В палатку командира полка принесли свежую почту. Урманов взял в руки фронтовую газету «Тревога».

— Ну-ка послушай, Михаил Ерофеевич, что у нас делается на Большой земле! — окликнул он начальника штаба и начал читать: — «11 августа передовые части 6-й гвардейской танковой армии Забайкальского фронта перевалили Большой Хинган… Продвинувшись с 9 по 14 августа по территории Маньчжурии на 250–400 километров, войска Забайкальского фронта оказались в глубоком тылу противника и развернули наступление на крупные города Калган, Жэхэ, Мукден, Цицикар… Продолжаются сильные бои за овладение городом Хайлар, в котором засело более трех тысяч японцев… Войска Первого и Второго Дальневосточных фронтов продолжают продвигаться по Маньчжурии в восточном и северном направлениях. Наши самолеты нанесли мощные бомбовые удары по железнодорожным объектам, по укрепленным районам и административным центрам Маньчжурии — Харбину и Чанчуню, а также по портам Расин, Юки, Сейсин…»

— Молодцы! — немного постояв в молчании, произнес Урманов.

— А у нас вот застопорилось, — вздохнул начальник штаба.

— Да…

Командир полка, отложив на топчан газету, склонился над раскрытой картой.

Еще день назад в маленьком пограничном поселке Хандаса хозяйничали японские полицейские. Сегодня Хандаса стала советской. Над бывшим полицейским постом, как пламя, затрепетал на свежем ветру красный советский флаг.

Наши подразделения, развивая наступление, продолжали преследовать отступающих японцев. За три дня советские войска продвинулись на двадцать километров и вышли на берег реки. Здесь им преградил путь сильный артиллерийский и минометный огонь противника.

Японцы умело использовали местность для обороны. К тому же надо добавить, что и сама местность давала им большие возможности: куда ни глянь — везде топкие болота или голые, лишь кое-где покрытые редким кустарником плешины. Замаскироваться и подойти к японским позициям незамеченным было невозможно.

Отступая, японцы взорвали мост, а по местам, удобным для переправы, вели непрерывный артиллерийский обстрел.

— С правого фланга поступили известия? — спросил подполковник Урманов начальника штаба.

— На правом фланге наши подразделения вышли к отрогам Камышового хребта, — ответил начальник штаба. — Батальон Светлецкого продвигается к Татарскому проливу.

— Значит, Светлецкий выходит к горе Харамитоги с юго-запада? А здесь, на главной магистрали, наступление приостановилось. Да-а, крепкий орешек попался…

— Левее от шоссе, по данным нашей разведки, японские укрепления значительно слабее. Если попробовать там?

— Правильно, — быстро ответил Урманов. — Михаил Ерофеевич, где японская карта, которую добыли вчера разведчики Остапова?

— Вот она.

Урманов и начальник штаба склонились над принесенной Кандалиным и Атаманычем японской топкартой.

Этой же ночью, под покровом темноты, стрелковая рота и разведвзвод лейтенанта Остапова, сойдя с шоссе, углубились в чернеющее слева болото. В это время на другом участке наша артиллерия, отвлекая внимание противника, открыла огонь по японским позициям.

Пройдя с километр по топкой грязи, проваливаясь в ямы, бойцы незамеченными подошли к реке и бесшумно вошли в воду.

Ледяная вода обжигала. Вброд и вплавь бойцы переправились на противоположный берег и залегли в кустарнике, а разведчики поползли вдоль берега в сторону чернеющей сопки, из-за которой била по нашим частям японская артиллерия.

Миша вместе со всеми разведчиками лежал в густых зарослях высокого широколистного папоротника. Над его головой летели снаряды: наши — в сторону сопки и японские из-за сопки — в нашу сторону.

Все вокруг гудело и дрожало от взрывов.

Неожиданно японцы замолчали.

— Накрыла, — сказал лейтенант Остапов.

Но в это время японская артиллерия вновь начала обстрел. Теперь японские орудия били откуда-то правее прежнего места.

— Видать, перебросили, — прислушиваясь к свисту летящих снарядов, проговорил старший сержант Дегтярев.

— Похоже, перебросили, — согласился лейтенант и добавил: — Товарищ старший сержант, берите радиста, пятерых бойцов, постарайтесь подняться на вершину сопки и уточнить местонахождение японских орудий. Оттуда будете вести корректировку огня нашей артиллерии. Сигнал для начала огня — зеленая ракета. Выполняйте.

— Есть! — козырнул Дегтярев.

— Товарищ лейтенант, — тронул Остапова за рукав Атаманыч, — пошлите меня со старшим сержантом.

— Нельзя, Миша, задание трудное и опасное. — Последнее слово лейтенант договорил совсем тихо.

— Я понимаю. Но все равно пошлите.

— Сказано тебе: нельзя.

— У меня с японцами свои счеты, за Кандалина. Потом мне наблюдать сподручнее, я маленький, японцы меня не заметят. Товарищ лейтенант!

Остапов в раздумье посмотрел на бойцов, готовых отправиться в путь, на Атаманыча. «А может быть, и вправду мальчику легче будет спрятаться и наблюдать? — подумал он. — А риск везде. Вон как гудит от взрывов земля…»

— Товарищ лейтенант… — Миша смотрел на командира умоляющим взглядом.

— А как ты думаешь, Дегтярев? Возьмешь Ковальчука? — повернулся лейтенант к старшему сержанту.

— Боец он хороший, — отозвался Дегтярев.

— Ладно, пойдешь на задание, — решительно сказал Остапов.

Маленький отряд старшего сержанта Дегтярева скрылся в темноте. Остапов передал на командный пункт радиограмму: «Прекратите высылать болванки. Ждите зеленую ракету».

Советская артиллерия смолкла.

Уже начало рассветать. Сквозь редеющий туман разведчикам Дегтярева, устроившимся в большой воронке на склоне сопки, хорошо была видна расположившаяся внизу японская батарея. Японцы как раз меняли позиции, перебазируя орудия на правый фланг.

— Пора начинать, — сказал Дегтярев и поднял над головой ракетницу.

Зеленая ракета взвилась в серое небо, и в тот же момент в сторону японцев пролетел первый снаряд.

— Иванов! — крикнул старший сержант Дегтярев; радисту. — Передавай: вижу шесть орудий. Перелет четыреста метров.

Снова прогудел над головой снаряд.

Дегтярев приник к биноклю:

— Недолет сто метров. Хорошо. Японцы, кажется, собираются снова менять позицию.

Японцы поняли, что кто-то корректирует огонь советской артиллерии, и к тому месту, откуда поднялась ракета, направили свой отряд.

— Хорошо, хорошо, — приговаривал Дегтярев, следя в бинокль за результатами огня нашей артиллерии.

Вдруг рядом с ним в бруствер с шипением вонзилась пуля. Но разведчики уже заметили окружавших их японцев и заняли круговую оборону.

Засвистели пули. Японцы остановились.

Миша пока еще не сделал ни одного выстрела. Его сектор наблюдения был расположен ближе к нашим войскам, и японцы здесь не показывались. Но когда перестрелка стала усиливаться, он не выдержал и обернулся.

Все разведчики, кроме радиста, прильнувшего к рации на дне воронки, отстреливались от наступающих врагов. Вдруг Дегтярев ткнулся вниз головой и сполз по брустверу вниз. Миша бросился к нему.

— Товарищ старший сержант!

— На место, Ковальчук! — резко крикнул Дегтярев. — Я тут сам справлюсь.

Миша возвратился на свое место вовремя: с его стороны к воронке подползали два самурая. Мальчик видел их низко склоненные головы, узкие плечи с зелеными погончиками.

Японцы двигались короткими перебежками, припадая за каждой выемкой.

Атаманыч достал из сумки гранату. Поставил ее на боевой взвод. Японцы были шагах в двадцати. Он метнул гранату и прижался к земле.

Гранатные взрывы гремели со всех сторон воронки. Японцы отступили.

— Иванов! Передавай: четыре японских орудия выведены из строя, два оставшиеся перебрасывают на левый фланг. Передай, что нас окружили и что мы стоим насмерть.

После короткой передышки японцы возобновили наступление. Снова засвистели пули, загремели гранатные взрывы. Один разведчик уже лежал на дне воронки, раненный в голову. Его место занял радист.

Опять наступила передышка.

— Русский, сдавайся! — кричали японцы из-за кустов. — Вас мало, нас много! Давай ответ: сдаешься?

— Вот вам ответ, самураи проклятые! — сквозь зубы проговорил Дегтярев и дал по кустам автоматную очередь.

Японцы открыли бешеный огонь. Дегтярев пригнулся. Когда выстрелы смолкли, он на мгновение поднял голову и, пригнувшись снова, крикнул:

— Иванов, к рации! Японцы устанавливают три орудия на старой огневой позиции.

Но советские снаряды продолжали рваться в стороне от орудий.

— Иванов! Давай скорей! Давай! Чего же ты? — Дегтярев обернулся и осекся: радист лежал, опрокинувшись вниз головой. — Э-эх, гады!

Увидев, что Иванов убит, Атаманыч кубарем скатился к рации и нагнулся к микрофону:

— Урал! Урал! Я — Уфа! Я — Уфа! Как слышишь? Перехожу на прием. Перехожу на прием. Урал слышит, товарищ старший сержант!

— Передавай! Японцы установили три орудия на прежней огневой позиции. Понял?

— Понял!

После нескольких советских залпов японские орудия замолчали.

Между тем японцы сжимали разведчиков все в более и более тесное кольцо. У разведчиков подходили к концу боеприпасы. Теперь они стреляли редко, только наверняка.

Японцы выжидали, уверенные в том, что советские солдаты уже в их руках.

Старший сержант Дегтярев, Атаманыч и трое оставшихся бойцов готовились к последнему бою.

В это время наши подразделения, преодолев реку, уже вели бой на ее южном берегу. Части Урманова двигались к горе Харамитоги.

— Сколько осталось гранат? — спросил Дегтярев.

— У меня одна, — ответил один боец.

— И у меня тоже одна, — сказал другой.

Больше гранат у разведчиков не было.

— Гранаты берегите на крайний случай, — тихо сказал Дегтярев. — У меня тоже последняя.

Японцам, видимо, надоело ожидать в бездействии, и из кустов раздалось несколько выстрелов.

— Сейчас опять пойдут, — сказал Дегтярев. — Все по местам.

Но вдруг сзади японской цепи послышалось русское «ура». Японцы открыли торопливую, беспорядочную стрельбу, а «ура» гремело все громче, все ближе. Японцы побежали. Им вслед полетели последние гранаты разведчиков.

— Ура-а! — закричал Дегтярев и, схватив автомат, вскочил на бруствер.

— Ура-а! — подхватил Атаманыч.

По склону сопки, преследуя японцев, бежали советские солдаты.