Солнце уже шло на закат, и люди с плато постепенно расходились. Туристов у пирамид становилось все меньше и меньше.

Затихал гомон, создаваемый большими туристическими группами. Постепенно расходились предприимчивые торговцы. Разъезжались на своих исхудавших верблюдах алчные до наживы бедуины.

Фарух, довольный своим сегодняшним заработком, сидел на большом камне, некогда лежавшем в совершенной кладке пирамиды, а теперь валявшемся неподалеку от великого строения, и перебирал в руках монеты и купюры.

Пересчитав деньги, Фарух радостно присвистнул. За один день он заработал около тысячи долларов. Это были несметные богатства для простого мальчишки из трущоб. Но на самом деле уговорить туриста выложить от десяти до ста долларов за один снимок с настоящим фараоном было намного проще, нежели уговорить этих самых фараонов просто постоять рядом со странными людьми, разглядывающими их, словно нечто загадочное и удивительное.

Фарух представил, что если бы Менкаура не исчез из виду, едва солнце поднялось и на плато появились первые группы туристов, то заработать они могли бы еще больше денег.

Бросив осторожный взгляд на грозные лица фараонов, сидевших на том же самом месте, Фарух обреченно вздохнул.

Вдруг Хафра кинул строгий взгляд на мальчика и что-то сказал брату. Хуфу поднял руку, приказывая мальчику подойти.

Фарух соскочил с камня и бросился к своим господам.

– Где наш брат? – грозно проревел Хафра, едва мальчик оказался у его ног.

– Не знаю, мой повелитель? – ответил Фарух.

– Найди его! – приказал Хафра. – Скоро сядет солнце, я не хочу терять время на этого болвана.

Фарух кивнул и бросился на поиски разгульного фараона. Оббегая вокруг пирамиды и выкрикивая имя Менкаура, Фарух уже совсем потерял надежду на то, что сможет выполнить это поручение, представляя, на какие шалости может быть способен сумасбродный фараон, оказавшийся на свободе после четырех тысяч лет заточения, как вдруг заметил вдалеке одиноко бредущего туриста.

Вообще прогуливающиеся возле великих пирамид туристы не были необычным явлением, но этот… этот волей-неволей привлекал к себе внимание – он был насквозь мокрым. Дожди в пустыне – великая редкость, и вспомнив, что Менкаура появился из воды, Фарух быстро сообразил, что несчастный турист сможет привести его к фараону.

Фарух уже хотел подбежать к нему и спросить, не видел ли тот мужчину, одетого как фараон, когда вдруг увидел, что над одиноким туристом начала собираться небольшая туча, затем прогремел гром и полил дождь. Дождь лил не меньше минуты и, что было очень странным, только над одним-единственным человеком на плато. Вымочив несчастного до нитки, туча быстро рассосалась и исчезла, оставив недоуменного происходящим туриста испуганно трясти головой. Мужчина отряхнулся, выругался, перекрестился и почти бегом направился в сторону автобусной стоянки.

Когда несчастный исчез их виду, Фарух осмотрелся. На вершине одной из трех пирамид-спутниц, свесив ноги, сидел Менкаура. В руке он держал недопитую бутылку виски и весело смеялся, довольный своим розыгрышем.

Заметив Фаруха, он принял скучающий вид и демонстративно отвернулся.

– Ваши братья отправили меня за Вами, о Великий! – крикнул снизу Фарух.

– Передай моим братьям, что я немного занят и смогу присоединиться к ним позже! – звонким голосом ответил Менкаура, даже не поворачиваясь.

– Но великий Хафра просил вам передать, что время подходит.

– Время, – задумчиво повторил Менкаура и с грустью посмотрел на пирамиды. – Время, мой мальчик. А ты знаешь, как говорят… все боятся времени, и только время боится пирамид…

– Я знаю, мой господин, это очень старая поговорка.

Но Менкаура уже не слышал мальчика. Он снова погрузился в свои мысли, задумчиво теребя накладную бородку. Он был пьян и не смог сразу сообразить, чего от него хотят.

Фарух стал подниматься наверх, чтобы помочь фараону спуститься. Менкаура заметил приближение назойливого мальчишки, в глазах его мелькнули хитрые огоньки. Он щелкнул пальцами, и в тот же миг над Фарухом собралась черная туча, затем грянул гром, и несколько литров холодной дождевой воды вылились на несчастного ребенка.

Менкаура залился звонким смехом, довольный своей выходкой. Но его радость была прервана.

– Менкаура! – совсем рядом прогремел зычный голос Хафра.

От неожиданности Менкаура выронил бутылку и вскочил, но не удержал равновесия и кубарем свалился вниз. Оказавшись у ног разгневанного непозволительным для царя поведением старшего брата, Менкаура вскочил на ноги и отряхнулся. Он шатался, глаза его блуждали, но, пытаясь принять естественный вид, Менкаура сложил руки на груди и хмельным голосом спросил:

– Ты искал меня, брат?

– Ты опять пьян! – гневно воскликнул Хафра и замахнулся, чтобы ударить непутевого брата, но вовремя подоспевший Хуфу остановил его руку.

– Пора, брат! Не трать время и силы на гнев. Мы еще должны освободить отца.

Фарух целый день слушал о том, что они должны освободить великого отца, и задался одним тревожащим его вопросом – какого именно отца они должны освободить, о чем он, набравшись храбрости, все-таки спросил.

Все трое, не ожидая такого глупого, по их мнению, вопроса, воззрились на мальчика.

– Наш отец великий владыка Черной земли, – ответил Хуфу.

– Да, владыка и повелитель всего сущего на этих землях, – поддержал брата Менкаура.

Хафра окинул братьев строгим взглядом и протянул руку, чтобы потрепать Фаруха по голове.

– Скоро ты предстанешь перед великим отцом, – сказал он. – А теперь, братья, пора. Где дорога, ведущая к Акеру?

– Акер? – переспросил мальчик.

– Страж души, великий лев! – уточнил Хуфу.

Фарух нахмурился, пытаясь сообразить, чего от него хотят.

– А-а-а-а, вероятно, вы имеете в виду сфинкса, – догадался Фарух. – Идемте, я провожу вас к нему. К нему ведет аллея Хафре.

– Хафре? – недовольно нахмурился средний фараон. – Чего только людишки не придумают.

Все четверо вышли на тропу, выложенную известняком, изрядно побитую временем. Долгие века эту тропу скрывали тонны песка, пока один ученый не обнаружил путь, ведущий от пирамид к Великому Сфинксу. Только недавно дорогу раскопали, и она предстала в своем былом величии. Путь до сфинкса был далек, но быстрым шагом они преодолели его за короткое время.

Когда фараоны приблизились к сфинксу и уже собирались пройти через железные ворота, им навстречу вышел офицер туристической полиции и крикнул:

– Эй, вы, куда собрались?

Хафра обернулся и осмотрел нахала, посмевшего так разговаривать с царскими особами. Конечно, за время ожидания Фарух вкратце посвятил их в обычаи и порядки, пришедшие на священные земли богов. И совсем немного рассказал о жизни современных жителей Нила. Но все же такое неуважение, даже со стороны служителя закона, разозлило фараонов.

– Ты со мной так посмел разговаривать, жалкий человечишка? – негодуя, воскликнул Хафра.

Офицер достал оружие и навел его на странную компанию.

– С тобой, клоун! Ни шагу далее, музей закрыт! – ехидно ответил офицер.

– Музей? – шепотом спросил Менкаура у Фаруха.

Фарух кивнул.

– Это как уродцы при дворе: все смотрят, насмехаются и жалеют? – не унимался Менкаура.

– Почти.

И тут Мекаура засмеялся, громко и раскатисто.

– Они сделали из великого хранителя уродца! Знали бы великие боги священных полей Иерау, что их тварь теперь служит посмешищем для любопытных. Хотел бы я видеть их лица.

– Тихо! – рявкнул на брата Хафра.

Офицер, не понимая, о чем говорят эти люди, злобно переводил взгляд с одного брата на другого, затем на третьего, стараясь понять, откуда пришли эти нелепые персонажи. Когда братья замолчали, он угрожающе потряс оружием и повторил угрозу:

– Немедленно покиньте это место, иначе я буду вынужден стрелять.

Хафра поднял одну бровь, не понимая, как жалкий человечишка сможет причинить им, великим царям, вред этой довольно глупой и нелепой игрушкой.

– Разберись с ним, – кивнул он старшему брату.

Офицер, не ожидая чего-то необычного, взвел курок и уже собирался выстрелить, когда земля вокруг него задрожала, и огромным столбом в небо взмыл песок, больно нахлестывая несчастного по открытым участкам тела, попадая в нос, в рот и в глаза. Так же неожиданно земля разверзлась, и несчастного поглотили пески.

Фарух охнул, когда офицер исчез, и весь затрясся от неописуемого страха. Увидев, с какой легкостью его хозяева расправляются с преградой, мальчик начал сомневаться в правильности своего решения. Стоит ли служить этим страшным людям? Но, быстро собравшись с духом, вновь прикинув, что выгоды от общения с царями может быть больше, смело продолжил путь к цели, следуя за хозяевами.

Солнце уже совсем село, когда все четверо остановились между огромными лапами сфинкса перед большой плитой, исписанной древними символами.

– Что это такое? – гневно воскликнул Хафра.

– Стела сна, – дрожащим голосом ответил Фарух, словно фараон именно его обвинял в появлении этого монумента.

– Убери ее, – крикнул Хафра старшему брату.

Хуфу поднял руки, снова задрожали пески, и уже через мгновение стела, простоявшая у ног великого и ужасного много веков, отлетела в сторону, разлетаясь на куски.

Затем Хуфу снова поднял руки, и в том месте, где еще остался след от камня, песок зашевелился, словно проваливаясь в бесконечную пропасть. Перед ними появились первые ступени лестницы, ведущей глубоко вниз.

Фарух не дыша следил за всем происходящим. Он часто слышал, что люди говорили о несметных богатствах, спрятанных под великим и ужасным сфинксом. А что, если все это окажется правдой, и он, юный сорванец из бедного квартала, станет первооткрывателем самой мистической тайны древнего Египта? Фарух жадно облизнулся, представляя, что может ждать его там, внизу.

Пока маленький мозг Фаруха пытался сосчитать прибыль, пришел черед Хафры показать всю свою силу. Фараон взмахнул крепкой рукой, и мощный порыв ветра ворвался в темное подземелье. В тот же миг в глубине задрожали слабые огни, освещая тоннель и лестницу, ведущую глубоко вниз, на несколько километров.

Первым в подземелье спустился Хуфу, за ним проследовал Менкаура, подгоняемый звонким подзатыльником старшего брата. За ними следовал Фарух. Последним шел Хафра.

После долгого спуска в преисподнюю, как показалось Фаруху, они оказались в просторной камере, хорошо освещенной факелами, закрепленными золотыми зажимами по периметру всей комнаты в небольших нишах серых стен.

– Я всегда знал, что легенды не врут, – пораженный увиденным, с благоговейным трепетом прошептал Фарух.

Хуфу строго посмотрел на мальчика, и Фарух прикусил язык.

– Пора! – громко приказал Хафра и подозрительно ласково обратился к мальчику: – Фарух, дитя мое, встань на выступ в центре и закрой глаза.

Сначала Фарух испугался, подозревая, что все эти приготовления не к добру, но, посмотрев в глаза Хафра, мальчик решил, что эти люди не смогут причинить ему вреда, и послушно поднялся на небольшой алтарь, воздвигнутый в самом центре подземной комнаты. Фарух сложил руки и в трепетном ожидании неизвестного закрыл глаза.

Братья обступили его и стали зачитывать заклинания на незнакомом Фаруху языке.

– О, отец наш, ты не ушел мертвым, ты ушел живым. Сидящий на троне, твой скипетр в твоей руке, ты приказываешь живым. Ты приказываешь обитателям тайных мест. О, отец наш, ты охраняешь озеро, к тебе приходят посланцы твоего Ка. К тебе приходят посланцы солнца. Шу! Это сын твой здесь, он восстановил свою жизнь! Исида, мать земная! Это сын твой здесь, он восстановил свою жизнь. Осирис, поверни свое лицо, чтобы узреть сыновей своих. Твое семя, вышедшее из тебя, готовое. Теперь дверь Ахет открыта, и ты можешь идти к свободе. Проснись, Осирис! Повернись, Осирис! Восстань из мира другого для мира этого! Ка Осирис! Ка Осирис! Ка Осирис!

По мере того, как фараоны говорили, помещение наполнялось зычным эхом, повторяя их слова.

Дочитав молитву, фараоны разом замолчали. И едва эхо их голосов стихло, поднялся сильный ветер. Он заскользил вокруг стоящего в центре алтаря мальчика, поднимая при этом стену песка, затем по внешней стене песка заструилась вода, переливаясь и играя отблесками огня. Своей стихийностью и сверхъестественностью все это напоминало необыкновенное, феерическое шоу.

От неописуемого страха перед неизвестностью Фарух задрожал всем телом. Он стоял в центре нереального природного хаоса, не в силах пошевелиться или открыть глаза. Он чувствовал, что с его телом происходит что-то странное. Словно неведомая сила поднимала его над землей, и все конечности наполнялись небывалой легкостью. Вдруг Фарух воспарил над землей, над миром, над великими царями и даже над богами. Он стал чем-то вроде невесомой субстанции, парящей над собственным телом.

Прекратилось все так же неожиданно, как и началось. Сначала стих ветер, затем песок желтой пылью упал на землю, и после вода тонкими ручейками расползлась в разные стороны от алтаря. Фарух почувствовал, как жизненные силы оставляют его, и тело его с грохотом упало на каменный алтарь.

Прошло совсем немного времени, прежде чем Манкаура решился подойти к алтарю и потрепать бесчувственное тело мальчика.

– У нас получилось? – с надеждой спросил он, рассматривая пустые глаза ребенка.

– Имей терпение, брат! – прикрикнул на него Хафра. – Надо немного подождать, пока Ка обретет единение с чуждым телом.

– А мне кажется, ничего у нас не вышло. Не знаю, как вам, а мне этот парень сразу не понравился, глаза у него хитрые, и сам он мутный какой-то! А это его постоянное «господин»!

Менкаура поднял вялую руку мальчика и отпустил ее. Бесчувственная конечность с легким хрустом упала на камень, не подавая никаких признаков жизни.

– О Боги! – воскликнул Хуфу, недовольный таким поведением младшего брата. – Менкаура! Ты его поломаешь! Отойди от алтаря, немедленно!

Вдруг мальчик застонал и пошевелился. Все трое замерли в ожидании. Но больше всех глаза загорелись у Менкаура. Он всегда был любимым сыном Осириса и как никто другой ожидал возвращения своего божественного родителя.

Фарух приподнялся на руке и посмотрел на младшего из братьев, который сидел рядом и, не отрываясь, с нескрываемым интересом следил за каждым движением ребенка. Остальные братья не могли видеть, получилось ли у них, и лишь ожидали реакции Менкаура или каких-либо движений Фаруха.

Вдруг мальчик замахнулся и влепил такую затрещину Менкаура, что у того даже корона свалилась с хмельной головы.

– За что? – жалобно потирая затылок, протянул Менкаура.

– За пьянство! Где два других болвана? – гневно рявкнул мальчик грубым, глухим басом.

Менкаура кивнул в сторону застывших от неожиданности братьев. Они предчувствовали, что если досталось любимчику, то не исключена вероятность того, что гнев отца сможет развеять и братьев по ветру.

С трепетом они ждали своей очереди. И вот мальчик обернулся в сторону двух других братьев и буквально пригвоздил их своим огненным взглядом к стене. Адское пламя полыхало в некогда наивных детских глазах. Лицо, некогда принадлежавшее Фаруху, исказила маска еле сдерживаемой ярости. Фараоны поняли: перемещение удалось, Осирис с легкостью занял тело подростка и теперь готов воздать обидчикам за долгие годы заточения.

– Я ждал слишком долго! – прогремел он на сыновей.

Оба фараона одновременно опустились на колени, чтобы не гневить отца еще больше, и Хафра стал виноватым голосом отчитываться:

– Отец, после твоего исчезновения мы долго не могли узнать, куда тебя заточили, а когда выяснили, люди помешали нам. Они выдали нас твоим врагам, и те заточили нас в темницы. Много веков мы пытались вернуться, но темницы охранялись жрецом из храма Атума. Этот презренный Ур Маа следил за нами, как шакал следит за своей жертвой. И если бы не мальчишка, в тело которого ты временно вошел, мы так и оставались бы в заточении у коварной Нут.

– Для того ли я воспитывал вас настоящими воинами, чтобы сейчас вы стояли передо мной на коленях и, словно бараны, блеяли эти жалкие оправдания? – нечеловеческим голосом проревел Осирис, испепеляя покорно склоненные головы сыновей своим взглядом. – Для того ли я возлагал на вас такие надежды? Из года в год, столетия, нет, тысячелетия, если быть точным, я наблюдал глазами презренного для меня Акера, как люди меняют наши земли. Как чужеземцы оскверняют земли богов, память наших великих предков! Я слишком долго ждал! Хотя одно меня сильно порадовало, – неожиданно сменив гнев на милость, Осирис оскалился в ехидной улыбке. – Когда людишки осмелились прикоснуться к священному и перебили морду презренному мной Акеру на человеческое лицо. Признаюсь, в тот момент я испытал невиданное блаженство, чувствуя, как сжимались все внутренности этого монстра от унижения и безнадежности.

Менкаура представил, как могучему Акеру бреют каменную морду, ваяя из нее то, что угодно новому правителю, и захихикал. Он только успел нацепить на голову упавшую корону, предварительно отряхнув ее от пыли, когда отец, снова недовольный нелепым весельем младшего сына, наградил его новой звонкой оплеухой.

– Но отец… за что на этот раз? – жалобно простонал Менкаура, когда корона снова отлетела в сторону.

– Не время для веселья! У нас еще много дел! Вы выяснили, где боги прячут мои сущности?

– Да, отец, перед тем, как попасть в плен к жрецам Атума, мы успели выяснить подробно о каждом из тайников. Всего их три, не считая Акера. Первый находится в Абидосе, в твоем храме.

– В Абидосе? – проговорил Осирис, изогнув дугой бровь. – Они решили, что смогут остановить меня, спрятав мое тело у себя под носом? Глупцы! Веками глупость только процветает. Мы должны поторапливаться, до рассвета осталось совсем немного. Не хочу, чтобы раньше времени наш великий предок узнал о моем триумфальном возвращении из бездны.

– Но до Абидоса дней семь вверх по течению, не меньше. Мы можем не успеть, – осторожно, чтобы не разгневать отца плохой новостью, вмешался Хуфу.

Осирис окинул старшего сына презрительным взглядом.

– Долго же вы находились в небесном вакууме, таком же пустом, как и ваши головы, раз до сих пор не знаете, что мир сильно изменился за время нашего отсутствия. Видать, Нут хорошо выполняла свои обязанности, и мои сыновья как были олухами, так и остались. В отличие от вас, я запоминал все, что мог увидеть, каждый день стараясь отложить любую мелочь в своей памяти. Сейчас люди уже не те, что прежде, теперь они используют какие-то странные механизмы, которые быстро передвигаются по воде, но издают при этом ужасные звуки; приспособления для того, чтобы передвигаться по воздуху и по земле. Найдите одно из них, и мы быстро доберемся до Абидоса.

– Слушаюсь, отец, – воскликнул Хуфу и поспешил выполнять приказание.

– Куда это ты собрался? – рявкнул на сына Осирис. – А нам ты предлагаешь подождать тебя здесь?

– Нет, отец, я просто подумал…

– Думать буду я, а ты молча выполняй то, что я приказываю! – осадил сына Осирис и, отстранив младшего сына, все время болтающегося у него под ногами, гордо выпрямив спину, направился к выходу.

Братья переглянулись и поплелись следом за ним.

Когда они прошли сквозь кованые ворота, то вновь увидели уже знакомого им офицера, ранее пытавшегося испугать фараонов своим оружием. Несчастному, которого Хафра умудрился похоронить под слоем песка, каким-то загадочным образом удалось выбраться. Невнятно бормоча себе под нос проклятия, он пытался вытряхнуть песок из карманов формы, когда вновь заметил приближение нарушителей. Увидев посторонних, он первым делом вскинул оружие и прицелился, чтобы на этот раз все же успеть произвести выстрел, если на него вдруг снова вздумают напасть.

– Ни с места! – крикнул он.

– Опять ты! – воскликнул Хуфу, намереваясь повторить уже проделанное волшебство и погрузить непонятливого человечишку обратно в песок.

Но Менкаура, желая проявить себя перед отцом и показать тому, что он тоже чего-то достиг, остановил брата жестом руки и гордо произнес:

– Не надо, брат, я сам разберусь с ним.

Хуфу выгнул бровь, недоверчиво бросив взгляд на брата, но, поймав немое разрешение отца, пожал плечами и опустил руки.

– Валяй!

Получив разрешение и благословение отца, Менкаура, гордый собой, сделал широкий взмах рукой, и на офицера прямо с неба свалилось несколько литров ледяной воды. Но вместо того, чтобы испугаться, офицер удивленно посмотрел на четверку, причинившую ему столько неудобств, и, выбрав для себя жертву, направил оружие на Хафра. Он уже видел, что может самый высокий и крепкий из фараонов, видел, что может щуплик; мальчишку офицер решил в расчет не брать, оставался только толстяк.

Осирис строго посмотрел на младшего сына.

– Это все, чему ты научился? – недовольно проворчал он и кивнул среднему сыну, призывая того к действию. – Хафра, разберись.

Пришел черед Хафра показать, на что он способен. Он слегка взмахнул рукой, и в тот же миг сильный порыв ветра унес бедолагу офицера далеко в пустыню.

Менкаура фыркнул и, не оборачиваясь, пошел вперед.

Когда четверка появилась на улицах Каира, все, кто встречался им на пути, удивленно рассматривали странную компанию. Трое мужчин, одетых, как древнеегипетские фараоны, умершие более четырех тысяч лет назад, и молодой парнишка, который то и дело покрикивал на зазевавшихся прохожих, мешавших его проходу, награждая при этом каждого зеваку самыми грубыми эпитетами, являли собой весьма странное зрелище даже для такого искушенного города, как Каир.

Вдруг на одной из улиц, Осириса, который уже освоился в своем новом теле, за руку схватил какой-то грязный бродяга.

– Ах, вот ты где! Дрянной мальчишка! – закричал изрядно подвыпивший мужчина. – Я научу тебя уму-разуму! Я покажу тебе, как убегать из дома! Где мои деньги, что ты должен был принести еще вчера? Я что, зря тебя пою и кормлю? Ты так решил отблагодарить меня за то, что я воспитываю тебя без матери уже столько лет?

Этот бродяга был ни кто иной, как отец Фаруха. Не получив накануне вечером жалкие гроши, которые Фарух умудрялся заработать, выпросить или украсть за день, разгневанный родитель отправился на поиски непутевого сына в надежде устроить тому хорошую взбучку. Несколько часов мужчина бродил из квартала в квартал в тщетных поисках сына, и вот когда он уже потерял всякую надежду найти этого непокорного сорванца, он встретил сына в переулке, да еще и в компании трех незнакомцев, увешанных золотом.

Одного взгляда на блеск царских украшений хватило жалкому нищему, чтобы понять – его сын напал на золотую жилу. Алчность блеснула в глазах родителя, и он замахнулся на сына, надеясь тем самым запугать ребенка и получить свою положенную долю. Но вместо привычного блеяния и умоляющих уговоров о прощении мальчик гневно посмотрел на отца, выдернул свою руку и со всей силы толкнул того в грудь.

– Что?! Презренный щенок, жалкий выродок падшей женщины! – взревел мужчина. – Ты смеешь противиться воле того, кто оказался настолько благосклонен и оставил тебя при себе, а не выбросил на улицу! Да я…

Ругательства сыпались из пьяных уст буяна рекой, одно за другим. Жалкий пьяница осквернял имена всех, кто приходил ему на память.

Сначала Осирис внимательно смотрел на странного мужчину, но когда терпение его иссякло, он стремительно приблизился к отцу Фаруха, протянул руку и вцепился тому в горло. Жалкий пьяница захрипел, пытаясь вырваться. И вдруг он увидел то, от чего многие века сердца простых смертных умеряли свой ход и начинали дрожать от ужаса. Он увидел истинный взгляд бога загробного мира. На чистом детском личике заиграла дьявольская улыбка, а глаза воспылали пламенем, казалось, еще мгновение, и это пламя поглотит тебя, обрекая на вечные муки в аду. Осирис ощутил запах страха, исходящий от хрипящего мужлана, бьющегося в его руке. Тогда бог расцепил пальцы и злобно, словно гремучая змея, прошипел:

– Я позволяю тебе сейчас уйти с миром и больше никогда не тревожить меня!

Второй раз повторять не пришлось, отец Фаруха, еще недавно чувствовавший свою власть над хрупким и беззащитным ребенком и считавший мальчика своим личным рабом, в страхе попятился, приговаривая слова единственной известной ему молитвы, защищающей от темных сил.

Менкаура веселился, следя за осторожными шагами мужчины, и когда тот уперся спиной в стену, фараон не удержался и громко крикнул: «Беги!». Вид бегущего в страхе человечишки вызвал приступ безудержного смеха, и Менкаура громко засмеялся тому вслед.

Остальной путь до пристани они прошли спокойно. Осирис с горечью смотрел по сторонам, изучая город, который построили на священной земле жрецов Атума. Впереди показалась пристань. Появились очертания судов, перевозящих туристов по Нилу. Двухэтажные, комфортабельные, внушительных размеров, они покачивались от волн проходящих мимо парусников и моторных лодок частных владельцев.

Среди всех выделялось одно судно, внешне очень похожее на речные ладьи, на которых египтяне передвигались в далеком прошлом. Судно, сделанное из ливанского кедра и обильно залитое лаком, длиной не менее шестидесяти метров, с закругленным кверху носом, широкой кормой, открытой палубой и спасительным в полуденную жару соломенным навесом. Оно носило гордое имя «Осирис», чем и привлекло внимание фараонов. Подойдя к судну, Осирис в сопровождении сыновей ступил на трап.

– Эй! Стой! Это частная собственность! – оборвал его путь громкий голос, на палубе появился капитан.

Крупный мужчина лет сорока, с почти квадратным лицом, смуглый, с густой бородой и огромными, несмотря на строгий внешний вид, добрыми глазами, появился неожиданно, преграждая путь незваным гостям.

– «Осирис» не принимает гостей после полуночи, – объяснил свой отказ капитан и вежливо указал гостям на соседнее судно. – Вы можете обратиться к Ахмеду, его лодка в любое время готова принять на свой борт туристов.

Осирис нахмурился.

– Мы похожи на туристов? – строго спросил он.

– Нет, – ответил капитан. – Но…

Осирис не дал ему договорить.

– Тогда будьте так любезны и позвольте нам воспользоваться услугами вашего судна, мне оно ближе к сердцу, – стараясь быть вежливым, уточнил Осирис.

Но капитан не собирался уступать.

– Если вы хотите совершить прогулку именно на моем судне, то вам придется дождаться утра, приобрести в кассе билет, и тогда я буду рад приветствовать вас на «Осирисе», – едва сдерживая нарастающий из-за непонятливости подростка гнев, ответил капитан.

Но Осирис, словно не слыша его слов, демонстративно прошел на борт. Фараоны последовали за ним, и когда капитан попытался схватить мальчишку за шиворот, Хафра взял капитана за грудки и приподнял в воздухе.

– На помощь! – закричал капитан, понимая, что одному ему не справиться.

Осирис резко обернулся и метнул в него огненный взгляд, давая понять, что не отступит. Капитан поймал этот взгляд и осекся.

– Готов к разговору? – строго спросил Осирис.

Капитан кивнул.

– Мне нужно попасть в Абидос. До рассвета.

– Но это невозможно, – искренне воскликнул капитан. – До Абидоса несколько часов пути вниз по реке. Даже если мы будем передвигаться с наивысшей скоростью, то сможем добраться туда не ранее чем послезавтра.

– Твоя проблема крутить вот той штукой! – заявил Осирис, указывая на деревянный штурвал, расположенный в задней части судна.

– Но… – вновь попытался возразить капитан.

Но Осирис уже не слушал его.

– Поднять паруса, – приказал он стоящим в стороне матросам.

Поймав дьявольский взгляд странного мальчика, неожиданно появившегося в их мирной жизни, матросы бросились исполнять его приказы. Когда все было готово к отплытию, Хафра занял свое место на корме, и началось волшебное действо, которое надолго останется в памяти команды «Осириса».

Ночь была спокойной и безветренной, но когда фараон занял свое место, расставив ноги на ширине плеч, и поднял вверх руки, вода и воздух вокруг «Осириса» загудели и задрожали. В один миг мощный порыв ветра наполнил багрово-красные паруса, и судно с легкостью понеслось вперед, вверх по течению, к Абидосу. Его скорость была так высока, что капитан, которого уже поставили у штурвала, с трудом удерживал судно на нужном курсе. Буквально воспарив над темными водами Нила, судно понеслось навстречу одиноким баркам и лодкам, мирно подплывающим к Каиру.

Ветер трепал паруса. Судно скрипело от такой нагрузки, но все же держало курс. Капитан осторожно поглядывал на мощного гиганта, который с такой легкостью поднял сильнейший ветер, способный снести даже небольшое селение, попадись оно на пути потоку. Конечно, каждый египтянин, выросший на магической земле, скрывающей в своих недрах неимоверное количество тайн и загадок, в душе верил в то, что Египет – колыбель цивилизации, в мистические предсказания и легенды прошлого, но, увидев своими глазами силу странного путешественника, случайно оказавшегося у него на судне, капитан впал в ступор, пытаясь переварить в мозгу реальность всего происходящего.

Когда экипаж и пассажиры привыкли к сильной качке, все спокойно разбрелись по разным частям судна. Осирис удобно устроился под соломенным навесом, на уютном диване, покрытом дорогими персидскими коврами. Один из матросов, который вместе со своими прямыми обязанностями выполнял обязанности официанта, приготовил для гостей лимонад. И, приняв из рук услужливого юноши бокал с прохладным напитком, Осирис откинулся на подушки, потягивая сладковатую жидкость через соломенную трубочку.

Хуфу последовал примеру отца и опустился на мягкий диван, подложив под спину подушку.

– Я хочу тебя спросить… – начал Хуфу, опустив взгляд на стакан с пузырящейся жидкостью.

– Спрашивай.

– Ты веришь в то, что Исида предала тебя?

По тому, как Осирис посмотрел на сына, Хуфу понял, как задевает его сама мысль о предательстве любимой женщины. Но факт оставался фактом, Осирис как сейчас помнил ту ночь, когда Исида опоила его, а затем он очнулся в заточении, и долгие годы в ушах у него стоял ее звонкий смех.

– Мне незачем тратить время на догадки, – ответил Осирис. – Я все помню.

– Когда мы пытались разыскать тебя, нам попался один жрец из твоего храма. Он рассказал, что после твоего исчезновения к нему приходила Исида и расспрашивала о тебе.

Осирис вопросительно воззрился на сына.

– Нет в мире существ коварнее и опаснее женщин. Запомни это, мальчик мой, – серьезно произнес Осирис. – Исида была мне верной супругой долгие века, и мне до сих пор трудно поверить, что именно она причастна к моему падению, что она находилась в тайном сговоре с моим братцем Сетом, но отрицать очевидное по крайней мере глупо. Она одна знала, что я обрек Сета на вечное заточение. Она одна знала степень защиты, что я установил на его темницу, и только ей одной было известно место, где скрывается вход.

– Но все же…

– Я понимаю твои чувства, сынок, но мы должны сделать то, что не завершили много лет назад. Я верну власть и великую землю. Я верну на престол законных наследников великих богов. Та-Кемет снова станет великой и процветающей страной, с самыми могущественными правителями, и прославится своими делами. Я верну народу непоколебимую веру в их царей. Но сначала мое сердце жаждет мести. Мести кровавой и беспощадной. Эта женщина заслуживает смерти, и рука моя не дрогнет над ее головой.

Хуфу грустно посмотрел на отца. Исида не была родной матерью фараонов. Фараоны по законам богов были рождены от земной женщины, но великая богиня всегда очень трепетно относилась к мальчикам. Она воспитывала их как своих собственных детей. Дарила им тепло и любовь. Поэтому Хуфу не хотел верить, что эта отважная и чуткая женщина могла предать своего единственного законного супруга.

Много веков назад на земле Та-Кемет царили свои правила и законы. Прежде все фараоны являлись прямыми потомками богов, живым воплощением небесной силы на земле. Но после того, как Осирис исчез, на Черную землю пришел хаос, люди перестали верить в своих богов. Они отвернулись от веры, которая много веков поддерживала порядок и равноправие.

Последней божественной дочерью, правившей на земле, стала царица Нитокрис, но после крупного восстания рабов в ее царстве наступил голод, и смерть поразила каждого посмевшего выступить против своей правительницы. Несколько лет Нитокрис боролась за трон, пытаясь убедить людей, что без божественной силы они погибнут и утратят знания предков, но все тщетно. И когда один из главарей народного восстания напал на младшего брата царицы и зверски убил того, Нитокрис отвернулась от своего народа. Никто до сих пор не знает, куда именно отправилась царица в сопровождении своих самых верных подданных. Просто однажды целый город с придворными, небольшой армией, жрецами и рабами, сохранившими верность царской власти, исчез, не оставив даже следа. В истории этот период отразился лишь столетним затишьем. Ни один источник не мог с точностью назвать причину этой бреши в истории самой великой и непобедимой империи. Сто лет, ни больше ни меньше, понадобилось жителям долины Нила, чтобы возродить жизнь. Но не было уже тех великих дел, боги больше не помогали своим подданным. И лишь тексты, нанесенные на памятники архитектуры древних зодчих, восславлявшие правителей и богов Древнего царства, несли на себе память о тех великих временах, когда на земле господствовали боги.

Многое изменилось с тех пор в долине. Люди осознали свою слабость и пытались вернуть расположение богов, воспевая им молитвы, строя для них масштабные храмы, по площади равносильные современному городу, приносили жертвы, сочиняли гимны, но все было тщетно. Боги оставили людей навсегда.

Битва, которая стала решающим фактором в начале восстания людей, состоялась между Осирисом и Сетом. Преданный коварным братом, Осирис вызвал того на поединок. Много легенд ходило о самом исторически важном сражении, но лишь Осирису было известно, что в тот миг, когда его меч завис над головой Сета, рука бога смерти дрогнула, и он отступил, не сумев убить родного брата. Именно его нерешительность нарушила ход истории, и люди, увидев слабость в своем боге, засомневались в его силе. Тогда и началась история многовекового народного восстания, завершившегося изгнанием богов из Черной земли.

После сражения Осирис заточил тело брата в темнице, а душу спрятал на темной стороне луны, чтобы никто и никогда не смог освободить коварного Сета.

Когда Исида узнала о таком исходе битвы, она пришла к своему законному супругу и опоила его, а затем, использовав его же силу, разделила сущности Осириса, разбросав их в разных концах Черной земли. Фараоны, с трудом удерживавшие свою власть, отправились на поиски отца, но их постигла та же печальная участь. Вот так случилось, что три фараона и великий бог смерти несколько тысячелетий провели каждый в своей темнице. И лишь волей случая им удалось вновь вернуться, чтобы предъявить права на владения Черной землей.

– Как бы больно мне ни было осознавать это, но лишь Исида знала мои слабые места. И лишь она одна осмелилась произнести против меня свои заклинания, – грустно признался Осирис.

Хуфу тяжело вздохнул и сделал глоток лимонада, не желая больше продолжать разговор, так терзавший умы их обоих.

В то время, пока Осирис и Хуфу предавались воспоминаниям, Менкаура воспользовался временной свободой. Лишенный тотального контроля, предприимчивый фараон поймал щупленького матроса, шныряющего туда-сюда по палубе.

– Достань мне божественного нектара, – требовательно проворчал Менкаура, когда матрос вопросительно уставился на фараона.

– Чего? – спросил матрос.

Новые пассажиры «Осириса» разговаривали на странном наречии, конечно, их язык был чем-то похож на современный коптский, но все же отличия были явными, и экипаж судна не сразу понимал, что они требуют.

– Напиток, – растягивая слово, повторил Менкаура.

– А, лимонад, – догадался матрос.

Он уже собирался броситься исполнять приказ, когда Менкаура схватил его за руку и отрицательно покачал головой.

– Да нет же, глупый ты сын барана. Не ту дрянь, которой ты потчуешь моего отца. Мне нужен напиток, разжигающий кровь.

Матрос вопросительно сдвинул брови и уставился на фараона, и тут догадка пронзила его. Он просиял и воскликнул:

– Одну минуту.

Появился он уже с бутылкой виски в руке, гордо размахивая ей в воздухе. Испугавшись, что отец может заметить, что именно матрос ему несет, Менкаура демонстративно вытаращил глаза и хлопнул себя по лбу, предупреждая матроса, что так афишировать царское желание выпить не надо. Матрос попался догадливый. Он осторожно оглянулся, проверяя, не привлек ли его жест ненужного внимания, и спрятал бутылку за пазуху.

Когда заветный напиток оказался в дрожащих от предвкушения руках фараона, матрос растянулся в довольной улыбке и заявил:

– Сто долларов.

Пришла очередь Менкаура удивляться странным словам щуплика. Он посмотрел на матроса сверху вниз и злобно оскалился.

– Что ты сказал? – прогремел он.

Матрос весь сжался от ярости, мелькнувшей в глазах фараона, но позиции свои не сдал. Долгие годы лишений и голода сделали египетский народ бесстрашным там, где дело может обернуться неплохой выгодой, и он, собравшись, повторил:

– Сто долларов.

Непонятно, что осадило фараона: либо наглость, которую проявил отважный человечек, либо алчность, мелькнувшая в его глазах, но Менкаура, уже имевший опыт торговли в новом времени, тяжело вздохнул и спросил:

– А сколько это на золото?

Глаза матросика блеснули, он, закусив губу, воззрился на золотой браслет, отделанный сапфирами, украшавший руку фараона. Менкаура, уловив его взгляд, снял браслет с руки и протянул его матросу. Когда щуплик уже собирался засеменить прочь, Менкаура положил ему руку на плечо и, лукаво улыбнувшись, произнес:

– Составишь компанию?

Первым желанием матроса было отказаться, но, прочитав в глазах фараона твердую решимость найти собутыльника, он поник и кивнул.

– Вот и славно, – протянул Менкаура. – Где мы можем уединиться?

Матрос проводил фараона в трюм, откуда они прошли в небольшую каюту капитана. Скромно обставленное убранство каюты ничуть не смутило Менкаура, наоборот, обрадовало. Фараон сразу распахнул небольшое окно и, усевшись на деревянную скамейку, приставленную к окну и крепко прибитую к полу, он откупорил бутылку и наполнил граненые стаканы, неожиданно появившиеся у матроса в руках.

Разговор у них склеился только после трех полных бокалов с горячительным напитком. Два противоположных человека, которых разделяли не только тысячелетия развития человечества, но и условия жизни в детстве. Менкаура вырос в царской семье, его воспитывал могущественный жрец Осириса. Фараон с детства привык к роскоши и власти. С другой стороны был бедный матрос Отта, названный древнеегипетским именем из-за очередности своего рождения. Он был третьим сыном бедного торговца, самым младшим. А как известно, третий сын в бедной египетской семье был непозволительной роскошью. В отличие от детства Менкаура, окруженного дорогими игрушками, угодливыми слугами и любящими родителями, Отто рос изгоем, его словно не замечали. С детства мальчик привык подбирать со стола объедки, что не доели братья, донашивать их лохмотья. И изо дня в день ловить на себе обреченные взгляды родителей, недовольных тем, что мальчик, несмотря на лишения, наперекор судьбе продолжает жить.

– Долгие годы я боялся даже взглянуть отцу в глаза, – едва сдерживая слезы, признался Отто.

Хмель уже бурлил в крови столь одиноких в своем душевном пространстве мужчин. Фараон и раб, они словно заговорили на одном языке.

Менкаура внимательно выслушал обо всех лишениях, через которые прошел его новый друг, и грустно вздохнул.

– Моя жизнь, может, и отличалась от твоей роскошью, в которой я рос, но ущербность отцовской любви всегда была для меня тяжелым бременем. Твой отец желал тебе смерти, мой же не верил в меня, и порой я мечтал о смерти, чтобы не чувствовать себя ограниченным. Мои братья, ты видел этих великанов?

Матрос понимающе кивнул.

– Они вершили великие дела, держали в страхе свой народ, а я… я не такой… они называют меня пьяницей за мою любовь к вину, а я просто от реальности их совершенного превосходства сбежать пытаюсь. Они не думают, что я устал из года в год, изо дня в день доказывать им, что я могу, что я достоин.

– Я тебя понимаю… – прервал его матрос. – Мой отец, когда братья ушли на заработки, выгнал меня на улицу попрошайничать. И если бы не капитан Джек, так мы его между собой называем, то гнили бы сейчас мои косточки в какой-нибудь сточной канаве в заброшенном пригороде Каира. И никто бы не оплакивал мое тело и не вспомнил бы мое имя.

Отто жалобно простонал и залпом осушил стакан.

– Мы с тобой так похожи… – едва ворочая языком, заявил Менкаура и ткнул пальцем в ключицу матросу. – Твои братья не принимали тебя в свою жизнь, мои братья принимали, но всегда давали понять, что я в их жизни лишний. Твой отец не хотел даже думать о твоем существовании, мой вечно требует от меня невозможного. А я даже букашку не могу убить нормально, сначала извиняюсь перед божьей тварью, спрашиваю, довольна ли она была своей жизнью. Печально… Вот мои братья всегда всё за меня решают и делают, а я вроде как неудачник… не при делах… Рожден не в радость, а в тягость.

Менкаура сложил губы трубочкой и печально покачал головой.

– Ты странно разговариваешь, – заметил Отто.

Менкаура удивленно вытаращил глаза и облокотился на деревянную раму распахнутого настежь окна.

– Почему странно? – спросил он. – Я говорю так же, как и ты.

– Нет. Твоя речь похожа, но лишь частично. Мои родители копты, и капитан этого судна копт, и вся наша команда, поэтому мы знаем этот почти забытый язык, но в наше время в Египте не говорят на коптском, это устарело.

– Я с детства говорю на этом наречии, и все мои предки говорили на нем, и весь наш народ.

– Ты постоянно говоришь о своем царском происхождении, ты правда веришь, что был фараоном? – удивленно рассматривая Менкаура, спросил матрос.

– А ты не веришь? – прищурив один глаз, спросил Менкаура.

– Я верю только в то, что могу увидеть и потрогать, – сделав глоток, признался Отто.

Тогда Менкаура, принимая слова матроса как предложение к действию, встал и вытянул вперед руки.

– Смотри, – заговорщицким голосом прошептал он.

Отто, покачиваясь, поднялся и до половины перегнулся через борт, не ожидая увидеть чего-то необычного.

Менкаура тряхнул головой, выпрямил спину и резко вскинул руки вверх. В тот же миг за судном выросла стена воды. И если присмотреться, пока судно еще не отдалилось от водяной стены, можно было заметить, как несчастные рыбы, попавшие в эту ловушку, мечутся из стороны в сторону, пытаясь спастись.

– Вот это магия! – восторженно воскликнул Отто и похлопал нового друга по плечу. – Как ты это делаешь? Ты колдун?

– Колдуны несут в себе зло, – почти обиженно ответил Менкаура. – Я сын бога.

По взгляду Отто фараон понял, что ему не верят, и, хлопнув себя рукой по лбу, громко, с вызовом воскликнул:

– Как доказать тебе?

– А что ты еще можешь?

– Не знаю, – задумался Менкаура. – Наверно, только это. На самом деле я рожден был в третий день Мехира, ровно 4500 лет назад. А мой отец…

Но Менкаура не договорил. Неожиданно у него за спиной возник Осирис и громко рявкнул на разболтавшегося сына:

– Достаточно!

Звук его громкого голоса эхом вылетел через борт и разлетелся над водой, оглушая всю долину. Менкаура вздрогнул и выронил стакан. Тот упал и вдребезги разбился.

Отто стоял не дыша и смотрел на хрупкого подростка, так отважно кричащего на неведомое матросу великое существо, умеющее поднимать пучины воды. Но вместо того, чтобы отвесить маленькому нахалу оплеуху и показать, кто из них сильнее, Менкаура виновато потупил взгляд и пробубнил:

– Я виноват, отец.

– Наверх! – приказал Осирис.

Менкаура склонил голову. Мальчик на глазах у пораженного матроса схватил фараона за ухо и потащил его на верхнюю палубу. Отто смотрел им вслед, пока они оба не исчезли. Он не мог понять, почему взрослые, крепкие мужчины так трепещут от одного звука голоса этого вульгарного и наглого сорванца. Чем-то он держит их, решил Отто, и поспешил вернуться к своей работе.

Но, оказавшись на верхней ступени, он почувствовал на своем плече тяжелую, словно свинцовую, руку. Отто обернулся и отпрянул. Из темноты вышел мальчишка, глаза его горели адским пламенем. Он приблизившись к матросу и выдохнул ему в лицо:

– Я могу надеяться, что все сказанное этим олухом останется только между нами?

– Да, мой господин, – неожиданно вымолвил Отто.

Мальчик оскалился в омерзительной улыбке и похлопал матроса по щеке. Отто почувствовал, как по его жилам пробежала волна леденящего душу страха, пробирая до косточек.

Убедившись, что матрос понял его просьбу, Осирис поднялся на палубу.

Менкаура сидел на диване рядом с братом и грустно смотрел вперед. Ветер развевал его волосы, на круглых щеках играл хмельной румянец. Хуфу строго отчитывал брата за устроенную демонстрацию силы. Все, возможно, прошло бы тихо и незаметно, не обернись Осирис как раз в тот момент, когда позади судна чудесным образом выросла прозрачная стена. Осирис сразу догадался, что это шалости его младшего сына, и поспешил вниз, чтобы остановить непутевого отпрыска.

Конечно, в глубине души ему было жалко младшего сына, ведь он не был таким, как его братья. Не радовал отца своей отвагой и мускулатурой. Менкаура был больше интеллигентом. Доброму по натуре, ему претило то, к чему всегда стремились братья. В отличие от братьев, он всегда старался быть разумным правителем, в нем больше преобладали человеческие качества. Он не наказывал рабов, общался с рабочими, не брезговал разговором с бродягами. Осирис любил мальчика за эту его слабость, но понимал, что сыну великого Осириса не подобает проявлять человечность. Сын Осириса должен быть непробиваемой стеной, каменной горой с ледяным сердцем, без принципов и сожалений. Менкаура не был таким.

Осирис грустно вздохнул и подошел к сыновьям. Поймав осуждающий взгляд отца, Менкаура виновато отвернулся.

– В следующий раз думай, прежде чем открывать рот, – прогремел Осирис.

– Да, отец, – не поднимая головы, промямлил Менкаура.

– Твоя беспечность могла привести к необратимым последствиям. Пока наш козырь – неожиданность. Но если боги узнают, что я вернулся, они могут напасть на нас, пока я еще не окреп, пока я уязвим. Ты понимаешь, чем ты рисковал, заливаясь вином?

– Да, отец, этого больше не повторится.

Осирис увидел в глазах сына раскаяние и опустился рядом с ним на подушки. Остаток пути они провели в молчании. Вскоре на горизонте появились знакомые очертания берега, где под толстым слоем песка, пыли и многовекового молчания скрывалась усыпальница Осириса. Именно там Исида сокрыла от глаз людских тело супруга в надежде, что он уже не вернется.

Заметив деревушку, уютно расположившуюся на берегу, Хафра сбавил темп ветра, и капитан направил судно к берегу.

Когда пассажиры сошли на берег, капитан перекрестился и, утомленный поездкой, укрылся в своей каюте на отдых.

Деревушка с небольшими домами, построенными из кирпича-сырца, и пыльными улицами являла собой истинное лицо настоящего современного Египта. Заметив приближение гостей, один из сидящих мужчин засеменил ко вновь прибывшим, предлагая свои услуги. Первой его реакцией при виде странных визитеров было презрение. Нелепые костюмы, смешные короны, лохмотья мальчишки не выдавали даже намека на наличие денег, но когда в воздухе блеснуло одно из многочисленных золотых украшений на руках фараонов, араб быстро подсчитал возможную прибыль и бросился кланяться гостям в ноги.

– Далеко до Абеджу? – сурово спросил Хафра, едва мужчина возник рядом.

– Не менее двенадцати километров. Пешком вам туда не добраться. Долго и утомительно. Посмотрите, господин, – араб указал рукой в сторону, где стояли жалкого вида верблюды. – Видите, какие красавцы! Корабли пустыни, великолепные животные. Сдам вам в аренду, совсем недорого.

Осирис сверкнул взглядом и уже собирался разобраться с наглым вымогателем, но тому на помощь, обрабатывать туристов, присоединились его товарищи. Окружив мальчишку и его странных провожатых, арабы затараторили на странном языке, предлагая свои услуги и перекрикивая друг друга. Поднялся такой гам, что Осирис не выдержал и громко крикнул:

– Довольно!

Все разом умолкли.

– Подготовьте четырех, – громко заявил Осирис.

– Но юный господин, я не могу доверить вам своих самых лучших верблюдов.

Осирис метнул в блеющего араба злобный взгляд, стянул с протянутой руки Хафры золотой браслет и отдал его арабу.

– Надеюсь, ты понимаешь, что твои жалкие клячи стоят много меньше, и я достаточно щедр к тебе, несмотря на твою наглость.

Глаза араба радостно блеснули. Он схватил украшение, потер его о рукав, лизнул, куснул и спрятал за пазуху.

– Вы поймите меня, юный господин, в наше время все только и норовят, что обмануть и ограбить. Это всего лишь меры предосторожности. Я всего лишь жалкий нищий из местной деревни, и кроме этих животин, у меня ведь нет больше ничего…

– Я не намерен выслушивать твои жалобы, и тем более не намерен более ждать! – строго оборвал араба Осирис.

Когда верблюды были готовы, выяснилось, что один из них хромает и не пригоден для передвижения. Другие торговцы радостно запрыгали вокруг потенциальных клиентов, но, к сожалению, верблюды были только у этого араба, у остальных были ишаки.

Не долго думая, Осирис указал на самого крепкого из кучи сбившихся животных. Когда ему подвели несчастную скотину, передал поводья Менкаура, чем вызвал у того грустный вздох. Араб, приведший ишака, услужливо склонился и протянул руку.

– Что тебе надо? – гневно воскликнул Осирис.

– Плату за мои услуги, – ответил араб, не поднимая головы.

Но вместо платы Осирис, разгневанный такой неслыханной наглостью, схватил плеть, закрепленную на седле ишака, и со всего размаха наградил нахала мощным ударом. Несчастный взвыл и заскулил, словно щенок.

– За что, юный господин? – обиженно воскликнул араб.

– За твою невиданную наглость, – сердито ответил Осирис.

– Но ведь Алиму вы заплатили, чем мой ишак хуже его верблюдов?

– Прочь! – прикрикнул Осирис и вновь замахнулся, запугивая араба.

Когда горстка перепуганных арабов вернулась к своим прежним занятиям, Хуфу подсадил Осириса на лучшего верблюда, а сам выбрал себе того, что выглядел более жалким, чем остальные. Лишь Менкаура, недовольно ворча, взобрался на ишака и сморщился от запаха, исходившего от животного. Это было достойным наказанием. Почувствовав унижение, он искренне осознал, что был неправ, и ему просто предоставили возможность подумать над своими ошибками.

Верблюды, как по команде, выстроились в караван и, медленно покачивая задней кормой, гордо зашагали, перебирая длинными тощими ногами по довольно приличной дороге в сторону Абидоса.

Ишак же принялся топтаться на месте, громко кричать, пытаясь стряхнуть с себя наездника, не желая повиноваться. Непокорность и упрямство – вот отличительная черта этих жалких созданий.

– Ну же, глупая скотина, – взвопил Менкаура, лупя ишака по тощим бокам. – Вперед!

Но тщетно: животное перестало брыкаться, но и двигаться вперед категорически отказывалось.

– Эй, брат! Твой благородный конь не желает везти твою царскую задницу! – не сдерживая веселья, громко загоготал Хафра.

Арабы, столпившиеся кучкой, тоже веселились, видя жалкие потуги Менкаура, пытающегося укротить вольный нрав животного. Фараон уже начал терять терпение, его ноздри расширились от гнева, и, не выдержав всеобщего веселья, Менкаура склонился к уху ишака и прошипел:

– Если ты еще раз опозоришь меня, я вырву твое жалкое сердце и проглочу его, пока оно еще будет биться.

Ишак вскинул голову, навострил уши, словно понимая каждое слово наездника, и рысцой засеменил вперед. Но эта победа над диким нравом тупой скотины еще больше развеселила братьев, и когда Менкаура, гордо выпрямив спину, проскакал мимо, Хуфу загоготал, а Хафра выкрикнул ему вслед:

– Наш Мени – укротитель ишаков!

– Молодец, братец, мы гордимся тобой, – поддержал его Хуфу.

Долго еще их громкий смех, больше похожий на гул парохода, не стихал в тишине пустыни. Даже Осирис хмыкнул, поддержав веселье старших сыновей.

Дорога к Абидосу шла через бескрайние поля, огороженные длинными заборами. Несмотря на темноту, Осирис отчетливо мог видеть перемены, произошедшие с его краем. Много времени прошло с тех пор, как он был здесь последний раз. Его дом, его обитель, его колыбель теперь стала чьим-то чужим пристанищем. Кто-то перекроил его прошлое и на чистом холсте нарисовал свое будущее. Словно его хотели вырвать из памяти, вычеркнуть из истории Черной земли. Осириса помнили лишь как божество загробного царства, но никто не желал его помнить как великого и справедливого правителя. И он знал, кто стал виной его позора. Он знал и, сидя в темнице, поклялся отомстить предателям.

На горизонте появились очертания храма, и, едва заметив изменения, произошедшие с его обителью, Осирис напрягся, и желваки на его скулах заходили от праведного гнева. Он видел, что нет больше его аллеи, ведущей к храму, нет больше его обелиска, возвышающегося там, где солнце уходит на покой, и нет больше монументальных статуй, гордо возвышающихся над долиной Великой земли. Вместо этого их взгляду открылся полуразрушенный, заметно измененный вход в храм.

Приблизившись, все замерли на месте. Даже ишак Менкаура, словно почувствовав ярость своих хозяев, закричал дурным голосом и печально опустил голову.

Им открылась ужасная разруха. Гипостильный зал с полуразрушенными колоннами открывал теперь вход в храм. Бесследно исчезли пилоны с изображениями великих дел Осириса, на освободившейся площадке не было даже следа, говорившего о том, кому на самом деле принадлежал этот храм. На стенах, колоннах и других элементах, – повсюду стояли отпечатки чужого имени. Кто-то присвоил себе не только долину, но и пытался присвоить храм.

Первым желанием Осириса было снести этот позорящий его прошлое памятник, но, вспомнив, чем храм Аджу долгое время являлся для него, Осирис взял себя в руки и, несмотря на внушительную высоту, с легкостью спрыгнул на землю. Широкими шагами он направился через храм к своей усыпальнице, стараясь не смотреть по сторонам. Именно в эту минуту он вновь ощутил тот позор и обиду, что чувствовал его страж – Акер – в тот миг, когда люди стучали по каменной морде мифического животного маленькими молоточками.

Фараоны молча следовали за отцом. Они прошли через залы и оказались перед ступенями, ведущими во внутренний двор храма, прямо к священному бассейну и усыпальнице Осириса. Хафра мощным ветряным потоком выбил железную решетку, преграждавшую им путь, и они прошли во двор.

До усыпальницы оставалось совсем немного, когда путь им преградил великан ростом почти три метра. Это было существо с человеческим телом и головой крокодила, но не такой, как у обычного аллигатора, длинной и вытянутой, а наоборот, приплюснутой и короткой, и напоминало это существо огромную двуногую ящерицу.

– Именем богов Иуну я приказываю вам развернуться и уходить восвояси.

Осирис нахмурился. Он хорошо знал этого гиганта и твердо был уверен, что тот узнал его.

– Ну здравствуй, Секет, – воскликнул Осирис.

Ящер прищурился и нахмурил лысые уродливые брови.

– Осирис? – явно удивился монстр.

Его ноздри зашевелились, он принюхался. И вдруг его желтые узкие глаза налились кровью, монстр распахнул пасть и взревел. Его рев громким эхом разлетелся по коридорам храмового комплекса и на много километров далеко в пустыню.

– Теперь, когда мы все выяснили, я могу продолжить свой путь? – вежливо поинтересовался Осирис, принимая этот дикий рев за приветствие.

Но вместо того, чтобы отступить и пропустить путников дальше, Себек выхватил свой меч и встал в оборонительную стойку.

– Ты не пройдешь в храм, даже если мне придется отдать свою жизнь! – рявкнул Себек.

Пришла очередь Осириса удивляться. Себек всегда был его правой рукой, его спутником и товарищем. Вместе они сражались с армиями Сета в Нубии, вместе они правили страной, когда люди еще не обрели свободу, вместе они решали, кто достоин пройти на поля Иерау, а кто должен нести свое наказание в бесконечной пустоте. И теперь они стоят друг напротив друга, Себек с обнаженным мечом, готовый в любую минуту выполнить свою угрозу и напасть, и Осирис, не понимающий, что же нашло на его верного друга, и не желающий верить в реальность происходящего.

– Себ, брат, ты осмелился направить оружие против своего друга? – удивленно воскликнул Осирис, прочитав решительность в глазах ящера.

Себек посмотрел на него сверху вниз и оскалил ряд ровных острых зубов. Ни один мускул на его лице не дрогнул, он был настроен решительно.

– Ты перестал быть мне другом, когда предал свой род, – ответ Себек. – Будь воином, сражайся!

– А тебе не кажется, что у тебя есть некоторые преимущества в размере и силе? Дай мне пройти к священному озеру, я верну свой облик и сражусь с тобой на равных, – предложил Осирис.

Себек мотнул головой.

– Но я без оружия, ты станешь драться с противником слабее себя? Когда ты стал трусом? – потеряв терпение от несговорчивости бывшего друга, воскликнул Осирис.

– Я дам ему бой, – выступил вперед Хафра.

Но Осирис отстранил сына и бросил на Себека презрительный взгляд.

Себек взмахнул рукой, и в воздухе появился кинжал, размером с ладонь ящера, но для Осириса в его нынешнем положении он был больше похож на меч. Конечно, размеры его меча по сравнению с огромным клинком Себека были смехотворными, но все же Осирис решительно схватился за рукоятку кинжала, повисшего в воздухе, и воскликнул:

– Я готов дать тебе бой! Жалкий ты трус!

Себек взревел. Битва началась. С первых минут Осирис в полной мере ощутил преимущество Себека, его удары были мощными и сильными, несколько раз Осирис даже сгибался от тяжести меча противника, но, с другой стороны, он смог ощутить и преимущество своего временного тела. Фарух был юным и ловким, долгие годы скалолазания по пирамидам и бег от строгих служителей закона, охранявших памятники древности, сделали мальчика гибким и выносливым. И когда огромный ящер запыхался в попытках поймать на клинок вертящегося вокруг него мальчишку, Осирис воспользовался своим преимуществом и, забежав сзади, запрыгнул на спину противнику и всадил острый клинок прямо между шейными позвонками ящера. Брызнула кровь. Осирис отскочил в сторону, без труда приземлившись на обе ноги.

– Прости, брат, – грустно произнес Осирис.

Себек взревел, осел и с грохотом рухнул на пол, превращаясь в пыль.

Фараоны, следившие со стороны за битвой, подошли к Осирису.

– Не нравится мне все это! – злобно воскликнул Осирис, когда прах Себека испарился, не оставив после себя даже следа. – Исида перешла все границы, натравив на меня моих же воинов и друзей. Она ответит за это! Себек был отважным воином и надежным товарищем.

– Этот добрый товарищ пытался проломить тебе голову, – отметил Хуфу.

– Это не его желание! Он воин, и верно служит тому, кто заставил его это сделать! И я выясню, что случилось здесь за время моего отсутствия, если мои друзья обнажают против меня свои мечи.

Отдышавшись после боя, Осирис направился к выходу и в очередной раз убедился, как сильно изменилось все в этом мире.

На заднем дворе уже не росли апельсиновые деревья, не журчала вода в фонтане, не пели птицы. Его храм был разрушен до основания, и лишь несколько каменных глыб напоминали о былом величии усыпальницы великого бога.

Вниз, к усыпальнице, вела ветхая деревянная лестница. Осирис первым спустился вниз и оказался стоящим по колено в мутной зеленой воде. Только рыбы, огромные черные сомы, некогда жившие в священном озере, словно почувствовав приближение хозяина, устремились к его ногам со всех сторон храма.

– Иуну, Амон, Пта, – перечислил Осирис имена своих питомцев, – я оставил вас хранить мои владения, а вместо этого вы позволили презренным людишкам сотворить с собой такое.

Рыбы, понимая слова хозяина, склонили свои головы.

– Послужите мне вновь, – воскликнул Осирис, – укажите место, где Исида сокрыла мое тело!

Иуну, самый крупный и черный самец сома, метнулся в сторону алтаря.

Осирис последовал за ним.

Алтарь представлял собой массивную глыбу, скрытую водой.

– Что ты хочешь сказать мне? – спросил Осирис.

Три сома собрались вокруг алтаря и начали синхронное движение по кругу, до тех пор, пока на камне не начали появляться знаки. Именно так рыбы общались со своим хозяином.

Огненные буквы, появившиеся под водой, гласили о том, что тело Осириса было перенесено Исидой. Рыбы не знали, куда именно отправилась богиня, но слышали, что она думала о далеком острове.

Когда исчезла первая надпись, появилась вторая. Она сообщала о странном поведении богини. Иуну, главный среди священных рыб, сумел почувствовать в мыслях Исиды тонкую грань тьмы, за которую заступила богиня. Но это не было новостью для Осириса, он давно уже понял, что его возлюбленная перешла на другую сторону, на сторону его брата-предателя.

Поблагодарив своих подопечных Осирис вышел из воды и поднялся по лестнице. Наверху его ждали сыновья. Они увидели, что изменений с Осирисом не произошло, и на их лицах отразилось разочарование.

– У вас устаревшие знания! – воскликнул Осирис. – Мое тело давно уже скрыто в другом тайнике.

– Как скрыто? – удивился Хуфу. – Но я лично допрашивал смертного, и он заверил меня, что твое тело обрело покой в храме Осириса, у священного озера!

– Ты не знаком с коварством женщины. Исида перешла все грани дозволенного. И если так пойдет, я начну подозревать, что ей помогал кто-то еще. Кто-то, кто обладает огромной властью и могуществом.

– Ты имеешь в виду Ра? – уточнил Хафра.

– Я имею в виду того предателя, который пытался сделать все, чтобы стереть мое имя с лица земли, – ответил Осирис. – Я узнаю, где она укрыла мое тело. Чего бы мне это ни стоило.

– Не стоит, мой господин, – вмешался в их разговор тихий голос.

Все четверо обернулись. Они не знали, какую еще ловушку Исида приготовила возлюбленному супругу. Ведь могло случиться, что Себек не единственная преграда на их пути. Но это был не враг. Перед ними стоял худой мужчина. Кожа его была высохшей, в некоторых местах пробивались потемневшие от времени кости, а на голове красовался почти истлевший черный парик.

– Кто ты? – удивленно воззрившись на незнакомца спросил Осирис.

– Я архитектор царицы Хатшепсут. Имхотеп.

– Ты жив или мертв?

– Я давно уже и не жив, и не мертв, – грустно признался Имхотеп. – Долгие годы я верой и правдой служил своей царице, но вскоре после ее смерти она пришла ко мне… можете представить себе мое удивление, когда передо мной возник образ умершего человека. Сначала я решил, что она заблудилась на пути в Дуат, но то, что она поведала мне, поразило меня еще больше.

Имхотеп замолчал. Его пустые глазницы наполнились странной дымкой, и все решили, что этот не умерший мертвец сейчас заплачет.

– Не тяни, – рявкнул Осирис, стараясь привести Имхотепа в чувство.

– Да, мой господин, – виновато залепетал покойник, – я, простите меня… просто столько лет скитаний, моя душа устала от этих мук.

– Душа? – переспросил Осирис. – Разве твоя душа не покинула тело, чтобы уйти на священные поля, или ты слишком много грешил в своей жизни, что боги отказались принять решение о твоей судьбе?

– Все намного хуже, мой господин. Да, великий Осирис, я сразу узнал вас, вернее, я случайно подслушал ваш разговор с провидицами. Я знаю, что вы – это Вы.

– Продолжай.

Имхотеп задумался.

– Словами нашей трагедии не опишешь, следуйте за мной, я все покажу.

Осирис послушно последовал за скрипящей и гремящей своими костями мумией. Фараоны шли следом, не зная, ожидает их ловушка или спасение там, куда ведет их мертвец.

Они шли по направлению к огромной пустынной местности, лежащей в низине. Прошли между полуразрушенными постройками нового времени и вдруг отчетливо услышали какой-то странный звук, похожий на хруст. При каждом шаге что-то лопалось и трещало под их ногами.

– Куда ты привел нас?! – гневно воскликнул Осирис.

– Нет, мой господин, – жалобно ответил Имхотеп, – я не враг вам, оглянитесь вокруг.

Осирис бросил взгляд в сторону, куда указывал Имхотеп, и обомлел. Весь пустырь был усыпан мумиями, но не мертвыми, а живыми. Одни из них сидели, играя в карты, другие группами бродили по пустырю, останавливаясь у других небольших групп, третьи лежали на песке, устремив свои пустые глазницы в небеса.

– Что это за место? – не в силах пошевелиться, спросил Менкаура.

– Город мертвых, – ответил Имхотеп.

– Что здесь произошло, почему их души не отправились на великий суд? – воскликнул Осирис.

– Мой господин, – ответил Имхотеп, – с того самого дня, как вы исчезли, на мир сошел хаос. Души больше не покидают наши тела. И когда мы умираем, наши души продолжат храниться в изгнивших сосудах. Мы пытались сохранить наши тела бальзамированием, чтобы продлить себе жизнь, но все тщетно. Наши тела разрушаются, а души хранятся в почти сгнивших продуктах. Многие верили, что если они придут умирать к воротам вашего храма, то боги смилостивятся и позволят войти в ворота Дуата и обрести покой на полях Иерау, или понести наказание в полях забвения. Но веками мы прозябаем в этих песках, брошенные и не принятые.

Осирис нахмурился.

– Но другие боги… даже если я не мог больше править царством мертвых, конечно, же, по временным трудностям, то другие боги – они способны принимать эти решения без меня.

– Нет, мой господин, – тяжело вздохнул Имхотеп, – после вашей смерти, вернее, когда люди решили, что вы погибли… боги оставили нас. Они ушли. Мы долгие годы ждали вашего возвращения, чтобы обрести покой.

– Но почему люди не видят вас? – удивился Хуфу. – Если вы мертвы, то как так случается, что остальные из вашей расы не знают о вашем существовании?

– Днем наши души спят, лишь ночью, когда Осирис должен был проводить свой суд, мы просыпаемся и ищем вход в Дуат. Это проклятие за вероломность нашего рода, но если вы вернетесь, – с надеждой воскликнул Имхотеп, – все станет как прежде и мертвые смогут обрести покой.

– Это невозможно, мы утеряли все следы тайников, где хранятся мои сущности, – хмуро ответил Осирис.

– Но мой господин, – радостно воскликнул Имхотеп, – я много веков провел в вечном скитании по земле, среди живых и мертвых, я могу вам открыть тайну! Я знаю, где хранятся все ваши сущность.

Блеск мелькнул в глазах Осириса.

– Говори! – приказал он.

Имхотеп поведал Осирису о каждом тайнике, куда Исида перепрятала все части Осириса. И на рассвете судно вновь отчалило от берега, направляясь к берегам затерянной Элефантины.