Я ОПОЗДАЛА. Я ВХОЖУ В ПРИЕМНУЮ и иду к секретарше. Она качает головой, ведь уже не раз становилась свидетелем подобных возвращений. Здесь все уже всё видели, и никому нет дела до того, что ты проходишь это испытание впервые.

– Вам нужно позвонить по основному номеру Службы гражданства и иммиграции США и записаться заново.

– У меня нет на это времени, – отвечаю я.

Я рассказываю о женщине на проходной, Ирэн, и ее странном поведении. Я говорю спокойно и взвешенно. Секретарша пожимает плечами и отводит взгляд, давая понять, что разговор со мной закончен. И в любой другой день я не стала бы спорить, но только не сегодня.

– Пожалуйста, позвоните ей. Позвоните Карен Уитни. Она назначила мне встречу.

– Вам было назначено на восемь утра. Сейчас пять минут девятого. Она уже беседует с другим просителем.

– Прошу вас. Я не виновата, что опоздала. Она сказала…

Лицо секретарши каменеет. Уже не важно, что я буду говорить, – ее это не волнует.

– Мисс Уитни беседует с другим просителем. – Она произносит эти слова с расстановкой, словно думает, что я не понимаю английский и это не родной мне язык.

– Позвоните ей, – требую я.

Теперь я говорю громко, и в моем голосе слышны истерические нотки. Все остальные посетители, даже те из них, кто не говорит по-английски, таращатся на меня: отчаяние на любом языке звучит одинаково.

Секретарша дает знак охраннику. Но прежде чем он успевает подойти ко мне, дверь, которая ведет в переговорные, открывается. Очень высокий и худощавый темнокожий мужчина кивает мне.

– Все нормально, Мэри, – обращается он к секретарше. – Я с ней поговорю.

Я быстро прохожу в коридор, пока мужчина не передумал. Он разворачивается, не глядя на меня, и идет вперед. Я тихо следую за ним. Наконец он останавливается перед дверью в кабинет Карен Уитни.

– Подождите здесь. – С этими словами незнакомец исчезает на несколько секунд и возвращается с красной папкой в руках – это мое личное дело.

Мы преодолеваем еще один коридор и наконец заходим к нему в кабинет.

– Меня зовут Лестер Барнс, – начинает он. – Присаживайтесь.

– Я…

Он поднимает руку, призывая меня к тишине.

– Все, что мне нужно знать, – в этой папке. – Он берет ее за уголок и трясет. – Окажите себе услугу – помолчите, пока я читаю.

У него на столе царит порядок, которым он явно гордится. Я вижу комплект серебряных канцелярских принадлежностей: держатель для ручки, подносы для входящей и исходящей почты и даже визитницу с выгравированными на ней инициалами. Кто-то еще пользуется визитками? Я протягиваю руку, беру одну и кладу себе в карман.

Высокий застекленный шкаф, который стоит за его спиной, хранит стопки цветных папок. В каждой папке – чья-то жизнь. Наверное, цвет может рассказать о судьбе каждого иммигранта… Моя папка отмечена красным – цветом отказа.

Проходит еще несколько минут, и Лестер Барнс наконец смотрит на меня:

– Зачем вы пришли?

– Карен, то есть мисс Уитни, назначила мне встречу. Она была так добра ко мне. Сказала, что, возможно, что-нибудь придумает.

– Карен новенькая. – Он произносит эти слова тоном, который, казалось бы, должен что-то мне объяснить, но я не понимаю – что.

– Последнее ходатайство вашей семьи было отклонено. Приказ о депортации в силе, мисс Кингсли. Вы и ваша семья должны покинуть Америку сегодня вечером, в десять часов.

Он закрывает папку и пододвигает ко мне коробку с бумажными платками, ожидая, что я заплачу. Но я не из слезливых. Я не плакала тогда, когда отец впервые рассказал нам о депортации, и тогда, когда все наши ходатайства были отклонены. Я не плакала прошлой зимой, когда узнала, что мой бойфренд Роб, теперь уже бывший, мне изменяет. Я не плакала даже вчера, когда прощалась с Бев. Мы обе еще несколько месяцев назад знали, что нас ждет разлука. Я не плакала, но сдержать слезы было трудно. Бев обязательно сходила бы сюда со мной, но она уехала вместе с семьей в Калифорнию – изучать университеты штата, особенно университет в Беркли. «Может, ты все еще будешь здесь, когда я вернусь, – сказала она, после того как мы обнялись в семнадцатый раз. – Дай бог, все получится».

Бев всегда старалась быть оптимисткой, даже когда ситуация казалась безнадежной. Она была из тех девчонок, которые верят в удачу. А я – из тех, кто над ними посмеивается.

Итак. Сейчас плакать я не собиралась. Я встаю, подбираю свои вещи и иду к двери. Все мои силы уходят на то, чтобы не разреветься. В голове звучит голос матери: «Не позволяй гордости взять над тобой верх, Таша». Я оборачиваюсь и говорю настолько тихо, что едва слышу себя:

– Так, значит, вы правда ничем не можете мне помочь? Мне действительно придется уехать?

Но мистер Барнс прекрасно слышит меня. Прислушиваться к тихим голосам отчаявшихся людей – часть его работы. Он барабанит пальцами по закрытой папке.

– То, что ваш отец управлял транспортным средством в состоянии алкогольного опьянения…

– Это его проблема. Почему я должна расплачиваться за его ошибку?

Мой отец. Одним прекрасным вечером он сел за руль в стельку пьяный, и его, конечно, поймали, выяснив ряд подробностей о нашей семье, а это, в свою очередь, привело к тому, что я вот-вот лишусь единственного места на Земле, которое могу называть домом.

– Ваше пребывание здесь по-прежнему незаконно, – произносит мистер Барнс, но в его голосе уже нет прежней твердости.

Я киваю, но ничего не говорю, потому что вот теперь я точно могу расплакаться. Надеваю наушники и снова поворачиваюсь к двери.

– Я был у вас на родине. Я был на Ямайке, – говорит он и улыбается, вспоминая свою поездку. – Чудесно провел время. Там полный порядок, irie. У вас все будет хорошо.

Психотерапевты советуют не подавлять свои чувства, потому что в конце концов они так или иначе выйдут наружу, и это правда. Я злилась много месяцев. Мне кажется, будто я злюсь всю свою жизнь. На отца. На Роба, который на прошлой неделе заявил, что мы должны остаться друзьями несмотря ни на что. Под «несмотря ни на что» он имел в виду измену. Даже Бев мой гнев не пощадил. Всю осень она размышляла, в какой университет лучше поступить, с учетом того, куда подаст заявление ее бойфренд – Деррик. Она даже проверяла разницу во времени между городами, где находятся те или иные колледжи. «Сможем ли мы любить друг друга на расстоянии?» – постоянно спрашивает она. Однажды, когда она в очередной раз задала мне этот вопрос, я посоветовала ей прекратить так сильно зависеть от своего парня и планировать свое будущее, не ориентируясь на него. Бав страшно на меня обиделась, ведь она свято верила в то, что их любовь – навеки. Но мне кажется, после выпускного они расстанутся. В крайнем случает, в конце лета. Чтобы загладить свою вину, мне пришлось несколько недель делать за подругу домашку по физике.

Итак. В эту минуту какой-то мужчина, который, вероятно, провел на Ямайке не больше недели, говорит мне, что у меня все будет хорошо. Я снимаю наушники.

– Где именно вы были? – спрашиваю.

– В Негриле, – отвечает он. – Там очень мило.

– Вы выезжали из отеля?

– Я хотел, но моя…

– Но ваша жена не поддержала вас, потому что ей было страшно, верно? В путеводителе сказано, что лучше оставаться в пределах курортной зоны.

Я снова сажусь. Он кладет подбородок на руки, сложенные в замок, и молчит.

– Она беспокоилась о своей «безопасности»? – Я рисую в воздухе кавычки. – Или, может, ей просто не хотелось портить себе отпуск печальной картиной нищеты? – Подавленный гнев поднимается откуда-то из живота и клокочет у меня в горле. – Вы слушали Боба Марли, затем бармен принес вам какой-нибудь травы, а потом кто-то рассказал, что значит irie, и теперь вы думаете, будто все знаете о Ямайке. Вы видели тики-бар, пляж и гостиничный номер. Это не государство. Это курорт.

Он выставляет вперед ладони так, словно хочет защититься, словно пытается отодвинуть от себя мои слова. Да, я отвратительно себя веду. И мне плевать.

– Не говорите мне, что у меня все будет хорошо. Это место для меня чужое. Я жила в Америке с восьми лет. Я ни с кем не знакома на Ямайке. У меня нет акцента. Я не знаю никого из родственников, по крайней мере так, как полагается знать. Я сейчас в старшем классе. Как же выпускной, окончание школы, мои друзья?

Мне тоже хочется суетиться, как они, и волноваться обо всяких глупостях. Я даже недавно начала готовить заявление на поступление в Бруклинский колледж. Мама два года копила деньги, чтобы поехать во Флориду и купить мне «нормальную» карточку социального страхования. «Нормальной» карточке присвоен реально существующий украденный, а не поддельный номер. Человек, который продал ее маме, сказал, что менее дорогостоящие карты с фальшивыми номерами не пройдут проверку и мое заявление в университет не пропустят. А с этой картой я могу рассчитывать на финансовую поддержку. Если мне удастся получить не только ее, но и стипендию, я, возможно, даже смогу учиться в Бингемтонском университете и других учебных заведениях штата Нью-Йорк.

– А как же колледж? – заливаясь слезами, спрашиваю я. Теперь я не могу сдержаться. Я слишком долго терпела.

Мистер Барнс пододвигает коробочку с платками еще ближе ко мне. Я беру шесть или семь, а потом еще столько же.

– Вы вообще представляете, каково это – везде быть чужой? – Я вновь говорю слишком тихо, чтобы быть услышанной, и он снова меня слышит.

Я успеваю дойти до самой двери и положить ладонь на ручку, когда он произносит:

– Мисс Кингсли. Постойте.