рук до ступней ног у нее тянулись кожистые полотнища, точно перепонки у белки-летяги. Создание задрало лысую голову и, уставив во тьму ночи круглые фосфоресцирующие глаза, снова издало рассерженный кошачий шип, обнажив при этом пару клыков — тонких и длинных.