Основным топливом в Петербурге XVIII и XIX веков служили дрова. Преобладающая масса дров сплавлялась в Петербург в виде плотов или на баржах, небольшая их часть доставлялась эстонцами и финнами по Финскому заливу на лайбах (двухмачтовых или трехмачтовых парусных шхунах небольшого водоизмещения) или окрестными крестьянами на санях или телегах. Баржи (или барки), привозившие в город дрова, были обычно легкой постройки, с расчетом на «одну воду», то есть на 2–3 рейса в течение навигации. Баржи после финальной разгрузки разбирались на «барочный» лес, идущий на временные постройки дешевых домов на окраинах и частично — на топливо. «Барочный» лес продавался в местах разборки барж очень дешево, так как был сырой и весь в дырах от деревянных нагелей.

Разгрузка барж с дровами. Фото начала ХХ в.

Для разгрузки барж с пиленым лесом нанимались так называемые «носаки», их отличала кожаная подушка, притороченная к одному из плечей. Как обслуга барж, так и береговые рабочие — обычно из крестьян. Как вспоминали Д. А. Засосов и В. И. Пызин: «Как-то странно было видеть на наших богатых гранитных набережных бедно, даже рвано одетых людей в лаптях. Свою тяжелую работу они даже не могли скрасить песней — в Петербурге это было строго запрещено, следила полиция».

Четырехполенные в длину дрова отправляли в «гонках» — специальных плотах-обрубах. Академик В. Я. Озерецковский, совершивший поездку по Ладоге в 1785 году, описывал их следующим образом: «…Строят из шестисаженного тонкого елового лесу четырехсторонние обрубы вышиною в полтора аршина, настилают в оных пол из жердей, скрепляют стены шпонками, а углы — смятыми еловыми прутьями, кои в сем случае надежнее железа; наполняют обрубы дровами, в каждый обруб помещается от 14 до 16 сажен; нагруженные обрубы свозят в одну линию, привязывают один к другому счалками, то есть короткими бревнами… привязывают счалки еловыми измятыми прутьями и таким образом счаливают до 36 обрубов, а напереди плот из бревен, называемый головной, на котором держатся канаты и якори. Сие то есть гонка, которая в длину имеет до 250, а в ширину шесть сажен. Для большего укрепления протягивают через всю гонку толстые канаты, обвертывая оными каждую связь… На головном плоту ставят мачту и таковые же мачты чрез пять обрубов на шестом, а на всей гонке шесть мачт… При попутном ветре подымают парусы и плывут под оными; в тихую ж погоду тянутся на завозах; в первом случае проходят в сутки более 20, а во втором от — 10 до 15 верст; при противном ветре стоят на якорях… В такую гонку погружается дров более 500 сажен, а людей бывает в ней от 16 до 20 человек».

С появлением пароходов плоты в пределах города проводились буксирами. Как правило, плот или даже целую гонку из плотов брали буксиром перед мостом и спускались по течению первыми, а пароход после разворота, находясь выше их по течению, спускал плоты на буксире, точно направляя их в пролет моста. Круглого леса в плотах приходило очень много: для нужд строек, лесопильных и деревообделочных заводов, бумажных фабрик.

Плоты ставились под разгрузку или у специальных лесных складов, или у фабрик и заводов для их обработки. Разгрузка производилась вручную при помощи веревок, с выкаткой по наклонным слегам, с укладкой в штабеля.

Если плоты и баржи доставляли дрова в Петербург по течению Невы, то на лайбах эстонцы или финны везли дрова по Финскому заливу и вверх по Неве.

Квартиры сдавались «с дровами» или «без дров», что всегда оговаривалось в договоре и от чего зависела цена квартиры. С одной стороны, квартиры с дровами оказывались гораздо удобнее: домохозяин сам заботился о покупке и доставке дров, причем как оптовый покупатель он получал дрова по достаточно низким ценам, но, с другой стороны, он экономил на качестве дров. Топить печи плохими дровами сущее наказание для жильцов. Если же квартира сдавалась без дров, то можно было предположить, что она холодная, и сколько бы жилец ни топил даже самыми лучшими дровами, она не прогревалась.

Хранились дрова обычно в дровяных сараях — дровяниках, находившихся во дворах и занимавших бо́льшую часть их площади; иногда дровяники строились двухэтажными. Дрова для отопления обычно заготавливали летом на весь предстоящий отопительный сезон.

За отдельную плату дворники кололи дрова и разносили их по приквартирным, лестничным дровяникам, представлявшим собой небольшие кладовки на площадках черных лестниц у дверей квартир или под подоконниками окон; они походили на шкафы с дверками. Перед тем как внести дрова в квартиру из дворовых сараев-дровяников, на некоторое время их переносили в лестничные дровяники для просушки. Немного подсохшие здесь дрова брали для отопления квартиры.

Но иногда дворы-колодцы были настолько малы, что для сараев места не находилось. Тогда дворники разносили дрова жильцам непосредственно с подвод.

С последней трети XVIII века кроме дров для отопления пользовались (но крайне редко) углем или торфом. Английский (шотландский) уголь со второй половины XVIII века использовался в промышленности и для отопления государственных учреждений, но серьезной конкуренции дровам составить не мог, так как стоил дороже. В период 1780–1790-х годов в Петербург ежегодно прибывало от 5 до 6 кораблей «аглинских угольев». В то же время архитектор Н. А. Львов, занявшийся разработкой бурых углей под Боровичами, в 1799 году доставил в Петербург 71 316 пудов угля, но спроса русский уголь не заимел, и бо́льшая часть его сгорела во время пожара.

 

Отопительные устройства

Отопительные печи и кухонные плиты делались из металла или из кирпича. Чугунные «утермарковские» печки с длинной, через всю комнату трубой в трудную послереволюционную пору получили название «буржуйка». (Позднее они же помогали выжить в суровое время блокады.) Такие печи, прямоугольной формы, использовались как кухонные плиты для приготовления пищи, а цилиндрические, высотой в 3 аршина, — только для обогрева помещения.

Из кирпича делались русские печи (размером 2 × 2 аршина), по традиции их белили. Прямоугольные кухонные плиты (размером 1 × 2 аршина, высотой 1 аршин) также белились или облицовывались керамической плиткой. Круглые отопительные кирпичные печи (диаметром около 1,5 аршина) покрывались плоскими или рифлеными металлическими листами, окрашенными клеевыми красками или «серебрянкой», крайне редко круглые печи облицовывали керамической плиткой. «Изразчатые» (изразцовые) печи прямоугольной формы назывались «голландками». И круглые, и «голландки» делались высотой от 3 аршин и выше, почти до потолка. Самой распространенной отделкой печей были белые поливные (глазурованные) изразцы. По отзывам современников, кафельные печи «торчали как бельмо в глазу в каждой комнате». Они были долговечны, гигиеничны (допускалось их мытье). Но при плохих дровах (от казны или домовладельца) швы на них начинали трескаться, печи начинали дымить и приобретали желтовато-бурый цвет. Гораздо реже печи облицовывались неглазурованными изразцами, что стоило дешевле, но приходилось их красить масляной, мастичной или клеевой краской. Часто печи имели богатую декоративную отделку, нередко представляющую большую художественную ценность. Камины в богатых домах часто облицовывались мрамором и другими ценными породами камня.

Печь-«голландка»

Реклама. Начало ХХ в.

Чугунные печки запрещались для постоянного пользования, ими можно было только временно просушивать сырые помещения. Но домовладельцы ставили их постоянно, а при осмотрах квартир чинами медико-полицейского надзора каждый раз уверяли, что поставили их лишь недавно для просушки комнат.

Небольшие частные деревянные дома невозможно представить без русских печей, используемых и для отопления, и для приготовления пищи. В квартирах русские печи и плиты для приготовления пищи обычно устанавливали в кухнях. Иногда при отсутствии помещения для кухни плиты устанавливались в жилой комнате однокомнатной квартиры.

Недостатки дровяного отопления — постоянная тема обсуждения специальных журналов. Основной изъян большие колебания температуры в помещениях: если при окончании топки печи температура в комнате была 18 °C, то часов через пять будет 13 °C, а еще через десять — до 7 °C. Приходилось периодически подтапливать. Лучше держала тепло печь-«голландка» — ее топили один раз в два дня (этого было достаточно), а русскую печь обычно топили один раз в день.

Камины в Петербурге не любили из-за их неэкономичности — использовалось только 30 % выделяемого тепла. Их устанавливали только в больших, представительских помещениях: в парадных жилых комнатах — в залах, столовых, кабинетах, на парадных лестницах.

 

Водяное, паровое отопление и отопление горячим воздухом

Центрального отопления в нашем понимании как общегородского не существовало, но сам термин часто встречается в дореволюционных изданиях и обозначает единую отопительную систему для всего дома. В подвале устанавливался котел с оборудованием для угольной топки (упоминания об электрическом нагревании котла — единичны), радиаторы располагались в каждом помещении. Самыми распространенными были вертикальные радиаторы — вертикальная труба с вертикальными ребрами, отходившими от нее по кругу во все стороны.

Реклама изделий знаменитой фирмы Сан-Галли. Начало ХХ в.

Водяное и паровое отопление было очень редко в Петербурге даже в конце XIX века. К 1900 году всего 6 % петербургских домов (из 9597 — 609 домов) имели не дровяное отопление. Причем только в трети из них (183 из 609 домов) полностью отказались от дровяного отопления, остальные пользовались смешанным типом отопления: лишь на парадных лестницах и в престижных квартирах 2-х и 3-х этажей устанавливались радиаторы парового, водяного отопления или отопления горячим воздухом; дровяное отопление сохранялось в дешевых квартирах верхних этажей, мансардах и подвалах, а также в хозяйственных и кухонных помещениях престижных квартир. Самым распространенным из не дровяных способов отопления было паровое отопление — 40 % (в 244 домах из 609), чуть менее — водяное отопление 37 % (в 226 домах из 609). Горячий воздух для отопления использовался только в 23 % домов (139 домов из 609). Система труб с горячим воздухом шла внутри стен или под полом, согревая помещения через небольшие отверстия (10 × 10 см), расположенные в углу пола или в нижней части стены. Отверстия прикрывались красивыми металлическими решетками, препятствующими попаданию мусора в систему отопления, но не мешающими горячему воздуху попадать внутрь помещений.

 

Электрическое отопление

В конце XIX века в Петербурге появился принципиально новый обогревательный прибор. Источником тепла служил электрический радиатор в форме ящика с ребристой лучеиспускательной поверхностью. Естественно, что новинка появилась в единичных квартирах и использовалась более с показательной целью, поскольку параллельно продолжали пользоваться печами (их не демонтировали в помещениях, где устанавливались электрические радиаторы). Электрическое отопление появилось только в парадных помещениях «барских» квартир состоятельных владельцев.

 

Освещение петербургских жилищ в XIX веке прямо-таки стремительно шагнуло от простых лучин и свечей до электрических ламп накаливания.

 

Как зажигали огонь: от огнива до спичек

В начале XIX века использовали огниво, кремень и трут. Ударяют огнивом о кремень, из огнива выскакивает искра, трут загорается. Высекать огонь было не так-то просто, требовался навык. Кстати, принцип сохранился в бензиновых зажигалках. В них тоже есть камешек-кремень, есть металл — рифленое колесико, есть и «трут» — фитилек, пропитанный бензином.

Горожане были не прочь заменить сложно зажигающие кремень и огниво чем-нибудь более простым. В продаже то и дело появлялись всевозможные «химические огнива», одно другого мудренее. Тут и спички, зажигавшиеся от прикосновения к серной кислоте; тут и спички со стеклянной головкой, которую надо было раздавить щипцами, чтобы спичка вспыхнула; имелись даже целые приборы из стекла, очень сложного устройства, но все они были неудобны и дорого стоили.

Несмотря на то что во всех жилых помещениях перед иконой обязательно теплилась лампадка, от нее не полагалось ни зажигать свечи, ни прикуривать. Специально для этих целей огонь держали на кухне.

Так продолжалось до тех пор, пока не изобрели фосфорные спички. Первая в России спичечная фабрика открылась в Петербурге в 1837 году (спустя всего четыре года после появления спичек в Европе). К 1886 году в России насчитывалось 312 мелких фабрик с выработкой 2,7 млн ящиков, по 1 тыс. коробок в каждом. К 1913 году осталось только 115 крупных фабрик с годовой продукцией 4,4 млн ящиков спичек.

Головки спичек делались из фосфора, он загорается при самом слабом нагревании: всего до 60 градусов. Казалось бы, лучшего материала для спичек и придумать нельзя. Но они были очень ядовиты, а главное, загорались чересчур легко. Чтобы зажечь фосфорную спичку, достаточно чиркнуть ею о стену или даже о голенище. Когда спичка загоралась, ее головка разлеталась на части, что было опасно. Сгорев, спичка оставляла скверный запах — кроме фосфора в головке содержалась еще сера, сгорая она превращалась в сернистый газ.

«Безопасные» спички, которыми мы пользуемся до сих пор, начали производить в Швеции в 1855 году, отсюда их название «шведские». В головках этих спичек фосфора нет, он заменен другими горючими веществами. В последней четверти XIX века большинство европейских стран отказались от выпуска и использования фосфорных спичек. В России же ими продолжали пользоваться еще и в XX веке.

 

Свечное освещение

В XVIII веке и даже в начале XIX века в домах небогатых горожан продолжали пользоваться лучинами, укрепленными в поставцах.

Средние и высшие слои горожан могли позволить себе свечное освещение. Самыми простыми, дурно пахнущими и коптившими при горении были сальные свечи, а самими лучшими и дорогими — восковые. К началу XIX века сальная свеча стоила 12 коп., а восковая — 50 коп.

В 1830-е годы появляются недорогие парафиновые свечи, но они были мягкие и имели некрасивый грязно-серый цвет. Спустя десять лет в обиход начали входить стеариновые свечи, изобретенные еще в 1825 году. В России их производили в Москве на заводе Каллета по производству свечей из стеарина. «Каллетовские» свечи в Санкт-Петербурге продавались в магазине на углу Б. Морской и Гороховой улиц. Парафиновая свеча стоила в полтора раза дешевле стеариновой.

Но самыми лучшими считались спермацетовые, они, как утверждала реклама, «не будучи еще зажжены, украшают уже чрезвычайно своею белизною и прозрачностью». Их привозили из Франции, и стоили они чрезвычайно дорого в три раза дороже восковых.

Свечи использовали весьма экономно. Обычно свеча (одна!) зажигалась на столе, и при ней занимались рукодельем, писали, читали. При гостях зажигали свечи в канделябрах (3–5 свечей), и в комнатах становилось нарядно и празднично. Для балов и приемов зажигали люстры, и зал сиял огнями.

Как же это достигалось? Ведь даже в самых больших залах подвешивалось обычно три люстры по 60 (не более!) свечей. Теперь, дорогой читатель, постарайтесь представить себе, что за «ослепительный свет» это был, если каждая люстра давала столько же света, как одна наша электрическая лампочка. Но свет усиливался отражением в многочисленных зеркалах. Зеркала специально размещали напротив друг друга, и свет люстр, многократно отраженный в них, соответственно усиливался. За настенными канделябрами для усиления света также размещали зеркала.

Дворцовые люстры в XIX веке, как правило, не имели механизма подъема и спуска. Снабжались такой механикой лишь театральные люстры, где нельзя иным способом подобраться к ним. Для этих целей над центром зрительного зала устраивалась «комната для снаряжения» со специальным люком. При недавних реставрациях Александринского театра и Большого зала филармонии старинные механизмы показали свою надежность: для чистки и восстановления утраченных со временем элементов гигантских светильников не потребовалось сооружения специальных лесов.

В Зимнем дворце с 1840-х годов для обслуживания люстр применяли складные лестницы. Лестница передвигалась на медных колесах, обтянутых кожей (чтобы не повредить паркет).

Приблизительно с 1860-х годов для быстрого зажигания люстр начали использовать специальный тонкий шнур, сгоравший без остатка. Им последовательно оплетали фитили всех свечей в люстре или высоком торшере, а конец опускали вниз. Когда конец шнура поджигали, пламя огня за считаные секунды охватывало все свечи светильника.

 

Масляные светильники

Известные с древнейших времен примитивные открытые лампы, наполненные жиром или другой медленно горящей жидкостью с плавающим в ней фитилем, для освещения жилищ широко применялись до начала ХХ века. Их называли «ночниками», «плошками», «жировками». В Петербурге пользовались чаще всего конопляным или сурепным маслом, реже использовали дорогое «деревянное» (так в XIX веке называли низкосортное оливковое масло). В домах бедняков использовалось жидкое сало. Масляные светильники просты в обращении, экономичны, но давали совсем немного света.

Ими пользовались для наружной иллюминации домов, наливая в плошки самое дешевое конопляное масло.

Лампадки, подвешиваемые перед иконами, конечно, нельзя считать осветительными приборами жилья.

Самым распространенным масляным светильником всю первую половину XIX века были кинкетные лампы. Их изобретение принадлежало женевскому физику Ф.-П.-Э. Арганду, но название они получили по имени не изобретателя, а парижского аптекаря А. Кинкета, наладившего производство этих ламп. Поступающий к фитилю воздух способствовал усилению пламени, а значит, и силы света. Кинкет светил в десять раз ярче свечи. В Петербурге кинкеты изготавливал Ж.-Л. Берти и его ученик В. Ханин. Наиболее известным производителем был ламповый фабрикант С. О. Китнер, отец знаменитого архитектора.

Кинкетные настольные лампы состояли из высокого в виде вазы жестяного резервуара с отходящими от него горизонтальными трубками, заканчивающимися ламповым стеклянным рожком. Лампы настенные имели 1–2 рожка с горелками. Напольные кинкеты представляли собой высокие стойки из красного дерева с выдвижной штангой, позволявшей изменять высоту светильника. Сама лампа имела форму ладьи с двумя масками по краям.

Распространенной конструкцией кинкетной люстры в Петербурге была астральная лампа с кольцевым резервуаром. Каждый ярус астральной люстры (их могло быть от одного до трех) состоял из обруча-резервуара для масла и отходящих от него рожков. Количество светильников иногда доходило до сотни. Над каждым ярусом имелся белый эмалированный козырек для усиления яркости света. Такие люстры обычно освещали огромные залы. Для жилых помещений использовались кинкеты на 10 рожков.

Самыми технически совершенными из масляных светильников были механические карсели и модераторы. Название лампа получила в честь своего изобретателя — парижского часовщика Б.-Г. Карселя. Сложный пружинный механизм, подающий масло, требовал ежедневного завода, как часы. Пламя карсельской лампы — ровное, без мерцания и очень яркое, в три раза ярче, чем у кинкетной лампы. Чаще всего изготавливались настольные лампы, в качестве корпуса использовались вазы различных форм. Так же, как и в кинкетных лампах, горелку закрывали ламповым стеклом — в виде высокой прозрачной трубки и матового шара, рассеивающего свет.

Первоначально карсельские лампы привозили из Парижа или Женевы, поэтому они были дороги и не доступны обычным горожанам. В середине XIX века в Петербурге на фабрике А. Гаевского (впоследствии — фирма «Кнооп и Нильдехен») наладили выпуск дешевых карселей — с футлярами из расписной медной жести или штампованной латуни. Но все остальные фабрики (К. Тегельштейна, Н. Штанге, И. Кумберга, а также императорский фарфоровый завод) выпускали роскошные карсельские лампы с золоченой бронзой и фарфором.

Также из Франции пришли в Петербург лампы-модераторы, изобретение механика Франшо. Внешне они ничем не отличались от карсельских ламп, но в них не было механизма, подающего масло к горелке, — это приходилось делать вручную, при помощи особого ключа-регулятора. Лампа-модератор давала такой же яркий и белый свет, что и карсель, но была значительно дешевле и надежней в эксплуатации: для нее не требовалось самое чистое масло, чтобы не засорить сложный механизм, как в карсельской лампе.

 

Керосиновые лампы

Новый светильник изобрел в 1853 году польский ученый И. Лукасевич. Спустя десятилетие в Петербурге в магазине на Б. Конюшенной улице продажу керосиновых ламп организовал американец Л. Шандор. В керосиновой лампе используется пламя паров керосина. Из резервуара керосин по фитилю поднимается вверх (без всякого механизма и накачивания!), где испаряется и горит. Для создания направленного потока воздуха служит металлическая решетка, через нее воздух поступает в лампу, колпачок, создающий узкую щель для прохода пламенных газов, и стекло, защищающее пламя и поддерживающее тягу внутри лампы. Из-за сходства жирного керосина с маслом и сходства в устройстве масляных и керосиновых ламп керосин в народе сначала называли «минеральным маслом».

Благодаря простой конструкции и дешевизне керосиновая лампа к концу XIX века стала самым распространенным источником света и постепенно вытеснила другие светильники. Многочисленные конструкции керосиновых ламп делились на две основные группы: с плоским фитилем и с круглым фитилем. Керосиновые лампы изготавливались подвесные, настольные, переносные. Обычно лампы имели чрезвычайно простое оформление, поскольку предназначались для простых горожан. Но делались керосиновые лампы и для дворцов, украшенные позолотой и с роскошными абажурами из цветного стекла с росписью и гравировкой.

 

Газовое освещение

Первая газовая компания появилась в Англии в 1803 году. В Петербурге газовое освещение улиц началось с учреждением в 1835 году «Общества освещения газом С.-Петербурга», построившего завод на Обводном канале. Для бытовых нужд газ подавался с 1860-х годов только в небольшое число домов на Невском проспекте и на прилегающих к нему улицах. Первоначально газовое освещение использовалось только на лестницах (на некоторых из них до сих пор сохранились на стене почти под самым потолком небольшие кронштейны, поддерживавшие газовую трубочку).

В квартирах газовое освещение применялось крайне редко. Газ подавался по тонким каучуковым трубочкам к рожкам газовых люстр, но чаще — к настенным лампам. В отличие от масляных осветительных приборов резервуары для горючего не требовались, поэтому газовые светильники удивляли своим изяществом и легкостью. У газовой горелки имелся специальный вентиль для регулирования подачи газа. Газовое освещение не успело широко распространиться, его успешно вытеснило электрическое.

Газовое освещение в квартирах стоило дороже керосинового: газовая горелка Арганда — в 4 раза, а более часто используемая открытая газовая горелка — в 10 раз.

Реклама. Конец XIX в.

 

Калильные колпачки

В 1895 году доктор Ауэр фон Вельбах предложил «калильный колпачок» из солей бария и цезия, он надевался на газовую или керосиновую горелку, делая свет ровнее и ярче. Нагреваясь, колпачок раскалялся до ослепительно белого свечения. Сила света регулировалась подачей газа или фитилем керосиновой лампы. Калильная сетка изготовлялась из плетеного хлопчатобумажного чулка, пропитанного водным раствором солей. Сетка обжигалась, при этом вся органическая часть ее сгорала, и оставался лишь каркас из солей редких металлов. Значительно реже применялся известковый цилиндр. С 1902 года после усовершенствования конструкций колпачков русскими техниками они стали использоваться в быту на газовых светильниках и в керосиновых лампах.

Реклама. Начало ХХ в.

 

Электрическое освещение

Следующей важной вехой в освещении Петербурга можно считать применение электрических ламп накаливания Лодыгина и Яблочкова. В 1872 году А. Н. Лодыгин изобрел электрическую лампочку накаливания (стеклянную колбу с угольным стержнем). 11 июля 1873 года на Одесской улице, на Песках провели первые опыты по освещению улицы двумя электрическими фонарями. На диковинное зрелище съехалось посмотреть множество народа, и всех поразил эффект применения электроосвещения. Очевидец этого опыта профессор Н. В. Попов (тогда — гимназист третьего класса) впоследствии вспоминал: «Чтобы пройти на Пески, надо было пересечь безлюдный, пустынный и не освещенный в то время Преображенский плац… К счастью, на Преображенском плацу мы были не одни. Вместе с нами шло много народу с той же целью — увидеть электрический свет. Скоро из темноты мы попали на какую-то улицу с ярким освещением. В двух уличных фонарях керосиновые лампы были заменены лампами накаливания, изливавшими яркий белый свет. Масса народа любовалась этим освещением, этим огнем с неба… Многие принесли с собой газеты и сравнивали расстояния, на которых можно было читать при керосиновом свете и электрическом».

Электрические фонари светили гораздо ярче керосиновых. А. Н. Лодыгину дали Ломоносовскую премию, но не поддержали его проект, и он был вынужден уехать за границу, где в 1890 году изобрел лампу с вольфрамовой нитью.

П. П. Яблочков зарегистрировал свой проект (патент) в 1876 году во Франции (колба с двумя углями, а между ними — электрическая дуга). И в 1879 году, возвратившись в Петербург, он осветил Дворцовый мост 12 фонарями. Электрогенераторы разместил поблизости на барже. Полгорода съехалось посмотреть на необычное представление. Петербургские газеты писали об этом опыте: «Освещение началось в 9 часов вечера 14 апреля. Первые три дня освещение продолжалось до 12 часов вечера, а с 17 апреля по 2 мая всю ночь… Ежедневно от 10 до 12 часов показывали публике опыт мгновенного тушения и зажигания электрических фонарей, причем публика предварялась об этом свистками». После разборки старого моста фонари перенесли на площадь перед Александринским театром.

Спустя два года на барже установили еще два локомобиля и 11 динамо-машин с суммарной мощностью в 220 киловатт. Обслуживали плавучую электростанцию 22 человека. В это же время вторую электростанцию разместили в деревянном строении на Невском проспекте, во дворе дома № 27.

Электричество вырабатывали три крупных общества — «Общество 1886 года», «Гелиос» и «Гуэ и Шманцер», построившие электростанции на Васильевском острове, на Калашниковской набережной и на Фонтанке. Кроме них появилось множество самостоятельных электрогенераторных установок (только в незаречной части города их насчитывалось около 30), дававших ток для почти 30 тысяч лампочек накаливания. Каждая станция давала ток различных параметров: первое общество — трехфазный, а два других — простой переменный; первые два — 50 периодов, а последнее — 42,5 периода в секунду; величина напряжения в распределительных сетях также была различной у всех трех станций. Параметры тока мелких электроустановок тоже не отличались однообразием.

Реклама. Начало ХХ в.

17 января 1885 на балу в Зимнем дворце впервые демонстрировалось электрическое освещение. Из газет: «Николаевская зала, превращенная в сад гигантских пальм, была освещена электрическими лампами системы Сименса, расположенными вверху по карнизу залы». «Электрическое освещение своим ослепительным блеском производит поразительный эффект. Глаз невольно ищет источник этого волшебного света и не находит его».

Во время следующего бала 27 января осветили также Аванзал и Помпейскую галерею. «Лампочки искусно скрыты в зелени деревьев и солнечным сиянием озаряют верхушки широколиственных пальм, придавая общей картине поистине сказочную прелесть». Очевидцы отмечали, что «…во время бала в Елагином дворце в феврале месяце 1885 года при освещении электричеством атмосфера залы, где происходили танцы, сохраняла свою температуру продолжительное время без заметного повышения, а благоухание от духов и живых цветов сохранялось все время бала, хотя общество присутствующих находилось в продолжение 8-ми часов, и освещение все это время продолжалось беспрерывно».

От разовой электрической иллюминации балов требовалось перейти к более сложной задаче — устройству постоянно действующего электрического освещения.

Сначала электричеством осветили улицы: 30 декабря 1883 года зажглись фонари Невского проспекта и Б. Морской улицы. Затем с 1886 года электрический свет появился в помещениях городских общественных зданий: Городской думы, Благородного собрания, Кредитного общества и других учреждений. И лишь с 1887 года электрический свет зажегся в квартирах простых горожан (в отдельных жилых домах вдоль Невского проспекта и прилегающих улиц).

В избытке начали появляться и специально изготовленные для электрического освещения светильники. Особенность электрических светильников в том, что лампочку можно повернуть в любом направлении, что позволило мастерам-изготовителям состязаться в поисках новых декоративных форм. Светильники эпохи модерна напоминали то сказочно прекрасные цветы на гибких стеблях, то грозди, свисающие с потолка, то сияющий солнечный свет, пробивающийся через матовый стеклянный плафон, вмонтированный в потолок. Кроме эстетических изысков электричество позволяло создавать светильники, функционально удобные, — спускающиеся лампы с гирями-противовесами, регулируемые настольные лампы на шарнирах и др.

По данным городской переписи, к 1900 году 14 % домовладений (1375 из 9635) электрифицировали. Квартирное же освещение имели только 5 % домов (529), гораздо быстрее распространялось электрическое освещение дворов — 11 % (1081) и лестниц 12 % (1141). Любопытно, что в половине случаев бытового использования электричества во дворах и на лестницах уже сияли электрические лампочки, а в квартирах продолжали пользоваться керосиновыми лампами, те давали привычный приятный, уютный, желтоватый свет. Обратная ситуация, когда в квартирах имелось электроосвещение, а во дворах и на лестницах оно отсутствовало, зафиксирована только в 17 домах по всему Петербургу.

Преимуществом электрического освещения была возможность автономного электропитания от небольших динамо-машин, что давало возможность иметь электрическое освещение в одной квартире, и даже не полностью во всей квартире, а только в парадных комнатах. (Существовала даже столь слабая по мощности динамо-машинка, что она обслуживала только электрический звонок.)

Но современниками, привыкшими к теплому неяркому освещению свечами или керосиновыми лампами, как газовый свет, так и электрический воспринимался мертвящим, ослепительно белесым, делающим неприятными человеческие лица, выявляя все недостатки. У В. А. Гиляровского в его книге «Москва и москвичи» в главе «Булочники и парикмахеры» описан первый «электрический» бал в Москве. «Это было в половине восьмидесятых годов. Первое электрическое освещение провели в купеческий дом к молодой вдове-миллионерше, и первый бал с электрическим освещением был назначен у нее. Роскошный дворец со множеством комнат и всевозможных уютных уголков сверкал разноцветными лампами. Только танцевальный зал был освещен ярким белым электрическим светом. Собралась вся прожигающая жизнь Москва, от дворянства до купечества. Хозяйка дома была загримирована применительно к новому освещению. Она была великолепна, но зато не готовые к этому сюрпризу все московские щеголихи в бриллиантах при новом, электрическом свете танцевального зала показались скверно раскрашенными куклами».

Но были и оригиналы, принявшие электрическое освещение. В. Авсеенко в рассказе «Новоселье» описывает господина, который «чрезвычайно любит все современное, новое и поэтому давно уже мечтал завести у себя электричество». И когда мечта его сбылась, он устроил званый вечер для демонстрации электрического чуда: он «…подбежал к двери, где скрывались под портьерой электрические кнопки, и повернул одну из них. Мгновенно вспыхнули четыре боковые лампы, мягкий, ровный свет электричества привел всех в восхищение. Новые волны легкого, ровного, серебристого света залили гостей. Браво! Браво! — раздались восклицания. Кто-то захлопал в ладоши, другие подхватили. Произошло что-то вроде овации. Спрашивали, во сколько обошлась установка и почем платили за час горения».

Электричество становится темой светских разговоров. «Немцев тоже не похвалили: зачем изрыли для своих кабелей петербургские улицы. Кто-то попробовал за них вступиться, что без немецкого „Гелиоса“ не было бы электрического освещения, но с ним не согласились… мы обошлись бы без немцев». Электричество служило не только темой модных разговоров, но даже породило модные танцы: «В настоящем свете на всех балах будет „Электрик“, только „Электрик“. Тут есть одно па, в котором дама изображает электрический ток в плечах. Надо отогнуть плечи немного назад, вот так, и изобразить дрожь… Это прелесть что такое!»

 

Использование и распространенность источников освещения

Степень распространения тех или иных осветительных приборов зависела от яркости света, от простоты обращения и от стоимости. Для начала сравним источники света по их яркости (табл. 15).

Таблица 15 Световая отдача различных источников света

По стоимости керосиновая лампа оставалась самой экономичной. Почти столько же стоило освещение электрической лампочкой с вольтовой дугой, а вот свет распространявшейся в Петербурге электрической лампочки накаливания обходился в 4,5 раза дороже. Свечное освещение было особенно дорого: парафиновыми свечами — в 22 раза, а стеариновыми — почти в 30 раз дороже, чем керосиновыми лампами!

Первоначально электрическое освещение в помещениях оплачивалось с лампочки. Так, в 1887 году за лампо/ч платили 2,5 коп. за лампочку мощностью 10 свечей, 3,5 коп. — за 16 свечей и 5 коп. — за 25. После изобретения и внедрения электросчетчиков с 1890 года расчет стали производить по их показаниям. Плата за киловатт-час колебалась от 21 до 35 коп., то есть стоимость электрического освещения при помощи лампочки накаливания (с угольной нитью) была дороже керосинового в 4,5 раза. В 1890-х годах появляются так называемые экономические лампочки (с металлическими: танталовыми, вольфрамовыми и другими нитями), при их использовании в 4 раза снижалось потребление электроэнергии, и стоимость освещения становилась равной керосиновому. Распространению «экономических» лампочек препятствовали электрические компании. Но, несмотря на дороговизну, нагрузка городских электростанций за семь лет (с 1888 по 1895 год) выросла в 5 раз (с 250 до 1250 киловатт).

В богатых домах и дворцах сияли электрические огни, а в быту средних петербуржцев освещение очень экономили, поэтому старались максимально использовать дневной свет, для чего над межкомнатными дверями устраивались световые окна, через них освещались темные проходные комнаты, прихожие и коридоры. Искусственным освещением пользовались чрезвычайно экономно. Лампы вообще вешали низко — чуть выше человеческого роста, а над столом на уровне лица. Старались, чтобы в квартире горела одна лампа. Достаточно обычная картина для квартиры средних петербуржцев: в гостиной за столом дети-гимназисты учат уроки, рядом отец читает газету, мать занята рукоделием и все это происходит при единственно горящей во всей квартире керосиновой лампе. В целях экономии широко пользовались переносными лампами.

Все типы освещения, используемого в конце XIX века, современники признавали неудовлетворительными. Даже освещение императорского Зимнего дворца вызывало много нареканий. В 1885 писали, что оно «портит воздух, распространяет вместе с тем массу пара и угольной пыли в виде копоти, которая медленно, но постепенно портит потолки, позолоту, ценные обои, занавеси, обивку, ковры, дорогую бронзу, ценные картины и статуи».

Поэтому в печати множество изобретателей предлагало как новые типы источников света, так и различные способы усиления света старых типов ламп.

 

Основанный Петром I в дельте Невы Петербург не испытывал проблем с водой. Жители черпали воду из многочисленных рек и каналов. Город первоначально застраивался вдоль берегов. На протяжении XVIII века и первой половины XIX века все жители Петербурга снабжались водой из рек и каналов, а жившие далеко от воды — из колодцев, которых в 1815 году в столице было 362, а к 1839 году их насчитывалось более 1320.

 

Водоносы, водовозы и водокачки

В начале XIX века там, где спуски к воде отсутствовали или были неудобными, ремесленником Майковым устанавливались «водоливные машины», то есть простые водокачки с ручными помпами. В 1826 году первую такую водокачку в виде изящного деревянного павильона поставили на левом берегу Невы у Воскресенского наплавного моста (соединявшего Выборгскую сторону и Вознесенский пр., ныне — пр. Чернышевского), а вторую установили в 1827 году у Исаакиевского моста (соединявшего Сенатскую пл. и Менделеевскую линию Васильевского острова). К середине XIX века в городе действовало уже 37 водокачек.

Для своих нужд сами горожане воду из водокачек брали редко. Чаще всего ими пользовались водовозы, они набирали воду ведрами или шлангами в бочки и развозили ее по городу. Уплативший 7 руб. серебром в год получал жестяной знак, прибивавшийся к бочке, и мог пользоваться «водоливной машиной». Водоносы или водовозы доставляли воду жителям за определенную плату. Обычно это делалось регулярно, и каждый водонос или водовоз имел свою клиентуру. Водоносы разносили воду ведрами, немногие из них пользовались коромыслами. Накопив немного денег, водонос мог приобрести бочонок на колесах и стать водовозом. У музея «Мир воды Санкт-Петербурга» ныне поставлена скульптура именно такого водовоза. Были еще и конные водовозы. Огромные бочки, наполненные водой, тяжело везла одна лошадь (реже — пара), зато, возвращаясь к водокачке, телеги с пустыми бочками лихо гремели на булыжных петербургских мостовых. Количественное соотношение ручных и конных водовозов менялось в разные периоды, но постепенно конные водовозы вытесняли ручных водовозов и водоносов, поскольку в доставке воды нуждались все более отдаленные от воды районы. Довольно массовой эта профессия становится во второй трети XIX века, когда город значительно вырос и многие стали жить слишком далеко от воды, а водопровода еще не было.

Ручной водовоз. Акварель Ф. Ф. Баганца. 1860-е гг.

 

Водопроводы XVIII — первой половины XIX веков

Водопроводы в Петербурге существовали с основания города, но первоначально они служили только для подвода воды к фонтанам. В начале 1720-х годов для обеспечения водой фонтанов Летнего сада специально выкопали канал, подававший воду из р. Лиги (и потому названный Лиговским. Теперь на его месте — Лиговский проспект) в бассейн, находившийся неподалеку от местонахождения современной улицы Некрасова (от бассейнов произошло первое название этой улицы — Бассейная). Оттуда вода по деревянным трубам и при помощи конной тяги подавалась в три мазанковые башни, стоявшие на противоположных берегах Фонтанки. Из башен под напором вода шла по желобам к фонтанам сада. Но этот водопровод разрушился во время наводнения в сентябре 1777 года и больше уже не восстанавливался.

Таз и кувшин для умывания

Самым ранним примером петербургского бытового водопровода можно считать систему подачи воды и канализации с отстойником в петергофском дворце Петра I — Монплезире. Подобное было сооружено и во дворце А. Д. Меншикова на Васильевском острове, а позже и в некоторых других дворцах, так, например, в Мраморном. Но тем и ограничились, других последователей не нашлось.

Петербуржцы и в XIX веке продолжали брать воду из рек, каналов или колодцев. Даже во дворцах отсутствовали местные водопроводы, их владельцы и обитатели предпочитали по старинке кувшин и таз.

В 1819 и 1825 годах попытки получить разрешение проложить бытовой водопровод в Петербурге получили решительный отказ с мотивировкой: «Петербург по положению своему и устройству достаточно снабжен хорошею водою». Только в 1846 году было выдано разрешение. Граф Эссен-Стенбок-Фермор, поразившийся отсутствию этого нехитрого удобства в, казалось бы, по-европейски устроенном городе, проложил первый водопровод по аристократическому району: по улицам Знаменской (ул. Восстания), Итальянской, Сергиевской (ул. Чайковского). Вода подавалась водокачкой, стоявшей у Воскресенского моста. Но одного не учел граф — у петербуржцев, даже у аристократов, не сформировалась потребность в водопроводном водоснабжении, поэтому затея графа потерпела крах. В 1852 году Эссен-Стен-бок-Фермор продал с огромными убытками водопровод новому владельцу, а вскоре первый водопровод прекратил свое существование.

 

Городской водопровод

Следующую, более успешную попытку создания бытового водопровода в Петербурге предприняло частно-коммерческое «Акционерное общество С.-Петербургских водопроводов», созданное в 1858 году. Все участки земли на левом берегу Невы, в центре города, естественно, были уже раскуплены или за них запрашивали баснословные цены. На помощь акционерам пришла императорская семья, пожертвовавшая для строительства водонапорной башни участок земли перед Таврическим дворцом, что привело к уничтожению дворцового канала и бассейна «Ковш» и закрыло чудесный вид на Неву из окон дворца. Строительство водонапорной системы началось в 1859 году. Неоготическая 50-метровая водонапорная башня, возведенная в 1861 году по проекту архитекторов Э. Шуберского и И. Мерца, заслонила собой со стороны Невы великолепный дворец.

Вода паровыми насосами поднималась в резервуар наверху башни, а оттуда самотеком растекалась по трубам всей центральной левобережной части Петербурга — между Невой, Обводным каналом и р. Пряжкой. Пробный пуск водопроводной системы был произведен 30 сентября (ст. стиль) 1863 года, спустя три года началось постоянное водоснабжение. Длина водопроводной сети была тогда 108 верст. Мощность водопровода — 1,5 миллиона ведер воды в сутки.

Также частными были три водопроводные системы Правобережья. Английское акционерное общество проложило водопроводные сети и начало водоснабжение в 1875 году на Петербургском и Васильевском островах и в 1876 году — на Выборгской стороне.

Водопроводные трубы подземных трасс отливали из чугуна, а домовые и квартирные делались из свинца.

 

Доходность водопровода

За четверть века, с 1866 до 1890 год, чистая прибыль от водопровода возросла почти в 10 раз, с 55 тысяч до полумиллиона рублей в год (табл. 16).

Таблица 16

Доходность петербургского водопровода во второй половине XIX века

Только через четверть века пользования водопроводом (в 1891 году) городские власти решились выкупить у акционеров водопроводные сети левобережья, а в 1893-м правобережья, обе они перешли в ведение «Городской исполнительной комиссии по водоснабжению С.-Петербурга».

 

Фильтрация воды

Сооруженные в начале 1860-х годов по образцу английских открытые фильтры совершенно не подходили к петербургским климатическим условиям: в первую же зиму они промерзли, и от них отказались.

Качество воды из водопровода оказалось настолько плохим, что это постоянно обсуждалось в прессе конца XIX — начала XX веков. Начинались подобные статьи достаточно мрачным описанием существующего положения дел, а потом излагался тот или иной путь решения проблемы. Предлагалось: создать артезианские колодцы; использовать родники в округе Петербурга; разместить водозаборы выше города по течению Невы или даже в Ладожском озере. Все эти проекты достаточно фантастичны, требовали финансовых вложений и, естественно, не реализовались. Заслуга журналистов в другом — они публично поднимали вопросы о загрязненности воды, почвы, воздуха. И несомненна заслуга прессы в достаточно широком распространении домовых фильтров, использовавшихся в 2/3 домов (в квартирах фильтровали воду лишь в одной из 20).

Загрязненность водопроводной воды становилась предметом многочисленных обсуждений на заседаниях Городской думы. По уставу Водопроводное общество обязывалось поставлять потребителям «свежую и чистую воду». Городская дума потребовала соблюдения устава и установки фильтров. Возглавлявший Водопроводное общество И. А. Вышнеградский (впоследствии — министр финансов) отказался выполнить это, и дело передали в суд. Петербургский окружной суд вынес решение в пользу Водопроводного общества, и только следующие судебные инстанции, Судебная палата и Сенат, решили дело в пользу города. (Об этих судебных тяжбах вспоминал известный юрист А. Ф. Кони в своей книге «На жизненном пути».) В 1888–1889 годах, исполняя судебные решения, на водопроводных станциях установили фильтры за счет Водопроводного общества, что слегка улучшило качество воды, но не сняло проблемы. Кроме того, заречные части продолжали снабжаться не фильтрованной водой.

 

Водопровод в собственности города

Конфликт Городской думы с Водопроводным обществом и высокая доходность систем водоснабжения подтолкнули городские власти к решению выкупить их. В 1891 году в собственность города перешел водопровод левобережной части, дававший 5 млрд ведер в год, а спустя два года и правобережный, поставлявший воды в 6 раз меньше — 870 млн ведер. В 1894 году водопровод дал чистой прибыли более 400 тысяч рублей. Отпускную цену снизили с 8 до 7 копеек за 100 ведер.

Благоустроенные квартиры, оснащенные водопроводом, крайне неравномерно распределялись по районам города. Их было значительно меньше в правобережной части и на Васильевском острове (там водопровод появился на десять лет позже). Основное количество квартир с водопроводом располагалось в центральных районах Петербурга, поскольку именно здесь жили люди, имеющие средства оплачивать комфортабельную жизнь. Распространенность водопровода в центре объяснялась также его рентабельностью в многоэтажных домах, стоящих близко друг к другу. Тянуть же водопроводные трубы к частным маленьким домишкам на окраинах было делом невыгодным. Все это хорошо показано в таблице 17.

Не только от местоположения квартиры зависело ее благоустройство, но и от ее статусной принадлежности. Так, по данным городской переписи 1890 года, практически все так называемые «барские» квартиры имели водопровод: 93 % 6–10-комнатных квартир и 97 % квартир, где было более 10 комнат. Три четверти (76 %) средних (3–5-комнатных) квартир также имели водопровод. Имелся водопровод в половине (53 %) 2-комнатных квартир и лишь в четверти 1-комнатных. Чаще всего он отсутствовал в дешевых квартирах верхних этажей и подвалов, их жильцы пользовались дворовым краном или дворник разносил воду тому, кто закажет. В подавляющем большинстве дворов наряду с водопроводом продолжали существовать самые примитивные деревянные колодцы. Правда, встречаются единичные упоминания и о железобетонных колодцах. Сохранялись также и водовозы. По переписи 1881 года в каждом десятом дворе (из 9261 — в 907) стояли баки для воды.

Таблица 17

Доля (в процентах) квартир с водопроводом по районам (частям) Петербурга в 1890 году (см. карту на с. 2–3)

Реклама. Начало ХХ в.

Петербуржцы в конце XIX века сталкивались с определенными трудностями при пользовании водопроводом. Даже если водопровод в квартире и был, то пользоваться им удавалось не всегда. Обычное явление — субботнее «безводье» в верхних этажах, так что дворникам приходилось ручными насосами нагнетать туда воду из труб.

Дворники носят воду из дворового бака. Фото начала ХХ в.

С распространением водопровода в последней четверти XIX века в крупных домовладениях (от 50 квартир) стали появляться водопроводчики — совершенно иной тип домовой прислуги, более высокого статуса, чем дворники и швейцары. Это были городские грамотные рабочие, разбиравшиеся в сложном санитарно-техническом оборудовании.

 

Умывальники

Спектр приборов для пользования водой в гигиенических целях был достаточно широк: фаянсовые или металлические кувшины с тазами; простейший металлический рукомойник в виде чайника с носиком, висевший на веревке, для пользования его надо наклонять; цилиндрический или плоский металлический рукомойник, закрепленный на стене, мы поныне продолжаем пользоваться им на дачах. Это и сложнейший комплекс (вспомните изображение Мойдодыра из детской книжки) — плоский прямоугольный резервуар для воды, укрепленный на стене, закрытый декоративной панелью (мраморной, металлической или крашенный масляной краской деревянной) с зеркалом, от низа резервуара отходила коротенькая труба, она могла заканчиваться простым дозирующим устройством дачного рукомойника, вентильным краном или даже шаровым, появившимся в конце XIX века. Грязная вода попадала в таз или в фаянсовую, металлическую или мраморную раковину (они распространились с 1860-х годов). Из раковины вода сливалась в ведро, которое приходилось выносить или по трубе домовой канализации сливать в выгребную яму. Раковины соединялись прямыми, без сифона и решетки, трубами с выгребными ямами, и поэтому, как вспоминали современники, «снабжали квартиры воздухом, профильтрованным через экскременты и клоачную жидкость».

 

Ванны

В XVIII веке в возведенных по иностранному образцу петербургских дворцах знати как редкостные диковинки стали появляться ванны. Делались они или из мрамора, или из зеленой меди. А императрица Елизавета Петровна заказала себе на Стеклянном заводе хрустальную ванну, вкладываемую в медную.

Лишь в царствование Николая I, во второй четверти XIX века, ванны стали обязательными в дворцовом быту. Для них стали отводиться специальные комнаты. Правда, по этикетным соображениям санитарно-гигиенические предметы маскировали. Например, представьте себе ванную комнату в виде библиотеки. Посередине — стол, покрытый сукном, но стоило лишь поднять столешницу, то под ней обнаруживалась ванна. Вдоль стен — шкафы с книгами, но подойдя к одному из них и легко открыв дверь-обманку, на которой искусно нарисованы корешки книг, вы попадаете в душ. В петергофском Фермерском дворце наследника престола, будущего Александра II, архитектор А. Штакеншнейдер углубленную в полу ванну замаскировал сверху диваном, а душ спрятал в стенном шкафу. Душ частенько маскировали под люстру, вернее сказать, это была люстра-душ. Она освещала помещение при помощи вставленных в нее свечей, а из дырочек, расположенных внизу резервуара, шла вода. Сегодня воссозданная люстра-душ демонстрируется в помещении холодной ванны Банного корпуса в Петергофе.

Реклама. Начало ХХ в.

Лишь в последней четверти XIX века ванны начали появляться в квартирах петербуржцев, но из всех квартирных удобств они были наименее распространены. По данным переписи 1890 года, ваннами оборудована только одна из тысячи однокомнатных квартир и одна из трехсот двухкомнатных квартир. В средних по размеру (3–5-комнатных) квартирах ванны имелись в одной из десяти квартир. Зато более половины «барских» квартир оснащались ваннами (ванны были в 57 % 6–10-комнатных квартир и в 70 % квартир из более чем 10 комнат).

Рассматривая обмерные планы петербургских квартир, можно заметить, что площадь ванных комнат обычно около 8 кв. м, а самые маленькие — около 6 кв. м. Ванные комнаты практически всегда делались с окном, поэтому в них отсутствовали избыточный пар и духота.

Ванны изготавливались из различных материалов: мраморные, фаянсовые, чугунно-эмалированные, медные (луженые), оцинкованные. Независимо от материала при пользовании ванной ее обычно внутри выстилали простыней, поскольку соприкосновение корпуса ванны с телом считалось неприятным и негигиеничным, а потом заполняли водой.

Вода для мытья нагревалась на плите в ведрах или баках, и ванна наполнялась при помощи черпаков. Изредка бак вмуровывался сбоку в топку плиты. Такие плиты нельзя было топить, не наполнив бак водой, поскольку швы у него расходились, и для исправления требовался лудильщик.

К концу XIX века получает распространение дровяной водонагреватель (подобие гигантского самовара). Он представлял собой резервуар для воды цилиндрической формы с внутренней нагревательной трубой-дымоходом, высотой до одной сажени (то есть чуть более двух метров). Вода в него могла подаваться по водопроводным трубам, или там, где водопровод отсутствовал, воду наливали вручную ведрами. Под резервуаром была встроена топка, она обычно топилась дровами, чрезвычайно редко — углем. Горячие газообразные продукты сгорания, проходя через внутреннюю трубу-дымоход, нагревали воду. Иногда для комфорта рядом устраивался резервуар для холодной воды. Из резервуаров через краны вода поступала в ванну. Для перемешивания воды в ваннах пользовались небольшими металлическими или деревянными «веслами» с дырочками. Душ был скорее исключением в квартирах петербуржцев.

В домах существовали и общественные ванны. Ими, по данным переписи 1881 года, оборудовалось 5 % домовладений (из 9261 — в 435). В частных домах общественные ванны имелись в 4 домах из 100, тогда как в благотворительных заведениях — в каждом десятом. В среднем приходилось по три общественные ванны на дом.

Появление водопровода не внесло резких изменений во внешний вид ванн и умывальников.

Со второй половины XIX века врачи обнаружили в ваннах лечебную силу. Так, лейб-медик императрицы Марии Александровны, супруги Александра II, академик С. Боткин назначал ей, страдавшей частыми бронхитами, впоследствии перешедшими в чахотку, водолечение. Сначала больную заворачивали в мокрую простыню и, укрыв периной, ждали, когда она покроется потом, затем ее ставили на несколько секунд под холодный душ или погружали в прохладную ванну. После этого больная чувствовала себя лучше: снижался жар, учащенный пульс выравнивался, дыхание становилось глубоким. При расстройстве нервов, как тогда говорили, врачи рекомендовали хвойные ванны с добавлением в воду сосновых или можжевеловых веток и шишек.

Имели ванны и косметический эффект. Красавицы XIX века принимали ванны из минеральных вод, с миндальным молочком. В начале ХХ века рекомендовались «ванны красоты» с добавлением в воду ароматических трав (мяты, эвкалипта, шалфея, розмарина, тмина), розовых лепестков и одной бутылки одеколона. Чаще добавляли в ванну овсяный отвар или сенную труху — общедоступно, но какой бархатистой после этого делалась кожа!

 

Мыло

В России мыло начали варить во времена Петра I, но вплоть до начала XIX века им пользовались мало. Аристократия по новой европейской моде мыться перестала, а простые горожане, как в деревне, стирали и мылись щелоком древесную золу заливали кипятком и распаривали в печке.

Реклама. Начало ХХ в.

Только с начала XIX века в российских модных журналах начали появляться публикации, рекламирующие мыло. Так, журнал «Гирлянда» в 1831 году сообщал, что «Г. Сесси, в Париже, составил мыло, называемое Savon des enfans, которое можно смело потреблять на умывание рук, не опасаясь после того иметь жесткую и сухую кожу, как вообще бывает от прочих составов». Но импортное мыло из-за чрезвычайной дороговизны не могло войти в быт россиян. Его использовали только для умывания лица и рук, в ванне мылись с простыми отрубями.

Журнал «Молва» за 1832 год советовал новый европейский рецепт: «Шелуху горького миндаля кладут в ванны таким же образом, как обыкновенные отруби». В это время в обиход высших слоев входят различные косметические средства. Вот реклама того времени: «Тесто миндальное (тестом и помадами называли кремы) менее сушит кожу, нежели другое. Жидкое тесто, приготовленное с медом, необходимо для сохранения мягкости кожи. Оное употребляют, умывшись мылом».

Постепенно в России налаживалось производство собственного мыла. Главным центром мыловарения стал город Шуя, на его гербе даже изображен кусок мыла. Широко известны были и московские фирмы — фабрика Ладыгина, с 1843 года — фабрика Альфонса Ралле «Ралле и К» (позднее переименованная в косметическую фабрику «Свобода») и с 1864 года — парфюмерная фабрика Г. А. Брокара, выпускавшая для народа дешевое «Народное мыло» по копейке за кусок, «Глицериновое» мыло для ращения волос, «Розовое» с розовым маслом, «Кокосовое», «Греческое» с оливковым маслом. Производители старались придать своей продукции привлекательный вид. Например, мыло «Огурец» чрезвычайно походило на настоящий овощ.

В Петербурге в 1839 году по высочайшему соизволению императора Николая I учреждается «Невское стеариновое товарищество» для производства стеариновых свечей и мыла. Завод располагался на восьмой версте Шлиссельбургского тракта (теперь это АО «Невская косметика» на пр. Обуховской Обороны, 80). Правление находилось на Васильевском острове, 2-я линия, 23. Товарищество имело свой специализированный магазин на Невском пр., 25. В 1843 году на Всероссийской мануфактурной выставке завод получил право изображать на своей продукции герб Российской империи — такого знака в то время удостаивались только товары высочайшего качества. В течение всего XIX века «Невский стеариновый завод» являлся официальным поставщиком Министерства Двора Его Императорского Величества — подобной чести удостаивались немногие.

К началу XX столетия «Невское стеариновое товарищество» представляло собой солидное предприятие: оно производило 40 разновидностей свечей отличного качества, глицерин, стеарин и, конечно, туалетное и хозяйственное мыло. Настоящую славу российским мыловарам принесло мыло «Нестор» (сокращение от названия компании), получившее международное признание и Золотую медаль на Парижской выставке. Основными достоинствами «Нестора» были высокое содержание жирных кислот и экологическая чистота. О нем писали как специализированные, так и популярные журналы. Вот лишь одна цитата из журнала «Вестник мыловарения» за 1913 год: «Надо отдать должное „Невскому стеариновому товариществу“, которое удачно угадало момент, когда надо выступить на рынок с таким мылом; потребителю сильно надоели всевозможные дешевки, и он начал требовать, не стесняясь ценой, хороший, чистый сорт мыла».

Дорогие сорта мыла, даже те, которые были изготовлены русскими мыловарами, носили французские и английские названия, а дешевые мыла называли по-русски. К концу XIX века появились мыла с клеймом мастера, их называли «печатками». «Печатки» стоили очень дорого, ими пользовались только очень богатые горожане.

 

Домашние средства для умывания

До конца XIX века в небогатых семьях гигиенические средства чаще всего готовили в домашних условиях кустарным способом. Рецепты публиковались в дамских журналах, специальных сборниках и брошюрах.

Перед сном рекомендовалось вместо умывания очистить кожу при помощи ваты, смоченной свиным жиром, а затем втереть сок свежих огурцов, смешанный с глицерином. Утром умывались настоями из петрушки или крапивы с персиковыми ядрами, что придавало коже особую белизну. Против загара и веснушек применяли свежий творог с сырым яичным белком. Считалось, что пивная пена или вода, настоянная на зеленых еловых шишках и лимоне, разглаживают морщины. Тонизировали вялую кожу при помощи различных туалетных уксусов: лавандового, малинового, яблочного.

Вот несколько рецептов из книги «Аптека для мужчин и женщин»: «Умывание доктора Гуфеланда. Взять: белых миндальных выжимок 3 золотника, розовой воды 64 золотника, буры 1 золотник и амбровой тинктуры 2 золотника. Умыванием Гуфеланда, посредством полотенца, слегка намачивается лицо, несколько раз в день». Средство советовали использовать вместо дорогого мыла.

Волосы рекомендовали мыть розмариновой водой. «Ее состав: 1/4 фунта розмариновой воды, 1/8 винного спирта, 1/1 лота поташа». Мыльная вода для волос готовится из «1/4 фунта розовой воды, 1/8 винного спирта, в котором распускается 1/4 лота чистого мыла; к этой смеси прибавляют 4 лота рондолетской эссенции с небольшой прибавкой настоя шафрана». А еще волосы мыли очищенным керосином с добавлением одеколона, эссенции розовой герани и 10 капель лавандового масла. Для увеличения пышности волос рекомендовалось пользоваться рисовой пудрой.

 

Моющие средства для стирки

Обычно горожане продолжали стирать щелоком (золой, залитой кипятком), реже — отрубями. Вот как происходил этот процесс: «Нагреть в котле воду так, чтобы рука, опущенная в нее, едва выносила, и всыпать пшеничных отрубей восьмую часть веса стираемых вещей. Оставив смесь пять минут на огне и помешав ее хорошенько, кладут в нее вещи, предназначенные для мытья, и повертывают их часто палкой. Затем их студят, стирают и полощат. От такой стирки вещи делаются очень хороши на взгляд, а цвет их нисколько не изменится».

Как уже говорилось ранее, мыло очень медленно входило в обиход, его начинали использовать не только для умывания, но и для стирки. В 80-е годы XIX века в дамском сборнике появляется заметка о том, что если в горячей мыльной воде стирать цветную одежду из ситца, то она не потеряет цвет и будет выглядеть свежей и приятной. Для мытья кисеи и кружев готовили специальное восковое мыло, в прохладном месте оно сохранялось продолжительное время. Чтобы приготовить такое мыло, нужно было «взять 16 частей обыкновенного мыла и 2 части белого воску. Все это наскоблить или наломать и распустить на огне, так, чтобы мыло и воск смешались совершенно; затем студят и режут на куски. При употреблении этого мыла частицы воска плотно прилегают к кисее или кружевам и дают им такой блестящий вид, что можно обойтись и без крахмала».

 

Отхожие места

«Отхожие места», «ретирадники» или «нужники» служили для сбора человеческих испражнений. Слова «уборная» или «туалет» для обозначения этого места стали употребляться лишь в ХХ веке. Для XIX века слово «уборная» обозначало помещение для одевания, а слово «туалет» имело несколько значений: женский наряд, или приведение в порядок своего внешнего вида («совершать туалет»), или столик с зеркалом, за которым причесываются и накладывают макияж.

Устройство отхожих мест Петербурга XVIII века хорошо известно. Они представлены в музейных экспозициях в Летнем дворце Петра I и в петергофском Монплезире. К началу XIX века они не видоизменились. Чрезвычайно подробное описание отхожих мест дал капитан японской шхуны Дайкокуя Кодаю, попавший после кораблекрушения в Россию и в 1791 году привезенный в Петербург. После возвращения на родину Кодаю подвергли тщательному допросу, и он дал письменные показания о разнообразных сторонах русской жизни. Книга показаний Кодаю, составленная Кацурагавой Хосю, хранилась как государственная тайна и до 1937 года оставалась секретной. Ее русский перевод (переводчик — В. Т. Константинов) издали лишь в 1978 году (X. Кацурагава. «Краткие вести о скитаниях в северных водах»).

Цитирую: «Уборные называются [по-русски] нудзуне, или нужник. Даже в 4–5-этажных домах нужники имеются на каждом этаже. Они устраиваются в углу дома, снаружи огораживаются двух-трехслойной [стенкой], чтобы оттуда не проникал дурной запах. Вверху устраивается труба вроде дымовой, в середине она обложена медью, конец [трубы] выступает высоко над крышей, и через нее выходит плохой запах. В отличие от дымовой трубы в ней посредине нет заслонки, и поэтому для защиты от дождя над трубой делается медный навес вроде зонтика.

Над полом в нужнике имеется сиденье вроде ящика высотой 1 сяку 4–5 сунов [сяку = 30,3 см или 37,8 см; 1 сун = 3,03 см]. В этом [сиденье] вверху прорезано отверстие овальной формы, края которого закругляются и выстругиваются до полной гладкости. При нужде усаживаются поудобнее на это отверстие, так, чтобы в него попадали и заднее, и переднее тайное место, и так отправляют нужду. Такое [устройство] объясняется тем, что [в России] штаны надеваются очень туго, так что сидеть на корточках, как делают у нас, неудобно. Для детей устраиваются специальные сиденья пониже.

Нужники бывают большие, с четырьмя и пятью отверстиями, так что одновременно могут пользоваться три-четыре человека. У благородных людей даже в уборных бывают печи, чтобы не мерзнуть. Под отверстиями сделаны большие воронки из меди, [а дальше] имеется большая вертикальная труба, в которую все стекает из этих воронок, а оттуда идет в большую выгребную яму, которая выкопана глубоко под домом и обложена камнем.

Испражнения выгребают самые подлые люди за плату. Плата с людей среднего сословия и выше — по 25 рублей серебром с человека в год. Очистка производится один раз в месяц после полуночи, когда на улицах мало народа. Все это затем погружается на суда, отвозится в море на 2–3 версты и там выбрасывается».

Отхожие места, расположенные вне дома, во дворе, назывались ретирадниками, они представляли собой небольшой деревянный домик с отверстием в полу над выгребной ямой, очень похожий на современное дачное «удобство». Этими дворовыми ретирадниками пользовались дворники, швейцары, уличные торговцы и жильцы подвальных этажей. В 1881 году в 90 % дворов были выгреба (из 9261 — в 8100). В среднем на двор приходилось 6 ретирадников.

Аристократы по отхожим местам не ходили. Отправление естественных надобностей в XVIII веке могло происходить прилюдно, почти не таясь. Существовали переносные сундучки, сидя на которых, даже можно было принимать гостей. Этому способствовало отсутствие у женщин панталон и мода на кринолины, продержавшаяся в России более полутора веков. Один подобный сундучок экспонируется в Туалетной комнате Банного корпуса в Петергофе. Там рядом с ним — фаянсовая с цветочным орнаментом «ночная ваза». У представителей высших и средних городских слоев для отправления естественных надобностей служили фарфоровые или фаянсовые предметы по форме похожие на вазы или супницы, а у низших — простой горшок, жестянка или ведро. Кстати, отсюда и название «детский горшок», использующийся до сих пор.

Интересно, что, отправляясь куда-либо, знатная дама могла прихватить с собой, спрятав в муфту, «бурдалю». Это подкладные судна, обычно фаянсовые, продолговатые, с одной ручкой, формой немного напоминающие соусники. Свое название они получили от имени известного оратора Франции времен Людовика XIV. Во время его длинных выступлений придворные дамы пользовались этими устройствами. Два бурдалю можно увидеть в помещении теплой ванной комнаты петергофского Банного корпуса.

Бурдалю

В первой половине XIX века по мере роста этажности домов в них на черных лестницах стали появляться отхожие места пролетной системы. Находились отхожие места на площадке черной лестницы рядом с окном в неглубокой нише без дверки. Кое-где в старинных домах, не подвергшихся капитальному ремонту, эти ниши и каменные стульчаки с заложенными дырками сохранились по сию пору. Нам трудно представить, как можно пользоваться туалетом без дверей. Но приличие — достаточно условное понятие. К тому же надо учесть, что движение по черным лестницам было более оживленным. Сейчас мы пользуемся лестницей только когда выходим на улицу, все наши бытовые нужды мы удовлетворяем внутри квартиры. А в XVIII–XIX веках: и дрова принеси, и воды натаскай, и в погреб да в ледник за провизией сбегай, и в подвал постирать сходи, да на чердаке выстиранное развесь — так целый день вверх-вниз и бегали.

Когда в квартирах стали появляться клозеты, а потом ватерклозеты, отхожими местами на лестницах продолжали пользоваться жильцы квартир верхних этажей и мансард, не имевших этих удобств, и прислуга из квартир, где клозеты имелись, но пользовались ими лишь «господа».

 

Клозеты и ватерклозеты

С середины XIX века начались попытки перенесения отхожих мест внутрь квартиры в виде клозета. В отличие от незамысловатых упомянутых выше «удобств» клозеты благодаря специальному клапану не пропускали канализационных запахов, и поэтому они устраивались внутри квартир в специальных небольших помещениях, обычно с окном. Клозет представлял собой металлическую воронкообразную чашу, ее выходная труба в месте присоединения к вертикальной трубе домовой канализации перекрывалась специальным клапаном при помощи педали или ручки. Аналогичным устройством мы пользуемся до сих пор в поездах дальнего следования, но там есть водяной смыв, а в клозетах его не было.

Ватерклозеты — это клозеты с водяным смывом. Подобную конструкцию впервые применили в Китае примерно в I веке до н. э., во второй половине XVI века крестник королевы Елизаветы I — поэт и переводчик сэр Джон Харрингтон — изобрел ватерклозет. Изготовили всего два экземпляра этого устройства: для королевы и для самого автора. Он описал его в сатирической книге «Метаморфозы Аякса», кстати, за злые политические пассажи, там содержавшиеся, автора удалили от двора — сослали в родовое поместье.

Только в 1775 году английский часовой мастер А. Камминг получил первый патент на туалет с клапанным смывным устройством. Патент на механизм с шаровым поплавком, автоматически отмеряющим очередную порцию воды в бачке после смыва, выдали в начале XIX века англичанину Т. Крапперу, занимавшемуся изготовлением водопроводной арматуры. Понадобились десятилетия на то, чтобы догадаться сделать гидравлический затвор с S-образной трубой. Без него неприятные запахи из канализации очень легко проникали в помещение. Конечно, далеко не сразу унитазы вытеснили привычные выгребные ямы. В Париже, например, последние вместилища нечистот засыпали только в 1959 году.

Ватерклозет. Конец XIX в.

Первым в Петербурге появился ватерклозет системы «Монитор» по цене 6 рублей. Этот тип ватерклозетов не имел сливного бачка, и при нажатии специальной ручки (реже — педали) вода из водопроводной трубы поступала прямо в приемную чашу и затем в открывшееся отверстие. Когда ручку отпускали, вода переставала поступать, и клапан-заслонка закрывался, почти не пропуская в квартиру канализационных газов.

Вскоре «Монитор» вытеснило устройство, названное «русской системой», или «русским горшком», по цене 6 рублей 73 копейки, состоявшее из чугунного воронкообразного горшка, соединенного трубой с накопительным бачком для воды. Нововведение восторженные современники сравнивали с Ниагарским водопадом. Вторым нововведением стало колено — гидравлический затвор фановой трубы. Оставшаяся в нем часть воды абсолютно не пропускала в квартиру никаких запахов. «Теперь в туалетных комнатах благоухают только розы», — высокопарно заключали современники.

Таблица 18

Доля квартир с ватерклозетами по районам (частям) Петербурга в 1890 году (см. карту на с. 2–3)

Этой конструкцией мы пользуемся до сих пор, и вот уже 100 лет ничего принципиально нового не придумано. Дизайнерские же изыски начались еще в конце XIX века. Постепенно стали входить в обиход английские ватерклозеты «Торнадо» и «Пьедестал» с «фаянсовыми чашками особой ладьеобразной формы» и «оригинальной каплевидной формы ручкой, свисающей с бачка на изящной цепочке», она заменила ручку на самом ватерклозете.

Из таблицы 18 видно, сколь мало ватерклозетов в окраинных районах, где преобладали небольшие частные домишки.

По данным переписи 1890 года, ватерклозетами оборудованы были каждая восьмая однокомнатная квартира и каждая третья из двухкомнатных квартир. Две трети средних по размеру (3–5-комнатных) квартир имели ватерклозет. А вот в «барских» квартирах ватерклозеты устанавливались практически в каждой — ватерклозеты имелись в 92 % от общего количества 6–10-комнатных квартир и в 96 % квартирах из более 10 комнат.

Слово «унитаз», вытеснившее слово «ватерклозет», пришло в русский язык много позже из Испании, где началось производство первых фаянсовые унитазов современной конструкции акционерным обществом «Unitas».

Всемирный день туалета отмечается 19 ноября. Во многих странах мира открылись музеи, посвященные туалетному делу и его орудиям. Пожалуй, самая полная коллекция унитазов всех времен и народов представлена в Гладстонском музее в Англии. В России историю отхожих мест можно узнать на выставке «Эволюция общественного туалета» в петербургском Музее воды. Здесь представлены унитазы от старинного английского до современного «биуни» (то есть биде-унитаза), оборудованного не только душем, но и феном.

 

Общественные ретирадники

В Петербурге первый общественный туалет появился в 1871 году у Михайловского манежа. Кроме раздельных помещений для женщин и мужчин внутри находилась и комнатка для сторожа с очагом. Постепенно общественных ретирадников становилось все больше. По данным медицинской полиции, самые лучшие общественные писсуары в конце XIX века располагались в Александровском саду против Главного штаба и против Конногвардейского бульвара, в Исаакиевском сквере и в Летнем саду.

Они представляли собой сооружения из толстого листового железа площадью 4 × 2 аршина (примерно 3 на 1,5 метра) и высотою 3 аршина (чуть выше 2 метров). Они окрашивались масляной краской как снаружи, так и внутри, что позволяло мыть их и поддерживать в относительной чистоте. По бокам были входы без дверей. Освещались туалеты газовыми светильниками. Но, естественно, подобные заведения оставались редкостью.

Большинство же общественных ретирадников, располагавшихся на рынках, в парках и тому подобных местах, строились деревянными и ничем не отличались от обыкновенных дворовых.

Во время гуляний ставились временные общественные ретирадники. Некое место огораживалось дощатым забором без крыши. Внутри за забором настилался дощатый с широкими щелями пол. Иногда снаружи стены декорировали ветками, втыкая их в щели стен. Кругом стояло страшное зловоние.

Но растущему населению Петербурга даже таких примитивных устройств катастрофически не хватало. Сергей Есенин в начале ХХ века писал:

Но поэт несколько погорячился. Ведь кроме общественных туалетов в каждом петербургском дворе стояли ретирадники, ими могли пользоваться кроме жильцов дома бродячие торговцы, а также, испросив разрешения у дежурного дворника, любой прохожий. До Великой Отечественной войны эти дворовые удобства сохранялись практически в каждом дворе. Окончательно они исчезли к 1960-м годам. И вот тогда-то ситуация стала подлинно катастрофической — каждый двор или парадная превратились в зловонные отхожие места. И причина этого не патологическая нечистоплотность петербуржцев, а отсутствие необходимого количества общественных туалетов. Ныне ситуация усугубляется — на наших глазах в 1990-е годы большинство общественных туалетов превратили в магазины или даже в кафе.

 

Туалетная бумага

Ни в XVIII, ни в XIX веках в России не пользовались туалетной бумагой, хотя уже в конце XIV века китайские императоры с этой целью стали применять куски бумаги. У россиян же в ходу все еще оставались сено, трава и старое тряпье. Аристократы употребляли даже шелковые лоскутки. Кстати, слово «туалет» произошло от французского слова «toilette», уменьшительное от «toile» — ткань. Именно поэтому постепенно данное слово стало обозначать и помещение, где испражняются.

С конца XIX века стали использовать бумагу газет. Мы знаем об этом по многочисленным публикациям в специальных медицинских журналах, где врачи-гигиенисты (как и сегодня) убедительно доказывали вред от пользования газетами из-за наличия в типографской краске свинца. Естественно, призывы были обращены к тонкому слою интеллигентных петербуржцев, к тем, кто, во-первых, читал журналы, а во-вторых, имел газеты, чтобы использовать их в гигиенических целях.

Изготовление туалетной бумаги — достаточно сложный процесс. Она должна быть плотной и не рваться, иначе ее нельзя использовать, но быть при этом мягкой. Кроме того, она должна быстро разлагаться в канализации, иначе она закупорит сточные трубы. Ну и, конечно, производство ее должно быть дешевым.

Впервые специальную туалетную бумагу придумал в 1880-е годы британец У. Олкок, назвав ее «бумажными бигуди». Почти одновременно с появлением этого изобретения в 1890 году американская бумажная фабрика Артура Скотта наладила выпуск туалетной бумаги.

В Европе догадался свернуть в рулон длинные полосы бумаги немецкий предприниматель Ханс Кленк в 1928 году. В каждом рулоне насчитывалась ровно тысяча листков, отделенных друг от друга перфорацией. Х. Кленк основал в швабском городе Людвигсбурге фирму, дав ей название «Hakle» по первым буквам своего имени и фамилии. Нам, привыкшим к публичной рекламе на телевидении различных средств интимной гигиены, трудно понять замешательство людей в первой половине ХХ века при покупке туалетной бумаги. Х. Кленк же прекрасно понимал своих современников, и рекламный лозунг: «Требуйте рулоны „Hakle“, и вам не придется произносить слова „туалетная бумага“», помог ему достаточно быстро внедрить туалетную бумагу в быт горожан.

В России в начале ХХ века любили всякие новшества: авто, синема и тому подобное. Именно так восприняли петербуржцы и туалетную бумагу — как американскую диковинку. В рекламе об этой новинке говорится, что она «нежнее лебяжьего пуха» (как это похоже на современную рекламу!).

Но массово пользоваться туалетной бумагой ленинградцы начали лишь с 1960-х годов, когда все, изобретенное в конце XIX века, стало доступно горожанам.

(К «благоуханной» канализационной теме автор снова будет вынужден обратиться в главе 9, в рассказе о внеквартирном благоустройстве жилья старого Петербурга.)

 

Как уже говорилось, лестница служила одним из мерил качественной характеристики квартиры. В каменных домах делались преимущественно каменные лестницы, так, в Петербурге по переписи 1881 года они составляли 93 %, в деревянных домах — деревянные (98 %). Освещение лестниц было обязательно, домовая прислуга следила за этим. Обычно новые способы освещения опробовали сначала именно на лестницах, после чего освещение могло стать квартирным. Так, по переписи 1881 года 8 % лестниц освещалось газом, в среднем на одну лестницу приходилось по 11 рожков. Но газовый свет не распространился в квартирах (табл. 19).

Таблица 19

Благоустройство петербургских лестниц

Характерно распространение электрического освещения в Петербурге в 1900 году. По данным переписи 1900 года, электричество подведено в 1375 домовладений, что составляло 14 % от общего их количества в Петербурге. Из них чуть более трети домовладений (512) освещались полностью электричеством, в остальных же электричеством освещались лишь дворы и лестницы, а в квартирах продолжали пользоваться керосиновыми лампами. Обратная ситуация, чтобы электричество имелось только в квартирах, чрезвычайно редко встречалась — всего в 1 % домовладений (17).

В дворовых квартирах иногда была одна лестница, она исполняла и парадную, и хозяйственную роль. Вот описание М. Ю. Лермонтова одной из таких лестниц в 7-й главе «Княгини Лиговской»: «Печорину дали его адрес, и он отправился к Обухову мосту. Остановясь у ворот одного огромного дома, он вызвал дворника и спросил, здесь ли живет чиновник Красинский.

— Пожалуйте в 49-й нумер, — был ответ.

— А где вход?

— Со двора-с.

49-й нумер и вход со двора! Этих ужасных слов не может понять человек, который не провел по крайней мере половины жизни в отыскивании разных чиновников, 49-й нумер есть число мрачное и таинственное, подобное числу 666 в Апокалипсисе. Вы пробираетесь сначала через узкий и угловатый двор, по глубокому снегу или по жидкой грязи; высокие пирамиды дров грозят ежеминутно подавить вас своим падением, тяжелый запах, едкий, отвратительный, отравляет ваше дыхание, собаки ворчат при вашем появлении, бледные лица, хранящие на себе ужасные следы нищеты или распутства, выглядывают сквозь узкие окна нижнего этажа.

Наконец, после многих расспросов, вы находите желанную дверь, темную и узкую, как дверь в чистилище; поскользнувшись на пороге, вы летите две ступени вниз и попадаете ногами в лужу, образовавшуюся на каменном помосте, потом неверною рукой ощупываете лестницу и начинаете взбираться наверх. Взойдя на первый этаж и остановившись на четвероугольной площадке, вы увидите несколько дверей кругом себя, но, увы, ни на одной нет нумера; начинаете стучать или звонить, и обыкновенно выходит кухарка с сальной свечой, а из-за нее раздается брань или плач детей.

— Кого вам угодно?

— 49-й нумер.

— Здесь эдаких нет-с.

— Кто ж здесь живет?

Ответ бывает обыкновенно или какое-нибудь варварское имя, или: „Какое вам дело, ступайте выше!“ Дверь захлопывается. Во всех других дверях та же сцена повторяется в разных видах, чем выше вы взбираетесь, тем хуже.

Софист-наблюдатель мог бы заключить из этого, что человек, приближаясь к небу, уподобляется растению, которое на вершинах гор теряет цвет и силу. Помучившись около часу, вы, наконец, находите желанный 49-й нумер или другой столько же таинственный, и то если дворник не был пьян и понял ваш вопрос, если не два чиновника с одинаковым именем в этом доме, если вы не попали на другую лестницу, и т. д.

Печорин претерпел все эти мучения и, наконец, вскарабкавшись на 4-й этаж, постучал в дверь; вышла кухарка, он сделал обычный вопрос, ему отвечали: „Здесь“. Он взошел, снял шинель в кухне и хотел идти далее, как вдруг кухарка остановила его, сказав, что господин Красинский не воротился еще из департамента. „Я подожду“, — отвечал он и взошел.

Кухарка следовала за ним и разглядывала его с видом удивления. Белый султан и красивый кавалерийский мундир были, по-видимому, явление необыкновенное на четвертом этаже. При входе Печорина в гостиную, если можно так назвать четырехугольную комнату, украшенную единственным столом, покрытым клеенкою, перед которым стоял старый диван и три стула, низенькая и опрятная старушка встала с своего места и повторила вопрос кухарки».

Обычно же квартира из двух и более комнат имела выходы на две лестницы: парадную и черную. По парадным лестницам ходила только «чистая» публика: хозяева квартиры, их гости, доктора, гувернантки и учителя. Черные лестницы использовали для хозяйственных нужд, на них были отхожие места, стояли помойные ведра.

 

Парадные лестницы

Парадные лестницы с улицы украшались цветами, на пологих, широких ступенях обязательно настилались ковры. Входящих встречал швейцар. В рекламных объявлениях того времени единственное, что указывало на качественную характеристику квартиры, было не количество комнат, а именно состояние парадной лестницы. Лестница являлась своеобразной визитной карточкой квартиры. Сформировался даже несколько нелепый рекламный штамп — «мраморная лестница с ковром и швейцаром». Лестницы отапливались чаще всего каминами. Только на лестницах использовалось газовое освещение. Но вскоре газовое освещение, не успев распространиться, успешно вытеснило электричество. Так же как показатель «барственности» квартиры всегда указывалось в объявлениях наличие «подъемной машины» (словом «лифт» практически не пользовались), даже если речь шла о квартире в бельэтаже.

Пример оформления шахты лифта. Начало ХХ в.

Лифт относился скорее не к благоустройству, а к знаковым предметам роскоши. В рассматриваемое нами время только начинают появляться подъемные лифты. Первые пассажирские гидравлические лифты появились в петербургских великокняжеских дворцах в 1870-е годы. Механизм действия этих лифтов был оригинален и прост: в колодец погружался цилиндр диаметром, примерно в аршин (70 см), внутри его помещался поршень, поддерживающий кабину. Когда водопроводная вода наполняла цилиндр, выталкивая поршень, лифт поднимался. Когда воду сливали, — опускался. Особенность гидравлических лифтов — плавность и бесшумность хода. Но подобные лифты обладали единственным недостатком, особенно чувствительным для Петербурга. При увеличении этажности зданий колодец должен был становиться все глубже, но под верхними слоями грунта мог оказаться плывун, и вместо гидравлического лифта получался артезианский колодец…

С 1880-х годов стали появляться электрические лифты, где на электролебедку наматывался канат с подвешенной кабиной. Эти лифты были значительно экономичнее своих предшественников. В начале ХХ века стоимость одного полного хода кабины электрического лифта на 3 пассажиров в шестиэтажном доме была полторы копейки, тогда как гидравлического — шесть с половиной, то есть в 4 раза дороже. Швейцар сопровождал жильцов в лифте, за что каждый платил домовладельцу по 2 рубля в месяц.

Стоимость установки лифтового оборудования в пятиэтажном доме колебалась от 3,5 до 5,5 тысячи рублей и зависела от степени декоративного убранства. Кабины лифтов богато декорировались ценными породами дерева, украшались резьбой и инкрустациями, внутри помещали даже кожаные или бархатные диванчики. Ограждения шахт лифтов выполнялись из кованого или художественного литья железа.

Наиболее хорошо сохранившийся старинный действующий лифт находится на Невском пр., 21, в бывшем торговом доме Ф. Л. Мертенса. Петербургские лифты интересны и как памятники инженерной мысли, и как памятники бытовой истории, и как произведения декоративного искусства.

Реклама. Начало ХХ в.

Кафельное покрытие парадных лестниц. Современное фото

Окна парадных лестниц иногда украшались витражами.

Парадные лестницы дворовых квартир были не столь роскошны. При проектировании они делались несколько шире черных лестниц, и перила их отличались более или менее витиеватым кованым рисунком. Полы лестничных площадок из гигиенических и эстетических соображений покрывались кафельными плитками. Кафельное покрытие площадок парадных лестниц по цвету, узору и композиции напоминало ковер.

 

Черные лестницы

По черной лестнице ходила прислуга, разносчики, дворники. По ней приносили в квартиру дрова и воду, если не было водопровода. Черные лестницы — крутые, темные, сырые, грязные. «На всех их поворотах, — писал Ф. М. Достоевский, — нагромождена… бездна всякого жилецкого хлама, так что чужой, не бывалый человек, попавши на эту лестницу в темное время, принужден был по ней полчаса путешествовать, рискуя сломать себе ноги и проклиная вместе с лестницей и знакомых своих, неудобно так поселившихся».

Кафельное покрытие площадок черных лестниц. Современное фото

Входная дверь с черной лестницы вела в кухню. «Грязная черная лестница, хронически запечатлевшая на себе запах горелого масла, кошек и керосина», — характеризует лестницу в «Волшебной сказке» Л. А. Чарская.

Помойные ведра обычно ставили у квартирных дверей на черных лестницах. Иногда в самом низу, под лестницей, устраивались мусорные, реже — помойные ямы. Д. В. Григорович в главе 3-й «Петербургских шарманщиков» так описывает черную лестницу: «Взбираешься по шаткой лестнице, украшенной по углам (у каждой двери) кадкою, на поверхности которой плавают яичные скорлупы, рыбий пузырь и несколько угольев; вообще лестницы эти, не считая уже спиртуозного запаха (общей принадлежности всех петербургских черных лестниц), показывают совершенное неуважение хозяев к тем, которым суждено спускаться и подниматься по ним».

На многих черных лестницах существовали отхожие места пролетной системы, распространявшие жуткую вонь. Там же располагались приквартирные дровяники. С черных лестниц был вход в подвальное помещение.

 

Цитирую А. Белого (роман «Петербург», глава «Жители островов поражают вас»): «И вот незнакомец — на дворике, четырехугольнике, залитом сплошь асфальтом и отовсюду притиснутом пятью этажами многооконной громадины. Посредине двора были сложены отсыревшие сажени осиновых дров». Но обычно дрова хранились в дровяниках.

Дворы обязательно освещались, каждый шестой двор, по данным переписи 1881 года, освещался газом (из 92 611 640 дворов).

Как видно из таблицы 20, уже в 1881 году более половины дворов — мощеные, почти все они оборудованы выгребами (выгребными ямами, местами скопления фекальных и мочевых нечистот), отхожими местами и помойными ямами, то есть в них было довольно чисто. Через 20 лет, к концу XIX века, количество их, естественно, возросло. Дома становились все крупнее, и количество выгребов возрастало (табл. 21). ими пользовалась домовая прислуга и жильцы подвальных и мансардных этажей, где отсутствовали квартирные водопроводы. В подавляющем большинстве дворов продолжали пользоваться наряду с водопроводом самыми примитивными деревянными колодцами. Правда, встречаются единичные упоминания и о железобетонных колодцах.

Таблица 20

Благоустройства дворов Санкт-Петербурга на 1881 год

Таблица 21

Количество выгребных и помойных ям во дворах Санкт-Петербурга в 1881 и 1900 годах

Из таблицы 22 хорошо видно, что за 20 лет водоснабжение стало исключительно водопроводным, исчезли во дворах баки для воды, наполняемые водовозами. В большинстве дворов появились водопроводные колонки,

Таблица 22

Водоснабжение и освещение дворов Санкт-Петербурга в 1881 и 1900 годах.

 

Ледники

В южной части двора, куда никогда не заглядывает солнце, располагались погреба с ледниками, там хранили основные запасы провизии. (Провизию повседневную хранили в «холодном шкафу», представлявшем собой деревянный ящик с круглыми отверстиями для проветривания. Укреплялся он с внешней, уличной стороны кухонного окна.) Ледники находились, как правило, в отдельно стоящих погребах, углубленных в землю, или в подвалах домов, в специальных деревянных срубах.

Внутри ледники выглядели чрезвычайно просто — хранящиеся продукты раскладывались на глыбах льда. Медицинская полиция с возмущением отмечала: «Мясо и всякую другую провизию кладут прямо на лед, без посуды». Что, естественно, нередко приводило к заражению инфекционными болезнями.

Лед для ледников вырубался на Неве или Невках. Из Фонтанки, Мойки и каналов брать лед запрещалось по гигиеническим соображениям. Лед нарезался большими параллелепипедами (метра полтора длиной, сантиметров 70 толщиной) и потом развозился по домам. Ледяной промысел требовал большой физической силы и сноровки, поскольку, вырубая куски льда и вытаскивая их, легко было поскользнуться и утонуть в проруби.

Вот как описывают заготовку льда для ледников Д. А. Засосов и В. И. Пызин в своей книги «Из жизни Петербурга 1890–1910 годов (Записки очевидцев)»: «К весне на Неве и Невках добывали лед для набивки ледников. Лед нарезался большими параллелепипедами, называемыми „кабанами“. Сначала вырезались длинные полосы льда продольными пилами с гирями под водой. Ширина этих полос была по длине „кабана“. Затем от них пешнями откалывались „кабаны“. Чтобы вытащить „кабан“ из воды, лошадь с санями пятили к майне, дровни с удлиненными задними копыльями спускались в воду и подводились под „кабан“. Лошади вытаскивали сани с „кабаном“, зацепленным за задние копылья. „Кабаны“ ставились на лед на попа. Они красиво искрились и переливались на весеннем солнце всеми цветами радуги. Работа была опасная, можно было загубить лошадь, если она недостаточно сильна и глыба льда ее перетянет; мог потонуть в майне и человек, но надо было заработать деньги, и от желающих выполнять такую работу отбоя не было: платили хорошо. Майна ограждалась легкой изгородью, вечером вокруг майны зажигались фонари, чтобы предупреждать неосторожных пешеходов и возчиков.

Ледник Пецгольца. Все стены и свод двойные и заложены торфом. Снаружи зацементированы и обмазаны горячей смолой. Пол со скатом к середине для удаления талых вод

Ледник по системе „Monier“ надземный. Стены двойные с изоляционной прослойкой. Пол бетонный

Перевозка глыб льда для ледников

Набивали ледники льдом особые артели. Эта работа была также опасна и требовала особой сноровки. „Кабаны“ опускали вниз, в ледник, по доскам на веревках, а там рабочие принимали их и укладывали рядами. Бывали случаи, когда „кабан“ срывался со скользкой веревки и калечил рабочих, стоящих внизу».

 

Домовая канализация

Междуэтажные трубы для спуска нечистот изготавливались в основном из дерева (80 %), реже — так называемых «каменные», то есть кирпичные (20 %), они выкладывались при строительстве дома. Остатки канализационных кирпичных труб сегодня иногда можно увидеть на стенах старых домов: два параллельно торчащих ряда кирпичей, идущих сверху вниз вдоль лестничных окон, внешняя стенка трубы обычно отбита. Крайне редко встречались гончарные трубы, и как нечто удивительное упоминаются железные трубы, эмалированные внутри. Трубы эти вели в выгребные ямы.

Только 20 % выгребных ям сооружалось из влагонепроницаемых материалов: из цемента, реже из керамики или железа, остальные выгреба делались из барочного леса и, за редким исключением, даже не обмазывались глиной, как требовалось по Обязательному постановлению 1884 года. Нечистоты свободно впитывались в окружающую почву. По этой причине при быстром росте количества населения и все более уплотняющейся застройке в последней трети XIX века санитарно-эпидемиологическое положение становилось крайне опасным.

Реклама. Конец XIX в.

 

Выгреба. Золотари

Канализационные трубы вели к выгребным ямам, устраиваемым во дворах, рядом с помойными ямами, в подвалах здания или в виде боковых пристроек к нему. Из-за отсутствия городской сливной канализации воздух дворов наполняли запахи нечистот из негерметично закрытых выгребных ям. Выгреба обшивались деревом, количество непроницаемых (цементных, кирпичных или железных) выгребов, требуемых санитарной службой, существенно выросло только к концу XIX века.

По городской переписи 1900 года можно представить, какое огромное количество выгребов (32 тысячи) находилось в Петербурге к началу ХХ века. С ростом этажности домов в одном дворе устраивалось уже не по одной-двум выгребным ямам, их число доходило до нескольких десятков (табл. 23).

Таблица 23

Количество выгребов во дворах в зависимости от размеров домов на 1900 год

По переписи 1881 года в 90 % дворов были выгреба (из 9261 — в 8242, в среднем — 3 на двор), а опорожнялись они значительно реже, чем требовалось по предписаниям медицинской полиции, о чем свидетельствовали многочисленные штрафы. Обязательная принадлежность дворов — ретирадники, располагавшиеся над выгребной ямой.

Город задыхался от миазмов, поднимавшихся из выгребных ям. Удалением экскрементов из города занимались специальные люди — золотари. Они вычерпывали нечистоты по несколько раз в год из выгребных ям специальными черпаками (в редчайших случаях — насосами) в открытые бочки или ящики. Для дезинфекции выгребные и помойные ямы поливались карболовой кислотой, хлорной и едкой известью и т. п.

Кроме городского ассенизационного обоза, размещавшегося на Васильевском острове, работало множество частных золотарей. Для открытия подобного промысла не требовалось никаких особых разрешений. Имеется у человека лошадь, телега и возможность купить ящик ценой в 40 рублей, вот он и становится золотарем. Зимой отходы вывозились на свалки, имеющиеся во всех районах. Крупными были свалка на Гутуевском острове, на Смоленском поле к западу от Смоленского кладбища, на Куликовом поле на Выборгской стороне.

В летнее время нечистоты удалялись из города при помощи городских и частных особых ассенизационных (вывозных) лодок, стоявших по рекам Смоленке и Ждановке. Лодки эти имели особое устройство: фекальной массой наполнялась только средняя их часть, носовая и кормовая части оставались свободными. В носовой части чаще всего устраивалось временное жилье для рабочих. Каждая лодка вмещала до 300 возов нечистот, с воза бралась плата — 30 копеек. Увозились нечистоты ранним утром далеко за Лахту, где их сливали в море.

Наряду с выгребными ямами в Петербурге в нескольких общественных зданиях использовалась и пневматическая канализация по методу Бурова, когда нечистоты удалялись по трубам давлением воздуха, без смыва водой. Санитарные службы пропагандировали бессливные системы (земляные клозеты инженера Тимоховича и торф-клозеты Надеина), поскольку из ватерклозетов нечистоты попадали в реки и каналы.

 

Городская дождевая канализация

Часть домовладельцев для спуска нечистот начала использовать общегородскую дождевую канализацию, существовавшую в Петербурге с XVIII века. В 1834 году ее длина достигала 45 тыс. погонных сажен, а в 1849 году — около 50 тыс. сажен, охватывая все основные улицы города. Строительство сливных коммуникаций производилось из досок на городские средства под руководством Комитета городских строений. Использовать дождевую канализацию как бытовую строжайше запрещалось «Уставом о наказаниях» даже в конце 1860-х годов (наказание налагалось мировыми судьями).

Но массовость и неискоренимость этого явления одерживали верх над властями. Законодательно в «Обязательных постановлениях», принятых 2 августа 1884 года, разрешили спускать в дождевую канализацию нечистоты из клозетов и отхожих мест. Но оговаривалось, что в местах сливов нечистот в дождевую канализацию должны устраиваться особые заградительные решетки для задержания твердых нечистот.

Но даже это простое требование игнорировалось — осадочные колодцы дождевой канализации на перекрестках улиц вскоре превратились, по сути, в выгребные ямы. Явно вынужденное решение городских властей (констатация факта) вело, как бы мы сейчас сказали, к экологической катастрофе. Подземные деревянные короба дождевой канализации имели щели и неплотные стыки (до одного пальца шириной), поскольку делались из самых дешевых материалов: горбыля и барочного леса (барки, привозившие дрова в Петербург, делались для одноразового использования — после разгрузки их разбирали на доски, а не гнали вверх против течения, что было бы убыточно). Проникновение в окружающую почву дождевой воды вполне допустимо, но когда по щелястым трубам-коробам пошли нечистоты, санитарные врачи забили тревогу: эпидемии инфекционных заболеваний стали распространяться на целые районы, причем почти всегда фиксировалось территориальное совпадение очага заболевания с размещением коммуникаций дождевой канализации.

 

Отсутствие городской сливной канализации

Канализация — система удаления сточных вод: хозяйственно-фекальных (бытовых), производственных (от промышленных предприятий), атмосферных (от таяния снега и дождей). По способу удаления различают сливную и вывозную (ассенизационную) канализацию. Как показывала практика, ассенизационными средствами вывозилось в лучшем случае около 1/3 жидких нечистот, остальные просачивались в грунт, загрязняли и заражали почву и грунтовые воды городов. Стоимость вывоза нечистот обходилось почти в 100 раз дороже, чем слив их по системе канализационных труб. Но, несмотря на то что сливная бытовая канализация более гигиенична и экономична, ее не существовало в Петербурге до начала ХХ века. Имелись только общегородская дождевая канализация и множество производственных.

Необходимость городской канализации для спуска нечистот в Петербурге ощущалась очень остро. С 1868 по 1917 год предлагалось 48 проектов ее устройства, но ни один из них не реализовали.

Первая система городской сливной канализации появилась в Гатчине и Царском Селе. В 1902 году учреждается Вневедомственная комиссия по улучшению санитарных условий в Царском Селе. Под ее руководством в течение 1902–1904 годов после разработки проекта проложили канализационную сеть из керамических труб протяженностью 45 верст.

Пять лет (1903–1908) ушло на сооружение из бетона очистной биологической станции, занимавшей площадь около 5 тыс. кв. саженей и рассчитанной на обслуживание 40 тыс. человек. Располагалась станция на реке Славянке ниже деревень Липицы и Ново-Веси. Ближайшая деревня ниже по течению — Московская Славянка — находилась на расстоянии шести верст. Очистную станцию построили в крытом помещении, чтобы избежать замерзания нечистот в зимние месяцы. Очистка осуществлялась биологическим методом: загнивание жидкости с применением септиков и окислителей разного рода. Частичная эксплуатация канализации с очистными сооружениями началась 1 декабря 1905 года. Планировалось создание еще и озонной станции для обеззараживания сточных вод в периоды эпидемий, но этот проект не осуществили. Первая городская канализация успешно функционировала в Царском Селе, назрело создание канализационной системы для всего Петербурга, но наступил 1917 год…

 

Удаление бытового мусора

Помойные ведра обычно ставили у квартирных дверей на черных лестницах, чтобы исключить зловоние в кухне. Мусорные (для сухого мусора) и помойные (для пищевых отбросов) сборные ямы устраивались во дворах или в виде избушек с открывающейся дверкой, или в виде ларей с крышкой. Реже они находились в специальном помещении в самом доме (обычно под черной лестницей).

По переписи 1881 года не все дворы имели помойные ямы. Из 9361 двора только в 7865 дворах имелось 10 578 ям. В более крупных домовладениях, обычно принадлежавших юридическим лицам, на двор приходилось по 2 ямы (табл. 24).

Мусорщики занимались вывозом мусора и уборкой мертвых животных, тряпок. В 1871 году Городская дума заключила на 20 лет контракт с купцом Мосягиным, по которому он получал исключительное право на вывоз палого скота. Для переработки животных продуктов Мосягин построил завод.

Мусор вывозился на свалки, они располагались на реке Карповке, у Галерной гавани, наиболее известная, самая крупная из них находилась у Забалканского проспекта (на месте современных домов № 73–83 по Московскому пр.) и называлась она «горячим полем», потому что отбросы прели, разлагались, и над полем почти всегда стоял зловонный и густой туман. В санитарных целях летом, в сухую погоду, свалки сжигались.

Таблица 24

Количество помойных ям во дворах