Я ПРОЧИТАЛА ПИСЬМО РАЗ ШЕСТЬ, прежде чем буквы сложились в слова, а слова в предложения, которые я смогла понять. Но все равно смысл сказанного в письме от меня ускользает. Я перехожу к вложению, где прикреплены результаты лабораторных анализов. Все значения непоколебимо средние – не слишком высокие, не слишком низкие.

Разумеется, произошла какая-то ошибка. Разумеется, это неправда. Доктор Фрэнсис спутала мои анализы с какими-то другими. Есть другая Мэделайн Уиттиер. Доктор Фрэнсис – неопытный врач. Мир обычно жесток.

Я уверена во всем этом, тем не менее распечатываю письмо и приложенные к нему результаты анализов. Я двигаюсь с той же скоростью, что и обычно. Время не ускоряется и не замедляется.

Слова в распечатке не отличаются от тех, что на экране, но кажутся более весомыми, более значимыми. Однако они не могут быть правдой. Нет ни малейшего шанса, что они окажутся правдой.

Я около часа ищу в поисковике расшифровки анализов, пытаясь понять, что все они означают. Разумеется, интернет не может сказать мне, верны ли мои результаты, не может подтвердить, что я среднестатистический подросток со среднестатистическим здоровьем.

И я знаю. Я знаю, что это ошибка. И все же мои ноги сами несут меня вниз по лестнице и через столовую в кабинет моей мамы. Ее нигде нет. Тогда я иду к ней в спальню и тихо стучу в дверь. Руки дрожат. Она не отзывается. Я слышу звук льющейся воды. Она, вероятно, у себя в ванной, готовится ко сну. Я снова стучу, на этот раз громко.

– Мам! – зову я, поворачивая ручку двери.

Она как раз выходит из ванной и выключает свет, когда я вхожу. Ее по-прежнему изможденное лицо при виде меня расплывается в широкой улыбке. Ее скулы резко очерчены и сильнее выступают на похудевшем лице. Темные круги под глазами, которые появились из-за меня, так и не прошли. Мама не накрашена, а волосы свободно спадают на плечи. Черная шелковая пижама висит на худом теле.

– Привет, милая, – говорит мама. – Ты хочешь остаться со мной на ночь?

На ее лице выражается такая надежда, что мне хочется сказать «да». Я делаю еще несколько шагов в комнату, помахивая распечатками.

– Это от доктора с Мауи. – Я ищу на бумаге имя, хотя отлично его помню. – Доктор Мелисса Фрэнсис. Ты с ней общалась?

Если бы я не наблюдала за ней так пристально, то могла бы и не заметить, как она цепенеет.

– Я общалась там со многими докторами, Мэделайн, – произносит она напряженным голосом.

– Мам, прости…

Она поднимает руку, обрывая меня:

– В чем дело, Мэделайн?

Я делаю еще один шаг к ней.

– Это письмо. Она, доктор Фрэнсис, считает, что я не больна.

Мама смотрит на меня так, как будто я ничего не сказала. Она молчит так долго, что я сама начинаю задаваться вопросом, произнесла ли я эти слова вслух.

– О чем ты говоришь? – наконец спрашивает она.

– Доктор Фрэнсис полагает, что у меня нет ТКИН. Она считает, что у меня вообще его никогда не было.

Мама опускается на край кровати.

– О нет. Ты из-за этого пришла ко мне? – У нее мягкий, полный жалости голос. – Она дала тебе надежду, не так ли?

Мама жестом подзывает меня к себе и просит сесть рядом. Забирает письмо у меня из рук и обнимает меня.

– Мне жаль, но это неправда, – говорит она.

Я оседаю в ее руках. Она права. Доктор Фрэнсис зря меня обнадежила. Мамины объятия так приятны. Я ощущаю тепло, защиту и безопасность.

Она гладит меня по волосам.

– Мне жаль, что тебе пришлось это прочитать. Это безответственно.

– Все в порядке, – бормочу я ей в плечо. – Я знала, что это ошибка. Я ни на что и не надеялась.

Мама отстраняется и заглядывает мне в лицо.

– Конечно, ошибка. – Ее глаза наполняются слезами, и она снова притягивает меня к себе. – ТКИН – очень редкое и сложное заболевание, дорогая. Не все его понимают. Существует столько вариаций, и каждый человек реагирует по-разному.

Она отстраняется снова и смотрит мне в глаза, чтобы убедиться, что я ее слушаю и понимаю. Ее речь замедляется, а в голосе звучит сочувствие – это ее профессиональный голос.

– Ты же все сама видела, правда? Какое-то время с тобой все было в порядке, а потом ты чуть не умерла в реанимации. Иммунная система – вещь очень сложная.

Мама хмурится на распечатки в своей руке.

– К тому же эта доктор Фрэнсис незнакома с твоей полной медицинской историей. Она успела увидеть только крошечную ее часть. Она не была с тобой все это время.

Мама хмурится еще сильнее. Эта ошибка расстраивает ее больше, чем меня.

– Мам, да все в порядке. Я все равно в это не поверила.

Похоже, она меня не слышит.

– Я должна была тебя защитить.

– Я знаю, мам. – Если честно, мне больше не хочется об этом говорить. Я снова ее обнимаю.

– Я должна была тебя защитить, – повторяет она мне в волосы.

И это последнее «Я должна была тебя защитить» заставляет меня притихнуть.

В ее голосе слышится неуверенность, которой я не ожидала и которой я не могу найти объяснения. Я пытаюсь отодвинуться от нее, чтобы взглянуть ей в лицо, но она крепко меня держит.

– Мам, – говорю я, вырываясь.

Она отпускает меня и гладит по лицу свободной рукой. Я хмурюсь.

– Можно я заберу их? – спрашиваю, имея в виду бумаги у нее в руке.

Мама переводит взгляд на них с таким видом, словно она озадачена тем, как они вообще попали в ее руки.

– Тебе они не нужны, – отвечает она, но все равно возвращает мне распечатки. – Хочешь остаться со мной на ночь? – Она похлопывает по кровати. – Мне с тобой будет лучше.

Но я не уверена, что лучше будет мне.