Идея объединить во Владивостоке несколько крейсеров в одну бригаду, предназначенную для дальних набеговых операций, окончательно сформировалась в умах русских флотоводцев в 1902 году. Но фактически осуществлена была только год спустя, когда в сентябре 1903 года Тихоокеанская эскадра покинула Владивосток, чтобы встретить надвигающуюся войну в Порт-Артуре.

По сей день не существует единого мнения, насколько верным было решение разделить флот по месту базирования на два порта, между которыми – расстояние в 1045 морских миль и кратчайший путь лежит через узкое жерло Цусимского пролива.

Основным аргументом, заставившим русских адмиралов перевести линейные силы флота в Порт-Артур, было то, что значительная часть акватории Владивостока в зимний период покрывается льдами. И фактически перерыв в навигации составляет не менее трех с половиной месяцев, за которые бог весть что может произойти в случае открытой военной конфронтации, скажем, с той же Японией…

Как бы то ни было, а в бухте Золотой Рог, где еще недавно располагалась вся эскадра, остался только крейсерский отряд особого назначения. Основную силу его составляли уже известные читателю «Россия», «Рюрик» и «Громобой».

С недавним пополнением флота пришел на Дальний Восток крейсер 1-го ранга «Богатырь», представитель новой серии многофункциональных бронепалубных крейсеров – дальних разведчиков. Водоизмещением почти 7 тысяч тонн, вооруженный в качестве главного калибра шестидюймовой артиллерией в количестве 12 пушек. Причем носовая и кормовая пары орудий были защищены броневыми башнями. Со своими довольно выносливыми котлами германской системы Норманна он мог развить примерно 23 узла полного хода, но по характеристикам мореходности, вне сомнения, уступал более крупным и высокобортным броненосным крейсерам.

Перед самым уходом эскадры в Порт-Артур в состав отряда был зачислен пароход Добровольного флота «Херсон», получивший с подъемом военного флага имя «Лена». Трехтрубный, довольно элегантный для транспорта грузопассажирский трансокеанский пакетбот. Выпускание на неприятельские коммуникации мирных на вид пароходов после установки на них минимального комплекта вооружения было в те годы весьма распространенным явлением. Как только не именовали их во флотских списках – «иррегулярные рейдеры», «вспомогательные крейсера» и даже по-старинному «каперы». Назначение таких кораблей вполне понятно из этих «титулов» – экономическая война в классической форме охоты на транспорты, разведывательные операции, исключая, пожалуй, разведку боем, изредка минные постановки и иные диверсионные акции. Но для участия в открытом артиллерийском бою эти корабли совершенно не предназначены. К сожалению, второй «доброволец», назначенный в отряд, не успел прибыть во Владивосток до начала войны.

Кроме того, в распоряжении начальника Владивостокского порта состояло несколько номерных миноносцев, небольших и немореходных, но вполне применимых для торпедных атак в прибрежной зоне.

В зимнее время содействие всем военно-морским силам в пределах акватории Владивостока должен был оказывать ледокол «Надежный».

Итак, по-настоящему полноценные боевые единицы представляли собой только четыре крейсера. Но это была сила, которая в нужный момент могла «произвести… на японцев сильное впечатление и навести панику на все прибрежное население и торговый флот Японии». По крайней мере именно так формулировалась задача, поставленная командующим Первой эскадрой начальнику отряда контр-адмиралу Эвальду Штакельбергу.

К тому времени «Рюрик» уже считался ветераном эскадры. Он намотал на лаге более ста тысяч миль, прошел в сложных условиях недооборудованной дальневосточной базы полугодовую модернизацию. А после летней учебной кампании 1903 года в самом конце осени крейсер встал на плановый ремонт в доке. К слову, сухой док Владивостока был в этом регионе единственным, способным принять даже самый крупный корабль из числа базирующихся на оба главных русских порта. В нем совершенно свободно мог расположиться и «Громобой» со своей длиной корпуса по ватерлинии за 146 метров, и, скажем, «Цесаревич», у которого более 23 метров ширины по миделю. Ремонтные средства Порт-Артура были значительно слабее из-за неудачной конструкции доковых шлюзов и хронической нехватки квалифицированных рабочих. Накануне войны в Артуре были проблемы и со снабжением портовых мастерских запасными частями и расходными материалами.

Когда «Рюрик» в конце ноября вошел во владивостокский док, остальной состав отряда спустил вымпелы и стал числиться «в вооруженном резерве». Предстояло три с половиной месяца традиционной спокойной зимовки во льдах Золотого Рога. Но угроза военного конфликта с Японией заставила на сей раз отступить от давней традиции: штаб отряда остался «в кампании», и «Россия» не спустила адмиральского флага.

Согласно правилам резервной службы, любой из состоящих в резерве кораблей должен быть готов покинуть порт через 12 часов после приказа о выходе в море. 18 декабря 1903 года Штакельберг устроил проверку своим крейсерам. По выбору адмирала один из них должен был подготовиться к походу и совершить учебный рейд в корейский город Гензан. Жребий выпал «Громобою», и, опровергая миф о полной неподготовленности русского флота к войне, крейсер рапортовал о готовности к выходу в море уже через пять часов после приказа.

Недолог был этот поход. Утром 21 декабря «Громобой» вернулся и занял привычное место на якорной «бочке» в Золотом Роге. Кто знал тогда, что этот выход станет последней учебной операцией перед приближающейся войной?..

Вскоре возвратился в строй и «Рюрик». Январские события 1904 года отряд Штакельберга встретил в полном составе и, как писали в рапортах тех лет, «в хорошем техническом состоянии, несмотря на трудности ледового сезона».

Наместник – Рейценштейну. Крейсерам начать военные действия, стараясь нанести возможно чувствительный удар и вред сообщениям Японии с Кореей и торговле, действуя с должной смелостью и осторожностью, оставаясь в крейсерстве сообразно обстоятельствам не более 10 дней…

Эта телеграмма легла на стол исполняющего обязанности начальника Владивостокского отряда капитана 1-го ранга Николая Карловича Рейценштейна в ночь на 27 января 1904 года. А в половине десятого утра на мачте «России» взлетел сигнальный флаг – шлюпочный «С». Призыв всем уволенным на берег возвращаться на свои корабли. И три холостых выстрела отрядного флагмана возвестили о начале войны.

Лишь накануне «Россия» сменила флаг контрадмирала на скромный брейд-вымпел капитана 1-го ранга. Эвальд Штакельберг вынужден был оставить корабль из-за болезни, и командование отрядом временно принял Н. К. Рейценштейн. Бывший представитель русского МТК в Германии и командир знаменитого «Аскольда». Судьбе было угодно распорядиться так, что первым приказом по отряду стал приказ о первом боевом походе новой войны.

В зимнее время бухта Золотой Рог заполняется льдами. Без помощи ледокола не обойтись, и в полдень «Надежный» начал обкалывать лед у бортов боевых кораблей и по узкому расчищенному фарватеру по очереди выводить крейсера в Уссурийский залив. Владивосток провожал их традиционным салютом береговых батарей. Толпы горожан наблюдали выход отряда, стоя на набережной и даже на ледовом припае у берега.

Около 16 часов, когда крейсера миновали плавающие льды у острова Аскольд, экипажам была объявлена цель похода. Война, до сих пор пребывавшая в статусе пусть недалекого, но не вполне определенного будущего, стала жестокой явью текущего момента.

Ветер крепчал. В кильватерном строю, покачиваясь на пологой волне, четыре русских крейсера уверенно продвигались к северо-западным берегам японского острова Хонсю. Готовились к бою. Команды убрали лишние деревянные предметы, обмотали тросами шлюпки, чтобы не летела от них острая щепа при попаданиях. Проверили системы подачи боеприпасов и, хотя море было в эти часы пустынно, зарядили по приказу командующего всю артиллерию.

В полночь пробили первую тревогу. Но сколько ни обшаривали мощные крейсерские прожектора тяжелые волны, обнаружить противника так и не удалось. По всей видимости, сигнальщики «России» приняли за вражеский огонь далекую звезду над самым горизонтом.

Наутро Рейценштейн устроил всему отряду проверку на фактический максимальный ход. Выяснилось, что по показаниям тахометров «Россия» свободно может дать 18,5 узла, «Громобой» – около 19, «Рюрик» – 17,5 и «Богатырь» – 19.

Кажется странным, что трехтрубный красавец «Богатырь», построенный в Штеттине с традиционной германской тщательностью и принадлежащий к самому быстроходному среди русских крейсеров 1-го ранга классу дальних разведчиков, показал на пробеге столь скромный для себя результат. Возможно, сказалась большая, чем у броненосных крейсеров, потеря скорости на засвежевшей волне. Или начальник отряда вовсе не требовал от него непременно продемонстрировать максимум возможностей, желая лишь проверить способность корабля ровно держаться в одном строю с крейсерами принципиально другого типа.

Неизменно требовательный к выучке машинных команд Рейценштейн добивался от своих кораблей по возможности наилучшего состояния двигательных систем. А как же иначе, если, согласно старинным уставам, «крейсеру всегда надлежит быть на ходу и готову к делу»…

Впрочем, цифры, полученные на походных испытаниях, – это всегда некая условность. Ведь зимний поход по штормовому океану – не гонки на мерной линии в Кронштадте!

Лишь на третий день похода, когда открылись впереди японские берега, предупредительным холостым выстрелом с флагманской «России» был остановлен небольшой каботажный пароход, поднявший при подходе крейсеров японский флаг.

Погода продолжала портиться. Видимость становилась все хуже. А потому Рейценштейн распорядился не посылать призовую партию для проверки груза парохода. «Громобой» получил приказ снять с каботажника команду, а «Рюрик» – топить пароход артогнем.

«Рюрик», однако, стрелять отказался. Нет, не от избытка милосердия по отношению к захваченному представителю вражеской страны, а скорее по соображениям безопасности жизни своих же боевых товарищей. Дело в том, что, преграждая неприятелю путь к бегству, крейсера оказались в невыгодной позиции друг относительно друга и перелеты снарядов «Рюрика» могли теперь задеть отрядного флагмана. Удивительно, что, поднимая сигнал к артиллерийской атаке транспорта, «Россия» как-то ухитрилась не принять в расчет, что при этом бывают перелеты!

Поэтому «разбираться» с пароходом было поручено тому же «Громобою». Тот, развернувшись бортом, начал спокойную, размеренную стрельбу шестидюймовыми снарядами…

Имя первой жертвы Владивостокского отряда – «Наканоура-Мару» – некоторые историки особенно часто вспоминают, когда хотят подчеркнуть слабость русской техники и плохую подготовку артиллеристов. «Громобой», тщательно целясь, всаживал в борт каботажника снаряд за снарядом, но тот, хотя и с явным креном, продолжал упорно держаться на воде и на тот свет не спешил. Словно заговоренный!

Лишь когда огонь открыла «Россия», в котельном отделении «Наканоура-Мару» разорвался крупный снаряд и в одночасье покончил с японским кораблем. На всю операцию было затрачено около двух часов и полтора десятка снарядов среднего калибра.

Да, возможно, сказалось отсутствие реального боевого опыта у русских комендоров. Но давайте уж вспомним и то, что стрельба велась на короткой дистанции по тонкому борту корабля, имевшего всего около тысячи тонн водоизмещения. Рассчитанный на более серьезное препятствие, русский снаряд просто пронизывал цель насквозь, не успевая разорваться. А вот когда на пути снаряда оказались не только легкая металлическая обшивка и деревянные переборки, но еще и корабельный котел, взрыватель уже сработал нормально.

Покуда ликвидировали одного каботажника, «Богатырь» обнаружил и кинулся преследовать второго. Как только разглядел свою жертву в заверти начинающейся пурги! Это был совсем маленький пароход, почти катер, пробиравшийся под завесой непогоды вдоль самого берега. На сигнал ратьером по международному своду: «Требую остановиться для досмотра!» он не отреагировал и, вероятно, не понял, что ему говорят, ведь не каждый местный рыболов или почтовоз владеет простой, но изобретенной в Европе морзянкой. Для них это иностранный язык!

Если преследуемый транспорт не хочет останавливаться, законы предписывают угрожать ему артиллерией. Но на злосчастный пароходишко не возымели действия и несколько холостых выстрелов «Богатыря». Напротив, он лишь прибавил ходу, с завидной прытью устремившись вон – поближе к черной береговой полосе. А когда крейсер громыхнул вдогонку боевым, пароход уже успел шмыгнуть в мелководный прибрежный заливчик, куда ни один более крупный корабль не мог бы войти из-за большей осадки.

Поиск несостоявшегося «трофея» показался командиру «Богатыря» капитану 1-го ранга Стемману слишком рискованным в условиях плохой видимости, и вскоре крейсер ни с чем вернулся к отряду.

Упущенный пароход этот был «Зеншо-Мару» водоизмещением всего 320 тонн. Но ведь как обидно, что ушел! И мало того – наутро его моряки, отошедшие от стресса, дали интервью британским и японским газетчикам. В результате враждебно настроенная к России пресса по всему миру пошла трезвонить о «беспощадных пиратах» — владивостокских крейсерах, готовых в клочки разорвать мирное пассажирское судно.

«Может ли быть что-нибудь более варварским, когда четыре громадных боевых корабля преследуют и уничтожают маленький мирный пароход?» – писала газета «Токио Асахи» в феврале 1904 года.

От Сангарского пролива крейсера взяли курс к берегам Кореи, к порту Шестакова (Симпо). Но разыгравшийся шторм с пургой и девятибалльным ветром заставил японские корабли отстаиваться в гаванях, и больше трофеев у отряда в этом походе не было.

К тому же неожиданно выяснилось, что продолжать рейд вообще не имеет никакого смысла: после двух суток непогоды отряд оказался… полностью небоеспособен! По приказу своего командующего крейсера шли по бурному морю в готовности к бою – с заряженными орудиями. Несмотря на высокие борта крейсеров, штормовые валы подчас обрушивали на бортовые казематы сплошную стену брызг, а если попасть лагом к волне, то недолго было и слегка черпнуть бортом. В пушечные дула попала вода, и досланные по-боевому, «до нарезов», снаряды попросту примерзли к металлу внутри стволов. Разрядить пушку выстрелом в таких условиях нельзя – запросто получишь разрыв ствола. А вытащить снаряд вручную оказалось невозможно.

Убедившись, что с такими «промороженными» орудиями толку от дальнейшего блуждания в холодном штормовом пространстве между корейскими и японскими берегами уже не будет, Рейценштейн приказал возвращаться…

Пришедшие встречать крейсера из похода горожане могли наблюдать редкостное зрелище: комендоры тянули к пушкам шланги из котельных отделений, от патрубков паропроводов, чтобы паром отогреть стволы и прибойниками выколотить снаряды. Из некоторых шестидюймовых пушек были извлечены целые сосульки-«отливки», в точности копирующие внутреннюю форму ствола с нарезами. Нетрудно представить, что случилось бы с этими замерзшими орудиями при первой же попытке стрелять!

Рейценштейн – Наместнику: Обстоятельства погоды не позволили идти далее вдоль берега, почему взяли курс на Шестаков, чтобы выдержать шторм в море. Мог держаться против зыби только 5 узлами… Причем сильно заливало, и при 9 градусах мороза крейсера обмерзли… Опыт показал, что более пяти дней в зимнее время отряд ходить не должен.

Шторм, действительно, был жесток. А у команд практически не было опыта зимних рейдов. Но как подтвердили дальнейшие события, осторожный Рейценштейн несколько недооценил свой отряд. Русские крейсера выдерживали впоследствии и худшие условия плавания.

Для многих моряков возвращение домой вообще явилось неожиданностью. После войны мичман Г. Колоколов с «России», укрывшись от дотошного читателя за инициалами Г. К., опубликовал свой военный дневник, в котором были такие строки.

«1 февраля. Черт знает что такое! Шли к Корее, а в шесть часов утра, когда мы находились на меридиане Владивостока, вдруг приказано было повернуть и идти в свой порт!»

Другой участник событий, В. Е. Егорьев, бывший в войну тоже мичманом, написал впоследствии единственную подробную монографию о действиях Владивостокского отряда. И тоже отмечал, что Николай Карлович Рейценштейн в своих «реляциях» склонен был подчас преувеличивать силу обстоятельств. Что же касается льда в орудийных стволах, так стоило позаботиться о предотвращении подобных «неожиданностей» еще до похода при составлении боевых инструкций. Есть старый, довольно примитивный, но действенный метод уберечь орудия от попадания воды – «штормовые пробки», полагающиеся по штату любому артиллерийскому кораблю. Это действительно пробки – деревянные, часто отделанные металлом и даже украшенные всевозможными резными или чеканными геральдическими знаками. Последние в наши дни являются предметом коллекционирования. Как они выглядят, можно посмотреть во многих морских музеях.

Делаются пробки где угодно: и в художественных мастерских при верфях, и прямо на борту силами бригады корабельных плотников. Был бы подходящий кусок крепкого дерева! А при появлении противника легко и быстро извлекаются из орудий.

И только после этого пушки было положено заряжать. Отряд, возможно, упустил бы приоритет первого выстрела, в большинстве случаев ничего не решающий в бою, но зато боеспособность вполне могла быть сохранена.

Второй рейд к корейскому берегу, начавшийся 11 февраля, также не нанес никакого «ощутимого удара» японским военным и торговым перевозкам. Ни в Гензане, ни в Симпо не оказалось транспортов, достойных внимания отряда. Лишь корейские рыбачьи парусники ставили свои сети в прибрежных водах…

Крейсера фактически смогли только исполнить некоторые разведывательные задания. Но отряд снова заявил о себе и заставил вражеское командование серьезно подумать о том, чтобы выделить специальное подразделение флота для «нейтрализации» русских рейдеров.