Мой дедушка умер. Я не плакала. Эбби все еще была у меня, когда ей позвонила моя мать и сообщила об этом. Мне она не позвонила, но теперь я и так узнала. Если подумать, вероятно, она была на меня в претензии, потому что я не сказала ей, когда будут хоронить Халланда. Это было бы вполне в ее духе — попробовать отплатить мне за его похороны, сравняв счет. Эбби хотелось лететь вместе со мной, но меня это ничуть не растрогало. Я вовсе не жаждала видеть мать, а после того как я услышала дедушкин голос по телефону, я перестала тосковать по нему. Он был брюзгливым и злобным. Он был ласков ко мне, когда я была ребенком, а вообще он был брюзгливым и злобным, я об этом забыла и вспомнила, только услыхав, как за две минуты он пять раз назвал меня «моя девочка». Я прикинула, что практически у меня нет возможности присутствовать на похоронах. Они в понедельник, а в воскресенье во второй половине дня мне предстоит доклад в Ютландии, поэтому я тут же убедила себя, что в Рединг мне успеть будет сложно. Если уж я не смогла преодолеть себя и объяснить устроителю, что у меня умер муж, то тем более мне не хотелось отказывать ему под предлогом смерти дедушки. Проще всего туда поехать и сделать как мы договаривались, тогда отпадет необходимость посвящать постороннего человека в прозу моей жизни. Я действительно попала на обложку утренней газеты, правда заголовок гласил: писатель в горе. Это мог быть кто угодно, к тому же лучше всех на снимке получилась Пернилла. Эбби спросила, кто это. Я сказала лишь: «Неужели ты читаешь такие газеты?»

Я передала Фундеру ноутбук Халланда, однако не стала им говорить про ту комнату. Оно и не понадобилось, в полиции они свое дело знают. В среду утром позвонила Пернилла и сказала, что они там и хотят осмотреть комнату Халланда. «Ну так впусти их, — сказала я, — у них есть свой ключ».

Какое освобождение — сесть в поезд и уехать, мне только и нужно было что подхватить сумку, которую, как научил меня Халланд, я всегда держала наготове для подобных поездок; в поезде я вынула и поставила на зарядку мобильный и стала решать газетный кроссворд, стараясь поменьше думать.

БОЛЬ — РЕЗЬ, ВСКРИК — АХ, НИЗИНА — ДОЛ, ПОПОЛАМ — ПОРОВНУ, САМЕЦ — КОБЕЛЬ.

Пришло эсэмэс от моего редактора, одного из немногих, у кого был мой мобильный номер. Он не смог дозвониться до меня по обычному телефону, не позвоню ли я ему. Сообщение было отправлено в тот день, когда умер Халланд. Я его стерла.

Хотя я видела устроителя первый раз в жизни, я прочла в его лице и странных отрывистых жестах, что он великолепно знает, что моего мужа застрелили и успели похоронить. Но сказать он ничего не сказал, и, пока он вез меня от станции в новую библиотеку, я размышляла над тем, стоит ли мне оскорбиться его плохим воспитанием. Разве ему не полагалось сказать, что он сожалеет, или соболезнует, на худой конец, что он читал об этой ужасной истории в газете или слышал по радио. Не то чтобы я была серьезно возмущена. Заговори он об этом, я не знала бы, куда деваться.

— Я слежу за твоим творчеством с самого начала! Я добивался, чтобы ты была у нас писателем месяца, и добился-таки! — объявил он и трижды быстро смигнул.

— Спасибо, — неуверенно ответила я.

— Ты решила уже, что будешь читать?

— Еще не окончательно, обычно я смотрю сперва, что за публика.

— Да, любопытно, сколько придет народу, в такой чудесный солнечный день многие, наверное, предпочтут провести время в своем саду, — сказал он. — Я подумал, не прочтешь ли ты что-нибудь по просьбе слушателей?

— Почему бы и нет, — ответила я.

— Возможно, тебе покажется, что это не совсем то, это новелла, которую десять лет назад опубликовали в журнале. Ты не включала ее в свои книги, так что, может быть, это не совсем то, но я считаю, она фантастическая, я захватил с собой копию на тот случай, если ты согласишься ее прочесть.

— Как интересно, — сказала я.

Когда он распахнул передо мной дверь в библиотеку, я обратила внимание, что на ней висел большой плакат — анонс другого мероприятия, состоявшегося три дня назад. Он проследил за моим взглядом:

— Да, это был один из вечеров в самой библиотеке, а мы — маленькое объединение, мы снимаем помещение у них в подвале.

Вообще-то это было красивое здание, наполненное ярким солнечным светом. Он за нами запер, тогда я показала на дверь:

— А как, спрашивается, попадут сюда люди?

— A-а! Это потому, что библиотека сегодня закрыта! Но я пошлю наверх Бирту подежурить у входа, она, должно быть, готовит внизу кофе.

До чего мне все это было знакомо! Он провел меня в небольшой кабинет, где я села в глубокое кресло и стала ждать. Я слышала, как они обсуждают, много ли соберется народу и сколько нужно сварить кофе. Вошла Бирта и, поздоровавшись, дала мне толстый конверт и бланк, который мне нужно было заполнить.

— Лучше уж разделаться с этим сразу, — сказала она, — чтоб ты успела потом на обратный поезд.

— А ты разве не должна дежурить у входа? — спросила я.

— Да, но теперь там стоит другой! И уже пришли двое.

Я могла проделать все это с закрытыми глазами. Вошел устроитель и вручил мне ксерокопию моей старой новеллы. Отложив ее в сторону, я заполнила бланк с указанием личного номера и адреса и заглянула в конверт. Там лежал мой гонорар, что приятно, наличными. Это вернуло меня к действительности. Я положила бланк на стол, а ксерокопию и конверт в сумку и встала. В коридоре я наткнулась на устроителя, он вздрогнул.

— Не понимаю, — произнес он. — Обыкновенно приходит никак не меньше двадцати пяти.

— Я на несколько минут выйду на свежий воздух, — сказала я.

— A-а, покурить? — подмигнул он.

— Нет, подышать воздухом.

Он показал на стеклянную дверь в конце коридора:

— Можешь выйти здесь, только поставь на собачку, чтоб войти обратно.

После того как дверь за мной захлопнулась, я поднялась вверх по лестнице и вышла наружу с задней стороны здания. Там были лужайка, скульптура и тень. И посыпанная гравием тропинка, которая вела дальше, похоже, что в парк.

Туда я и припустила мелкой рысцой, оглядываясь, точно преступница; я бежала все быстрей и быстрей, мимо скамеек со старыми дамами, мимо детской площадки, мимо фонтана, я почти в центре, вот-вот — и я найду пешеходную улицу, она где-то здесь.

Неторопливо, как туристка, брела я по пешеходной улице, где все магазины, всё было закрыто, кроме пиццерии с выставленными на тротуар столиками. Я спросила, как пройти на вокзал, и пожалела — я сказала «вокзал», при звуках этого слова у людей, по-моему, всегда делается странное выражение лица, — надо говорить «станция», однако дорогу мне показали. Я проголодалась, но мне хотелось поскорее домой. Ждать оставалось всего четверть часа, я прошла через туннель на перрон и стала на солнце. Я ощущала себя совершенно свободной, это было выше, чем чувство облечения после хорошо выполненной работы, ибо последнее всегда сопровождалось переживаниями по поводу того, что могло выйти и лучше. Сейчас же я ощущала лишь пустоту и легкость и была на пути домой. Зазвонил мобильный, я сунула руку в сумку.

Получено одно сообщение. Я нажала «Просмотр». Оно было от Халланда.