Я катался в метро почти час и решился покинуть его, когда народу в вагонах стало заметно меньше, — час пик миновал. Покрытые известняковыми плитами тротуары на площади Пигаль опустели. Парижане или готовили дома ужин, или наслаждались стаканчиком вина в одном из многочисленных баров и маленьких ресторанчиков. Аляповатые вывески театров и салонов пип-шоу выцветали в свете заходящего солнца, словно кто-то, воспользовавшись гигантским пультом дистанционного управления, уменьшил цветовую контрастность улиц, по которым я шел.

Направляясь к Монмартру с сумкой на плече и с картиной, завернутой в коричневую бумагу, под мышкой, я поднимался по крутым извилистым улочкам, коротким и длинным лестницам. Меня окружала тишина, и казалось, я слышу, как по спине текут струйки пота. Кровь стучала в висках, и я боялся шлепнуться без чувств. Может быть, мне даже хотелось растянуться на мостовой, вжаться лицом в брусчатку и закрыть глаза. Но ничего такого я, само собой, не сделал, а продолжал идти, вынося вперед сначала одну ногу, потом другую, напрягая мышцы бедер и голеней, иногда останавливаясь, чтобы перевести дух и облегчить давление лямки на плечо.

Подъем казался бесконечным. У церкви Сакре-Кер я попал в толпу туристов в ярких футболках и мешковатых штанах; они двигались медленно и хаотично, объективы их чертовых фотоаппаратов и видеокамер словно специально следили за мной. И уж совсем тошно мне стало на площади Тертр, которую словно перенесли из съемочного павильона. Официанты в слишком ярких жилетках уговаривали прохожих посидеть в их ресторанах, карикатуристы подходили ко мне с папками, предлагая быстренько нарисовать шарж, художники прямо на улице рисовали акварели с видами Парижа, и какие-то люди желали немедля вырезать мой профиль из черной папиросной бумаги. На лотках продавали футболки, рюкзаки, бейсболки со словом «Paris», вышитым, вытисненным, отпечатанным всевозможными шрифтами. Я споткнулся о щит с меню уличного кафе и чуть не упал на бродячего актера, играющего на скрипке.

В конце концов, исключительно благодаря сопутствующей мне в этот день удаче, я продрался сквозь толпу и оказался у цели. Вошел в отель, вновь зарегистрировался по паспорту Дейвида Берка, поднялся в номер, запер за собой дверь, сбросил мокрую от пота одежду, встал под ледяной душ и простоял так довольно долго. Когда вышел из кабинки, выложенный керамической плиткой пол вдруг начал уходить из-под ног. Я едва успел опереться о стену и сесть на унитаз. Прошел час, а я все сидел на унитазе, уткнувшись лицом в белое махровое полотенце и мысленно повторяя, что должен взять себя в руки. Я замерз, кожа покрылась мурашками.

В самом деле, спросил я себя, куда меня все это приведет? Никуда, последовал ответ. Я останусь на унитазе до утра, пока утром в номер не заглянет уборщица. И что она увидит? Человека, на лбу которого написано большими буквами: «ВИНОВЕН». Я чувствовал, что веду себя глупо. Вновь и вновь появляющийся перед моим мысленным взором образ убитой женщины никоим образом не мог вернуть ее к жизни, а меня медленно, но верно сводил с ума. Я не мог изменить уже случившегося. Мне оставалось только одно: принять как данность ситуацию, в которой я оказался, и сделать все возможное, чтобы выпутаться из нее.

И еще я мог выпить. Даже напиться.

Я поднялся с унитаза, мышцы ног натянулись, как гитарные струны, завернулся в полотенце. Мини-бар находился в полированном деревянном шкафчике. С учетом сложившихся обстоятельств я свернул крышку с миниатюрной бутылки виски, даже не заглянув в прайс-лист. Глотнул раз, другой, почувствовал, как тепло растекается по всему телу — совсем как лекарство от гриппа в рекламных роликах. Пустую тару я бросил в корзинку для мусора, достал из мини-бара бутылочку водки таких же размеров. Глотнул, от вкуса меня передернуло, поставил бутылочку на шкафчик, вытащил из сумки чистую одежду. К тому времени, когда я зашнуровал туфли, причесался и допил водку, стало понятно, что я готов к тому, чтобы спуститься вниз.

Бар отеля выглядел на удивление стильным — скорее итальянским, чем французским. Овальная стойка из белого акрилового стекла, бутылки с крепкими напитками и вином на стеклянных полках, подсвеченные изнутри синими флуоресцентными лампами. По периметру зала стояли высокие круглые столы, вокруг них — высокие, обтянутые кожей стулья. У стойки я насчитал шесть металлических стульев. Пять пустовали, на одном сидела брюнетка со стаканом мохито, подчеркнуто избегающая взглядов молодого бармена, который рядышком протирал стаканы. Она оделась для выхода в свет: яркое летнее платье и темные вечерние украшения. Правда, туфлям предпочла сандалии на босу ногу.

Я сел через стул от брюнетки и, подозвав бармена, заказал бутылку темного пива, ради маскировки говоря с шотландским акцентом. Во всяком случае, мне хотелось думать, что говорю с шотландским акцентом, но поскольку я уже успел приложиться к спиртному, кто знает, получалось ли это у меня? Но мне казалось, что «о» я растягиваю, «р» — плавно округляю и выдерживаю присущую шотландцам ритмику. Черт, да с таким выговором, одетый в килт и напевающий «Цветок Шотландии». я сошел бы за своего в любом баре Инвернесса. Пока я восхищался собственными способностями к языкам, бармен принес бутылку пива из холодильного шкафа с прозрачными стенками и поставил передо мной на угольно-черную салфетку. Первым большим глотком я чуть не ополовинил бутылку. В голове уже шумело от выпитых в номере виски и водки, но пиво пошло хорошо. Я улыбнулся. Выпивка втянула меня в эту историю, и я вдруг подумал, что выпивка вытащит меня из нее.

— Похоже, пива вам очень не хватало, — заметила брюнетка, как выяснилось, англичанка.

Я поставил бутылку на стойку, вытер губы тыльной стороной ладони.

— Да, можно сказать и так. — Я энергично кивнул.

— Тяжелый день в конторе?

— Нет, про-осто требо-овалось успо-окоить нервы.

— Понятно.

Я улыбнулся и указал на ее стакан.

— Вам то-оже?

— Скорее да, чем нет. — Она помешала коктейль соломинкой. — Судя по всему, меня продинамили.

— Не мо-огу в это-о по-оверить.

Она фыркнула, лукаво улыбнулась.

— Тем не менее это правда. Хотя, честно говоря, я и не верила, что он придет.

— Да? И теперь вы ищете утешение в ко-октейле?

— Нет. — Она покачала головой, глотнула. — Мохито здесь смешивают на отлично.

— Это правда?

Она выдержала короткую паузу, потом пододвинула мне стакан. Я потянулся к нему и одновременно перебрался на соседний с брюнеткой стул. Пригубил. Сначала почувствовал мяту, потом ром. Поставил стакан на стойку, кивнул.

— Хотите тоже?

— По-ожалуй, да.

Брюнетка заказала коктейль на хорошем французском, и бармен начал наполнять стакан льдом. Он уже растирал листья мяты, когда она заговорила вновь.

— Меня зовут Виктория. — Она протянула ухоженную руку. И очень уж пристально посмотрела на меня.

— Майкл, — ответил я, не отводя глаз.

— Майкл, — медленно повторила она, словно привыкала к имени, которое услышала впервые. — Правда?

— О-оно вам не нравится?

— Нет, не в этом дело. Не обидитесь, если я попрошу вас назвать и фамилию?

— Берк.

Она рассмеялась.

— Я не вижу в это-ом ничего-о забавно-ого.

— Нет, нет! — Она замахала рукой. — Просто на мгновение я подумала, что это мог быть сакральный момент.

— Сакральный?

Она молчала, раздумывая, говорить мне, в чем дело, или нет. Потом плечи упали — она решилась.

— Вы никогда не слышали о Майкле Фолксе?

Я обхватил рукой подбородок, словно глубоко задумался.

— Вро-оде бы нет. А до-олжен был?

— Наверное, нет. Он — персонаж нескольких детективных романов. Взломщик. Я, знаете ли, литературный агент писателя, который его придумал.

— Это-о правда?

Она кивнула, глядя на меня из-под опущенных век.

— Ро-оманы хо-орошие?

Она скорчила гримаску.

— Вполне. Если честно, в прошлом продавались они не очень. Но человек, который их пишет… мне хочется верить, что придет день, когда он создаст что-то экстраординарное.

— Придет день, вы го-оворите.

— Возможно.

Я насупился, потер щетину на подбородке. Глотнул пива. Раздумывал, продолжить разговор или нет, но она сама сменила тему.

— Что случилось с вашими пальцами?

Я поставил бутылку, посмотрел на раздувшиеся суставы.

— Прищемил дверью.

— Ох!

— Да. К счастью, не сло-омал.

— И чем вы занимаетесь, Майкл?

— Я адво-окат, — ответил я, после того как еще выпил пива.

— Это… интересно. И на чем специализируетесь?

— Э… на всем.

— На всем? На слияниях и поглощениях, на банковском финансировании, на налоговом законодательстве или на чем-то еще?

Я искоса посмотрел на нее.

— Вы разбираетесь в законах?

— Мой отец был судьей.

— Правда? Я занимаюсь про-отиво-одействием мо-ошенничествам.

— Противодействием мошенничествам?

— Со-овершенно верно-о.

— Знаете, никогда бы не догадалась.

— Неужели?

— Если бы мне указали на вас и попросили предположить, кто вы, — она сунула кончик пальца в стакан, принялась гонять ледышки, — я бы сказала: уголовник.

— Не понял? — от неожиданности я напрочь забыл про акцент.

Она поднесла стакан ко рту.

— Уголовное законодательство, Майкл. Защита преступников, и все такое.

— О — ох! — Я набрал в легкие воздуха. — Нет. Уго-оловные про-оцессы — это не мо-ое.

Я отвел глаза, и как выяснилось, бармен уже смешал мне мохито. Он поставил стакан передо мной на еще одну черную салфетку. Я наклонился к соломинке, втянул. Холодный напиток прочистил мне мозги. Тупые, размером с горошину. Почему я лгал? С чего начал говорить с этим жутким акцентом? Я мог бы остаться в номере и избежать всего этого, мог бы вообще остановиться в другом отеле. Но изменить что-либо уже было нельзя. Оставалось только пить мохито.

— Итак, — Виктория тяжело вздохнула, — вас зовут Майкл Берк, вы шотландский адвокат, занимаетесь борьбой с мошенниками, и вам так приятно пропустить стаканчик-другой после тяжелого рабочего дня.

— Да, все так.

Она посмотрела на меня в упор.

— Какой же ты жалкий.

Я почувствовал, как закаменела челюсть. Мне хотелось смотреть куда угодно, только не на нее. Она наклонилась ко мне так близко, что я ощутил запах мяты в ее дыхании.

— Я приходила на твою чертову встречу с читателями, Чарли, — процедила она сквозь стиснутые зубы. — Я в Париже давно, наблюдала за тобой и даже решила, что это какая-то ошибка. Потом услышала, как ты читаешь свою книгу, и все поняла. Ты лгал мне. Ты долгие годы мне лгал.

Я лишь таращился на нее, не зная, что сказать, и лихорадочно искал хоть слово в свою защиту.

— Я не знаю, что…

— Хватит! — оборвала она меня и вонзила палец в мой бицепс. — Просто скажи мне: есть хоть одна причина, по которой мне следует разговаривать с тобой после этого вечера?

Мой рот открывался и закрывался, но ни звука не слетало с губ. Я отпрянул от стакана с мохито.

— Мне действительно очень жаль, что так вышло, Вик. — Акцент чудесным образом исчез. — У меня был ужасный день. Сейчас я просто не в себе, вот и…

— Я так не думаю, — прервала она меня.

Взяла сумочку, соскользнула со стула.

— Вик, — предпринял я еще одну попытку, — позволь объяснить. Я — идиот. Ты это знаешь. Пожалуйста.

Она покачала головой, губы превратились в узкую полоску. Она развернулась и оставила меня у стойки в гордом одиночестве.