ЧЕРТ, ПОЧЕМУ Я РАНЬШЕ не догадался пойти в норэбан. Оказаться наедине с ней в тускло освещенной комнате – это как оказаться в раю (диско-раю). Она просматривает каталог песен и говорит, что поет ужасно. Я наконец-то могу смотреть на нее, сколько захочу, потому как сейчас она слишком растеряна, чтобы запретить мне это делать. Не скажу точно, что в ее лице нравится мне больше всего. Прямо сейчас, возможно, губы. Она закусила нижнюю – похоже, это выражение ее лица сопряжено с муками выбора.

Наконец она решается. Вместо того чтобы взять пульт, она тянется к нему через стол и вводит код выбранной песни. Ее платье немного задирается, и я вижу заднюю часть ее бедер. На коже остались небольшие вмятинки после дивана. Мне хочется прикоснуться к ним рукой. Она поворачивается ко мне, и я даже не притворяюсь, что не пялился. Зачем мне это делать? Я хочу ее и хочу, чтобы она об этом знала. Она не сводит с меня взгляда. Ее губы приоткрываются (у нее правда самые красивые губы в целой вселенной), и она проводит языком по нижней губе.

Я хочу встать прямо сейчас и прямо сейчас поцеловать ее. Никакая сила на земле не сможет остановить меня. Но тут начинается песня, уничтожая все своей меланхолией. Я узнаю ее по вступительным аккордам. Это композиция Fell on Black Days группы Soundgarden. Вокалист группы Крис Корнелл сразу же сообщает о том, что все, чего он боялся, сбылось. Далее все развивается по унылому сценарию, пока мы не добираемся до припева, в котором он ровно миллиард раз (плюс-минус) повторяет, что в его жизни наступила черная полоса. Эта песня (объективно) – одна из самых депрессивных песен в истории человечества.

И тем не менее Наташе она нравится. Сжав микрофон обеими руками, она крепко зажмуривается. Ее пение убедительно, проникновенно и совершенно ужасно. Она действительно плохо поет. Очень плохо. Я совершенно уверен, что она лишена музыкального слуха. Если она порой и попадает в ноты – то это чистая случайность. Наташа неуклюже раскачивается из стороны в сторону с закрытыми глазами. Ей нет нужды читать слова песни, потому что она знает их наизусть.

К началу последнего припева она полностью забывает обо мне. Ее неуклюжесть куда-то испаряется. Пение по-прежнему хорошим не назовешь, но теперь, прижав одну руку к сердцу, она с настоящим чувством поет строки о том, что не знает свою судьбу. К счастью, песня заканчивается. Эта композиция – просто лекарство от счастья. Наташа украдкой бросает на меня взгляд. Прежде я не видел смущения на ее лице. Она снова закусывает нижнюю губу и морщится. Она очаровательна.

– Люблю эту песню.

– Мрачновата, не правда ли? – дразню я ее.

– Немного тоски никому не повредит.

– Ты наименее тоскливый человек из всех, кого я встречал.

– Не правда, – говорит она. – Я просто хорошо притворяюсь.

Не думаю, что она собиралась мне в этом признаваться. Не думаю, что ей нравится показывать свои слабые места. Отвернувшись, она кладет микрофон на стол. Но я не упущу момент. Я ловлю ее за руку и притягиваю к себе. Она не сопротивляется, а я не перестаю тянуть, пока ее тело не прижимается к моему. Я не перестаю, пока она не оказывается на совсем маленьком расстоянии.

– Я не слышал пения хуже, чем твое, – сообщаю я.

Ее глаза сверкают.

– А я говорила тебе, что все плохо.

– Не говорила.

– В мыслях сказала.

– Я есть в твоих мыслях? – спрашиваю я ее.

Она так близко, что я ощущаю тепло, исходящее от ее кожи. Одну руку я кладу ей на талию, а другую запускаю в ее волосы. Это расстояние опасно – между нами может произойти что угодно. Я жду, пока ее глаза скажут мне да, а потом целую ее. У нее невероятно мягкие губы, и я тону в них. Сначала наш поцелуй мягкий, мы только соприкасаемся губами, но вскоре она приоткрывает губы, и наши языки сплетаются. Я возбужден, но не смущаюсь – все это слишком приятно, чтобы оставаться правильным. Она издает тихий стон, отчего мне хочется целовать ее еще сильнее.

Мне плевать, что она там говорит о любви и химических веществах. Это больше, чем химия. Она отстраняется и смотрит на меня. Ее глаза словно две искрящихся черных звезды.

– Вернись, – говорю я и целую ее снова. Будто в последний раз. Целую так, словно завтра никогда не наступит.