БОЛЬШЕ ВСЕГО МОЙ ОТЕЦ жалеет о том, что завел семью, ведь мы помешали ему жить той жизнью, о которой он мечтал. Но об этом я не рассказываю адвокату Фицджеральду. Вместо этого я говорю:

– Через несколько недель после его ареста мы получили повестку в суд от Министерства внутренней безопасности.

Он просматривает один из бланков, которые я заполняла по просьбе его ассистентки, а потом достает из ящика стола желтый блокнот с линованными страницами.

– Значит, потом вы пошли на календарное слушание. Вы наняли адвоката?

– Родители ходили одни. Нет, адвоката они с собой не привели.

Мы с мамой много говорили об этом перед слушанием. Стоит ли нанимать адвоката, который нам не по карману, или лучше подождать и посмотреть, что будет? В интернете мы прочитали, что на первом заседании адвокат не нужен. Тогда мой отец еще был убежден, что все чудесным образом решится само собой. Не знаю. Может быть, нам тоже хотелось в это верить.

Адвокат Фицджеральд качает головой и что-то записывает в своем блокноте.

– Итак, на слушании судья говорит им, что они либо соглашаются добровольно покинуть страну, либо подают ходатайство об отмене приказа о депортации. – Он смотрит в заполненные мной бумаги. – Ваш младший брат – гражданин США?

– Да, – говорю я, и он записывает это тоже.

Питер появился на свет ровно через девять месяцев после нашего переезда сюда. Мои родители тогда были еще счастливы друг с другом.

На том слушании мой отец не согласился добровольно уехать из страны. Вечером мы с мамой поискали информацию о том, что необходимо для отмены приказа. Требования были следующие: папа должен был прожить в Соединенных Штатах по меньшей мере десять лет, иметь положительный моральный облик и, кроме того, доказать, что депортация повлечет чрезвычайные трудности для ребенка, являющегося гражданином США. Мы подумали, что гражданство Питера станет нашим ключом к спасению. Мы наняли самого дешевого адвоката, которого смогли найти, и отправились на индивидуальное слушание, вооруженные этой новой стратегией. Но, как выяснилось, крайне сложно доказать вероятность «чрезвычайных трудностей». Возвращение на Ямайку не поставит под угрозу жизнь Питера, а психологические проблемы, сопряженные с переселением, не волнуют никого, даже самого Питера.

– На индивидуальном слушании судья отклоняет ваше ходатайство, и ваш отец соглашается добровольно покинуть страну, – безучастно произносит адвокат Фицджеральд, словно такой исход был неизбежен.

Я киваю, вместо того чтобы ответить вслух. Не уверена, что смогу сдержать слезы. Вся надежда, которая у меня была, ускользает. Я утверждала, что мы должны обжаловать решение суда, но наш адвокат посоветовал этого не делать, объяснив, что нет выбора. Нам лучше добровольно уехать, чтобы в нашем деле не было отметки о принудительной депортации. Так у нас хотя бы останется надежда однажды сюда вернуться. Фицджеральд кладет ручку и откидывается на спинку кресла.

– Зачем вы сегодня ходили в Службу гражданства и иммиграции США? Это даже не в их юрисдикции.

Комок в горле мешает говорить, и мне приходится откашляться.

– Я не знала, что еще делать. – Я не верю в чудеса, но все же надеялась, что чудо произойдет.

Он молчит долго. Наконец я не выдерживаю.

– Все нормально, – произношу я. – Я знаю, что у меня нет вариантов. Я даже не знаю, зачем пришла сюда.

Я собираюсь встать, но он жестом просит остаться. Снова сложив пальцы домиком, он осматривает свой кабинет. Проследив за его взглядом, я вижу нераспакованные коробки, выстроившиеся у стены справа. За его спиной у пустого книжного шкафа стоит складная лестница.

– Мы только-только сюда въехали, – говорит он. – Рабочие должны были закончить ремонт несколько недель назад, но вы же знаете, что они всегда только обещают. – Он улыбается и прикасается к повязке на лбу.

– Вы в порядке, мистер Фиц…

– Все хорошо, – прерывает меня он, потирая повязку. Берет со стола фотографию в рамке и смотрит на нее. – Это единственная вещь, которую я успел распаковать.

Он разворачивает фотографию ко мне. На ней запечатлены он, его жена и двое детей. Они кажутся счастливыми. Я вежливо улыбаюсь. Он ставит фотографию обратно и смотрит на меня:

– Выход всегда есть, мисс Кингсли.

Проходит секунда, прежде чем я осознаю, что он снова говорит о моем деле. Я подаюсь вперед:

– Вы хотите сказать, что сможете решить эту проблему?

– Я один из лучших иммиграционных адвокатов в этом городе, – говорит он.

– Но как? – спрашиваю я. Кладу ладони на его стол, прижимаю пальцы к деревянной поверхности.

– Обращусь к знакомому судье. Он сможет отсрочить добровольную высылку из страны, чтобы вам по крайней мере не пришлось уезжать сегодня. После этого мы обратимся в комиссию по рассмотрению иммиграционных апелляций. – Он бросает взгляд на циферблат: – Дайте мне пару часов.

Я открываю рот, чтобы выспросить детали. Обычно они меня обнадеживают. На ум снова приходит то стихотворение. «Надежда – штука с перьями».

Я закрываю рот. Второй раз за день я отпускаю ситуацию. Возможно, сейчас мне и не нужны подробности. Будет здорово хоть на время переложить этот груз на другие плечи.

«Надежда – штука с перьями». Я чувствую, как она порхает в моем сердце.