Жизнь мужа Ясуко с её непонятными порывами шла своим чередом. Когда Ясуко думала, что Юити на занятиях, он мог вернуться за полночь; когда она полагала, что он остался дома, он вдруг куда-то уходил. Даже несмотря на то, что Юити всегда был чем-то недоволен, был брюзгой, как называла его мать, жизнь Ясуко теперь стала более спокойной, можно сказать, почти счастливой. На то были причины. Она мало на что обращала внимание, кроме того, что происходило внутри нее.

Приход и окончание весны не вызвали у Ясуко ни малейшего интереса. Внешние проявления вещей не имели власти над ней. Ощущение того, что маленькие ножки брыкаются внутри нее, чувство, что она разрешает эту крошечную жестокость, – все это было непрерывным опьянением, которое началось с неё и закончится ею. Так называемый внешний мир поглотился её внутренним миром, она сосредоточилась на мире внутри себя. Внешний мир был ей просто не нужен.

Когда Ясуко представляла, как маленькие лоснящиеся лодыжки и маленькие лоснящиеся подошвы, покрытые чистыми крошечными складочками, высовываются из глубокой ночи и пинают темноту, она чувствовала, что её собственное существование стало не чем иным, как самой этой теплой, кровавой, кормящей темнотой. Это снедающее чувство, ощущение вторжения в её внутренности, подозрение, что она больна, по, прежде всего, чувство неизмеримого восторга: любые распутные желания или снисходительность – они были извинительны. Ясуко улыбалась какой-то принадлежащей только ей далекой улыбкой. Иногда она смеялась прозрачным смехом, иногда не смеялась вовсе. Её улыбка была совсем как у слепого, улыбка, едва теплящаяся на лице человека, вслушивающегося в далекий звук, который только он может услышать.

Если хоть один день ребенок внутри неё не двигался, она изводилась от беспокойства. Наверняка он умер! её ласковой свекрови доставляло большое удовольствие, когда она рассказывала ей об этих детских страхах и надоедала её просьбами о подробных советах.

– Выходит, что и Юити не позволяет никаких проявлений чувств, – сказала она своей невестке с успокоительным видом. – Наверняка именно поэтому он и уходит из дому, чтобы напиться. Будущий ребенок определенно внес неразбериху в его жизнь – радость, смешанную с беспокойством.

– Нет, я так не думаю, – убежденно ответила Ясуко. Для её самодостаточного состояния духа утешений не требовалось. – Напротив, что меня больше всего беспокоит, так это то, что я до сих пор не знаю, кого я ношу – девочку или мальчика. Что если теперь, когда я почти твердо уверена, что это мальчик, и думаю о копии Ю-тяна, родится девочка, похожая на меня, что я буду делать?

– О господи! Я надеюсь, что будет девочка. Хватит с меня мальчиков! Их так трудно растить!

Так они превосходно ладили друг с другом. Когда у Ясуко возникали дела, требующие её выхода из дома в её смущающей физической бесформенности, свекровь с радостью отправлялась вместо нее. Но когда эта женщина со своей болезнью почек возникала в сопровождении Киё, служанки, не многие встречали её без того, чтобы у них не вылезали из орбит глаза от удивления.

В один из таких дней Ясуко вышла, чтобы дать прибрать в доме, и отправилась в сад прогуляться. Она обошла вокруг клумбы на заднем дворе, которая в основном поддерживалась в порядке усердными трудами Киё. Она держала в руке ножницы, намереваясь срезать немного цветов для гостиной.

Азалии, обрамляющие цветник, были в разгаре цветения. Сезонные цветы – анютины глазки, душистый горошек, настурции, «разбитое сердце» и роголистник – все зацветало. Ясуко выбирала, какие срезать. На самом деле её не слишком занимали цветы. Роскошь выбора, легкость, с которой можно получить то, что она выберет, красота их – какое все это имеет значение? Ясуко раздумывала, щелкая ножницами. Лезвия немного заржавели и сопротивлялись в её пальцах с легким скрежетом.

Неожиданно она поняла, что думает о Юити. Эти размышления зародили в ней сомнения по поводу её материнских инстинктов. Но разве, в конце концов, это не Юити? Это прекрасное существо внутри неё, которое выражает такое неприкрытое потворство своим желаниям, не важно, как жестоко оно к ней, и которое не появится на свет до назначенного времени – разве это не он сам? Опасаясь, что может разочароваться, когда увидит младенца, Ясуко дошла до того, что стала желать, чтобы эта изолирующая её от мира беременность длилась годами – она не против.

Не отдавая себе отчета, Ясуко срезала стебель светло-алого «разбитого сердца» прямо перед собой. В её руке оказался единственный цветок на стебельке, длиной не больше её пальца. «Как это я срезала так коротко?» – спросила она себя.

«Разбитое сердце» – эти слова звучали пусто и нелепо. Ясуко остро чувствовала нутром, как сильно она повзрослела. «Что такое чистота, которая близка к желанию отомстить? Разве мне не доставляет удовольствия смотреть в глаза мужу особым взглядом, а потом ждать его выражения вины и смущения?» О тех разнообразных удовольствиях, которые, как она предчувствовала, муж никогда не доставит ей, по причине чего она даже скрывала чистоту своего сердца, – обо всем этом она хотела думать как о своей «любви».

Эта безмятежная линия волос, эти прекрасные глаза, изящность линии между ртом и носом были почти благородными из-за слегка анемичного цвета её кожи. Свободное платье с классическими складками, которое она специально заказала, чтобы скрыть расплывшиеся формы тела, замечательно на ней сидело. Её губы были обветренными, и она часто облизывала их языком. Это значительно усилило привлекательность её губ.

Юити, возвращающийся домой с учебы, шел по дорожке позади дома и остановился возле садовой калитки. Обычно, когда она открывалась, начинал громко звенеть колокольчик. Не дав колокольчику зазвенеть, Юити придержал калитку рукой и проскользнул в сад. Он стоял в тени деревьев и наблюдал за женой.

«Вот отсюда, с этого расстояния, – говорил он себе печально, – я действительно могу любить свою жену. Расстояние даст мне свободу. Когда я не могу прикоснуться к ней, когда я просто смотрю на нее, как красива Ясуко! Складки на её платье, её волосы, её выражение лица – как они чисты! Если бы только я мог сохранять это расстояние!»

Однако в этот момент Ясуко увидела коричневый кожаный портфель, высовывающийся из-за ствола дерева. Она позвала Юити по имени. Это был крик человека, который вот-вот пойдет ко дну. Юити вышел из своего укрытия, и Ясуко заторопилась к нему. Юбка зацепилась за низкую оградку цветника из согнутого бамбука. Ясуко споткнулась и упала на скользкую землю.

Юити на секунду сковало страхом. Он подбежал к жене и помог ей подняться. Юбка была перепачкана рыжеватой землей, только и всего, на Ясуко не было ни царапины.

Она тяжело дышала.

– С тобой все будет в порядке, правда?- испуганно спросил Юити. Сказав это, он понял, что страх, который он почувствовал, когда Ясуко упала, был связан с его тайным желанием, и его бросило в дрожь.

Когда он это сказал, Ясуко побледнела. Пока он помогал ей встать, её мысли были заняты лишь Юити. Она не думала о ребенке.

Юити уложил Ясуко в постель и позвонил врачу. Когда вскоре вернулась его мать в сопровождении Киё и увидела врача, как ни странно, она не проявила никакого беспокойства. Выслушав рассказ Юити, она сказала ему, что когда она была беременна им, то упала на лестнице, пролетев две-три ступеньки, и ничего не произошло.

– Неужели ты действительно нисколько не беспокоишься? – не удержался от вопроса Юити.

– Полагаю, это естественно, что беспокоишься ты, – ответила его мать с улыбкой.

Юити вздрогнул, словно она разгадала его зловещее желание.

– Тело женщины, – начала мать, словно читала лекцию, – несмотря на кажущуюся хрупкость, на удивление сильное. Когда она споткнулась и упала, младенец в животе скользнул вниз словно по ледяной горке, и ему это понравилось. Мужчина, с другой стороны, существо хрупкое. Никто не думал, что здоровье твоего отца так сильно пошатнется!

Врач ушёл, сказав, что с Ясуко, по всей видимости, все в порядке, но им придется подождать развития событий, но Юити не отходил от жены. Когда по телефону позвонил Кавада, Юити велел Кис сказать, что его нет дома. Глаза Ясуко переполняла благодарность.

На следующий день плод снова начал сильно, почти надменно, толкаться в утробе матери. Все семейство почувствовало большое облегчение. Ясуко не сомневалась, что такая гордая сила ног может принадлежать только мальчику.

Юити больше не мог хранить глубоко прочувствованную радость в себе. Он поведал Каваде об этом эпизоде. На высокомерном лице начинающего стареть бизнесмена читалась ревность.