Советские войска неудержимо продвигались вперед. Подразделения полковника Урманова в районе сопок Зеленой и Голой окружили группировку японских войск.
Около полудня из расположения окруженных японских войск к передовым советским постам вышел, сопровождаемый тремя солдатами, парламентер — низкорослый японский капитан с белым флажком.
Его доставили в штаб полка. Японец передал, что командир окруженных японских подразделений полковник Оскуда просит прислать советских представителей для переговоров.
…Узкая мокрая дорога извивалась среди поросшего высоким багульником болота, как бесконечно длинная змея. Глухо шумела вокруг темная, непроходимая тайга. Даже в знойный летний день солнечные лучи пробивались сюда сквозь листву и хвою жидкими, бледными пятнами.
Если бы не война, наверное, еще долго эти места не увидели бы человека.
Грозная война собрала сюда тысячи людей, нарушила вековую тишину тайги, повергла на землю лесные великаны деревья, поломала непролазные кудрявые кустарники, смешала с грязью цветы и высокие травы.
По дороге двигался небольшой отряд советских бойцов с тремя офицерами — майором и двумя лейтенантами. Шагов на пять впереди шел низкорослый японец. Он быстро семенил кривыми, колесом, ногами, и казалось, что японец не идет, а катится, словно мячик. Его выцветший коричневый китель с капитанскими погонами заскоруз от пота и при каждом движении руки топорщился на спине, как отставшая от дерева кора.
Японец свернул на боковую тропинку. Люди вытянулись цепочкой.
За японским парламентером шагал переводчик лейтенант Козлюк, «политотдельский японец», как звали его в шутку друзья. За Козлюком шел заместитель командира полка майор Строев. Замыкали шествие лейтенант Остапов и несколько бойцов.
Тропинка спускалась в овраги, поднималась на сопку и, пропадая в кустах, снова убегала по склону в лощину. По мере приближения к позициям врага идти становилось труднее. То вдруг оказывался впереди крутой и голый, как стена, подъем, то преграждали путь завалы из срезанных снарядами деревьев и перевернутые доты. Из-за кустов распространялся тяжелый смрад от разлагающихся конских трупов.
«Хорошо потрудились наши артиллеристы, — с удовлетворением подумал Остапов, — крепко намяли бока самураям».
Когда советская делегация поднялась на сопку и оказалась в виду командного пункта японцев, в небе одна за другой взвились три ракеты: красная, белая, зеленая.
— Спросите, что за сигнал, — обратился Строев к Козлюку.
Козлюк перевел вопрос.
Японский капитан ткнул пальцем в свои часы: мол, сигнал показывает время.
К отряду подошли три японца. Вспыхнули три карманных фонарика, ослепив наших бойцов.
Строев приказал потушить фонари и недовольно проговорил:
— Ведите нас к командиру полка.
— Вас, господин майор, к нему сейчас проведут. Остальные же останутся здесь. Если они понадобятся, их пригласят.
— Мне нужен мой переводчик, — сказал Строев.
— Может быть, обойдетесь без переводчика? — спросил капитан. — Ведь русские офицеры, служащие на Дальнем Востоке, все знают японский язык. Не так ли?
— Я не знаю.
Японцы посовещались.
— Ну ладно. Мы согласны: ваш переводчик пойдет с вами.
Строев, Козлюк и японцы спустились в бетонированный блиндаж. Пройдя несколько отсеков, они вошли в просторную комнату с большим столом, диваном и мягкими креслами.
На диване сидел хилый, узкоплечий японский полковник с морщинистым лицом и седыми, коротка остриженными волосами. Ему было лет шестьдесят.
Майор Строев отдал полковнику честь. Японец в ответ чуть приподнялся с дивана и жестом пригласил его сесть в стоящее немного поодаль кресло. Когда Строев сел, полковник дал знак, и японцы, приведшие советских парламентеров, вышли. В комнате остались четверо: Строев, Козлюк, японский полковник и его переводчик, молодой офицер лет двадцати трех.
Старик полковник долго разглядывал советских офицеров. Чем дольше и пристальнее он вглядывался, тем больше хмурых морщинок собиралось на его лице. Наконец он что-то сказал своему переводчику.
Переводчик обратился к Строеву:
— Мой полковник хочет знать, с чем вы явились к нам, господа?
Строев взглянул на Козлюка: правильно ли, мол, переведены слова полковника? Козлюк утвердительно кивнул головой: «Правильно!»
— Мы пришли, чтобы договориться о прекращении бессмысленного кровопролития, которое не нужно ни вашему, ни моему народам. Наше командование именно так поняло присылку к нам вашего парламентера.
Японский офицер перевел полковнику слова советского майора. Полковник ответил медленно, как-то нехотя и не глядя на Строева:
— Я получил императорский рескрипт о прекращении огня…
— Значит, вы готовы сложить оружие и сдаться?
— Прекратить огонь — это еще не значит сдаться, — процедил полковник.
— Что значат ваши слова?
— То, что я сказал…
— Но разве вы не считаете себя окруженными? — с едва заметной иронией спросил Строев.
— Окружение — понятие относительное, — сказал полковник. — У меня около четырех тысяч боеспособных солдат и офицеров, проникнутых духом богини Аматерасу и беззаветно преданных микадо. Стоит мне отдать приказ, и окружение будет прорвано.
Строев спокойно выслушал полковника.
— Скажите ему, лейтенант, — обратился он к Козлюку, — что мое командование направило меня для того, чтобы договориться об условиях капитуляции окруженных японских подразделений.
Слово «капитуляция» полковник понял без перевода.
— Капитуляция?! — истерически закричал он и вскочил с дивана. — Понимаете ли вы, что говорите? — Старик трясся в нервном ознобе, и, если бы его не поддерживал офицер-переводчик, он, наверное, упал бы. — В моем же доме предлагать мне капитуляцию! Я прикажу вас расстрелять! — неистовствовал полковник. — Мы никогда не сдаемся на милость победителя. За нас сама богиня Аматерасу!
Майор Строев спокойно наблюдал за беснующимся японцем. Потом хладнокровно обернулся к Козлюку:
— Скажите ему, лейтенант, что мы не испытываем ни малейшего желания наблюдать его истерику, и что, если даже они нас расстреляют, положение их окруженной группировки не улучшится, каким бы духом проникнута она ни была.
Старый полковник в изнеможении упал на диван, словно боксер после тяжелого раунда, и, нажимая дрожащими пальцами кнопку на краю стола, выкрикивал:
— Вон! Вон отсюда! Запереть их!
В дверях показались три вооруженных японских солдата.
В это самое время лейтенанта Остапова ввели в соседний блиндаж. Там его уже ожидал японский капитан — недавний парламентер.
— Где наш майор? — спросил Остапов. — Солдат сказал, что меня вызывает майор Строев.
Японец скривился:
— Вас вызвал я, капитан Мицубиси. Майору вы больше не нужны, да и он вам тоже.
— Я вас не понимаю! — Остапов настороженно посмотрел в глаза капитана.
— Тут и понимать нечего. Вы и ваш майор — наши пленники. Теперь каждый из вас должен позаботиться сам о себе. Все зависит от вас самого. Японское командование нуждается в вашей помощи. Чем скорее вы нам поможете, тем скорее получите свободу. А сейчас…
Японец достал из кармана пистолет и постучал рукояткой по столу. В блиндаж вошли два солдата.
«Ну, лейтенант, теперь держись! — сказал себе Остапов. — Попал ты, брат, в ловушку…»
Это действительно была ловушка. Японцам нужно было установить район сосредоточения главных сил Советской Армии для того, чтобы пробить брешь в наиболее слабом участке Харамитогского укрепрайона и вывести свои войска из окружения.
Но как получить нужные сведения? Засылка разведчиков не принесла результатов. Самураи-смертники, переодетые в советскую военную форму, проникнув в расположение наших войск, сразу же были опознаны, а те немногие сведения, которые поступали от уцелевших разведчиков, были разноречивы и нуждались в проверке. Между тем был дорог каждый час, потому что кольцо, окружавшее японцев, сжималось все теснее и теснее.
Тогда начальник разведки капитан Мицубиси предложил полковнику Оскуда простой, но коварный план; отправить к русским парламентера с предложением о перемирии. Русские не откажутся от переговоров и пошлют к японцам своих представителей. Они-то и окажутся теми «языками», от которых японцы получат нужные им сведения о расположении советских войск.
Капитан Мицубиси сам вызвался осуществить свой план и идти парламентером.
Первая часть намеченного им плана удалась блестяще. В руках японского командования оказались три советских офицера. Одного из них, самого молодого, капитан Мицубиси и решил использовать для осуществления второй половины своего плана.
Но молоденький советский лейтенант не оправдывал надежд японского разведчика: не отвечая ни на один вопрос, он повторял твердо и решительно:
— Проведите меня к нашему майору! Вы чините произвол.
— О каком произволе вы говорите? — Японец пожал плечами.
— Вы не имеете права нарушать международный закон о парламентерах.
— Забудьте, лейтенант, эти слова, — осклабился капитан. — Вы не парламентер, а… как это у вас называется?.. — «язык». Понятно? Всего лишь маленькая военная хитрость.
— Это не маленькая военная хитрость, а большая самурайская подлость!
— Но-но, не так резко! Возьмите себя в руки, лейтенант. Поверьте, я не хочу с вами ссориться. Я требую от вас совсем немного: скажите только, где у вас больше орудий и солдат, а где меньше. Тогда, как говорит русская пословица, и волки будут сыты, и овцы целы.
— Ошибаетесь, господин самурай: вы не только волки, вы самые презренные хищники, вы шакалы! А что касается овец…
— Я предлагаю вам, господин лейтенант, осторожнее выбирать выражения, — прервал его капитан, — Учтите, что ваше красноречие мне скоро надоест, и тогда советское командование может лишиться одного из своих самых смелых офицеров и прекрасных ораторов. Надеюсь, вы меня поняли, лейтенант?
Они стояли один против другого почти вплотную — японский самурай и советский лейтенант. Лейтенант ничего не ответил на угрозу, но в его глазах Мицубиси прочел только ненависть и презрение. Почувствовав, что советский офицер готов броситься на него, японец дал знак солдатам, и в ту же минуту Остапов ощутил сильный удар в спину. Он повернулся и увидел, что солдат поднял приклад для второго удара. Остапов отскочил в сторону, и удар пришелся в грудь Мицубиси. Капитан отлетел к стене и стукнулся об нее головой. Придя в себя, Мицубиси подбежал к солдату и ударил его рукояткой в переносицу. Солдат со стоном присел.
Воспользовавшись общим замешательством, Остапов начал пятиться к двери, вытаскивая из кармана пистолет. Но тут другой солдат ударил его прикладом по руке. Взведенный пистолет упал на пол, грохнул выстрел. Японцы шарахнулись по углам. Но капитан успел выстрелить в Остапова, который был уже у самой двери.
— Врешь, самурай! Так просто тебе меня не взять! — крикнул Остапов, зажав рану на бедре рукой, он стиснул зубы и потянулся к своему пистолету, валявшемуся на полу. Он выстрелил в капитана. Пуля, просвистев у того над головой, пробила дырочку в стене.
На Остапова обрушился град ударов, били прикладами. Он потерял сознание.
— Хватит, — распорядился капитан. — Не забейте его до смерти, он нам еще нужен.
В это время в блиндаж вошел адъютант полковника Оскуды. Командир полка вызывал к себе капитана Мицубиси с докладом.
* * *
После неудачного разговора с советскими парламентерами полковник Оскуда был мрачнее обычного.
Десять часов тому назад он получил приказ командующего Сахалинской дивизии генерала Судзуки. В приказе говорилось, что русские требуют безоговорочной капитуляции, и предлагалось всеми мерами оттянуть еще время, поскольку надежда на спасение окруженной группировки еще не совсем потеряна. Генерал обещал прислать помощь в течение ближайших пяти-шести часов. Но вот прошло уже десять часов, а помощи нет, как нет и нового приказа.
Полковник Оскуда понимал, что ему приходится рассчитывать только на свои силы и что спасти окруженную группировку может лишь прорыв кольца изнутри. И если бы знать, в каком месте это кольцо наименее укреплено русскими, и ударить наверняка, то успех японских войск обеспечен. Если бы знать… Но он этого не знает. Может быть, капитану Мицубиси удалось выведать у русского лейтенанта нужные сведения?
Полковник приказал адъютанту вызвать начальника разведки капитана Мицубиси.
Полковник вспомнил, как стояли перед ним майор Строев и лейтенант Козлюк, гордые и бесстрашные. Таких не заставишь говорить ни под какими пытками. «Капитуляция! Капитуляция!» — послышалось полковнику, и он встряхнул головой, чтобы прогнать страшное видение. «Что же делать? Что же делать? — лихорадочно думал он. — Возможно, остается одно — харакири! Но что скажут о нем люди? Что полковник Оскуда бросил в трудный час солдат и офицеров императора Хирохито? Нет, нужно что-то придумать! Нужно найти какой-то выход…»
В блиндаж вошел капитан Мицубиси.
— Господин полковник, докладывает капитан Мицубиси… — начал капитан рапортовать по всей форме.
Но полковник нетерпеливо прервал его:
— Ну как? Что вы узнали?
— Пока мне не удалось узнать ничего определенного, господин полковник: сейчас русский лейтенант без сознания. Но я не теряю надежды развязать ему язык.
Полковник мрачно выслушал капитана.
— Я считаю, — сказал он, — что ваша затея — пустое дело. Пора бы вам уже знать, капитан Мицубиси, что ставка на предателей не применима к русским. Но поскольку вы уже начали это дело, не остается ничего другого, как довести его до конца. Обещайте этому офицеру золотые горы или беспощадно пытайте его, но через час интересующие нас сведения должны лежать у меня на столе. Запомните: через час и ни минутой позже. Вы отвечаете за это дело. Так что через час у вас будет, как говорят русские, либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Если не ошибаюсь, вы большой любитель русских поговорок.
— Слушаюсь, господин полковник! — произнес капитан и выскочил из блиндажа.
Полковник посмотрел на ручные часы. Было двадцать два часа двадцать минут.
— Итак, жду еще час и десять минут, а затем, если не будет приказов генерала, начну прорыв. Да, прорыв — и безотлагательно! — проговорил вслух полковник и нажал кнопку.
В дверях показался адъютант.
— Созвать ко мне всех офицеров от командиров рот и выше!
— Есть, господин полковник! — ответил адъютант и исчез.
* * *
В штабе полка шло совещание.
Полковник Оскуда коротко разъяснил задачи, стоящие перед окруженной группировкой. Они сводились к следующему: все подразделения должны быть приведены в состояние боевой готовности. В полночь будет начат прорыв кольца. После двадцатиминутной артиллерийской подготовки по сигналу из штаба все подразделения должны броситься в брешь, образованную артиллерией.
Затем полковник обратился к командиру первого батальона:
— Майор Никомура, каков дух в вашем батальоне?
Молодой бравый майор вскочил с места.
— Господин полковник! В батальоне все в порядке. Все ждут приказа к бою и полны решимости победить русских.
— Командир второго батальона, доложите о состоянии вашего батальона.
— Все в порядке, господин полковник! — Широкоплечий майор вытянулся перед командиром. — Боеприпасов достаточно. Продовольствием обеспечены на два дня.
— А каково настроение солдат? — настороженно спросил полковник.
— Настроение?.. — Майор замялся.
— Ну, говорите же, я жду? — нетерпеливо крикнул полковник.
— Некоторые солдаты говорят… говорят, что император…
— Что — император? — заревел Оскуда.
— Говорят, что император издал приказ о капитуляции…
— Что?! О капитуляции?! — Полковник вскочил с места и, подойдя вплотную к побледневшему майору, зашипел: — Это вражеская агитация, рассчитанная на деморализацию наших войск. Каждого, кто заикнется о капитуляции, я приказываю расстреливать как предателя! Понятно?
— Так точно, господин полковник!
— Нет ли подобных настроений в других подразделениях?
— Никак нет, господин полковник! — услышал он в ответ.
Во многих подразделениях подобные слухи ходили среди солдат, но, видя, как взбешен полковник, каждый счел за благо ответить: «Никак нет!»
— Так вот, господа офицеры, — устало проговорил полковник, — повторяю: к полуночи все должно быть готово. Сегодняшний бой решит нашу судьбу.
Оскуда молча кивнул офицерам и опустил голову.
Офицеры переглянулись и в полном молчании покинули штаб.
* * *
Капитан Мицубиси был занят «перевоспитанием» русского лейтенанта. «Перевоспитание» явно не давалось. На все вопросы Остапов отвечал презрительным молчанием. Японец то злился и угрожал, то переходил на умоляющий тон:
— Ну что вам стоит сказать всего несколько слов! Мы вам гарантируем жизнь и свободу. И какую жизнь — вам такая и не снилась! Вы получите большой чин, у вас будут деньги, особняк в Токио… У вас будет все, о чем только может мечтать человек, — богатство, роскошь.
Остапов усмехнулся. Как гадок был этот самурай, сулящий ему всякие блага и требующий взамен предательства.
Но японец по-своему понял его усмешку.
— Ну вот мы и нашли общий язык, — залопотал он, заглядывая Остапову в глаза. — Вот и хорошо, давно бы так. Взгляните на карту. Вот это — линия фронта, вернее, кольцо, в которое вы нас зажали. Вы, лейтенант, должны обозначить карандашом, где у вас больше пушек и солдат, а где меньше. Ну? — Самурай протянул лейтенанту карандаш.
— Развяжите мне руки.
— Э, нет! — захихикал японец. — Сначала вы должны заслужить наше доверие. Зажмите карандаш между зубами и начертите, где нужно, крестики.
Капитан сунул ему в рот карандаш. Вдохнув полной грудью, Остапов с силой вытолкнул карандаш изо рта, целя японцу в глаз. Карандаш, оцарапав японцу щеку, покатился на пол.
— Запомните, гады, — крикнул Остапов, — я вас не боюсь и родиной своей не торгую!
— Ах, так? — рассвирепел капитан. — Сейчас ты заговоришь по-другому. — И он бросил солдатам отрывистое приказание.
Тотчас же один из солдат толкнул Остапова на стул, а второй надел на голову лейтенанта обруч. Концы обруча смыкались винтом и гайкой. Завизжал винт, обруч начал все туже и туже сжимать голову.
— Говори! Говори! — кричал капитан.
Острая, невыносимая боль сменилась тупым безразличием. Японский офицер превратился в большую зеленую ящерицу. Вдруг ящерица рассыпалась на мелкие зеленые кружочки. Эти зеленые круги росли и раздувались, как мыльные пузыри, и лопались с треском, напоминавшим хруст костей…
Капитан что-то рявкнул по-японски, и солдат принялся поспешно раскручивать винт.
Японец взглянул на часы. До назначенного срока оставалось двадцать пять минут. Он подозвал солдата и приказал принести бутылку японской водки — саке — и два стакана.
Остапов очнулся и открыл глаза. Голова, казалось, от боли разламывалась на куски.
— Палачи!.. — прохрипел он.
Вошел солдат с бутылкой и стаканами.
— Э, лейтенант, — осклабился самурай, — зачем говорить такие кислые слова? Мы с вами люди военные, наше дело — выполнять приказ. Давайте по русскому обычаю выпьем на мировую. — Он налил в стаканы водку и, приказав солдату развязать пленному руки, протянул стакан. — Садись к столу, лейтенант. Вот так. Выпьем!
Они выпили по одному стакану, потом по второму. Японец рассчитывал, что крепкая саке развяжет язык лейтенанту. Когда бутылка была наполовину пуста, он сказал:
— А теперь, я думаю, мы можем начать деловой разговор. Не так ли, господин офицер?
— Ну что ж, — с напускным простодушием ответил Остапов, — давайте поговорим. Только пусть солдаты выйдут: сами понимаете, посторонние тут ни к чему.
Капитан приказал солдатам выйти и торопливо, очевидно опасаясь, как бы лейтенант не передумал, развернул перед ним на столе карту.
— Налейте-ка еще полстаканчика, для храбрости, — попросил Остапов.
— Охотно! — Капитан налил водки и склонился над картой, не выпуская из рук пистолета.
Остапов взял в правую руку стакан, в левую карандаш и начал водить им по карте.
— Вот здесь проходит овраг. А здесь расположена…
Остапов привстал и со всего размаха ударил японца стаканом в висок. Тот выронил из рук пистолет и ткнулся лицом в карту. Схватив со стола пистолет, Остапов взвел курок, но в это время за его спиной раздался окрик.
— Тс-о-аге! Угокува!
В дверях стоял солдат с винтовкой наперевес.
Остапов сделал вид, что поднимает руки, и выстрелил в солдата. Солдат упал. За спиной послышался шорох — это опомнившийся капитан расстегивал вторую кобуру. Остапов навел на него пистолет и нажал спусковой крючок. Но выстрела не последовало.
«Эх, черт, патроны кончились!» — подумал Остапов с яростью. Он бросился на капитана и, повалив его на пол, вцепился ему в горло руками. Японец сделал попытку вырваться, но сильные пальцы впились в него, как когти ястреба. Самурай дернулся несколько раз и замер.
«Получил палач по заслугам! — Остапов поднялся и вытер руки о гимнастерку. — Теперь — бежать!»
Превозмогая боль в раненой ноге, он бросился к двери, но едва ее открыл, как ему в грудь уперлась винтовка второго солдата. Прогремел выстрел, и Остапов, взмахнув руками, упал навзничь.
* * *
Когда полковнику Оскуда доложили о смерти капитана Мицубиси и русского лейтенанта, полковник был взбешен.
— Проклятье! Теперь все надежды на получение необходимых нам сведений рухнули. Остается одно — прорываться наудачу!
До полуночи — времени, назначенного для прорыва, — оставались считанные минуты. Командиры подразделений докладывали в штаб о готовности личного состава. Начальник штаба, коренастый пожилой японец в очках с золотой оправой, неизменно отвечал:
— Ждите сигнала…
В половине двенадцатого он пошел к полковнику.
— Господин полковник, до полуночи остается всего тридцать минут. Какие будут указания?
— Что вы меня понукаете? Вы что, думаете, я не знаю, который час? — рявкнул в ответ полковник.
В ту же секунду рядом с блиндажом раздался оглушительный взрыв, за ним другой, третий. И вот уже взрывы слились в единый мощный, неумолкающий гул.
— Дьявольщина! — закричал полковник Оскуда. — Русские опередили нас! Теперь будь что будет.
Он уселся в кресло и, втянув голову в плечи, закрыл глаза.
* * *
А запертым в темном блиндаже майору Строеву и лейтенанту Козлюку грохот рвущихся снарядов казался чудесной музыкой.
— Эх, посмотреть бы на самураев, как они себя чувствуют! — прислушиваясь, сказал Козлюк.
— Хорошо бы, — проговорил Строев. — Только их сейчас не увидишь, они позабились, как кроты, в свои норы.
— А этот старый паскуда небось сидит под своим диваном. Помните, как кричал: «Самураи не сдаются! Я вас прикажу расстрелять!»
— Он от страха кричал, лейтенант. Угрозы — всегда признак слабости и бессилия.
— Это так, — согласился Козлюк. — Как вы думаете, товарищ майор, выпустят нас отсюда или нет?
— Живы останемся — выпустят. А сейчас им не до нас.
— Нам бы самим напомнить о себе. Чего ждать? Надо самим требовать, чтобы нас выпустили.
— Кому напоминать? — усмехнулся Строев. — Этим стенам или богине Аматерасу? Да и как?
— А вот как! — Лейтенант ощупью добрался до двери и изо всех сил принялся колотить в нее кулаками и ногами. Потом, остановившись, прислушался. За дверью было тихо.
— Давайте попробуем вдвоем, лейтенант. Может быть, удастся сорвать запор, — сказал Строев.
Они навалились на дверь плечами. Дверь не дрогнула. Тогда майор отскочил на несколько шагов и толкнул дверь с разбегу. Что-то как будто звякнуло, и дверь чуть-чуть отошла. Строев обрадовался. Новый град ударов обрушился на дверь, но все оказалось напрасным: дверь больше не подавалась.
Растирая ушибленные плечи, Строев и Козлюк присели у стены на сырой пол. В блиндаже, ставшим им тюрьмой, стало тихо:
— Вот ведь как бывает в жизни… — вздохнул Козлюк.
— Ты о чем?
— Никогда не думал, что попаду в плен…
— Разве мы в плену?
В душе Строев тоже считал, что они угодили в плен, но он сдерживал себя, не желая показать лейтенанту, что и он теряет надежду на освобождение.
Козлюк снова принялся колотить ногами в дверь. И снова ни единого голоса в ответ.
— Зря ноги отбиваешь, — остановил Строев лейтенанта. — Так делу не поможешь.
— Пусть не помогу, зато хоть душу отведу, — ответил Козлюк.
Вдруг послышался японский говор.
— Японцы, товарищ майор! — крикнул лейтенант.
Строев поднялся с земли.
— В случае чего, товарищ лейтенант, держаться до последнего, как и подобает советскому воину.
— Ясно, товарищ майор!
— Послушайте, о чем они говорят…
* * *
Около полуночи в блиндаж полковника Оскуды прибежал начальник штаба.
— Господин полковник, — дрожащим голосом проговорил он, — только что получен императорский рескрипт. Наконец случилось то, о чем так настойчиво толковали солдаты…
Оскуда вырвал из рук начальника штаба радиограмму, полученную от генерала Судзуки, и начал читать:
«Во имя спасения японской империи от вторжения иноземцев, а также во избежание надругательства над честью и достоинством моего народа, всем военачальникам повелеваю: в двадцать четыре часа ноль-ноль сего числа повсеместно прекратить огонь, сложить оружие и организованно сдаться на милость победителей. Судьба каждого солдата, каждого офицера и генерала моей доблестной армии будет оплакана всемогущей богиней нашей Аматерасу и мною, императором Японии. Примите от нас хвалу за мужество и всепрощение. Микадо Хирохито».
Полковник посмотрел на часы. До полуночи оставалось всего несколько минут. Он аккуратно сложил радиограмму и убрал ее в боковой карман.
— Пишите приказ, — обратился Оскуда к начальнику штаба. — «Выполняя волю императора, приказываю всем офицерам в двадцать четыре часа ноль-ноль минут сего числа прекратить огонь и ждать дальнейших моих указаний. Командир полка полковник Оскуда». Приказ немедленно доведите до каждого командира. Можете идти. Пришлите ко мне адъютанта.
Полковник был в замешательстве. Разноречивые чувства владели им. «С одной стороны, рескрипт императора не подлежит обсуждению, а тем более критике, — думал он. — Если микадо решил, что войска должны сложить оружие, значит, это и есть самый мудрый выход из положения». Но, с другой стороны, старый полковник не мог даже представить себе армию Страны Восходящего Солнца, вписавшую множество ярких страниц в золотую книгу побед, побежденной армией страны, существующей всего каких-нибудь четверть века.
Постучавшись, в блиндаж вошел адъютант:
— Господин полковник, по вашему приказанию…
— Где вы пропадаете, черт вас побери? — перебил его Оскуда.
— По вашему приказанию седлал коней.
— Коней расседлайте.
— Слушаюсь!
— Приведите сюда русского майора и его переводчика.
— Слушаюсь!
* * *
Дверь открылась. Строев и Козлюк вышли из блиндажа.
— Вас приглашает к себе господин полковник, — сказал японский офицер.
— Где наши товарищи — лейтенант Остапов и автоматчики? — спросил майор.
— Не знаю.
— Что случилось?
— Вам все объяснит господин полковник.
Строев умолк, поняв, что дальнейшие расспросы бесполезны. От его внимательного взора не укрылось беспокойство и волнение в японском лагере.
— О чем они говорят? — спросил Строев Козлюка.
Прислушавшись к разговору солдат, Козлюк ответил:
— О прекращении войны!
— Значит, капитуляция?
— Слова «капитуляция» я не слышу…
— Не важно слово, важно дело.
Полковник Оскуда встретил советских офицеров с преувеличенной вежливостью. Показывая в улыбке желтые зубы, он гостеприимным жестом показал на кресла, приглашая сесть.
— Господин полковник просит у вас извинения, — переводил речь Оскуды переводчик. — Он говорит, что ни разу за всю свою жизнь не слышал слов «капитуляция» и «плен»… То есть, конечно, ему приходилось слышать эти слова и он знает их значение, но он никогда не предполагал, что армии микадо придется капитулировать и сдаваться в плен. Японской армии, как известно, приходилось в свое время встречаться на поле боя с русской армией, и поэтому у господина полковника сложилось о противнике свое мнение… Поэтому пусть господа советские офицеры простят ему его горячность.
— Передайте полковнику, что мы понимаем его чувства, — сказал майор Строев с нескрываемой иронией, — и спросите, чего он от нас хочет.
Выслушав вопрос, Оскуда все так же вежливо сообщил, что он готов возобновить переговоры о прекращении огня и сдаче оружия и желает знать условия советского командования.
— Наши условия просты, — ответил Строев. — Капитуляция подразумевается безоговорочная, оружие должно быть сдано в исправном состоянии. Пункт приема пленных — восточный отрог горы Харамитори, время — завтра… то есть сегодня, в шесть часов утра.
Полковника покоробило от слов «безоговорочная капитуляция», однако он сдержался и спросил:
— Каковы гарантии для тех, кто выполнит ваши условия?
— Всем, принявшим условия капитуляции и добровольно сдавшимся в плен, гарантируется жизнь и гуманное обращение, больным и раненым будет оказана немедленная медицинская помощь.
— Гарантии необходимо подтвердить соответствующими документами, — сказал Оскуда.
— Пожалуйста, — с готовностью ответил Строев. — Мы составим документ о капитуляции.
Полковник медленно, как будто через силу, отделяя слова одно от другого длинными паузами, проговорил:
— Пишите… Я принимаю… ваши условия… на основании рескрипта императора.
Пока оформляли документы, Оскуда не проронил ни одного слова. Майор Строев только диву давался: куда пропала недавняя полковничья спесь, куда девался его гонор? Совсем раскис старый японский вояка.
Условия капитуляции были составлены и подписаны обеими сторонами.
Советские офицеры собрались в обратный путь. Полковник послал своего адъютанта и трех солдат проводить парламентеров через территорию, занятую японскими войсками.
— Ну, товарищ лейтенант, теперь, значит, к своим! — воскликнул Строев, когда они вышли из блиндажа.
— Так точно, товарищ майор, к своим! — радостно ответил Козлюк.
К советским офицерам подошли адъютант и три солдата. Адъютант что-то сказал одному из солдат, и тот поспешно убежал.
— Что он сказал? — спросил Строев Козлюка.
— Приказал привести наших солдат.
Через несколько минут японец вернулся с советскими автоматчиками.
— А где же лейтенант, — спросил Строев, не видя Остапова среди подошедших.
— Его не было с нами, — ответил один боец. — Мы думали, что он с вами.
— И с нами его не было, — тихо проговорил майор и повернулся к адъютанту: — Где наш лейтенант?
Адъютант замялся, отвел глаза в сторону и, наконец, промямлил:
— Он убежал.
— Это ложь!
Адъютант ответил на ломаном русском языке:
— Моя ничего не знай…
— Имейте в виду, — твердо сказал Строев, — вы и ваш полковник несете персональную ответственность за советского парламентера.
— Но его допрашивал капитан Мицубиси!..
— Ведите нас к нему.
Адъютант колебался: подчиниться или нет? Майор Строев и лейтенант Козлюк придвинулись к нему вплотную. Адъютант почувствовал себя словно зажатым в тисках.
— Пойдемте, господа офицеры.
Они подошли к блиндажу.
Строев толкнул дверь. В блиндаже было темно.
— Зажгите свет.
Адъютант щелкнул зажигалкой, подошел к столу и зажег стоявший на нем анодный фонарь.
Среди трех распластавшихся на полу тел майор Строев сразу узнал лейтенанта Остапова.
Он лежал на спине, закинув голову. Его лицо было лишь немного бледнее, чем обычно. На груди, у красного значка, на котором золотом горели буквы «ВЛКСМ», чернело расплывшееся пятно крови.
— Прощай, друг! — Строев опустился на колени возле убитого, поцеловал его в холодный лоб и осторожно закрыл его глаза. — Прощай, Аркадий. Мы видим, ты дрался нещадно и погиб как герой. Мы никогда тебя не забудем.
* * *
С востока, из-за зубчатых вершин черного ельника, нежно-розовым сиянием подымалась утренняя заря. Тишина. По таежной тропке двигались советские солдаты. Впереди, раздвигая кусты, шли два автоматчика из разведвзвода, за ними четверо автоматчиков несли на носилках тело лейтенанта Остапова, за носилками, опустив головы, шли майор Строев, лейтенант Козлюк и еще два автоматчика.
А заря все разгоралась. Когда вышли из лесу на дорогу, стало совсем светло.