Итак, оставляя в пыли глубокие ямки от падающих слёз, повесив голову, брёл неизвестно куда несчастный поросёнок.
Нет на свете потери горше, чем потеря друга!
«Тепель я самый одинокий в миле полосёнок», - горестно подумал Паша.
Страшно, когда во всём огромном мире нет ни одного, даже самого маленького, живого существа, которому ты был бы нужен.
От этой ужасной мысли поросёнок встал как вкопанный и долго стоял, уставившись в одну точку.
Назойливые мухи облепили его нагретую на солнце спину и больно кусались.
- Ведь живьём сожлут! - ужаснулся поросёнок и затрусил в тень какого-то большого щита, врытого возле дороги.
А когда уходящее солнце малиновым светом озарило щит, поросёнок поднял голову и…
Бедный зелёный поросёнок! Зачем пошёл ты по этой дороге? Зачем убежал от мух именно под этот щит? Жить бы тебе долго и беспечно, а теперь вся твоя коротенькая жизнь круто изменится.
Но делать нечего. Поросёнок уже задрал голову и увидел на чёрном щите таинственно мерцающие знаки.
- СТОЙ! ВП-ПЕЛЕДИ П-П-ПЛАСТИЛОНИЯ. ВХОД В-ВОСПЛЕЩЁН! - запинаясь, прочитал поросёнок и тревожно оглянулся.
Мгновенно, как бывает, когда в комнате выключат свет, наступила ночь. Всё живое на земле притихло и затаилось. Только серебряные знаки, будто написанные прямо на чёрном небе, холодно сверкали в кромешной тьме.
Сам не зная отчего, Паша мелко задрожал. Он был маленьким и боялся всего неизвестного.
Вдруг из травы, задев поросёнка холодной лапой, выпрыгнуло что-то мокрое и пучеглазое.
- Кала-у-у-ул! - в ужасе закричал поросёнок и сломя голову, не разбирая дороги, помчался прочь.
Всю ночь, спотыкаясь и падая, продирался поросёнок сквозь высокую, больно режущую траву. Только на рассвете, мокрый и холодный от росы, он остановился у мрачной приземистой крепости.
- Пластилония! - прошептал тяжело дышавший Паша. - Вход восплещён!
Из чёрной пластилиновой стены, окружавшей крепость, торчали острые, как бритва, стёкла.
- Где же тут вход? Не пелелетают же они челез стену? А вдлуг они и вплавду летающие? А-а-а вдлуг… они едят пластилин? А-а вдлуг они меня… будут встлечать? Надо им чего-нибудь подалить. Может быть, цветы?
Поросёнок медленно шёл вдоль страшной стены и рвал маленькие голубые незабудки. Во все стороны от него, громко треща, разлетались кузнечики, носились зеленоглазые стрекозы. И тут за колючим кустом шиповника Паша увидел вход в туннель. Он набрал побольше воздуха, осторожно всунул голову в туннель и крикнул в темноту:
- Хлю-у-у-у!..
- Ж-ж-з-з-з!.. - пронзительно завизжало в ответ.
Паша испуганно отскочил и спрятался под листом подорожника.
Но вперёд, вперёд, поросёнок!
Паша тяжело вздохнул, выставил перед собой букет, как щит, обмер и вошёл в туннель.
Исчез солнечный свет, стало темно и душно.
Затаив дыхание, поросёнок медленно шёл вперёд, пока не увидел прямо перед собой огромную, широко разинутую ЖЕЛЕЗНУЮ ЧЕЛЮСТЬ.
Зубы Челюсти зловеще поблёскивали в темноте, и было совершенно ясно, что она перекусит пополам любого, кто попытается пройти в город.
«А как же они сами, эти - как их? - пластилоны, плоходят?» - с опаской поглядывая на Челюсть, думал поросёнок и вдруг увидел на земле длинную толстую палку. С большим трудом поросёнок подсунул её под верхние зубы Челюсти.
Челюсть резко дёрнулась, вонзилась одним зубом в палку и замерла.
- Ну, как? Не жмёт? - весело крикнул поросёнок.
Челюсть злобно взвизгнула.
- Тепель делаем лазбег побольше, - пятясь, бормотал поросёнок и, разогнавшись, пулей пролетел между страшными зубами.
Уже далеко в туннеле он услышал за собой оглушительный грохот. Это Челюсть сломала палку и с силой захлопнулась.
Испуганный поросёнок пронёсся через туннель, выскочил на горбатую пластилиновую площадь и здесь остановился.
Никого! Мёртвая тишина встретила поросёнка.
Несмотря на солнечное утро, в Пластилонии, под чёрным пологом, закрывавшим всю страну, царил полумрак. Воздух был такой тяжёлый, что Пашины цветы прямо на глазах завяли и безжизненно повисли вниз головками.
«Темно, как под кловатью, - подумал Паша, - и туфлями пахнет».
Вдруг кто-то сверху громко и удивлённо сказал:
- Тик-так! Тик-так!
Поросёнок задрал голову и увидел над выходом большие, до самого чёрного полога, часы. Под стрелками, в специальной люлечке, сидел, свесив коротенькие ножки, маленький оранжевый человечек.
- Каляка-маляка? Тик-так, - с любопытством разглядывая поросёнка, спросил человечек.
- Каляка-маляка, - на всякий случай ответил поросёнок, думая, что здесь так здороваются.
Человечек подпрыгнул от радости, отчего люлечка закачалась, как маятник.
- Эсперанто говорильо? Тик-так.
- Эспеланто гололи… говоли… Да не выговаливаю я эту букву! - обиделся поросёнок. Он очень стеснялся своего недостатка.
- Э-э-э… - разочарованно протянул человечек. - Так вы, тик-так, говорите по-нашему? А я думал, тик-так, что вы иностранец…
- А зачем вы всё влемя тикаете?
- А как же? По-вашему, часы сами, что ли, тикать будут? Тик-так.
- А стлелки вы тоже сами клутите?
- Как?! - вскрикнул тикающий человечек. - Они крутиться должны? Тик-так. Меня же теперь расплющат! Ик-ик!
Громко икая от страха, человечек подпрыгнул, вцепился в толстую, как бревно, стрелку и, повиснув на ней, задёргал коротенькими ножками.
«Чего это он испугался? Кто его ласплющит?» - глядя на дёргающегося человечка, думал поросёнок.
Вдруг пластилиновая стрелка отлепилась от циферблата и вместе с человечком брякнулась на площадь.
Поросёнок ойкнул и побежал помочь Тику.
Охающий, с помятым ухом Тик отлепился от площади быстро, но оторвать от своей головы огромную, как шпала, стрелку он был не в силах. Покачиваясь под её тяжестью, стоял Тик на площади и огорчённо бормотал:
- Ничего себе влип в историю!
- Что же вы тепель будете делать?
- Отлепляться! Проводите меня, пожалуйста, до Спасалки.
- Хлю-хлю, - с готовностью ответил поросёнок.
- Идите впереди меня вот по этой улице. А если увидите машины, хрюкните мне, пожалуйста.
- Зачем?
- Я вам потом объясню. Идите скорее, умоляю!
Поросёнок затрусил вниз по узкой и тёмной улочке, а за ним, пошатываясь и заплетая ногами, пыхтел Тик со своей задевающей за дома ношей.
На дороге валялись дохлые мухи и тараканы. То ли они от голода здесь померли, то ли от духоты.
Старательно обходя мусор, поросёнок вертел головой и с интересом разглядывал дома по обеим сторонам улочки. Да и не дома это были, а две бесконечные длинные кривые стенки с дырками вместо окон.
- Там у вас летучие мыши живут? - спросил поросёнок и вдруг увидел, что из всех круглых окон, как скворцы из скворечников, разом высунулись любопытные головы разноцветных человечков, лошадей, собак, кошек, коз, черепах, коров и даже одноглазого дракона.
Головы, как чучела, молча, не шевелясь, разглядывали странную процессию.
- Пропал часовщик, - тихо сказала голова сиреневого дракона.
Все остальные головы испуганно дёрнулись и исчезли так же бесшумно, как и появились.
Только розовой корове, как она ни старалась, не удалось спрятаться из-за торчащих в стороны рогов. Подёргавшись, она со злорадством сказала самой себе:
- Так тебе и надо, дурацкая корова! - Закрыла глаза и осталась торчать из стены, как барельеф.
- Тётенька, вам больно? - участливо спросил поросёнок у головы, но та горестно молчала и делала вид, что не слышит. - Какие вы все бояки!
- Будешь тут боякой, - бормотал тяжело топающий Тик. - Совсем житья нет от этой банды. Один Буме чего стоит!
- Кто-кто?
- Да есть тут у нас один правитель. Рот до ушей. Орёт - как в барабан лупит. БУМС! БУМС! БУМС! Оглохнуть можно. Вот его и назвали БУМСОМ. Если увидит, что я стрелку оторвал, - конец мне.
Да, вход в Пластилонию, видимо, был закрыт совсем не зря.
- Ну вот, пришли наконец, - негромко сказал Тик, когда они подошли к лежащему на брюхе белому автобусу без колёс.
Во всю длину автобуса красными буквами было написано: «СПАСИТЕЛЬНАЯ», а пониже: «Тайно отлепляю и прилепляю».
- Дорогой поросёнок, купите, пожалуйста, у добрейшей Мухи бутылочку отлепина. Возьмите у меня за поясом рюрик.
За белым шнурком от тапочка, который и был поясом, поросёнок увидел маленькую серебряную бумажку от конфеты.
- А что это такое… этот люлик?..
- Это же деньги! - простонал Тик. - Прошу вас, скорее! Только, пожалуйста, встаньте на задние спички, как будто вы человечек, а то, извините, животным у нас ничего не продают.
- Я не животное, - обиделся поросёнок.
- Знаю, знаю, - торопливо согласился Тик. - Но Добрейшая-то этого не знает!
Поросёнок подумал, вздохнул и неловко поднялся на задние спички. Красная пуговица на его торчащем кверху носу сразу превратилась в шляпу. Теперь вместо поросёнка перед Спасалкой стояла хорошенькая зелёная девочка на тоненьких спичках, с красной шляпой на голове и увядшим букетиком цветов под мышкой. Лишним был только проволочный хвостик.
Девочка покачалась и неуклюже, как на ходулях, вошла в Спасалку. Все сиденья и пол автобуса были завалены пустыми бутылками.
«Здесь, навелное, спасают пластилонцев от пустой посуды», - подумал Паша и тут увидел спящую на шофёрском месте толстую муху из коричневого пластилина.
Муха была такая пузатая и такая шестилапая, что поросёнку стало неприятно.
- Это вы Доблейшая? - изумился он.
- Да. А что? - мигом проснувшись, нагло спросила Муха. - Не похоже, что ли?
- Н-не очень…
- Ха! Всем похоже, а ей не похоже. Много понимаешь! Те чо надо, тётка?
«Вот, - грустно подумал поросёнок, - меня и вплавду за женщину плиняли».
- Мне ничего не надо, а вот ему, - он махнул спичкой на дверь, - нужна бутылочка этого… как его…
- Отлепина? - быстро глянула на дверь Муха. - Рюрик есть? Это хорошо! Бутылка есть? Нет. Это плохо. Недолью.
Она одной лапой ловко выхватила у поросёнка серебряную бумажку и спрятала её в железную банку из-под зубного порошка. Другой лапой взяла с пола пустую бутылку, третьей - вставила в бутылку трубочку, а четвёртой - открыла кран в заржавленном баке с надписью «ОТЛЕПИН».
- Ты, тётка, посиди пока, я щас. - Муха сунула бутылку поросёнку, а сама проворно выскочила из кабины.
Из трубки закапала какая-то мутная жидкость. Поросёнок осторожно приподнял крышку и заглянул в бак. Ужасно же интересно, как делается этот таинственный отлепин!
В баке с водой плавал кусок льда.
- Да это же плосто холодная вода! И за это целый люлик отдавать?!
Вдруг откуда-то из-под пола послышался торопливый шёпот Мухи.
- Алё-алё! Это кто? Это дворец? Говорит агент Дэ Мэ. У меня часовщик с оторванной стрелкой. Пришлите две машины с тарзанами. Повторяю…
Поросёнок выглянул в окно и радостно крикнул согнувшемуся от тяжести Тику:
- Муха вызвала две машины с какими-то талзанами! Тепель вас быстло отлепят!
Но вместо того чтобы обрадоваться, часовщик вдруг подпрыгнул и, несмотря на тяжёлую стрелку, стремительно умчался.
- Вот тебе и лаз! - растерялся поросёнок.
Через минуту послышался металлический звон, и на площадку перед Спасалкой вразвалочку вышла голубая лошадь с банной мочалкой вместо хвоста.
На лошади сидел красный толстяк с огромным губастым ртом. Из головы толстяка во все стороны, как иголки у дикобраза, торчали спички. Вся грудь, спина и даже руки были увешаны блестящими гаечками, кнопками, болтиками, гвоздиками и колёсиками от часов, а на животе сверкала настоящая копейка.
Лошадь вдруг грузно села на хвост, и наездник, гремя украшениями, скатился на землю.
- Купорос, - взревел он, - кто так тормозит?! Убить хочешь?!
- Не нравится - не ездите, - лениво ответил Купорос и отвернулся.
- Последний, тысяча сто тридцать восьмой раз предупреждаю и прикажу расплавить! Я не посмотрю, что ты единственная лошадь в стране!
«Это, навелное, Буме, - решил поросёнок. - Вон как глохочет!»
Тем временем к Спасалке, натужно урча, подъехали две неуклюжие кособокие машины. Из машин вылез разноцветный пластилиновый народец, похожий на кегли, и плотным кольцом окружил Спасалку. В руках человечки держали кривень-кие ружья, а на их головах вместо касок поблёскивали железные бутылочные крышки с надписью «НАРЗАН».
- ТАРЗАНЫ, - приказал Буме, - целься! А ты, болван, па-а-чему не целишься? Стрелятель не отлепляется? Взять его!
И бедного тарзана, у которого не отлепился от спины стрелятель, молча поволокли в машину.
- Эй, Муха! А где же часовщик?
Жирную Муху так трясло от страха, что вместе с ней, дзинькая пустыми бутылками, трясся весь автобус.
- У-у-бббб-е-жал…
- Что-о-о-о?!! - взревел Буме таким страшным голосом, что Муха как подкошенная повалилась на землю.
- Не губите! Всё отдам! Все рюрики! Только не надо под солнце.
Трясущимися лапами она сдёрнула с себя железную банку, полную драгоценных рюриков, и протянула Бумсу.
- Смотри у меня, Дэ Мэ, - деловито пряча банку, пригрозил Буме. - Ещё раз людуришь - никакие рюрики не помогут. Завтра пришлю тебе новую банку. Побольше этой.
- О-о-о! - задохнулась от счастья Муха. - Позвольте поцеловать вашу царственную ножку… - И поползла на пузе к Бумсу.
- Пошла-пошла! - брезгливо отпихнул её Буме. - Заразишь ещё чем-нибудь… А это кто такая в шляпе?
- Это она, тётка эта зелёная, часовщика предупредила, - оживилась Муха. - Вот кого в тарзаны-то перелепнуть надо!
- Женщин не берём, - гордо сказал Буме и неожиданно прыгнул на спину сидящего Купороса.
- Купорос, рысью вперёд, марш!
- Куда? - равнодушно спросил Купорос.
- На Яму!
Зазвенели болтики, гаечки на Бумсе, и Купорос лениво, как верблюд, затопал на таинственную ЯМУ.
За ним на самой высокой пластилиновой скорости поползли машины с тарзанами.
«Холошо, что он меня за женщину плинял! - радовался поросёнок. - Но полосёнхом всё-таки быть лучше».
Он опустился на все четыре спички и стал, как прежде, поросёнком с пуговицей в носу.
Это было так неожиданно, что Муха разинула от удивления рот и закоченела на полу с выпученными глазами.
- Хлю-хлю, пледатель-спасатель! - в самое ухо крикнул ей поросёнок и хлопнул по башке сухим букетом.
Рот Добрейшей громко захлопнулся, а поросёнок уже шустро бежал вслед за машинами к новым приключениям.
