Полуденное солнце через маленькие дырки в чёрном пологе с трудом пробивалось в Пластилонию. Узкие лучики освещали невзрачные кособокие стены и замусоренные улицы, по которым ехали машины. Было душно, как в бане.

Вместо деревьев вдоль улиц торчали сухие ветки со скрюченными листьями. На макушке самого высокого дерева сидела розовая птица с одним длинным, до самой земли, пером вместо хвоста. Завидя Бумса, птица встрепенулась и старательно запела:

- Чик-чирик! Фьють-фьють! Карр-кар! Куку-куку! Ку-ка-ре-ку!

«Послушала бы, как в Плопасике птицы поют», - грустно подумал сидящий между тарзанами поросёнок.

Наконец Купорос, а за ним и машины выехали на широкую площадь, посредине которой возвышался круглый, как торт, роскошный двухэтажный дворец.

Со всех сторон его облепили разноцветные колонны и невиданные крылатые звери. Они держали в зубах яблоки, виноград или цветы. В бесчисленных окнах поблёскивали настоящие стёкла, отчего дворец сверкал и переливался зелёными и голубыми огнями.

Посредине крыши, выложенной, как драгоценными камнями, круглыми конфетами, красовалась настоящая электрическая лампочка.

Перед дворцом на белом пьедестале стояла похожая на Купороса, только в пять раз больше, белая лошадь, на которой, вытянув вперёд руку, гордо сидел белый лупоглазый человечек.

На памятнике золотыми буквами было написано: «ВЕЧНЫЙ ИМПЕРАТОР».

Дворец, будто частый забор, окружали тарзаны со стрелятелями и флагами из спичечных этикеток.

Поросёнка, оробевшего от такого великолепия, поволокли вслед за Бумсом к главному входу, втащили наверх по широкой лестнице, провели через длинный пустой коридор и оставили у высокой красной двери.

- Жди здесь! - приказал Буме.

Он с трудом, двумя руками открыл тяжёлую дверь, но закрыть её за собой уже не смог. Поросёнок заглянул в приоткрытую дверь и увидел круглый зал из красного пластилина с вдавленными в стены блестящими зеркальными осколками и посредине трон, очень похожий на кресло-качалку.

На троне, уставясь в потолок, сидел жёлтый человечек с такими огромными глазами, что они соединялись у него на переносице и налезали на уши.

За эти глаза его назвали ФИЛИНОМ, но он переделал себя в ФИЛИППА.

«Это же тот, котолый памятник», - вспомнил Паша.

Из головы Филина, как и у Бумса, торчало десятка два спичек.

- Великий Филипп! - с почтением сказал Буме. - Я поймал опасного зелёного поросёнка с пуговицей в носу!

Однако на Великого Филиппа это сообщение не произвело никакого впечатления. Он продолжал сидеть и безучастно разглядывать потолок.

- Эй, лупоглазый, тебе ведь говорят! - рявкнул Буме так громко, что у Филина с головы свалилась одна спичка.

- Зря стараешься, - сказал стоявший у трона синий человечек с длинным толстым, как колбаса, носом. Нос лежал на специальной рогатулине, без которой он бы немедленно упал и потянул за собой человечка.

За этот грандиозный нос человечка звали НАСОСОМ.

- С самого утра не могу от него слова добиться. Сидит как замороженный, не шевелится, - сердито засопел Насос и нечаянно втянул в ноздрю пролетавшую мимо муху.

- А-а-ап-чхи!! - чихнул он так страшно, что нос сорвался с рогатулины и вместе с хозяином брякнулся на пол.

Поросёнок прыснул со смеху.

- Тс-с! - тихо сказал кто-то, и из темноты неслышно появился чёрный человечек с такими громадными ушами, что они катились по полу на специальных колёсиках.

Издалека человечек был похож на чёрного ворона с оттопыренными крыльями. За привычку говорить «тс-с» его так и прозвали - ТЫССОМ.

- Тс-с! Ни звука! Кругом враги, - секретным голосом прошептал Тысс. - Я слышу, в коридоре кто-то стоит! - При этом спички на его голове выпрямились, как антенны.

- Он пахнет зелёным пластилином, пуговицей, проволочкой и спичкой, - прогундосил Насос, отдирая нос от пола.

- .Это я его схватил! - гаркнул Буме. - Но об этом потом. Что будем делать с этим? - И он указал на безразличного ко всему пучеглазого императора.

- Мы же договаривались по-честному: по очереди быть императором, - обиженно забубнил Насос, отлепив наконец нос от пола. - А он, хитренький какой, сидит уже второй день! А договорились по одному.

- Тс-с! Нужен дворцовый переворот, - зашептал Тысс.

- Переворот? Это нам раз плюнуть! - оживился Буме. - А ну-ка, раз, два, взяли!

Они ухватились за трон, дружно раскачали его и перевернули вместе с пучеглазым правителем.

- Переворот совершён! - заорал Буме и, пока Тысс спихивал упавшего ему на ухо Насоса, живо вскарабкался на освободившийся трон.

- Атас! Теперь я, Буме, король! Ну-ка, Филин, отвечай, почему два дня сидел?

- Почему, почему? Потому что к трону прилип! - разозлился бывший король.

- В следующий раз тряпочку под себя подкладывай. А сейчас приказываю поставить мне конный памятник и объявить по всей Пластилонии ДЕНЬ ВСЕОБЩЕГО ЛИКОВАНИЯ И БЛАЖЕНСТВА!

Тарзаны бросили поросёнка и выбежали из дворца.

Паша выглянул в окно. Из всех улочек на дворцовую площадь солдаты сгоняли испуганных пластилонцев. Два тарзана влезли на памятник, отлепили от головы «вечного императора» огромные глаза и прилепили огромные губы. Получился новый император - Буме.

Затравленно озираясь на страшные стрелятели, пластилонцы захлопали в ладоши, неестественно громко засмеялись и дружно прокричали: «Ата-а-ас!!!», что означало «да здравствует!» или «ура!».

Буме, гордый и важный, поигрывая блестящей копейкой на своём животе, зорко следил, чтобы ликовали все без исключения.

- Бе-бе-е-е!! - заголосил кто-то за памятником, и тарзаны вытащили на площадь отчаянно упирающегося козла.

- Великий Буме! - кричал начальник тарзанов. - Этот козёл накорябал рогом на памятнике балбеску!

- Чего наколябал? - не понял поросёнок.

- Балбеску. Это стишок такой про балбеса, - тихо объяснил охранявший его худенький тарзан.

- Про кого балбеска? - насторожился Буме.

- Про Филиппа! - ответил начальник.

- Тогда читай. Читай, не бойся.

громко прочитал начальник и испугался, а Буме, Тысс и Насос так расхохотались, что чуть не свалились с балкона.

Не смеялся один Филин. Из жёлтого он сделался зелёным, как огурец.

- Перелепить этого рогатого в тарзана! - взвизгнул он.

- Не надо в тарзана! Лучше расплавьте! - кричал козёл с таким отчаянием, что у тарзанов опустились руки.

- Долго вы ещё будете с ним возиться? - рявкнул Буме.

Тарзаны вздрогнули и втащили брыкающегося козла в машину.

«Не-ет, - думал каждый из них, - лучше быть тарзаном, чем расплавленной лепёшкой».

«Лазве это плаздник, - испуганно думал поросёнок, - никто не ладуется. Вот в Плопасике веселились, это да! Был бы здесь Валела… Где он сейчас?» И поросёнок тихонько заплакал.

- С ликованием закончено! - гаркнул на всю площадь Буме. - Теперь надо кого-нибудь наградить. Приказываю наградить меня! - Он разбежался и со всего маху прыгнул в стоявшую за троном белую ванну со льдом.

Да, да! В Пластилонии наказывали, расплавляя на солнце, а награждали, охлаждая в ледяной воде. Ведь холодный пластилин долго не теряет своей формы.

Филин, Насос и Тысс с завистью смотрели на сидящего в «холодильнике» правителя и утешали себя тем, что скоро и они станут королями.

- С награждением покончено! - выскочив из ванны, бодро воскликнул мокрый король.

Он взобрался на трон и приказал:

- Ввести сюда этого, как его?.. Который с пуговицей! Филин и Тысс схватили плачущего, но вовсе не от страха, поросёнка и поставили его у трона.

- А-а-а, боится! - обрадовался Буме. - Зачем ты явился в нашу страну?

- Мне интелесно посмотлеть лазные голода и стланы…

- Не посмотреть, подсмотреть он хотел, - сказал лупоглазый Филин.

- И подслушать, - сказал Тысс.

- И пронюхать, - сказал Насос.

- И вредные разговоры вести, - добавил Буме. - А балбеску, как козёл, ты можешь сочинить? А? Наверное, не можешь. Маленький ещё.

- А вот могу! - обиделся поросёнок. - Только пло кого?

- Вот про него, про Насоса, например.

Поросёнок внимательно посмотрел на Насоса, подумал немного и начал:

Министры катались по полу и хохотали до слёз. Не смеялся только Насос. Нос его от обиды сделался фиолетовым, как баклажан.

- А про Бумса ты можешь сочинить? - хитро спросил он.

- Могу, - сказал расхрабрившийся поросёнок и бойко выпалил:

Наступила мёртвая тишина. На Бумса было страшно смотреть. Буме стал таким красным, что вот-вот мог вспыхнуть и загореться.

- К Лепуну! - рассвирепел он. - Немедленно! Пускай при нас его перелепит.

Они уселись в машину и покатили к Лепуну, в самую глухую и тёмную часть Пластилонии, которая после блестящего дворца казалась особенно грязной.

«Ах, если бы здесь был Валела, - горестно шептал несчастный поросёнок, - он бы вам показал, как меня пелелеплять. Он бы вас самих так пелелепил, что…»

И тут из окна грязного, покосившегося дома вывалились связанные кастрюли, половники, консервные банки, бутылки и с грохотом обрушились на подъехавшую машину.

- Двадцать пять часов девяносто минут! - потирая шишку на лбу, взревел король. - Я же говорил, что этот Лепун сумасшедший. Придумал же, как узнавать время! Роняет всякий хлам из окна, а мы ему должны сообщать, в котором часу нам набило шишку.

Из головы поросёнка сразу вылетели все печальные мысли. Ему вдруг стало ужасно смешно.

- Посмейся, посмейся последний разочек, - зашипел Тысс. - Сейчас тебя перелепят, вот уж тогда мы посмеёмся.

Все вышли из машины и подошли к двери дома.

- Про козу-то не забыли? - буркнул Насос.

- Да не забыли, не забыли, - сказал Филин и достал из бумажки что-то белое.

Он подошёл к мирно стоящей у двери козе и сунул ей под нос это самое что-то белое.

Коза понюхала и вдруг диким голосом, от которого зазвенели стекла, взвизгнула:

- Брынза!!!

Все вздрогнули, а сидящая на крыше дома жаба с перепугу шлёпнулась в бочку с водой. Вода выплеснулась и окатила спящую под бочкой старую коричневую обезьяну. Обезьяна, зевая и отряхиваясь, достала из передника ключ и открыла дверь.

- Ну разве не сумасшедший! - возмущался король. - На-придумывал разных коз, обезьян, чтобы открыть простую дверь.

- А он, навелное, очень весёлый, этот Лепун, - улыбнулся поросёнок.

А навстречу им уже торопливо спускался по лестнице худой и длинный человек из белого пластилина. У него было печальное лицо и длинные, нервные пальцы.

- Проклятый Лепун!! - проревел Буме. - Смотри, какую ты мне шишку приделал!

- Всё-то у тебя не как у всех, - пробурчал Насос. - Вот пошлём тебя в яму, сразу нормальным станешь.

- Показывай, чего нового налепил, - грубо отпихнув Лепуна, приказал Буме.

В мастерской на полках лежало несколько новеньких пластилонцев.

- Опять с глазами, - поморщился Филин.

- И с ушами, - прошипел Тысс.

- И с носами, - буркнул Насос.

- Эй, ты, Лепун! сколько раз тебе говорить, что мы сами… это… глаза, уши и рты Пластилонии?!

- О, прошу прощения! - испуганно сказал Лепун. - Я всё время про это забываю. Увлекаюсь, знаете ли…

- Смотри, Лепун! Будешь увлекаться, самого перелепим,- пригрозил Буме.

И без того белое лицо Лепуна побелело ещё больше.

«А я-то чего стою, - опомнился поросёнок, - надо удилать!»

Он стал потихоньку пятиться, пятиться, пока не оказался на лестнице. И здесь, оступившись, кубарем покатился вниз и шлёпнулся в ту самую бочку, в которую упала жаба с крыши.

Мокрая обезьяна выпучила на него глаза:

- Ты чего, вместо жабы будешь теперь падать?

- Тихо! - прошептал поросёнок. - Меня хотят пелелепить. Можно, я пока посижу в кадушке?

- А чего ? Мне не жалко, сиди, - зевнула обезьяна.

А наверху король с министрами, не замечая исчезновения поросёнка, продолжали обыскивать мастерскую Лепуна.

- Кто это там у тебя в углу? - спросил глазастый Филин и показал на пластилонца с гитарой.

- Это, прошу прощения, я позволил себе слепить… музыканта…

- Музыканта-а-а?! - ужаснулись министры. - Никаких музыкантов! Никаких поэтов! У нас есть уже два поэта. Один с рогами, другой с пуговицей.

- А где он, с пуговицей? - опомнился Тысс.

- Бежал!! - взревел король таким ужасным голосом, как будто у него вырвали сразу все зубы. - Найти и расплавить!

Министры обнюхали, просмотрели и прослушали все углы, но поросёнок как в воду канул!

А он и в самом деле, если вы помните, сидел в кадушке, выставив из воды только пуговицу, на которую для маскировки согласилась сесть жаба.

- Не нравится мне этот поросёнок. Уж очень у него смышлёный вид не по годам, - задумчиво сказал Филин.

- Только бы он чего не натворил! - тревожно бубнил Буме, спускаясь по лестнице.

«Ага, испугались!» - обрадовался поросёнок и почувствовал себя сильным и храбрым, хотел было немедленно вылезти и чего-нибудь натворить. Но к сожалению, он не знал, как это делается, и потому остался пока сидеть в кадушке.