Плюнуть напоследок в поганую рожу «гопника» я не успел. Лезвие «финки» за секунду распустило ткань шинели, железяка отпустила и, рванув вверх по лестнице, мы очутились в бывшей электроподстанции. Устроенная на приличной высоте, чтобы не затопило при наводнении, будка с демонтированным оборудованием и отсоединенными кабелями стала нашим прибежищем.

— Мальцев, кто эти… — майор был готов испепелить меня и ефрейтора Лиходея одним взглядом без применения огнемета.

— Старший лейтенант Агафонов из комендатуры. С бойцом, — Мальцев немного подумал и добавил: — Сволочи.

«Плутоновец» скривился, будто перекусывал зубами стальную проволоку.

— Агафонов, вы одни такие дебильные в комендатуре или там все придурки?

— Я Саблин. Агафонова сегодня утром ранило.

Горииванов и Мальцев переглянулись, я оправдывался дальше:

— Меня майор «с полномочиями» забрал под страхом трибунала.

Горииванов совсем опечалился. Для него, видать, в диковинку наше черезжопуделание, а я уже привык. Однако удивляло другое: отчего эти ребята дали такого чесу, услышав о крысах? И я, кстати, тоже? Животные, конечно, не из приятных, но бежать от них быстрее братьев-чемпионов Знаменских? Ну, бывали с грызунами сложности, посылали меня зимой в Казанский собор, где подозревалась преступная деятельность по изъятию золотых коронок у покойников. Тогда трупы складывали прямо у стены приора, икто-то заметил на лицах мертвых «следы». Оказалось, поработали именно крысы.

— Чего вытаращился, душегуб?

Я, наверное, чересчур задумался, а Мальцева аж распирало:

— Пойди, объясни им, что тебе начальство велело дожидаться «инструктированного командира».

— Кому им?

— Гадам голохвостым!

Мальцев немного помолчал, злобно отдуваясь, и гавкнул:

— Подъем! Или думаете жопами отбиться?! — затем подошел к Горииванову и тоже посмотрел вниз, где шевелилось, грозя пробуждением, утихнувшее ненадолго кубло. — Сидят, заразы. Несколько сотен, не меньше.

Горииванов хмыкнул:

— Подождем вожаков, а то говорить не с кем.

Не с кем?! Хорошее местечко! Мхи нападают, с крысами собираются вести переговоры, того гляди, появится чудище заморское и будет молвить человечьим голосом. Чудовище заморское… А ведь не сказки это Пушкина! И не смешно ни капельки оказаться среди спецов, выполняющих секретную работу. Оказаться лишним свидетелем… Расстрелять ведь могут, чтоб не выболтал правду о подземелье, и останется от товарища Саблина помятый листик с казенным титулом «извещение».

И тут начались какие-то странные дела. Костя потрясал волшебной эбонитовой палочкой, Горииванов поглаживал кадык и покашливал, прочищая горло, Мальцев развязал вещмешок и принялся укладывать пачки галет на плитки шоколада. Затем уселся между мной и Лиходеем.

— Значит так, ребята, попали вы, как два барана в кухню, поэтому все, что я скажу, вбейте в мозги, как шесть исторических условий товарища Сталина. Перво-наперво: исполняйте все указания. Второе — находитесь внутри колонны. Эти каски, — Мальцев постучал по вратарским хоккейным шлемам, — защищают голову, забирайте. Так. Дальше. — Он вытянул из подсумка блестящие фигурные кольца и протянул нам. — Если станете «царем горы», — посмотрев на наши умные лица, он поморщился. — Это когда крысы навалятся и станут жрать. Так вот, тогда быстро сожмите кольцо — и ходу. Последнее. Если поймете, что выхода нет, используйте ампулу. — На его ладони блеснула ампула с черными буквами. — Смерть через пять-восемь секунд.

Капитан порылся еще немного в оранжевой аптечке и заставил съесть по паре маленьких шариков, пахнущих мятой.

— Ну все, считай, пообедали.

Мальцев шлепнул себя по коленям и преувеличенно бодро окликнул Горииванова, свесившегося с площадки.

— Что там, Квазимодо?

«Плутоновец» по-рачьи попятился назад и осклабился:

— Вариантов все равно никаких нет, попробую сговориться.

— Одна попробовала, — «гопник» широко открыл рот, захохотав, — и семерых родила.

Горииванов стряхивал белую строительную пыль на сапоги, мягкие и толстые. Он улыбался, как артист-фокусник, и вспомнил я, что видел эту улыбку в далеком 1926 году на рисованной афише «Ленгосцирка». Была на том плакате еще сисястая принцесса с индийской точкой на лбу, какие-то чудные зверьки и надпись:

«Маэстро Дон Гарваньо и его питомцы из джунглей дикой Азии».

Невероятно! Сам Дон Гарваньо из моих детских лет будет разговаривать с крысами в питерских катакомбах, облачившись в кожаную куртку и стариковские пимы. Дрессированные грызуны из Дикой Азии! Интересно, что он им скажет? Абракадабра или крибле-крабле-бумц? Или заставит считать до пяти, давая за это сахар?

Не знаю, кормил ли Горииванов сахаром своих мангустов, но того, что скинул в чугунную темноту, большинство из нас и на праздники не видело. Да что ж это за сволочь, выбрасывающая еду как мусор!

Тяжелая рука опустилась на мое плечо, остановив рывок. Мальцев держал меня крепко и шептал успокаивающий бред.

Да, здесь их тайга и люди с огнеметными баллонами, наверное, знают, что делают, но как невыносимо это видеть! Еще недавно едой запросто считался вазелин, столярный клей и пахнущая сахаром земля с Бадаевских складов, а выкопанная на Пискаревке, гнильем заквашенная капуста могла сойти за деликатес. Я никогда не забуду крики, прорвавшие темную стену дома на Ломоносовской улице, — там, в корчах, умирала семья рабочего Острякова. Они съели банку графитной смазки, принятую за солидол. А этот человек бросает крысам шоколад и бормочет всякую чушь!

Горииванов свистел, шипел, цокал звонкими переливами, похожими на пение сверчков, делал пассы руками и раскачивался, как факир у корзины со змеями. Все эти действия разбудили воспоминания о знакомом, но бесконечно далеком, упущенным еще в детстве сне. Ты как будто видишь желтую дорожку, веселого человека в костюме Пьеро, слышишь легкий шелест ветвей, но это самое «как будто» неуловимо ускользает, когда пытаешься полностью вспомнить. Только зуд остается в голове, а ты чихнуть собрался и даже скорчил нос в предвкушении, но не чихнул.

Подземелье вмиг заполонилось отвратительным писком, обжигающим душу. Тысячи когтей заскребли по бетону, и серая масса зашевелилась внизу. Вой нарастал, буравя мозг, и я, заткнув уши, упал плашмя на бившегося в судорогах Лиходея. Других не видел, но раскаленный прут, сверлящий голову, один раз пробился наружу, и я уставился на Горииванова. Майор продолжал свою «песню», только стоял он как-то ненадежно: качнется чуть сильней и свалится к крысам.

Тысячи пастей орали, ошпаривая воплями. Мне-то легче, чем остальным. Давно, еще в тридцать четвертом, контузило меня до глухоты. Плюс год в пушкарях, не добавивший чуткости перепонкам. А Лиходею совсем худо. Катается по полу и кричит, беззвучно открывая рот.

— …а… лин! Са…б…ин! — доносилось издалека.

— Держи ему руки! — проорал мне в лицо потный Мальцев, пытаясь надеть ефрейтору нечто вроде наушников. Кое-как замотали голову, и Мальцев орал теперь уже более отчетливо: — Цепляй «глушители», дуба врежешь!

— Да все нормально.

— Одевай, говорю! Скоро такое начнется!

— Да обойдусь я, не ори в ухо!

И мы разом ощутили невесомую тишину. Раздирающий визг исчез.

Горииванова усадили, дали хлебнуть из плоской железной бутылки и все застыли, как на кинопремьере.

— Плохо, братцы, — он поморщился. — Крысяки требуют того, кто в них стрелял. Ефрейтора и… тебя, — майор посмотрел на «гопника».

Теперь тишина давила многопудовой тяжестью, изредка прокалываемая свистом грызунов. «Гопник» спросил:

— А меня за что?

— Не знаю, Ероха.

«Гопник» длинно сплюнул через зубы и вытащил папиросу. Ефрейтор уставился в потолок. И я, похолодев, начал понимать, что не станут они рвать вороты и, крича «ура!», столбить себе дорогу огнем.

Как же так?! Вот сидят живые люди, наши боевые товарищи. И за просто так отдать их на съедение? На съедение в прямом смысле?!

— Вы что, совсем сдурели?! — не выдержав отторгающего молчания, подпустил я «петуха» в голос. — Да сколько там этих тварей?! Сотня? Тысяча. Две? У нас огнеметы и оружие, у меня гранаты есть! Прорвемся, братцы! Да вы кого испугались?

Горииванов устало оборвал меня:

— Сиди молча.

— Молчанку своей жене пропишешь. Пошел ты! Людей моих не дам! Хрен тебе фунтовый!

«ТТ» легко прыгнул мне в руку.

— Ложь пугач на землю.

Я посмотрел вправо, назад и увидел тушу бойца «Плутона» с огнеметом. Брандспойт был направлен мне в спину.

— Давай-давай!

Козел однорогий. Тихо как зашел. И быстро.

Я стоял, держа «тэтэшник» и совершенно не знал, что делать. Сзади упирает дуло амбал, впереди еще трое, а мой патрульный, хоть и вооружен, но сидит, улыбаясь, как деревенский дурачок, и таращится в потолок. Как быть? Одного-двух уложить мне по силам. «Гопник» прыгать не станет, эти у стены оружие засунули далеко. Только амбал опасен. Дунет огнем — и хана, шансов никаких.

Так, стоп! Если огонь попадет в меня, то все равно пойдет дальше и поджарит остальных. Значит, стрелять он не будет и тогда я…

Не успел я додумать «что тогда». Горииванов в немыслимом прыжке ударил меня ногой в живот.

Выблевав положенное в таких случаях, я рванул подсумок, где прятал «лимонку», но рука нащупала пустоту. Вот, гады, укатали все-таки.

— Это ищешь? — Мальцев подбрасывал на ладони гранату и грустно улыбался. — Эка ты, бляха, прыткий!

— Сам ты бляха заборная.

Капитан, жонглируя гранатой, смотрел мне в лицо.

— Ну, говори. Чего замолк?

— А не о чем мне с вами разговаривать, чести много.

Не то что бы я был такой храбрый и отважный. Или жить не хотелось. Нет. Просто, тоска взяла. Не думал я, что застрелят меня, будто дезертира какого в этом подземелье.

— Ты знаешь, сколько трупов мы отдали крысам зимой? — послышался мальцевский голос, а Горииванов тут же подсказал: — Каждый седьмой… Ты знаешь, сколько ребят полегло, когда в октябре они рвали наши заслоны?.. Но тогда мы знали, где их ждать. — Мальцев опустил голову. ― Бациллы крысиной чумы будут готовы лишь к августу, город не готов к борьбе. Если их солдаты — сотни тысяч ― выползут наверх, в Ленинграде начнется паника.

Молча курил «гопник», пуская дым вниз, пустым взглядом смотрел в потолок ефрейтор Лиходей. Давящий туман ваял стену из холодного мрака, и только нелепый фонарь, скрипящий вертлюгом, бросал на нас желтые капли света. Нервно мял подбородок далеко не веселый Волхов, царапал ватную ногу здоровяк-огнеметчик, снимая невидимую в темноте грязь, сопел у стенки Мальцев. Майор-огнеметчик, задумавшись, выбивал железную дробь на баллоне.

— Жаль, столько харчей спустили крысакам, — криво усмехнулся «гопник». — Пойду, пожалуй.

Резко повернулся Горииванов:

— Сядь, успеется.

Тот послушно сел, а «плутоновец» обратился ко мне:

— И ты успокойся. Не надо делать из нас зверей в людском обличье. Сто раз легче принять последний бой, поверь мне. Только у нас на данный момент перемирие и если наша сторона его нарушила, следовательно…

— Сюда все!

Голова одного из амбалов, покрытая паутиной, осветила радостью проем:

— Это не солдаты, товарищ майор! Это бродяги!

Горииванов, Мальцев, все вскочили. Даже приговоренный «гопник» растянул «лыбу», будто услышал про амнистию к Седьмому ноября.

— Фонарь дай! Трясучку, лучше трясучку, — нарастал шум голосов. — Да иди ты со своим патефоном! — прогнали суетившегося Волхова.

Будка наполнилась гвалтом и лихорадочным движением. Как бывает в ситуации, где все вокруг что-то делают, захотелось принять посильное участие в общей суматохе. Я забегал, зачем-то переставляя баллоны огнесмеси, и получил за это втык. Потом сложил горкой разбросанные каски и, не зная, как еще применить свои таланты, сунулся в проем. Сначала услышал «не лезь», потом увидел кулак, затем рыжие на нем волосы, потом серебристый круг о зеленых звездах. Все это за полсекунды пронеслось, а в следующие полсекунды я складнем опустился на пол. Скотина-майор ударил меня в глаз. Ну, ничего, сука, устрою тебе проверку документов при случае!

Тяжело зазвенели огнеметные баллоны. Полетели каски из рук в руки. Коротко ругнулся Ерохин — гнутый крюк зацепился за сумку и порвал резиновую морду противогаза. Остальные маски были целы. Их тщательно проверили, закрыв дыхательные клапана. Также проверили оружие. Его, кроме огнеметов, почему-то оказалось до обидного мало: автомат с запасным диском, пистолеты, граната с капсюлем, завернутым в газету, и нож «гопника». В общем, вся надежда на горючую смесь и секретные плюхи «плутоновцев».

— Первыми идем мы, — распорядился Горииванов. Бросаем гранаты и как можно быстрее перебегаем на ту сторону. Потом комендатура, потом вы. — Он кивнул в сторону «гопника» и Кости. — Мальцев замыкающий. Так. Дальше. Ты, Мальцев, держи позицию, пока не переправимся. Потом — в сторону Лиговского пикета. И не забывайте про ловушки. Когда заскочим в тоннель, бежать след в след. Все, пошли.

Я забрал лиходеевский автомат и оба диска. Тяжело ухнули внизу гранаты, и, спустившись вниз, мы побежали в длинный узкий тоннель. Горииванов сразу же потерял железную каску, ударившись о невидимое перекрытие. Наверное, беги я впереди, отлетела бы моя голова, а так ничего, заметил, слава богу.

На бегу единичные крысы почти не доставляли забот, маленькие стайки лишь грозно светили зубами. Но стайки эти росли, множились, объединялись в хищные ручейки и наконец зверье вывалилось из очередной дыры на пути.

Огнеметы сожгли голодную кучу двумя выстрелами. На короткое время пламя сковало грызунов, и лишь самые предприимчивые из них лезли через огневой заслон, неотрывно преследуя нас.

В одном подозрительном переходе, где мы не могли двигаться в полный рост, блеснул красным эбонитовый прибор и Волхов развернулся.

— Стой! Назад!

Инерция протащила метров на пять. Мальцев, глядя в еще свободный путь назад, закричал:

— Бросай, Костя!

Волхов кинул в темноту ярко-серебристый шар, и мы рванули. Назад. Быстрей назад! Горииванов пустил зачистное пламя. Под ногами захрустели горелые тушки. Обратный путь был особенно мучительным.

В конце очередного коридора я упал, накрыв телом что-то плоское и металлическое.

— Капитан! — заорал я Мальцеву, светя в железную, похожую на мину коробку. — Здесь штука странная…

— Не трогай! — Мальцев топтался в проеме, около изготовившегося огнеметчика. — Это мы ловушки ставили.

— На кого?

— На Гитлера. Быстрее, Саблин, ходу!

Везло нам страшно долго, несмотря на близкую, угадываемую по бесчисленным шевелениям за спиной, грозную массу. Плутоновские амбалы, разворачиваясь, отгоняли ее, но заряды уже были на исходе. Один баллон пуст. Прыгавшие из темных щелей крысы хватали за рукава и ноги, а более сноровистые кидались прямо в лицо.

Сначала прокололся «гопник». Прокололся глупо, споткнувшись о проволоку. Задавив пяток набросившихся тварей, он отбился, но рука и бок сильно пострадали. Его подхватили и поволокли вперед.

Лиходея атаковали у входа в огромный зал десятиметровой высоты. Ефрейтор, бежавший за огнеметным командиром послушным дауном, внезапно оттолкнул Горииванова и первым выскочил из тоннеля.

Но и Лиходея отбили у врагов. Мальцев, размахнувшись, бросил последний шар. Его яркий свет в колеблющемся вое буквально сметал крысье. Звери скрюченно ползали и делали слабые попытки убраться подальше от сверкания.

Темная пустота огромного зала взрывалась огнем. Мы пробивались к центру подземной площади. Те из крыс, что хлебнули горячего вблизи тоннеля, медленно разворачивались, то и дело, ломая строй. Но другие, только что просочившиеся из подземелья, мягко шлепались о бетон и длинными прыжками неслись к нам. Горииванов стоял позади всех и, пока огнеметчик дергал заевший клапан, бил крыс из двух пистолетов сразу. Можно было только дивиться цирковой скорострельности майора — стрелял он сразу с обеих рук, виртуозно меняя обоймы.

— Пикет в сотне метров, огня дай! — закричал грязный и страшный Мальцев.

Клапан, словно испугавшись, стал на место и «плутоновец» дал с колена длинную огненную струю.

Мы втянулись в коридор, минуя путаницу разваленных скаток железной проволоки. Горииванов шел замыкающим, водя ствол огнемета за белым светом шахтерской лампы и не стреляя. Очевидно, и его баллон почти опустел.

Серые перекрыли коридор. Теперь одно могло помочь — бегство. Может, появится спасительная дверь? Или окно? Или хоть какая-нибудь форточка? А — а — а! Ч-черт! Резкая боль подожгла ногу, заставляя прыгать и махать сапогом. Тут же Волхов сбил вцепившуюся гадину.

— Бежать!

Одолев десяток шагов, я понял, что не ходок. Наверное, подрезала сволочь зубами какую-то жилу и теперь сотни стеклянных лезвий впивались в горячую от кровиногу. Взяв автомат наизготовку, я дождался появления орущего серого клубка и уже не берег патроны.

Я стрелял, сидя в луже крови.

Я бил по наплывающему из глубины тысячеголовому жрущему зверю.

Я драл его свинцовыми когтями в маленькие разлетающиеся ошметки.

В сотни рваных кусков.

А когда щелкнул пустым железом затвор, чьи-то руки потянули меня за ворот, по скользкому полу. Вперед под слепящим лучом, невесть откуда взявшегося прожектора.

— Свет! Свет есть! — закричали впереди, и одна за другой стали зажигаться яркие желтые звездочки.

Больно ударив о порог, меня втащили в неизвестную комнату. Горииванов клацнул рычагом, и металлическая дверь запечатала нас наглухо.

Первое время было слышно, как возятся с огнеметами «плутоновцы», как Мальцев хлопает дверцами металлических шкафчиков и как стонет Лиходей. Однако вскоре все угомонились, разбредшись по углам. Один Горииванов считал что-то вслух, но потом утих и заснул на топчане.

Сначала я не ощутил необычность обстановки. Но, присматриваясь, меня стало одолевать странное чувство, будто попал на аттракцион с диковинными вещами. Я перелистал брошюрку по технике безопасности, которая зачем-то объясняла, что «обвязывать колени утопленника следует крест-накрест». На длинном стеллаже упорядоченно лежали противогазы, один из которых был явно не для человеческой головы, да еще с двумя шлангами, рядом — трехпалые резиновые перчатки.

Нарисованное масляными красками окно на глухой стене изображало двор-колодец и хотелось подойти к нему, чтобы поправить нарисованную форточку. На Феликса Дзержинского, с усталой грустью рассматривающего схемы боевых построений крыс, строго взирал старик в ливрее — его фотокарточка располагалась напротив.

Даже голова немного закружилась от таких сюрпризов. А может от потери крови? Мальцев, перевязывая мне ногу, хмурился:

— Да, подъели тебя маленько!

И заставил выпить растворенные в воде таблетки.

— Странно тут у вас, — сказал я, разлядывая синюю табличку с надписью «ОСКОЛ. Образцовый подучасток № 7». — ОСКОЛ — это что?

Капитан пояснил:

— Особая Комендатура Ленинграда. Комендатура, стало быть… Особая, потому что контингент тоже особый. К примеру, тех что «плутоновцы» гоняют. Ну, ты их сам видел.

— А что, и другие есть?

Мальцев пожал плечами.

— И другие есть. Вообще, всякие есть. Потому, наверное, отдельные несознательные личности у нас расшифровывают «контору», как ОСиновый КОЛ. Но это глупое хохмачество.

— А здесь у вас что, узел обороны?

— Да нет, это сборный пункт, — капитан засмеялся. — Обычный старый подвал.

— Подвал? — Я показал на выложенные тесаным камнем стены. — Это нижний ярус крепости или монастыря. Так строили монахи при шведском короле Густаве Ваза. Кладка по датскому способу, но камень уложен на раствор с вкраплениями слюды. В середине шестнадцатого века.

Мальцев выпучил глаза.

— Ты что, архитектор?

— Историк. По довоенной профессии. Диссертацию даже начинал писать.

— По крепостям?

— Нет, — я хмыкнул, — по гидротехнике Петербурга восемнадцатого века.

— Да уж, — капитан в задумчивости потер затылок. — Слушай, а ну глянь сюда.

Он живо подхватился и, отодвинув самодельного вида пожарный щит, ткнул пальцем в стену:

— Оцени!

Одного взгляда, брошенного на барельеф, хватило, чтобы потерять душевное равновесие. Это было изображение Мана ― дохристианского божества чуди, ― переделанного в католического святого Климента. Подобное изображение в запасниках Университета охранялось, как Боевое Знамя.

— А что у него за функции, у этого твоего Мана, — осведомился капитан. — Чем он помочь способен?

— Помочь? — Я рассмеялся. — Ну, против Калмы — бога загробного мира — с мертвецами поможет. Против черного духа болот еще. Кстати, от крыс спасает. Согласно верованиям чуди, крысы — это души убийц. А еще, в качестве святого Климента, сторожит ворота между Божьим светом и адом.

— Пограничник, что ли? — без улыбки спросил капитан.

— Ну, вроде того.

Мальцев поразглядывал меня, спросил о ранениях и, узнав, что я «вообще-то везучий», удовлетворенно велел отдыхать. Сам он так же улегся на стопку спортивных матов рядом с храпевшими огнеметчиками. Я обратил внимание Мальцева на щель между дверью и стеной.

— В палец будет, товарищ капитан. Залезут еще.

— Табличку повесь, чтоб не тревожили, — Мальцев повернулся на другой бок…

— Вставай, победу проспишь!

Голос Мальцева избавил меня от спокойствия еще до пробуждения. Мрачная готовность читалась на его лице, стягивая редкие брови в одну изогнутую линию. Он держал наизготовку телефонную трубку и, как только из нее послышался невнятный шум, сразу начал говорить.

— Да. Нет. Пройти не удалось по непредусмотренным вводным…

Половина того, что говорил капитан, была мне непонятна. Речь шла об энергозаслоне, аргентированной воде и даже о призраках. Часто поминались некие руны и орверы. Да и чёрт бы с ними, с этими орверами, если бы не заговорил капитан обо мне и даже поручился, что я, мол, «подхожу». Сильно мне это не понравилось. Закончив разговор, Мальцев подозвал меня к столу, велев повторить для всех ахинею про Манна-Климента.

— …И таких изображений должно быть три, — закончил я рассказ. — Они образуют вписанный в крепость треугольник, так называемый «щит силы». Ну, по верованиям древних, конечно.

— Это хорошо, — почему-то обрадовался Горииванов, — а на каком расстоянии действует щит?

— Да вы что, товарищ майор, это же мифы. Средневековые суеверия!

— Ну да, ― сказал майор. — И согласно суевериям, какое расстояние?

— Не знаю я. Помню, что по углам треугольника существуют какие-то петли, вдоль которых можно идти целый день без опаски.

— Тогда идем по петлям, — Мальцев решительно поправил ремень. — Объявлена тревога по периметру Лахта — Пискаревка — Шафировская дорога от северного берега Невы. Все туда коротким путем через недостроенный тоннель метро. Ты, Саблин, тоже пойдешь с нами.

Мне это ни о чем не говорило. Хоть к метро, хоть к автобусу, лишь бы наверх попасть. За часы, проведенные под землей, стало казаться, что я здесь родился, вырос, состарился и умер. Только вот организм этого еще не знает, поэтому рефлекторно шевелит конечностями.

— Вы, ребята, уж не испортите все, очень прошу, — гудел Мальцев, затягивая поясной ремень ефрейтору. — Тут километр всего. Потихоньку. Помаленьку. Без приказа никуда не суйтесь, ладно? — Зажатый ремнем Лиходей ответил дебильным смехом, а я кивнул и стал в колонну за огнеметчиками.

Колодец, оказавшийся первым препятствием на пути, был выложен старым, царским еще кирпичом. Он имел вид груши — узкое горло вверху и широкое днище с твердым покрытием. На удивление быстро отбили у этого твердого покрытия здоровенный кусок. Под ним была сетка.

Я брезгливо поморщился. Городское дерьмо когда-то текло сюда и на сетке окаменело то, что не протекло сквозь ячейки. Думать же о том, что проскочило и теперь ждет нас внизу, вообще не хотелось.

Перед спуском натянули противогазы. Правда, и без того плохая видимость в противогазе стала вообще никакой. Однако Горииванов видел в темноте будто кот. Другого объяснения, что он отыскал в липкой темноте столь малое отверстие, я так и не подобрал. Нормальный человек не нашел бы и с фонарем.

К лазу мы подтянулись, как слепцы, держа за плечо впереди идущего, и постепенно растворялись в черной пасти.

Гориивановцы, ефрейтор, Саблин, Волхов, — считал Мальцев прибывавшие головы и последним помог залезть «гопнику» в подъемно-спусковую клеть, как у шахтеров. Тронулись. Да, не доводилось мне кататься на лифте в преисподней.

Мальцев и Костя затеяли спор, а остальные принялись чистить оружие. Были необычны их револьверы: толстая ручка в изоленте, перевитое блестящей спиралью дуло и двухзарядный барабан.

— Товарищ старший лейтенант, у вас соли не найдется? — спросил Костя. Невзирая на металлические стерженьки, добавленные в голос для монолитности, его баритон вполне заметно дрогнул.

Сразу же отреагировал Горииванов:

— Что там у вас?

Мальцев ворохнулся в глубине и ответил, словно его душили:

— Костя, б. ь, батарею сжег.

— Ну, так замени, полный комплект был.

— Накрылся комплект.

Глянув на расплавленные электрические штуковины в мальцевской горсти, майор сумрачно заметил Волхову:

— Я понимаю, э т и лопухнулись, но ты…

Сломленный горем Костя бил по ящику и, когда посыпались искры, засиял и сам.

— Тут еще на пару включений осталось! — Тыкал он волшебный сундучок всем под нос, и такая шла от него радость, будто нашел последнюю из аванса трешку.

— Уйди куда-нибудь, — попросил майор, — обойдемся. Заряд на «железку» сохраним.

Спустившись вниз, мы остановились около ржавой балки, поддерживающей грузный свод. У железного основания конструкции отряд разделился — Костю и «гопника» Мальцев послал в обход. Но видать уж день такой выпал Косте — в темноте он упал и разбил прибор. Мальцев почему-то воспринял разбитие как должное, брызнул светом фонарика по осколкам и отошел.

Когда пошли вперед, я заметил, что мои спутники изрядно опасаются чего-то. Не верить в эти страхи не было повода, и вместе со всеми я слушал подлые скрипы и шорохи, вжимался в бетон, маскируясь, и нервно вскидывал автомат, завидев подобие чего-то движущегося — даром, что патронов не было. Мы без проблем дошли до узкоколейки, смыкнувшись только раз, когда Мальцев вляпался в синюшную пакость, мигом съевшую его сапог.

«Железка» виднелась метрах в пятидесяти. Полотно частью просело, частью наоборот — вздыбилось, делаясь похожим на убитого врасплох ребристого змея. Вагонетки с грунтом лежали около рельс, и неподалеку от проходного щитавиднелся безнадежно поломанный вагончик. Давила тишина и показалось вдруг, что спрятался в ней кто-то страшный с длинными руками наизготовку.

— Чё там интересного? — присел рядом «гопник», обративший внимание на мое усердное вглядывание.

— Да не по себе как-то.

— Ничего, не дрейфь.

И ушел. А я остался думать, что у него произошло с лицом. Хотя, какое там лицо — пародия на человека. Я отложил загадку на потом. Не время отгадывать, да и народ подтягивался, готовясь к последнему рывку.

Неширокая полоска перемешанной с камнем земли, десяток бревен, раздавленное кресло. Все. Что в таком пейзаже нервировало подземный осназ — тяжело догадаться. Но с этим занятием я давно покончил и безропотно подчинился указаниям: не оглядываться, на бегу кричать, а если рядом бегущий упадет — не останавливаться ни в коем случае.

Первый, пошел! Второй, пошел! Вперед!

Чавкает под ногой вязкий грунт. Бежать!

Подлетает вверх сбитое Лиходеем кресло. Вперед!

Спина Мальцева исчезает, как сбитая ростовая мишень, и я, сходу забыв наставления, кидаюсь к нему.

Чья-то рука удерживает меня и бросает вперед. Бросает очень метко, прямо к неведомо откуда взявшейся дрезине. Взобравшись на нее, я обнаруживаю еще пятерых. За мной прыгнул Костя, и железная телега тронулась, проехав метров двадцать. Мальцев показался минуту спустя.

Он шел очень медленно и, не подходя вплотную, остановился. Дрезина ощетинилась оружием. Капитан воспринял это спокойно. Более того — снял пояс с наплечными ремнями и положил перед собой. Костя, не отрывая взгляд от командира, осторожно включил прибор.

— Все нормально, — облизал он пересохшие губы.

Горииванов опустил пистолет.

— Мальцев, ты?

Подавшись вперед, майор не сводил глаз с одинокого силуэта на рельсах. Огнеметчики разглядывали капитана с не меньшей цепкостью.

Капитан посветил фонарем себе в лицо:

— А то!

Наверное, только здесь, среди этих сумасшедших людей, мог вызвать лихую радость подобный ответ. Мальцева подхватили, усадили, заставили хлебнуть из фляги, и Костя погнал дрезину, весело напевая, как Мустафа из киношки «Путевка в жизнь».

Уже у ворот, практически возле долгожданного выхода из подземелья, возникло неожиданное препятствие. Кто-то невидимый за железной ставней требовал пропуск и на лингвистические упражнения с нашей стороны отвечал нудным «положено по инструкции».

Все злились, особенно «гопник», чьи способности возводить построения из непечатных фраз приближались к мальцевским. Когда он замахнулся чтобы жахнуть «финкой» в дверь, та открылась.

— Мальцев, где тебя черти носят? — раздался уставший голос и темноту осветил факел в руках лысого майора.